«Христианин в современном мире». Димитрий Рар

У нас в гостях был церковный и общественный деятель, председатель Свято-Князь-Владимирского братства Дмитрий Рар.

Мы говорили с нашим гостем о жизни православной общины в Германии, о том, как вдали от Родины могут получить поддержку наши соотечественники и на какие средства там строятся и восстанавливаются русские храмы. Также наш гость рассказал, для чего он хотел возродить в России скаутское движение, и в чем видит свою миссию как христианин.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

---

Диак. Игорь Цуканов:

— Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У микрофона Кира Лаврентьева

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер.

Диак. Игорь Цуканов:

— Я — диакон Игорь Цуканов. Вы должно быть помните, дорогие друзья, что «Вечер воскресенья» — это время, когда мы беседуем с нашими гостями, которые приходят в студию, на тему «Христианин в обществе». Это разговор обычно о том, как человек, который верует во Христа, реализует свою веру в своей жизни, в своей профессии, в своём деле. И сегодня очень рад представить вам, друзья, нашего сегодняшнего гостя. Это Дмитрий Глебович Рар — церковный и общественный деятель такого русского зарубежья, можно так сказать. Дмитрий Глебович практически всю свою жизнь живёт в Германии, он является, как он сам говорит, эмигрантом третьего поколения. И он возглавляет, является председателем Свято-Князь- Владимирского братства — это такая организация. Собственно, я не буду сейчас, наверное, ваши функции, так сказать, на себя брать, Дмитрий Глебович. Добрый вечер, во-первых. Добрый воскресный вечер.

Дмитрий Рар:

— Добрый вечер.

Диак. Игорь Цуканов:

— И, наверное, с этого давайте и начнём. Вот вы у нас были уже в гостях как-то на радио, но это было довольно давно. И, конечно, не все наши сегодняшние слушатели ту передачу помнят. Поэтому я спрошу: что такое Свято-Князь-Владимирское братство? Это ведь старейшая русская организация, не знаю, в Германии или в Европе вообще.

Дмитрий Рар:

— В Германии.

Диак. Игорь Цуканов:

— В Германии всё-таки. Вот что это за организация, как она создавалась? И как получилось, что вы стали её председателем? Расскажите, пожалуйста.

Дмитрий Рар:

— Так, начнём с начала. Свято-Князь-Владимирское братство было основано в 1890 году при императорском русском посольстве в Берлине. Было оно основано протоиереем Алексеем Петровичем Мальцевым. Он тогда был духовником при русском посольстве. И очень энергичный он был человек, он хотел тоже миссионерством заниматься в Германии, то есть многие переходили в православие, благодаря ему. Ради этого он тоже перевёл все церковные богослужебные книги с церковнославянского на немецкий язык. До сих пор для немецкоязычных православных это является основой всех их текстов. Конечно, были сделаны позже и другие переводы, но они все основывались на переводах, на трудах Мальцева. Также он был богословом, он ездил на международные богословские конференции, был известной личностью. И вот братство было создано им почему как благотворительное общество? Потому что тогда, в конце XIX века, очень многие европейцы переселялись за океан, в Америку, в Северную и в Южную Америку, чтобы искать лучшую жизнь. Ну, просто очень много было населения в Европе. И не всем удавалось отстроить эту новую жизнь, некоторые как бы застревали прямо в самой Германии в портах, другие возвращались, из Америки даже, и они оказывались без средств.
И вот он решил тогда, поскольку у консульств российских не было достаточно средств всем помогать, создать благотворительное общество, чтобы оказывать им помощь. Для этого он в Берлине купил участок земли, построил там часовню святых Константина и Елены, вместе с русским кладбищем, кстати, и устроил там дом имени императора Александра III, где он устроил мастерские, типографию. То есть он хотел, чтобы эти люди не просто получали деньги, а чтобы их достоинство сохранилось, чтобы они своим трудом заработали на проезд назад, на родину, в Россию. Это, конечно, были не только русские и православные, там были и латыши, были евреи, поляки. Но братство в уставе записало, что помогает всем православным любой национальности и всем российским подданным любого вероисповедания.

Диак. Игорь Цуканов:

— Когда я вот это прочитал, мне как-то сразу стало очень радостно. Очень такой принцип, конечно, человеколюбивый.

Дмитрий Рар:

— Да и, конечно, Мальцев был тоже человеколюбивым человеком. Ему, к сожалению, не повезло: был большой удар, когда его супруга скончалась в довольно молодом возрасте. Она похоронена на кладбище при храме в Потсдаме под Берлином. Он никогда не мог уже как бы с этим смириться, но детей нужно было расти одному. И всё равно у него хватало энергии, или, может быть, чтобы отвлечься, как раз он столько энергии вкладывал в социальную помощь.И его энергия была замечена. Как раз в XIX веке в курортных городах Германии, куда приезжали уже много русских, после того, что железную дорогу там проложили, нужны были русские храмы в этих городах. На это собирались пожертвования. И вот в некоторых случаях прямо отец Алексей Мальцев возглавлял эти строительный комитеты, собирал пожертвования. У него связи были очень хорошие, его знали и в России, и через посольства тоже. Ну и вообще он был известным человеком со связями до самых высших кругов России. Поэтому, если Мальцев просил деньги, люди не отказывали, давали деньги — знали, что это идёт обязательно на хорошее дело.
Так возникли с помощью Мальцева храмы русские. Во-первых, домовый храм в Гамбурге, церковь святого Сергия Радонежского в Бад-Киссингене, храм Серафима Саровского и Иннокентия Иркутского в Бад-Наугейме (это под Франкфуртом), храм в Гёрберсдорфе, в Силезии (это сегодня Польша). И потом ещё маленькие храмы в Бад-Брюккенау, в Данциге и Бад-Вильдунгене. И в Бад-Гомбурге он тоже помог, но это не только он — там просто подключился. Чтобы эти храмы как-то юридически тоже защищать, тогда оформили их все на имя самого Алексея Мальцева. И хотели в 1914 году оформить даже общество, юридическое лицо, но тут пришла Великая война, помешала этим планам. В начале Великой войны, в августе 1914 года, все русские дипломаты должны были покинуть Германию, вместе с ними и отец Алексей Мальцев со всей семьёй переехали назад в Россию, где он болел диабетом, и вообще его здоровье очень ухудшилось. И он скончался в 1915 году в Кисловодске, где лечился. Но дело его продолжалось дальше. Храмы эти сохранились. Во время войны они были, конечно, закрыты как вражеские объекты. И после войны уже русские эмигранты восстанавливали, опять же открывали эти храмы. И чтобы защитить эти храмы юридически, в частности от претензий советской власти, уже оформили тогда это общество, ассоциацию — Свято-Князь-Владимирское братство. То есть с тех пор это уже как бы немецкое общество — с юридической точки зрения.

Диак. Игорь Цуканов:

— Вообще, я так понимаю, что за всю историю ХХ века его приходилось переучреждать несколько раз. И потом приходилось и в судах разных участвовать, к сожалению. Конечно, поразительно, что вот вроде бы, как мы теперь понимаем, в такие благополучные времена — вот конец 90-х годов XIX века, начало ХХ века, когда всё было, в общем-то, неплохо: и экономически, и отношения были у России и Германии в целом такие дружелюбные, — вот тогда это общество действовало. А потом, когда на самом деле уже, мы понимаем, действительно понадобилась поддержка и эмигрантам, которые после 1917 года уезжали, в том числе в Германию, эмигрантам, наверное, в первую очередь, — вот здесь у общества-то уже и ресурсов не было, а оно как раз оказалось ещё более востребовано. И вот эта ситуация практически весь ХХ век, видимо, так и длилась, да?

Дмитрий Рар:

— Да, можно сказать, что самое, конечно, тяжёлое время для эмигрантов — это были 20-е годы, когда люди без ничего приехали в Европу, в разные страны, и первым делом искали хотя бы работу, чтобы как-то существовать. То есть генералы и офицеры работали таксистами, их жёны — уборщицами. Но люди знали, или верили, что это временно — им нужно устроиться и как-то жить. Но верили, что вернутся в Россию, конечно. То поколение абсолютно в этом было уверено — что большевистская власть вечно не продержится. Это я знаю тоже на примере моих дедушек и бабушек.

К. Лаврентьева:

— Вы же потомок первой волны эмиграции?

Дмитрий Рар:

— Да, мои дедушки и бабушки бежали после революции в конце Гражданской войны из России. То есть мамин отец эвакуировался из Крыма вместе с генералом Врангелем, а папину семью выслали уже в 1924 году как классовых врагов насильственно, из тогда уже РСФСР. Их переселили в Эстонию, оттуда они переселились в Латвию. Ну, просто потому, что хотели избавиться тогда от таких ненадёжных элементов. А поскольку Рары происходят, то есть наши предки, из Эстляндии и Лифляндии, — это уже тогда была Эстония после революции — решили туда же и вытурить. Ещё о братстве, может быть, поговорим. Действительно, было трудно помогать. У братства не хватило средств не только помогать уже людям, но и вообще содержать свои храмы. А это уже стало нашей главной задачей. В 1927 году нужно было судиться с советской властью, чтобы она не получила эти храмы. Прямо ирония судьбы, что на родине взрывали, уничтожали храмы, закрывали их, а за рубежом претендовали на церковное имущество. Что бы потом с этим делали — я даже не знаю. После Второй мировой войны ещё раз были судебные процессы, потому что красная армия заняла Берлин. И даже когда Западный Берлин оказался уже под оккупацией западных держав, всё равно все приходы оказались в Московской Патриархии. И чтобы оформить эту недвижимость в Берлине, вместе с кладбищем, с домом Александра III, было создано параллельное братство — вот тем приходом Московской Патриархии.
И нужно было судиться и в немецких судах доказывать, что мы на самом деле настоящее, подлинное братство. Эти судебные процессы выиграло братство в 1967 году окончательно. Немецкие суды приговорили, чтобы всё вернуть истинному братству. Тогда, однако, Московская Патриархия — она не была свободной в то время, как мы все знаем — обратилась за помощью к Брежневу. Тот обратился к Шарлю де Голлю, в оккупационный сектор которого входила наша недвижимость — кладбище и храм. Де Голль распорядился, что мы признаём судебный приговор немецкий, но действует оккупационный режим во французском секторе в Берлине, поэтому мы не выполняем этот приговор. Всё остаётся как есть, и Московская Патриархия дальше может пользоваться храмом, церковью и домом Александра III. Тогда братство, уже разорившись после всех этих процессов, послушало (сегодня я бы сказал, что к сожалению) советы сенаторов города Берлина, то есть правительство города Берлина, которые им сказали: давайте продадите нам эту недвижимость, у вас будут деньги. А когда закончится оккупационный режим когда-нибудь, вы всё это сможете получить назад. На это, к сожалению, пошли — не все члены братства согласны были.
Но было такое решение принято. Продали всю недвижимость в Берлине городу Берлину. После чего, хотя город обещал всё сохранить в целостности, дом Александра III был продан коммерческому предприятию и в 1975 году просто снесён. И сегодня там стоит совершенно коммерческое безликое здание. Это большая боль для нас до сих пор, потому что с этим домом Александра III, конечно, связан этот золотой век братства. Там был музей вообще русской жизни, библиотека богатая, это просто гостиная для людей, которые могли там останавливаться. Сам Мальцев жил в этом доме. Чудом в 2006 году мы смогли опять стать собственником этого кладбища. Тут и произошло объединение Русской Церкви.

Диак. Игорь Цуканов:

— С Русской Церковью Зарубежной.

Дмитрий Рар:

— Да. В которую братство с 1938 года входит как одно из многих братств. И поэтому никаких уже поводов для споров и ссор нет, слава Богу. И как-нибудь теперь вот мы существуем вместе.

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. У нас в гостях Дмитрий Рар — церковный и общественный деятель в Германии и Люксембурге, председатель Свято-Князь-Владимирского братства. У микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Дмитрий, а как сейчас у братства развивается жизнь его?

Дмитрий Рар:

— Вот если сравнить с золотым веком в конце XIX-го, начале ХХ веков, то сейчас у нас очень плачевное состояние. У нас не хватает совершенно средств на содержание наших храмов. Это входит в нашу обязанность. То есть цель братства, в частности, облегчить жизнь епархии Берлинской и Германской и именно заботиться об этих храмах. Конечно, в Германии есть такая хорошая система, что власти помогают при ремонте храмов или вообще важных объектов архитектуры. Но для этого вы сами тоже должны какую-то долю внести, то есть, можно сказать, даже большую часть. Поэтому мы стараемся собирать эти средства.
Диак. Игорь Цуканов

— Простите, я немножко вклинюсь. А Русская Церковь не помогает ли как-нибудь здесь? Вроде бы это такая миссионерская задача для Русской Церкви могла бы быть.

Дмитрий Рар:

— Признаюсь, что мы даже не смели пока обращаться прямо к руководству Московской Патриархии Русской Православной Церкви, просто понимая, что ещё в России даже недостроены, не восстановлены все храмы. И я думаю, что просто как-то просить о помощи в богатой Германии, когда у нас вот не хватает средств на родине, чтобы все монастыри и храмы восстанавливать, — пока нам не приходило это в голову. Но я, конечно, буду рад любой помощи. Конечно, если будут какие-то отзывы и из России придёт помощь, что сейчас, конечно, сложно, но тогда я только буду рад. Потому что фрески, например, в храме преподобного Сергия Радонежского в Бад-Киссингене в очень плачевном состоянии. Вот сейчас у нас не хватает средств, в частности из-за того, что цены на энергию в последнее время очень повысились: газ, электричество. И это фактически съедает все наши ресурсы в Бад-Киссингене.

К. Лаврентьева:

— Дмитрий, а много православных сейчас в Германии?

Дмитрий Рар:

— Да. Я бы сказал, что русскоязычных вообще очень много в Германии. Это, наряду с турецким меньшинством, самое большое меньшинство в ФРГ. Ну, конечно, из этих русскоязычных не все русские и не все православные, но православных всё-таки, я бы сказал, от двух до трёх миллионов — немало. И они, конечно, объединяются тоже, не только в церковные общины, но есть тоже разные ассоциации: театры, русские школы, культурные общества. То есть всё это хорошо и действует. Но приходы, хоть и полные, но всё равно богатых людей среди этих людей мало, поэтому всё равно как-нибудь нужно существовать. Я бы не сказал, что у нас есть богатые прямо общины.

К. Лаврентьева:

— Но радостно, что храмы не пустуют — вот что радостно.

Дмитрий Рар:

— Это вы правы, потому что я помню конец 80-х годов, когда уже в храмах почти никого не было. В некоторых храмах вообще только раз в месяц богослужения шли, или раз в году — на престольный праздник. Некоторые храмы, особенно домовые, приходилось закрывать вообще. Даже во Франкфурте, где я жил, на всенощной у нас в хоре было больше людей, чем в храме стояло молящихся. Всё это изменилось, можно сказать, с начала 90-х годов, когда всё больше людей стало приезжать уже из бывшего Советского Союза. Храмы стали пополняться довольно быстро. И уже к концу 90-х годов в наших братских храмах были уже большие общины, то есть где-то сто человек на Литургии — это вполне нормально. По русским масштабам, может быть, это ещё мало, но по нашим — это очень много людей.

К. Лаврентьева:

— Нет, это нормально — сто человек.

Дмитрий Рар:

— Это хорошо, конечно. Но раз пользуются этими помещениями, зданиями, конечно, тоже больше нужно чинить, ремонты проводить. Но всё равно слава Богу, что эти храмы живут — там живые общины.

Диак. Игорь Цуканов:

— Дмитрий Глебович, если можно, давайте вернёмся, может быть, даже к вашему детству. Вы же родились в Германии и, в общем-то, наверное, вы в России-то первый раз побывали только...

Дмитрий Рар:

— В 1992 году.

Диак. Игорь Цуканов:

— Да. Но тем не менее, как вы рассказывали в ваших интервью предшествующих, вы росли, окружённый такой русской культурой. И русский язык ваш прекрасный явно из детства.

Дмитрий Рар:

— Спасибо. Не очень-то прекрасный, но стараюсь. И всё, что входит в понятие культуры, то есть, безусловно, и литература, наверное, и, конечно, вера не в последнюю, наверное, а в первую очередь. Вы могли бы рассказать, как жила вот эта русская община в те годы — конец 60-х годов, 70-е годы, на которые ваше детство пришлось?

Дмитрий Рар:

— Конечно, общины были бедные. Но русские эмигранты старались везде собственные храмы создавать, с самого начала, ещё с 20-х годов. И вот во Франкфурте появился храм святителя Николая в бараке, то есть барачный храм такой был. То есть эмигранты его создали — на большее средств тогда не хватило. Это были эмигранты не только первой волны, но в основном даже эмигранты второй волны, то есть люди, которые во время войны оказались в Германии и потом не вернулись уже в Советский Союз. Община была большой, возглавлял её протоиерей Леонид Игнатьев, внук того Игнатьева, который подписывал Сан-Стефанский договор с Турцией в 1878 году. Собирались средства, чтобы строить уже настоящий храм в русском стиле. Это удалось сделать. Тогда получили в аренду от города участок земли, и на этом участке был построен уже в 1967 году настоящий храм в псковском стиле — храм святителя Николая. Мой отец Глеб Рар был в строительном комитете этого храма. Он делал много, изучал архитектуру, поэтому мог в чём-то тоже советы давать. Паникадило в храме было выполнено по его же чертежам. И колокола организовал тоже мой отец. Мы тогда всей семьёй — мы были ещё маленькие — ездили в старый семейный завод в Саарбурге. Таких заводов в Германии немного. И там отлили колокола специально для нашего храма, советуясь с моим отцом.
Тогда ездили, конечно, в церковь всей семьёй, это было очень важно в истории, в жизни нашей семейной. И, помимо богослужений, при храмах организовали тоже такую школу. Сегодня мы говорим «воскресная школа» — у нас она проходила по субботам. Сам священник, отец Леонид Игнатьев, позже его сын отец Димитрий Игнатьев, преподавали Закон Божий. А все остальные предметы на добровольных началах — родители: кто историю, кто географию, кто русский язык, кто русскую литературу. То есть самые разные предметы были. И вот я думаю, что это дало вообще основу моим знаниям о России. Ну, с русским языком, конечно, ещё в самой семье помогали. Очень была у нас бабушка хорошая, из московского купечества — Наталья Сергеевна Юдина, которая нас фактически учила читать и писать по-русски.

Диак. Игорь Цуканов:

— Это же тот род Юдиных, из которого вот хирург знаменитый?

Дмитрий Рар:

— Её родной брат Сергей Сергеевич Юдин был знаменитым хирургом.

Диак. Игорь Цуканов:

— В честь которого есть больница сейчас в Москве.

Дмитрий Рар:

— Да, он известен. И похоронен он на Новодевичьем кладбище. Сергей Сергеевич Юдин — неординарная личность, он советской власти не боялся, потому что вот в нём нуждались. Поэтому он себе очень многое позволял в его высказываниях. Во время обеих мировых войн он служил на фронте, помогал солдатам. Но вот эта его откровенность, открытость всё равно всё-таки оказалась не в его пользу. Его после войны, уже в 1948 году, арестовали и сослали. Но потом он всё равно был помилован, вернулся в Москву...

Диак. Игорь Цуканов:

— Уже, видимо, при Хрущёве, да?

Дмитрий Рар:

— Нет, раньше ещё — после смерти Сталина. И он вернулся в Москву и даже добился, что он будет опять главным хирургом в клинике Склифосовского. То есть чтобы не просто его реабилитировали, а полностью реабилитировали. Этот род Юдиных — очень древний купеческий род в Москве. В источниках появляются они уже в середине XVII века, и добились довольно большой тут репутации в Москве.

Диак. Игорь Цуканов:

— «Вечер в воскресенья» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, у нас в гостях сегодня Дмитрий Глебович Рар, председатель Свято-Князь-Владимирского братства в Германии — организации, которая существует уже, получается, 133 года — в этом году. То есть представляете себе? Вот век и треть века уже существует для поддержки, во-первых, изначально для поддержки русских и православных, любых православных, людей, которые оказывались в Германии. А сейчас в основном главная такая цель, как Дмитрий Глебович нам рассказывает, это сохранение храмов, которые были вот тогда, в начале ХХ века, построены силами отца Алексея Мальцева. У микрофона Кира Лаврентьева, я — диакон Игорь Цуканов. И мы вернёмся в студию через несколько секунд, пожалуйста, не переключайтесь.

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, здравствуйте ещё раз. У нас в гостях Дмитрий Рар — церковный и общественный деятель в Германии и Люксембурге, председатель Свято-Князь-Владимирского братства. У микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева.

Диак. Игорь Цуканов:

— Дмитрий Глебович, ещё раз добрый вечер. Добрый вечер, друзья, те, кто к нам подключились. Вот вы рассказывали про вот эти 60-70-е годы и про эту церковь, которая была на средства русской общины построена. А я вот сидел и думал: а вот что вас всё-таки удерживало вокруг вот этой русской идеи, в этом русском сообществе? Потому что я понимаю, когда люди только уехали из страны — вот в 20-е годы ваши дедушки и бабушки. Понятно, они себя ощущали русскими людьми, понятно, для них было дорого — вся их жизнь сознательная прошла в России, они не могли быть никем, кроме как вот русскими людьми. Ваши родители, которые уже родились... или они тоже ещё в России родились?

Дмитрий Рар:

— Папа родился ещё в Москве, но когда ему было полтора года, его выслали из России. А мама должна была родиться в 1932 году в Париже, но случайным образом её мать как раз находилась в Саарской области, которая находилась под управлением Лиги Наций. Так что вот в паспорте написана какая-то деревушка в сегодняшней Германии, но она в Париже росла, потом в Брюсселе.

Диак. Игорь Цуканов:

— Ну вот, уже даже ваши родители могли бы ощущать себя такими гражданами мира, как мы сейчас говорим, или немцами, может быть, или потомственными русскими. А для вас этот вопрос ещё более... вам его тем более хочется задать. Вы же, в общем, могли бы ощущать себя вполне уже немцем. Но вы человек, который настолько себя ассоциирует именно с Россией, с русской культуры. Вот что вас в этой русской культуре, в этом русском каком-то сообществе вот так привлекало, интересовало? Почему вы так привержены?

Дмитрий Рар:

— Многие говорят, что существовало две России. Была Россия подлинная — под советским игом. Но была зарубежная часть — как такое государство без правительства, без органов власти. Но вот так мы себя и ощущали — зарубежной Русью. Если бы вы знали просто, я вырос в такой атмосфере — я стариков ещё видел, которые были в белой армии, служили там. То есть этот дух передавался из поколения в поколение. И особенно русские первой эмиграции, белой эмиграции, они себя считали в изгнании, или даже в послании, как говорили, потому что говорили, что мы выполняем определенную миссию: миссию представить Россию, свободную часть России во всём мире, но также работать на освобождение России. И эта миссия занимала всю жизнь, то есть для всех это стояло на первом месте. И я такое ощущал. Вот мои дедушки и бабушки — для них только Россия и существовала. То есть какая-то работа, которой ты занимался, всё это было, может быть, нужно, чтобы кормить семью, но на первом месте всегда служение России. И обязательно работать на то, чтобы мы уже вернулись когда-нибудь в свободную Россию, и обязательно будем помогать её уже отстраивать, помогать возрождению России.
Это с таким убеждением, с таким духом было передано каждому поколению, что вы вольно или невольно перехватывали его. Для меня ничего другого и не существовало — это высшая ценность. То есть высшая ценность, конечно, Бог, а затем уже Россия. И я вот так воспринимал, что Россия — это моя родная мать, которую я, однако, не видел, с ней не был знаком. Но знал, что это моя родная мать. А Германия — это, как мачеха, которая мне много дала. Это действительно так — всё-таки образование. Спасибо за всё это. Но это моя мачеха, она не моя родная мать. Мы оставались верные России, или, можно даже сказать, Российской империи. И считалось, что просто нельзя принимать даже чужого гражданства. Это уже как будто изменяешь своей родине. И так вся наша семья жила без гражданства фактически до недавнего времени. Я вот сам принял, должен признаться, принял германское гражданство только недавно, потому что получил работу в Люксембурге. Переехал из Франкфурта в Люксембург, а тут выясняется, работодатель видит, что, минуточку, у вас что-то с гражданством не то. И выяснилось, что для человека без гражданства будет очень трудно устраиваться на работу вне Германии, в другом государстве. На это работодатель не хотел идти, поэтому меня вежливо попросили принять гражданство. И тут я растерялся и принял германское гражданство. Но в сердце, конечно, остаюсь поданным Российской империи, России. Поэтому я всегда был убеждён, и с материнским молоком мы получили вот эту веру в Россию, в то, что она возродится, освободится. И, естественно, мы никем себя иными не могли считать, как русскими.

К. Лаврентьева:

— Дмитрий Глебович, ну, вопрос о том, как вы пришли к вере, наверное, не стоит. У меня такое ощущение, что у вас уже изначально семья была погружена в церковную жизнь. И вопросы о том, как преодолевать кризисы веры, отходить от веры и к ней возвращаться, как вообще выбирать веру — это всё вообще неактуально для вас, и в вашей жизни этого не было.

Дмитрий Рар:

— Да нет, никак нет. Да, это с пелёнок прямо жили при Церкви. Мой дядя, отец Кирилл Фотиев, был протоиереем в Американской Православной Церкви. Тоже писал статьи и книги, то есть уже это показывало, что очень мы как бы при Церкви живём. Отец мой, Глеб Александрович Рар, был церковным деятелем, он пользовался большим авторитетом в Русской Православной Церкви Заграницей, выступал с докладами по всему миру. На Всезарубежном Соборе в 1974 году в Нью-Йорке он также выступал как один из главных докладчиков. Собственно, мог бы стать священником вполне, потому что отец, наверное, не хуже любого архиерея знал богослужение и вообще всё богословие. Однажды митрополит Филарет — это наш Первоиерарх — уговаривал отца стать священником. Но тут подумали, что вот шестеро детей у Раров и, наверное, не один приход не сможет содержать такую семью. И тогда оставили моего отца в чине иподиакона. Потом у меня брат стал священником. Это сегодня протоиерей Михаил Рар. Он служит при Московской Патриархии, при Берлинской и Германской епархии в Берлине и в Веймаре — он настоятель церкви в Веймаре, одной из самых старых церквей русских в Германии. Ну и мой зять, протоиерей Николай Забелич, муж моей старшей сестры, в Мюнхене тоже возглавляет приход Московской Патриархии. Я сам когда-то размышлял о том, чтобы отправиться в Джорданвилл в семинарию. Потому что меня тогда вдохновило очень... был такой толчок веры — не могу объяснить — вот в том возрасте так было. Но меня опередил брат. И тогда я уже решил, что зачем двум братьям ездить в Джорданвилл? Пусть один будет священником — мы всё равно занимаемся церковными делами все.

Диак. Игорь Цуканов:

— Скажите, пожалуйста, вот когда вы в 1992 году оказались в России, насколько это не совпало, или совпало, с теми вашими представлениями о том, какой будет эта встреча? Что вас в этой реальной России удивило, что порадовало, что, может быть, не очень порадовало?

Дмитрий Рар:

— Действительно, мы очень идеализировали Россию — это я признаюсь. Для нас это была чуть ли не святая земля и...

Диак. Игорь Цуканов:

— Земля обетованная.

Дмитрий Рар:

— Да, тем более земля обетованная. И в моём представлении русский народ был угнетённым, преследовали особенно верующих. И народ только и ждёт, чтобы пала советская власть. И после этого уже все дружно, мирно, вместе будут отстраивать новую свободную Россию, правовое государство, процветающее, естественно, раз страна такая богатая своими ресурсами. Что такое «советский человек» я не знал раньше. Я потом, конечно, понял, что действительно такое явление советского человека есть.

Диак. Игорь Цуканов:

— То есть удалось воспитать за 70 лет.

Дмитрий Рар:

— Да. Надо сказать, что это не в обиду сказано и не как упрёк. Просто я об этом читал тоже часто, что многие так видят, что есть советский человек. Причём, когда я приехал в 1992 году первый раз в Россию — первый раз с гуманитарным транспортом, а потом уже искал возможности здесь устроиться на работу, чтобы познакомиться со страной предков. Что удалось сделать: я с конца 1992-го по середину 1994 года жил в Москве, работал на немецкую фирму. Мы тогда строили квартиры для советских офицеров и солдат, которые тогда вывозились из Восточной Германии. То есть был такой ограниченный проект, только на два года, к сожалению. Но это самые интересные два года моей жизни — я старался как можно больше познакомиться с Россией, с русским народом. Тут я понял, конечно, что, да, действительно, в воспитании, в мировоззрении кое-что изменилось. Естественно, везде мир меняется, и на Западе вы уже XIX век не найдёте. Но я также увидел людей в России, познакомился с людьми, которые как будто жили в эмиграции. То есть они жили, видимо, во внутренней эмиграции, то есть совершенно без каких-то советских признаков верующие люди, которые вот именно отрицали тоже вот это советское влияние на нашу историю. Я старался общаться с людьми, находить, конечно, единомышленников.
И я должен сказать, что всё равно мало какой народ бы пережил такую семидесятилетнюю власть, как это сделал русский народ. Уничтожение полное целых сословий. Духовенство к 1940 году почти не существовало уже. Самое страшное — это крестьянство — миллионы погибли. У людей как бы убивали веру? Я знаю из многих рассказов людей, которые приезжали из Советского Союза, или уже здесь познакомился, которые рассказывали, как в школе смотрели: у кого крестик, может быть, на шее висит, спрашивали, у кого Библия дома. Ну уже, конечно, в 60-70-е за это не наказывали сильно, но всё-таки издевались над людьми. Также многие боялись всё равно признаваться, что они верующие. Так что на меня глубокое впечатление произвело знакомство с Россией. И во многом я был разочарован, потому что это не та Россия XIX века, и не все моего мнения. Но я её всё равно очень полюбил и решил, что буду приезжать как можно чаще. Что я и делаю — я каждый год стараюсь быть в России. Хотелось тогда переехать, но просто я не получил, не нашёл себе работу, применения в России. Поэтому решил пока вот работать на Церковь и скаутов русских в Германии.

Диак. Игорь Цуканов:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, у нас сегодня в гостях Дмитрий Глебович Рар — председатель Свято-Князь-Владимирского братства в Германии. Это общество, которое занято сохранением русских церквей в Германии, сохранением и поддержкой, всё равно поддержкой того русского сообщества, которое живёт в городах Германии. И, в частности, Дмитрий Глебович возглавляет организацию юных разведчиков. Да, как-то так?

Дмитрий Рар:

— Российских юных разведчиков. Звучит дико.

Диак. Игорь Цуканов:

— Звучит, да, угрожающе, особенно сегодня. Но это на самом деле скаутская организация, которая, в общем-то, родилась изначально в Европе. Потом, в 1909 году, по-моему, была и на русской почве тоже посеяна, но ненадолго, потому что потом, понятно, пришла советская власть, которая искоренила, вырвала с корнем и насадила на этом месте пионерию. Дмитрий Глебович, а вот как сегодня именно выглядит вот эта скаутская организация, вот именно русская скаутская организация в Германии? Потому что понятно, что то русское сообщество, та русская община, которая жила в Германии в 70- годы, даже в 80-е, это совсем другая история, нежели то, что вы имеете сегодня, наверное. Вот чем вы занимаетесь сегодня как вот руководитель этой скаутской организации?

Дмитрий Рар:

— Хочу сперва всё равно вернуться к тем временам — 60-70 годам. Потому что хочу подчеркнуть, сколько мне самому дало это скаутское движение. То есть при русских храмах существовали не только вот эти воскресные школы, которые родители организовали, но обязательные молодёжные организации. Это были скауты во Франции и Бельгии, это «витязи» в Северной Америке, ещё есть другие организации. Цель всех этих организаций была воспитывать молодёжь, следующее поколение, в любви к России, воспитывать их хорошими людьми, но именно русскими и православными людьми. Для меня вот, например, этот двухнедельный летний скаутский лагерь, где съезжались дети из разных стран и континентов...

Диак. Игорь Цуканов:

— То есть это не только из Германии были дети?

Дмитрий Рар:

— Нет. Я сейчас про организацию в целом расскажу. Значит, у нас скауты были из Америки, Германии, Франции, из других стран, из Англии тоже. И, конечно, интересно было по акценту всегда чувствовать, кто из какой страны. Мы сами свой акцент, конечно, не замечаем, но у другого человека замечаем, и поэтому забавно было. И тем самым, конечно, это объединяло нас в разных странах. Но, кроме того, для меня было такое ощущение, что эти две недели я нахожусь в России. Потому что немцев кругом нет, мы в лесу, далеко от любой цивилизации. И всегда в лагере все игры тематически были связаны каким-то образом с русской культурой, с русской историей. Мы там переодевались в витязей Киевской Руси, или играли в русскую Америку. Но ты действительно, особенно с детской фантазией ещё, себя воспринимал как будто в России. А потом, после двух недель, опять возвращался в Германию. Конечно, в эмигрантских условиях это было очень важно. После открытия границ, можно сказать, уже были другие возможности сохранения русскости — так просто можно уже ездить в Россию. Но первым делом (для нас это было очень важное дело) было возродить скаутское движение в самой России, где они в 1923 году были запрещены.
То есть в 90-м году опять создавались русские скауты в России. И наши братья и сёстры из Америки, в основном, ездили сюда помогать им возродить, конечно, полагаясь тогда тоже на бывших комсомольцев и пионеров. Ты не можешь как-то с нуля всё начать, нужно делать это с опытными воспитателями. Но старались, конечно, объяснять нашу идеологию, то есть это обязательное служение Богу и России. Девиз «будь готов — всегда готов за Россию», заимствовали пионеры. «Будь готов», по крайней мере, а «за Россию», конечно, нет. И я, когда жил в Москве, тоже помогал возрождению скаутского движения в России. Сегодня, конечно, в Германии и в других странах дети уже в основном не потомки эмигрантов, а это уже дети переселенцев — людей, которые добровольно или, скажем, по экономическим соображениям вынуждены были искать новую жизнь в зарубежных странах. Поэтому с русским языком, конечно, у них проблем мало — там на чистейшем русском говорят. Но всё равно я считаю, что нужно воспитывать их в такой преданности России. Потому что иногда это смешанные браки. И они сами не очень понимают, кто они — русские или немцы. Или даже если полностью русские, всё равно как бы начинают ассимилироваться в Германии. Большинство подхода зависит от родителей, от твоего воспитания. Если родители не будут следить за тем, чтобы человек себя считал русским и считал Россию своим отечеством, то это со временем, скажем, поколение может просто пропасть.
Поэтому я стараюсь работать с детьми при церковных приходах, создавать там ячейки — сперва маленькие группы, и в надежде, что эти группы возрастут. Потому что тут сама методика очень хорошая, испытанная, то есть мы воспитываем хороших людей, самостоятельных людей. Вот родители с изумлением говорят иногда, что не узнают своих детей после наших лагерей — они вдруг такие самостоятельные, сами вдруг посуду помоют или убираются в комнате, и не надо уже ничего говорить. Так что это действительно хороший метод воспитания детей. И я говорю то же в России: не нужно особо много организаций создавать, если есть уже испытанный метод дореволюционный — скауты в России существовали с 1909 года. Новые какие-то организации создавать можно, конечно, — всё хорошо, что воспитывает детей, молодежь, — но не нужно, потому что есть уже вот старая организация.

К. Лаврентьева:

— Ну, вы знаете, Дмитрий Глебович, вы столько много говорите о России, действительно. И в этом есть такая чистая, какая-то детская любовь к ней. Мы вас за это благодарим от всей души, потому что это действительно сейчас как-то очень важно. Это, наверное, крайне важно — в непростой ситуации в мире говорить о том, чтобы помнить её. Людям, которые уже не вернутся туда или которые уже не смогут здесь потрудиться, помнить её, нести какую-то светлую память о ней. И мы очень вам благодарны за это. Спасибо вам, конечно, большое, правда, от всей души. И вы знаете, я что замечаю? Есть подобное объединение в Париже. И у нас были люди, уже потомки первой эмиграции в Париже. И вы знаете, у них точно такие же чувства к России. И сейчас многие из них, кстати, вернулись сюда, удалось им всё-таки какие-то здесь проекты основать, и как-то они здесь трудятся. И, действительно, расходится ощущение о светлой имперской России, которая та, которую вы помните, которую вы несли через ХХ столетие, и той, которая сейчас.Но тем не менее есть, на что опереться, и есть, чему порадоваться и в нынешней России, в нынешних людях, которые стараются очень сейчас тянуться к свету, возрождать православие, возрождать духовно культурный код какой-то. И это, конечно, очень здорово. И чем больше таких людей будет, которые верят в этот вот светлый, правильный, нравственный образ нашей страны, наверное, тем больше у нас надежд на счастливое будущее. Спасибо вам большое, Дмитрий Глебович. Вот я что хотела спросить у вас: сейчас, когда вы занимаетесь действительно поддержкой храмов в Германии, вы занимаетесь вот с этим скаутским движением с детьми, какие ещё есть задачи, ну, хотя бы просто в мечтах у вас, в отношении Свято-Владимирского братства и в отношении вообще вашей миссии там сейчас как христианина в Германии?

Дмитрий Рар:

— Конечно, для Владимирского братства, я надеюсь, что найдутся подкрепления, потому что общество стало очень-очень маленьким. Оно всегда тоже было немножко элитарным, потому что, особенно во время холодной войны, нельзя было любого принимать. Нужно было как-то, чтобы епархия под контролем держала это общество, которое нужно было, чтобы защищать недвижимость церковную. Сегодня, конечно, мы более открытые, но как-то вот, видимо, не нахожу я правильного подхода, чтобы объяснить привлекательность этого братства. Хотя, собственно, уже сам факт, что это самое старое общество с такими традициями, должно было бы привлекать людей, но служить братству — это означает не просто почётное место, а это означает труд. Нужно за свой счёт ездить, хлопотать, тратить время, силы, энергию. И в наше время добровольцев находить становится не всегда легко. Потому что люди очень заняты, у них либо семейная жизнь, либо другая общественная жизнь. Поэтому добровольцев для помощи в общественной деятельности не всегда легко найти. Но я очень надеюсь, что братство опять получит какое-то значение. И уже не только на уровне Германской епархии Зарубежной Церкви, но, может быть, на всероссийском уровне, как это было при основателе его, отце Алексее Мальцеве, когда многие члены братства жили именно в России. Вот это моя мечта. Но пока я просто вот об этом мечтаю.
Но, кроме того, я, конечно, желаю, что я сам смогу вернуться в Россию. Это для меня просто миссия, потому что дедушки и бабушки не смогли вернуться, они не дожили. Родители уже по старческим причинам не смогли переехать. И я считаю, что этот семейный круг нужно завершить и всё-таки вернуться. Поэтому, раз пока работу здесь не нахожу, я думаю, что, когда выйду на пенсию, мой план — переселиться, вернуться в Москву. Потому что отец наш говорил: в какой стране бы мы ни жили (а родители мои жили во многих странах), наш дом — это Москва. И так я это также воспринимаю. Когда я хожу по Москве, ещё знаю, где там семейные какие-то следы, здания, связанные с семьёй, мне, правда, на сердце тепло.

К. Лаврентьева:

— То есть, естественно, для вас это в некоторой степени земля обетованная.

Дмитрий Рар:

— Абсолютно. И я лучшей страны на свете не знаю.

К. Лаврентьева:

— Спасибо большое. Спасибо огромное за этот разговор, дорогие наши слушатели. У нас в гостях был Дмитрий Рар — церковный и общественный деятель в Германии и Люксембурге, председатель Свято-Князь-Владимирского братства. У микрофонов были диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Спасибо огромное, Дмитрий Глебович, за этот разговор.

Диак. Игорь Цуканов:

— Да, большое спасибо.

Дмитрий Рар:

— Спасибо вам за приглашение.

К. Лаврентьева:

— Мы действительно очень порадовались с отцом Игорем. Спасибо, всего доброго. До следующих встреч, дорогие слушатели.

Диак. Игорь Цуканов:

— Всего доброго, с Богом.

Дмитрий Рар:

— С Богом.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Христианин в современном мире». Серей Рудов
• «Христианин в современном мире». Наталья Смирнова
• «Христианин в современном мире». Наталья Богданова