Поделиться
Мы привыкли говорить о первом дне июня как о "Дне защиты детей". В этот день принято носить подарки в детские дома, водить детсадовские группы на торжественные линейки – всячески проявлять свою взрослую «способность к защите». Но вот, в 2012 году, на 66-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, принимается решение сделать первое июня ещё и «Днём родителей». Логично, конечно. Куда одним без других? Да никуда. Но вот о чём мне интуитивно подумалось: «Почему бы не назвать первое июня Днём защиты детей и родителей»? Конечно, находясь рядом с детьми, мы, взрослые, чувствуем себя мудрее и опытнее. Но, вспомните, что происходит с нами тогда, когда мы остаёмся один на один с серьёзным выбором, с проблемой? Когда нужно принять взрослое решение: в какую школу отдать ребёнка, какому центру доверить его прививочную карту, стоит ли оперировать грыжу или ещё подождать? И много-много подобных вопросов всплывают перед нами на протяжении жизни и требуют ответов, которые дать можем только мы. А бывает, что жизнь задаёт очень страшные вопросы. И тогда хочется крикнуть: «Да не знаю я, что делать!». И в порыве внезапно нахлынувших эмоций, от чувства беспомощности, взрослый человек, с багажом знаний и опыта, просит: «Господи, помоги!». Он просит защиты. У Бога. Потому что земное детство кончилось, и прийти на помощь может только Небесный Отец.
Я иногда люблю посмотреть на своих детей со стороны. Не участвуя в их забавах, не журя за шалости. Я люблю посмотреть на них и подумать. О своём детстве, о Боге, о времени. Иногда это немое наблюдение вызывает во мне водоворот ощущений: из восторга, любви и… страха. Я вспоминаю Сэлинджера «Над пропастью во ржи». И, верите? У меня руки потеют от волшебства его картинки: с чёткой проекцией границы между детством и мной.
Я представляю себе: вот эти двое. Играют, бегают по комнате или во дворе. А рядом – обрыв. Но они даже не замечают его. Мама-то здесь. Она – гарант всего. Напомнит про ужин, сон, пилюли от кашля. И, если вдруг, внезапно, в забвении игровой атаки, кто-то из них не удержится на краю пропасти и сорвётся, они убеждены – я поймаю. Им кажется, я знаю, когда нужно рвануть на крутой склон и в какую секунду затормозить, чтобы не рухнуть с него вместе с ними. Дети верят мне. А я боюсь.
Мне страшно: а что если вдруг настанет момент, когда пропасть сама к ним поползёт? Медленно. Песчинка за песчинкой обваливаясь, засасывая в себя молодую траву и цветы. Тихо подкрадываясь к моим детям, чтобы не оставить мне даже шанса выхватить их из её пасти? От этих мыслей мне хочется сорваться со своего пункта наблюдения и – прижать их обоих к себе. Зацеловать, не отпускать!
И вот на этом пике страха, на ощущение ужаса даже от мысли, что такая пропасть возможна, ко мне на помощь приходит Господь. Который всю мою жизнь наблюдает за мной, как за неразумным младенцем, и совершенно точно знает, когда я нуждаюсь в Его Отеческой руке.
Осязание Божьей заботы заставляет меня вновь вернуться в состояние наблюдения и принять в душу абсолютную уверенность, что со мной рядом – Отец. И Он обязательно напомнит мне, когда позвать моих маленьких непосед обедать, принять микстуру от кашля, а когда – просто взять их за руки и увести подальше от края пропасти. Да так далеко, чтобы их не достиг даже грохот в 140 децибел от внезапно сошедшей лавины.
Григорий Суров
Поделиться
В конце XIX-го — начале ХХ века врачи-офтальмологи, специалисты по глазным болезням, были в России на вес золота. Один из представителей этой редкой в то время специализации — Григорий Иванович Суров, окулист из Симбирской губернии — посвятил жизнь тому, чтобы сделать офтальмологию доступной для всех.
Уже в старших классах гимназии Григорий решил стать врачом. В 1881-м он успешно сдал вступительные экзамены на медицинский факультет Казанского университета. Первым местом работы Сурова была уездная больница в городе Спасске Казанской губернии. Там Григорий Иванович впервые обратил внимание, как широко распространены среди крестьян глазные болезни. У каждого второго пациента наблюдалась трахома — инфекционное заболевание, которое передаётся через предметы гигиены — например, полотенца, а распространителями являются мухи. Свои наблюдения и неутешительные выводы Суров записывал в дневник: «Эти болезни у нас в России распространены вследствие бедности, невежества, и малодоступной медицинской помощи». Офтальмологи, как уже говорилось, были в те годы большой редкостью. Поэтому Григорий Иванович решил специализироваться именно в этой области. За несколько лет работы в Спасской больнице он получил богатый практический опыт. Затем некоторое время Суров служил военным врачом. И опять же, занимался на этой должности преимущественно офтальмологией. В 1902-м он поступил в Петербургскую Военную Медицинскую академию — «для усовершенствования в медицинских науках по глазным болезням». Там с успехом защитил докторскую диссертацию.
А в 1906-м году Григорий Иванович вновь приехал в город Симбирск. Его назначили заведующим военного лазарета. Офтальмологического отделения в нём не было. И Суров его открыл. Сразу же к «глазному доктору» потянулся народ. «Главный контингент из страдающих болезнями глаз — крестьянство и необеспеченный рабочий люд», — отмечал Суров. С таких пациентов денег за лечение доктор не брал. Наоборот, помогал из собственного кармана — на лекарства, на изготовление очков. Вскоре Григорию Ивановичу удалось убедить местные власти выделить средства на глазной стационар в 50 коек. В 1911-м году стараниями Сурова в Симбирске открылась школа-приют для слепых детей.
А через несколько лет Россия стала Советской. Григорий Иванович не уехал за рубеж. Остался служить своей стране. В те годы о деятельном докторе нередко упоминали в прессе. Вот, например, как в 1923-м описывала его работу симбирская газета «Красный путь»: «Летом в разных районах губернии можно было увидеть фургон, в котором ехал доктор Суров. Он ездил обследовать сельское население. Оказывая помощь, он переезжал из села в село». После таких поездок и работы в госпитале, Суров принимал пациентов ещё и на дому, по вечерам. Симбирский учитель Алексей Ястребов в своих воспоминаниях писал: «Проходя по Беляевскому переулку, я вижу дом. И знаю: вечером у этого дома будет толпиться народ, потому что здесь живет замечательный врач, друг народа Григорий Иванович Суров».
Простой народ искренне любил своего доктора. Когда в 1920-м году большевики осудили Сурова и приговорили к году тюрьмы за то, что он взял на работу в госпиталь бывшего белогвардейского офицера — нищего больного старика, горожане встали на его защиту. Испугавшись волнений, власти восстановили доктора в правах. Впоследствии Григорий Иванович получил высокое государственное признание: в 1943-м году ему было присвоено звание Заслуженного врача РСФСР, а в победном 1945-м — орден Трудового Красного Знамени. Но не ради наград трудился доктор Суров. Однажды в своём дневнике он написал: «Я смотрю в мир глазами тысяч людей, которым помог избавиться от страданий».
Все выпуски программы Жизнь как служение
21 ноября. О пшенице и плевелах
Поделиться
В 13-й главе Евангелия от Матфея есть слова Христа: «Чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы».
О пшенице и плевелах, — епископ Тольяттинский и Жигулёвский Нестор.
21 ноября. Об отвергающих Слово Божие
ПоделитьсяСегодня 21 ноября. В 10-й главе Евангелия от Луки есть слова Христа: «Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня».
Об отвергающих Слово Божие, — игумен Лука Степанов.
