«Патриарх Сергий (Страгородский)». Глеб Елисеев

Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.

Разговор шел о жизни и служении Патриарха Сергия (Страгородского) в первой половине XX-го века — в одни из самых сложных лет для Русской Православной Церкви.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы поговорим об одной из величайших фигур в истории Русской Православной Церкви ХХ столетия — это патриарх Сергий (Страгородский), в патриаршем кресле он провёл менее года, однако до этого достаточно долго де-факто управлял Церковью и во времена горестные, и во времена, когда ей дали глоток свежего воздуха, в разные времена. О нём очень много спорят и даже с лёгкой руки его недоброжелателей появился термин «сергианство» за слишком плотное, слишком ангажированное сотрудничество Церкви со светской властью. Насколько этот термин адекватен или, может быть, стоит уже подойти к тому, чтобы отказаться от него, мы сегодня и поговорим. Итак, судьба Патриарха Сергия. И сегодня нам освещает эту фигуру кандидат исторических наук, член редколлегии научного ежегодника «Историческое обозрение» Глеб Анатольевич Елисеев. Здравствуйте!

Г. Елисеев

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Ну что ж, вместо визитной карточки я несколько слов сказал. Патриарх — человек, который в какой-то степени дождался, в какой-то степени добился того, чтобы Церковь перешла из времён разгрома и унижения во времена, когда она могла бедно, но всё-таки относительно нормально жить, и вместе с тем человек, на которого сыплются обвинения с разных сторон. Начнём от истока его жизни. Он родился, помнится, в Нижегородской губернии?

Г. Елисеев

— Да, он родился в Арзамасе. Причём род Страгородских, где родился Иван Николаевич Страгородский в миру, впоследствии Патриарх Сергий, — это очень старый священнический род, в котором очень много священников и белых, и даже представителей чёрного духовенства. Один из наиболее известных предков будущего патриарха — это архимандрит Спасо-Андроникова монастыря конца XVIII века Сильвестр (Страгородский). При этом тонкость заключается в том, что на самом деле будущий патриарх принадлежал не к основной линии рода, а фамилию «Страгородский» получил его дед Дмитрий Журавлёв, когда он остался сиротой и его вместе с братом усыновила двоюродная тётка. Вот после этого и возникла как бы малая линия Страгородских, к которой принадлежал сам дед Иван Дмитриевич, потом отец Ивана Николаевича Николай Иванович и сам будущий патриарх. Все они были священниками, это была священническая семья Нижегородской губернии, сначала в деревнях, а потом в Арзамасе. Отец Ивана Николаевича, Николай Иванович был вдовый священник, он очень быстро овдовел, остались у него двое детей: старшая сестра будущего патриарха Александра и сын Иван, и он был приходящим священником в Алексеевском женском Арзамасском монастыре.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, на первых этапах сложилась судьба будущего патриарха относительно обычно, то есть он получал образование в семинарии, в академии, и изначально только одно говорило о том, что у него может быть возможность высокой духовной карьеры: он показал себя очень восприимчивым к знанию, очень трудолюбивым, и показал, что накопленный им интеллектуальный багаж, безусловно, превосходит багаж среднего учащегося. В своих интеллектуальных возможностях, в своем умении общаться с людьми, — а для представителей духовенства это исключительно важно, — он также показал большие способности. Родился он в 1867 году и, несмотря на все эти способности, какие-то возможности для возвышения появились на рубеже XIX–XX веков, когда ему было уже за тридцать.

Г. Елисеев

— На самом деле для Синодального периода Русской Православной Церкви это очень неплохая карьера. Это карьера, которая идёт достаточно быстро и бойко. При условии, что нормой рукоположения для священника и назначения на приход было тридцать лет, в основном в таком возрасте, то у Ивана Николаевича шло достаточно быстро выстраивание его карьерного роста. В основном, благодаря тому, что он не стал представителем белого духовенства, как надеялся его отец, что он отучится, вернётся в Арзамас и продолжит также путь белых священников, как и его прадед, как его дед, как его отец. Нет, в 1890 году, закончив третий курс обучения, Иван посетил Валаам и там целое лето он проработал в местной канцелярии монастыря, при этом был послушником, и после этого у него случился духовный перелом, он стал раздумывать об избрании монашеского пути, тем более, что у него был очень хороший духовный настоятель, инспектор Петроградской духовной академии, будущий митрополит Антоний (Храповицкий). А среди его старших друзей будет будущий патриарх номер один — Тихон (Беллавин), они были знакомы ещё со времён обучения в Петроградской духовной академии. И вот после пребывания на Валааме у него происходит духовный перелом, причём огромное количество его друзей, которые рассчитывали, что Иван Николаевич будет таким же белым священником, как и они, его активно отговаривали и даже пожаловались его отцу, но отец приехал, переговорил с ним и благословил на то, чтобы его сын пошёл по пути чёрного монашествующего священства. Он очень быстро становится иеродиаконом, потом иеромонахом, то есть служащим священником.

Д. Володихин

— Ну что же, достаточно быстро для этого человека стала обычным делом служба миссионерская: его отправили на Дальний Восток, он служил какое-то время в Японии.

Г. Елисеев

— Даже не то что отправили, там был вариант выбора двух возможных путей. Начальство академии предполагало, что, в этот момент уже иеромонах Сергий станет доцентом на одной из кафедр, в первую очередь ему предлагали кафедру догматического богословия, но он сказал, что хочет попробовать себя в миссионерской деятельности и специально выбрал одну из наиболее сложных в этом плане стран, он отправился в Японию.

Д. Володихин

— Незадолго до Русско-японской войны отметим. За несколько лет.

Г. Елисеев

— В мае 1890 года он прибыл в Японию, встретился со святителем Николаем Японским (Касаткиным), которому стал активным сподвижником на несколько лет, по сути дела, на целое десятилетие, но с перерывами. Он служил сначала в Осаке, потом в Киото, а потом даже преподавал догматическое богословие в Токийской семинарии.

Д. Володихин

— Но впоследствии всё-таки его опять забрали в Санкт-Петербург и там он унаследовал Санкт-Петербургскую духовную академию и какое-то время в ней ректорствовал.

Г. Елисеев

— Да, это произошло уже позже, у него было несколько, как бы сейчас сказали, заграничных командировок, он служил в посольской церкви в Афинах, потом на какое-то время вернулся опять в Японию...

Д. Володихин

— Даже был судовым священником на крейсере «Память Азова».

Г. Елисеев

— Не очень долгое время, но, тем не менее, успел совершить плавание в Гонконг и ознакомиться с тем, как работает православная миссия в Китае. Но вот в 1901 году он уже был назначен главой Санкт-Петербургской духовной академии и одновременно был назначен викарным архиереем Петроградского митрополита, стал епископом Ямбургским.

Д. Володихин

— На несколько лет показал фантастическую работоспособность и выяснилось, что вот этот относительно молодой по церковным меркам человек обладает колоссальной энергией, чудовищной работоспособностью и при этом достаточно тактичным отношением к людям.

Г. Алексеев

— Да, его любили студенты. И одновременно очень любопытный эпизод, связанный именно с организацией, как бы мы сейчас сказали, внеклассного образования, помог, в тот момент уже епископу Сергию, стать во главе очень любопытного мероприятия. Он организовывал студентам еженедельные вечерние собрания по пятницам, в ходе которых они читали разные рефераты, которые выходили за пределы чисто академического образования, они касались каких-то актуальных вопросов духовного развития не только церковного, но и светского, каких-то событий в культурной жизни, и слух об этом распространился широко. И когда петербургская интеллигенция добилась открытия в 1901 году религиозно-философских собраний, где было предложено представителям интеллигенции общаться с представителями Церкви, у местного руководства даже не было сомнений в том, кого назначить, они назначили епископа Сергия во главе этих собраний.

Д. Володихин

— Ты специалист, вот и давай.

Г. Елисеев

— У тебя получается, ты никого не обижаешь, студенты только радуются, студенты тебя любят и с интеллигентами ты договоришься. И он действительно договаривался, та форма, в которой он проводил религиозно-философские собрания, у всех мемуаристов вызывает только глубокое уважение: он никогда не пытался давить, никогда не пытался призывать к церковному авторитету. Самые возмутительные доклады, вроде известного доклада Василия Васильевича Розанова «О Сладчайшем Иисусе и плодах мира», он выслушивал спокойно и возражал, опять же, очень спокойным тоном, говоря: «ну, наверное, я не всё расслышал». Дело в том, что, возвращаясь из Японии со второй командировки, он застудил ухо, под конец жизни был несколько глуховат и активно этим пользовался. Вот если что-то будущий патриарх не хотел слышать, то он и не слышал, поэтому самые возмутительные вещи он «не слышал» и говорил только на те темы, которые были общие, в рамках которых можно было найти предмет для общего разговора.

Д. Володихин

— Он был духовным председателем этого собрания на 22-х семинарах, потом всё-таки Церковь сочла, что оно слишком далеко выходит за рамки церковной этики.

Г. Елисеев

— Ну, не вся Церковь. Лично обер-прокурор Константин Петрович Победоносцев закрыл.

Д. Володихин

— Уже старенький совсем.

Г. Елисеев

— Но еще в силах и во влиянии.

Д. Володихин

— Вот он закрывает всё это, причём владыке Сергию не влетело за вольномыслие, скорее, даже напротив, увидели, что этот человек имеет перспективу общения с интеллигенцией и дали ему повышение, он сделался архиепископом Финляндским и Выборгским.

Г. Елисеев

— Да, правда, это было относительное повышение. Дело в том, что в тот момент Финляндская и Выборгская епархия, конечно, близко к столичной находится, но православная община там не очень большая. Там с остротой стоит проблема взаимоотношения с коренным лютеранским населением. Очень большая проблема противостояния активной прозелитической работе лютеранских пасторов, особенно на севере Финляндии, это вообще зона листодианства, то есть такой крайней финской версии протестантизма. Плюс к тому финны активно начинают работать в этот момент прозелитически против карелов, которые преимущественно православные, и здесь перед Сергием стояла большая задача прекращения вот этого откровенного прозелитизма и лютеранской пропаганды, то есть задач было много, а народу не так.

Д. Володихин

— Это, в общем, логика-то нормальная: «владыка, ты еще не стар, вот и потрудись». Ему даже сорока лет не было, когда его поставили на архиепископскую кафедру, и он вполне справлялся. Ну что ж, дорогие радиослушатели, мы миновали наиболее спокойный, счастливый, плодотворный, наверное, возраст в судьбе святителя Сергия, сейчас мы с вами окунёмся в период его жизни гораздо более беспокойный, но и давший ему проявить себя в полной мере, как пастыря.

Д. Володихин

— Я напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях Глеб Анатольевич Елисеев, кандидат исторических наук, специалист по истории Русской Православной Церкви конца XIX—ХХ столетий, и мы разговариваем о судьбе святителя Сергия (Страгородского). А теперь, дорогие радиослушатели, мне хотелось бы перейти к событиям грозным. Дело в том, что незадолго до 1917 года архиепископ Сергий продвинулся достаточно высоко в иерархии Русской Православной Церкви, 1917 год он пережил, не покидая Синода, и на него смотрели как на одну из самых деятельных фигур в Русской Церкви.

Г. Елисеев

— Так оно и было. В 1917 году в определённый период перехода между старым составом Синода, который полностью был разогнан обер-прокурором Временного правительства князем Львовым, за исключением только одного Сергия, и уже избранием по новым правилам нового состава Священного Синода, Сергий какое-то время де-факто руководил деятельностью всей синодальной машины. Князь Львов очень плохо с этим справлялся, он действительно мало ориентировался в этой проблематике, и Сергий брал на себя огромное количество задач для того, чтобы верховное управление Русской Православной Церкви всё-таки не остановилось в период между мартом и апрелем 1917 года.

Д. Володихин

— Ну, князь Львов — человек, который вообще довольно слабо понимал Церковь и скорее имел своей целью некое разрушительное на неё воздействие. Владыку Сергия он оставил, очевидно, в душе своей полагая, что должен же хоть кто-то работать, понимая прекрасно, что сам работать здесь не станет, и во главе структуры должен быть человек, который ответственно подходит к административному процессу.

Г. Елисеев

— Совершенно верно, тем более, что предыдущая деятельность Сергия и на посту архиепископа Финляндского, и на посту члена Святейшего Синода длилась достаточно давно и высоко ценилась. У Сергия было множество наград, он был, например, награждён орденом князя Владимира двух степеней, а в 1915 году — орденом Александра Невского, именно за успешную работу в сферах чисто синодальных. Например, в рамках диалога с другими православными церквями и в рамках миссионерской деятельности, он был членом миссионерской комиссии.

Д. Володихин

— А орден Святого благоверного князя Александра Невского один из высших в империи, входит в число высших орденов, получить его можно только за необыкновенно весомые заслуги.

Г. Елисеев

— Да, это при условии, что говорить, что здесь был некий фаворитизм, достаточно сложно, потому что отношения с императорской фамилией у Сергия были достаточно сложные, его недолюбливала императрица, говорила, что «я не люблю Сергия Финляндского» и ставила часто вопрос о перемещении его на какую-то другую кафедру, шёл разговор вплоть до экзархата Грузинского.

Д. Володихин

— Ну, так или иначе, все эти вещи, связанные с царственной фамилией, герой нашего сегодняшнего разговора пережил, никак не пострадал и наоборот, в 1917 году наступила новая ступень в его архиерейском служении — он получил сан митрополита.

Г. Елисеев

— Да, он получил сан митрополита, до этого став архиепископом Владимирским и Шуйским, причём не по назначению, а по избранию: уже действуют новые законы, новые власти, в том числе и в церковной области, архиереев на местах начинают избирать собрания местных клириков и мирян. И вот Сергия практически единодушно выбирают в старой, на тот момент богатой, влиятельной, с большим количеством православного населения епархии, коей была Владимирская. Он становится одним из заметнейших иерархов Русской Православной Церкви и избирается в том числе и на начавшийся Собор Русской Православной Церкви, которая должна была с лета 1917 года полностью пересмотреть свои организационные устройства. Кстати, сам Сергий давно готовился к этому действу, он был членом предсоборного совещания ещё в период первой русской революции и впоследствии писал целый ряд проектов, касающихся соборного совещания. Вот на Соборе он и выдвигался изначально в патриархи.

Д. Володихин

— И даже получил очень хорошие результаты голосования. Очевидно, он был известен тем, что активно хорош как администратор, ничего не упускает, готов работать день и ночь, никого не оскорбляет, никаких скандалов вокруг его имени никогда не было, это был очень достойный человек как священник и как архиерей.

Г. Елисеев

— Да, но здесь на выборах и старший учитель Антоний, и старший друг Тихон всё-таки Сергия обошли, зато почти единодушно он был избран впоследствии в состав Синода, там даже никаких возражений не было, было единодушное голосование, что он обязательно в его состав входит.

Д. Володихин

— Ну что ж, ему предстояли тяжёлые времена, годы Гражданской войны он пережил в своей митрополии, а в начале 20-х годов начались искушения. В Русской Православной Церкви с разной силой проявилось движение обновленчества, само по себе обсуждение таких вопросов на лоне православной веры совершенно не страшно, но страшно то, что оно подпитывалось усилиями советской власти, направленной к тому, чтобы торпедировать Церковь как институт.

Г. Елисеев

— Совершенно верно, и здесь происходит один из достаточно странных эпизодов биографии, в тот момент уже митрополита Сергия, — это признание в момент ареста Патриарха Тихона им в качестве высшего церковного руководства обновленческого высшего церковного управления, которое было создано из представителей обновленческого духовенства. Но надо учитывать, что Сергий по своим взглядам, даже дореволюционным, был склонен к идеям реформ, достаточно глубоким реформам внутри Русской Православной Церкви, и вначале он надеялся, что обновленчество продолжит курс, которым шёл Собор 1917-1918 годов.

Д. Володихин

— То есть, дорогие радиослушатели, у обновленчества могло быть несколько маршрутов, несколько судеб. Оно могло быть просто-напросто гримасой в истории Русской Церкви, оно могло пойти путём полезным, то есть какого-то медленного, постепенного, основательно продуманного изменения некоторых сторон жизни Церкви, которые действительно требовали осмысления и изменения. И оно могло стать тем, чем стало — своего рода социальным кулаком, который советская власть привинчивала к своей руке, когда надо было ударить Церковь.

Г. Елисеев

— Да, как только митрополит Сергий столкнулся с реальными делами и с программными документами обновленчества, то разочаровался в нём категорически. Он выступил с достаточно известным посланием, обращённым к Высшему церковному правлению, поддержанным верующими, как клириками, так и мирянами, в котором сказал, что Высшее церковное управление выходит за всякие рамки в своих идеях реформирования, выдвигает идеи, которые он не может принять в принципе, вроде попытки снятия анафемы с Льва Николаевича Толстого, потому что это человек, который высказывал откровенно антихристианские идеи. Ну и целый ряд других программных действий, вроде предложения женатого епископата, митрополит Сергий не мог принять категорически, во всяком случае, пока это не одобрит собор Русской Православной Церкви, полноценный Собор, в котором участвуют свободно все его представители.

Д. Володихин

— Чего, напомним, никогда не было ни в те годы, ни сейчас.

Г. Елисеев

— Ну давайте про сейчас мы говорить не будем, а всё-таки в те годы, действительно, возможностей для этого не было уже никаких. С одной стороны, существовало болезненное явление обновленчества, которое представляло из себя множество конфликтующих, грызущихся между собой групп, парализованная Церковь, потому что был арестован её Предстоятель, Патриарх Тихон, и существовала откровенная политика давления со стороны коммунистических властей, которые ставили своей задачей ликвидацию Церкви как таковой. Там даже не стояло вопроса о создании управляемой Церкви, а именно о ликвидации, неслучайно этим вопросом занималось учреждение с очень говорящим названием: «Ликвидационная комиссия».

Д. Володихин

— Но так или иначе, святитель Сергий прошёл через чин публичного покаяния, был прощён Патриархом Тихоном и воссоединился с канонической Церковью, этот эпизод в его судьбе прошёл как своего рода искушение и преодоление искушения.

Г. Елисеев

— Совершенно верно, причём патриарх отнёсся к нему максимально доброжелательно, единственные слова укоризны, которые звучали: «Ну, многие от меня отходят, но тебе-то не стоило». После этого было торжественное покаяние митрополита Сергия, которого, естественно, вернули в прежнем чине в состав патриаршей Православной Церкви.

Д. Володихин

— Надо сказать, что Патриарху Тихону нужны были люди, которые могли работать, могли противостоять накатывающим волнам репрессий, гонений. Другая проблема состояла в том, что очень сложно было сохранить традиционную иерархию Церкви. Аресту подвергалось слишком много народа, за жизнь их никто бы не поручился, и в середине 20-х годов, после смерти в 1925 году Патриарха Тихона, Сергий попадает в довольно странное положение. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Пётр (Полянский), а его заместитель — митрополит Сергий (Страгородский) и, поскольку святитель Пётр достаточно быстро оказывается в лагере, его заместитель фактически руководит Церковью.

Г. Елисеев

— Да, митрополиту Сергию пришлось взять на себя эту тяжёлую задачу. Формально преемником, заместителем был митрополит Ярославский Агафангел, но он тоже был моментально арестован, после этого Сергию деваться уже было некуда. Более того, был назначен на всякий случай даже его заместитель, митрополит Серафим (Самойлович), которому в определённые моменты пришлось руководить Церковью, пусть короткий срок, когда всё-таки был арестован и митрополит Сергий в 1926 году.

Д. Володихин

— То есть был местоблюститель, у него заместитель, у заместителя заместитель, и по страшным условиям жизни все они в какой-то момент должны были этому административному служению предаваться. Один из архиереев того времени говорил, что в Синоде, вообще в системе управления Церкви люди чувствовали себя как агнцы: за одним из них приходит жестокий хозяин, его режут, все остальные ждут, когда придут за следующим, и ждут обоснованно, потому что за следующим опять приходят. Но пока зарезали не всех, те, кто ещё жив, продолжают работать на благо Церкви. Примерно так, я не точно процитировал. Несмотря на то что мы рассказываем о тёмных страницах в истории Церкви, дорогие радиослушатели, вспомните, что у нас здесь Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы буквально на минуту прекращаем наш разговор для того, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк Русской Церкви, кандидат исторических наук, член редколлегии научного ежегодника «Историческое обозрение» Глеб Анатольевич Елисеев. Мы беседуем о судьбе и духовных подвигах святителя Сергия (Страгородского), Патриарха Московского и всея Руси, и мы пришли к самому страшному периоду в жизни как лично его, так и Русской Церкви.

Г. Елисеев

— Да. Начало 1927 года, митрополит Сергий, в этот момент уже митрополит Нижегородский, находится перед очень сложным выбором. Дело в том, что Патриаршая Церковь в этот момент юридически в Советской России не существует. Существует обновленческое Высшее церковное управление, оно зарегистрировано как юридическая структура, то есть вот это вот и есть «православная церковь». А дальше по непосредственному указанию властей в этот же период в провокационных целях возникает, так называемый, временный Высший церковный совет во главе с митрополитом Екатеринбургским Григорием, который тоже никем не признаётся, и Церковь находится в очень сложной ситуации. Структура, которую признают большинство верующих, вот та схема, которая была основана Патриархом Тихоном, когда в Церкви должен быть патриарх, которого избирает Собор, если нет возможности избрать патриарха, его роль выполняет местоблюститель патриаршего престола, ему подчиняются все остальные архиереи как на территории страны, так и за её пределами, не могла быть никак реализована из-за противодействия властей. Но власти при этом регулярно намекают: вы продекларируйте свою предельную лояльность, что вы лояльные советские граждане, скажите, как обновленцы, которые кричат, что «советская власть выполняет истинные задачи истинного христианства», ну можете так не говорить, ну что-то похожее, а там, глядишь, и мы пойдём вам навстречу, зарегистрируем хотя бы вашу управленческую структуру основную. У вас её пока нет, ну создайте хоть какую-нибудь. И вот в этих условиях, причём долгое время вынуждены договариваться, даже будучи в заключении в 1926 году, в четвёртый раз за всё время советской власти митрополит Сергий оказывается за решёткой, и он решается на определённый компромисс. Это условия достаточно ещё вегетарианских времён, вспомним: это 1927 год, период ещё не закончившегося НЭПа, период угара НЭПа, это период, при котором только человек, обладавший невероятными пророческими дарами уровня ветхозаветных пророков, мог бы предвидеть весь тот ужас и кошмар, который происходил в Русской Православной Церкви в 30-е годы. Здесь, естественно, логически мыслившие предстоятели Церкви думали о том, что рано или поздно этот накат закончится, власть поймёт, что с Церковью проще дружить, что она должна быть опорой и поддержкой общества и государства, ну почему не высказать ей лояльность? Ну давайте выскажем лояльность, продекларировав её определённым образом. И вот 16 июля 1927 года выходит так называемая Декларация митрополита Сергия. Почему «так называемая»? Ну потому что её подписывал вовсе не один митрополит Сергий, об этом почему-то всегда забывают. В этот момент уже была создана структура — Временный правительствующий Синод Русской Православной Церкви, и Декларацию митрополита Сергия подписывает восемь человек помимо него, то есть девять подписей, среди которых выделяется и очередной будущий патриарх, в тот момент епископ Хутынский, викарий Новгородской епархии Алексий и ряд других священнослужителей, епископов, из которых многие потом стали мучениками, новомучениками. Из всех подписавших декларацию к середине 40-х годов в живых остались только будущий патриарх Сергий, будущий патриарх Алексий и в тот момент Серпуховской епископ Сергий, все остальные были впоследствии убиты или умерли в лагерях.

Д. Володихин

— Они не впоследствии, они уже к тому времени были убиты в лагерях: до середины 40-х уже никого их не было, кроме этих троих.

Г. Елисеев

— Ну да, совершенно верно. В тот момент эти люди подписали Декларацию, в которой прозвучала фраза, которую впоследствии ставили в вину до конца жизни патриарху, и на базе которой возникла такая полемическая кличка «сергианство», о том, что радости нашей гражданской родины — это наши радости, а её огорчения — это наши огорчения. Так разговор шёл именно о гражданской родине, разговор не шёл о советском правительстве или коммунистической партии, разговор шёл о родине, о её неудачах и, извините, борьба против Церкви — это откровенная неудача в нормальном развитии страны и государства.

Д. Володихин

— Но там была формулировка осторожная: «Мы против тех, кто занимается терроризмом и диверсиями, мы со своим народом и правительством».

Г. Елисеев

— Да. Единственное, что вызвало впоследствии достаточно жёсткую неприязнь — это безусловное осуждение управленческих зарубежных структур и, самое главное — требование лояльности по отношению к советской власти от тех иерархов, которые оказались за рубежом Советского Союза. Большая часть из них такой документ, естественно, подписать ни в коем случае не могла, тем более, что стоял вопрос о переходе оказавшихся за границей православных в юрисдикцию местных православных Церквей. Ну, если кто-то оказался в Сербии, то переходите в подчинение под омофор Сербского патриарха, кто-то оказался на территории Болгарии — переходите под омофор патриарха Болгарского, кто-то в Западной Европе — там есть Константинопольский экзархат, будьте в его подчинении. И требовать от людей, которые окажутся сейчас в составе других Церквей, такого рода присяги было, по меньшей мере, странно, но это, видимо, потребовали государственные власти от митрополита Сергия в обмен на целый ряд послаблений, которые в тот момент возникли. Синод был зарегистрирован как структура юридическая, то есть впервые Патриаршая Церковь, которую называют «сергианской» с этого момента, получила формальное юридическое признание, получила возможность свободно рукополагать епископов, священников, открывать новые церкви. Обещали вернуть целый ряд священников и, действительно, целый ряд священников вернули из ссылок и из лагерей, разрешили даже открыть «Журнал Московской Патриархии», это, правда, произошло не сразу, а после 1931 года, даже на такой компромисс власти пошли, то есть вы декларируете лояльность, а мы в ответ совершаем некоторые шаги навстречу. Другое дело, что, как только изменилась политическая ситуация, государственная власть вновь усилила резкое давление, забыв о всех тех обещаниях, которые в обмен на эту декларацию обещали Высшему церковному управлению.

Д. Володихин

— Для верующего человека то, что происходило в конце 20-х и на протяжении всех 30-х годов в отношении Церкви — это ад, развёрзшийся на земле, это жесточайшее отношение к священникам и архиереям, ссылки, расстрельщина, это закрытие монастырей, это уничтожение приходских структур, это антирелигиозная пропаганда, которая делала из верующих чуть ли не сумасшедших.

Г. Елисеев

— И в этой ситуации митрополит Сергий, естественно, в глазах многих, в том числе и будущих новомучеников Русской Православной Церкви, выглядел, как минимум, обманувшимся простаком: вот тебе пообещали и ничего не сделали. Кое-что всё-таки сделали, но далеко не так, как хотелось бы. В любом случае отношение к Церкви абсолютно ненормальное. Кроме того, в отношении митрополита Сергия и его ближайших сподвижников в 1930 году была совершена ещё одна провокация. Якобы он дал интервью вместе с митрополитом Алексием и архиепископом Николаем о лояльности советской власти, о том, что советская власть заботится о верующих, что все те, кто сидит по обвинениям, на самом деле это обычные уголовники. Как выяснили современные специалисты, историк Игорь Курляндский нашёл соответствующий черновик такого текста в архиве Президента России, в бывшем партархиве, этот текст никогда не был интервью реального митрополита Сергия...

Д. Володихин

— Он его не читал, не видел, не составлял.

Г. Елисеев

— Никаких работников советской печати, которые брали интервью, не существовало. Прототип этого текста написал Емельян Ярославский, главный атеистический пропагандист, а лично товарищ Сталин прошёлся по нему рукой мастера, внёс определённые поправки, и так возник текст от имени митрополита Сергия. Но ситуация уже была такая, что митрополит, естественно, возразить на это ничего не мог.

Д. Володихин

— Здесь надо понимать, что возражение пастыря может стоить не только свободы и здоровья, но и жизни многочисленным клирикам и архиереям, то есть советская власть знала, с чем подойти к Сергию, и каждый раз его противление сколько-нибудь серьёзное — это жизни, жизни, жизни, жизни. И иной раз ему приходилось занимать позицию, которая в Евангелии названа «положить душу свою за други своя». Душе своей он, может быть, в какие-то периоды и вредил, но не потому, что ему хотелось некоего личного удобства, а потому, что ему хотелось, чтобы как можно большая часть Церкви просто осталась в живых.

Г. Елисеев

— Да, и не надо забывать, что митрополит Сергий в этот момент продолжает сражаться на два фронта. Обновленчество никуда не исчезло, оно продолжало существовать: с одной стороны давит государственная власть, с другой стороны продолжают действовать обновленцы. При этом уменьшающаяся вот эта шагреневая кожа церковного влияния, постоянное закрытие храмов, постоянное уменьшение числа прихожан, постоянное уменьшение числа клириков, особенно высшего звена архиерейского, сопровождается активной политикой со стороны обновленцев. Простой пример: в конце 30-х годов в огромном Ленинграде у нас пять храмов, относящихся к Патриаршей Церкви, которую возглавляет заместитель и местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий, но два храма обновленческих, и такое соотношение сохранялось долгое время на территории всего Советского Союза. Церковь постоянно находилась в угрозе: а если вдруг государственная власть решит, что эти старые церковники эти «тихоновцы», «сергианцы» что-то не очень сговорчивые, а не сослать ли их в лагерь, и не поставить ли обновленцев везде, целиком и полностью? Тем более признание высших руководящих органов обновленцев, как законных, никто не отзывал, у нас существовало два православия плюс ещё подпольная катакомбная Церковь на территории Советского Союза.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, кандидат исторических наук, член редколлегии научного ежегодника «Историческое обозрение» Глеб Анатольевич Елисеев, и он рассказывает нам, просвещает нас по поводу судьбы, духовных подвигов святителя Сергия (Страгородского). Вторая половина 30-х годов — это вообще что-то чудовищное, во всей стране было четыре правящих архиерея, один из них — святитель Сергий, остальные были либо мертвы, либо на лесоповале в лагерях, либо за штатом, либо исполняли роль священников в храмах, потому что надо было к чему-то прибиться, а архиерейского служения им осуществлять не давали.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. К 1939 году у нас на огромный Советский Союз всего четыре правящих архиерея, которые находятся на свободе. Один из них к этому моменту — уже митрополит Московский и Коломенский Сергий, с 1934 года он получил соответствующий чин и в нем пребывал до 1943 года. Он остаётся в этот момент уже местоблюстителем патриаршего престола. Дело в том, что в конце 1936 года из НКВД пришла информация (оказалось, провокационная) о том, что митрополит Пётр скончался. На самом деле он продолжал быть в заключении, но на следующий год его всё равно расстреляли. Не зная об этом, Церковь была вынуждена назначить нового главу, и с января 1937 года местоблюстителем патриаршего престола становится митрополит Сергий. Вот в этих сложных, тяжёлых, почти катастрофических условиях он удерживает русский церковный православный корабль от окончательного краха. Сохраняется угроза со стороны обновленцев, сохраняется постоянное государственное давление. У нас, между прочим, идёт вторая «безбожная пятилетка», по результатам которой к 1942 году верующих не должно было остаться вообще на территории страны.

Д. Володихин

— Но сказано о Церкви, что «и врата ада не одолеют её».

Г. Елисеев

— Совершенно верно. Но тем не менее около 50 тысяч священников Русской Православной Церкви, преимущественно это были представители именно канонической Церкви митрополита Сергия, в этот момент подвергаются репрессиям, оказываются просто-напросто физически убиты.

Д. Володихин

— Я немножко выйду за пределы нашего разговора. Очень много сейчас выступлений в духе: «ну а что, Церковь была со страной, может быть, какие-то небольшие репрессии коснулись, но советская власть была не против неё, и лично Сталин церковь восстановил». Но на самом деле советская власть сознательно, интенсивно, год за годом, с большой энергией Церковь убивала, могла бы — и убила, Бог не дал. И товарищ Сталин был одним из главных убийц Церкви в 30-е годы, для него ничего дорогого в этой структуре не было, хоть он и оканчивал семинарию, и его деятельность направлена была на то, чтобы Церковь просто размазать, не оставить от нее вообще ничего. Однако, как я уже говорил, Бог нашей Церкви исчезнуть не дал и, как это ни странно, но тем не менее: война, страшное, горестное событие в судьбе нашего народа, дала Церкви ту возможность ожить, которой уже многие не чаяли.

Г. Елисеев

— Даже в предвоенный период Церковь оказалась в несколько более простом состоянии, в состоянии несколько более благоприятном, почему? Потому что на новоприсоединённых территориях, в первую очередь Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики, существовали незакрытые храмы, монастыри функционировали, там были действующие архиереи, которые были включены в работу Синода. Двое уцелевших на тот момент архиереев моментально направляются работать на запад. Митрополит Николай становится митрополитом Киевским, а архиепископ Сергий отправляется в Прибалтику в качестве патриаршего экзарха. Но окончательно ситуация начала, естественно, меняться после 22 июня 1941 года. Есть простой факт, о котором всегда забывают, что после обращения Молотова следующим, кто обратился ко всем советским гражданам, был именно будущий патриарх. Митрополит Сергий издал воззвание, которое уже на следующий день читалось во всех церквях, о необходимости бороться с противником, который пришёл уничтожить нашу Родину. А 23 июня уже даже возглашалась специальная молитва о победе над противником и о благоверном воинстве страны нашей, которая провозглашалась в течение всей войны. Церковь однозначно выбрала свою позицию буквально в первый день войны.

Д. Володихин

— Можно обозначить её одной фразой: Церковь должна быть со своим народом.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. В начале, в первые годы войны тяжёлые испытания коснулись и митрополита Сергия. 14 октября 1941 года он, человек уже достаточно возрастной и тяжело болевший, был вынужден отправиться в эвакуацию. Сначала его должны были отправить в Чкалов Оренбургской области, но по дороге он почувствовал себя очень плохо, остановились в Пензе, врачи оказали ему необходимую помощь и решили, что нужно его отправить в более пристойный город, и эвакуировавшийся Синод отправили в Ульяновск. Там до середины 1943 года существовало Высшее управление Русской Православной Церкви, существовал главный храм, который был сделан из бывшего деревянного католического собора ульяновского, он до нашего времени, к сожалению, не сохранился, в 1959 году был разрушен. Вот при этом храме жил митрополит Сергий, местоблюститель патриаршего престола, при нём работал Синод, там продолжала действовать каноническая Патриаршая Православная Церковь.

Д. Володихин

— Церковь собирала деньги на нужды фронта, Церковь молилась, Церковь участвовала в борьбе своего народа. И вот ещё одна важная вещь: от советской власти союзники по антигитлеровской коалиции требовали для своей общественности показать, что церковь в России жива, это было одно из условий для открытия второго фронта. Кроме того, Третий рейх открывал огромное количество православных приходов. Что здесь скажешь? Две безбожные власти — и гитлеровская, и советская, — в равной мере для Бога были кривыми орудиями для сбережения истинной Церкви. Одна власть хотела использовать силы Церкви против другой, а в результате силы обеих властей поработали на Церковь. Когда немецко-фашистские захватчики покатились назад, в сторону Берлина, на территории Украины было огромное количество православных церквей, и если бы советская власть пришла туда, скажем, штурмовала бы Днепр или в Заднепровье начала проводить свою политику закрытия храмов, уничтожения монастырей, расстрела священников и так далее, ну очень похоже на то, что местные могли бы просто уйти в партизаны против такой власти. Было всё-таки решено сделать шаг прямо противоположный.

Г. Елисеев

— Этот шаг, я думаю, был связан с целым комплексом задач, которые Сталин, в силу своего политического гроссмейстерства, уже заранее продумывал в середине 1943 года. Это не только благоприятный имидж, который возникал перед союзниками, это не только улучшение лояльности представителей и последователей Русской Православной Церкви на старых канонических территориях. Не надо забывать, что даже по переписи 1937 года у нас более пятидесяти процентов населения открыто называли себя верующими православными. Помимо этого, Сталин уже думал о послевоенном переустройстве Европы, в том числе влиянии на странах Балканских, где преимущественно православное население, и иметь активную, заметную, внешне сильную Православную Церковь, которая сохраняет преемственное устройство с той Церковью, которая существовала в начале XX века, это был тоже полезный политический козырь. Поэтому неудивительно, что в начале сентября 1943 года, после того, как в конце августа митрополит Сергий возвращается в Москву, происходит событие, которое было просто невероятным: Сталин встречается с высшим руководством Русской Православной Церкви. Не только с митрополитом Сергием, но и с митрополитом Алексием и митрополитом Николаем, и спрашивает их на своей ближней даче о том, что Церкви нужно, что необходимо, какие вопросы нужно решить. Когда он услышал, что Церкви необходимо восстановить патриаршество, он сказал: «Ну и прекрасно, проводите Собор». Когда он услышал, что Собор подготовить удастся только в течение месяца, он сказал: «Ну а мы проявим большевистские темпы», и поручил присутствующему там полковнику Георгию Карпову организовать всё в течение трёх дней. В течение трёх дней Собор был организован. Когда будущий патриарх попросил о возможной организации богословских курсов, Сталин сказал: «Давайте сразу откроем академию». Ему сказали, что академию пока не получится, давайте откроем хотя бы курсы. — «Ну смотрите, а то мы готовы и семинарию, и академию». Попросили об открытии «Журнала Московской Патриархии». — «Да, рассмотрим этот вопрос».

Д. Володихин

— Он был закрыт, теперь его опять откроют.

Г. Елисеев

— Да, в 1935 году его закрыли, а здесь опять попросили об открытии. Конечно, никаких проблем. И когда, в конце концов, митрополит Алексий набрался храбрости и сказал: «А можно ли подать список тех священников, о которых, мы думаем, что они невиновны, что случилась какая-то ошибка, на освобождение?» Сталин сказал: «Конечно, подавайте Карпову, мы разберёмся». То есть на любые вопросы шёл максимально вроде бы доброжелательный ответ. Иерархи были в крайней степени удивления и, естественно, попытались воспользоваться ситуацией, тем более что очень быстро был собран Архиерейский Собор, на котором в тот момент присутствовало всего 19 архиереев. Это не огромный представительный Поместный Собор 1917-1918 годов, но такого не было десятилетия, такого не происходило с конца 20-х годов, когда в 1925 году обновленцы попытались провести какую-то пародию на Собор. Здесь этого не было, поэтому это было невероятное событие. Церковь получила патриаршую резиденцию, где всё это происходило, ни много ни мало — бывшую резиденцию германского посла Шуленбурга, там и произошло избрание 8 сентября 1943 года нового Патриарха Московского и всея Руси после столь длительного перерыва. Им, без всяких возможных альтернативных кандидатов, там даже их не стали рассматривать, все сказали, что нашим кандидатом может быть только митрополит Московский и Коломенский Сергий, аксиос, достоин! Это был единодушный возглас всех присутствующих архиеерев. 19 сентября официально Сергий был интронизирован.

Д. Володихин

— Ну и действительно, на своих уже стареньких плечах святитель Сергий держал рушащееся здание Церкви и не дал ей вконец развалиться с помощью Божьей, поэтому, на мой взгляд, ни для кого этот вопрос не стоял — а кто. кроме Сергия? Однако Господь недолго дал ему быть патриархом, и уже весной следующего года святитель Сергий скончался. Успел ли он что-нибудь сделать в период своего патриаршества?

Г. Елисеев

— Да, он успел сделать достаточно много, во всяком случае все те процессы, которые были связаны с обещаниями Сталина, были активно запущены. И начался процесс выпуска «Журнала Московской Патриархии», и начался процесс, связанный с организацией богословских курсов. Активно стали назначать новых архиереев в епархии, активно стали возвращать и назначать священников, в том числе легализовывать многих священников, которые вели все эти годы подпольные служения, предоставляли помещения, предоставляли церкви, в которых можно было теперь уже спокойно восстанавливать служение. Попытались вернуть и целый ряд архиереев из ссылок, из мест заключения, некоторых удалось, но, к сожалению, из списка, который подготовил митрополит Алексий, который Сергий предъявил Карпову, всего три человека на тот момент были живы и их вернули. При этом, глядя на всё происходящее, Сергий лишний раз подчёркивал, что всё, что он делает, делает не он, а делается по воле Божией. Он был человеком глубоко философских взглядов в этом вопросе, и его ближайшие спутники не единожды вспоминали такой нередко повторявшийся эпизод: владыка иногда в ходе беседы или во время прогулки замолкал, смотрел вокруг и говорил: «А Божий мир стоит. Происходят перевороты, катастрофы, а Божий мир стоит. Вот смотрите, что только не происходит, а Божий мир стоит и стоять будет». Естественно, Церковь входила в это понятие Божьего мира для него и, как только он увидел, что изменилась ситуация, что Божий мир устоял, он предпринял все возможные усилия, несмотря на свои многочисленные болезни, для того, чтобы Церковь, как элемент Божьего мира, в максимальной степени восстановить. Другое дело, что происходило это недолго, 15 мая 1944 года он внезапно скончался от атеросклероза мозга.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, пришло время сказать какие-то резюмирующие слова. А сказать-то особенно нечего. Тяжёлые были времена для Церкви, тяжелейшие, страшнейшие. Сравнимые с тем, что было у ранних христиан, только сконцентрированные на нескольких десятилетиях, там и казни, и муки, и лишения духовенства, и прочих православных людей были настолько концентрированными, что они, очевидно, чувствовали, что живут чуть ли не в аду на земле. Поэтому не напрасно сравнивают новомучеников Русской Православной Церкви ХХ столетия с мучениками раннего христианства. Святитель Сергий в этом ряду оказался человеком, на долю которого выпала самая тяжёлая задача — по воле Божьей вытащить Церковь из гибельного пике, в котором она находилась. Он это сделал. Его упрекали, придумали вот этот термин «сергианство» и хотелось бы думать, что в наши времена пора бы уже пересмотреть отношение к святителю Сергию. Поставьте мысленно себя на его место, а вы бы что делали? Может быть, вы и настаивали бы на том, чтобы ни в чём не уступать советской власти, и оставляли бы за собой шлейф людей, которых она из-за этого поубивала бы. Но подумайте каждый, хотел ли этого Господь Бог? Очевидно, финал жизни Патриарха Сергия таков, что как будто он получил с небес благословение и ободрение на всех русских православных людей за их муки, за их страдания и на будущее их существования.

Г. Елисеев

— И Церковь это дополнительно подчеркнула в 2017 году, когда Святейший Патриарх торжественно открыл в городе Арзамасе, на родине, памятник святителю Сергию.

Д. Володихин

— Ну что же, добавить нечего. Благодарю вас за внимание, дорогие радиослушатели. От вашего имени говорю спасибо Глебу Анатольевичу Елисееву. До свидания.

Г. Елисеев

— До свидания.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Российский флот после Русско-Японской войны». Александр Музафаров
• «Святитель Серафим (Соболев)». Глеб Елисеев
• «Адмирал Андрей Августович Эбергард». Константин Залесский

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов