«Пьесы «Ревизор» и «Развязка Ревизора» в контексте притчи о Страшном суде». Прот. Павел Карташев

У нас в студии был настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района протоиерей Павел Карташёв.

Разговор шел о пьесах Николая Васильевича Гоголя «Ревизор» и «Развязка «Ревизора» в контексте притчи о Страшном суде. Как сам автор объяснял образы в своих произведениях, почему для него было важно обратить внимание не только на внешнюю сатирическую сторону в «Ревизоре», но и перенести это на личную духовную жизнь человека, терзаемого страстями.

Этой программой мы продолжаем цикл бесед, посвященных отражению евангельских притч о блудном сыне и Страшном суде в литературе и жизни человека.

Первая беседа с о. Антонием Лакиревым была посвящена евангельскому и историческому контекстам притчи о блудном сыне.

Вторая беседа с протоиереем Павлом Карташевым была посвящена французской литературе XIX-XX веков в контексте притчи о блудном сыне.

Третья беседа с доктором филологических наук Татьяной Касаткиной была посвящена роману Федора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы» в контексте евангельской притчи о блудном сыне.

Четвертая беседа с о. Антонием Лакиревым была посвящена евангельскому и историческому контекстам притчи о Страшном суде.

Ведущая: Алла Митрофанова

---

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья. Здравствуйте с радостью, с радостью сразу же объявляю нашего гостя. Снова на этой неделе с нами Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы, отец Павел. Здравствуйте.

Протоиерей Павел Карташов

— Здравствуйте. Спасибо вам.

А. Митрофанова

— Спасибо вам, что находите время к нам приходить.

Протоиерей Павел Карташов

— А я с радостью прихожу.

А. Митрофанова

— Ура! Вот кроме как ура, ничего тут больше не скажешь. Мы продолжаем разговор о евангельских притчах. Вот эта неделя, она у нас началась с разговора по поводу притчи о блудном сыне, которая читалась в минувшее воскресенье на литургии, а в воскресенье грядущее нас ждет евангельское чтение, посвященное притче, собственно, притче о страшном суде. И это Евангелие от Матфея, 25 глава. Мы всю эту неделю говорим об этих двух притчах и о том, как они преломляются в художественной литературе, как они проецируются на нашу жизнь. Литература здесь возникла совершенно не случайно, такой проводник, как Вергилий, да, своеобразный, потому что литература нам помогает осмыслять самих себя, видеть себя под разными ракурсами. Нам первый помощник, конечно же, в этом Евангелие, а литература она просто, есть особая литература, которая фактически Евангелие помогает дополнять, раскрывать. Ну, вот Достоевский, например, такой. Я считаю, что его Великое Пятикнижие, это, знаете, такой... Комментарий к Евангелию русского общества, самосознания.

Протоиерей Павел Карташов

— Мы говорим часто, что «Преступление и наказание» — комментарий к 11 главе Евангелия от Иоанна, а «Идиот» — это комментарий к стиху Пролога Евангелия от Иоанна. И вот мы постоянно возвращаемся, но в той или иной степени, это жизнь общества в его эстетической грани, когда образно, через красоту, через подобие люди-современники именно осмысливают то, что нам говорит Священное Писание. То есть это реакция наша на то, что дарит нам Церковь, доносит до нас. Ведь вот, слава Богу, в православном христианстве для нас традицией, передатчиком, рупором Слова Божия является Церковь, которая голосами святых отцов, гимнографией, то есть, литургической поэзией, церковной поэзией, проповедью, богословскими трудами, а также реакцией народа Божьего, в авангарде которого стоят художники, композиторы, но и, прежде всего, художники слова. Вот в авангарде народа Божия эти люди, которые чутко своей особо настроенной душой воспринимают Слово Божие в ретроспективе истории Церкви, в перспективе нашего существования дальнейшего, и нам его преподносят. Вот как сейчас реагирует на Слово Божие современное общество. Гоголь, надо учесть, Гоголь, двадцати шести, двадцати пяти, двадцати шестилетний человек, переживавший все эти смыслы христианские, грядущего ответа за все свои слова, того положения, в котором он видел ситуации, общественно-политической, в которой он возрастал, на всё это реагировал и драматургией, и прозой, и поэмами своими в прозе «Мёртвые души». И вот он нам подарил «Ревизора», который является ответом на самые глубокие его раздумья. И «Ревизор», получается, что это не только пьеса, но это та проблематика, которая сопутствует ему потом почти до конца его жизни.

А. Митрофанова

— Здесь важно пояснить. Мы действительно, когда выбирали материал литературный, на котором можно было бы поговорить о притче о Страшном суде или о последнем суде, по-разному переводят, выбрали Николая Васильевича Гоголя, и выбор этот был довольно-таки для нас очевиден по той простой причине, что Гоголь сам провёл важнейшее такое сопоставление. Известнейшая его пьеса «Ревизор» заканчивается, как известно, немой сценой. Так вот эту немую сцену Гоголь сам сравнивал с картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи». И вместе, наряду вот с этой самой картиной Брюллова «Последний день Помпеи» и свою немую сцену в финале пьесы «Ревизор» сравнивал с сценой Страшного суда. «В чем застану, в том и буду судить», — говорит Господь. Есть целая жизнь, чтобы подготовиться. Что делают герои пьесы «„Ревизор“», что делают герои картины «Последний день Помпеи»? Они застигнуты, и они понимают, ведь у Брюллова там, почему Гоголь же не случайно именно на эту работу обращает внимание, у Брюллова выписаны эти лица, которые мы видим в последние секунды их земной жизни вот эта надвигающаяся лава неотвратима, и уже ничего нельзя сделать. Ты уже ничего в своей жизни не можешь изменить, и предстанешь на суде в том состоянии, в котором тебя смерть застаёт вот прямо сейчас. Memento mori, своего рода. И, собственно, Гоголь, который пьесу «Ревизор», я не знаю, мне кажется, всё-таки когда писал, писал, в основном, как комедию, а потом уже в процессе своего собственного духовного осмысления, поиска пришёл к необходимости проговорить те важнейшие смыслы, которые им как бы двигали изнутри, и написал спустя 10 лет сиквел, пьесу, которая называется развязка «Ревизора». Она гораздо менее известна, чем первый «Ревизор», но она очень важна.

Протоиерей Павел Карташов

— Она очень важна, и её не играли, насколько мне известно.

А. Митрофанова

— Мне кажется, театр «Глас»...

Протоиерей Павел Карташов

— Нет, я имею в виду при жизни Гоголя. При жизни Гоголя нет. Нет, она оказалась, её судьба удивительна, она осталась в рукописях Гоголя, и он эту рукопись пощадил, хотя не пощадил многого. А это было для него очень важно. Он постоянно вдогонку за пьесой, во-первых, «Театральный разъезд», во-вторых, развязка «Ревизора». Во-вторых, вторая редакция.

А. Митрофанова

— Вторая дополнительная редакция развязки «Ревизора».

Протоиерей Павел Карташов

— А также письма Сергею Тимофеевичу Аксакову. Его собеседование с Жуковским. С Щепкиным, само собой. Но и с Жуковским. У них был очень серьёзный и глубокий разговор о том, нужна ли сатира. И если нужна, а без неё никак, то Жуковский говорит: остроумный, обличающий сатирический смех возможен при высокости чувств, непорочности сердца и ответственности гражданина за то, что ты обществу предлагаешь. То есть, с этими оговорками, когда вот это всегда с той мыслью, что я не просто зубоскалю, я не обличаю, тем более я не враг России, вдруг вводя такую «нет, не фарс», подобно французским водевилям, и не карикатуру на русское общество. Где это вы видели такой город, в котором всё сплошь какие-то проходимцы? Уроды! Уроды! Уроды! Уроды! Что это вообще такое?

А. Митрофанова

— Хоть один, хоть два, хоть три найдутся честных. А так, чтобы ни одного честного, так не бывает, говорит Гоголь.

Протоиерей Павел Карташов

— Нет, так говорили его оппоненты. Так говорили его оппоненты.

А. Митрофанова

— В развязке «Ревизора» он ровно это и говорит, между прочим.

Протоиерей Павел Карташов

— Что, что именно?

А. Митрофанова

— Что, да, вы смотрите-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе. Все до единого согласны, что этакого города нет во всей России.

Протоиерей Павел Карташов

— А, ну да.

А. Митрофанова

— Не слыхано, чтобы где были у нас чиновники, все до единого такие уроды.

Протоиерей Павел Карташов

— Это не он говорит, это он возражает.

А. Митрофанова

— Хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, это он приводит оппонентов, якобы их мнение. Что это вы здесь представили? Что вот, мол, ну, хоть несколько-то должно быть. Что вы нам тут нарисовали? Вот была такая для меня не очень приятная фигура. Фёдор Иванович Толстой, Американец, был такой. Который застрелил при своей жизни на дуэлях 12 человек. И он возненавидел Гоголя за эту пьесу и предлагал его заковать в кандалы и отправить его в Сибирь. Но сам был очень хорош.

А. Митрофанова

— Толстой Американец? Ой, не к ночи будет помянут.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, то есть это дуэлянт, вообще проходимец. Прототип нескольких литературных героев, скажем так.

А. Митрофанова

— Вот, да. Вот это как раз по-гоголевски.

Протоиерей Павел Карташов

— А судьи кто? Вот, поэтому... И Гоголь постоянно... То есть она его не отпускает, эта пьеса. Она в нём живёт. Он продолжает... звучать эти голоса. Когда он Щепкину прислал развязку «Ревизора», Щепкин вдруг отказывается. Говорит: я не могу расстаться с героями, с которыми я сжился за эти годы.

А. Митрофанова

— Тут пояснить надо. При чём тут Щепкин? Дело в том, что, действительно, когда Гоголь пьесу «Ревизор» свою основную, которую мы все читали, все знаем, да, растащили на цитаты, «Взятки борзыми щенками», «Унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла», да, и много что еще. Вот это вот всё, вот эта пьеса «Ревизор», которую мы нежно любим, она имела колоссальный успех. И начиная со дня премьеры, на премьере был император Николай, который произнес свои знаменитые слова: «Ну и пьеска, всем досталось, а мне больше всех», после чего пьеса «Ревизор» начала свое триумфальное шествие по разным сценам страны. В течение десяти лет ее ставили с оглушительным успехом, собирали залы, все счастливы, все довольны, только один Гоголь носится обеспокоенный. «Вы всё делаете не так». Он недоволен тем, как идёт его пьеса и как её ставят.

Протоиерей Павел Карташов

— Он ожидал совсем другого эффекта. Приблизительно как от проповеди Ионы в Нинивее, что сейчас оденется царь во власяницу, в рубище, и посыпет голову пеплом, и что все будут поститься даже до скота домашнего. А тут вдруг не происходит. То есть недоумение, смех. А потом Гоголь написал «Театральный разъезд», суммировав отзывы. Только всего несколько, какие-то крупицы, постигают смысл. Но и актёры — это самое главное, что для него болезненнее всего, а они не понимают.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Сегодня про притчу о Страшном суде в преломлении Николая Васильевича Гоголя и его пьесы «Ревизор» и развязка «Ревизора» говорим с протоиреем Павлом Карташовым, настоятелем Преображенского храма села Большие Вязёмы. Значит, возвращаемся к тому, как появилась на свет пьеса-сиквел под названием «Развязка «Ревизора». Собственно, Гоголь действительно через 10 лет садится и пишет вот эту самую пьесу, где четко-четко-четко проговаривает, что он хотел сказать. Мы со студентами, когда общаемся по поводу развязки «Ревизора», я говорю: запомните, в литературе крайне редкий случай, когда корректно ставить вопрос, что хотел сказать автор. Применительно к пьесе «Ревизор» — корректно. Еще принято к целому ряду произведений Достоевского корректно, потому что он-то четко прямо проговаривал, пояснял, в «Дневнике писателя», там, записках, в дневниках, где-то еще. Что он хотел сказать? А когда в абсолютном большинстве случаев мы... «Автор хотел сказать...» Это наше измышление и наша проекция. А что хотел сказать автор? Это давайте оставим за скобками дискуссии. Так вот применительно к Гоголю это как раз корректно поставленный вопрос в случае с пьесами «Ревизор» и «Развязка «Ревизора». Потому что в «Развязке «Ревизора» Гоголь по-русски, черным по белому объясняет, что он хотел сказать. И Щепкин здесь не случайно, потому что именно Щепкин был... Собственно, они с Гоголем, они дружили. Щепкин играл в этой самой первой постановке «Ревизора». И Щепкин же в пьесе «Развязка «Ревизора» ... На московской сцене фигурирует как первый комический актер. Вот он, когда Гоголь ему эту пьесу отправил, он сказал: не-не-не, Николай Васильевич, я к этому не хочу иметь никакого отношения, я не согласен с этой вашей трактовкой вашего же произведения, поэтому здесь вот у нас...

Протоиерей Павел Карташов

— А мне кажется, они друг друга, по крайней мере, Щепкин Гоголя не понял. Ну, не понял, в данном случае он возражал-то мимо цели, не по существу, как мы говорим. То есть Гоголь не покушался на то, чтобы вдруг переписать комедию или заставить как-то... Напротив, он даже был против дидактизма, дидактики, против того, чтобы вот бесконечно сопровождать каждую сцену какими-то классицистическими пояснениями о том, что вот надо делать так, и это означает то-то. Гоголь сохранял верность тому стилю, образу мыслей, которых он придерживался, создавая комедию. Но, и в данном случае он был, наверное, прав, и так нужно было бы делать. Ведь когда человек за сказанным словом имеет 20 несказанных, когда за выраженным чувством он имеет такое глубокое водоизмещение, как у громадного корабля, тогда эта верхушка айсберга, она действительно по-настоящему транслирует, она передает всю ту глубину переживания и понимания, и именно ради этой глубины Гоголь пишет развязку, чтобы придать вес, сделать более весомым, умным, мудрым игру актёра, который бы уже играл бы не поверхностного какого-то щелкопёра или там Хлестакова, или какого-то городничего, а чтобы за этим стояло понимание этого общества, что мы сейчас изображаем, что это на самом деле не анекдот из провинции, из провинциальной жизни, а что это и не поверхностная какая-то аллегория, а это произведение, имеющее духовное измерение.

А. Митрофанова

— Собственно, как выглядит пьеса «Развязка «Ревизора»? 1846 год. Основной «Ревизор» — это 1836 год. «Развязка «Ревизора» — 1846 год. Актеры, которые только что сыграли на сцене пьесу «Ревизор», выходят за кулисы, и у них начинают, сначала они друг друга поздравляют с успешным спектаклем, с тем, как их замечательно принимали, а потом между ними завязывается дискуссия. А про что же пьеса «Ревизор»? Что они только что на сцене изображали? И вот, собственно, первый комический актер, у которого главная роль, он говорит: «У меня есть ключ. Если хотите, я вам его дам, я вам объясню, что хотел сказать автор». И дальше начинается вот это удивительное, глубокое, духовно пронзительное, я бы сказала, гоголевское объяснение, что такое пьеса «Ревизор», с его точки зрения, и что такое немая сцена в конце пьесы-«Ревизора». Потрясающе совершенно. И тоже это было новаторское абсолютно.

Протоиерей Павел Карташов

— При этом Гоголь требовал, он написал, что полторы минуты молчат. Ну как мы сейчас можем представить себе стоящих в театре, на сцене, труппу, которая целые полторы минуты... это немало.

А. Митрофанова

— Вы знаете, а я видела спектакль, кстати, это было, по-моему, где-то это было, наверное, в Гамбурге, что ли. Актеры стояли на сцене час, час двадцать, час тридцать, молча. То есть это перформанс такой был, вызов определенный. Поэтому в современном театре бывает и такое. Давайте к Гоголю вернемся. Собственно, в чем здесь суть? Про что, как объясняет первый комический актер, пьеса «Ревизор»?

Протоиерей Павел Карташов

— А что если, говорит, то есть смотрите-ка внимательно в этот город, который выведен в пьесе, да, ну это мы уже говорили, все до единого согласны, что этакого города нет во всей России, не слыхано, чтобы где были у нас чиновники, все до единого такие уроды, хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну а что если? Это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас. Нет, взглянем на себя не глазами светского человека, ведь не светский человек произнесет над нами суд. Взглянем хоть сколько-нибудь на себя глазами Того, с большой буквы, кто позовет на очную ставку всех людей, перед которым и наилучший из нас, не позабудьте этого, потупят от стыда в землю глаза свои, да и посмотрим, достанет ли у кого-нибудь из нас тогда духу спросить: да разве у меня рожа кривая? чтобы не испугался он собственной кривизны своей, как не испугался и кривизны всех этих чиновников, которых только что видел в пьесе. Сокращаю. «Ревизор» этот, наша проснувшаяся совесть, тот, который будет встречать нас вот в этой самой немой сцене, страшен тот «Ревизор», который ждёт нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот «Ревизор». Что прикидываться? «Ревизор» этот — наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Вспоминаем Брюллова «Последний день Помпеи» здесь. Перед этим «Ревизором» ничто не укроется, потому что по именному высшему повелению он послан, и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою в тебе же такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Не лучше ли сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее? на место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой, да побывать теперь же в безобразном, душевном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники. Вот кто такие чиновники-то, оказывается, в городе? Это наши страсти, воруя казну собственной души нашей. Вот страсти, при этом, которые могут с ревизором-то, вот с этой ложной совестью, Хлестаков как ложная совесть, с которой, оказывается, договориться запросто можно.

Протоиерей Павел Карташов

— Подкупить. Да, она ещё и сама обманываться рада.

А. Митрофанова

— Вот именно, понимаете? И вот такая страшная получается картина. И человеческая жизнь, как этот город... Да, человеческая душа, как этот город Энн, и человеческая жизнь, как бесконечный процесс разворовывания страстьми казны нашего вот этого душевного города, тех сокровищ, которые нам, Господом Богом, даны. Вот о чём Гоголь, оказывается.

Протоиерей Павел Карташов

— Конечно, да, конечно. Но, мне кажется, здесь вообще, обращая на это внимание, нам не нужно, ведь вообще вся наша жизнь, она, это проникновение высшего смысла света в нашу жизнь повседневную. Мы совершенно не можем вдруг отвлечься, отлететь, абстрагироваться от того, что нас сейчас волнует, как-то нас задевает «Ревизор»? Да ещё как. Мы видим, что это действительно гениально. С одной стороны, мы не можем не видеть в этом совершенно глубокого смысла. Да, нас всех ожидает ответ перед Богом. За всякие слова, а тем более за действия, за все поступки мы Богу ответим, когда встанем на этот рубеж за плечами, жизнь, прожитая перед нами. Определение нашей участи в вечности И вот, оказывается, повыдерем к этой черте была посланная по именному высшему повелению конкретно каждому из нас наша совесть. То есть это голос Божий в человеке, согласно преподобному авве Дорофею, и отцы церкви об этом говорят, да, это тот голос, который нам подсказывал, который нужно было слышать, его же можно и задушить, и задавить, и воздвигнуть между этим голосом и нами шумы, пёстрые преграды, разного рода развлечения и отвлечения, только чтобы не прислушиваться к этому голосу, но Гоголь нас призывает его слушать. Это, безусловно, небесный, тот перспективный, высокий план. Но этот высокий план нужно же изобразить, его нужно показать, его нужно явить, а явить его очень удобно в данном случае на материале того отклонения от этого плана, безобразия, безобразности, которая нам явлена в современной Гоголю жизни, и мы сейчас, смотря пьесу, ахаем и говорим: слушай, как остро актуально. Ну вот просто читаешь, вот городничий, оставляя, говорит, его знаменитая цитата о том, чтобы не позабыть сказать, что церковь при богоугодном заведении, на который пять лет назад были ассигнованы средства, сказать, что она сгорела. Чтобы кто-нибудь... Я об этом, говорит, и рапорт представлял. Вот. Чтобы кто-нибудь с дуру не проговорился, что она и не начиналась. А разве в нашей жизни сейчас нет? Приходится иногда читать о том, что уже и деньги все внесли, и уже и квартиры поделили.

А. Митрофанова

— Освоены или... Как же это называется-то, деньги не освоены? Освоили бюджет, да?

Протоиерей Павел Карташов

— Освоили бюджет и так далее. А там же даже ещё и подъездная дорога не приложена к тому комплексу, который... Ну что, ну всё повторяется, к сожалению, только в иных масштабах, в иной одежде, в другой форме. И мы видим, что это лекарство, оно работает. Это из тех средств лекарственных, которых их не нужно обновлять это продолжает работать но если мы только на этом остановимся и если мы только этот острый актуальный смысл в комедии считаем, увидим, то мы настоящей пользы не получим. А настоящая польза, это подчеркивает Гоголь, она прицельна, она конкретна, она личностна. Обрати это в себя. То есть, не забудьте о том, что весь мир там погибает. Начни с себя. Ну, христианский закон основной. Хочешь изменить мир? Начни с себя. И тысячи вокруг тебя спасутся. Поэтому Гоголь постоянно подчеркивает. Это адресовано каждому сидящему, читающему, слушающему.

А. Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы в программе «Светлый вечер», сегодня говорим о Николае Васильевиче Гоголе и его пьесах «Ревизор» и «Развязка «Ревизора» в контексте притчи о Страшном суде или о последнем суде. Всё это разбираем. Буквально на несколько минут прервёмся.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы, блестящий знаток русской классической литературы и не только классической, специалист по французским христианским поэтам XX века, как мы выяснили во время прошлой нашей встречи, у отца Павла, блестящие совершенно переводы христианских поэтов с французского языка на русский. И отец Павел, низкий вам поклон, конечно, за эти труды. И очень интересно было бы диссертацию вашу прочесть. Вы подарили книгу, ознакомлюсь с ней сегодня же вечером. И очень хотелось бы углубить свои познания с помощью вашей диссертации. И сегодня мы говорим о Гоголе, поскольку, ну, буквально послезавтра уже, воскресный день, с евангельским чтением от Матфея, 25 глава, притча о Страшном суде или о последнем суде. А Николай Васильевич Гоголь на эту тему немало потрудился и написал и пьесу «Ревизор», и пьесу «Развязка «Ревизора».

Протоиерей Павел Карташов

— И вот мы, собственно, к смыслам этих пьес, и в «Мёртвых душах», и в письмах. Этот страшный суд, он о нём постоянно думал. Выдающийся исследователь творчества Гоголя, Воропаев, он говорит, что он с этой мыслью, с этой картиной он шёл по жизни. Он её нёс в себе, и этим даже как-то становится похожим на инока, который в жизни своей постоянно имеет в виду перед собой как то событие, которое обнаружит всё, расставит всё на свои места, как то событие, которое никогда нельзя терять из виду. как переходная, переломная цель земной жизни, а ответить Богу за всё передуманное, прожитое и сказанное. На писателе это особая ответственность, потому что он свои слова тиражирует, он их дослали. О, да, и Гоголь эту ответственность, даже, знаете, мне кажется, как гиперответственность воспринимал. То есть для него это было так всё остро. Он был... Вот смотрите, какой замечательный парадокс. Комедиограф и при этом абсолютный антипод легкомыслию. Вот той лёгкости в мыслях необыкновенной, о которой говорит его герой Хлестаков, она ему была абсолютно несвойственна. Тут каждое слово на месте, оно продумано. И действительно, это же из точки зрения ещё и формы удивительное произведение.

А. Митрофанова

— По поводу комедиографа. Вы знаете, мне кажется, что мы Николаю Васильевичу Гоголю должны быть очень благодарны за один из эффективнейших инструментов борьбы вот с этими самыми собственными страстями. Он об этом говорит открытым текстом. Вообще, возвращаясь к метафоре города N, выведенному в пьесе «Ревизор», как метафоре человеческой души, образе человеческой души, которую разворовывают вот эти вот страсти, я, знаете, сразу вспоминаю здесь... Вы же любите Экзюпери? И вот эту замечательную его картинку, одну из иллюстраций к маленькому принцу, астероид B612, который на части в разные стороны разрывают баобабы.

Протоиерей Павел Карташов

— И не только. Мне кажется, что эту картинку вполне можно применить и к своей собственной частной жизни. Не прополотые вовремя ростки баобабов, страсти, которые на уровне прилога мы в себя впускаем, они там пустили корни, проросли, в итоге они становятся вот этими самыми баобабами, которые нашу душу просто разносят в хлам. В хлам. То есть остаются только они.

А. Митрофанова

— Да, да. Вот это вот замечательная метафора. Дорогие слушатели, вы можете посмотреть где-нибудь в поисковике картинку «Дети, берегитесь баобабов». Вот так, по-моему, она там называется.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, «Маленький принц», проиллюстрированный автором, Антуаном де Сент-Экзюпери. Да, иллюстрации Экзюпери.

А. Митрофанова

— Вот астероид, из которого в три стороны торчат вот эти баобабы, и астероид вот-вот будет разорван именно на части.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, еще и замечательный комментарий к этому самого «Маленького принца».

А. Митрофанова

— Да, да. «Дети, берегитесь баобабов». Соответственно, вот что с этим делать? Потому что в пьесе «Ревизор» мы видим то же самое, как вот этот город в разные стороны чиновники страсти разворовывают и разрывают его. И это то, что может произойти с нашей душой. Что говорит Гоголь? А он призывает нас обратиться к смеху над собой.

Протоиерей Павел Карташов

— Он говорит, там есть одно лицо очень честное. Вы говорите, что там нет никого? Нет, там есть одно очень честное лицо. Это честное лицо, это смех. Оно действует.

А. Митрофанова

— И вот как это работает? Я, знаете, задумалась.

Протоиерей Павел Карташов

— И я задумался. Да. У меня есть на это тоже своё мнение.

А. Митрофанова

— Давайте, давайте обменяемся.

Протоиерей Павел Карташов

— Ну, хорошо. Ну, вы знаете, я когда думал, и Гоголь нам даёт подсказку. Это не смех ради смеха. Это не забава, это не развлечение, и это не такой горький смех, который камня на камне не оставляет. Я своими словами. И я вот думаю, а какой же это смех? Ну, он говорит, что это смех благородный, обновляющий, преображающий человека. Я думаю, какие аналогии, чтобы мне было понятно найти? И я думаю, а это... Ну, мы когда радуемся, мы смеемся? Конечно. И бывает такой светлый, действительно легкий смех торжества жизни, правды, справедливости, любви. Мы, когда бросаемся друг другу в объятия, мы улыбаемся, мы смеемся. Но у этого смеха есть и оборотная сторона, о которой тоже, говорит Гоголь, это страшный смех, потому что этот смех выводит наружу как тираны, деспоты и всякого рода негодяи боятся насмешки над собой. Это смех, выводящий наружу все те изъяны человеческой природы и жизни, которые... Посмейся! И вдруг, да, смеясь, мы расстаемся с прошлым, но с прошлым тёмным, с прошлым, которое отравляет нашу жизнь. которое ядовито, и поэтому это смех лечащий, смех врачующий, совершенно не тот легкомысленный, забавный, который так любят зрители во все века, и который там в разных шоу, программах, юмористических постоянных. От этого смеха, когда немножко в это погрузишься, у меня ощущение такой опустошенности. А это смех наполняющий.

А. Митрофанова

— Соглашусь с вами. Соглашусь и позволю себе, знаете, в каком плане дополнить. Мне кажется, что Гоголь об этом смехе говорит как именно об инструменте работы со страстями, потому что речь вот идёт о смехе именно над собой. Посмеяться не над кем-то, не над чужими недостатками или несовершенством мира, а над собой. А что такое наши страсти, какова их природа? Мы же понимаем, что гордыня — мать всех пороков. И страсти, они же базируются на нашем раздутом «я». Мы именно к своим страстям очень серьёзно относимся. Вот именно, вот именно, да? Есть принципиальная разница между понятием личность и понятием эго. Личность — это тот самый образ, который призван стремиться к подобию, да? И в идеале к подобию стремящейся. А эго — это вот как раз то самое раздутое я внутри нас. И баобабы, которые растут из нашей души, они же этим я как раз и питаются, их корневая система в это я уходит. И вот это раздутое я, оно же работает как мишень. Кто бы там не прицелился в нас, не промажет мимо, потому что я раздутая. Почему святые — это люди, которых крайне сложно обидеть, потому что у них это «я», оно... Да, в это «я» невозможно попасть. Оно у них как бы... Личность богата, огромная, реализована. А «я» — эго, оно сжато. И поэтому там у них внутри помещается много Бога, помещается много других людей, потому что чем больше «я», тем меньше места для Бога и для других людей. И как я понимаю, Гоголь как раз призывает смеяться над собой, потому что смех над собой — это «я».

Протоиерей Павел Карташов

— Но это улыбающаяся над собой благодатная, то есть от Бога полученная мудрость. И вот этот эпитет — это мудрый смех. Вот без этого дополнения и объяснения смех Гоголя не вполне ясен. Это мудрый смех, который трезво смотрит на себя и себя оценивает.

А. Митрофанова

— Да, вот именно, потому что человек, который способен посмеяться над собой, отнестись к себе с самой иронией, это человек, который не носится со своим «я», не обслуживает вот это своё эго, не подкармливает его, чтобы оно там ненароком не сдулось.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, и вот Гоголь, отвечая заранее на все те упрёки и даже и обвинения в том, что он не любит Россию, что он вывел карикатуру, что он и прочее, прочее, прочее, он комментирует эту фразу городничего. «Чему смеётесь?» Обращается он в зал и к каждому из нас. — Над собой смеетесь? — Гордо ему скажем, — отвечает Гоголь. — Да, над собой смеемся, потому что слышим благородную русскую нашу породу, потому что слышим приказание высшее: быть лучшими. Соотечественники, ведь у меня в жилах тоже русская кровь, как и у вас. Смотрите, я плачу, — это говорит комический актер Щепкин. Комический актер, я прежде смешил вас, теперь я плачу. Дайте мне почувствовать, что и мое поприще так же честно, как и всякого из вас, что я так же служу земле своей, как и все вы служите. И вот ещё один важный момент в контексте. Ведь, знаете, некое подобие кольцевой композиции. Начинается на зеркало «Нечего пенять, коли рожа крива» эпиграф, который был пристёгнут, ну и он очень органично пришёлся к пьесе позже, через шесть лет, в 1842 году. И современные, ну, все, кто писал об этом, и Дунаев, и Варапаев, и Саулов, все согласны сейчас в нашей современной оценке пьесы о том, что для современников Гоголя, для него самого, этим зеркалом, ссылаясь на святоотеческие и последние, и Тихона Задонского, и многих-многих, что зеркало — это Евангелие, книга, с которой Гоголь не расставался. Она сопутствовала ему по жизни. Он в неё смотрелся, как в зеркало. И все те, которые пишут, и святитель Игнатий Брянчанинов, можно сказать, младший современник, ну, почти современник, современник Гоголя, ну, чуть моложе, они все пишут об этом, о том, что как в зеркало мы смотримся для того, чтобы привести себя в порядок, так в Евангелие мы смотримся для того, чтобы тоже упорядочить свою внутреннюю жизнь. А в данном случае нам и Гоголь споспешствует, Он помогает. А вот вам еще одно зеркальце. Вообще, каждая книга может стать зеркалом, в зависимости от твоего расположения. Может стать зеркалом и книга, которая выводит страсти, и если ты человек, у которого есть эта искра заботы о своей душе, ты от нее вздрогнешь, скажешь: ой, я не хочу быть похожим на этих людей. Действительно, надо что-то с собой делать. Надо жить по-другому. И вот Гоголь это представляет. Чему смеетесь? Над собой смеетесь? То есть каждый посмейся над собой, взгляни на себя со стороны. Нет ли в тебе этого Хлестакова? Нет ли в тебе этого городничего? Нет ли в тебе вот этой привязанности ко всему? Ты искренний человек? Не фарисей ли ты, как городничий, который говорит, что я, по крайней мере, я в вере тверд? Говорит он, да-да-да, как смешно. И судья говорит: да, я беру борзыми с щенками. Вот, это не то, что там у кого шуба за 50 рублей, и жене шаль, а тот ему возражает: а я в вере зато тверд. Вот и только бы пронесло вот это, только пронесла эта ревизия, я такую Богу свечу поставлю, каждого бестию купца обяжу там по три пуда воска принести, то есть опять за чей-то счет, но неисправим, не кается и в конце, в конце вот это мы к ней возвращаемся постоянно в течение нашего разговора, вот это вдруг фотография. Они все замерли, движения нет, то есть дальнейшего развития нет, пьеса пришла к какой-то кульминации, и все застыло. То есть, это и 62-й Псалом, и послание к римлянам, и замечательная строка, которая, наверное, у каждого священника пульсирует в голове из-за Таинства елеосвящения. «Всякая уста заградятся, неимущая, что отвещати». То есть, все. Слова все сказаны, дорогие. Всё, что мы могли сделать, сказать, совершить. Как это страшно! Ты подумай, наступит такой момент, когда тебе нельзя будет прокомментировать, а тем более исправить, а тем более сказать: это был черновик. Давайте вон то зачеркнем. Нет, нельзя. Думай об этом, Гоголь предупреждает. Возьми «Ревизора» под ручку в начале, или в тот момент, когда ты застанешь, или как даже разбойник на кресте. Покайся, пока не поздно, человек. Вот этот смысл. Человек, покайся, пока не настала финальная немая сцена. По именному повелению в город прибывает жандарм, который требует вас к себе.

А. Митрофанова

— Протоирей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы проводит с нами этот светлый вечер. Мы говорим о Николе Васильевиче Гоголе, его пьесах «Ревизор», «Развязка «Ревизора» в контексте притчи о Страшном суде или о последнем суде. Вот смотрите, первая редакция развязки «Ревизор» заканчивается такими словами: дружно докажем всему свету, что в русской земле всё, что ни есть, от мала до велика стремится служить тому же, кому всё должно служить, что не есть на всей земле, несется туда же, взглянувши наверх, к верху, к верховной вечной красоте. Верховная вечная красота — это последние слова в «Развязке «Ревизора». Это вообще-то дорогого стоит. Вот эта верховная вечная красота — это то, что для Достоевского бесконечно будет важно. Мир станет красота Христова, божественная красота, которая, если уж там и как-то пытаться размышлять, что может значить фраза Аглаи Епанчиной, вот вы там типа говорите, что мир спасет красота, так она пренебрежительный проброс. Только вот эти темы. Не надо вот об этом, да, что мир спасет красота, вот это вот не надо.

Протоиерей Павел Карташов

— Так же там экономики, политики, избранности народа и прочее. Не надо это касаться. Вазу разобьешь.

А. Митрофанова

— Да, будьте политкорректны. Но на самом-то деле, для Достоевского, что это значит? Мир станет красота Христова. Это его удивительная программа, можно сказать, социальная, о которой мы в эфире тоже постоянно поминаем. Если все христы — будут ли бедные? Вот оно самое. Спаси себя и стяжи дух мирен. Тысячи вокруг тебя спасутся. Стань христом, тому, к чему ты призван. Ну, понятно, с маленькой буквы. Бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Вы куплены дорогой ценой, и вот к чему вы призваны. Станьте вот этим удивительным подобием Божиим. И тогда мир станет красота Христова.

Протоиерей Павел Карташов

— Художник слова, каждый человек, подвизающийся в этой сфере, в этой области, он же имеет отношение к эстетике, к красоте. То есть, это его профессия. Вообще, впрямую, но если это всё-таки художество, если это искусство, то искусно, не в лоб, но так или иначе, заставить нас задуматься как о красоте, так и о антикрасоте, о безобразии. Вообще, тема красоты, она настолько глубоко укоренена в истории христианства. Во II веке, по Рождестве Христовым, жил на земле греческий апологет Аристид, у которого апология, и в ней есть удивительные слова. Ради тех людей, я сейчас перевожу на современный язык, христиан имеются в виду, которые отвечают Богу, помнят о Нем, которые в взаимной любви с Ним пребывают и существуют, сохраняется красота мира. То есть, сохраняется космос по-гречески. То есть, тот порядок мироздания, который добр зело, который вышел из рук Божьих и который совершенен, прекрасен. И только наше внутреннее неблагополучие корёжит и кривит этот мир, переделывает его, приспосабливает его к себе, выжимает последние соки, качает из недр всё, что можно, то есть со свистом и плясками пилит сук, на котором сидит. Но обращающаяся к Богу душа оказывается вдруг протягивает эти нити, восстанавливает эти связи, и они поддерживают мир. Вот каждый святой — это тот атлант, который держит небо.

А. Митрофанова

— О, да. А что такое religare? Если мы посмотрим, этимология — это слово «религия». Ligare — корень, который означает «связывать», а re — приставка, которая означает «восстановление связи» или «вновь». То есть связь была разорвана, и вот она восстанавливается.

Протоиерей Павел Карташов

— Увы, сколько мы связи рвём, но находятся те героические люди, которые продолжают красоту мира, ну и читай историю мира. Продолжают время, отсрочивают немножко ту немую финальную сцену Страшного или последнего суда, дают еще время детям подрасти, душам, обратившимся к Богу, спасаться, потому что они восстанавливают эти связи, которые так нужны людям, так нужны. Вот. Поэтому, конечно же, Гоголь всё это имеет в виду, и к этому финалу пытается и самой комедией, потом комментариями к ней привести читателя и зрителя. Постоянно подчёркивает его, вот в дополнении к «Развязке к «Ревизору» он опять возвращается. Но как это работает? Как это воздействует? Личностно. Нет, кто хочет нравоучения, тот возьмёт его себе. Это из второй редакции, из дополнения. Вторая редакция окончания развязки «Ревизора». И вот она у меня тоже открыта, да. Нет, кто хочет нравоучения, тот возьмёт его себе. Кто глядит в душу себе, Тот из всего возьмёт то, что нужно, тот и в этом вещественном городе увидит душевный свой город, тот увидит, что с большей силой следует вооружиться против лицемерия. То есть предупреждает. Да, посмеялись, сказали, а вот всё-таки какие же всё-таки есть люди-то на земле? Вот эти ревизоры, вот эти Хлестаковы, вот эти все какие-то смешные персонажи, вот. — Смотри-ка, — говорит, — кум милый мой, — что это там за рожа? — Мы узнаём, Крылова. Какие у неё ужимки и прыжки я удавилась бы с тоски, когда бы на неё хоть чуть была похожа. А ведь, признайся, есть, — сидит каждый в зале. — О, есть! Какие из кумушек моих таких кривляк пять-шесть! Я даже их могу по пальцам перечесть, чем кумушек считать трудится, не лучше ли на себя кума обратиться? Ей Мишка отвечал. Но Мишенькин совет лишь попусту пропал, и Гоголь думает, что его совет России попусту пропал. Нет, не пропал, как и евангельская проповедь, как и всякое святоотеческое слово. Нам же Господь говорит, что почвы-то разные, есть каменные, есть на дороге, есть в тернии, а есть добрая земля. Вот когда мы этому всему внимаем, думаем: Господи, помоги мне хоть быть не каменным, хоть не на этом юру, где всё стучит и отвлекает меня и не даёт мне голос Твой услышать. Вот, и помоги мне, чтобы во мне не заглушили вот эти баобабы, эти страсти, эти сорняки, чтобы они не разорвали меня в клочки. Я хочу воспринимать глубоко Твоё Слово, сохранить его в сердце и сотворить плод в терпении. Плод в терпении. Терпением вашим спасёте души ваши. То есть не постараться отмахнуться. Сказать, это всё очень-очень важно для меня. Так, хорошо, смешно было, Мы удалимся под сень струй, — говорит Хлестаков. Кого он говорит там? Сень струй. Да, Мария Андреевна. Вот, мы удалимся под сень струй. Вот. Прикольно, забавно. Но только ли? Нет. Здесь что-то непосредственно адресованное мне. Посмеялись и будет. А вот теперь подумаем, а что все-таки во всем и за всем этим сказано? Вот это, конечно, и вот эта немая сцена, вот как хорошо, когда она так симметрична. Немая сцена, и все молчат в зале, начиная с самого императора Всероссийского, который, выходя из ложи, эти знаменитые слова... «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне более всех». Ну, я всё-таки должен сказать, что честь и хвала императору Николаю, который по разным версиям то ли прочитал в рукописи, то ли ему прочитали во дворце, и он разрешил ставить пьесу, которую, наверное, очень правильно понял как лекарство для государства.

А. Митрофанова

— Мы с вами про императора Николая перемолвились в нескольких словах перед началом программы. Все-таки у меня на него зуб, по нескольким причинам, в первую очередь.

Протоиерей Павел Карташов

— Спасибо вам за откровенность такую.

А. Митрофанова

— Да, да. Ну, понимаете, одна история с Лермонтовым чего стоит. Лермонтов гениальный, гениальный, да, пишет «Герой нашего времени». Император Николай читает первую часть, ему кажется, что герой нашего времени — это Максим Максимович, его все устраивает. Когда выясняется, что герой нашего времени это вот этот вот самый весь изломанный Печорин, он уже не в состоянии оценить великого лермонтовского вот этого замысла, и он говорит: ну, лучше бы писал что-нибудь наподобие Вальтера Скотта. Ёлки, как можно? Да, извините. Да, отец Павел.

Протоиерей Павел Карташов

— Ну, знаете, вот, Алла, ну, в данном случае, как бы мягко выразиться, у меня... Я понимаю Николая Павловича. Он был... Он так и воспринимал себя совершенно искренне. Он был государственник. Он был отец отечества. Он заботился о... И это, наверное, правильно. Он проявлял заботу и не только о том, чтобы дороги были, и чтобы урожаи были, и чтобы страна была защищена, но его попечение простиралось и на сферу воспитания юношества, и на... И мы с вами тут касаемся, мы опять говорим, да, с одной стороны, документ, да, это герой нашего времени, а с другой стороны, это, ну, самооценки Лермонтова-Печорина, Печорина-Лермонтова. Это вампир, это демон, это... но не произнесу слово бес, но на грани. То есть это человек, которого радует разрушение, который соблазняет.

А. Митрофанова

— Это же произведение, которое нам помогает увидеть какие-то проявления Печорина в самих себе.

Протоиерей Павел Карташов

— Это верно.

А. Митрофанова

— А если мы себя правильно диагностируем, то это, считайте, уже, ну как, правильно заданный вопрос содержит в себе половину ответа. Правильный диагноз — это уже половина успеха.

Протоиерей Павел Карташов

— Но вот читает юноша 16 лет, и я такого юношу помню в моем классе, и сказал, и произнес такие слова: вот это мой идеал.

А. Митрофанова

— Ай, переболеет.

Протоиерей Павел Карташов

— Переболеет?

А. Митрофанова

— Конечно, отец Павел, ну что вы, переболеет.

Протоиерей Павел Карташов

— Да я согласен, что я совершенно согласен, запретами ничего никогда не достигнешь и прочее, прочее, прочее. Но, и ведь император-то можно понять, что он такой, знаете: а, валяйте, всё пишите, что хотите, и там на все. Нет, ну...

А. Митрофанова

— Но когда Лермонтов скончался, он, конечно, дань уважения ему отдал. Вот за это... Ладно, простим ему. Ну и вообще, кто я такая, чтобы, знаете, как-то там высказываться об императоре Николае Павловиче?

Протоиерей Павел Карташов

— Как Пушкин об Александре? Простим ему. Он основал лицей.

А. Митрофанова

— Отец Павел, вы знаете, по поводу Гоголя, конечно, огромное количество вопросов, связанных с его собственным духовным путём, с «Мёртвыми душами». Это потрясающая поэма в прозе. Пушкин пишет роман в стихах, Гоголь пишет поэму в прозе. Ну, вот потрясающе интересно это всё, и хорошо бы поглубже копнуть и разобраться, что там всё-таки с ним самим могло происходить. Это будут наши гипотезы, домыслы, почему так и не появляется в завершённом виде второй том «Мёртвых душ», почему ждёт такая судьба это произведение. Вот, то есть много, на самом деле, аспектов. Это я к тому клоню, что, может быть, мы сейчас с вами многоточие поставим, но где-то будем иметь в виду на будущее, о Гоголе поговорить.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, не будьте... Не будьте мёртвыми душами, но живыми.

А. Митрофанова

— Но живыми. Тем более, что мёртвая душа — это оксюморон. Или оксюморон, как это по-разному ударение.

Протоиерей Павел Карташов

— Но который такой очень значащий, говорящий, заставляющий задуматься, как и собеседники первого комического актёра в конце признаются: вы заставили нас о многом теперь задуматься. Переосмыслить.

А. Митрофанова

— О да. Поклон Гоголю за это, и вы знаете, каждый раз, когда речь идёт о наших замечательных классиках, которые помогают нам видеть самих себя настоящими, не такими, как мы себя себе рисуем, а настоящими, всё время хочется сказать: друзья, давайте молиться за них.

Протоиерей Павел Карташов

— Да, правильно.

А. Митрофанова

— Давайте поминать их. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Чехов, Тургенев, Достоевский, Толстой. И Толстой тоже. Почему нет? В домашней молитве мы можем его упоминать. Он же так помогает нам увидеть нас самих. Вот. Просто вздыхать друг о друге. И тем самым умножать любовь. И быть им благодарными за то, что они сделали для нас.

Протоиерей Павел Карташов

— Вот. Ну вот, а идея Страшного суда? Она, по замыслу самого Гоголя, должна была получить развитие и в «Мёртвых душах». Так как она действительно вытекает из содержания самого этой поэмы. Вот в черновиках Гоголь записывает к ненаписанному, возможно, даже третьему тому «Мёртвых душ» о Страшном суде. «Зачем же ты не вспомнил обо мне? Что я на тебя гляжу, что я твой? Зачем же ты от людей, а не от меня, ожидал награды и внимания, и поощрения? Какое бы тогда было тебе дело обращать внимание, как издержит твои деньги земной помещик, когда у тебя небесный помещик, и так далее. То есть переакцентирует Гоголь нашу жизнь. Расставляет правильные акценты. Говорит, вон...

А. Митрофанова

— Земной помещик, небесный помещик.

Протоиерей Павел Карташов

— Небесный помещик. Куда надо было помещать.

А. Митрофанова

— Да. Капитал.

Протоиерей Павел Карташов

— Где твоё сокровище, там и сердце твоё будет. И вот между этими двумя полюсами вся русская литература.

А. Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы, был сегодня в нашей программе «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, и говорили мы о Николае Васильевиче Гоголе, о «Ревизоре», «Развязке «Ревизора» этих двух замечательных пьесах. В контексте притчи о Страшном суде или о последнем суде, отец Павел, низкий вам поклон. Спасибо. Спасибо вам большое.

Протоиерей Павел Карташов

— Спасибо. Очень рад.

А. Митрофанова

— Я Алла Митрофанова. Прощаемся с вами.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Развитие города в Древней Руси». Анастасия Федорина
• «Путь к священству». Священник Александр Макеев
• «Дославянское население Руси». Александр Морозов

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов