Поделиться
У нас в гостях был историк, публицист, директор образовательных и просветительских программ Фонда исторической перспективы Александр Музафаров.
Разговор шел об истории и современности Донского казачества, о том, в каких крупных битвах участвовали донские казаки и как у них складывались взаимоотношения с властью и государством.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин:
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы поговорим на тему, которая у русского человека всегда вызывала восторг и, во всяком случае, любование — мы поговорим о донском казачестве. Сегодня у нас в гостях наш, можно сказать, давний друг нашего радио, историк, исторический публицист, старший преподаватель Московского государственного университета технологий и управления имени Кирилла Григорьевича Разумовского, он же Первый казачий университет, Александр Азизович Музафаров. Здравствуйте!
А. Музафаров:
— Здравствуйте!
Д. Володихин:
— Ну что ж, вот в дореволюционные годы Донское казачье войско считалось самым древним в России. Можно спорить, есть те казачьи войска, которые пытались оспорить это старшинство, да, действительно, но во всяком случае, почтение к вольному Дону и к его казачьему войску, оно постоянно подпитывалось воинскими достижениями донцов, и поэтому сейчас оно, что называется, входит в большой национальный миф, как его неотъемлемая часть. Давайте начнём от основания, от первых шагов вольного казачества на Дону.
А. Музафаров:
— Ещё в дореволюционное время казачьи историки утверждали, что Дон всегда был родиной казачества, и казачество само зародилось здесь. При этом они использовали информацию, почёрпнутую из историй разных стран и даже разных народов, и выводили Донское казачество и от бро́дников православного населения Дона XIII века, и говорили о племенах касо́гов: вот касо́ги почти казаки, говорили и о влиянии тюркских племён, но всё-таки если мы встанем на документальную основу, то впервые слово «казак» упоминается в крымских документах XIV века, а в русских летописях впервые упоминается под 1444 годом, когда отряд рязанских казаков помогает великому князю Василию II нанести поражение татарскому царевичу Мустафе, который вот забрёл в Рязанские земли. И вот эту дату уже можно в какой-то степени ассоциировать с Доном, потому что напомню, что верховье реки Дон находится на территории тогдашнего Рязанского княжества.
Д. Володихин:
— Ну, мы говорим в данном случае о русском казачестве, и мы чётко видим, что русское казачество по документам уходит в XV век, а вот что касается касогов, бродников и так далее, то это всё гипотезы, не имеющие особенного подтверждения. Основа у казаков русская, это не какой-то особый народ, это часть русского народа, которая поселилась на Дону, на Тереке, на других реках и в таком предельно военизированном быте провела несколько столетий.
А. Музафаров:
— Совершенно верно. В XVI веке казаки начинают чаще упоминаться в русских документах, но здесь надо учесть, что это слово употребляется тогда в нескольких значениях: так называется и разряд служилых людей русского государства той эпохи: городовые казаки, прибо́рные казаки, так и называются самоорганизующиеся общины казаков на Дону и других реках.
Д. Володихин:
— Ну, на Волге были ещё.
А. Музафаров:
— На Волге, да. При этом в этот момент ещё нет чёткой разницы, потому что одних и тех же персонажей, одни и те же люди упоминаются и на Дону, и на Волге. В принципе, и в дальнейшем мы увидим, что казачья судьба забрасывала представителей «тихого Дона» в самые разные части, не то что России — Вселенной, но, видимо, в это время ещё казачий мир был достаточно единым, и казаки вполне могли с Дона оказаться на Волге и в других местах. А образование донского казачества связано с фигурой выдающегося донского атамана Михаила Черкаше́нина.
Д. Володихин:
— И вот здесь заметим: Черкашенин, — значит, из Черкасс, а Черкасс — это казаки Запорожские, то есть в XVI веке считали, что он не захотел быть подданным короля польского, ушёл на Русь, на Дон, и там стал знаменитой фигурой.
А. Музафаров:
— Да. Отдельные упоминания относят его где-то к 50-60-м годам XVI века. Ну, наверное, такой важной датой является 1570 год, когда происходит в жизни Донского казачества два важных события: во-первых, основывается станица Черкасская, или «Черкасский городок», как его тогда называли, Черкасск, сейчас это станица Старочеркасская, и на долгие годы, на столетия этот населённый пункт становится своего рода столицей, центром войска Донского. Во-вторых, в 1570 году царь Иоанн Васильевич Грозный посылает донским казакам грамоту, в которой жалует их за верную службу. Когда в 60-е годы XIX века будут устанавливать старшинство казачьих войск Российской империи, им будет предложено найти в своих архивах наиболее старые документы, упоминающие их службу России. И вот донцы выложили эту грамоту 1570 года, и с тех пор считаются старейшим казачьим войском России, они имели первое старшинство.
Д. Володихин:
— Ну что ж, действительно, Дон — почитаемый очаг казачества. Ну а теперь давайте посмотрим на того самого Михаила Черкашенина — это первый из знаменитых русских казачьих атаманов, и он действительно участвовал в великих сражениях эпохи и вел за собой отряды донцов.
А. Музафаров:
— Исторические источники упоминают действия Михаила Черкашенина на юге России, по некоторым сведениям, он руководил морским набегом донцов на Керчь. При этом надо отметить, что хотя сейчас слово «казак» фактически у нас ассоциируется со словом «всадник», и мы казака без коня не представляем, и сами казаки себя так не представляют, но в момент зарождения казачества это было далеко не так, и одним из основных видов действий казаков была как раз так называемая «судовая рать», у казаков были челны, довольно крупные лодки, «чайки», на которых они совершали речные и морские походы. От казачьих набегов стонало побережье Турции, Крыма и Персии, если брать походы казаков на Каспий. И надо отметить, что вплоть до 1738 года казаки уверенно действовали и на воде.
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист Александр Азизович Музафаров. Мы говорим о донском казачестве, и пора бы услышать казачьи песни о вольном Доне.
Звучит казачья песня
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, мы продолжаем разговор о легендарном атамане Донского казачества Михаиле Черкашенине. Ну, налёт на Керчь, и мне кажется, он брал ещё потом пригороды Азова?
А. Музафаров:
— Да, но это будет после его участия в одной из самых славных битв России XVI века — Сражение под Мо́лодями. Напомним: в 1571 году крымский хан Девлет Герай совершает поход на русские земли, поход этот заканчивается страшно — сожжением Москвы. В 1572 году Девлет Герай «в силе тяжкой» идёт на Русь, чтобы, в общем-то, окончательно сокрушить Русское государство, ему противостоит армия воевод князя Михаила Воротынского и князя Дмитрия Хворостинина, причём, напомню, это именно от опричнины, и вот Михаил Воротынский, он из Земщины, а Дмитрий Хворостинин, он опричник, но они действуют в одном строю, и в Битве под Молодями, это чуть южнее современного города Подольска, им удаётся в сражении, продолжавшегося несколько дней, врага разгромить.
Д. Володихин:
— Три дня бились и до этого ещё несколько дней маневрировали с боями, то есть это очень тяжёлое, очень кровавое сражение, вот Черкашенин в нём участвовал.
А. Музафаров:
— Да, и Михаил Черкашенин с донскими казаками участвуют и в боях на переправах через Оку, и в главном сражении под Молодями. Он действует вместе с Дмитрием Хворостининым, его казаки находятся в гуляй-городе, совершая оттуда вылазки вместе с дворянскими сотнями и иными ратными людьми, то есть оказываются на самом пекле этого боя, в самом ключевом моменте, и это, конечно, нам говорит о том, насколько высоко московские воеводы оценивали боевые качества лично Михаила Черкашенина и его воинов. В 1574 году, напомню, Ливонская война у нас продолжается, основные силы русской армии действуют на западе, Михаил Черкашенин атакует Азов, и его люди очень грамотным и внезапным подготовленным штурмом занимают посад турецкой крепости Азов, так называемая Тапра́к-кале́, или «Тапраков город», как его называли в русских источниках, и эта атака имела двойное значение: во-первых, она освободила русских полоняников, которые содержались в Азове, во-вторых, она приковала внимание Турции и Крыма к Азову, и не позволила крымцам повторять набеги на русские земли во время продолжения Ливонской войны. В 1581 году, в конце вообще 70-х годов источники упоминают участие Михаила Черкашенина и донских казаков в боях на Ливонском фронте.
Д. Володихин:
— Да, самое известное — это, конечно, осада Пскова 1581- 82 года войсками польского короля Стефана Бато́рия, и он туда привёл пол-Европы: немцы, литовцы, поляки, чехи, шотландцы, венгры, все они были в наёмных войсках, которые король польский привёл под стены древнерусской крепости.
А. Музафаров:
— «Все промелькнули перед нами, все побывали тут».
Д. Володихин:
— Вот да!
А. Музафаров:
— Вот, и Михаил Черкашенин привёл с собой 224 донских казака...
Д. Володихин:
— Ну, он сам был 224-м.
А. Музафаров:
— Да, и они принимают участие в героической обороне Пскова, руководит обороной князь Иван Шуйский. Бои идут ожесточённые, артиллерия Стефана Батория разрушает псковские укрепления, русские за ночь восстанавливают укрепления, строят позади обрушившихся стен ретрошементы, размещают артиллерию, ведут огневую дуэль с поляками и отражают отчаянные штурмы. Во время одной из атак поляки занимают полуразрушенный вал, так сказать, участок крепостной стены, две башни, и русские, отходя, взрывают их, и вот при этом взрыве погибает Михаил Черкашенин.
Д. Володихин:
— Одна из гипотез, что он погиб 8 сентября при отражении штурма, мы точно не знаем, но большинство потерь псковский гарнизон понёс именно тогда. Точно знаем, что Михаил Черкашенин погиб после начала артиллерийской канонады, поскольку в нём русские находили умельца пушечных дел. Но большинство историков считают, что именно во время первого штурма, в момент наиболее ожесточённых схваток за оборонительную линию укрепления Пскова Михаил Черкашенин и сложил голову за Отечество.
А. Музафаров:
— Ну и напомним, что гибель атамана, по донским преданиям, «устрашила врагов», так или не так, даже не очень важно, важно другое — Псков устоял, крепость устояла, и это привело к совершенно другому окончанию для России Ливонской войны, чем планировали в Варшаве и других, так сказать, европейских центрах.
Д. Володихин:
— Ну, чтобы не было впечатления, что за полвека один Михаил Черкашенин... Мы знаем много имён донских казаков того времени, вот, например, во Пскове вместе с ним был атаман Степан Суконкин, тоже, видимо, личность незаурядная. Ну, а мы подходим к тому, что грозила России гибель, а в Великой Смуте, в ней донцы приняли участие.
А. Музафаров:
— Причём, как и всё русское общество, казачество тоже раскололось, донских казаков мы видим и в рядах правительственных войск армии Бориса Годунова, и среди сторонников первого Лжедмитрия, были донцы и в лагере Тушинского вора, увы, Лжедмитрия II, но были и в составе земских ополчений, первого и второго земского ополчения, которыми командовали князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Дмитрий Михайлович Пожарский. Тогда слово «казак» употреблялось на Руси максимально широко, потому что казаками называли и воинских чинов польской армии, и сторонников самозванца, и просто крестьян или разорившихся горожан, которые брали в руки оружие, сбивались в отряды, выбирали атаманов и начинали, как тогда говорили: «казаковать». Однако в этой истории Смуты есть и определённая светлая сторона: во время Земского Собора 1613 года именно атаманы донских казаков активно выступали в поддержку возвращения престола законному его обладателю, а именно — Михаилу Фёдоровичу Романову. Вот сохранилась такая интересная речь донского атамана Филата Межакова: «Князи и буляре, и все московские вельможи! Но не по Божьей воле, не по самовластью, по своей воле вы избираете самодержавно, но по Божьей воле и по благословению благоверного, христолюбивого царя и великого князя Фёдора Иоанновича всея Руси, при блаженной памяти, кому он, государь, благословил свой посох царский оставить и державствовать на Руси, князю Фёдору Никитичу Романову, и тот ныне в Литве полонён, и от благородного корня и отрасль добрая есть — сын его, князь Михаил Фёдорович, да подобает по Божьей воле тому державствовать».
Д. Володихин:
— Казак не очень хорошо понимал, что он говорит, Михаил Фёдорович никогда княжеского титула не носил, но он, во всяком случае, очень хорошо понимал, что у Романовых по их брачному свойству́ с царём Фёдором Иоанновичем действительно права на престол есть, и они достаточно крепкие.
А. Музафаров:
— Это, конечно, оказало влияние на позицию Собора, я напомню: Собор признал, что необходимо передать русский престол в руки ближайшего кровного родственника последнего законного государя Фёдора Иоанновича — Михаила Фёдоровича Романова. Интересно, что Михаил Фёдорович не забыл тех, кто выступал, так сказать, в его поддержку и донским казакам было пожаловано первое в их истории государево знамя. XVII век, наверное, самым ярким событием в истории Донского казачества, в котором было очень много событий, это история Азовского взятия. В 1637 году донские казаки во главе с атаманом Михаилом Татариновым внезапным, но хорошо подготовленным ударом взяли турецкую крепость Азов, стоящую в устье Дона.
Д. Володихин:
— А надо сказать, что это было достаточно мощное укрепление, хорошо населённый город с сильным гарнизоном, то есть это очень крупное военное событие того времени.
А. Музафаров:
— Да, то есть и взять его вот так, с налёту отрядом, в общем-то, небольшим, по оценкам историков, там было до 4000 казаков, это было не так просто, но у казаков это получилось. И дальше начинается знаменитая эпопея, которая войдёт в историю, как Азовское осадное сидение донских казаков. Надо отметить, что в Турции и в Крыму отреагировали на захват Азова крайне негативно, турецкий султан предъявлял претензии России, на что русские дипломаты отвечали, что казаки люди вольные, они сами своим похотением захватили Азов, а мы, русское государство, к тому, в общем, не причастны. И в результате на несколько лет турки и крымские татары сосредотачивают свои усилия на Азове. Сначала, в 40-м году, к городу подходит Крымская орда, и вот здесь такой двойной момент: с одной стороны, у крымских татар не было большого опыта в штурме крепостей, с другой стороны, особого желания отбивать крепость для турецкого султана у них тоже не было. Они подошли, они встали, они стояли, они осадили город, но, постояв до холодов, они ушли. А казаки понимали, что ситуация уже серьёзная и просили государя прислать им на помощь воинских людей, но государь прислал им только свинец, порох и пшеницу.
Д. Володихин:
— Но надо понимать, только что закончилась очень тяжёлая Русско-польская война, очень большие были потери в войсках, и кроме того, казна просто опустела. Россия после этой войны в принципе была не способна воевать с кем-либо серьёзно, в том числе с таким серьёзным противником, как турки.
А. Музафаров:
— Итак, летом 1641 года под Азовом появляется турецкая армия, причём это очень сильная армия. Турция в этот момент одна из сильнейших военных держав Европы. Я напомню, что даже через сорок лет после этого события Турция будет наступать на Европу, и в 1683 году турки будут осаждать Вену — да, не возьмут, но осаждать будут. То есть это момент, когда Османская империя находится на пике своей мощи, и к крепости подходит мощный флот, он отгоняет казачьи лодки, высаживается армия, в которой есть представители самых разных народов, там и янычары, и наёмники, и даже иностранные инженеры, которые должны помочь взять крепость.
Д. Володихин:
— Европейцы.
А. Музафаров:
— Да, и венгры, которые славны своими мастерами, венгры не кочевники, а венгры- шахтёры, которые должны копать галереи.
Д. Володихин:
— Напомню, что значительный фрагмент Венгрии в тот момент подвластен туркам.
А. Музафаров:
— Да, совершенно верно. И начинается осада с ожесточеннейшей канонады, то есть турецкая артиллерия в течение двух недель обстреливает город, стремясь просто смести с лица земли его укрепления, а потом янычары устремляются на штурм, и сражение приобретает очень ожесточённый характер. Янычары попадают на заранее подготовленные казаками ловушки, там были волчьи ямы, там были рвы, причём были установлены пушки, которые хорошо это очень простреливали. Те всё-таки, кто преодолел всё это, завязывают бой непосредственно на стенах, и казаки доходят до крайней степени, как отмечали казачьи документы: «в ножи резались», то есть уже не в сабли даже, а вот совсем в рукопашную. Казаки отбивают этот штурм. Турки подходят, продолжают новый штурм города и перед этим предлагают казакам капитуляцию, причём капитуляцию на условиях «оставьте оружие, оставьте всё, и тогда можете безоружно и спокойно уйти на Дон». Казаки прекрасно понимают, что как только они сложат оружие, их жизнь будет стоить немного, и продолжают оборону. И удивительно то, что вот этот небольшой казачий гарнизон, в котором к концу осады осталось чуть больше тысячи человек, одерживает победу. Турецкая армия разбивается о стены разрушенного ей Азова, снимает осаду и уходит.
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.
Д. Володихин:
— В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем судьбы Донского казачества. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист, старший преподаватель университета имени Кирилла Григорьевича Разумовского — Александр Азизович Музафаров. Итак, в конце концов, донцы должны будут отдать Азов, потому что в одиночку они его защищать не могут, Турция наращивала бы и наращивала удары, но слава их сидения Азовского сохранилась и сохраняется до сих пор. Что же касается их дальнейшей судьбы — султан турецкий и крымский хан ударили по Донскому казачеству, оно было почти истреблено, но вот тут уже Москва вмешалась и помогла казакам, дала им возможность выжить.
А. Музафаров:
— Совершенно верно. В 1644 году на Дону появляются царские воеводы, а казакам вручается государево знамя, и Россия открыто признаёт их своими подданными, и казаки вместе с царскими воеводами, с будущим героем войны на Украине, князем Семёном Пожарским, отражают крымское нашествие. Донские казаки принимали активное участие в Русско-польской войне 1653-1667 годов, в войне за Украину, и действовали, в общем-то, на разных направлениях. Пожалуй, стоит отметить успех неожиданный на море, когда в 1656 году донские казаки в устье Невы захватили несколько шведских судов с солдатами и боеприпасами, одержав тем самым первую морскую победу на Балтике буквально за полвека до Петра Великого.
Д. Володихин:
— Насколько я помню, это был остров Ко́тлин, вёл их стольник Потёмкин, и в бою они добыли шведского морского начального человека, имя которого в русских документах звучит очень по-разному, потому что для русского слуха оно было экзотично, вот сейчас помню одно из этих наименований: «Ирск-Долифир». Бог его знает, как там на самом деле было, надо ехать в шведские архивы, чтобы понять, но так или иначе — да, казаки добились успеха. Ну вот конец XVII века, начало XVIII — это эпоха напряжения между казаками и центром Российского государства, эпоха, когда казаки участвуют в мятежах Степана Разина и Кондратия Булавина и раскалываются внутри себя: часть готова пойти на те правила игры, которые предлагает Москва, то есть поубавить свобод и самоуправления, но остаться на службе, имея определённые льготные условия, а часть говорит — «нет, 100 процентов прежней воли, и никогда мы никому не подчинимся», а это, конечно, приводит к конфликту.
А. Музафаров:
— При этом надо учитывать, что вот эта вот боевая репутация казаков и то, что Дон с середины XVII века прикрывают, в том числе и царские гарнизоны, то есть гарнизоны русских регулярных войск, она приводит к тому, что увеличивается число людей, бегущих на Дон, и потом казачьи историки будут подчёркивать, что бунтовали в первую очередь не сколько природные донские казаки, сколько прибежавшие сверху, то есть свежие, те, кто шёл на Дон именно за волей, и они поддерживали таких донских авантюристов, как Стенька Разин, который, собственно говоря, поднял мятеж после того, как государевы воеводы закрыли ему возможность продолжать набеги на Персию с целью грабежа тамошних земель, и Кондратий Булавин. Причём с Булавиным ситуация очень интересная, это уже Петровская эпоха и надо отметить, что реформы Петра, начавшаяся Северная война, создание профессиональной армии, рекрутские наборы — всё это усиливает большое количество людей, желающих сбежать на Дон, помня, что с Дона выдачи нет. В то же время правительство Петра совершенно не собирается смотреть, как там множество народа убегает на Дон и там неизвестно чем занимается, на Дон посылаются государевы отряды, которые начинают проверять, кто тут казак, а кто тут прибежал. Это, в свою очередь, вызывает негативную реакцию казаков, часть которых поддерживала правительственные меры, а другая часть говорила, что «нет, мы тут сами по себе и не надо к нам лезть, у нас здесь вот войско Донское, мы автономны в какой-то степени», говоря современным языком. Кончилась эта трагедией, когда в 1708 году был убит проводивший как раз поиск беглых на Дону князь Юрий Долгоруков. Он командовал довольно крупным отрядом, который проводил такую проверку, и если верить жалобам казаков — многочисленно злоупотреблял властью, а если верить его отпискам — напротив, изыскивал беглых и виновных, и в итоге это приводит к столкновению, Долгоруков убит неким Кондратием Булавиным, который, в свою очередь, выгнан с Дона донским атаманом Лукьяном Максимовым. При этом сначала царь Пётр решил, что, действительно, Долгоруков там как-то превысил свои полномочия и не хотел ссориться с казаками, но Булавин как бы не сложил оружие, он вернулся на Дон, а до этого он побывал в Бахмуте и в Запорожье, захватил Черкасск, столицу войска Донского, убил атамана Лукьяна Максимова и заставил казачий круг избрать атаманом уже себя.
Д. Володихин:
— То есть просто встал на путь мятежа без всяких ограничений и оправданий.
А. Музафаров:
— Да, причём он вступал в соглашение и с мазепинцами, которые как раз тогда поднимают мятеж, и по некоторым сведениям, даже со шведским королём Карлом XII. На Дон были переброшены регулярные войска, при этом надо отметить ещё одну...
Д. Володихин:
— Переброшены они были с тех участков, где нужны были против шведской армии, заметим.
А. Музафаров:
— Да. При этом надо отметить ещё одну важную особенность, то есть нельзя сказать, что восстало всё войско Донское, Донские полки, находящиеся в армии Петра, продолжали ревностно выполнять свой долг и служить Отечеству на поле брани. Собственно говоря, именно их отсутствие на Дону и позволило Булавину захватить власть и провозгласить себя атаманом, просто большая часть наиболее лояльных и храбрых казаков в этот момент воевала со шведами. Тем не менее, прибытие регулярных войск как бы укрепило здоровые силы на Дону и кончилось с тем, что Булавин был убит, собственно, казаками, которые не желали больше терпеть самозванца в атаманах. После этого территория войска Донского была несколько уменьшена, а автономия несколько ограничена.
Д. Володихин:
— Но всё-таки не сведена под корень. Насколько я понимаю, с середины XVIII века по начало XX века вольный Дон испытывает что-то вроде расцвета, он развивается в неплохих условиях, казаки владеют землёй льготно, они, конечно, обязаны служить на войне, но на войне они могут добывать и воинскую добычу.
А. Музафаров:
— Совершенно верно. Надо отметить, что в XVII веке у казаков существовал такой вот обычай: был запрет на землепашество, то есть настоящий казак землю не пашет, он охотится, рыбу ловит, воюет, но землю не пашет. В 1695 году Пётр, а надо отметить, что Пётр Великий был первый русский царь, который побывал на землях Донского казачества, отменяет этот запрет, и более того, поощряет казаков к разведению не только хлебопашества, но и к разведению разных культов, в частности, именно с Петром связано появление знаменитого донского винограда, вот Цимлянская лоза, Цимлянские вина, которыми до сих пор по праву гордится эта часть России, начинаются по преданию от Петра Великого. И Дон действительно начинает превращаться в такой цветущий край, потому что прекращаются набеги на Дон со стороны Крыма и Кавказа, границы отодвигаются, и казаки могут заниматься хозяйством на своей земле.
Д. Володихин:
— Более спокойно, чем раньше.
А. Музафаров:
— У них льготные условия: казаки не платят большую часть налогов, они отдают долг государству службой, и поэтому, конечно, казачьи земли процветают. Появляются сословия таких торговых казаков, которые даже не служат государю, а вносят в войсковую казну довольно крупную сумму денег, такой вот аналог донских купцов. Развиваются и города, с XVIII века вводится официальное название «станица» для всех населённых пунктов войска Донского, за одним исключением, когда уже в начале XIX века, в 1805 году, донской атаман Матвей Иванович Платов основывает город Новочеркасск.
Д. Володихин:
— Вот об этом чуть позже, а сейчас давайте коснёмся как раз знаменитых казаков того времени, чья судьба напрямую связана с боевыми действиями, ведь Ефремов, Греков, Платов участвовали в отражении Наполеона, казаки участвовали в Русско-турецких войнах, в Крымской войне, в отвоевании Болгарии в 1777-1778 годах, в Русско-японской, в Первой мировой войнах, то есть донцы во всех великих войнах Российской империи этого периода приняли участие, и многие из них прославились.
А. Музафаров:
— Совершенно верно, более того, на Дону появляются целые династии казачьих командиров, которые из десятилетия в десятилетия водят донцов к победам. Ну вот, если говорить о тех, кто выдвигался в XVIII веке, то, наверное, надо назвать отличившегося в событиях первой Русско-турецкой войны казачьего тогда офицера, а потом он станет и генералом, и донским атаманом — Дмитрия Иловайского, родоначальника рода Иловайских, который даст России, если память не изменяет, более двенадцати генералов.
Д. Володихин
— Ну и, насколько я помню, казаки же в 1813 году в битве при Лейпциге спасли жизнь императору Александру I.
А. Музафаров:
— Да, совершенно верно, это связано с подвигом лейб-гвардии казачьего полка, которым командовал тогда уже генерал-майор граф Орлов-Денисов, причём интересно, что Орлов-Денисов был таким косвенным потомком одного из самых знаменитых казачьих офицеров XVIII века Фёдора Петровича Денисова, который первым из казаков за участие в войнах XVIII века, он участвовал в обеих Русско-турецких, начал он, по-моему, сотником, а вот первым из казаков он стал генералом от кавалерии. И надо отметить, в 1775 году императрица Екатерина своим указом уравнивает казачьи чины с чинами воинскими о табеле о рангах, то есть с этого момента казачье офицерство получает ещё и права российского дворянства. Так вот, Орлов-Денисов был графом, и его титул наследовал его зять, женатый на его дочери, Орлов-Денисов, который становится одним из первых командиров Лейб-гвардии Казачьего полка. Лейб-гвардии Казачий полк создаётся при Екатерине II, сначала была гвардейская казачья сотня, потом он разворачивается в полк, который укомплектован, там, по-моему, у них 9 сотен, и из них 8 сотен — это донцы, и 9-я — это черноморская сотня из будущих кубанцев. Этот полк отличается у нас в боях кампании 12-го года, а вот под Лейпцигом, действительно, в сражении под Лейпцигом казаки Орлова-Денисова представляют собой конвой императора Александра I, и когда Наполеон пытается кавалерийской атакой смять командование союзных войск, а напомним: помимо императора Александра I там ещё прусский король Фридрих Вильгельм и другие генералы, Лейб-гвардии Казачий полк просто героическим ударом отбрасывает французов и спасает.
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, я думаю, пришло время, чтобы прозвучало в эфире ещё одна казачья песня.
Звучит песня
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист, старший преподаватель Университета имени Кирилла Григорьевича Разумовского Александр Азизович Музафаров. Мы рассказываем вам о судьбах Донского казачества. Ну вот мы поговорили о тех, кто прославился, как герои в XVIII веке, в начале XIX века, но слава донских казаков, она ведь продолжалась, сверкая множеством граней, выдвигая все новых и новых героев до времен революции и Гражданской войны, то есть там ещё достаточно людей, которые прославили казачество своими подвигами, своим военным искусством, своим героизмом.
А. Музафаров:
— Конечно, можно говорить об очень многих именах и об очень многих людях, которые прославили казачество и Россию. Хотелось бы выделить двоих таких людей, это Яков Петрович Бакланов, генерал-лейтенант Донского казачьего войска, один из героев Кавказской войны. В 1824 году Яков Петрович, как молодой казак, выходит на службу и продолжает её на протяжении более тридцати лет. Я напомню, что в этот момент территория войска Донского уже не является пограничной, и донские казаки выставляют казачьи полки, которые несут службу на окраинах империи или в составе регулярной армии, и вот Яков Петрович командует такими донскими полками, командированными на Кавказ. Я напомню, в этот момент продолжается Кавказская война, которая имеет такое очень сложное значение, потому что, с одной стороны, это боевые действия, а с другой стороны, задача России не сколько уничтожить противостоящие кавказские народы, сколько ввести их в состав империи, здесь необходимо было применять не только силу, но и мудрость. И надо отметить, что донские казаки, также как и их терские, гребенские и черноморские коллеги, здесь были одним из наиболее эффективных инструментов в руках русского правительства. Яков Григорьевич заслужил свою репутацию не только отчаянной храбростью, что для казачьего командира было в норме вещей, не только ратным умением, но и очень острым пониманием чести — он никогда не нарушал данное им слово, всегда сдерживал обещания вне зависимости от обстоятельств, и речь идёт не о его личных каких-то там отношениях с другими, а о его отношениях в том числе и с кавказскими горцами. Горцы его уважали и рассматривали как одного из таких партнёров, с которым можно иметь дело. Они уважали его как храброго воина, как человека, с которым почётно встретиться в бою, это добавляло славы, и в то же время как человеком, с которым можно договориться о мире, и который своей честью гарантирует, что этот мир будет соблюдён. При этом Яков Петрович был ещё и человеком редкого бескорыстия, потому что впоследствии, когда он выйдет в отставку и начнёт жить на Дону, жить он будет достаточно бедно, хотя вот он генерал-лейтенант, он православный командир, он командовал довольно крупными соединениями, он будет получать полагающуюся ему по рангу пенсию, но он при этом будет значительную часть отдавать на благотворительность. И вот здесь надо, конечно, отметить, что Донские земли в конце XIX-начале XX века — это одна из самых процветающих территорий Российской империи. Они занимали территорию нынешней Ростовской, частично Воронежской, частично, по-моему, Тамбовской, частично Луганской и Донецкой областей, и это была земля с особым экономическим укладом, но самое главное, что после реформ Матвея Ивановича Платова это был ещё очень просвещённый край. Именно атаман Матвей Иванович Платов после войны 12-го года, строитель новой столицы казачества — Новочеркасска, вводит в Донском казачестве обязательное обучение и получение образования.
Д. Володихин:
— Давайте мы вернёмся к Новочеркасску, мы обещали это сделать, и самое время рассказать о том, как вырос этот достаточно крупный центр, он и по сию пору значительный город.
А. Музафаров:
— Напомним, что столицей Донского казачества была станица Черкасская или городок Черкасск, но у него есть один недостаток: его строили в XVI веке и тогда главным приоритетом было удобство обороны, поэтому город находится на острове, со всех сторон его окружает вода, причём остров низкий, и в половодье его часто затапливает, поэтому, когда строили огромный Воскресенский войсковой собор, там предусмотрена специальная хитрая конструкция фундамента, чтобы он выдерживал наводнения, и это было, конечно, не очень удобно, и поэтому, став донским атаманом, Матвей Иванович Платов начинает искать новое место. Он привлекает к этой работе инженеров, в том числе инженеров войска Донского, которые находят такое подходящее место совсем недалеко от старой Черкасской столицы, на высоком правом берегу Дона. И в 1805 году атаман закладывает там новый город, который получает название Новочеркасск, и быстро становится главным городом и основным центром войска Донского. Здесь сосредоточена вся административная, судебная и интеллектуальная жизнь войска, в городе появляется множество учебных заведений. По постановлению Платова в каждой донской станице учреждается станичная школа, где казаки, и, что важно — казачки, учатся грамоте, это было в диковинку, потому что во многих губерниях России крестьяне и даже мещане считали, что «а чё женщине учиться-то? Зачем? Её дело вот там у плиты стоять или за гусей пасти». А вот в казачьих землях — нет, казачки пользовались немалым уважением, немалой самостоятельностью, поэтому, конечно, получали образование.
Д. Володихин:
— Поскольку у нас здесь православное радио, я хотел бы напомнить вот о чём: тот Воскресенский собор, который в камне вырос в Старочеркасской станице при Петре I был превзойдён новым собором в городе Новочеркасск, совершенно роскошным собором, который появился, насколько я помню, лет через двести после первого.
А. Музафаров:
— Да, это огромный великолепный храм, который до сих пор является главным храмом Всевеликого войска Донского. И Новочеркасск становится центром интеллектуальной жизни Дона. Вот я просто перечислю учебные заведения, которые были в этом городе: Донской казачий кадетский корпус, Мариинская женская гимназия, Мариинский женский институт, Коммерческое училище, Атаманское техническое училище — это предок современного Новочеркасского технического института, Духовная семинария, Донское кавалерийское училище, где готовили казачьих офицеров.
Д. Володихин:
— Ну и, насколько я помню, там же и было довольно крупное предпринимательство, то есть из казаков, которые жили в более льготной, более выгодной в финансовом плане обстановке, выросло несколько очень крупных предпринимателей того времени.
А. Музафаров:
— Да, через город проходит железная дорога, появляются новочеркасские мастерские, из которых сейчас вырос Новочеркасский тепловозостроительный завод, обеспечивающий по сей день железные дороги России локомотивами, появляется пароходство по Дону, созданное казаками, а рядом растёт ещё один крупный центр, состоящий тогда из двух городов: Ростов-на-Дону и Нахичевань-на-Дону, они были основаны как города в Новороссийской губернии, но поскольку губерния сместилась на запад, они их не знали куда приткнуть, и их отдали под управление войску Донскому, и они тоже стали таким образом казачьими городами.
Д. Володихин:
— Ну что ж, не так-то много у нас осталось времени, и хорошо, может быть, потому что финал нашей передачи будет в какой-то степени печальным, Донское казачество в Гражданскую войну выступило с оружием в руках на защиту Белого дела, на защиту своих старинных прав и свобод, было неоднократно несправедливо и жестоко обижено советской властью, поэтому сражалось с нею до конца Гражданской войны бескомпромиссно.
А. Музафаров:
— Совершенно верно. Причём надо отметить, что инициатива по уничтожению казачества принадлежала именно советской власти. В 18-м году после большевистского переворота в Петрограде донской атаман Алексей Максимович Каледин объявляет, что на Дону большевизма не будет и призывает казаков подняться на борьбу с большевизмом, но эти призывы не находят поначалу отклика, лишь небольшой отряд во главе с полковником Чернецовым сдерживает большевистский путч, наступающий на Дон. В Ростове и Новочеркасске создаётся добровольческая армия генерала Корнилова, но в неё вступает очень немного офицеров, то есть всего под командой Чернецова и Корнилова оказывается около пяти тысяч человек. Большевики берут Новочеркасск, атаман Каледин покончил с собой, не в силах вытерпеть этот позор. А дальше происходит следующее: большевики начинают политику расказачивания, и смысл этой политики не в том, чтобы ограничить какие-то права Дона, а чтобы уничтожить казаков как явление, потому что с большевистской точки зрения, казак — это представитель мелкосельской буржуазии, которого в будущем государстве рабочих и крестьян быть не должно вообще.
Д. Володихин:
— А к тому же ещё слишком часто он, как часть русского народа, одна из его драгоценных частей, оказывается стихийным монархистом и уж, конечно, православным с хорошими древними корнями вероисповедания.
А. Музафаров:
— Совершенно верно. И большевики начинают политику, которая так официально и называлась — расказачивание. То есть казачьи станицы занимаются большевистскими отрядами, которые закрывают и сжигают церковь, и начинают убивать казаков просто за их верность обычаю, в ответ казачество поднимает восстание и примыкает к Белому движению. После расказачивания о никаких компромиссах казаков с большевиками речи нет, казаки до последнего сражаются в армиях генерала Деникина, генерала Врангеля и других белых армиях. Многие из них уходят в эмиграцию, не желая подчиняться большевикам, на греческом острове Ле́мнос до сих пор сохранились могилы казаков, не пожелавших предать идеалы родного Дона.
Д. Володихин:
— Ну, кто-то из них оказался на Балканах потом, кто-то во Франции, кто-то в Германии, судьбы были разными. Вообще эпоха советской власти для казачества в целом и для Донского в особенности, потому что оно с наибольшим самоотвержением сражалось против новой революционной власти, судьба его была печальна и, естественно, 20-е, 30-е годы — это эпоха недоверия, унижения и поражения в правах казачества, в 40-х годах, в эпоху Великой Отечественной войны, тем не менее, оно выходит на защиту Отечества, входит в состав кавалерийских и пехотных частей советской армии и даже, в общем, прикомандируется впоследствии к танковым войскам. На Дону, если память мне не изменяет, было создано несколько дивизий казачьих, которые, по сути своей, представляли новое казачье ополчение.
А. Музафаров:
— Здесь надо отметить следующее: ещё в 1936 году в советской армии появляются казачьи части — донские и кубанские, при этом, в отличие от дореволюционной России, большевики не возрождают особый порядок службы казачества, они просто хотят воспользоваться ещё сохранившимся военным потенциалом, то есть были люди, которые прошли казачье обучение ещё до революции и вот теперь их призывают под уже советские знамена для защиты Родины. До войны эти формирования носили очень декоративный характер, а вот в годы войны действительно тысячи представителей казачества вступили в Красную армию, и тогда в ней появляются по-настоящему казачьи части, которые героически сражаются на фронтах Великой Отечественной войны и вписывают немало славных страниц в её историю. Надо отметить, что также представители казачества сражаются и в других частях советской армии, не обязательно вот именно в казачьих, и имена многих героев Советского Союза берут своё начало на Донской земле.
Д. Володихин:
— Ну вот, кстати, знаменитый советский лётчик-ас Кожедуб имеет казачье происхождение, ас танкового боя Лавриненко — казачье происхождение, и замученный немцами генерал, по специальности своей военный инженер Карбышев также из казаков. Ну что ж, казаки как военные силы, с точки зрения советской власти, исчерпали себя к середине 50-х годов. Все кавалерийские крупные формирования, тем более все казачьи, были ликвидированы, последние ушли в историю при Хрущеве. Но сейчас мы видим процесс возрождения казачества, и вот мне осталась буквально минутка-другая, поэтому я могу сказать об этом лишь быстро: существует федеральный казачий реестр, и казаки, попавшие туда, имеют особые права и особые обязанности по службе. А мне остается, дорогие радиослушатели, от вашего имени поблагодарить Александра Азизовича Музафарова за просветительскую работу, которую он между нами провел, и сказать: спасибо за внимание, до свидания.
А. Музафаров:
— До свидания.
Все выпуски программы Исторический час
- «Вице-адмирал М.П. Саблин». Александр Музафаров
- «Крещение марийцев». Дмитрий Трапезников
- «Генерале Василий Георгиевич Болдырев». Константин Залесский
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Послание к Ефесянам святого апостола Павла
Поделиться
Рембрандт (1606—1669) Апостол Павел
Еф., 233 зач., VI, 10-17
Комментирует священник Антоний Борисов.
Когда молодые монахи однажды спросили святого Антония Великого, какую добродетель нужно прежде всего просить у Бога, тот ответил — рассудительность. Именно так. Здоровая, освящённая Господом рассудительность способна помочь нам принять правильные решения, сделать верные выводы и избежать вредных крайностей. Теме рассудительности, среди прочего, посвящён отрывок из шестой главы послания апостола Павла к Эфесянам, что читается сегодня утром в храме во время богослужения.
Глава 6.
10 Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его.
11 Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских,
12 потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных.
13 Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять.
14 Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности,
15 и обув ноги в готовность благовествовать мир;
16 а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого;
17 и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие.
Возникновение Церкви Христовой в день Пятидесятницы, то есть на пятидесятый день после Воскресения Христова, когда на апостолов сошёл Дух Святой, стало огромным по значению событием для всего человечества. Но, как известно, даже самый обильный дар благодати, от Бога исходящей, не упраздняет человеческой свободы. Не только в том смысле, что человек может принять или отвергнуть этот дар, но и в том, как человек способен использовать благодать Божию. Во благо или во осуждение.
Об этом и рассуждает апостол Павел в прозвучавшем отрывке из послания к христианам Эфеса. Перед этими людьми, обратившимися из язычества, стояли два рода искушений. Первый заключался в том, чтобы лукаво совместить христианскую веру с прежним образом жизни. На практике — быть только внешне членами Церкви, а на самом деле оставаться язычниками, прикрываясь соблюдением некоторых обрядов и правил. Такое лицемерие апостол Павел нещадно обличает, прямо говорит о невозможности служить одновременно Богу и идолам — не столько внешним, осязаемым, сколько внутренним, замаскированным.
Существовал и другой тип крайности. То, что можно было бы назвать духовным радикализмом, который заключался в поиске причин каких-то нестроений исключительно в людях, во внешнем. Опасность такого видения заключалась в том, что человек начинал заботиться не столько о своём духовном мире и покаянии, сколько принимался бороться с другими людьми. Часто по причине того, что себя и свои убеждения считал по умолчанию идеальными. И апостол Павел призывает эфесских христиан не увлекаться поиском врагов, расклеиванием ярлыков — кто праведник, а кто нет.
Павел, в частности, пишет: «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». Таким образом, апостол призывает читателей сохранять чистый, искренний, праведный образ жизни. Только благочестие, основанное на любви к Богу, и является единственным средством победы над тёмными силами, над злом, которое, к сожалению, по-прежнему влияет на мир. И апостол пишет: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности».
Только целостность веры и жизни способна приблизить человека к Господу. И одним из признаков этого приближения становится освящённая Богом мудрость, способная отделять людей от их ошибок. Что очень важно. Потому что, с одной стороны, мы признаём — человек хорош, но не сам по себе, а потому что Богом сотворён. С другой стороны, мы не ставим знака равенства между человеком и его образом жизни. Ведь человек далеко не всегда правильно распоряжается своей свободой. И мы не должны закрывать глаза на творимое людьми зло. Но обличая зло, мы не имеем права унижать кого-либо, оскорблять, презирать. Это не христианское поведение, о чём и призывает помнить апостол Павел, сам умевший здраво, без лукавства и озлобленности, в согласии с заповедями Божиими рассуждать. А именно, различать человека и его ошибки, человека благословляя и поддерживая, а его промахи в хорошем смысле обличая и, что более важно, помогая исправить. Чему и нам, безусловно, стоит постоянно учиться.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Псалом 10. Богослужебные чтения
Поделиться
Не раз в Священном Писании говорится о том, что Бог любит правду и ненавидит ложь. О какой именно правде идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в псалме 10-м пророка и царя Давида, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Псалом 10.
Начальнику хора. Псалом Давида.
1 На Господа уповаю; как же вы говорите душе моей: «улетай на гору вашу, как птица»?
2 Ибо вот, нечестивые натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем.
3 Когда разрушены основания, что сделает праведник?
4 Господь во святом храме Своём, Господь, — престол Его на небесах, очи Его зрят на нищего; вежды Его испытывают сынов человеческих.
5 Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его.
6 Дождём прольёт Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер — их доля из чаши;
7 ибо Господь праведен, любит правду; лицо Его видит праведника.
Когда Давид был юношей, он спасался бегством от царя Саула, который по причине зависти и ревности хотел его убить. Когда Давид сам стал царём и достиг зрелого возраста, он спасался бегством от собственного сына, Авессалома, который поднял против отца мятеж и стремился отнять у него не только власть, но и жизнь. Одним словом, Давид не понаслышке знал, что такое спасать свою жизнь бегством.
А потому только что прозвучавший псалом, который, видимо, написан по поводу очередного социально-политического потрясения, начинается со слов недоверия, которое Давид высказывает своим советникам: «как же вы говорите душе моей: "улетай на гору вашу, как птица"?» Богатый жизненный и духовный опыт подсказывал царю, что в конечном счёте спасают не быстрые ноги и не тайные, скрытые от посторонних глаз убежища. Спасает Господь. Поэтому и начинает он словами: «На Господа уповаю». Иными словами, теперь я не побегу. Теперь я не вижу в этом смысла. Теперь я отдам всё в руки Божии.
Глубокая мудрость скрывается в этих словах. Очевидно, что у всякого из нас есть такой период в жизни, когда мы просто учимся выживать в этом мире. И на протяжении этого времени все средства, которые мы используем для выживания, как нам кажется, хороши. Мы решаем свои проблемы так, как можем. Зачастую, не особо советуясь со своей совестью. Наша задача проста — выбить своё место под солнцем, обойти конкурентов, забраться как можно выше, просто не быть съеденным злопыхателями. Мы не особо внимательны к себе. Не особо задумываемся о мотивах и последствиях своих поступков. Мы не желаем видеть правду о самих себе. И Бог терпит это. Он по милости Своей даёт нам время.
Однако неизбежно каждый из нас приходит к той точке, когда мы оказываемся перед выбором: или убежать и спрятаться, то есть закрыться от проблемы своими привычными словами и поступками и потерять окончательно своё достоинство, или остановиться и встретиться лицом к лицу с тем, от чего бегал всю жизнь. А потом на свой страх и риск поступить по-новому. С упованием на Творца и с доверием Ему. Поступить по Его закону.
По словам Давида, те потрясения, которые выпадают на нашу долю, — это каждый раз приглашение к такому мужественному поступку. Поэтому и говорит Давид сегодня: «Господь испытывает праведного». И с каждым разом этот призыв всё настойчивей. Так Бог напоминает, что всякому из нас неизбежно придётся пойти на этот шаг.
Только мы сами можем ответить себе на вопрос «чего я боюсь, от чего бегу», выражаясь словами прозвучавшего псалма, от чего и почему каждый раз «улетаю на гору, как птица». Увидеть это — уже огромный шаг на пути духовного взросления. Но увидеть это однозначно придётся. Потому что, как пишет Давид, «Господь праведен и любит правду». И лишь тогда, когда мы признаём эту правду, наши отношения с Богом становятся по-настоящему полноценными. И для каждого из нас это в первую очередь правда о себе самом.
Псалом 10. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 10. (Церковно-славянский перевод)
«Вера в Бога и познание себя». Игумен Дионисий (Шлёнов)
Поделиться
Гость программы — Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря.
Ведущий: Алексей Козырев
А. Козырев
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи» и с вами ее ведущий Алексей Козырев, сегодня мы поговорим о вере в Бога и познании себя. У нас сегодня в гостях наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). Здравствуйте, батюшка.
о. Дионисий
— Здравствуйте, Алексей Павлович. Очень радостно принимать участие в таком философском мероприятии с богословским смыслом.
А. Козырев
— Я напомню нашим радиослушателям, что, хотя отец Дионисий сегодня в гостях у нашей передачи, мы в гостях у отца Дионисия, поскольку студия Радио ВЕРА находится в Андреевском монастыре на берегах Москвы-реки, а это один из старейших московских монастырей, где уже в XVII веке была школа ученого монашества. Как я говорю: это родина русского просвещения.
о. Дионисий
— И не только в XVII веке. Конечно, в XVII веке несомненный перелом, 1648 год — год, когда, кстати сказать, была издана в Москве же «Книга о вере», которая потом получила такую свою дальнейшую судьбу среди старообрядцев, но издана еще до раскола, это год воссоздания Андреевского монастыря царским окольничим Федором Ртищевым, в достаточно молодые для себя годы он это делал, а идея была еще несколькими годами ранее им же сформулирована, но Андреевский монастырь существует с XIII века, как известно, нет письменных тому свидетельств, и был посвящен Преображению, а Преображение — это очень монашеский и очень богословский праздник, потому что богословие святителя Григория Паламы XIV века — это апогей византийского, апогей святоотеческого православного богословия, и здесь с XIII века тем самым монахи воспринимали Преображение как свой престольный праздник.
А. Козырев
— А вот вера Бога, она преображает человека или необязательно? То есть вот человек сначала ищет чего: он ищет какого-то изменения, или он сначала находит веру, а потом через веру меняется?
о. Дионисий
— Вера бывает разная, сначала она маленькая, потом, от веры к вере, духовное восхождение, и по мере усиления, по мере укрепления веры, вера все более и более преображает человека, но без стремления к преображению, без стремления к очищению самого себя, без стремления к настоящему самопознанию, которое не эгоистичное самопознание, а жертвенное самопознание, невозможно обрести такие важные добродетели, как веру, надежду и любовь, из которых, по аретологии апостола Павла, больше — любовь. Получается, что вера — это, с одной стороны, причина, а с другой стороны, следствие. И, как причина она описывается апостолом Павлом, если дословно перевести 1-й стих 11-й главы из Послания к Евреям, то получится такой перевод: «вера есть основание надежды», в этом дословном переводе вера оказывается причиной надежды.
А. Козырев
— Как в синодальном: «уповаемых извещение».
о. Дионисий
— Да, «уповаемых извещение», но в Синодальном переводе определённая интерпретация данного места духовно значимая и полезная, но такая, не абсолютная. Если мы посмотрим в традиции экзегезы, как святые отцы понимали это место, то мы найдём определённый такой средний лейтмотив. Святые отцы, когда будут говорить о взаимосвязи веры, надежды и любви, и о значимости веры, как той добродетели, которая предшествует надежде, они будут использовать часть этого стиха как самодостаточную максиму и вкладывать в эту формулировку очень конкретный смысл о глубокой взаимосвязи веры и надежды при определённом доминировании любви, потому что Григорий Нисский и ряд других святых отцов, они проводят такую необычную для нас мысль, что в Царствии Небесном вера и надежда будут не нужны, потому что там человек окажется перед Богом лицом к лицу, а любовь, как большая из всех, она там останется. Из самой этой мысли можно сделать умозаключение о некоторой относительности веры и надежды, но если мы будем так мыслить, то мы немножко обесценим веру и надежду, и мы не имеем на это право, получается, они абсолютны, но святые отцы, тем не менее, подчеркивают определённую значимость, высоту любви в этой аретологической цепочке.
А. Козырев
— Я вспоминаю почему-то вот Хомякова, его учение о цельном разуме, где вратами является тоже вера, то есть сначала человек верит в то, что познаваемое им есть, то есть он располагает себя к тому, что он хочет познать, потом волей он постигает это, хочет понимать, ну и, наконец, рассудком он укладывает это в какую-то логическую структуру понимания, но вера, опять-таки, является вот теми вратами.
о. Дионисий
— Но врата, понимаете, они бывают разными. Есть врата, которые вводят в город, есть врата, которые вводят в храм, есть врата, которые вводят в монастырь, а есть врата, которые вводят в алтарь. И вот со святоотеческой точки зрения рай, он имеет врата. И ряд добродетелей, которые считаются добродетелями на новоначальном этапе особо важными, как, например, добродетель смирения, эта добродетель преподобным Никитой Стифа́том описывается как врата рая, а любовь— и это парадоксально, описывается им же, — как врата рая, но с диаметрально противоположной стороны. И тогда и вера, как врата, может восприниматься как врата, которые ведут в очень возвышенное пространство, и для того, чтобы прийти в это возвышенное пространство, с точки зрения святоотеческой мысли, сама вера — это очень высокая добродетель, та добродетель, который требует, с одной стороны, духовного подвига, а с другой стороны, она даёт силы для этого духовного подвига. И преподобный Максим Исповедник в одном из вопросоответов к Фала́ссию, он отождествляет веру и Царствие Небесное, и говорит, что «вера — это и есть Царствие Небесное», «Царствие Божие внутрь вас есть», он говорит, что это вера. Но дальше он поясняет, что «вера является невидимым царствием, а царствие является божественно приоткрываемое верой». Такие глубочайшие слова, которые показывают какое-то очень тонкое различие, то есть что вера, как невидимое царствие, как некое семя, как некое начало, как некий призыв, а Царствие Божие, оно начинает божественно приоткрываться в душе по божественной благодати, и так человек через веру идет путем спасения, где всё очень диалектично, где нельзя сказать, что вера — это начало, а потом будет что-то другое, она есть всегда. И эта вера, сама отождествляемая Царствием Божиим, все сильнее и сильнее приоткрывается в той душе, которая ищет Бога, которая идет путем преображения.
А. Козырев
— То есть это как крылья такие, на которых человек летит, и если он теряет веру, то он теряет крылья и падает.
о. Дионисий
— Но, вот если вспомнить того же преподобного Никиту Стифата — просто мне всю жизнь приходится им заниматься, я с академической скамьи начал переводить его творения, сейчас многие переведены, и диссертация была ему посвящена в Духовной академии, и мысль прониклась именно образами преподобного Никиты. Так вот, преподобный Никита, так же, как и другие отцы, например, преподобный Иоанн Дамаскин, считает, что он был знаток философии, но современные исследователи пишут, что преподобный Иоанн Дамаскин черпал философские знания даже для своей «Диалектики» из вторичных источников, то есть уже из неких антологий, сложившихся в христианской традиции. И преподобный Никита Стифат так же, он был монахом, ему некогда было изучать Платона, Аристотеля, но он был знаком, тем не менее, с какими-то максимумами Филона Александрийского, откуда-то он их брал, и вот преподобный Никита Стифат пишет о смирении и любви, как о крыльях, как вы сказали. Ну и, конечно, так же и вера, как утверждение надежды или извещение надежды, это тоже в его системе присутствует. Так же, как и в самой святоотеческой мысли вера в Бога, она описывается, например, как что-то непостижимое, неосязаемое, недосягаемое, то есть вера описывается так, как Бог, вера описывается так, как Царствие Божие, но в конце концов оказывается, что человек, для того, чтобы верить в Бога, он должен разобраться в себе, то есть он должен исправить самого себя.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами её ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов), мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя. Вообще, вот эта идея познания себя, она ведь пришла из античной философии, семь мудрецов говорили: «познай самого себя» и, по-моему, это было написано на храме Аполлона в Дельфах, на языческом храме, на портике этого храма, человек подходил и вот читал: «познай себя», а как познать себя — ну, прийти к Богу, то есть вот ты пришёл в храм и, наверное, получил какую-то надежду познать себя, сказав: «Ты есть, ты Еси», другая надпись на другом портике этого храма, вот если ты не сказал «Ты еси» Богу, то ты и не познал себя. То есть что же получается, уже для античного человека, для язычника, который не имел ещё Откровения, уже вот эта связь веры и познания была?
о. Дионисий
— Несомненно, она присутствовала, просто, поскольку богов в античной традиции было много, то и такая форма звучала: «познай самого себя, чтобы познать богов». И эта взаимосвязь между самопознанием и богопознанием, она имела место, но, может быть, она у стоиков выражена сильнее, чем в предшествующей до стоиков традиции. Действительно, эта античная максима очень сильная, она, можно сказать, является первоистоком для философского дискурса, и она является первоистоком для богословской мысли, и не просто для богословской мысли, а для богословско-аскетической мысли, потому что святые отцы, они не отказались от этого принципа самопознания, но они его углубили, они его связали с образом Божьим, то есть они обозначили объект этого самопознания, и объектом этого самопознания оказывается образ Божий. Так же святые отцы прекрасно понимали, что сама формула «познай самого себя», она античная, она отсутствует в Священном Писании как таковая, и они пытались найти аналоги для того, чтобы поместить эту античную максимуму о самопознании на богословскую почву, и тогда, конечно, и книга «Исход»: «внимай самому себе», и Климент Александрийский, и ряд других христианских писателей, они отождествили: «познай самого себя и внимай самому себе» и, по сути дела, на святоотеческом языке это было одно и то же. Но когда святые отцы говорили «познай самого себя», они пользовались античным инструментарием, когда они говорили «внемли самому себе», они пользовались библейским инструментарием. Это закончилось тем, что в известнейшем слове святителя Василия Великого на «внемли самому себе» толковании, это слово завершается: «внемли самому себе, чтобы внимать Богу», то есть такая чисто библейская формула, по сути дела, это формула о самопознании, которая связывает воедино самопознание и Богопознание.
А. Козырев
— А вот «внемли» — это что? Понятно, что слово «внимание» здесь: надо услышать что-то, голос Бога услышать в себе? Когда мы говорим «внемли проповеди», я должен услышать проповедь, проповедника, а вот «внемли себе» — это слух, это какое свойство?
о. Дионисий
— Это внутренний слух, это духовный слух, то есть это внимание мы переводим, как «внимать», и мы говорим на службе: «премудрость вонмем», вот это слово «вонмем», то есть мы внимательно относимся к мудрости. Это не только слуховое внимание, это такое всестороннее внимание, то есть это молчание, такая концентрация сил души, беспопечительность, попытка проникнуть в смысл. Может быть, это такой ключевой призыв к понятию, которое мне лично пришлось обозначить в изысканиях, связанных с преподобным Никитой Стифатом, как «преображение чувств», потому что в пифагорейской традиции было представление о соответствии внешних чувств таким определенным аналогам, силам ума, так скажем. Например, зрение соответствует разуму, есть и другие соответствия. И в самой святоотеческой традиции это соответствие, когда Ориген, он не святой отец, даже осужден, но важен для христианского богословия...
А. Козырев
— Учитель Церкви.
о. Дионисий
-... он брал выражение библейское «десятиструнная псалтирь» и соотносил с этой десятиструнной псалтирью внешние и внутренние чувства. Тема очень такая сильная, ёмкая, она присутствует у разных святых отцов, в частности, у святителя Афанасия Александрийского, и в этой теме как раз вот слово «внемли» или внимать«, то есть, возможно как такое переключение, когда человек отключает внешние чувства и включает внутренние чувства, но эта кнопочка, она не материальная, она не механистическая, а она связана с духовным подвигом и в этом внимания столько заложено. То есть, получается, это и знание или попытка познать, и в то же самое время это знание, соединенное с действием, то есть это не бездеятельное знание, и по сути дела, это соответствует античному представлению о любомудре — о философе, потому что кто такой философ с точки зрения самой античной традиции и потом, конечно, еще в больше степени с точки зрения христианской традиции — это любомудр, то есть тот, у кого дело не расходится со словом. Ну, христиане очень обрадовались, потому что они в идеале любомудра получили то, что и нужно было получить — идеал аскета, который при этом ищет истину и наполнен словом, некий ученый-монах любомудр, но в очень широком смысле, то есть любой человек, даже не монах и даже не ученый, он может быть любомудром, если у него слово не расходится с делом, а дело не расходится со словом.
А. Козырев
— А для этого нужно внимание. То, что вы говорите, меня наводит на мысль, что у нас вообще в обществе нет культуры внимания. В школе учительница говорит детям: «вы невнимательны». Но не только дети в школе невнимательны — люди вообще невнимательны, невнимательны к Богу, невнимательны к себе, невнимательны друг к другу, и как бы никто не учит, вот, может быть, Церковь учит вниманию, служба учит вниманию, а по сути дела, никто не учит вниманию.
о. Дионисий
— Ну вот когда человек стоит на молитве, то на него нападает рассеяние, то есть ему приходится сражаться со своими помыслами. И вот всё было хорошо, он вроде забыл о многих мирских проблемах, но вот встал на молитву, и на него обрушивается поток помыслов, и духовная жизнь, она описывается святыми отцами и в традиции Церкви во многом как борьба с помыслами, но сами эти помыслы, они первоначально могут быть прилогами, потом хуже, хуже, хуже, становятся страстями, и в древней традиции, идущей от Евагрия Понтийского, но подхваченной, развитой, углубленной святыми отцами, помыслы равны страстям, равны демонам, и очень важно их преодолеть. Конечно, внимание — это именно преодоление этих помыслов, но само по себе это, может быть, не совсем самостоятельный инструмент, то есть внимание — это результат молитвы, результат безмолвия, уединения, результат добродетельной жизни. То есть это такой не самостоятельный инструмент, это скорее метод, как познай самого себя, то есть обрати внимание на самого себя. А как ты познаешь самого себя? Ты должен себя очистить, и здесь уже возникают другие категории, которые помогают понять, что происходит. Современный греческий богослов, ну, относительно современный, протопресвитер Иоанн Романи́дис, написал книгу «Святоотеческое богословие», в этой книге он оперирует тремя понятиями, он сводит православие к трем понятиям: это очищение, озарение и обожение. И он усматривает эти три понятия везде, и в античной традиции, как в преддверии христианства, и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, и во всей святоотеческой традиции, и расхождение Востока и Запада связано у него с тем, что на Западе неправильно понимали эти три категории, то есть буквально три слова описывают православие. Я очень детально читал его книгу, и, можно сказать, делал черновой перевод, который пока не издан, и я задумался: а в действительности как дело обстоит? Можно ли так свести православие к этим трём словам? Тогда я взял греческие термины и стал изучать понятия «очищение» — «кафарсис», «озарение» — «эллапсис», там два понятия: «эллапсис» и есть ещё «фатизмос» — «освящение» — это более библейское слово, которое используется в библейских текстах, а «эллапсис» — более философское слово, которое не используется в библейских текстах, но при этом является доминирующим в Ареопагитиках, и потом у святителя Григория Паламы. И я как-то через изучение этих терминов пришёл к таким ключевым текстам святых отцов, где действительно эти понятия имеют очень большое значение, но всё-таки так прямолинейно обозначить тремя терминами всю православную традицию — это несколько обедняет.
А. Козырев
— Ну, кстати, можно перевести, может быть, я не прав, но и как «просвещение», да?
о. Дионисий
— Да, да.
А. Козырев
— То есть не только озарение, а просвещение нам более понятно. Вот «Свет Христов просвещает всех» написано на храме Московского университета, на Татьянинском храме.
о. Дионисий
— Но здесь надо всё-таки смотреть на греческие эквиваленты, то есть вот «Свет Христов просвещает всех», слово «просвещение», если мы поймём, какой там греческий термин — простите, я всё время настаиваю на греческих терминах, но они позволяют более математически точно отнестись к той святоотеческой традиции, часть которой представлена древнегреческими, так сказать, византийскими текстами, и тогда, оказывается, да, можно перевести как «просвещение», но в сути вещей это не эпоха Просвещения и это не сверхзнание, а это духовное просвещение, то есть очень высокий духовный этап.
А. Козырев
— Мы сегодня с игуменом Дионисием (Шлёновым), наместником Андреевского монастыря в Москве, говорим о вере в Бога и познании себя. И после небольшой паузы мы вернёмся в студию и продолжим наш разговор в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА в программе «Философские ночи».
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского монастыря в Москве. Мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя, и в первой части нашей программы мы выяснили, что познание себя, внимание себе — это и есть попытка разглядеть внутри нас образ Божий. А подобие?
о. Дионисий
— Образ и подобие, они, если мы вспомним лекции, которые читались в духовной семинарии, то согласно общепринятой подаче материала есть две точки зрения, они восходят к самой святоотеческой традиции, то есть часть святых отцов учит о том, что образ Божий — то, что дано всем, а подобие надо приобрести через добродетельную жизнь. А некоторые святые отцы отождествляют образ и подобие и говорят, что нельзя говорить о подобии без образа и нельзя говорить об образе без подобия, то есть фактически они тождественны, и тогда нет этого шага от образа к подобию, но есть при этом понимание, что образ может быть омрачён, тогда и подобие будет омрачено. Если мы очистим свой образ, то и подобие, которое сокрыто в этом образе, оно раскроется. Тогда можно спросить, наверное, говорящего, то есть меня самого: к какой точке зрения можно склоняться? И та, и другая точка зрения, по-своему они передают определенную динамику, то есть задачу человека не стоять на месте, находиться в движении, и в святоотеческой традиции очень важно представление об этом движении, о пути, (простите, еще одна тема, но она очень взаимосвязана с этой) это тема пути или тема царского пути, то есть царский путь, как неуклонение ни направо, ни налево, это не только царский путь в догматике, где, например, православие шествует царским путем между крайностями монофизитства и несторианства, к примеру, но это и царский путь в аскетике, когда христианин следует царским путем, например, между невоздержанностью, с одной стороны, и предельным воздержанием, которое проповедовал Евстафий Севастийский, это духовный наставник семьи святителя Василия Великого, в противовес чему святитель Василий Великий сформулировал аскетику весьма строгую, но не такую строгую, как у Евстафия Севастийского. Вот царский путь, и тогда и образ Божий, который в нас, мы пытаемся через ряд духовных предписаний, через жизнь по заповедям Божьим, через послушание Богу, через послушание Церкви, через жизнь в Церкви мы пытаемся исправить свой образ Божий, из мутного зерцала сделать его более чистым зерцалом. В святоотеческой традиции было, насколько я понял, а я это понял через изучение антропологии святителя Иринея Лионского, но эту антропологию пришлось изучать сквозь призму последующей традиции, то есть была попытка понять, а как учение Иринея Лионского об образе Божьем, как об образе образа, есть такое выражение: «образ образа», такое сильное выражение, и оно заставляет задуматься: я являюсь «образом образа», что это вообще значит, это что такое, какой-то святоотеческий неологизм, который просто Ириней Лионский использовал, и потом он повис в воздухе, или эта мысль, она потом была подхвачена отцами, в зависимости от Иринея Лионского, или, может быть, независимо от него?
А. Козырев
— У Платона была идея: «подобие подобий», он так называл произведения искусства, портреты. Может быть, человек — это в каком-то смысле тоже произведение искусства, только в хорошем смысле этого слова, если он работает над собой.
о. Дионисий
— Да, но здесь еще появляется библейская почва, потому что, по-моему, у апостола Павла в Послании к Евреям в 1-й главе используется выражение «образ ипостаси», и, собственно, Христос Спаситель — вторая Ипостась Святой Троицы, Он именуется «образом», и когда Ириней Лионский говорит об «образе образа», то он имеет в виду, что образ Божий нам дан, но мы являемся образом образа, то есть образом Христа Спасителя, который сам именуется образом, получается, образ — это одно из божественных имен Христа Спасителя. И действительно, если мы посмотрим на такие антропологические концепции первых святых отцов и христианских писателей, то мы увидим, что они часто соотносили образ, который в нас, не с тремя Лицами Святой Троицы, это такая классическая схема, которая появляется в антропологии святителя Афанасия Александрийского, может быть, у кого-то раньше, но после святителя Афанасия Александрийского это очень такая устойчивая параллель, которая присутствует в святоотеческой традиции. До святителя Афанасия Александрийского святоотеческой мысли было свойственно исходить из понятия «образ образа», то есть видеть в человеке образ Христа Спасителя. Но, собственно говоря, этот идеал никуда не делся, он остался, наша жизнь должна быть христоподражательной или христоцентричной, мы должны подражать Христу Спасителю, и в позднем византийском богословии это сравнение тоже оставалось. Но у святителя Афанасия Александрийского мы находим: Бог Отец — и в соответствии с первой Ипостасью Троицы человек наделён разумом, Бог-Слово, Бог Сын — и у человека есть логос-слово, Бог-Дух Святой — и человек обладает духом. Такая трёхчастность Троицы отражается в образе Божьем, тогда и задача перед человеком стоит немалая, то есть он должен иметь эти три части в правильном состоянии, его разум, его слово, его дух, они должны стремиться к Богу, они не должны омрачаться грехом, и потом святоотеческая антропология, да и не обязательно потом, я здесь не могу сейчас выстроить такую чёткую хронологию, но представление о разуме, как о главенствующем начале, и трёхчастная схема души по Платону: разум, гнев и гневное начало, и желательное начало, три, в святоотеческой антропологии эта платоновская схема была очень важна, можно сказать, она была такая школьная, хрестоматийная, то есть, возможно, были другие представления, было представление о том, что у души много сил, но эта трёхчастность души, она была такой базовой, и в этой базовой трёхчастности роль разума, как ведущего начала, очень велика.
А. Козырев
— То есть всё-таки в церковном учении разум чего-то стоит, да? Потому что иногда говорят: «надо совлечь с себя разум, наш греховный разум», вот юродство, есть такой тип.
о. Дионисий
— Ну, здесь разум или ум, иногда у славянофилов были такие разделения...
А. Козырев
— Рассудок.
о. Дионисий
— Есть рассудочное такое, земное, а есть разумное, умное, духовное. Но в самой святоотеческой мысли есть представление об уме-разуме, который является высшей силой души, а сама по себе душа — это высшая сила человека. Ну, конечно, у Филиппа Монотро́па всё по-другому в «Диоптрии» XI века, где не душа даёт советы телу, а тело даёт советы душе, плоть советует душе, почему? Потому что душа помрачённая, несовершенная, в своём несовершенстве она оказывается ниже плоти, и плоть, как менее павшая, чем душа, или совсем не павшая, она советует душе..
А. Козырев
— Я думаю, тут ещё такой жанр византийского сатирического диалога, где служанка учит госпожу.
о. Дионисий
— Ну, не в этом суть, вот основная схема — это господство разума, власть разума, сила разума, но внутреннего духовного разума, который, по сути, тождественен духу, тождественен духовной жизни и является источником духовной жизни, это не рациональный разум какого-то там доктора математических наук, а это разум подвижника.
А. Козырев
— Мудрость, да? Если можно так сказать.
о. Дионисий
— Ну, можно так.
А. Козырев
— Мудрый разум, то есть разум, который нацелен на то, чтобы как-то человеку правильно жить, правильно постичь образ Божий в себе.
о. Дионисий
— Но этот разум, он является высшей частью этого образа Божия, и когда он правильно руководит душой, а душа правильно руководит телом, то в таком случае человек идёт путём спасения, идёт царским путём, идёт путём приближения к Богу, постепенно восходит от одного барьера к другому, поэтапно.
А. Козырев
— Царский путь — это же путь для царей, а мы же не цари. Обычный человек, простой, он же не царь, как он может идти царским путём?
о. Дионисий
— «Царский путь» — это такое выражение, которое в «Исходе» встречается, когда Моисей просил царя Эдомского: «Разреши нам пройти царским путём», была система царских путей, а он сказал: «Нет, не разрешаю». И вот этот вопрос Моисея с отрицательным ответом стал основанием для Филона Александрийского, чтобы сформулировать уже такое духовно-нравственное учение о царском пути, а потом для святых отцов, чтобы святые отцы воспользовались образом царского пути для того, чтобы вообще сформулировать принципы христианского вероучения. Душа — да, она трёхчастна, она должна быть очищена, и образ Божий по-своему трёхчастен, но именно трёхчастность образа Божия сравнивалась святыми отцами с тремя лицами Святой Троицы. Трёхчастность души платоновская — я не помню, чтобы святые отцы именно с ней проводили такую троечную параллель.
А. Козырев
— А можно сравнить царский путь с золотой серединой Аристотеля, или это всё-таки разные вещи, вот избегать крайностей?
о. Дионисий
— Я думаю, что можно, но просто золотая середина — это более статичное понятие, а царский путь — это более динамичное понятие. Но, собственно говоря, сочетание статики и динамики, и такое диалектическое сочетание, оно очень свойственно святоотеческой традиции. Я всё, простите, у меня Никита Стифа́т в голове, потому что его читал, переводил, искал к нему параллели и получается, этот автор научил меня как-то так ретроспективно обращаться ко всей святоотеческой традиции. Ну вот у преподобного Никиты Стифата нахожу две категории: «стасис» — стояние, и «кинесис» — движение. Получается, это те категории, которыми пользовался автор Ареопагитик и, по сути дела, преподобный Никита, он где-то повторяет, где-то пользуется уже так более свободно этими категориями, он описывает приближение души к Богу, как приближение к Богу ангельских Небесных Сил, и они находятся в движении, и в то же самое время цель их в том, чтобы оказаться рядом с Богом и застыть рядом с Богом в таком священном стоянии, в священном восторге, в священном безмолвии. А церковная иерархия, у Ареопагита было шесть чинов церковной иерархии, а преподобный Никита Стифат увидел, что нет полной параллели, что девять небесных чинов, и только шесть церковной иерархии в Ареопагитиках, он тогда еще три чина добавил, получилось девять чинов небесной иерархии и девять чинов церковной иерархии, так сформировалось у самого Стифата в XI веке. И смысл чинов иерархии по Ареопагитикам, как такое приближение к Богу, уподобление к Богу, движение, приближение и стояние, и путь души, потому что в трактате «О душе» он описывает, как идет душа, и он использует для этого пути термин «васис», а «васис» — это «база», то же слово, что «база», происходит от слова «вэну» греческого, а «вэну» — это не просто шагать, а это «шагать твердым шагом», то есть когда человек идет, вот он совершает шаг, и он твердо на него опирается, то есть в самом слове «движение» заложена идея не только движения, но и стояния, мы говорим: «база», это что-то твердое, это основание, но это не просто основание, а это результат движения. И вот такая диалектика присутствует не только у одного автора и не только у нескольких авторов, это не просто интеллектуальная конструкция, которую святые отцы придумали для того, чтобы пофантазировать или чтобы выразить результат своих фантазий на бумаге, а это, собственно говоря, суть жизни православного христианина, и действительно, когда наши прихожане или братия обители, каждый индивидуально, сам, когда он живет без движения и без подвига, без труда, без напряжения, поддается обстоятельствам, делает то, что внешне важно, но не придает значения внутренним смыслам или откладывает эти смыслы на потом, или суетливо молится, или пропускает молитву и думает: «завтра помолюсь, завтра буду внимательно относиться к тому, чему сегодня не внимаю, сегодня я не почитаю Священное Писание, а уж завтра почитаю и пойму сполна». А завтра он думает о послезавтрашнем дне, а когда начинает читать, то читает очень невнимательно, в одно ухо влетает, в другое вылетает, потом идет учить других тому, чего не знает и не умеет сам, становится лицемером и привыкает даже к своему лицемерию, пытается себя самооправдать, и вместо того, чтобы смиренно двигаться вперед, он гордо двигается назад.
А. Козырев
— Как и все мы.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш гость, наместник Андреевского монастыря в Москве, игумен Дионисий (Шлёнов). Мы говорим о вере в Бога и познании себя, и вот этот ваш образ статики и динамики, у русского философа Владимира Ильина была такая работа: «Статика и динамика чистой формы». А Алексей Фёдорович Лосев (монах Андроник) говорил, используя неоплатонический термин, о «единстве подвижно́го покоя самотождественного различия». Не говорит ли нам это о том, что надо иногда делать остановки в нашей жизни, то есть надо двигаться, пребывать в движении, но всё-таки иногда задумываться о том, куда мы движемся, и создавать себе какие-то минуты такого покоя, подвижно́го покоя, чтобы не оказаться вдруг невзначай там, где не нужно?
о. Дионисий
— Здесь мы должны провести такое чёткое различие, то есть то движение, о котором писали святые отцы, это такое духовное положительное движение, которое не противоречит покою. Но есть другое движение, естественно, — это суета нашей жизни, и ход нашей жизни, который часто бывает достаточно обременён суетой, и несомненно, при этом втором варианте очень нужно останавливаться. Если нет возможности совершить длительную остановку, то хотя бы ту краткую остановку совершить, какая только возможна, остановиться хоть на две секунды, хоть на минуту. Это действительно очень важная тема, и очень актуальная, я думаю, для современного человека, потому что люди так устроены, что они хотят как можно больше всего успеть, и набирая обороты, набирая скорость в житейских делах, они иногда могут остановиться, но не хотят останавливаться, или они останавливаются внешне, но они не останавливаются внутренне, а для Бога, для веры спешка не нужна. Один из афонских монахов, очень высокой жизни человек, известный духовный писатель Моисей Агиорит, он выступал с разными докладами духовными в Греции в своё время, и оставил жития афонских подвижников, приезжал в Духовную академию, и в Духовной Академии он услышал слово «аврал» и сказал: «У нас, среди монахов, нет авралов», то есть этим он констатировал, что в жизни присутствует даже не просто остановка, что если человек живёт по заповедям Божьим размеренно, то может, у него вся жизнь такая духовная остановка. Но для современного человека очень важная, такая животрепещущая, актуальная тема, и для тех, для кого она актуальна, очень важно останавливаться. Остановка предполагает исполнение призыва апостола Павла к непрестанной молитве, апостол Павел говорит: «непрестанно молитесь», монахи с трудом исполняют это предписание, миряне благочестивые стремятся, не у всех получается, но те, у кого не получается, они не должны унывать, они должны знать, что они остановились душой и помолились, то есть они эту остановку сделали для Бога, такая остановка, в которой мы забываем о себе и помним о Боге. Надо сказать, что в максимах более поздних, византийских, там была формула не только «познай самого себя, чтобы познать Бога», но и «забудь самого себя, чтобы не забыть Бога». В одном произведении агиографическом есть такая формула.
А. Козырев
— То есть надо забыть себя, но помнить о Боге?
о. Дионисий
— Да, чтобы помнить о Боге, то есть такая память. Это разными мыслями выражается, например, святитель Герман II Константинопольский, это уже же второе тысячелетие, толкуя слова «отвергнись себя и возьми крест свой, и за Мною гряди», известные слова об отречении, призыв Христа Спасителя к своим ученикам после некоторого колебания и сомнений со стороны апостола Петра. И святитель Герман говорит: «Отречься от самого себя и взять свой крест — это означает вообще раздвоиться, то есть выйти за пределы самого себя, относиться к самому себе, как к человеку, который стоит рядом с тобой». Вот до такой степени напряжение, преодоление своего греховного «я» и несовершенства, и это, конечно, необходимо делать во время такой духовной остановки, потому что, когда человек очень спешит и пытается успеть все на свете, то в этот момент он занят внешними делами, у него нет времени для внутреннего сосредоточения.
А. Козырев
— То есть вот движение медленных городов, которое сейчас существует, медленные города, вот Светлогорск у нас в этом движении участвует, где образ черепахи, никуда не спешить, вот это не то, это такая секулярная, светская экологическая параллель, к тому, о чём мы с вами говорим, то есть надо не медленно что-то делать, а делать осмысленно прежде всего.
о. Дионисий
— Все эти образы, в том числе образ остановки, они имеют духовное значение, то есть можно по-разному остановиться, кто-то набрал скорость, и он должен трудиться до конца и без остановок двигаться вперёд, потому что остановка в какой-то ситуации будет тождественна или эквивалентна движению назад, и не всегда можно останавливаться, но для Бога нужна остановка, как и движение для Бога, то есть тот процесс, который происходит не для Бога, а для мира или в соответствии с принципами мира, может быть, сам по себе он нейтральный, не обязательно плохой, но он недостаточен, и поэтому надо всеми силами стараться хранить в своей жизни память о Боге непрестанно или хотя бы время от времени, но не думать, что если мы не можем непрестанно выполнять призыв апостола Павла, тогда мы вообще ничего не делаем и вообще не молимся, всё равно мы стремимся к тому, чтобы память о Боге проникала жизнь. Нельзя сказать, что память о Боге — это то, что только на остановке может позволить себе православный христианин, она всё равно должна проникать всю жизнь, и этим отличается, может быть, верующий человек, действительно, от маловерующего: тем, что у него сильнее живёт вера в душе, и он уже живёт вместе с этой верой, это уже неотъемлемая часть его жизни, и он не может от неё отречься ни на одно мгновение.
А. Козырев
— Как в Ветхом Завете сказано, по-моему, в книге пророка Иеремии: «Пойдём и не утомимся, полетим и не устанем».
о. Дионисий
— Да, так.
А. Козырев
— Меня всё время не покидает мысль, отец Дионисий, что в Андреевском монастыре возвращаются какие-то древние традиции, поскольку здесь всегда с особой чуткостью относились к греческому языку, к греческой богословской традиции. Действительно ли вы сейчас пытаетесь возродить эту традицию учёного монашества, которая в Андреевском монастыре была, и он славился, об этом в начале передачи говорили?
о. Дионисий
— Само понятие учёного монашества, оно не совсем однозначное, потому что, если есть учёное монашество, значит, есть «не учёное монашество», и те, которые будут именовать себя «учёными монахами», у них будет такая почва для гордости, тщеславия, надмения. Да и кто назовёт себя обладающим чем-то, потому что всё большее знание приводит к пониманию своего всё большего незнания. Но, действительно, исторически Андреевский монастыре был воссоздан Фёдором Ртищевым как училищный монастырь. В середине XVII века по трёхчастной схеме «филология, философия, богословие» здесь вёлся такой преподавательский цикл. Фёдор Ртищев — ктитор монастыря, как известно из его жития и жизнеописания, приезжал по вечерам в Андреевский монастырь для того, чтобы брать уроки греческого у монахов, и мне очень радостно, что сейчас мне, как наместнику монастыря, удаётся, я не скажу: возродить ту традицию, которая была, но привнести определённую лепту в то, чтобы Андреевский монастырь стремился к тому, чтобы продолжать оставаться и в то же самое время приобретать что-то новое, как училищный монастырь. Здесь проводятся семинары, занятия аспирантов Московской духовной академии, мне приходится также руководить аспирантурой. Здесь, через изучение греческого языка, через уроки греческого удаётся услышать это живое слово святоотеческой традиции при подготовке к проповедям. Я время от времени открываю греческие первоисточники и нахожу там те толкования, те святоотеческие мысли, которые можно простыми словами, без такой научной детализации, донести до слуха прихожан и чувствую определённый отклик, если прихожанам нравится такое святоотеческое богословие, им нравится святоотеческая аскетика. Прихожане — это очень тонкие люди, вне зависимости от тех специальностей и профессий, которыми они занимаются, и кажется, как будто бы такая аскетика Максима Исповедника для избранных, но она, и не только она из святоотеческом богословия, находит отклик, и это утешает, радует. Мы видим, что сама богословская наука, она очень глубоко взаимосвязана с духовным просвещением, и, может быть, принципы духовного просвещения, они даже сильнее связаны с принципами науки, чем может показаться на первый взгляд. Часто у нас существует отрыв, то есть учёные занимаются такой сухой наукой, и мы это наукообразие видим в разных научных журналах, статьи прекрасны, труд огромный, чтобы их написать, чтобы их издать, но круг читателей этих статей всегда очень узок, даже тогда, когда эта статья имеет очень широкий спектр смыслов и значений, но она написана таким языком, который доступен не всем, а просвещение, знание, образование — это, если хотите, внимание себе, то есть это повторение одного и того же. Например, чем отличается проповедь от научной статьи? Научная статья, она в систематическом виде излагает какую-то систему смыслов, взглядов, а проповедь, она берёт один стих Священного Писания, «да возьмет крест свой», и даже части этого стиха, двух слов, достаточно для того, чтобы сказать проповедь. Но это же не просто повторение, как ликбез, это повторение с углублением. Получается, что проповедь, в отличие от научной статьи, она даже глубже раскрывает тот смысл, который заложен, например, в этих двух словах: «да возьмет крест», она имеет своё духовное значение, и теория, практика...
А. Козырев
— Но проповедь тоже имеет древнюю структуру, то есть это же не просто романтическое какое-то описание, да?
о. Дионисий
— Это такой призыв к душе, обращение к душе, покаяние, то есть проповедь о покаянии, об исправлении, такие духовные смыслы. В Андреевском монастыре в XVII веке, так и говорится в описаниях, была возрождена традиция древнерусской проповеди, потому что после татаро-монгольского ига проповедь уменьшилась.
А. Козырев
— Ну вот «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона — прекрасный образец.
о. Дионисий
— Да, но это древнерусская проповедь, до татаро-монгольского ига.
А. Козырев
— Да, да.
о. Дионисий
— И получается, что эти монахи, которые здесь были, они не просто исправляли тексты, они занимались разными трудами. Епифаний Славине́цкий, он переводил святых отцов, исправлял переводы, составлял духовные гимны, братия Андреевской обители потом пополнила преподавательский состав Славяно-греко-латинской академии, которую создали иеромонахи Софроний и Иоанникий Лиху́ды. Много несли разных трудов, но в XVIII веке Андреевская обитель стала сходить на нет, и в 1764 году, на волне секуляризации Екатерины Великой, она была просто закрыта и превращена в приходские храмы. Но и до 1764 года множество таких тяжелых, драматичных событий, которые, в общем-то, свидетельствуют так или иначе об упадке обители, а основной центр переместился в Славяно-греко-латинскую академию, но самый первый училищный монастырь был устроен здесь, в Андреевской обители. Сейчас, спустя огромное количество времени, я через любовь к греческому языку особо, может быть, как-то пытаюсь ощутить, понять, что же здесь происходило раньше и что мы можем сделать сейчас. То есть мы не должны копировать то, что было раньше, сейчас совершенно другие обстоятельства, в духовных академиях ведется учебный процесс, но, тем не менее, само значение языка, как первоисточника для святоотеческой традиции, оно очень важно.
А. Козырев
— Хочется поблагодарить вас за очень интересный глубокий научный, и в то же время пастырский рассказ о том, как через веру в Бога мы можем познать себя, и пожелать вам помощи Божией в тех делах духовного просвещения, о которых вы говорите, потому что огромное богатство святоотеческого наследия, во многом еще не переведенное, а если и переведенное, то не прочитанное вот таким обыденным прихожанином через вас, через ваши труды становится доступным, открывается людям. Поэтому помощи Божией вам в этом служении, и спаси вас Господи за эту интересную и глубокую беседу. Я напомню нашим радиослушателям, что в гостях у нас сегодня был наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). До новых встреч в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА, в программе «Философские ночи».
Все выпуски программы Философские ночи
