«2-е воскресенье по Пятидесятнице, Всех святых в земле Русской просиявших». Священник Николай Конюхов

В нашей студии был клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов.

Разговор шел о смыслах и особенностях богослужения и Апостольского (Рим.2:10-16) и Евангельского (Мф.4:18-23) чтений во 2-е воскресенье по Пятидесятнице, о днях памяти Всех святых в земле Русской просиявших, преподобного Кирилла Белоезерского, апостолов Варфоломея (Нафанаила) и Варнавы, мучеников Александра и Антонины, Собора Дивеевских святых.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья! В эфире Радио ВЕРА наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве, священник Николай Конюхов.

о. Николай

— Здравствуйте, мои дорогие!

М. Борисова

— С его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, во второе воскресенье после Пятидесятницы, воскресенье Всех святых, в земле Русской просиявших, и на наступающей неделе. Название праздника, который приурочен к этому воскресенью, говорит сам за себя. Единственное, что, наверное, не все знают: этот праздник был введен в Церкви после знаменитых Макарьевских соборов, после того, как святитель Макарий потратил двенадцать лет своей жизни на составление двенадцатитомного свода «Великие Четьи Минеи» с житиями святых, том числе, местно почитаемых святых в Русской Церкви, которые были включены в список общецерковных святых, но потом как-то так получилось, что этот праздник вышел за рамки общего празднования и остался только у старообрядцев. Только Собор поместный 1917-1918 годов восстановил это празднование, но поскольку начались большевистские гонения на Церковь, про праздник мы вспомнили только после Великой Отечественной войны. Слава Богу, что вспомнили и до сих пор празднуем. Но сначала, чтобы постараться разобраться в смысле наступающего воскресенья, обратимся по традиции, сложившейся в нашей передаче, к отрывкам из Апостольских посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной литургией. Мы услышим отрывок из Послания апостола Павла к Римлянам из 2-й главы, стихи с 10-го по 16-й, я думаю, что многие хорошо помнят этот отрывок, потому что он часто цитируется в разных проповедях, очень уж он такой ёмкий. Апостол Павел говорит: «Слава и честь, и мир всякому, делающему доброе, во-первых, иудею, потом и еллину! Ибо нет лицеприятия у Бога. Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут, а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся». Вот когда я дохожу до этой фразы, я думаю: ну вот куда ни кинь, всюду клин получается. Старайся, не старайся, хороший ты человек, нехороший, верующий, неверующий, всё равно никакого выхода не видно. Хотя, казалось бы, наоборот, апостол Павел должен был позитивное что-то вкладывать в свои послания. Получилось как-то так, что надо объяснять.

о. Николай

— Дело в том, что всё время была такая история у сообществ людских, в том числе и национальных сообществ, что мы исключительные, и что уж на нас-то вот эти правила не распространяются. А апостол Павел приводит ходившую в те времена поговорку, что закон есть закон. А у иудеев была история, что мы соблюдаем внешний закон и, соблюдая его, становимся выше язычников, и уже это нас освобождает, они чувствовали себя исключительными и возносились, в том числе и в христианской общине. Те христиане, которые были из иудеев, возносились над теми, которые пришли из язычников, заранее принижая их. Хотя апостол Павел показывает, что это не так, есть нравственный закон и у каждого есть закон собственной совести. И язычники, которые ещё не приняли Христа осуждаются именно по этому внутреннему закону, или, как принято говорить в основном богословии, онтологическому закону, который Господь дал каждому человеку, независимо от того, какой он религии, узнал он Христа или нет, уже в нём есть закон собственной совести. Это голос Бога, который говорит, что убивать себе подобного — это плохо, а помогать бедному — это хорошо. Поэтому апостол Павел просто помогает преодолеть то, что есть и у нас. Ведь как мы себя чувствуем — раз мы православные, то заранее имеем некое извинение перед глазами Божьими по отношению к другим, хотя Христос сказал наоборот: «Кому больше дано, с того больше и спросится». И вот иудеи, у которых был как бы весь закон и пророки, и им Господь очень много дал, с них больше и спросится по отношению к язычникам. Они вот этого не могли никак понять, они кичились своим происхождением и нос задирали перед христианами из язычников, а апостол Павел говорит, что тут нечего радоваться. Это, знаете, как я бы возносился и кичился своим священством, но святые отцы, тот же самый Иоанн Златоуст пишет, что «мы, священство, претерпим большее осуждение в день суда», что нас пропесочат по первое число. Меня это иногда, ну просто ...

М. Борисова

— Деморализует?

о. Николай

— Не деморализует, но я понимаю, что вот что ты там будешь говорит: «вот я батюшка, батюшка...» А у тебя котёл будет в четыре раза больше, чем у остальных, и бесы уже готовят вовсю уголь первоклассный, не какой-то там старый, а вот прямо древесный, первого качества. Поэтому тут нужно понимать, что кому больше дано, с того больше и спросится, и все мы живём под законом, и даже те, которые не вошли ещё в закон Христов, живут под законом собственной совести.

М. Борисова

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Матфея, 4-я глава, стихи с 18-го по 23-й. Тут, с одной стороны, всё очень просто, но абсолютно непонятно зачем. Рассказ о том, как Спаситель призвал Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, и они последовали за ним. Дальше они уже увидели Иакова Зеведеева, и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем, отцом их, починявших свои сети, призвал их, и они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним«. Вот, собственно, и весь отрывок, и возникает вопрос: ну да, это важно для евангельского повествования, и мы узнаём, что Андрей был первозванный, всё это понятно. Непонятно только, каким образом это раскрывает смысл воскресного дня.

о. Николай

— Дело в том, что призыв Христов — это нечто совершенно особенное в жизни каждого человека. Допустим, обычные люди занимаются своим промыслом, но нужно понимать, что это были религиозные люди, которые знали пророчества мессианские, которые сами чаяли утехи Израилева, тем не менее, они занимались своим делом. Вот сейчас подойди к какому-нибудь рыбаку, который сидит и смотрит с надеждой на поплавок, и скажи ему: «Всё, бросай своё дело, пойдём за мной, будем литургию служить». Он скажет: «Батюшка, извините, что вы здесь делаете вообще? Вы мне всю рыбу распугаете». То есть нужно понимать, во-первых, силу призыва Христова, которая часто обращена к каждому из нас, а, с другой стороны, расположение сердца этих людей. Господь — сердцеведец. Сколько людей было в Израиле, но он избрал двенадцать, то есть он увидел в этих людях потенциал. Они же не сразу стали теми апостолами, которых мы знаем, которых видим на иконах. Это же первоначально были люди, которые хотели сесть справа и слева, как-то устроить, может быть, своё материальное состояние, они думали вложиться в какое-то классное предприятие, что вот Христос станет царём и они сразу, естественно, вырастут в социуме неимоверно. То есть у них какие-то свои были представления. И тот же самый Пётр, самый горячий из апостолов, который в первую очередь отвечал на все вопросы Христа, первый же и отрёкся от него трижды, как Господь его и предупредил. Поэтому нужно понимать путь, который пройдут апостолы вместе со Христом, и, в том числе, путь их нравственного развития, совершенствования, как они придут к своему подвигу апостольскому. И для нас важно, особенно в воскресный день, в очередной раз вспомнить о том, что события Воскресения Христова, люди, которые в этом участвовали, все прошли некий путь. И для нас, чтобы пройти этот путь и дойти до Христа, до Воскресения Христова, тоже необходимо некое преодоление. Нам тоже необходимо уйти от какого-то потребительского отношения, преодолеть какие-то сомнения, в чём-то разочароваться, где-то жестоко ошибиться, и только после этого, пройдя весь этот путь, прийти к Воскресшему Спасителю.

М. Борисова

— В это воскресенье мы ещё вспомним одного из первых учеников преподобного Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского. И на этой неделе, помимо воспоминаний о первых призванных Спасителем учениках в воскресном евангельском чтении, мы будем иметь повод 24 июня вспомнить ещё апостола Варфоломея и апостола Варнаву. Один был из числа двенадцати учеников Христовых, а другой, если можно так сказать, был однокашником будущего апостола Павла. Я думаю, что к ним в полной мере относятся все те слова, которые вы говорили о первых призванных апостолах. Что касается Кирилла Белозерского, то тут, мне кажется, удивительно всё, потому что у преподобного Сергия было достаточное количество учеников. Из них многие основали монастыри, память о которых дошла и до нас, многие причислены к лику святых. Но что касается Кирилла Белозерского, меня всегда в его житии поражало то, что, стремясь к аскетике, к уединению и к молитве, он первым делом в монастыре попадает на кухню и довольно долго несёт послушание, и хлеб печёт, и готовит. Но поразительно, что преподобный Сергий, когда приходил в этот монастырь, мог несколько часов просидеть на кухне и разговаривать с Кириллом. Я представляю себе чисто кинематографически эту картину, кадр: пришёл преподобный Сергий, пошёл на кухню и сидит. Вот это удивительно совершенно, что происходит, когда смотришь со стороны, как понять вот это общение со своим духовным отцом, со старцем? Общение не просто посидеть, чаю попить, поразговаривать о монашеской жизни с её трудностями, а ведь это та самая школа, которая потом привела его вместе с Ферапонтом в такие дебри, где Ферапонт не вынес, у него кризис случился. Он пришёл в такую чащу, где жить невозможно, и в результате получился монастырь уникальный, потому что при жизни преподобного Кирилла это был единственный монастырь на Святой Руси, где реально был воплощен идеал нестяжательства, он запрещал даже пожертвования на монастырь братии брать. Причём эта практика закончилась, как только он скончался. Вот удивительно, когда начинаешь снимать это своё «кино», когда читаешь и пытаешься увидеть это своими собственными глазами, получается, что мы чего-то сильно не понимаем в том, что такое святость.

о. Николай

— Когда мы читаем житие, нам кажется, что святость появляется в моменте. Родился ребёнок, он уже сразу святой, не вкушал в среду и в пятницу молоко материнское, сразу как-то всё у него получилось. Но, по правде, если не брать агиографическую литературу, а брать живые воспоминания, которые сохранились, допустим, мне очень нравятся дневниковые записи отца Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе», он там честно говорит, что у него живот болел, он был раздражительный, и пришла, что-то делала, а он на неё накричал, наругался. А потом он пишет: «мне так стыдно, что так себя повёл». Или пишет, наоборот, что у него тоже что-то болело, и он попросил послабления на пост и молоко пил, а потом переживал, что он это молоко или простоквашу съел. Потом он писал, как во время литургии плакал перед Чашей, ещё что-то. И вот стоит живой образ живого святого. И тот же самый Кирилл Белозерский, я вот прекрасно понимаю этот момент, когда ты приходишь в монастырь с какими-то чаяниями и думаешь, что сейчас я займусь монашеской жизнью, монашеским деланием, молитвой Иисусовой, а тебя — бац, отправляют на кухню чистить рыбу, мыть котлы и всё остальное. Знаете, у меня в жизни такое было, я учился в семинарии (кто не знает, это специальное место, где учат людей, желающих принять сан, учат на священников, хотя не все семинаристы потом становятся священниками) и там понятно, чему нас учили — библеистике, мы изучали Священное Писание, литургику, как как совершать богослужения, как исповедовать, как причащать, что-то научное, читали литературу, изучали, писали. И вот я совсем ещё молодой человек, Промыслом Божьим Господь меня привёл к священству, и отец Тихон посылает меня на приход. Я такой думаю: ну всё, вот я молодой священник, буду служить литургию, мне так и хотелось, я был вдохновлён этим, я очень люблю богослужения, и исповедовать, если разрешат через какое-то время и так далее. Я говорю: «Батюшка, а чем я буду заниматься?» И отец Тихон (Шевкунов), сейчас владыка Симферопольский и Крымский, говорит: «Как — чем? Всем!» И мне передали печать, ключи от сейфа, какой-то счёт, и всё, я стал старостой. То есть мне пришлось заниматься опалубкой, брусчаткой, сведением дебета с кредитом. Я вообще ни разу в жизни даже не думал, что близко буду этим заниматься, хозяйственная деятельность и я — это вещи, находящиеся в разных уголках вселенной. Вот как Господь промыслил, что именно через это тебе надо пройти, гордый молодой отец Николай, чтобы что-то в жизни понять. И вот это послушание духовному отцу, хотя у меня были мысли сказать: «Отец Тихон, я как бы на это не учился, как я там буду справляться?». А у отца Тихона до сих пор такой принцип, что, если ты не справляешься с какой-то работой, тебе нужно просто дать ещё одну. Это его кредо, он и к себе так относится и к нам, своим воспитанникам, тоже. И вот как преподобный Кирилл Белозерский общался с преподобным Сергеем Радонежским на кухне и внимал, и слушал, и перенял, в том числе, духовный опыт, вот я смею надеяться, что во многом, когда мы общались с владыкой Тихоном, особенно на ночных литургиях, он где-то раз в три месяца обязательно устраивал ночную литургию — только семинаристы, все молодые люди, которые желают в будущем стать священниками, и ректор, наш дорогой владыка отец Тихон. Приходили в том числе выпускники в священном сане и служили. И отец Тихон всегда говорил проповеди не такие, как обычно говорят священники людям, а он делился именно духовным опытом, который тебе понадобится в будущей пастырской жизни. Эти проповеди настолько трогали моё сердце, что пару раз даже вызывали слёзы. Мне кажется, это очень важное преемство духовное, я знаю, кто духовные наставники самого владыки Тихона, он общался с Псково-Печерскими старцами, в том числе с отцом Иоанном (Крестьянкиным), которого очень почитает. Он перенял какую-то духовную силу от них и стал дальше её передавать. То же самое произошло с учениками преподобного Сергия Радонежского, множество из которых стали святыми — и Никон Радонежский, и Кирилл Белозерский, и другие. Поэтому он не просто слушал речи своего духовного наставника — он их перенял, транслировал дальше и в чём-то даже усугубил, то есть не было такого нестяжания в Троице-Сергиевой лавре, которое сделал Кирилл Белозерский в своём монастыре. У него получилось реализовать свой особый подвиг, что-то своё собственное внести в эту яркую духовно-монашескую жизнь.

М. Борисова

— Так и получилось, что его монастырь практически стал таким же идеальным в представлении современников, как при преподобном Сергии была Троице-Сергиева Лавра. Невозможно, чтобы раз и навсегда одно место освятилось, независимо от того, какие люди в этих стенах оказываются, чтобы всё было на одном уровне без взлётов и падений. И получилось так, что Кирилло- Белозерский монастырь взял всё самое лучшее и стал развиваться дальше. На самом деле представить себе, что это такое, мы просто не сможем никогда, потому что современному человеку представить в те времена жить в лесу, даже по житиям видно, хотя агиография имеет свои законы, это достаточно легендарное повествование, когда он остался один в этой чаще, чего там только не было, и дерево он на себя уронил, и хотел очистить от бурелома какой-то участок под огород, в результате получился лесной пожар, от которого сам еле спасся. Когда читаешь, это одно, а вот если начинаешь представлять себе эту картинку, то ставишь себя в предлагаемые обстоятельства.

о. Николай

— Просто, когда говорим «пойти в лес», у нас ассоциации очень хорошие, потому что мы идём на шашлыки первомайские или грибы собирать, ещё что-нибудь такое. А когда мы читаем монашескую литературу, мы должны понимать, что это такой же подвиг, как у монахов-пустынников. Это те же самые Антоний Великий, Варсонофий Великий, Макарий Великий, египетские подвижники и все остальные. Они уходили в пустыню, потому что это было именно то место, где наиболее возможно было взять на себя сугубую аскезу, особый такой подвиг, и тем самым подтолкнуть свою духовную жизнь, потому что мы знаем, что у нас духовная жизнь идёт достаточно трудно, и нужны некие особые условия для того, чтобы она начала расти быстрее. Допустим, христианам Устав церковный дал Великий пост и другие посты, многодневные, однодневные, это особые условия, в которых мы можем что-то сделать, потому что в обычных условиях мы как будто назад отъезжаем, а не вперёд. И как уйти в пустыню в Египте в V веке, абсолютно таким же подвигом было уйти в лес, где нет у тебя никакой защиты, ни благ цивилизации, не было понятного будущего, потому что на рынке ты ничего не купишь, и всё приходилось там добывать собственными руками. Потом, извините, холод, дикие звери, если это Сибирь, то мошка, это страшное испытание. Вот как в Египте дневной зной, когда человек умирал от жары страшной, вот такая же история была в Сибири с холодом или с этой мошкарой, которая летом просто истязала бедных монахов, не давала им возможности, какие только способы они не изобретали, это всё сбросить.

М. Борисова

— На самом деле это смертельно опасно, потому что из воспоминаний о Соловецком лагере, уже не монастыре, а лагере времён советской власти, там была казнь, когда «ставили на комарика», то есть оставляли на милость комаров, и человек погибал.

о. Николай

— Страшная такая смерть была, истязание такое, и есть несколько мучеников, которые таким способом погибли. Поэтому нужно понимать, когда человек уходил в лес — это выход из социума, из общественного пространства, как принято сейчас и модно говорить, из зоны комфорта, и вход в особые тяжёлые условия, которые могут помочь приобрести некие особые духовные дарования. Это, знаете, как спортсмены, когда тренируются, я вот недавно ходил в зал, и там подтягивается человек и вешает на ноги утяжелители специальные. Я поначалу не понял, что это такое он вешает. А это специально для того, чтобы был лучший эффект, чтобы быстрее накачивались мышцы. Или люди в спортивные лагеря ездят, где у них тренировка не как у нас, один раз в неделю или в месяц, а каждый день. Вот примерно то же самое делали эти подвижники. Недаром «аскет», «аскетос» — это греческое слово, обозначающее спортсмена. То есть это атлеты, которые готовились к Олимпийским играм, и им приходилось налагать на себя очень тяжёлые ограничения для того, чтобы достигнуть каких-то результатов, они и в еде ограничивали себя, в выпивке, занимались, тренировались. Вот то же самое делали, но в духовном плане, эти святые подвижники, в том числе Кирилл Белозерский.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья! Продолжаем нашу программу «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смыслах и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. У микрофона Марина Борисова и клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве, священник Николай Конюхов. 23 июня у нас будет День памяти святых, про которых, рискну предположить, очень многие либо прочно забыли, либо вообще никогда не знали. А в свое время в Русской Православной Церкви, по крайней мере, несколько десятилетий назад это были очень популярные, если можно так выразиться, про святых, люди — это святые мученики Александр и Антонина. Почему, мне кажется, эта пара святых очень важна для нас: она какой-то другой ракурс открывает во взгляде на то, что такое подвиг во имя Христа. Там есть, о чем подумать, потому что это времена, когда только-только был подписан Миланский эдикт, закон приняли в трех чтениях, президент подписал, а еще никто не понял, как им оперировать, что с ним делать. И продолжались гонения местные, пускай не инициированные императором, но по инерции, там, где продолжали относиться к христианам плохо. Вот в такую ситуацию попала девушка-христианка Антонина, и когда начались пытки, ее сначала хорошо побили, потом бросили в темницу, потом решили девушку просто отдать солдатам. И в момент, когда ее решили отдать солдатам, вызывается один из них, чтобы быть первым, но вместо того, чтобы быть этим первым, он ее спасает, укрывает и дает ей возможность уйти и, естественно, сам попадает под раздачу, как сейчас говорят, потому что — ну, а где присяга, а где выполнение приказа? И, узнав, что он практически занял ее место, она возвращается, и их казнят обоих, причем казнят чудовищно, как это вообще было принято в те века. Когда ты читаешь о том, как казнили мучеников, кажется, что люди сумасшедшие или начитались каких-то извращенных книжек. Но я так понимаю, что отношение к смерти и к умерщвлению в каждой культуре, в каждую эпоху настолько индивидуально, что из другого времени и из другого места невозможно на это смотреть, объяснить это невозможно, что, собственно, относится и к нашей русской истории, потому что есть там такие эпизоды, от которых просто оторопь берет и объяснений этому нет. В этой истории Александра и Антонины для меня всегда было вопросом: ну как, ведь они оба — мученики Христа ради, но он ее спасал, то есть его жертва очевидна, она понятна, и мотивы, и результат. Но зачем она вернулась? Вот в чём здесь взаимодействие этих двух разнонаправленных векторов святости, что это?

о. Николай

— Святость — это когда человек хочет быть похожим на Бога. Дело в том, что мы святым называем только Господа в полном смысле этого слова, святой, то есть безгрешный, святой, то есть совершенный, где нет никакой тени, ничего связанного со злом. Но мы знаем, что люди не бывают в полной мере святыми, все повреждены, все поломаны, на всех нас лежит печать первородного греха, и святые ошибались и совершали в жизни поступки, о которых потом жалели, вот мы апостола Петра сегодня вспоминали с его предательством. Поэтому святой — это тот, кто старается, хочет быть похожим на Бога, к чему Господь нас, собственно, и призвал. Он образ свой дал нам в базовой комплектации, а вот подобия нам нужно достигать всю жизнь, и святые — это те люди, у которых получилось, которые смогли в своей жизни реализовать тот потенциал, который Господь даёт каждому христианину. Он призвал нас, говоря: «Будьте совершенны как Отец ваш Небесный совершенен есть». И мы все, имея такой высокий образец, такой высокий идеал, к нему стремимся. Все реализуют его по-разному, есть святители, великие учителя Церкви, есть преподобные, подвязавшиеся в пещерах или в лесах, есть благоверные князи и княгини и так далее. А есть мученики — это люди, которые отстаивали свои принципы ценой крови, самая высокая цена, которую может человек заплатить — это жизнь, это тот дар, который Господь дал каждому из нас. Они считали, что нравственная ценность и христианские ценности выше, чем цена жизни, и готовы были пойти на то, что их убьют, но они не поступятся своими принципами. Александр поступил благородно даже со светской точки зрения, но он руководствовался не какими-то светскими принципами и не тем, что эта девушка потом станет его женой в благодарность. Он действовал ситуативно, исходя из своих принципов христианских, чтобы её спасти.

М. Борисова

— Но получается, что его жертва была напрасной, то есть она как бы возвращает ему.

о. Николай

— Дело не в этом. Дело в том, что каждый человек отвечает только за себя. Понятно, что муж несёт ответственность за жену и за детей, но в плане спасения, в плане личного нашего нравственного общения с Богом каждый несёт сам ответственность. Поэтому Александр сделал свою часть, он поступил по-христиански в том, что касалось его, а Антонина решила, что не хочет прятаться, не хочет жить в страхе, что за ней придут. И узнав о благородстве Александра, может быть, у неё возникли чувства благодарности к нему, что он сейчас будет один там мучиться и она решила принять подвиг исповедничества. Мы же знаем, что многие христиане сами приходили и заявляли о своей вере, то есть это была такая перчатка, брошенная в лицо этому репрессивному аппарату, который думал, что через страх получится сломать христиан, лишить их веры, что страх победит веру. Оказалось, что наоборот, вера побеждает страх, она отменяет его, мы вас не боимся, и это же самое ужасное, потому что эти люди питаются страхами. Вот вы говорили про страшные муки, про какие-то нечеловеческие, садистские казни, это тоже связано с тем, что люди были глубоко трусливые, раз они беззащитного человека не на поле боя, не в каком-то честном сражении... Ну победи этого Александра в честном бою — нет, схватят, сдерут одежду, отберут оружие и над беззащитным десять мужиков крепких начнут издеваться, то есть это трусость. А там, где христианство, вот эта беззащитная девушка показывает настоящее мужество, и позор для тех воинов, которые вдесятером валятся на одного. Это истина, которую невозможно спрятать, это тот город, который стоит наверху горы, это тот светильник, который ставят на подсвечник, и он светит всем, это то, что невозможно спрятать и укрыть — это вера, которая побеждает страх и прогоняет его, и это невозможно не заметить.

М. Борисова

— Вообще в этих удивительных историях древних мучеников много загадочного для современного человека. Я могу отойти в сторону в изумлении, но я никогда не смогу понять подвига Софии. Ну три девочки маленькие, ну как на это может просто даже смотреть мать, а уж благословлять на это детей своих — это барьер, который невозможно умозрительно пройти, вот прочитать, как-то запомнить, увидеть икону, помолиться можно, понять нельзя совершенно.

о. Николай

— Ну а когда мы пытаемся понять Авраама, который вёл своего сына на жертвоприношение в виде жертвы по повелению Божию, тоже непонятно, и многие люди возмущаются. Мы же прошли очень большой этап со времён того, как Господь создал людей. Мы, когда пытаемся понять людей времён Авраама, Исаака и Иакова, времён Христа, должны делать скидку, что мы сейчас мыслим по-другому, мы прошли определённый путь нравственного развития, у нас и общество в целом стало по-другому относиться ко многим вещам, и ценность человеческой жизни сейчас высокая, а в древности человек родил десять детей: пятеро умерло, пятеро осталось, это была норма. Жизнь человека часто вообще ничего не значила, особенно, если он не из благородных, а из простых. Кто будет переживать о том, что какой-то раб там умер, его придавило, не придавило, даже хозяин, может, и скорбеть-то особо не будет, только из-за того, что он потерял какие-то деньги. Поэтому тогда отношение было к смерти другое, и люди, в большей своей массе, были именно религиозного сознания. А для религиозного сознания жизнь — это не последняя ценность, последняя ценность — это вечная жизнь. Поэтому для той же Софии, для её девочек это было как-то понятно, очевидно. Когда мы своими мозгами 21 века, прошли определенный путь, у нас поменялись какие-то вещи, раньше, к сожалению, мир был жесток, и что воспринималось как обыденность, сейчас совершенно по-другому воспринимается, и жизнь отдельного человека, отдельного ребёнка для нас, для людей в общественном пространстве значит очень многое. Поэтому с нашей колокольни попытаться это понять не получится. Нужно понимать контекст исторический, религиозный, контекст социальных отношений в те времена. Но для нас это, в первую очередь, именно свидетельство подвига. Сейчас нет такого, что нас могут убить за веру, прямо сейчас, но времена меняются достаточно быстро, допустим, где-то в Сирии были христиане, которых убивали как раз за то, что они верят в Иисуса Христа, даже в 21 веке. Для нас это пример мужества, пример последовательности в вере. Мы иногда не можем показать последовательность в вере на гораздо меньших примерах, в каких-то бытовых вещах. Тут даже не нужно думать о мученичестве, тут нужно начать с того, чтобы не стесняться своей веры, не стесняться носить крест, не стесняться перед храмом встать, перекреститься и так далее. Когда тебя спрашивают: «А ты что, верующий, что ли?», чтобы люди не отводили глаза, делая вид, что стыдно им говорить об этом.

М. Борисова

— 27 июня у нас будет повод вспомнить и подумать об общелюбимом месте для всех, кто там был и кто не был, это Собор Дивеевских святых. Никому не нужно объяснять, кто такой преподобный Серафим Саровский, и тем более не нужно объяснять, что такое Дивеево, что такое Саров, и какое значение для нас всех имеет то, как вообще это всё появилось. Это то же самое, что представить какую-то новую святыню, появившуюся во время, скажем, 40-х или 50-х годов. Возобновление старых монастырей мы можем себе представить, а вот то, что появляется такой Серафим Саровский в тех условиях, а в общем-то, если как следует поразмыслить, ХVIII век в этом плане для монахов мало чем отличался от ХХ века, только, что их не ссылали и в тюрьму не сажали. А так-то монастыри ещё Петром Первым были объявлены гангреной и всё, что можно было сделать за ХVIII век, чтобы монастырей в России не было или их было минимальное количество, наши православные властители сделали и считали, что это вполне отвечает интересам государства. И вот в этих самых условиях появляется, как в своё время преподобный Сергий, как ниоткуда, вот не было-не было, и вдруг. И то же самое с Серафимом Саровским, с его личным подвигом и с теми трудами, которые он положил на то, чтобы две сначала монашеские женские общины создать, воспитать, объединить и оставить нам, и не только нам, я надеюсь. Но помимо тех святых, про которых мы читаем в Серафимо-Дивеевской летописи, у нас есть ещё Дивеевские святые, которых нам оставил ХХ век. Прежде всего, конечно, святитель Серафим Чичагов, который, собственно, и сделал всё возможное, чтобы преподобный Серафим был канонизирован и оставил летопись монастырскую нам, и в 1937 году закончил свою жизнь на Бутовском полигоне под Москвой. Таких людей, связанных с этой обителью, в ХХ веке было не один, были монахини, которые могли оказаться расстрелянными за то, что они скрывали какого-нибудь, с точки зрения красноармейцев, дезертира. Просто вот поймали, расстреляли и не разобрались. Могли быть люди, которых обвиняли, что они в каких-то антисоветских, контрреволюционных, монашеских организациях состоят. Я, когда читаю вот эти формулировки, не знаю, то ли плакать, то ли смеяться, невозможно это всерьёз воспринимать, а как это воспринимать по-другому, если люди заплатили своей жизнью?

о. Николай

— Мы вспомнили священномученика Серафима Чичагова, а с Дивеевским монастырём был связан ещё один священномученик — Серафим Звездинский, епископ Дмитровский, который тоже какое-то время жил в Дивеевской обители, там очень тёплые воспоминания о нем сохранились, монахи его очень любили. И вот когда владыку Серафима ссылали, он только около трех лет был на кафедре, потом всё время был в ссылках, на допросах и всё остальное. В Ишиме в 1937 году его приговорили к расстрелу с формулировкой: «контрреволюционная деятельность и в связи с тем, что среди людей слыл за святого». Буквально человек расстреливают за то, что он святой. Я, когда изучал его расстрельное дело, для меня это было таким моментом истины, потому что, когда нет аргументов словесных, жизненных для того, чтобы противопоставить силе проповеди вот этих людей, силе мысли, силе веры и любви новомучеников, то противопоставляли просто грубую физическую силу и находили любой повод для того, чтобы зацепиться — ложные доносы, причем подчас доносы самих прихожан. Находились среди прихожан люди неблагонадежные, неблагонравные, которые предавали своих священников, владык или других мирян, писали на них доносы, а у некоторых эти доносы выбивали под пытками. Отец Иоанн (Крестьянкин) вспоминал, что его «заложил» собственный сослужитель, с которым он вместе около Престола Божьего стоял. И потом на очной ставке, когда отцу Иоанну переломали все пальцы, вызвали этого то ли дьякона, то ли священника, и отец Иоанн побежал к нему, чтобы его обнять, потому что увидел знакомое лицо, а тот человек упал в обморок. Вот как непросто в те времена было сохранить верность, действительно во времена гонений всё проявляется, худшие и лучшие качества. А Серафимо-Дивеевский монастырь сохранил ту духовную традицию, которую в своё время матушка Досифея передала своему ученику Серафиму Саровскому, а он потом учредил монашескую общину, начиная с Александры Дивеевской, Елены Дивеевской, потом Параскевы сестры и все остальные пошли. Мне так нравится, когда ты приезжаешь в Дивеево, там храм и внизу лежат эти три монахини, и к ним уже монахини XXI века постоянно приходят за благословением, постоянно просят у них какого-то совета, помощи. Эта традиция не прерывается, даже в советское время насколько пытались прервать и в Оптиной пустыни, и в Серафимо-Дивеевской обители, и в других святых обителях, в Псково-Печерском монастыре. Прервать традицию очень важно с точки зрения злонамерения, с точки зрения дьявольской хитрости, понимая, что вот эти ниточки объединяют людей на протяжении столетий и на то, чтобы их разорвать, очень много сил было брошено. Но Промыслом Божьим и трудами вот этих подвижников не получилось ничего. Священномученик Серафим (Чичагов) зафиксировал эту традицию, причём не только на бумаге, в летописи, но и в своих учениках и ученицах, через своё общение. И когда сейчас приезжаешь в «Дивеевку» (я так с любовью говорю, потому что у меня оттуда супруга, мы между собой так называем), там это всё, конечно, очень сильно ощущается, и как бы не пытались бороться в своё время с тем, чтобы прервать эту духовную традицию, с тем, чтобы этого святого места не было, чтобы люди туда не приезжали, ничего не получилось. Это как фарисеи Христу говорят: «Запрети этим отрокам кричать» (они кричали: «Осанна! Осанна!»), а Христос говорит: «Если они умолкнут, то камни возопиют». И, кстати, получалось часто, что вот разрушили какую-то обитель, какой-то монастырь, Дивеевский монастырь тоже был частично разрушен, и камни этого святого места всё равно вопили и свидетельствовали о том, что здесь происходило.

М. Борисова

— Но самое удивительное, что во времена полного запустения, когда не только монастыря, а вообще уже ничего не было, я имею в виду 70-80-е годы, и это закрытая территория, то есть, если тебя без пропуска поймают, ты будешь долго в милиции объяснять, каким образом ты туда попал, и доказывать, что ты не шпион. Но народ-то туда ездил, и у меня сохранилась тетрадка, в которой подробно написано, каким образом, минуя КПП, пробраться туда, где камень, где молился преподобный Серафим, подробно описаны все партизанские тропы, то есть даже тогда, когда там ничего, казалось бы, не было, там всё равно оставалась благодать. То же самое писали в воспоминаниях люди, когда разгоняли монахинь из разных монастырей, они старались всё-таки поселиться поблизости друг от друга. Вот такая стихийная колония монахинь из разных монастырей была под Тулой, и в воспоминаниях об этом житье-бытье многие пишут, что дивеевские были особенные, они выделялись даже на фоне насельниц других монастырей, то есть они были отмечены благодатью этого места и молитвами преподобных Дивеевских.

о. Николай

— Да, это действительно так, и имеет смысл тоже обратиться вот к этим святым, в земле Дивеевской просиявшим, чтобы нам приобрести самое главное, чему учил преподобный Серафим Саровский, и почему к нему толпами стекались люди: он учил любви, главная заповедь, которую нам поручил Христос, и эта любовь исходила от батюшки Серафима, она до сих пор исходит, люди приходят, греются в лучах этой любви. И если у нас не получается быть такими кострами, как преподобный Серафим, а переводится Серафим — «пламенеющий», то хоть маленькими лампадочками быть, которые согреют хотя бы одного человека, это будет уже очень здорово.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. Вы слушали программу «Седмица», с вами были Марина Борисова и клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве, священник Николай Конюхов. Слушайте нас каждую субботу, поститесь постом приятным. До свидания!

о. Николай

— До свидания!

---

Все выпуски программы Седмица

• «11-е воскресенье по Пятидесятнице». Священник Николай Конюхов
• «10-е воскресенье по Пятидесятнице». Священник Николай Конюхов
• «9-е воскресенье по Пятидесятнице». Прот. Федор Бородин