"Значение святых отцов для Церкви". Светлый вечер со священником Сергием Кругловым (15.01.2016)

У нас в гостях был священник Сергий Круглов.

Мы говорили о том, кто такие "святые отцы", а также о значении святоотеческого наследия для жизни Православной Церкви.

________________________________________________________________

А. Пичугин

— Друзья, здравствуйте! Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь, в этой студии, Лиза Горская...

Л. Горская

— ...Алексей Пичугин...

А. Пичугин

— И с удовольствием приветствуем нашего гостя, отца Сергия Круглова. Он клирик храма Воскресения Словущего в Брюсовом переулке, священник, поэт — все, я думаю, прекрасно знаете. Отец Сергий, здравствуйте!

Протоиерей С. Круглов

— Здравствуйте.

Л. Горская

— Воскресения Словущего на Успенском Вражке — более точное название.

А. Пичугин

— На Успенском Вражке, в Брюсовом переулке, да. Ну, такой старый-старый московский храм, который вся московская, советская интеллигенция знает как никогда не закрывавшийся.

Л. Горская

— И постсоветская.

А. Пичугин

— Да, и постсоветская. Сегодня поговорим про христианство с точки зрения святоотеческого наследия. По-разному совершенно относятся к святоотеческому наследию в православии. Кто-то называет это... Кто-то вообще Православную церковь называет «Церковью святых отцов», кто-то позволяет себе с этим не соглашаться. Ну, давайте попробуем во всем этом разобраться — ведь мы все христиане, и православные, и католики. Католиков, кстати, «Церковью отцов» не называют.

Протоиерей С. Круглов

— Думаете?

А. Пичугин

— Да!

Л. Горская

— Почему?

А. Пичугин

— Ну, у них есть, конечно, определенное святоотеческое наследие...

Л. Горская

— Еще какое!

Протоиерей С. Круглов

— Да, у них есть. Есть. Причем, они считают, скажем, ну, святоотеческое классическое наследие бывшего раскола также и своим наследием. То есть великих каппадокийцев, там, и еще ранее — отцов-апологетов и так далее, это тоже они считают своими.

А. Пичугин

— Да, но они не обращают на это, как мне кажется, пристального внимания и не делают это частью не то что догматики, а частью вообще всей христианской жизни.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, там просто жизнь другая. Другая жизнь, очень много разных веяний. Но, тем не менее, какая-то часть Католической церкви очень пристально интересуется и занимается изучением наследия святых отцов. Ну, чего уж говорить — мы в православии... Откуда мы их взяли, как мы смогли прочесть писания Афанасия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского? С патрологий (нрзб.), прежде всего.

А. Пичугин

— А не получается так, что у нас богословие святых отцов... даже, вернее, не богословие, а, скорее, память о святоотеческом наследии... Наверное, не все знакомились, в общем, из людей воцерковленных с большим количеством святоотеческого наследия? Не получается ли так, что мы этим порой как-то закрываем и Библию, и Евангелие, в первую очередь, и Христа, и христианство как таковое?

Протоиерей С. Круглов

— Здесь сплелось, в этом моменте, очень много разных факторов. Ведь когда говорят «Церковь святых отцов», я думаю, что разные люди под этим разумеют разное. Кто-то разумеет, что ну вот это такая Церковь святых отцов, из которой действительно как-то потеснили Евангелие, еще какие-то вещи. Вот одни только святые отцы на иконах и книги святых отцов на полках. При этом эти люди очень часто даже не совсем хорошо отдают себе отчет, кто же такие святые отцы. А кто-то вот действительно... Вообще, любой слоган и любая цитата, любое броское, яркое выражение, любой афоризм — это к слову о выражении «Церковь святых отцов»... Оно, конечно, работает, оно прекрасно, но у него есть существенный недостаток — оно вырвано из контекста. Поэтому оперировать слоганами и афоризмами всегда опасно.

Л. Горская

— Но все же кто такие святые отцы?

Протоиерей С. Круглов

— Святые отцы, или отцы Церкви — ну, в узкоцерковном понимании, это те святые отцы, жизнь и учение, богословие которых оказало решающее влияние на православие, которое прославлено во святых. В отличие, скажем, от учителей Церкви. Есть, например, учитель Церкви Ориген. Замечательный был человек, один из первых, пытавшихся систематически богословски мыслить, привести все в какую-то систему, и его трудами, «Гекзаплами» и его трудом «О началах», например, пользовались очень многие поколения последующих святых отцов, но у которого, тем не менее, были какие-то еретические воззрения, какие-то неправильности, и поэтому в святые отцы он не попал, но, тем не менее, оказал большое влияние на Церковь, на церковную мысль.

Вот святые отцы — это те, кого мы, чаще всего, в православии, именуем богословами, чьи слова, чьи книги, чьи писания оказали какое-то влияние и считаются очень важными для понимания православия. Отменяет ли это Евангелие? Ну, конечно, совершенно не отменяет. Вносит ли это что-то новое в Евангелие — то, чего в Евангелии кардинально вообще никогда нет и не было? Тоже нет. Но зачем тогда это все нужно? Достаточно, казалось бы, одного Евангелия. Мы всегда забываем, что текст интерпретативен, он не может быть без читателя. А читатели каждый век и каждую эпоху разные. И чтобы понимать одну и ту же евангельскую мысль, нужно как-то каждый раз не только доносить на языке той или иной эпохи, но каждый раз показывать механизм — как человек может вот эту мысль развить. Что такое богословие? Богословие — это, в общем-то, не наука, хотя некоторые научные моменты в ней есть. Это не философия, хотя некоторые моменты философии в ней тоже есть.

А. Пичугин

— А можно я сразу уточню? То, что у нас, например, недавно теология была признана одним из учебных стандартов, причем, светской высшей школы, теология и богословие в данном случае как-то разнесены друг от друга, или одно — продолжение другого и вообще одно и то же?

Протоиерей С. Круглов

— Ну, я надеюсь, конечно же, что они разнесены. Надеюсь. И будут разнесены. Теология — это то, что можно условно назвать «история религии», рассказ о тех или иных ее течениях и о том, какие там люди были, и что из себя представляют те или иные догматы или положения. А богословие — это совсем другое. Именно святых отцов мы именуем богословами. Потому что богословие — это удивительная вещь. Это не наука, это не философия...

А. Пичугин

— А можно я еще уточню? Вы говорите, что именно святых отцов мы называем богословами. Но среди богословов же очень много людей, не прославленных в лике святых. Точно так же, наверное, не все святые отцы могут быть богословами?

Протоиерей С. Круглов

— Все правильно. Тем более, что вообще под словом «богословие» мы имеем в виду еще и школьное богословие, какое-то схоластическое богословие, богословие просто как дисциплину. Там, студент в семинарии: «Чего у нас там сегодня?» — «А, догматическое богословие!» То есть просто в школьном учебнике, имеет в виду.

А. Пичугин

— Ну, семинар.

Протоиерей С. Круглов

— А здесь имеется в виду вот что. Бог дает человеку что-то, Он дает откровение. Он приходит, чтобы спасти человека, и дает ему откровение Свое — все то, что мы знаем. Бог сам пришел в мир, и Евангелия, писания, которые исследует человек, чтобы иметь жизнь во Христе, и соединение с самим Христом в литургической практике Церкви — это то, что идет от Бога. А от человека же тоже должно что-то идти. Вот это очень важный момент. Помню слова святого отца и богослова Афанасия Великого: «Бог стал человеком, чтобы человек обожился, стал Богом по благодати». Есть еще замечательные слова одного из первых богословов, то есть богослова II века Иринея Лионского, который сказал так: «Слава Божия — это живое человеческое существо». Слава Божия, оказывается, это не какая-то сияющая в небесах слава типа полярного сияния и хора ангелов, это — мы.

А. Пичугин

— Несмотря на все наше порой несоответствие?

Протоиерей С. Круглов

— Лучший из людей — Христос, Богочеловек.

А. Пичугин

— Ну, если уж...

Протоиерей С. Круглов

— Божья Матерь, святые — вот Слава Божия. И мы тоже — в той мере, в какой мы к ним примыкаем. В какой мы становимся... Не то, что мы ассимилируемся среди них, смешиваемся с ними. Нет, мы становимся сами собой, очищаясь от своей грязи, от своей скверны. Вот эта Слава Божия — настоящий человек. Мы с Вами — это Слава Божия. Поэтому человеческий посыл и человеческое усилие в деле освоения Откровения, скажем так, очень грубо, в деле освоения благодати спасающей, очень важны. Человек тоже должен что-то сделать. Пришел Господь, пошел ради нас на Крест — мы тоже должны чем-то ответить. И богословие — это такой ответ, это попытка приблизиться к Богу.

Здесь очень важная тонкость, известная всем — не знать о Боге, а знать Бога. Все богословы, святые отцы... Вот почему их опыту мы доверяем. Ну, есть, например, какой-нибудь доцент какой-нибудь кафедры или какой-нибудь профессор — какой-нибудь Иванов, Петров, Сидоров. Вот он написал богословский трактат, он там разработал какие-то вещи, которые раньше, до него никто не разрабатывал. Это одно. А сотни... святитель Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст — это другое, их словам мы верим безусловно. Почему? Потому что у них есть опыт жизни.

А. Пичугин

— То есть у профессора, академического профессора, может и не быть опыта богопознания, несмотря на то, что он 50 лет в священном сане?

Протоиерей С. Круглов

— Мало того! Мало того, 50 лет в священном сане! В советское время какой-нибудь профессор, который в каком-нибудь институте СССР преподает научный атеизм, имеет доступ в библиотеку, в специальное хранилище, где хранятся дореволюционные издания семинарских учебников, трудов разных богословов и тех же святых отцов. Он их читает, он их знает страницы наизусть, он их цитирует. Но можем ли мы его назвать богословом при этом? Он атеист. Атеист!

А. Пичугин

— У меня дома на полке стоит замечательная книжка — «Спутник атеиста»...

Протоиерей С. Круглов

— Да-да-да!

А. Пичугин

— ...за авторством бывшего протоиерея Алексея Осипова, известного бывшего ректора Ленинградской духовной Академии.

Протоиерей С. Круглов

— Да-да-да.

А. Пичугин

— Много лет в священном сане, один из ярчайших священнослужителей своего времени, и потом просто настолько порвавшего с религией... И, наверное, тут не было какой-то встречи... именно встречи? Хотя — да...

Протоиерей С. Круглов

— Вот первое — как мы относимся к богословию и к богословам, как к святым отцам. Первое: мы проверяем, мы щупаем, проверяем на истинность их опыт жизни. Есть такое замечательное святоотеческое выражение: «Богослов — тот, кто чисто молится». Не «знать о Боге, а знать Бога». Если мы возьмем на себя труд прочитать труды хотя бы одного святого — Григория Нисского или Григория Баламы, любого из святых отцов... Возьмем на себя... Это действительно бывает трудно, потому что, бывает, нет подходящих переводов, и сама по себе мысль бывает сложна. Они применяют самые разные термины. Очень много терминов было изобретено теми же каппадокийцами. То есть люди пытались библейские вещи осмыслить на языке греческой ойкумены, греческой философии, на греческом языке, чтобы это было понятно грекам и всему окружающему миру. Это очень трудно...

А. Пичугин

— Но на каком-то уровне это хорошо совмещается!

Протоиерей С. Круглов

— Ну да, конечно! Ну, мы знаем множество тому примеров, когда во времена Вселенских соборов термин «Единосущее» сколько вызывал споров, или вопрос о двух природах во Христе. То есть вот эти все вещи действительно очень важны. Если мы возьмем на себя труд прочитать одного святого отца, мы увидим, что у него нет разделов. Что вот тут у него тринитарное богословие, тут у него еще какое-то, тут у него догматическое, а тут — пасторское...

А. Пичугин

— Ну, разделы...

Протоиерей С. Круглов

— Он просто жил этим!

А. Пичугин

— ...были сделаны, чтобы составить расписание в семинарии!

Протоиерей С. Круглов

— Ну, это — да. Это — да. Мало того, очень многие богословы — это были не какие-то святители, занимавшие видные кафедры, как великие каппадокийцы, это были монахи, которые просто у себя в келье сидели. Вот мы открываем «Добротолюбие»: вот сидит монах, молится — его никто же не заставляет книгу писать! Сиди себе и молись, и все. Он не может не выразить для других тот опыт Бога, каким он этого Бога познал. То есть богословие — это Богопознание, это то, что может пригодиться другим. Так вот здесь, когда мы входим в круг святых отцов, мы входим, скажем так, в большую толпу людей, близких нам людей, старших по возрасту, людей, которые уже прошли путь до Христа. И каждый из этих людей — с ними надо, по крайней мере, познакомиться, надо понять, в чем они различны, надо хотя бы попытаться понять, что каждый из них внес вот в эту, скажем так, сокровищницу, в предание Церкви, какой свой опыт он принес, какой из этих опытов подойдет мне лично, а какой не подойдет.

А. Пичугин

— Друзья, напомню, что в гостях у программы «Светлый вечер» священник Сергий Круглов, клирик храма Воскресения Словущего на Успенском Вражке, в Брюсовом переулке. Отец Сергий также — известный поэт. Говорим сегодня о святоотеческом наследии.

А вот здесь, мне кажется, мы подошли вплотную к очень важному вопросу — а с чего надо входить в храм, со знакомства ли со святоотеческим наследием, нет ли здесь какой-то опасности, или все-таки со знакомством с Евангелием и со Христом, с личностью Христа?

Протоиерей С. Круглов

— Конечно, с Евангелия.

А. Пичугин

— Я помню, когда вот на Вашем мете отец Александр Борисов сидел, он говорил: «В свое время, когда ко мне приходили люди и спрашивали: «А скажите, с чего мне начать», я без зазрения, безо всякого смущения советовал им книжку отца Александра Меня «Сын Человеческий». А в какой-то момент я вдруг понял, что люди, уже вот новое поколение не готово воспринимать даже на том уровне, на котором очень доступно и популярно все отец Александр пытался рассказать.

Кто-то начинает свое знакомство... Это же было очень мощное течение, наверное, в 90-е годы, когда огромное количество литературы попадало на прилавки, когда люди не с Евангелия начинали знакомство, а именно со святоотеческой литературы. Вот в чем здесь есть какая-то опасность?

Протоиерей С. Круглов

— А здесь надо поближе рассмотреть ту самую святоотеческую литературу, в которой это люди все начинали. Я вообще с трудом могу представить себе человека, который, начиная свое воцерковление, раскрыл, скажем, «Триаду в защиту священнобезмолвствующих» святителя Григория Паломы. Он прочитает полторы страницы, ничего там не поймет и закроет. Если человек не читал Евангелие, он ничего не поймет в том жаре, который пышет из этого сочинения святителя Григория Паломы, и почему он вообще начался, откуда сыр-бор вообще разгорелся. Поэтому вот с каких святых отцов? Ну, с популярных брошюр каких-то, с более-менее... Со сборников проповедей, которые написаны простым, примитивным языком — это да. С разных книжек, типа «Православные чудеса в XXI веке»... Ну, вот с такого я видел, что люди начинали воцерковляться, и довольно долгое время обходились без Евангелия. То есть у них там были какие-то отношения со святыми, разные прошения и все, и в этой как-то даже и Христа не упоминалось.

А. Пичугин

— Ну, это Вы имеете в виду тоненькую брошюрочку, где все это перемешано — от святых отцов начиная и заканчивая землицей с могилы старца?

Протоиерей С. Круглов

— Да. Вот цитатники из святых отцов — это да. Но цитатники — это очень сомнительная вещь. Цитатники Мао Цзе Дуна и все остальные цитатники — это очень сомнительная вещь.

Л. Горская

— Потом, в любом цитатнике, мне кажется, можно найти цитаты, прямо противоречащие друг к другу. Как к этому относиться?

Протоиерей С. Круглов

— Вы знаете, как-то вот позволю себе немножко такой плотской, ну, в смысле, сарке(?), грубо-телесный образ. Выдернуть цитату из писаний святых отцов — это все равно, что выдрать живой кусок мысли, или все равно, что из тела, сказать вот... выдрать у человека глаз и сказать: «А смотри, а глаз-то голубой! Значит, у всех должен быть голубой глаз! У святого отца — голубой!» Лучше вставить на место и не трогать. Поэтому люди, которые выросли на таких цитатниках, конечно, и составляют некую проблему. По крайней мере, составляли какое-то время назад. Но они есть и сейчас. Есть люди, которые прекрасно обходятся без Евангелия.

А. Пичугин

— А как это все, в таком случае, правильно складывается, одно к другому? Смотрите, есть же люди, которые обходятся и без святых отцов, которые живут при этом полноценной церковной жизнью.

Протоиерей С. Круглов

— Есть, есть.

А. Пичугин

— Для них есть литургия, для них есть не святые отцы, но, скажем, набор парижского богословия. И люди прекрасно существуют в лоне Церкви.

Протоиерей С. Круглов

— Тут парижское богословие — оно все основано на святых отцах. «Назад, к отцам!» — это ж не наш лозунг, российский. (Смеется.) Неопатристический синтез — это ж изобретение не российское! Нет, конечно. Здесь важно понять вот что. Читать ли Иринея и святых отцов, обязательно ли их читать? Я думаю, что вот это слово «обязательно» больше говорит о нашем менталитете — о менталитете нас, нынешних российских людей, которые пережили советское время и которым нужно указать, черное или белое, обязательно или не обязательно. Вот обязательный минимум ты должен знать, и все, вот хоть ты тресни. Такого нет в Церкви. Даже Евангелие не обязательно, его нельзя насадить силой.

А. Пичугин

— Нет, ну если человек входит уже внутрь церковной ограды, предполагается, что здесь вот эта обязательная часть — это все-таки Евангелие, а все остальное — наверное, нет. Даже, может быть, Апостольские Послания.

Протоиерей С. Круглов

— Хорошо, хорошо. Примерно скажем так — что да, что, скажем, Новый Завет — это обязательная часть какая-то. Хотя никто с человека не спрашивает — пересказывать близко к тексту. Но, тем не менее, важно, чтобы в человеке пробудился живой интерес, чтобы у него пробудилась живая душа, чтобы он сам стал интересоваться и сам стал пытаться понять, о чем это, как я могу в этом участвовать. И молиться Богу при этом. «Богослов — тот, кто чисто молится». И молиться Богу: «Господи, помоги мне понять — вот мне нужно справиться с тем или иным грехом, мне нужно разрешить ту или иную ситуацию, я хочу войти в то или иное дело, я хочу заняться вот этим, я хочу жить дальше, я хочу понять, как мне жить дальше во Христе, как мне в Тебе, Господи, дальше жить. Помоги». И ему неизбежно начнут попадаться книги. Кому-то будут попадаться, действительно, книги одного святого отца, кому-то — другого святого отца, кому-то книги более облегченные в чем-то, разные. Церковь объединяет в себе разных людей. Нет все-таки. Кроме Евангелия, нет какого-то минимума, который был бы обязателен для всех — вот ты должен «Добротолюбие» знать, и все.

А. Пичугин

— А где современное святоотеческое наследие? Ну, с какого-то момента оно не то что прекратилось, но мы... Есть научное, академическое богословие, которое преподается. Развиваются различные школы, особенно у нас развивается изучение Нового Завета по всему миру, и Россия там где-то в хвосте плетется, в отличие от Европы. А вот именно опытное богопознание, вот то, за что мы в православии ценим святоотеческое наследие, оно как-то последние сколько-то столетий не проявляется.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, сказать, что прямо «последние несколько столетий», это, конечно... Это вряд ли.

А. Пичугин

— Ну, вот сегодня мы вспоминаем как раз чудесного Серафима Саровского. Его же нельзя назвать богословом. Или Сергия Радонежского — тоже нельзя назвать...

Протоиерей С. Круглов

— Его вполне можно назвать богословом.

А. Пичугин

— Серафима Саровского?

Протоиерей С. Круглов

— Другое дело, каково наследие этих богословов. От Сергия Радонежского написанных трудов не осталось, у него остались другие труды, которые нам объяснили позднейшие богословы. Что такое построенные монастыри, что такое иконописцы, которых он взрастил, что такое настоящий русский Ренессанс. От Серафима Саровского — ну, кое-что осталось. Знаменитая беседа с Мотовиловым, которую ему приписывают, которая в чем-то вполне перекликается, например, с пламенными описаниями Симеона, нового богослова, исполненными Духа Святого. Есть богословие... Ну, о проблемах русского богословия, конечно, нужно завести отдельную передачу — о них говорилось много, и об обедах этого богословия, и о временном всплеске, который был связан где-то со временем Серебряного века, и богословие, которое потом переместилось в тот же Париж.

А. Пичугин

— Но это очень разное, мне кажется, богословие — Серебряного века, софистика, софистика Соловьева и парижское богословие. Мне кажется, очень разные.

Протоиерей С. Круглов

— Они разные вот почему — потому что настоящее богословие нужно и важно тогда, когда оно... Вернемся к первым минутам нашей беседы, мы говорили вот о чем: о том, что настоящее богословие все того же самого Христа и все то же самое Евангелие, все Того же самого Бога Триединого и все то же самое Спасение раскрывает человеку в его современных обстоятельствах, в его современной ситуации. Оно показывает, как это выглядит сегодня вот в этом мире, на какие вопросы нужно ответить человеку, чтобы быть христианином сегодня, на что нужно ему обратить особое внимание. Жизнь меняется, меняются люди. А само богословие, Вы совершенно правы, делится на практику и на какое-то академическое школьное богословие. Монах молится, он истинный богослов, но он не пишет никаких книг. Почему? Потому что все давно написано. Помните, как знаменитый афонский преподобный старец Симеон...

Л. Горская

— Про сгоревшую библиотеку?

Протоиерей С. Круглов

— Да-да-да! Что если даже посетивший его католический путешественник удивился, что «Ваши монахи читают такие книги, которых у нас даже ученые некоторые не читают — святых отцов и так далее»... Он говорит: «Да мало того, даже если все эти книги сгорят, наши монахи могут снова написать подобные же книги, потому что они имеют опыт жизни этих святых отцов». Вот... Да, в мире очень много всего происходит. И богословие сейчас продолжается именно в том, чтобы... открывается, чтобы объяснять человеку основы христианства на том материале, в той жизни, в которой он живет сегодня. Вот это задача богословия.

Совсем недавно приезжал к нам в Россию, в Петербург ректор Свято-Владимирской семинарии из Нью-Йорка протоиерей Джон Дер(?) — довольно известный богослов. Он прочел там лекцию — как раз о богословии. И вот несколько моментов мне запомнились и были интересны. Он рассуждал о том, какое именно богословие нужно сегодня, что оно сегодня из себя представляет и какие важные вопросы в богословии нужно обозначить сегодня. Вот первый же вопрос, он сказал — надо понять, что такое вообще богословие. Потому что, как он интересно сказал, «богословию свойственно забывать, откуда оно началось». Ну, еще он выделил такие, например, моменты — ну, то, что можно назвать... Есть богословие, а есть, скажем, антропословие. То есть что такое человек? Ну, я думаю, что это в любое время актуально — кто такой человек. О богословии и смерти он говорил, о том, что наше современное гедонистическое общество как-то пытается вытеснить смерть в какие-то другие совершенно формы — не в те, в которых смерть есть в реальной жизни, а куда-то там... или в сферу развлечений, или еще куда-то. И что богословие смерти обязательно нужно. Я тут сразу вспомнил по этому поводу книжку «Литургия смерти» отца Александра Шмемана, которую тоже можно назвать богословской книжкой на эту тему. То есть очень многие вещи, которые в какой-то святоотеческий канон не вписываются — современные вещи, современные реалии, — требуют богословского осмысления. И вот в этом как раз опыт святых отцов может помочь. Только не цитаты из них, а их целожизненный опыт — и опыт жизни, и опыт взгляда на Бога и на мир.

А. Пичугин

— Напомню, что в гостях сегодня у нас отец Сергий Круглов — священник, поэт, клирик храма Воскресения Словущего в Брюсовом переулке на Успенском Вражке. Здесь, в этой студии, Лиза Горская, я — Алексей Пичугин, и через минуту продолжим.

Друзья, это «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь, в студии, Лиза Горская, и в гостях у нас — отец Сергий Круглов — священник, поэт, клирик храма Воскресения Словущего в Брюсовом переулке на Успенском Вражке в Москве. Говорим мы о святоотеческом наследии.

Л. Горская

— И мы вот коснулись вскользь темы в начале нашей программы, что бывает такое, что у разных святых отцов разные мнения по определенным вопросам. То есть не то чтобы это противоречие — наверное, все-таки это не противоречие. А как бы вот ты, Алексей, сформулировал?

А. Пичугин

— Ну, за две тысячи лет христианства...

Л. Горская

— ...накопилось! (Смеется.)

А. Пичугин

— ...накопилось... Нет, не противоречий накопилось, а «да будут разномыслия между Вами, дабы выявились искуснейшие», говорил апостол Павел. Я не знаю, может быть, в истории христианства тоже эта фраза периодически забывалась, потому что вот именно эти разномыслия приводили к очень разным вещам — они приводили к расколам, к спорам, к отлучениям, к войнам. С другой стороны, зачастую это была очень мирная полемика, которая протекала именно в христианском ключе любви, вот...

Протоиерей С. Круглов

— Вот...

Л. Горская

— Для меня... Извините, да, просто для меня лично этот вопрос теперь уже очень сложный. Мне даже задать его сложно, потому что я, пока готовилась к программе, смотрела, что вообще люди думают на эту тему, и в одной из социальных сетей нашла такой пример, что люди, которые говорят о том, что святые отцы имеют разные точки зрения на какие-то вопросы, напоминают школьников, которые смотрят на чертеж какого-то сложного поршня и говорят... — ну, как бы да, с разных точек зрения», им кажется, что в нем есть противоречия, просто потому что они не понимают целой картины. Извините, да, я так перебила — просто объясняю...

Протоиерей С. Круглов

— Да-да-да. Есть где-то в соцсетях, в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) такая интересная картинка красивая — это такая проекция... Висит некий предмет, на который падает свет. На одну стену падает тень, и на вторую. На одну стену падает тень в виде квадрата, и написано: «Это правда», а на другую стену — тень в виде круга, написано: «Тоже правда». А сам предмет — это цилиндр. Написано: «А это — истина». Вот примерно так, да, совершенно верно.

Л. Горская

— (Смеется.)

Протоиерей С. Круглов

— Есть такое знаменитое выражение «консенсус патриа» — «согласие отцов». Это не значит, что они прямо, как в советское время, голосовали, как все коммунисты, твердили речи Брежнева на каком-нибудь пленуме, что они прямо слово в слово, буква в букву...

Л. Горская

— ...и колебались вместе с линией партии.

Протоиерей С. Круглов

— Нет, конечно! Нет, конечно. Это все — живые люди, каждый из которых своим талантом, каким-то своим особым образом пробивался к пониманию Божественного Откровения. И главное, что их объединяло, опять же, повторю — практика. Не умствования, не сличение книг, рукописей и источников, а именно практика — молитва и любовь. Вот если это стремление к Богу и любовь, то есть практика христианской жизни была, за что мы почитаем их святыми, тогда они приходили к согласию. Не к буквенному согласию, а к согласию в духе своем. А если вот этого единения в любви не было, тогда происходили ереси и расколы. Как правило, в основе любой ереси... В основе всего на свете лежит человек и то, что внутри человека. Человек — это ведь не только слава Божия, как мы говорили, вспоминая слова Иринея Лионского. Человек еще может быть ведь и какой-то ужасной вещью. Человек может распять Бога, что, собственно, он и сделал однажды. И когда нет вот этого согласия и любви, тогда рождаются ереси, которые основаны на гордости, на упорстве, на разных политических моментах. Вспомним распространение ересей. Как только образовалась Византийская империя, как только... Вернее, не образовалась — как только пришел к власти император Константин, который изменил свое отношение и политику империи по отношению к христианам, так тут же, моментально появилась ересь арианства, которая прямо подсунулась под руки, как простая государственная религия. Почему она охватила такие огромные регионы? Потому что она была проста в употреблении и понятна. Там были выкинуты какие-то лишние штучки, запчасти, не нужные, казалось бы, никому — «ну, давайте мы простую сделаем». То же самое было у нас на Руси в момент становления Московского государства, когда была знаменитая ересь жидовствующих, которая тоже решила из христианства выкинуть почти все непонятное, сделать его простым, и была подсунута Ивану Великому под руки, и он даже там колебался, потому что очень многие его приближенные были к ней причастны. То есть ереси — это вещи, в которых нет любви, которые действуют из других соображений — политических каких-то, самостных и так далее. И вот когда есть вот это согласие в любви, тогда действительно кажется, что все святые отцы составляют... действительно, они составляют симфонический оркестр. Вот то же самое замечательное выражение у отца Джона, которое я увидел. Ну, собственно говоря, на любом приходе это (нрзб.). Они не повторяют одно и то же, они не поют в унисон. У них есть разные инструменты, есть разные партии, как в симфоническом оркестре. И вместе они составляют какую-то очень удивительную музыку. И эта музыка будет бедна без каждого из этих инструментов.

Ну, а что касается точного также, буквенного абсолютно доверия к писаниям святых отцов, к тому, чтобы буквально обожествить каждую строчку, ну, это, опять же, как мы говорим про цитатник и вспоминаем, что и святитель Иоанн Златоуст предсказывал год конца света, святитель Василий Великий в своем «Шестодневе», когда размышлял про зайца, рассказывал, то есть пересказывал байки, то есть побасенки своего времени и так далее... (Смеется.)

Л. Горская

— Ну, вот по поводу... Опять же, по поводу святителя Василия Великого и вообще... Вот Вы говорили, что если озадачиться, поставить перед собой какой-то вопрос, обратиться к Богу с этим вопросом, то обязательно начнут подворачиваться книги. Василий Великий в XIX веке на русский язык, по-моему, последний раз переводился. Вот как с этим быть? Сейчас... Ну, наверное, вопрос практический, да?

Протоиерей С. Круглов

— Конечно.

Л. Горская

— Потому что русский язык XIX века и XXI века — не один и тот же язык.

Протоиерей С. Круглов

— Конечно.

Л. Горская

— Ну, вот подвернется он простому смертному в переводе XIX века — и что?

Протоиерей С. Круглов

— Ну, все-таки я знаю немало тех самых простых смертных, которые даже и с этим переводом, и из этого перевода получили какую-то пользу.

Л. Горская

— Нет, давайте поговорим об этом! (Смеется.)

Протоиерей С. Круглов

— Но, конечно, Вы правы. То есть вопрос о переводе на современный русский язык не только Священного Писания, но и основного корпуса святоотеческих писаний, я думаю, это очень важный вопрос. Я думаю, что он не только нам пришел в голову, а кому-то еще.

А. Пичугин

— А здесь, мне кажется, еще одна очень важная проблема — даже, наверное, более важная, чем проблема восприятия и разницы литературного русского языка XIX — XXI века. Это проблема обширного корпуса святоотеческого наследия — такого разного, но в то же время единого, составляющего симфонический оркестр.

Л. Горская

— Это проблема, ты думаешь? Это же праздник!

А. Пичугин

— Подожди! Вот простой верующий человек приходит в храм, участвует в жизни Церкви. Как ему быть? Он же не может все это прочитать, он же не может все это в полноте воспринять.

Протоиерей С. Круглов

— Конечно, не может. Но ведь человек...

А. Пичугин

— Ну, смотрите, вот даже тут такой пример: есть учебник истории, где мировая история пересказана на 120 страницах — дай Бог, даже меньше, наверное. Есть исторические научные институты, которые занимаются архивами, археологией, расшифровками, и чем-то... Вот у нас Академия наук — там исторических институтов при ней штук десять, наверное, больше.

Л. Горская

— И?..

А. Пичугин

— И... Мы все учились в школе, мы все проходили историю России, всеобщую историю в этих учебниках. Простому верующему не предлагается такой вещи.

Протоиерей С. Круглов

— Интересно посмотреть вот на этого простого верующего. «Все для человека, все для блага человека», и я видел этого человека!»

Л. Горская

— (Смеется.)

Протоиерей С. Круглов

— Вот на этого «среднего простого верующего» интересно посмотреть, потому что на самом деле люди все разные. Одни люди действительно довольствуются какими-то... Человек ищет то, что ему близко. Ну, вот нравится одному читать про козни бесовские, в езде их выискивать .И он не только читает. Человек ведь не только читает — он еще и практикует что-то в жизни. Другому человеку интересна богослужебная сторона, третьему еще чего-то, пятому еще чего-то. И кто-то до святых отцов добирается и читает их, иначе бы мы вообще про них давно забыли. Но их кто-то читает. И все эти люди составляют Церковь. Я вот с какой стороны предлагаю посмотреть — вот так это все перевернуть вообще, с другой стороны зайти и посмотреть...

Л. Горская

— И снова симфонический оркестр.

Протоиерей С. Круглов

— ...поставить это головой вверх, а ногами вниз. Церковь — это... «Никто из нас не остров, — как сказал однажды мой коллега, поэт-священник Джон Донн, — все мы — части архипелага». То есть люди — это части одной Церкви, Единой Церкви. И вот этими своими интересами, поползновениями, жизнями, отдачей какой-то, которая происходит в результате этой жизни, они друг друга дополняют, соединяются друг с другом. Хотя это иногда, зачастую бывает не видно со стороны.

А. Пичугин

— Ну, да... Вы очень идеальную модель, мне кажется, рисуете.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, на самом деле ведь так и происходит. Взять десять каких-то прихожан любого прихода. Может быть, два из них читали святых отцов, может быть, один. Остальные — может быть, ну, читали что-нибудь попроще.

А. Пичугин

— Но ведь мы все знаем очень разные случаи. Например, сколько такого было, когда люди в 90-е годы приходили в Церковь, попадали к священнику, который сам два месяца назад крестился и уже почему-то священник, и вот он на них выливает вот этот корпус святоотеческого наследия, они вместе с этим удаляются в монастырь...

Л. Горская

— Алексей, ты такие примеры все время интересные приводишь... Где ты их берешь?

А. Пичугин

— Я — из жизни, из жизни.

Л. Горская

— Из чьей?

А. Пичугин

— Из разных жизней, которые мне...

Л. Горская

— Того самого человека? (Смеется.)

А. Пичугин

— Да, которые мне встречаются. И проходит десять лет — и дети монахи. Или я знаю человека, который настолько глубоко погрузился в святоотеческое наследие (к сожалению, человек ныне покойный уже), что это очень сильно ему повредило, настолько снесло башню, что)...

Л. Горская

— Алексей крутит пальцем в районе головы своей...

А. Пичугин

— Да... Что он уже забывал, что там какие-то службы, где-то Пасха, и еще Рождество какое-то...

Протоиерей С. Круглов

— Ну, некоторых из монахов, например, можно все-таки увидеть. Кто-то из них стал епископом, кто-то продолжает подвизаться, кто-то действительно... Это живая жизнь, это нормально. Конечно, священник, который сразу начинает взваливать на людей бремена неудобоносимые», как говорил апостол Павел, и вместо молока грудных младенцев кормить сырокопченой колбасой, ну, конечно, мягко скажем, он неправ. Но по-разному в жизни бывает. Что касается священника 90-х годов, который действительно не был подготовленный, — ну, что поделаешь, такая была ситуация, так оно есть. Вот было так оно. Уже на машину времени не сядешь и жизнь не изменишь. И так оно и есть. С этим надо как-то что-то делать, как-то разбираться. Но, я думаю, ничего. Господь все выправит, и жизнь как-то выправится. И многие священники сами учатся, все мы учимся всю жизнь чему-то. Я думаю, что самое... Конечно, есть какие-то основные вещи — даже не только Евангелие, а основная вещь... Вот священник что должен знать, какую основную вещь? Что его главное дело в Церкви — это помогать Христу любить людей, показывать людям Христа. Для этого их надо любить как-то. И вот от слова «любить», конечно, тоже начинается большая беседа и большая пря, потому что под этим словом тоже все имеют в виду разные вещи. И человеком надо интересоваться хотя бы. Прежде всего, интересоваться — кто он. Не пытаться ему что-то навязать, если ты священник, сразу дать ему какие-то каноны в зубы, дать ему правила поведения и все на свете, а хотя бы сначала узнать, спросить: «Как тебя зовут? Как ты сюда пришел? Расскажи о себе. Как ты живешь? Чего ты хочешь? Что у тебя болит? Что ты любишь? Зачем ты вообще здесь? Бог для тебя — Он кто? Где Он у тебя?» Поговорить попытаться с ним, понять его, выслушать. Потом уже, попривыкнув к человеку, уже пытаться понять, надо ли ему давать этот корпус святых отцов или пока еще рано. Но, в любом случае, дать Евангелие. Ну, как-то так. У кого-то это получается, у кого-то не получается. Ну, на то она и живая жизнь.

А. Пичугин

— Ну, в общем, да, здесь очень сложно поспорить. Можно только согласиться.

Протоиерей С. Круглов

— Я думаю, что если кто-то... Ну, конечно, много трагедий на свете бывает разных, когда человек избирает не свою жизнь, не свою судьбу, делает какие-то скоропалительные выводы, то есть спешит принимать монашество или еще что-то, но все-таки, в общем, я думаю, что если на человека сразу вывалят корпус святых отцов, это будет лучше, чем если на него, ну, не знаю... что на него вывалят сразу? Какой-нибудь там «Майн Кампф» Гитлера или еще какие-то такие писания, дадут в руки ему нож или дубинку и покажут, где враг. Уж лучше так. (Смеется.)

А. Пичугин

— Священник Сергий Круглов, поэт, клирик храма Воскресения Словущего на Успенском Вражке в Москве, сегодня у нас в гостях. Вы говорите, бывает, что человек выбирает не свою жизнь. А как это понять, и кто должен это понять? Сам человек или те, кто его окружает?

Протоиерей С. Круглов

— Ну, как понять? В процессе самой жизни понять, больше никак.

Л. Горская

— Эмпирически, Алексей!

А. Пичугин

— Так можно в процессе жизни столько дров наломать, выбрав не свою!

Протоиерей С. Круглов

— А чаще всего так и бывает. Очень часто бывает так, что, не пройдя по дороге, ты не узнаешь, какая она.

А. Пичугин

— «Я очутился в сумрачном лесу».

Протоиерей С. Круглов

— Да, не вступив в какую-то ситуацию, не встряв в нее, ты и не поймешь, как быть дальше. Ну, как всегда бывает: три дороги, камень стоит, на камне ничего не написано, идти куда-то надо. Господь стоит рядом, молчит. «Господи, чего Ты молчишь? Куда мне идти?» — «Да иди хоть куда! Я с тобой пойду, самое главное! Иди туда, куда тебе кажется нужным!» Трудный выбор...

Л. Горская

— Мы... Но во время...

А. Пичугин

— Вот Лиза не согласна.

Л. Горская

— Я не согласна! Я хотела сказать, что мы во время программы Джона Донна вспомнили, ты Данте цитируешь... Может быть, стихи почитаем уже?

А. Пичугин

— К отцу Сергию!

Протоиерей С. Круглов

— Ой, нет... Вы знаете, я, как-то настроившись на богословие...

А. Пичугин

— Мы хотели... Я, по крайней мере, собирался к литературе перейти, поинтересоваться, какую роль святоотеческое наследие — ну, мы так, как всегда, обобщаем, я, вернее, обобщаю — сыграло для литературы, для русской, например? Ну, Пушкина мы знаем, Ефима Сирина...

Протоиерей С. Круглов

— В общем-то, и не только на русскую. На того же Данте, которого вспоминали... Сам считается доктором богословия. То есть его Божественная комедия уже считается богословским трактатом. И, конечно...

А. Пичугин

— А кем это признано?

Протоиерей С. Круглов

— Ну, вот это... Хорошо бы, была здесь Ольга Александровна Седакова, специалист по Данте, она бы точно сказала. Но это факт известный. Кем это точно признано? Ну, какими-то институциями Католической церкви, Римской церкви. Богословие, конечно, оказало влияние и на, само собой, Достоевского — первого, кого мы сразу вспоминаем в этом отношении, и на всю русскую литературу. Прежде всего, конечно, через призму Евангелия. И, может быть, даже не столько опыт догматического богословия, сколько опыт жизни богословов. Вот та самая сентенция — «богослов тот, кто чисто молится», «знать не о Боге, но знать самого Бога». Вот этот опыт жизни оказал очень большое влияние и на литературу, и вообще на... В частности, на всю русскую жизнь.

А. Пичугин

— Мне всегда было интересно... Ну, на литературу... Достоевский... Я давно предлагаю у нас в студии повесить плакат — табу на упоминание Достоевского, потому что он всплывает в любом разговоре и по многу раз. Либо, с одной стороны, от него никуда не денешься, либо у нас просто нет других примеров.

Л. Горская

— Ну, полегче с классиком — «всплывает в разговоре»!

А. Пичугин

— Ну он действительно... Что значит — «полегче с классиком»? Действительно, в любом разговоре, если программа касается культуры, богословия, литературы, так уж точно даже XXI века, если говорим о современной литературе и поэзии, Достоевский всегда будет. Он незримо где-то, за каким-то плечом тут стоит у микрофона, у меня вот полное ощущение.

Протоиерей С. Круглов

— Еще Льюис, наверное, часто упоминается?

А. Пичугин

— Льюис — нет. Про Льюиса как раз хотел спросить сейчас.

Протоиерей С. Круглов

— Вот тут яркий пример применения богословия в самой что ни на есть популярной литературе — «Хроники Нарнии».

А. Пичугин

— Вот я же как раз хотел, да...

Протоиерей С. Круглов

— И «Космическая трилогия» вся, и «Письма баламута», например, его знаменитые. То есть это все вещи богословские. Вот «Расторжение брака» — замечательная его штучка, про то, как жители ада посещают Рай. Ну, все, что он описал. Вот это как раз примеры богословия, которое применимо к каждому человеку, которое можно читать как увлекательную литературу. Я думаю, что, хорошенько подумав и поискав, мы можем найти немало таких авторов.

А. Пичугин

— Вы говорите, на всю русскую жизнь повлияло это наследие. А на советскую жизнь? У нас же... Вот мне всегда этот пример приходит в голову, когда речь идет о богословии, — про прогал в 70 лет, когда ничего такого в стране не было. То есть оно на каком-то незримом уровне, мистическом присутствовало, сопутствовало, оно сохранялось через единицы людей, которые продолжали этим заниматься, интересоваться, пускай даже подпольно.

Протоиерей С. Круглов

— Были, были, конечно, единицы людей, очень много... Какие-то имена мы можем сразу вспомнить — того же Сергея Фуделя, книги которого «Путь отцов» и другие ходили в перепечатках, в ксерокопиях среди верующих людей.

А. Пичугин

— У Лосева?

Протоиерей С. Круглов

— Да, были какие-то, конечно, и подвижники, и церковная жизнь какая-никакая была. Что-то было. То есть какая-то живая жизнь была. Ниточка теплилась, но была.

А. Пичугин

— Вот это церковное возрождение начала 90-х годов — оно откуда черпало силы? Ведь люди, которые приходили в Церковь, и прихожане, и будущие священники, многие из них приходили от станка (ну, «от станка» — в любом смысле этого слова, хоть ты доктор наук), никогда в жизни с этим не сталкивались.

Протоиерей С. Круглов

— Имеется в виду, в богословском смысле, да, откуда все?

А. Пичугин

— Да, да.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, первое... Опять же, первое, на что мы обращаем внимание, о чем мы говорим, мы видим множество репринтов. То есть репринтное православие. Было такое ощущение, что в XVII году оно затормозилось, потом ничего-ничего-ничего не было, потом мы снова начали издавать эти книги, снова начали воспроизводить эти формы жизни. Об этом много говорилось. И, в частности, о том, что... Говорилось с горькой интонацией, что полностью воспроизвести это все невозможно, как невозможно современному человеку читать репринтное издание с «ятями». Он нуждается в современном издании какой-то богословской книги. Именно оттуда, из дореволюционного времени какая-то малая часть пыталась... Малая часть пыталась питаться и почерпать то, что было в эти годы за рубежом, что было и в самиздате, что было в подполье...

Л. Горская

— А с практикой как дела обстояли?
Протоиерей С. Круглов

— С практикой богословия?

Л. Горская

— Да.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, это, опять же, отдельная беседа. Про это, конечно, должны говорить люди гораздо более образованные, а не такие, как я, заочный семинарист второго курса. (Смеется.) Я советую интересующимся людям почитать две книжки. Они уже выходили довольно давно, и, возможно, с тех пор написано много чего-то другого, но мне они были лично очень интересны. Это книжка о русском богослове замечательного преподавателя Московской духовной Академии Николая Гаврюшина. Вот если посмотреть это имя, посмотреть его стать, это очень интересно. И была книга — ныне митрополит Илларион Алфеев, а тогда он, по-моему, еще был...

А. Пичугин

— ...иеромонах...

Протоиерей С. Круглов

— ...да, иеромонах или игумен. Да, «Православное богословие на рубеже веков», по-моему, так она называлась. Там тоже ряд замечательных, интересных статей, в частности, о том, как происходило богословское образование в советские годы, сколько было схоластики там, сколько было муштры, как...

А. Пичугин

— У нас же богословская школа, наша русская богословская школа оборвалась на удивительном взлете. Об этом можно... Серебряный век русского богословия — о нем же можно спорить, соглашаться... Нынешняя официальная Церковь не очень привечает все это. Но он на таком взлете оборвался, что осколки разлетелись, но разлетелись они вот только не в наше время.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, да. Да.

А. Пичугин

— Изучение наследия оттого же Соловьева, Флоренского — это осталось уделом кружков начала 90-х.

Протоиерей С. Круглов

— Конечно. Да-да-да. Бердяев, отец Сергий Булгаков — это да. Ну, сказать, что официальная Церковь их не признает... Вообще, само выражение «официальная Церковь»... Когда меня спрашивают: «Как Вы относитесь к официальной позиции Церкви?», я говорю: «Я ее всецело поддерживаю». — «Как так?» — удивляются все, особенно друзья-либералы. — «Ну, как? Официальная позиция моей Церкви — это позиция Евангелия, прежде всего». (Смеется.)

А. Пичугин

— Ну, то, о чем многие говорят — что у Церкви не может быть официальной позиции, потому что позиция людей очень разномысленна, а все — христиане.

Протоиерей С. Круглов

— Конечно. Есть какие-то, конечно, основы, есть Символ Веры, есть что-то, что никак не возможно изменить...

Л. Горская

— Да и незачем.

Протоиерей С. Круглов

— Как бы ни был популярен на Западе, например, лозунг «Развитие богословия» — ну, это такой лозунг, возникший в связи с экуменизмом, то есть «что бы мы могли изменить так, чтобы, например, нашим мусульманским братьям было полегче с нами общаться?» или еще как-то. Есть какие-то такие вещи, но, тем не менее, Церковь — это люди, это семья, это самые разные люди и самая разная жизнь этих людей, и одну какую-то позицию изобрести невозможно. И очень многие из этих людей любят и изучают наследие Франка, Ильина, Бердяева и отца Сергия Булгакова, пишут о них книги, и все это продолжает жить. Продолжает жить. И я думаю, что тех людей, которые упорно сидят ночами, читают святителя Афанасия Великого, корпус его трудов, и тех людей, которые сидят, перечитывают Бердяева с карандашом в руке, то есть вникают в богословие, в какое-то там... и тоже хотя бы осилили ту же книгу Флоровского «О путях русского богословия», чтобы понять, о чем речь, — и тех, и других, хотя внешне они, вроде, разные, они любят разное (одни тех не любят, а эти тех не любят), но их примерно одинаковое количество. Их мало их меньше, по сравнению с теми, которые продолжают питаться брошюрками всякими, роликами в YouTube, ну, всякими такими вот вещами.

А. Пичугин

— А мне кажется, еще не хватает популяризации. Я не знаю, и не призываю, и не представляю, как может выглядеть эта популяризация, но если со стороны посмотреть, то о жизни Церкви мы только знаем какие-то политические вещи, которые проходят внутри или снаружи и как-то косвенно относятся. Мы знаем про брошюрки — об этом тоже все знают. А вот то, о чем Вы говорите, — люди, которые ночами изучают Афанасия Великого или Павла Флоренского — эта сторона жизни настолько для людей, которые вне поля Церкви находятся, настолько закрыта, но она настолько могла бы быть интересной, она настолько могла бы стать привлекательной... Ведь огромное количество людей, которые мыслят себя такой культурной интеллигенцией, как раз отталкивает от Церкви вот это незнание.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, представим себе, что в большом-большом лоне Церкви три человека сидят, в другой комнате читают Бердяева, а интересуются ими из внешнего мира тоже три человека, скорее всего. (Смеется.) Они есть, конечно, и для них тоже нужно что-то рассказать.

А. Пичугин

— Ну, у нас канал «Культура» смотрит не так чтобы очень много народу, но без него уже никуда.

Протоиерей С. Круглов

— Ну, да. Ну, хорошо, что хотя бы он есть. Я бы сказал немножко иначе, может быть, подумал: должно быть нечто такое. Должно быть место, должен быть какой-то ресурс, что-то должно быть на тот случай, если человек захочет узнать что-то большее о жизни Церкви, если он действительно захочет узнать, а что это такое за Афанасий великий или почему, например, критикуют Бердяева православные люди, он православный вообще или нет. То есть должны быть те люди, которые ему про это расскажут, или должно быть то место, где человек об этом узнает.

А. Пичугин

— Ну да. Хорошо. Уже, наверное, пора заканчивать нам программу. Спасибо большое, отец Сергий! Напомню, что священник Сергий Круглов — священник, поэт, клирик храма Воскресения Словущего в Брюсовом переулке на Успенском Вражке в Москве был сегодня у нас в гостях. Лиза Горская...

Л. Горская

— ...Алексей Пичугин...

А. Пичугин

— Еще раз спасибо, отец Сергий, и, дорогие слушатели, будьте здоровы.

Протоиерей С. Круглов

— Спасибо и Вам!