«Святитель Серафим (Соболев)». Глеб Елисеев

Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.

Разговор шел о жизни святителя Серафима (Соболева), о его епископском служении в эмиграции после революции в России, о роли в создании Русской Православной Церкви Заграницей и о последующем возвращении в Московский Патриархат.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и сегодня мы с вами отметим на радио годовщину кончины одного из величайших деятелей Русской Православной Церкви 20-го столетия. Во всяком случае, человека, который запомнился как великий идеолог и пастырь жертвенной натуры. Итак, я говорю о святителе Серафиме (Соболеве). В 2025 году исполняется 75 лет со дня окончания его срока земного. Для того, чтобы поговорить об этом человеке с пониманием его дел и его идей, мы пригласили к нам в студию замечательного историка Церкви, да и просто историка, кандидата исторических наук, члена редколлегии научного ежегодника «Историческое обозрение» Глеба Анатольевича Елисеева. Здравствуйте!

Г. Елисеев

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Ну что ж, у нас есть традиция: если мы говорим о некоей персоне исторической значимости, то начинаем со своего рода визитной карточки. Буквально несколько фраз, которые наши радиослушатели будут вспоминать, когда об этом человеке зайдет разговор или сетевая полемика.

Г. Елисеев

— В отношении святителя Серафима, мне кажется, наиболее уместными были бы слова «непоколебимый консерватор», «ревнитель православия» в его наиболее четкой, совершенной форме. В той форме, которая сложилась у нас к началу XX века, и которую сам архиепископ Серафим считал наиболее совершенной. Все разнообразные модернистские эксперименты, которыми соблазнялись, в том числе, и достаточно заметные деятели отечественного православия в период Серебряного века, он отметал целиком и полностью. Он говорил, что православие в той форме, в которой оно есть, и оно существует, оно уже достаточно совершенно, и это отражалось в его трудах: консервативные, четкие и следующие букве академического православия.

Д. Володихин

— Итак, непоколебимый консерватор. Ну что ж, это красивая рама для портрета столь значительной фигуры. Прежде чем мы начнем от детства этого человека, от того момента, когда он приуготовлялся к своей великой роли в судьбе нашей Церкви, мне хотелось бы вспомнить вот что. Несколько раз мне приходилось бывать в Софии, в столице Болгарии, у захоронения, у мощей святителя Серафима, и всякий раз я бывал с делегацией консервативных общественных деятелей. Все они были старше меня. Мне сейчас 56, но я много лет назад последний раз бывал в Софии, а уж первый —и того больше. И тогда эти люди старшего поколения, поколения отцов для меня, и, может быть, дедов, проявляли к святителю Серафиму необыкновенный пиетет. То есть, если въезжали в Софию или влетали на самолете, то одна из первых фраз была: «Надо посетить Серафима, надо побывать у Серафима, надо непременно не миновать Серафима». И слава его подспудная, она не очень широка среди наших православных людей, несмотря на то что святитель Серафим канонизирован, а вот среди общественных деятелей консервативного толка она необыкновенно высоко стоит. Но я заговорился, предоставляю слово нашему гостю. Глеб Анатольевич, пожалуйста, с чего начиналась судьба святителя Серафима (Соболева)?

Г. Елисеев

— Судьба святителя Серафима (Соболева) начиналась с его родного города, он уроженец Рязани, там он родился 1 декабря 1881 года в очень простой мещанской семье, из которой вышли два достаточно заметных духовных деятеля: не только сам отец Серафим, но и его брат, архимандрит Сергий, который с ним впоследствии подвизался всю его жизнь. Казалось бы, мещанская семья, не семья священников, но вот тяготение к духовной жизни, тяготение к жизни Церкви, оно всегда присутствовало внутри этой семьи, и, видимо, с самого начала направляло в дальнейшем будущего святителя именно к выбору вот этого пути. Вот первый раз вы назвали его не владыка Серафим, а отец Серафим — очевидно, вы хотите подчеркнуть то, что путь его к архиерейству был длительным, и опыт, накопленный на пути священничества, был просто огромен.

Г. Елисеев

— Естественно. Владыка стал епископом только в 1921 году. Он имел сан архимандрита, но до этого всё-таки он значительную часть своей карьеры провёл в чине иеромонаха.

Д. Володихин

— В 1921-м, не в 1920-м?

Г. Елисеев

— В 1921-м он стал епископом Богучарским, в 1920-м он был епископом Лубенским, но поскольку епископом Лубенским он так никогда в реальности не был, и вообще это создало достаточно сложную бюрократическую коллизию, при которой он долгое время писался как владыка Лубенский, при условии, что никогда не занимал в реальности эту кафедру, потом уже было утверждено решение Высшего церковного управления за рубежом как перемена его статуса на статус именно епископа Богучарского, викария Воронежского архиепископа.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, ситуация в Церкви была гораздо сложнее, чем сейчас. Гражданская война вертела людьми, как щепками. Они хотели бы быть там, куда их направили к месту службы, а девятый вал войны отбрасывал их совершенно в другие места, и вернуться к месту службы или хотя бы просто первый раз добраться до него, порой были просто не в состоянии даже очень крупные деятели Церкви. Но в любом случае, до того, как он был назван владыкой Лубенским, отец Серафим должен был пройти очень большую школу, и на этом пути он был очень трудолюбивый человек, фантастически трудолюбивый, и при этом хорошо образованный просветитель.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. В тот момент еще даже не отец Серафим, а всего-навсего мирянин Николай Борисович Соболев в 1894 году принят во второй класс Рязанского духовного училища, которое он успехом заканчивает, поступает в Рязанскую духовную семинарию, и, судя по всему, его родственники надеялись на то, что он-то будет представителем белого духовенства. Во всяком случае, его мать, которая была реальной главой семьи — отец пережил катастрофическую болезнь, у него был инсульт, и он очень тяжело болел до конца жизни на протяжении 14 лет, поэтому мать возглавляла семью и направляла детей. И она рассчитывала, что да, в родной Рязани ее сын Николенька так и будет белым священником, все прекрасно, будет при ней, равно как и, возможно, второй из сыновей — Михаил. И даже активно сватала ему девушек в надежде, что они станут впоследствии матушками и составят счастье его семьи. И одна из этих потенциально сосватанных один раз даже напрямую высказала матери будущего владыки: «Кого же вы мне подсовываете? Да, он веселый, да, он красивый (владыка действительно был высокий, стройный, это подчеркивали все, кто его знали), но, когда я с ним заговорила о его будущей жизни, спросила, что он хочет, он напрямую мне сказал: «Хочу стать монахом». И вот это стремление в жизни никуда не уходило. Даже когда владыка поступил в 1904 году в Санкт-Петербургскую духовную академию, при этом поступил из 50 принятых 48-м по количеству баллов, и постоянно говорил: «только Божиим попущением и чудом» впоследствии, что это совершалось. Он, как рассчитывали его родственники, скорее всего, будет представителем священничества.

Д. Володихин

— Но уже вряд ли белого.

Г. Елисеев

— Да. Но в этот момент владыка все более и более четко склонялся к тому, чтобы избрать путь монашествующего, ну и путь, который, в конце концов, привел его к архиерейскому сану.

Д. Володихин

— Когда это произошло, когда он принял постриг?

Г. Елисеев

— Постриг он принял в 1908 году, очень быстро стал иеродиаконом и также очень быстро был рукоположен в иеромонахи, в этом же году.

Д. Володихин

— Почему? Это знаменует обычно внимание духовного начальства. Очевидно, он чем-то выделялся среди учащихся?

Г. Елисеев

— Среди учащихся он выделялся своим крайним упорством. Упорством и вниманием к предметам. Предметы, сам отец Серафим говорил, ему даются плохо сходу, но после усердной работы они ему очень хорошо даются. При этом он постоянно считал, что преподаватели к нему слишком снисходительны, хотя преподаватели часто и удивлялись тому, насколько отец Серафим глубоко вникал в предмет и хорошо его преподносил. Но когда он приходил с экзаменов, он неожиданно начинал говорить: «Вот, какие же они всё-таки добрые: я не заслуживал даже тройки, а мне „отлично“ поставили, ещё радовались на меня!» Плюс к тому, думаю, и ближайшие его наставники, и руководство академии замечали те черты, которые выделяли отца Серафима на протяжении всей его жизни — глубокую личную прозорливость и молитвенность. Молитвенность, по которой Господь ему активно отвечал. В своё время, когда его младший брат будет очень сильно болеть, только по молитвам владыки Серафима он сможет продлить свою жизнь до такого момента, а там был целый большой букет болезней.

Д. Володихин

— Ну, обычно, когда священническая карьера на старте быстра, и монах становится иеродиаконом, потом — иеромонахом, это значит, что руководство уже нашло для него место в своих планах.

Г. Елисеев

— Да, это место было найдено — это было место работы по учебным делам. Он быстро становится инспектором, в том числе подвизается инспектором Костромской семинарии, а уже в декабре 1912 года его назначают ректором Воронежской духовной семинарии.

Д. Володихин

— Вот это, что называется, карьера. За всего-то навсего четыре года священничества прийти к позиции во главе большого духовного учреждения образовательного, это значит, что отец Серафим числился на хорошем счету.

Г. Елисеев

— Да, на хорошем счету, но всё-таки это назначение было не совсем благодарностью и наградой. Незадолго до назначения владыки Серафима в Воронежской духовной семинарии происходит практически бунт, и это учебное заведение на протяжении нескольких предшествующих лет было на крайне плохом счету и в Святейшем Синоде, и в соответствующих структурах, курировавших духовное образование в России.

Д. Володихин

— Да, ему досталась тяжёлая задача, смог ли он уберечь людей от греха?

Г. Елисеев

— Да, он смог уберечь, причём не террором, если можно так выразиться, а исключительно увещеванием и разумным подходом, в том числе к откровенным бунтарям и смутьянам. Вот личным примером, опять же, умением усовестить человека, умением найти в нём что-то самое поразительное. Владыка Серафим установил в течение буквально года новый совершенный режим, новое духовное состояние в Воронежской духовной семинарии, и сделал её очень заметным и преуспевающим духовным учебным заведением Российской империи.

Д. Володихин

— Это тогда он оказался в архимандритах, или ему позднее было дано это высокое звание?

Г. Елисеев

— В том же году, 1912-м, его возвели, плюс он ещё был назначен руководителем «Воронежских епархиальных ведомостей», главным редактором, он становился всё более и более заметной фигурой, причём заметной фигурой именно как защитник традиционного православного богословия. Да, его учителя всегда говорили, что он не хватает звёзд с неба, зато очень упорен. Вроде бы кандидатская диссертация кандидата богословия была на тему учения о смирении, но зато она в полноте раскрывала эту тему.

Д. Володихин

— Ну что ж, мы знаем, что этому человеку — упорному, разумному, трудолюбивому консерватору — предстоит со всеми своими качествами, благими для нашей Церкви, въехать в тёмную полосу истории нашей страны. Большая война, вооружённый переворот 1917 года, второй вооружённый переворот и ещё одна война, в которой происходит трагедия истребления русского народа от самого себя, от своих грехов и от своего озлобления — Гражданская война. И тут найдётся необычная, но очень важная роль для отца Серафима. Что ж, вот период войны всколыхнул судьбу отца Серафима, как, впрочем, и тысячи тысяч других представителей русского духовенства.

Г. Елисеев

— Естественно, владыка Серафим не принял ни в коей мере переворот 1917 года, он сочувствовал Белому движению, и по итогу, когда белые части начали отступать от Воронежа после неудачного похода на Москву...

Д. Володихин

— 1919 год, осенние, наверное, месяцы, да?

Г. Елисеев

— Да. Он был вынужден отойти вместе с ними.

Д. Володихин

— Что, была реальная опасность, что его казнят?

Г. Елисеев

— Да, вполне реальная опасность, которая нависала над ним несколько раз, при условии, что он хотел остаться, и вопрос решался на уровне жребия. Второй раз этот жребий ему пришлось уже потом бросать в Крыму: ехать или не ехать в эмиграцию.

Д. Володихин

— Как это: он бросал жребий наедине, просто обратясь молитвенно к Богу?

Г. Елисеев

— И наедине, молитвенно с Богом, и потом — посоветовавшись со своим хорошим другом, митрополитом Димитрием, который сказал: «надо ехать». И он вместе с Белой гвардией отступает сначала на юг, потом перебирается уже в Крым, где вступает в работу Высшего церковного управления на юге России, в тот момент главной и наиболее авторитетной церковной структурой, которую возглавляет Антоний (Храповицкий).

Д. Володихин

— Надо знать, что у него со святителем Антонием завязались хорошие отношения.

Г. Елисеев

— Да, со святителем Антонием у него завязались хорошие отношения на очень короткий срок. Формально его делают главой Таврической духовной семинарии, но наступление красных продолжается, белый Крым не удержался, и владыка Серафим вместе с отступающей белой армией уходит за границу среди эмигрантов, и оказывается по итогу в Болгарии.

Д. Володихин

— Ну что ж, для кого-то это, в общем-то, конец жизни, во всяком случае, какого-то здравоосмысленного её отрезка. Давайте посмотрим на то, сколько отцу Серафиму, — а вернее уже владыке Серафиму — лет к этому времени. Ему несколько менее тридцати. Священник, который никогда не вернётся в Россию, никогда больше не возглавит те учебные заведения духовные, которые он возглавлял, и который должен научиться жить как-то иначе, — и он научился.

Г. Елисеев

— Да, он активно поддерживает политику будущей Русской Православной Церкви за рубежом, он поддерживает решение Собора в Сремских Карловцах, и в итоге в 1921 году, в августе, ему поручают очень важное дело. Мы часто не обращаем внимания на то двусмысленное положение, в котором в целом оказывалась наша русская эмиграция после 1920 года, после окончания Гражданской войны на территории европейской части России. Выброшенные за пределы канонической территории Русской Православной Церкви русские эмигранты оказывались в очень сложном положении, что дальше делать: каким-то образом сохранять верность Московской Патриархии, которая находилась в этот момент в очень сложном состоянии, в состоянии очередных гонений, или следовать пути, который казался наиболее простым — перейти в каноническое подчинение местным православным церквям, раствориться в огромном православном море за пределами канонической территории Русской Православной Церкви?

Д. Володихин

— Какая-то часть (правда, меньшая) избрала второй путь, но большая часть — нет.

Г. Елисеев

— Да, пошла по совершенно неожиданному пути — сохранения Русской Церкви за границей. Собор в Сремских Карловцах в Сербии в 1921 году привёл к тому, что сохранилась структура Высшего церковного управления, объединившая под собой архиереев и простых верующих из среды русской эмиграции.

Д. Володихин

— Причём очень большое количество.

Г. Елисеев

— Да, очень большое количество: из двух с половиной миллионов русских эмигрантов в основном поддержало возникновение будущей Русской Православной Церкви за рубежом, во главе с Синодом Русской Православной Церкви, во главе с митрополитом Антонием. К этому Синоду примкнул и владыка Серафим.

Д. Володихин

— Ну вот здесь две важные вещи. Во-первых, хотелось бы подчеркнуть: Русская Православная Церковь за границей никогда не была маргинальной, карликовой организацией. Она от изначалия своего, которое появилось, как результат трагедии Гражданской войны, до своего воссоединения с Московским Патриархатом, была крупной духовной организацией, которая окормляла очень большое количество людей. И второй момент: вот как раз в связи с этими событиями, 1920-1921 годы, отец Серафим становится владыкой Серафимом.

Г. Елисеев

— Совершенно верно, потому что в 1934 году ему присваивают сан архиепископа, но до этого он уже на протяжении 13 лет выполняет очень-очень важную задачу на территории Болгарии. Да, казалось бы, болгарская российская диаспора выглядит не очень большой, это около 70 тысяч человек, но тем не менее её каким-то образом надо окормлять. Там присутствуют, в том числе, и представители русского православного монашества, простые священнослужители, множество военных. Есть целые монастыри, полные населены насельниками Русской Православной Церкви.

Д. Володихин

— Порой Болгарская Церковь, находящаяся на тот период в довольно сложном положении, и в какой-то степени утратив традицию монашества, получает помощью возобновление от русских священников и епископов.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. Болгарская Церковь находится в этот момент в дважды двусмысленном положении. Во-первых, в Болгарской Церкви очень сильно модернистское направление, которое провоцирует бесконечные внутренние смуты, например, такое движение «добрых самаритян», которое в этот момент в Болгарии свирепствует, и при этом поддерживается на самом высоком уровне.

Д. Володихин

— Какие-то, типа обновленцев болгарских?

Г. Елисеев

— Да, это вариант обновленцев или даже скорее вариант такой некоей протестанизации болгарской духовной жизни. Максимальное упрощение всего, максимальное упрощение богослужения, огромное влияние мирян на церковную жизнь, разрешение, естественно, браков епископату. Все эти тенденции, которые присутствовали и в Русской Православной Церкви в этот момент, отражаются и в Болгарской Церкви. Поддержку они имеют на уровне самом высоком, одного из лидеров тех же «добрых самаритян» принимал сам болгарский царь. То есть угроза была достаточно большая. А вторая сложность — это то, что Болгарская Церковь находилась в определенной степени до сих пор в изолированном положении, потому что Константинопольский Патриархат так до сих пор еще не признавал автокефалию Болгарской Церкви. И иметь поддержку со стороны Константинопольского Патриархата, Константинопольского Синода болгарам было невозможно. А вот опереться на авторитет и поддержку братской Русской Православной Церкви, даже в таком варианте, в котором она существовала после Гражданской войны, это дорогого стоило. Поддержка владыки Серафима на уровне богословском, на уровне демонстрации того, насколько эти болгарские обновленцы и православные протестанты действуют не по-православному, оказывала очень большое влияние.

Д. Володихин

— Своего рода большевики в рясах. Ну и, насколько я понимаю, владыка Серафим, который назван был викарным епископом Богучарским Воронежской епархии. В реальности, конечно, он в самом Богучаре никогда не отправлял епископские полномочия.

Г. Елисеев

— У нас сейчас и соответствующей епархии нет, у нас Россошанская епархия.

Д. Володихин

— Но, тем не менее, он возглавлял русские общины в Болгарии. И что это означало? Вот, собственно, где его церковь, где монастыри?

Г. Елисеев

— Да, в отношении церкви это было очень интересно.

Д. Володихин

— Понимаете, там, в принципе, могла быть посольская церковь.

Г. Елисеев

— А там она и была. Никольская церковь, церковь святителя Николая Чудотворца, это была церковь, в которой до 1934 года служил владыка Серафим.

Д. Володихин

— А остальные храмы, остальные приходы, монастыри? Вот куда рассеялись люди, в частности — священство?

Г. Елисеев

— Ну, был ряд небольших церквей, которые были предоставлены именно Болгарской Православной Церковью. Существовала ещё одна достаточно большая трудность, потому что диаспора русских эмигрантов в Болгарии уживалась с трудом не потому, что к ним плохо относилось местное население или даже государственная власть, просто Болгария — маленькая бедная страна, в ней физически трудно выживать эмигрантам, которые не пользуются общественной социальной поддержкой со стороны своих сограждан, и община всё больше и больше уменьшалась. А Болгарская Православная Церковь в связи с тем, что там уровень поддержки вот этих тенденций модернистских существовал на самом высоком уровне и внутри иерархии, поставила очень странное требование не только самому владыке Серафиму, но и Синоду Русской Православной Церкви за границей: не окормлять и не принимать в монастыри болгар. Если проводите богослужения, то только для русских эмигрантов. Если кто-то хочет в монастырь, то только представители русской диаспоры. А русская диаспора всё более уменьшалась, уменьшалась и уменьшалась. Поэтому количество и церквей, и несколько монастырей всё быстрее закрывались, а потом ещё стал играть роль и внешнеполитический фактор.

Д. Володихин

-Ну, до этого доберёмся. Мне хотелось бы сейчас немножко о другом поговорить. Важно следующее: святитель Серафим провёл всю свою жизнь до финального звонка в конце срока земного в Софии. Он продолжал окормлять русские общины, так или иначе. Продолжал оставаться номинальным наречённым архиепископом Богучарским. И вот здесь вопрос: в какой момент вот эта трещина между эмигрантской Русской Церковью и общинами и болгарами закрылась?

Г. Елисеев

— Трещина окончательно закрылась только в 1945 году, когда, в том числе и под влиянием владыки Серафима, удалось ликвидировать двусмысленное положение Болгарской Православной Церкви.

Д. Володихин

— Вот это важный момент. Я просто намечаю перспективу, но прежде чем мы до этой перспективы доберёмся, мне хотелось бы напомнить, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк Церкви, кандидат исторических наук, член редколлегии научного ежегодника «Историческое обозрение» Глеб Анатольевич Елисеев. Мы беседуем о трудах и днях святителя Серафима (Соболева), святого, канонизированного Русской Православной Церковью, и мне хотелось бы перейти от его деятельности священнической и пастырской к его трудам в сфере идеологии, ведь он был и богослов, и историософ, и идеолог чрезвычайно известный, и раньше-то в основном известен он был в эмиграции, а вот в 90-х годах и позднее (тем более сейчас эта фигура всё более возрастает) он стал известен уже и у нас в России, прежде всего, в консервативных общественных кругах. Давайте поговорим об этом.

Г. Елисеев

— Владыка Серафим действительно известен своими очень выверенными богословскими трудами, которые он, как это ни странно прозвучит, в основном писал по ночам, потому что огромное количество времени его пастырские обязанности днём у него отъедали. Ему приходилось ведь и ездить по Болгарии, решать проблемы, которые возникали у разнообразных русских приходов в других городах, ему приходилось без конца принимать посетителей, которые со своими просьбами, проблемами к нему приходили, и сложные богословские построения приходилось писать ночью, урывая время от сна.

Д. Володихин

— Но, тем не менее, несколько очень известных работ он написал.

Г. Елисеев

— Совершенно верно, в таких условиях он всё равно работал очень и очень активно, делая это непосредственно иногда по указанию Синода Русской Православной Церкви за рубежом. Он был уже настолько уважаемый богослов, что к нему нередко обращались именно как к эксперту по решению очень сложных богословских вопросов. Например, 20-е и 30-е годы Русской Церкви за рубежом — это проблемы, связанные в первую очередь с экуменическим движением и с теорией софиологии.

Д. Володихин

— Я бы ещё отпочковал отсюда проблему номер три, какое-то время сильно волновавшую умы воцерковлённой публики — это имябожничество.

Г. Елисеев

— В отношении имябожничества и имяславничества — ереси, которая возникла на Афоне среди афонских насельников, и которая была осуждена, владыка Серафим тоже выступал с активным осуждением. Но всё-таки наиболее заметными были его выступления в области богословия в том, что касается осуждения софиологии. Софиологическая концепция, которую за рубежом наиболее активно распространял известный наш русский в первую очередь философ, а затем уже богослов — отец Сергий Булгаков — да, она, конечно, вызывала большой интерес в силу своей оригинальности: чуть ли не изобретение четвёртой ипостаси Бога, идея софиологической премудрости, идея Софии как души мира, которая объединяет все души всего человечества, это выглядело очень созвучно тем тенденциям, которые существовали в Русской Церкви и вокруг Русской Церкви в период Серебряного века, но эта концепция выглядела очень мало православной, хотя оказывалась достаточно модной, достаточно активно востребованной, труды отца Сергия воспринимались как, безусловно, позиция русского православия и распространялись и внутри эмиграции, и переводились на другие языки. Необходимо было высказать определённое чёткое богословское решение по этому вопросу, тем более, что Русская Православная Церковь на территории СССР достаточно жёстко выступила против софиологических построений.

Д. Володихин

— То есть получалась довольно скверная ситуация: Церковь, которая находится под большевиками и вообще не очень может свободно вздохнуть, осуждает с твёрдых позиций эту тенденцию, а Церковь, у которой свободы много (правда, ресурсов мало), не очень реагирует. Это был определённый, что ли, разрыв позиций.

Г. Елисеев

— Скорее, даже вызов Русской Православной Церкви за рубежом, и владыка Серафим на этот вызов ответил достойно — несколькими работами, в том числе и работе, которая специально посвящена разбору софиологии отца Сергия Булгакова, в которой он доказывает, что подобного рода построения ни в коем случае не основываются на православной традиции, не основываются на святоотеческом понимании самого термина «софия» — «премудрость Божия», ну и не могут во всей полноте называться православными. Его мнение было учтено и утверждено Архиерейским Собором Русской Православной Церкви за границей.

Д. Володихин

— Ну, а экуменизм также вызвал у него критическое отношение, причём ярко выраженное критическое отношение.

Г. Елисеев

— Экуменизм в этот момент также очень популярен в среде эмиграции — ну, понятно, необходимо каким-то образом уживаться в чужой культурной среде, и идеи, распространявшиеся в тот момент, в том числе и среди православного сообщества, о том, что, выражаясь словами ещё митрополита Платона, «земные стены не доходят до неба», становились всё более и более привлекательными. И владыку Серафима нередко привлекали для оценки конкретных обстоятельств того, насколько позиция той или иной христианской церкви — не только, естественно, Римо-Католической, но и особенно протестантских церквей — соотносится с православием, насколько мы можем говорить о каком-нибудь духовном единстве, или, может быть, даже о молитвенном общении. И резкая, например, работа владыки Серафима против Англиканской Церкви, которая показывала всю сложность и одновременно чуждость православию значительных духовных направлений в англиканской традиции, тоже очень сильно и очень веско прозвучала в Русской Православной Церкви за рубежом.

Д. Володихин

— Ну, а теперь, пожалуй, о главном, во всяком случае, не для богословия главном, а самым заметным произведением святителя Серафима, которое относительно недавно получило ряд переизданий, и сейчас активно цитируется как наследие истинного русского консерватора. Я имею в виду его книгу «Русская идеология». Кажется, 1939 год.

Г. Елисеев

— По-моему, даже раньше, это всё-таки 1934-й.

Д. Володихин

— Ну, во всяком случае, вот время именно это. Может быть, речь идёт о первом её издании в виде книги. Хорошо. Итак, то, что было очень близко к кругам консерваторов общественной жизни, общественной мысли России тогда и сейчас.

Г. Елисеев

— Да, книга «Русская идеология» владыки Серафима во многом представляет из себя такой итог осмысления того катастрофического опыта, который пережила Русская Православная Церковь в период революции и Гражданской войны. Где истоки той катастрофы, которую пережила Россия, которую пережила Православная Церковь. Владыка Серафим возводит эти истоки к отходу от единственно возможной, с его точки, зрения идеологии русского народа, которая напрямую отождествляется исключительно с православием. Вот это подчёркивание: «русский равен православном — это основная мысль, основная духовная тенденция, которая присутствует в книге владыки Серафима.

Д. Володихин

— У владыки Серафима есть отсылки к «Монархической государственности» Льва Александровича Тихомирова. Тихомиров связан духовно-интеллектуально с Константином Николаевичем Леонтьевым, и здесь традиция в общественной мысли консервативной, православной явно прослеживается. Но только то, что для Леонтьева — византизм, владыка Серафим гораздо более чётко укладывает в понятие «святоотеческая традиция». Для него ядро православия — это святоотеческая традиция, основное, что можно положить в фундамент русской идеологии. Ну и, кроме того, если я правильно помню, он выражал мнение, что с православной точки зрения правильное политическое устройство государства — это устройство монархическое.

Г. Елисеев

— Безусловно, и другого устройства владыка Серафим вообще не видел. Основываясь на Священном Писании, он подчёркивал, что единственная возможная форма организации богом установленной власти — это власть монархическая, власть царская. Но эта власть царская должна существовать в форме симфонии с властью церковной. Организация существования государства как системы симфонии властей, при которой Церковь поддерживает государство в виде царства, а царство обеспечивает Церковь, то, что он, как, кстати, и Константин Николаевич Леонтьев, видел в первую очередь в Византийской империи — это одна из таких важнейших краеугольных мыслей книги «Русская идеология». Отход от симфонии властей для владыки Серафима начинается в середине XVII века в попытках Алексея Михайловича поставить Церковь над царством...

Д. Володихин

— ... А потом царство над Церковью.

Г. Елисеев

— Ну, вообще владыка Серафим с чрезмерной симпатией относился к Патриарху Никону. В книге заметно, насколько он сглаживает те острые моменты, которые связаны с деятельностью Патриарха Никона, с самой этой фигурой. Он, безусловно, для него положительный персонаж, который активно противостоит идее умаления Церкви.

Д. Володихин

— Ну, а с другой стороны, кто-то же должен был заметить положительный результат реформ Никона, а не только без конца ругать его за раскол. Вот святитель Серафим заметил.

Г. Елисеев

— Святитель Серафим заметил, но он, скорее, заметил попытку, нежели чем реальные результаты. Реальные результаты всё-таки оценивались им как катастрофические, как подготовка к той катастрофе, которую он вместе и с многими своими предшественниками, как славянофилами раннего периода и с поздними периодами связывал с деятельностью императора Петра. Вот кто безусловно тёмный персонаж в историософской концепции владыки Серафима — это император Пётр Алексеевич.

Д. Володихин

— Ну, а реальность современная для владыки Серафима — какой он видел выход?

Г. Елисеев

— Выход — исключительно возвращение к тем корням русского византизма через покаяние, которые у нас существовали в период допетровский, в период до Смуты, в период, который, опираясь на лучшие традиции церковные, на лучшие традиции государственнические, выражается в виде самодержавной монархии. Восстановление самодержавной монархии — это единственный, с его точки зрения, путь для возрождения России.

Д. Володихин

— Мне хотелось бы здесь отметить одну важную вещь. Будучи человеком, который был тесно связан с Белым движением и духовно окормлял офицеров, воинов Белого движения, тем не менее владыка Серафим в русской идеологии не звал вовсе идти в крестовый поход на Россию под большевиками, идти на баррикады, устраивать вооруженный переворот. Видимо, для него сама мысль, что священник или архиерей может позвать людей на баррикады, была бы просто странной. И он звал к другому — должно быть духовное перерождение, возвращение к молитвенности, к покаянию, к христианским нормам жизни. Это само по себе даст постепенное возвращение нормальной организации власти.

Г. Елисеев

— Более того, владыка Серафим, даже когда столкнулся с вроде бы внешне соблазнительной реальной возможностью сокрушить богоборческую власть — с ситуацией Второй мировой войны, он активно не поддержал тех иерархов и ту линию деятельности в Русской Православной Церкви за рубежом, которая была связана с поддержкой гитлеровской Германии. Он, например, не участвовал в совещании 1943 года, на котором иерархи Русской Православной Церкви за рубежом, часть из них была вынуждена выказать поддержку германским войскам. Он отказался.

Д. Володихин

— Ну что ж, наступает для нас время поговорить о финальной, заключительной части жизни святителя Серафима, о той роли, которую он сыграл вообще в судьбах Русской Церкви за границей, очень важной роли, уже пребывая в изрядном возрасте. Итак, на мой взгляд, важно понимать, что Вторая мировая война внесла колоссальные изменения в жизнь Церкви, встряхнула её основы заново. Это, прежде всего, касается и Церкви за границей, хотя очень большое потрясение это было и просто для Русской Православной Церкви, святитель Серафим был активным участником этих событий и неоднократно должен был делать судьбоносный выбор.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. Однако, выбор этот для святителя Серафима оказался не настолько мучительным, как для многих других иерархов Русской Православной Церкви за границей. Благодаря своему подходу к людям, при котором он мог категорически осуждать их идеи, он никогда не осуждал лично конкретно человека. Когда в Русской Православной Церкви за рубежом был достаточно большой богословский скандал, например, связанный с катехизисом, созданным митрополитом Антонием, который во многих положениях вызывал соблазн с точки зрения богословской его чистоты...

Д. Володихин

— Во всяком случае, тогда об этом говорили так.

Г. Елисеев

— ... и владыка Серафим выступал против катехизиса митрополита Антония, несмотря на личные дружеские отношения, выступал с точки зрения богословских взглядов, он категорически отказался не только осудить митрополита Антония как еретика, как предлагали некоторые не в меру ярые богословы за рубежом, но и сказал, что даже не скажет ему ни одного грубого слова на эту тему.

Д. Володихин

— Это очень добрый подход. Владыка Серафим, несмотря на высоту своего положения, всегда и неизменно относился к другим людям с величайшим смирением. «Я не могу принять вашу точку зрения, потому что с моей точки зрения она идёт против истины православной, но я никогда не скажу ничего скверного по поводу вашей личности». И это очень заметный такой стиль его жизни, который говорит о том, что владыка Серафим готов был поклониться даже человеку, который его подмётки не стоил, потому что делал это ради Бога.

Г. Елисеев

— И поэтому владыке Серафиму удавалось легко сохранять личные отношения с людьми, которые в церковно-политическом раскладе находились в других лагерях. Он нормально относился и общался и с представителями русского духовенства, которые оказались в лагере митрополита Евлогия, он нормально контактировал и с представителями русского духовенства, которые сохраняли верность Русской Православной Церкви Московской Патриархии. Он никогда не осуждал верующих и иерархов Русской Православной Церкви в Советском Союзе, поэтому ему оказалось так достаточно легко воспринять идею того, что Церковь должна быть объединена. А объединена под омофором кого?..

Д. Володихин

— Скажем так, воссоединена.

Г. Елисеев

— Да, воссоединена. Воссоединена под омофором, естественно, законно избранного патриарха. Когда в 1943 году избирают Патриарха Московского и всея Руси Сергия, архиепископ Серафим заочно признаёт. Не напрямую, не декларативно, но признаёт и начинает склоняться к тому, что...

Д. Володихин

— Это значит, что о нём произносятся молитвословия на службах.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. А с 1945 года владыка вместе с представителями других православных приходов Болгарии обращается с вполне законным и вполне официальным обращением о переходе в Русскую Православную Церковь Московского Патриархата.

Д. Володихин

— Он разрывает связи с Русской Православной Церковью за границей, к которой до этого принадлежал.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. Он даже обращается с просьбой о получении им советского гражданства.

Д. Володихин

— Ну что ж, это шаг очень серьёзный, в эмигрантской среде он вызвал противоречивые отзывы, но здесь надо понимать: после 1945 года Болгария становится страной, которая на 100% контролируется советским руководством, и если русское священство в Болгарии начинает, скажем так, настраивать паству на мятеж, на неподчинение, на отказ от этого воссоединения — ну что же, его будут истреблять. И в какой-то степени архиепископ Серафим мудро принимает на себя удар, может быть, вину и ответственность, прежде всего, защищая своих священников и свой актив среди мирян.

Г. Елисеев

— Естественно. Тем более что и со стороны нового руководства Болгарского государства, и со стороны руководства советского к монархисту, к убеждённому консерватору, к православному богослову, который всегда выступал с достаточно жёстких мировоззренческих позиций, отношение было, мягко говоря, очень предвзятое. Всё время ждали каких-то неприятностей от святителя Серафима, всё время ждали какой-то нелояльности. К нему подсылали явных провокаторов, пытающихся выяснить его взгляды, но в конце концов пришли к выводу, что святитель Серафим, если он сделал такой выбор, то он будет верен этому выбору, выбору быть преданным новому духовному руководству, Синоду Русской Православной Церкви Московского Патриархата.

Д. Володихин

— А если его уничтожить на том месте, которое он занимает, то паства, у которой он пользуется колоссальным духовным авторитетом, приобретёт соответствующее мнение о новой власти и соответствующее отношение к ней.

Г. Елисеев

— И соответствующего мученика, который будет почитаться, может быть, и в подполье, но почитаться всё равно будет. Поэтому решили, что будущего святителя сохранят в его статусе и даже используют его богословские взгляды при необходимости в нужных направлениях для решения политических задач. Это было одной из таких важных линий, которые сталинское руководство начинает проводить после окончания Второй мировой войны, но в то же время будут стараться контролировать его, ну а для этого в первую очередь не будут выпускать с территории Болгарии или выпускать в очень ограниченном направлении. Поэтому, когда Синод Русской Православной Церкви одно время даже выдвинул идею направить владыку Серафима в связи с его достаточно большим авторитетом и большой известностью, во многом обеспеченной в том числе и той полемикой против софиологии, во Францию, то руководство в Советском Союзе задумалось и сказало: нет, не надо посылать этого рьяного монархиста во Францию, которую мы не очень контролируем. Пусть здесь сидит, в Болгарии, он нам в Болгарии более полезен, ну и здесь местные его слушаются более активно, а что там будет в Париже, никто не знает.

Д. Володихин

— Вот мне так и слышится голос какого-нибудь советского чиновника: «Чем его там заразят, этого нашего архиерея, в капстране».

Г. Елисеев

— «Да и что он там будет, в капстране, творить? И не перейдёт ли он, а не перебежит ли он?..»

Д. Володихин

— «А вдруг валюту увезёт», ещё того смешнее. Но так или иначе, владыка Серафим до последних своих дней, до кончины сохранил у людей, которых он духовно окормлял, которыми управлял духовно, свой авторитет, и этот авторитет был ничем не омрачён, его никто не заставлял делать какие-то манифесты, декларации, громкие отречения, он остался честен в своём служении, прям, ясен и прозрачен до финального дня.

Г. Елисеев

— Парадоксально, что даже когда он участвовал во вполне официозных мероприятиях, которые организовывались при поддержке высшего советского руководства, вот в 1948 году он участвует в Москве в совещании представителей автокефальных православных церквей, он выступает там с вполне академическими докладами, в которых, например, в вопросе перехода на новый календарный стиль, нисколько не меняет своих позиций, его никто не заставляет менять своих позиций. Вот в отношении к экуменизму он делает выступление прекрасно, всех это выступление вполне устраивает ультраконсервативное, в отношении календаря — тоже устраивает. Его не заставляли произносить здравицы товарищу Сталину, рассказывать, как новая болгарская власть любит Православную Церковь, его старались использовать там, где он есть, и в той ситуации, в которой он есть, понимая, что если на человека столь чётких жизненных убеждений надавить, то ни к чему полезному для политических интриганов это не приведёт.

Д. Володихин

— Ну что же, таким образом, непонятно, кто для кого оказался орудием. Власть хотела использовать владыку Серафима в своих целях, владыка Серафим, оставаясь на своём месте, использовал осторожное отношение власти к нему самому для того, чтобы сохранить свою паству в покое и в добром окормлении. В 1950 году он скончался.

Г. Елисеев

— Да, он достаточно сильно болел перед этим, его очень сильно подкосила смерть его младшего брата, архимандрита Сергия, который был ему верным помощником на протяжении всей жизни. У владыки был с юности туберкулёз, который периодически осложнялся, это сильно повлияло на состояние его здоровья, и вот 26 февраля 1950 года в Софии он скончался. Погребён он был в крипте под алтарём Никольского собора, где и служил значительную часть своей жизни.

Д. Володихин

— Ну что ж, прошло более полстолетия, и, если я не ошибаюсь, в 2016 году святитель Серафим был официально канонизирован Русской Православной Церковью.

Г. Елисеев

— Именно так, но здесь есть любопытный исторический казус. В 2002 году произошла как бы квазиканонизация святителя Серафима. Его ещё раньше канонизировала непризнанная старостильная Болгарская православная церковь. Поскольку он всю жизнь был ярым сторонником старого стиля в Православной Церкви, находил этому массу очень авторитетных православных обоснований, обоснований у святых отцов, обоснований, связанных в богослужебной традиции, то старостильники его признали одним из важных святителей Болгарской Православной Церкви. А вот в 2016 году уже действительно произошла вполне законная нормальная канонизация святителя Серафима, как святителя Русской Православной Церкви, память его празднуется в день кончины, 26 февраля.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, надо подводить итоги, и мне хотелось бы обратить ваше внимание вот на что. Бывает так, что человек непримиримо прям, ясен, тверд в своих убеждениях, никогда от них не отступает и всегда, когда надо о них говорит, говорит в одном и том же ключе, не отступая ни на аз единый. И Бог его поддерживает, не давая его сокрушить ни безбожной власти, ни обстоятельствам жизни, ни какому-нибудь экономическому, военному давлению. И такой консерватор духовный остается в своем стоянии в истине до последней минуты своей жизни земной. Хороший урок для тех, кто хотел бы в жизни сей опираться на некую внешнюю общественную, экономическую, политическую силу. У Бога силы больше, кого захочет, того защитит от чего угодно. Вот и святителя Серафима защищал. А теперь мне остается от вашего имени поблагодарить Глеба Анатольевича Елисеева и сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

Г. Елисеев

— До свидания.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Святой праведный Петр Калнышевский». Наталья Иртенина
• «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров
• «Константин Николаевич Леонтьев». Дмитрий Володихин

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов