«Волонтеры в больницах». Ирина Худякова

У нас в гостях была социальный работник, православный волонтер Ирина Худякова.

Ирина рассказала о помощи пожилым людям, о своем пути к вере и волонтерству и об опыте помощи в больнице в Мариуполе, а также в «красных зонах».

Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.

---

В. Рулинский

— Здравствуйте, это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Тутта Ларсен...

Т. Ларсен

— И Василий Рулинский.

В. Рулинский

— У нас в гостях Ирина Худякова, православный волонтер, прошедший «красную зону», госпиталь в Мариуполе, человек, который очень много дает людям, и дает не просто так, а потому что служит Христу. Ирина, добрый день.

И. Худякова

— Здравствуй, Василий. Здравствуй, Тутта.

Т. Ларсен

— Привет-привет. А я так понимаю, что твоя волонтерская деятельность, как бы вот это желание что-то делать пришло к тебе в тот момент, когда ты сама находилась в немощном состоянии и нуждалась в помощи волонтеров в «красной зоне»?

И. Худякова

— Да.

Т. Ларсен

— И расскажи, с чего все началось.

И. Худякова

— Это началось год назад, когда я заболела ковидом. При этом пройдя всю пандемию соцработником, мы обслуживали практически в закрытом городе всех стариков, и с моей головы не упал даже волос, я ни разу не чихнула. И вот летом неожиданно меня свалила-таки эта напасть, и свалила так, что я оказалась действительно в госпитале, в тяжелом состоянии...

Т. Ларсен

— В реанимации.

И. Худякова

— Нет, не в реанимации.

Т. Ларсен

— Ну слава Богу.

И. Худякова

— Слава Богу, до реанимации не дошло, но состояние было очень тяжелое, и так как я болела давно очень давно не причащалась...

В. Рулинский

— Там, по-моему, 16 дней, да, ты писала.

И. Худякова

— Да, и первое мое желание было, когда я поняла, что здесь, возможно, билет в один конец, и я стала искать, как пригласить священника. И мне сказали медсестры, что сюда ходят волонтеры, прислали мне волонтера, он записал мои данные, и на следующий день ко мне пришел отец Владимир Суханов, который окормляет «красную зону» в Сокольниках, и причастил меня. Я была очень счастливая и подумала, что я бы тоже хотела быть таким волонтером, который ходит с батюшкой, который может помочь чем-то. И я подумала, что если я отсюда выйду, то я бы очень хотела стать таким же человеком, который служит кому-то ради Христа.

Т. Ларсен

— Слушай, ну вот когда человек лежит в больнице и тяжело болеет, мечтает только об одном: никогда больше сюда не возвращаться. С глаз долой — из сердца вон, все, я выздоровел, и я больше не хочу даже вспоминать об этом.

В. Рулинский

— А здесь наоборот получается.

Т. Ларсен

— Тебе не страшно было обратно в эту воду входить?

И. Худякова

— Я думаю, что здесь такой странный момент: у меня о госпитале были самые положительные воспоминания, потому что они действительно лечили меня и очень помогли. Когда я приехала, мне было плохо, когда я выписывалась, мне было хорошо, поэтому у меня были хорошие воспоминания. Но болезнь затянулась, и когда я ходила в «красную зону», я все еще делала уколы в живот, и я еще немножко болела сама. Поэтому, когда я заходила в «красную зону», я первым делом шла к своей койке, где я лежала, стояла около нее некоторое время, смотрела, и вот у меня происходило такое вот сопоставление как двух больших каких-то пазлов в голове, что я там и я здесь, а прошел месяц.

Т. Ларсен

— То есть это было, наверное, таким ресурсом, чтобы понять, что вот она, жизнь здесь и сейчас, она у тебя есть, и надо ее счастливо жить, да, что ты уже не на этой койке, а рядом.

И. Худякова

— Да, знаешь, у меня было ощущение, в госпитале я поняла, что мы совсем не знаем, сколько у нас осталось времени. И вот именно этот момент меня сподвиг максимально использовать каждый день. Вот как в начале дня молишься, благодаришь Бога за то, что Он дал тебе этот день, и в конце дня благодаришь за то, что он прожит. И в середине этого дня надо делать все возможное, как будто бы он последний. Вот это ощущение у меня появилось в госпитале, и оно не ушло потом. Вот удивительно, уже второй год — я выписалась 11 августа из госпиталя, а первый раз пришла в «красную зону» 9 октября, на Иоанна Богослова. И вот второй год это ощущение меня не покидает, то есть вот слова Федора Гааза: спешите делать добро. Если это брать как лозунг пионерский, это не работает как бы, если начертить это на плакате над входом в какое-нибудь здание. Но если ты сам это прожил, почему спешить — в этом смысл: спешишь, потому что ты не знаешь, сколько осталось. И вот это состояние немощи я вспоминаю с ужасом, когда ты хотел бы что-то сделать, но ты уже не можешь. И, возможно, это все, с этим ты и предстанешь. Вот этот момент важный.

В. Рулинский

— В одном из текстов, которые ты писала по итогам посещения «красной зоны», ты описывала тот случай, когда ты мыла волосы одной женщине в «красной зоне», и вот эти глаза, я помню, особенно этот взгляд и непонимание, как человек пришел, да, зачем пришел человек. Расскажи, что это за история была, и я так понимаю, что там особенно тебя тронули глаза человека, который не понимает, зачем ты пришла, как ты вот нашла, какие слова нашла для того, чтобы объяснить это?

И. Худякова

— Да, я помню эту женщину хорошо. У нее, знаете, такие зеленые глаза, которые бывают у рыжеволосых, такие прозрачные зеленые глаза. И она лежала, она такая раскрасневшаяся была, под большим, я говорю, аппаратом, и вот, как у каждой женщины, наверное, у нее было желание быть красивой, помыть голову.

В. Рулинский

— Это, конечно, очень важно.

И. Худякова

— Потому что любая женщина твердит, что красота начинается, наверное, с чистой головы прежде всего.

Т. Ларсен

— Да, моя бабушка говорила: главное — это прическа и обувь, все остальное неважно.

И. Худякова

— Да, ну как бы начало и конец человека. И эта женщина, когда я к ней подошла, она очень тяжело дышала, мы с ней поговорили. Я легко разговариваю с пациентами, мне легко понять их чувства, когда над тобой кто-то склоняется в белом комбинезоне. Кстати, когда я хожу в «красную зону», я прошу всегда мое имя всегда писать крупно, и не Ирина, а Ира, чтобы им было легко прочитать. Потому что помню, как тяжело, все это сливается: Александр — много букв, Григорий, все это. Я над ней склонилась, она говорит: Ирочка, вы вот приходите, какая же у вас тяжелая работа. Я говорю: вы знаете, это не работа. А кстати, меня благословил в свое время отец Сергий рассказывать пациентам свою историю, потому что она может послужить им неким маячком к выздоровлению. Очень многие лежат там — и я была такой, и не уверены, что они выйдут. Потому что вот твой сосед лежит, а завтра его уже нет. Я это видела неоднократно, пока лежала там. Я говорю: ну что вы, я работаю соцработником, а сейчас я пришла уже после работы.

Т. Ларсен

— Это я так отдыхаю.

И. Худякова

— Да, это я так ресурсно наполняюсь, как сейчас модно говорить.

В. Рулинский

— У нее было в глазах непонимание, я так понимаю, да?

И. Худякова

— У нее было полное непонимание. То есть она смотрела и сказала: а зачем же вы сюда приходите? Вот у нее было как бы...

Т. Ларсен

— Недоверие, да?

И. Худякова

— Нет, вот не недоверие, мне кажется, у нее был просто какой-то разрыв шаблона в голове. То есть она не испытывала ни положительного, ни отрицательного, у нее просто, она впала в какой-то ступор. И я ей сказала: да, вы знаете, мы ходим ради Христа помогать. Потому что, я говорю, я прочувствовала на себе, как вам, и хочется, чтобы вам было немножко легче. Я говорю: вот посмотрите на меня, я совсем недавно была здесь, здесь очень хорошо лечат. Я вылечилась и пришла. И в конце, когда мы ей помыли голову специальным таким сухим шампунем для лежачих больных, волосы на глазах у нее поменяли цвет, она рассказала немного про своего сына. Она, знаете, пришла в такое состояние, когда у человека появляется тепло в глазах, он немножко сюда возвращается, тогда можно переходить к следующему пациенту. Обычно это взгляд из небытия, особенно если на тебя снизу смотрят и...

В. Рулинский

— Да, я помню, что случай вы рассказывали, что просто даже не понимали, что человек или не человек рядом с ним находится.

И. Худякова

— Да, у меня был дедушка один, я к нему подошла — я требная сестра и собирала требы, он сказал...

В. Рулинский

— Надо пояснить всем, что требы — имеется в виду, что перед тем, как прийти священнику, да, что спрашивают желание пациентов.

И. Худякова

— Требные сестры.

Т. Ларсен

— О ком помолиться, о чем помолиться.

В. Рулинский

— И о предстоящем, что завтра священник может прийти, совершить таинства исповеди, причастия.

И. Худякова

— О том, что да, есть батюшка, и он посещает пациентов. Очень многие радуются. Один дедушка он сказал: да, я очень хочу видеть священника. Но смотрел на меня с таким вот вообще выражением, испуганным очень. И потом в конце сказал, говорит: ну вы так похожи на собаку, вы точно не собака?

Т. Ларсен

— А потому что ты была в маске и в защитном комбинезоне.

И. Худякова

— Я говорю: именно я? А он говорит: да, вы. Подошла санитарочка другая, говорит: а я? Он говорит: и вы тоже похожи. Ну вот похоже, такая мордочка.

Т. Ларсен

— Слушай, а знаешь, что еще интересно, что я читаю твои тексты про твой опыт, и это действительно очень хорошая проза. Когда ты начала записывать эти истории?

И. Худякова

— Истории я начала записывать про своих подопечных четыре года назад. Сейчас из них собрался небольшой сборник из где-то ста историй о моих бабушках и дедушках. Мне хотелось быть адвокатом старости, показать людям, что старики — это не только их возраст. Обычно, когда спрашивают, говорят о стариках, говорят: а сколько ему лет? А когда говорят о нас, о взрослых, совсем другое спрашивают. И вот мне хотелось, чтобы люди увидели. Я писала в социальных сетях, а когда я пришла в «красную зону», я стала писать истории, которые происходили там, которые меня поразили. Потом уже стала писать другие истории, связанные с тем, где мне пришлось побывать потом.

Т. Ларсен

— Но у тебя нет журналистского образования?

В. Рулинский

— Или писательского какого-то, филологического?

И. Худякова

— Нет, я поступала в Литературный институт, у меня были стихи, совершенно ужасные. Хорошо мне удавались только фельетоны и пародии, сатиры. Но это были стихи о любви, мы отправили их в Литературный институт. Они ответили нам, что обычно они рукописи не рецензируют, но посоветовали больше не писать. Не поленились ответить.

В. Рулинский

— Обиделась?

И. Худякова

— Я? Нет. Я пошла в медицинский.

В. Рулинский

— И и ты, получается, как сестра милосердия, врач?

И. Худякова

— Нет, нет, оттуда меня тоже попросили. Но я хочу сказать, что наши гены проявляются — у меня родилась дочка в День медика, Василиса, и она стала операционной медсестрой, а сейчас она учится на врача в Санкт-Петербурге.

Т. Ларсен

— Здорово.

И. Худякова

— Мои медицинские гены, они все равно проявились.

Т. Ларсен

— Проснулись, да. Ну я спрашиваю, потому что действительно ты здорово пишешь, и это захватывает, очень интересно читать. Пиши, пожалуйста.

И. Худякова

— Спасибо.

Т. Ларсен

— Мы ждем книжку. Потому что обычно кажется, что когда ты оказываешься в таких местах, как «красная зона» или зона военных действий, это всегда что-то такое очень беспросветное, мрачное и депрессивное. Но у тебя такие светлые истории получаются, жизнеутверждающие, что хочется читать еще и еще.

В. Рулинский

— И какое-то такое ощущение, что действительно это может вдохновить и других людей.

И. Худякова

— Да, это правда. Многие пишут мои подписчики, они говорят, что они вдохновляются, да, это правда.

Т. Ларсен

— Тебя можно почитать ВКонтакте?

И. Худякова

— В Телеграм.

Т. Ларсен

— Хорошо. Как называется аккаунт?

И. Худякова

— https://t.me/irayaka.

В. Рулинский

— А с чем связан такой выбор?

И. Худякова

— Не знаю, кто-то просто предложил. Я вообще не по этой части, я не очень в этом понимаю. Я просто пишу истории. Как вот Ганс Христиан Андерсен. «Сказки и истории» — все его сборники, помните, советские книги «Сказки и истории». Сказок я не пишу, только истории.

В. Рулинский

— Правдивые.

Т. Ларсен

— Основанные на реальных событиях.

В. Рулинский

— И надо сказать, еще ведь на Православии.ру есть целый такой раздел, можно найти там статьи Ирины Худяковой, такие вот записки, описания каких-то случаев.

И. Худякова

— Да, там о моих подопечных, о случаях, которые происходили с ними и со мной, которые приоткрывали присутствие Божие в моей жизни. Иногда вот кажется, что ты выбираешь лук бабушке, потом тебя за этот лук ругают, говорят: ты что, себе бы такой лук купила? Я говорю: да. Так ты плохая хозяйка. И ты понимаешь, что ты занимаешься не очень понятным каким-то делом, что ты все время виноват. И бабушки пожилые, они хотят кушать то, что им казалось вкусным в детстве. Но сейчас уже не то время, и поэтому априори все, что приносится, довольно часто бывает плохим, и ты, как источник — как отрубали голову посланцам плохих вестей, бывает так. Но всегда что-то происходит такое, что дает понять, что ты нужен именно здесь, где ты поставлен. Именно тут и сейчас, и именно здесь ты должен свою планету, как говорил Маленький принц, привести в порядок.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Если вы хотите стать волонтером, это можно сделать каждое воскресенье в 11.45 в храме Царевича Димитрия при Первой градской больнице в Москве, можно записаться в волонтеры. Адрес храма: Ленинский проспект, дом 8, корпус 12. Если у вас есть желание помогать в других регионах, то можно позвонить по номеру горячей линии: 8(800)70-70-222 и рассказать, чем конкретно вы хотите помогать. Ира, а получается, вот ты общаешься с пожилыми людьми, да, мы сейчас об этом как раз хотели поговорить, именно о твоем служении как социального работника. Общаешься с пожилыми людьми, приносишь им продукты, утешение какое-то, да, вот общаешься. Но действительно часто они дают в ответ ту эмоцию, которая, казалось бы, совсем незаслуженно, такое вот часто бывает в нашей вот социальной деятельности. И как здесь как-то не закрыться, не перевести вот эту эмоцию внутреннюю к себе, через себя, а потом негатив не отдавать, да? То есть грубо говоря, как перевести это все равно в позитив?

И. Худякова

— Да. Здесь очень простой ответ, он лежит на поверхности. Но я работаю 17-й год, и я к этому шла очень долго. Никто не говорил нам, соцработникам, как сохранить ресурс. Все очень просто: любить несмотря ни на что.

В. Рулинский

— Но это же очень сложною.

Т. Ларсен

— Как можно любить вредную бабку, которой ты принесла продукты, а она тебе говорит: ты плохая хозяйка и продукты твои плохие?

И. Худякова

— Любовь первична. А так мне постоянно это говорят. Я так сейчас приехала — я выслушала про тыкву, которая была недостаточно большой, тыква была ужасной. И бабушка сказала, что она будет звонить в департамент. Тыква эта, потому что просили одной формы, принесли другой, не того веса. Но я ей сказала: Галина Александровна, я вас очень люблю и уважаю. Звоните, если вам так будет легче, звоните. Но я вот купила вам от души то, что я бы купила себе. Она сказала: ладно, я тебя прощу пока, на первое время, но потом еще за тобой понаблюдаем. Очень просто любить, если ты понимаешь, что ты это делаешь ради Христа. В таких вопросах как социальное служение, социальная работа — это не бизнес, это не творчество, где ты что хочешь, то и рисуешь, ты находишься в служении. И если понимать, что перед тобой, возможно, Христос, это очень действительно, это само ложится. Конечно, бывают моменты, когда обидно, но я понимаю, что это такое мирское, оно уходит, оно действительно уходит. И моя работа мне очень нравится.

Т. Ларсен

— У тебя есть какая-нибудь специальная молитва, которую ты себе говоришь, когда ты обижаешься или когда тебя настолько раздражают подопечные, что...

И. Худякова

— Да. Слава Богу за все. Это работает безотказно. Когда очень сильные проблемы, я ставлю акафист «Слава Богу за все», есть в Ютубе, беру там. Именно слушать, не читать, а вот слушать, когда уже тяжело даже текст воспринимать. Вот «Слава Богу за все» — это всегда работает. И я, кстати, его слушала, когда лежала в «красной зоне».

В. Рулинский

— Я так понимаю, что ты государственный социальный работник. Сколько уже, 17 лет?

И. Худякова

— 17-й год. Моему сыну было полгода, когда я стала соцработником и я ходила с коляской.

В. Рулинский

— А ты пришла вот в это служение, уже будучи верующим человеком?

И. Худякова

— Нет.

В. Рулинский

— Как это происходило, ты как-то обретала смыслы благодаря этому служению или это было параллельно?

Т. Ларсен

— И зачем ты туда вообще пришла, имея на руках маленького ребенка?

И. Худякова

— Из вынужденности. Потому что куда еще можно прийти, имея на руках детей шести лет и шести месяцев. Получилось, что это была единственная работа, куда можно было устроиться.

Т. Ларсен

— А тебе так надо было работать?

И. Худякова

— Да, я осталась одна, и получилось, что кормить меня и детей было некому. Я приходила, Федора в коляске затаскивала к какой-нибудь бабушке, и она за ним смотрела. У меня тоже есть рассказ про это. Как одна бабушка, самая счастливое ее было воспоминание, когда я привезла ей Федора, а сама пошла разносить наборы. Может, помните, раньше в Москве давали такие коробочки...

Т. Ларсен

— Продуктовые?

В. Рулинский

— Типовые такие.

И. Худякова

— Да, пенсионерам. Там гречка, геркулес там. И я пошла их быстро разносить, а он спал, ему было 9 месяцев. И в это же время к ней приехала внучка, с которой они давно не виделись, и привезла ровесницу Федора, ее правнучку, и тоже куда-то ушла. И вот это бабушка, она говорит: это был мой звездный час. Она сидела, тут лежала девочка в коляске, а тут лежал мальчик. И, она говорит, я молились, чтобы они не проснулись. Потому что ей было 85, она тяжело ходила. Никто из них не проснулся, все дождались своих мам. Но она это вспоминала, это было, знаете, такое воспоминание теплое, когда она видела Федора. Она видела его лет до 14, потом умерла, она видела, как он рос. И для нее это было, вот как дерево сажаешь и видишь: сначала там росточек, кустик, а вот уже орехи появились. И она вот так вот смотрела. Кстати, Федор для многих моих подопечных был именно ресурсом, что он растет, жизнь продолжается, прорвемся, как-нибудь, потихоньку, полегоньку. Для них это...

В. Рулинский

— То есть ты обретала веру как-то в таких сложных обстоятельствах жизни или как?

Т. Ларсен

— В делах.

И. Худякова

— Нет, сама по себе о вере я задумалась, когда Федор тяжело заболел — в три года у него отказали почки.

Т. Ларсен

— Господи...

И. Худякова

— Да. И это было неожиданно, потому что мы собирались в детский сад, он был полностью здоров. Ну это было осложнение после перенесенной инфекции, так бывает, редко, но бывает. И мы на долгие годы застряли в больницах, под сильными гормонами, препаратами и прочим. И я была абсолютно уверена, что врачи все сделают. Но, когда мы выписывались, врачи сказали, что ну дальше, как бы перспектива — это там гемодиализ и так далее. И, в общем, ничего не работает, что дальше уже вы как-то сами, мы рядом, но перспективы, прогноз неблагоприятный — вот эту фразу врача я запомнила. И тогда как бы я задумалась о том, что надо обратиться в какую-то другую, может быть, инстанцию. Я раньше обращалась, перед экзаменом всегда там свечку Николаю Угоднику — конечно, зашла, поставила, все, дело сделала.

В. Рулинский

— Как захожанка такая.

И. Худякова

— Конечно. Нет, забежанка я бы сказала, да.

Т. Ларсен

— Язычница. У меня то же самое было. Перед поступлением в университет зашла, свечку поставила и потом на десять лет выпала из процесса.

И. Худякова

— Ну вот примерно так было у меня, да.

Т. Ларсен

— Потом заболела — вернулась.

В. Рулинский

— Когда приспичило, как говорится.

И. Худякова

— Когда приспичило, да. И мы пришли с Федором в храм. У меня была соседка с маленькими детьми, она верующая, пела там, в нашем храме, Воскресения Христова в Сокольниках, там Иверская чудотворная Богородица с Красной площади в нашем храме. И вот мы стали ходить. Я ходила, действительно, как соцработник — с ежедневником, ко времени причастия ребенка и ждала каких-то вот выздоровлений. То есть все, как мне обещали.

В. Рулинский

— Как в Германии. Как говорится, есть правила, и значит...

Т. Ларсен

— Ordnung.

И. Худякова

— Да, ordnung. Я учила немецкий в школе.

В. Рулинский

— Ordnung muss sein. Так, и?

И. Худякова

— И ничего не происходило. Ну было все стабильно, было более-менее нормально. Но у меня был заключен такой договор с Богом для меня: то есть мне казалось, если я буду как бы выполнять все, то Федор будет здоров, и я буду ходить — то есть я обещала Богу, что я, конечно, Его не оставлю, я буду ходить если это так нужно. Пожалуйста, мне не жалко этот час.

В. Рулинский

— Логика такая, что это нужно как будто Богу, а не тебе.

И. Худякова

— Конечно, логика была, конечно. Мне-то — я самодостаточная личность, да, зачем мне это?

В. Рулинский

— И, видимо, поэтому ничего не происходило, в силу твой самодостаточности.

И. Худякова

— Происходило, как бы показало время, происходило все хорошо. Потому что потом Федору резко стало хуже. И вот в этот момент, когда ему стало сильно хуже, вы знаете, моя броня была пробита. То есть вот это такое лицемерное, что «здрасте, я тут пришла, до свидания», оно сразу слетело. И я вот тогда, именно в этот момент я поняла, что как бы Господь, Он живой, и я обратилась к Нему как к живому — с гневом. Но как к живому.

Т. Ларсен

— То есть наехала на Него, в общем.

И. Худякова

— Да, наехала, да. У меня была истерика, потому что Федора надо было класть в больницу, там анализы были вообще ну практически несовместимые...

В. Рулинский

— С жизнью.

И. Худякова

— Да. И понятно было, что вышло все из-под контроля. И это был день Ахтырской Богородицы — я рассказывала эту историю, кстати, на телеканале «Спас». Это был день Ахтырской, и у меня лежала какая-то книжка, где были праздники. И я открыла — это был день 15 июля, как раз я посмотрела, думаю: надо же. Ну и где же, где же вы? У меня тут проблемы. Я ходила, я все делала... И в этот момент я поняла, что меня слышат. Вот было это ощущение, что меня слышат. Я успокоилась. И я позвонила врачу — врач сказала, что вам нужно лечь в больницу, анализы очень плохие. Лучше не тяните даже до утра, потому что ночью может случиться совсем как бы обвал, и тогда это будет как бы уже только реанимация. Но это была суббота вечер, и я хотела его причастить перед больницей, в воскресенье. И я сказала, что мы приедем утром. Вот утром мы пошли причащаться. Он был маленький, ему было пять лет, без исповеди, просто вот приходили к Херувимской. И причастились. Анализ оказался хороший.

Т. Ларсен

— Лучше, чем ожидали.

И. Худякова

— Как будто ничего не было просто.

Т. Ларсен

— Да ты что? Серьезно?

И. Худякова

— Да, врач сказала. Так как мы сдавали именно в больнице святого Владимира, в детской, в Сокольниках, то это были оба эти анализа были сданы у них. И у него сошли все отеки, все. То есть в дальнейшем как бы у него мы нашли какие-то пути. Но вот это было действительно чудом, потому что такого с его диагнозом быть просто не может так быстро. Это как невозможно похудеть сразу там на 10 килограмм — физиологически это невозможно за один день. Так же здесь. И тогда я задумалась о том, что Господь меня услышал, но сказал еще не все. И мне стало интересно, что Он мне говорит дальше. А ведь Он говорит с нами обстоятельствами нашей жизни.

В. Рулинский

— Что было дальше, мы узнаем после короткой паузы. Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Ирина Худякова, православный волонтер. С вами Тутта Ларсен...

Т. Ларсен

— И Василий Рулинский.

В. Рулинский

— После короткой паузы мы вернемся.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Тутта Ларсен...

Т. Ларсен

— Василий Рулинский.

В. Рулинский

— У нас в гостях Ирина Худякова, православный волонтер, прошедший «красную зону», церковный штаб помощи беженцам, больницы в Мариуполе, и рассказавшая нам о фантастических вещах, о чуде, которое произошло в ее жизни. А сейчас хочется спросить: вот произошло чудо, и по-разному люди ведут себя после чудес. Некоторые, как говорится, случилось, все хорошо и дальше живет, как жил. А иногда бывает, что жизнь меняется. У тебя, видимо, второй случай.

И. Худякова

— Да, второй, но не такой второй. Ведь я же слышала призыв владыки Пантелеимона прийти в «красные зоны», но мне казалось, что я соцработник, я и так много делаю.

В. Рулинский

— То есть к моменту, когда вот эти все проблемы случились. А это происходило насколько давно?

И. Худякова

— Я пошла, но медленно. И Федору было тогда пять лет, сейчас ему 17. Я пошла. Но настолько мне идти... когда куда-то идешь, не очень хочешь, идешь медленно, шаркая ногами, ты идешь, но идешь. А здесь меня, наверное, уже положили в «красную зону», сказали: ну если ты не хочешь — полежи, подумай. Я подумала.

Т. Ларсен

— Но «красной зоной» же все не закончилось. Расскажи, как ты оказалась в Мариуполе.

И. Худякова

— Да, «красной зоной» все не закончилось.

В. Рулинский

— А сначала был церковный штаб помощи беженцам, да, здесь в Москве, с которого как-то началась история, связанная вот именно с помощью тем людям, кто пострадал от военных действий.

И. Худякова

— Да, когда открылся штаб, я была в этот день в штабе, и пришел, по-моему, один из первых посетителей с дочкой, он был из Мариуполя как раз. Это был март. И я посмотрела в его глаза, и я просто испугалась — в глазах была полная пустота, настолько было мало человека здесь, он был весь там. И я задумалась о том, что что же с теми, кто там остался. А так как после «красной зоны», во время «красной зоны» я закончила курсы младших медсестер при больнице святителя Алексия, я еще не думала, зачем мне это. Для работы в «красной зоне», в принципе, это не обязательно.

В. Рулинский

— Да, там достаточно каких-то базовых навыков.

И. Худякова

— Да. И мы закончили курсы многие, наставники.

Т. Ларсен

— И поехали волонтерствовать, да?

И. Худякова

— Да, когда открылось это направление, я поняла, что я туда обязательно поеду.

В. Рулинский

— Направление именно в Мариуполь, помогать туда.

И. Худякова

— Да, сначала было в Новоазовск.

В. Рулинский

— Давай поясним, где это и что там происходило.

И. Худякова

— В Новоазовске я не была — это в 40 километрах от Мариуполя, в мае туда начали ездить. Я поехала в июне. И когда я заполняла анкету, там нужно было выбрать город, куда ты готов ехать, и я почему-то поставила Мариуполь. Когда об этом узнал мой сын, он не был рад, честно скажу.

Т. Ларсен

— Он боялся за тебя.

И. Худякова

— Да. Он сказал: мам, мне надо с тобой серьезно поговорить. Сначала ты пошла в «красную зону»...

Т. Ларсен

— «Я терпел...»

И. Худякова

— Я терпел. Примерно так, да. Теперь ты хочешь ехать в Мариуполь. А дальше что? Что дальше, мама, Сирия?

В. Рулинский

— «А как же я, мама?»

И. Худякова

— В общем, Федор был недоволен, и сказал, что он... Василиса отнеслась хорошо, как врач, она сказала: да, ты сможешь там помочь.

В. Рулинский

— Напомни по возрасту, сколько Василисе?

И. Худякова

— Василисе — 23, Федору — 17. И Федор был очень расстроен. Хотя потом он сам попросил меня прийти в школу к ним. Учителя пригласили в школу на урок о важном. Тутта, может, у твоих детей тоже есть такой урок?

Т. Ларсен

— Нет. Мне кажется, во всех школах, да, так или иначе по-разному, но эти вещи решаются.

И. Худякова

— Вот я там выступала.

Т. Ларсен

— Круто. Но, к сожалению, где-то до сих пор об этом говорят очень формально. Здорово, что есть такие возможности, как та, что у тебя. То есть это была инициатива Федора тебя позвать, да?

И. Худякова

— Ну он сказал, я не знаю, насколько его, ко мне обратилась учительница. Но он каждый день говорил: ты помнишь? Ты должна прийти, вот ребята ждут. Он был очень рад, что вот я пришла и рассказывала. Ну то, что можно рассказать детям, разумеется. Но дети хочу сказать, физмат — это умы светлые очень, и дети далекие от веры, которым нужно было рассказывать... Любую фальшь подростки чувствуют. И когда они передо мной сели, два класса, они сели вот так...

Т. Ларсен

— Сложив руки.

И. Худякова

— Приготовились, да, услышать тетку, которая будет им рассказать, как правильно жить, как надо быть нравственным.

В. Рулинский

— Какую-нибудь пропаганду там.

И. Худякова

— Да. Но в конце дети были, мне даже звонили родители, говорили, что спасибо вам большое, моя пришла и говорит: мам, оказывается, стольким людям нужна помощь и помогать можно по-разному. То есть дети не думали об этом. Не потому, что они там плохие, а просто эта отрасль, она как-то находилась за пределами их внимания.

Т. Ларсен

— Просто с ними кто-то поговорил о том, что действительно важно.

В. Рулинский

— На их языке, человеческим языком, обычным.

И. Худякова

— И они поняли, что они тоже могут быть полезны и принести что-то.

В. Рулинский

— Ну вот как там все начиналось? Вот сын приходит, говорит: мама, все-таки может быть, не надо? А ты говоришь: нет, сынок. Или как?

И. Худякова

— Нет, я мечтала поехать, я очень хотела, но я, конечно, не ждала, что я там увижу. То есть насколько я подготовленная к смертям, к болезням, я работаю с этим давно, но когда мы туда приехали — в платах, в хирургической форме больницы святителя Алексия...

В. Рулинский

— В платах сестер милосердия.

И. Худякова

— Да, с крестами, то есть это вообще, когда ты одеваешь плат, меняется мировоззрение — ты уже действительно сестра милосердия как бы, и ты чувствуешь себя по-другому.

В. Рулинский

— Плат надевается на голову, с крестиком таким, белый такой плат.

И. Худякова

— Белый плат, да. Он должен быть обязательно чистый.

В. Рулинский

— Конечно.

И. Худякова

— В Мариуполе это было сложно, да.

В. Рулинский

— Воды же там, очевидно...

И. Худякова

— И когда мы приехали, нам начали передавать смену, мы пришли в больницу, стали ходить — и там 8 этажей, лифты, естественно, не работают. Потому что, когда там были мы, в июне, был период, там трое суток не было воды в больнице, никакой — ни в кране, ни в туалете, ни питьевой.

Т. Ларсен

— Кошмар.

И. Худякова

— То есть это было вот это время. К нашему приезду больных кормили уже два раза в сутки, а до этого один — то есть там была действительно страшная ситуация. Сейчас действительно все меняется к лучшему, но я помню тот Мариуполь.

В. Рулинский

— Это май, да?

И. Худякова

— Это июнь.

Т. Ларсен

— Что для тебя явилось самым неожиданным?

И. Худякова

— Самым неожиданным и страшным для меня явилась безнадега. Когда вот я рассказывала вам о бабушках, которые недовольны луком — в этом есть жизнь. То есть она недовольна луком — это уже хорошо, это уже эмоция, что в ней есть. Там жизни в пациентах не было. Они даже не ждали от нас каких-то, они могли, они просто на нас смотрели, как мы только начали приезжать. Сейчас они уже знают, мы общаемся со многими. А тогда они говорили: а что вы можете? А для чего вы приехали? А что вы здесь будете делать? А чем вы можете нам помочь? Но наш уход, вот когда мы уезжали, был последний день, меня поразила ситуация. Там же люди и в коридорах лежат — женщины, мужчины, вперемежку, и молодые, и старые. И вот я прощалась, умирала одна женщина, я провожала ее, читала молитвы. Мы ее одели красиво, как просил сын, в платочек. Потому что, он говорит, в морге никто не будет это делать, давайте оденем маму сейчас. И это был последний день, потом я стала прощаться. И больные просили подойти, чтобы я их обняла. Я подходила, они лежали — там очень много разных вер. Очень много. То есть буквально в коридоре я насчитала шесть разных вариаций. На Украине много...

В. Рулинский

— Деноминаций таких, конфессий.

И. Худякова

— Да, да. И они никогда не звали священника, но они очень стремились. И вот я подходила, их обнимала, они желали очень много пожеланий. А потом подошла одна женщина и сказала: извините, я сама за своей мамой ухаживаю, а вы не могли бы ее тоже обнять подойти? Хотя вы за ней и не ухаживали, для нее это очень важно. Вы всех обнимаете, а ее нет. И я подошла к ней, поговорила с ней, говорю: я вот за вами смотрела, за вами дочка ухаживает. Я так рада, что вы у нее есть. И я ее обняла, и вы знаете, вот это ощущение того, что ты передаешь что-то свое, что-то ценное, это не лишнее. Как бывает, что помогаешь от лишнего. Нет, это было действительно роздано кусочки своего.

В. Рулинский

— И, видимо, это что-то связанное непосредственно с Христом, с Его духом таким. Потому что вы поехали — ну так вот, по логике обычной, которую мы встречаем в повседневной жизни, это совсем нелогичное решение.

И. Худякова

— Нелогичное, нет.

В. Рулинский

— Оно действительно как такой вызов миру. Ну какими, собственно, и должны быть христиане, наверное.

И. Худякова

— Да, христианин, вот вообще мне кажется, когда я приехала, меня еще тогда Федор спросил: мама, ну почему ты не можешь помогать здесь? Ну ходи, каждый день помогай, у тебя отпуск.

В. Рулинский

— Слушай про лук истории, да.

И. Худякова

— Делай здесь каждый день. Я поняла. Я пыталась сформулировать, но, правда, почему туда? Ну вот почему меня тянет? И я поняла, что там я смогу больше отдать. Все очень просто. Можно быть на своем месте здесь, а можно и там все, чему мы... Все, кто туда приехали, они старались каждую секунду отдавать. Причем отдавать по потребностям. Ты вот шел по коридору и просили постоянно то покушать, кто йогурт, кто что-то, кто лекарство, кто просил просто, говорит: а можно я постою с вами, послушаю вашу речь? У вас такая речь. Можно мы послушаем? Они ходили слушали, как я разговариваю, им нравилось, московский...

Т. Ларсен

— Московский говор.

И. Худякова

— Да, они так и говорили.

В. Рулинский

— Мне кажется, что не только говор. Там еще и такой дух, который они чувствовали.

И. Худякова

— Очень многие слушали. Но главное, что когда ты там, ну я помню вот Мариуполь — для меня это место, где... Возможно, это неправильно будет сказать, но тогда я перестала вот этот смех, который всегда был во мне, такой веселый, он ушел. Я подумала о том, что теперь настал, наверное, другой этап действительного служения. А служение — это то что нам, это дар нам. То есть когда ты служишь — это не ты как бы что-то отдаешь, это ты получаешь на самом деле. То есть возможность служить ближним — это только, только дар. Не каждому он дается. И поэтому я очень благодарна, что меня благословили ехать. Это очень серьезное дело. Очень серьезное.

В. Рулинский

— Я знаю, что немногие выдерживают. В смысле выдерживают в плане того, что понятно, что там все в целом сохраняют свое здоровье, но вот внутри, там происходят очень тяжелые процессы. И вот это все, конечно, ставит те вопросы, которые вот, как сказать, они могут в перспективе еще как-то отразиться в жизни, да, ты с ним и живешь какое-то время, может быть, даже всю жизнь потом.

И. Худякова

— Всю жизнь, да.

Т. Ларсен

— Ты имеешь в виду что-то типа такого посттравматического синдрома, который тебя накрывает?

И. Худякова

— Я когда уезжала, спросила нашего батюшку, отца Михаила, где мы жили. Кстати, там был такой чудесный попугай у нас, волонтеров. И попугай обучился говорить голосом батюшки...

Т. Ларсен

— Да ладно!

И. Худякова

— Когда мы заходили в трапезную, нам там всегда очень вкусно кормили, нам готовили.

В. Рулинский

— Вы жили при храме, да?

И. Худякова

— Да, при храме. И это инициатива самого храма, то есть они нас всегда, как бы вечером нас ждал ужин, мы приходили. И батюшка говорил голосом... ой, батюшка...

Т. Ларсен

— Попугай.

И. Худякова

— Попугай у нас говорил голосом батюшки. А один раз была история, что уехали наши ребята в Донецк, по-моему, мы их ждали и, в общем, волновались. И потом позвонили, сказали: да, все в порядке, едем. Попугай в тишине сказал: «Слава Богу!»

Т. Ларсен

— Всякое дыхание да славит Господа.

И. Худякова

— Причем сказал он голосом отца Михаила.

В. Рулинский

— По-моему, у него еще были коронные фразы: «Господи, помилуй», да?

И. Худякова

— Да, он это тоже. Причем он это говорил как-то в контексте.

Т. Ларсен

— К месту.

И. Худякова

— Он слушал наши беседы и потом в каких-то паузах он это вставлял, чем вызывал, конечно, хохот у всех. А батюшка сказал, я говорю: а как мы будем теперь жить, когда мы вернемся после этого, как? Он сказал: вы забудете что-то. Я говорю: ну это же невозможно забыть. И внутренняя трансформация, она уже останется. Это не посттравматический синдром, я бы это так не сказала, что это оно. Но было очень больно по приезду сюда. Было очень больно. Перед Мариуполем я взяла собаку из приюта, щенка, за день до этого. Я почему-то подумала, что если я не вернусь, то собака как-то скрасит моим близким... Вот.

Т. Ларсен

— Утешит их как-то.

И. Худякова

— Да, почему-то мне так показалось.

В. Рулинский

— Да, такие мысли, конечно...

И. Худякова

— Да, было страшно. Но в итоге собака — с ней гуляет моя мама, которая сидела у телевизора все время, теперь она гуляет, дрессирует собаку — все это к лучшему. Когда делаешь ради Бога что-то, не ожидая взамен, все оно как-то складывается.

Т. Ларсен

— Но ты сказала, что тебе было очень больно, когда ты вернулась.

И. Худякова

— Очень больно, да.

Т. Ларсен

— А что тебя ранило?

И. Худякова

— Ранило, что здесь вот вышла на работу, закончился отпуск, я вышла на работу, я пошла по бабушкам, приняла заказ — молоко, хлеб...

Т. Ларсен

— Прости, я хотела уточнить для наших слушателей: ты ездила работать волонтером в Мариуполь в отпуск.

И. Худякова

— Ну да, а когда.

Т. Ларсен

— То есть в свое свободное от работы время, это тоже был отдых.

И. Худякова

— Да.

В. Рулинский

— Для твоего работодателя это был отпуск и отдых.

И. Худякова

— Да, работодатель не был в курсе, кстати. Но потом они узнали. Они потом спросили, говорят: а где вы были? Я уклончиво сказала: на море.

Т. Ларсен

— На юге.

В. Рулинский

— Действительно же, правда, там Азовское море.

И. Худякова

— А где конкретно? Я говорю: Мариуполь. Они говорят: а других направлений не было? И все, хочу сказать, и все так ездили. А как, все же мы работающие люди, волонтеры. Поэтому отпуск.

Т. Ларсен

— В свободное от работы время.

И. Худякова

— Да.

Т. Ларсен

— Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим...

В. Рулинский

— С Ириной Худякова, православным волонтером. В студии Тутта Ларсен...

Т. Ларсен

— Василий Рулинский. И что произошло, когда ты вернулась? Почему тебе было больнее здесь даже, чем там?

И. Худякова

— Ну вот знаете, это очень серьезное прямо дело было. Потому что я все время думала про это, как там эти люди, которые остались. Как вот, как они живут? А что у дяди Вити с ногой? Я жила в этих мыслях постоянно. И я поняла, что у меня прервалась эта связь, прервалась эта ниточка. А город остался в сердце. И этот город это просто пример того, да, где я просто прикоснулась. И вскоре появилась возможность помочь. Ко мне стали поступать просьбы оттуда. Вот матушка Катя, которая в храме там, стали поступать просьбы, и мы переправляли помощь туда. И до сих пор я это делаю, то есть у меня есть ниточка. Все это как сон Алисы, он как бы прошел («Алиса в стране чудес» — моя любимая сказка), он прошел, но это осталось. Я очень надеюсь вернуться, но мне теперь не дают даже за свой счет работодатели.

Т. Ларсен

— Почему? Не отпускают.

И. Худякова

— Ну потому что вот туда, да.

В. Рулинский

— Боятся да?

Т. Ларсен

— Потому что ты ценный?

И. Худякова

— Потому что я нужна здесь, я еще тренер по уходу, обучаю родственников ухаживать. И как бы боятся, но есть варианты, есть.

Т. Ларсен

— Расскажи историю про печенье. Я прочла твою историю про то, как одной даме не хватило печенья. Мне кажется, что ее очень полезно будет услышать нашим слушателям.

И. Худякова

— Мне кажется, да, эта история, она про неравнодушие, я бы сказала. Вот если бы придумывала заголовок, я бы ее назвала «Неравнодушие». Мне кажется, вот когда мы проявляем горячность, любую горячность, если она с Богом, то это всегда приведет к хорошему. Когда мы раздавали еду для тех, кто жили просто при больнице — я говорю, звучит дико, да, для нас, что люди могут жить в больнице. Там жили и маленькие детки, двухлетние, потому что им негде было жить, они жили в палатах. И когда мы раздавали еду, одна бабушка, которая туда заселилась недавно и ждала каких-то вестей от своего сына... А очень многих дети бросили. Очень многих бросили дети. Но старики думали, что дети их не бросили.

Т. Ларсен

— Просто не могут найти.

И. Худякова

— Просто не могут найти. Мы связывались с детьми, к сожалению, были такие случаи.

Т. Ларсен

— Подожди, объясни, пожалуйста, как это? Ты звонишь и говоришь: здравствуйте, мы нашли вашу маму... И что?

И. Худякова

— Писали, да. Ну дети уехали далеко и говорят, что ничем помочь не можем.

Т. Ларсен

— Серьезно?

И. Худякова

— Да, такое было, к сожалению, да.

Т. Ларсен

— Уехали за границу. И оставили своих родителей?

И. Худякова

— Ну, возможно, они раньше жили отдельно, например, в разных городах. Когда все началось, то получилось, что дети из этого города, где они жили, уехали туда, и их родители остались вот в таком положении.

Т. Ларсен

— А что ты говорила таким людям?

И. Худякова

— Это сложный вопрос.

Т. Ларсен

— Ну я вообще, я не знаю, ты говоришь, что со Христом можно все...

И. Худякова

— Можно, да.

Т. Ларсен

— В такой ситуации очень сложно оставаться со Христом.

В. Рулинский

— Не осудить.

Т. Ларсен

— Не осудить да, и непросто ну...

И. Худякова

— Знаете, брошенных родителей я вижу, в силу своей работы, постоянно. И я знаю, что первое, что нужно сделать, это сказать одно: вот знаете, жизнь, она по-разному складывается, но вот вы нужны. И тогда старушка может сказать: я? А кому? Вот можете мне сказать, кому? Я говорю: вы мне нужны. Вы мне нужны, говорю, смотрите, я к вам пришла.

Т. Ларсен

— Ну а детям-то этим есть что сказать?

И. Худякова

— Учить взрослых людей? Не в моих правилах.

Т. Ларсен

— Просто принять сам факт и попрощаться.

В. Рулинский

— Это на самом деле очень такая позиция правильная, чтобы не брать на себя того, что ты в принципе не можешь понести.

И. Худякова

— Дети говорили, что бывали разные жизненные ситуации. Когда там кто-то кого-то там не воспитывал, обидел — это ведь все бывает. Но когда человек в беде, мне кажется, все забывается, да, кто тебе там что недодал там, любил брата больше или сестру — это все забывается. И вот эта бабушка ну явно, на мой взгляд, опять же осуждающий, была вот из этой когорты — она такая красивая, ухоженная. И она пришла, вот как я в храм, когда я пришла с Федором. Она за печеньем, вот я так за благодатью: типа здоровье сыну, вот тут вот я списочек написала, ты там, Господи, прочитай, потом сделаешь все.

В. Рулинский

— А я проверю.

И. Худякова

— Ну типа того, да.

Т. Ларсен

— И она к вам пришла, типа: так, что вы тут вообще для меня можете предложить?

И. Худякова

— Она сказала, да, она вышла позже всех, мы уже все раздали. Она говорит: а мне каши не надо, мне печенье. Я говорю: извините, но печенье закончилось. Она говорит: в смысле, оно закончилось? Вот соседке дали. Я говорю: да, я поняла, но вот его сейчас нет. Я схожу вниз, у нас там есть что-то, я вам принесу. Она говорит: нет, милочка, так не пойдет. Я тоже здесь. Вы должны мне сейчас дать печенье. Она говорила как учительница, вот с указкой, в старых советских фильмах.

Т. Ларсен

— Строила тебя.

И. Худякова

— И я сказала, что ну извините, мы помочь не можем ничем. Она очень возмутилась, стала возмущаться.

В. Рулинский

— Она, наверное, еще не понимала, что ты волонтер. И думала, что ты просто местный работник.

И. Худякова

— Да, она думала да, что мы раздаем...

Т. Ларсен

— Какая разница, что ты, печенья эти из воздуха производишь?

И. Худякова

— Это как бы каждому, кто лежит в больнице, положен обед. Ну отлучился человек, а обед-то его где? Она и восприняла это именно так.

В. Рулинский

— Не то что волонтеры из своих средств, из своих запасов лично там раздают что-то.

И. Худякова

— Да. Я уезжала, у меня даже не было обратно с собой вещей, я все вещи даже свои там оставила. Я ехала в хирургичке и у меня было платье. Все вещи были, потому что вещи там безумно нужны. Ведь все сгорело. То есть люди как мы, обычные люди, как мы. Но если в нашем доме ну как бы все, не дай Бог, сгорит, мы окажемся абсолютно в том же положении и все.

Т. Ларсен

— И что же с этой дамой?

И. Худякова

— С этой дамой мы расстались нехорошо.

В. Рулинский

— Она прямо так скандалила, да?

Т. Ларсен

— Она скандалила, и ну как бы она обвиняла. Дело даже не в том, мне это показалось очень несправедливым. Вечером я рассказала волонтерам, что вот я ей пыталась объяснить. Сказали: зачем? Зачем тебе? Я говорю: ну потому, что я не хотела, чтобы она думала плохо о нас, ведь мы — лицо Церкви. Ну я воспринимаю нас, когда ты одел плат, и когда ты рассказываешь, да, то ты уже лицо, люди смотрят и по тебе судят. И получается, что я получилась как вор печенья. Ну мне не хотелось оставаться в ее памяти и в воспоминаниях, что когда-то у нее кто-то с платом недодал или украл печенье. И когда я пришла на следующей день кормить, ко мне подошла другая женщина и сказала: Ирочка, вы знаете, я ей все объяснила, она ничего этого не знала, что, оказывается, вы волонтеры. Я говорю: да? В общем, она не придет, ей теперь очень стыдно, она не придет.

В. Рулинский

— Замкнулась.

Т. Ларсен

— Есть не придет.

И. Худякова

— Да, есть не придет, она сказала. Я говорю: нет, ну давайте как-то все равно выясним. Я к ней пришла в комнатку, вот в эту палату, сказала: Тамара Васильевна... Она сказала: нет-нет, ничего не надо, я ничего не знала. Ну просто мой сын, понимаете, вот если бы вот мой сын, вот он знал вот это все... Я говорю: ну ваш сын, давайте его поможем найти, если он есть. Но в этот момент я себе прикусила язык, поскольку дальше....

В. Рулинский

— Ты уже сталкивалась с такими случаями.

И. Худякова

— Да, и случаи, и мы писали ВКонтакте — человек читал сообщение и блокировал. То есть мы искали, и были эти варианты. И дальше все было просто. Я задала вопрос, открыла телефон, говорю: скажите, какое имя, фамилия, отчество. Говорю: надеюсь, не Иванов Иван Иванович, потому что таких очень сложно найти. Она сказала: вы знаете, у него очень обычное имя, даже вообще оно такое скучное, и это назвал муж. Я хотела вообще Феликсом, а он, не знаю, найдете ли вы, он — Эрнест.

Т. Ларсен

— Ну каждый второй.

И. Худякова

— В этот момент во мне поселилась надежда. Эрнеста нашли быстро и связались с ним — он искал маму и нашел ее. И на следующий день, у нас есть даже видео...

Т. Ларсен

— Он жил в Санкт-Петербурге.

И. Худякова

— Да, он действительно жил там со своим сыном, с семьей, и искал маму. Но как, если в Мариуполе нет связи. Мы ходили с рациями. То есть там связь была только определенная и в определенных местах, мы только с рациями. Он ее при любом раскладе найти не мог бы, даже если бы он очень хотел. И получилось, что только мама могла его найти. А мама не помнила телефонов.

Т. Ларсен

— Удивительно.

И. Худякова

— Вот мы же немного телефонов наизусть помним, особенно сотовых. И вот такая история получилась. И когда он нашел ее, она была счастлива.

В. Рулинский

— Там была какая-то вот, расскажи, ты как раз и соединяла, давала трубку, я понимаю, от сына маме.

И. Худякова

— Да, мы пришли, вот взяли телефон старшего группы, телефон был только у старшего.

В. Рулинский

— Единственный телефон.

И. Худякова

— Да, единственный. Позвонили. Ну как она была счастлива, вообще трудно передать. Она была горда, что ее нашли, что ей помогли.

Т. Ларсен

— Что она нужна.

И. Худякова

— Она испытывала гордость, да, быть нужным. Вот это вот для пожилых, это вообще для всех, наверное, нас важно быть кому-то нужным. Но для пожилых... И она сказала: вот Ирочка, она... вот она запнулась, я буду называть ее теперь просто ангел, просто ангел. То есть вот у нее настолько это все стало. И когда я уезжала, мы с ней встретились, я пришла проститься тоже к ней, а ее не было. И мы с ней встретились на лестнице. Она так плакала. Не то что я уезжаю. Она уже тоже уезжала, там уже все было как бы подготовлено, она ждала документы. Но она сказала, говорит: я никогда не думала, что Господь так мне поможет через людей. Люди, и мы тоже не часто верим в то, что Господь нам протянет руку именно через людей.

В. Рулинский

— Я слышал такие истории, когда люди жили в относительном таком благополучии, никогда не сталкивались вот с этими всеми страданиями, и вот оказывались фактически вот без всего. А они особенное какое-то присутствие Божие чувствовали. Тебе знакомо это, тебе рассказывали про это те люди, кто там, в больнице, находился?

И. Худякова

— Да. Очень часто люди говорили о том, у меня был такой случай, у нас поступили в больницу мужчина и мальчик — десяти, по-моему, или восьми лет. У них произошел, они готовили еду — там же проблема, там не было ничего ни электричества, ничего. В общем, взорвался...

Т. Ларсен

— Баллон.

И. Худякова

— Да, и они поступили с тяжелейшими ожогами в реанимацию. Мальчик умер, мужчина поступил в палату. Он весь забинтованный, я его кормила, и я не могла никак, мне сказали, ему нельзя это сообщать. У него все было, кроме рта, забинтовано, и я его кормила супом, немножко вот ставили кровать — там же нет таких кроватей, которые вот поднимаются, там подкладывали, ну в общем, все как вот, не знаю, и я его кормила. И он все время про сына рассказывал, говорил: вы знаете, у меня сын, он сейчас в больнице. Я его кормила, и приходил батюшка, и когда пришел батюшка в очередной раз, я попросила, говорю: батюшка, мы можем подойти к Виктору? Вот он уже узнал, Виктор, ему уже сказали, видимо, персонал, потому что прошло время, он находился в ужасном состоянии. И вот подошел батюшка к нему, встал перед ним на колени, я помню, я вышла из палаты, и он стал с ним очень долго разговаривать. Он, я не знаю. о чем говорил — это замечательный батюшка, отец Иоанн, молодой, и он вышел потом, он сам плакал. И он вышел, и зашла я его покормить. И он на меня посмотрел, и сказал: вы знаете, смерти нет. И потом к нему уже стала и жена приходить с дочкой, он стал восстанавливаться. Но вот эта ступенька, когда вот человек из этой вот пучины отчаяния получил какую-то руку помощи, и вот это я видела, как он преодолел этот предел. И я ничего не отвечала ему. Здесь все слова, они фальшивые, когда ты пытаешься сказать. Особенно, знаете, когда у человека горе, он рассказывает, и ты ему говоришь: я вас так понимаю... Что мы понимаем? Мы не испытывали десятой доли. И поэтому я всегда говорю: я даже не могу понять, что вы испытываете, но я готова быть рядом, я готова вас поддержать. Можно я вас обниму? Если человек закрывается, я могу просто посидеть рядом. И мы вот с батюшкой так ходили. Я еще не знала, как нужно быть требной сестрой. И я сказала: можно я вам просто покажу пациентов, которые, по-моему, умирают. И мы просто подойдем к ним. И мы с ним ходили по всем этажам, и куда бы он ни заходил, у людей зажигалась надежда. Многие потом умерли, и на следующий день — то есть это были люди вот после подвалов, с тяжелейшими уже поражениями, не получившие помощи, там не было уже обратного пути. Но мы приходили, и для них это был луч. Это был луч, что они не одни. Люди не должны находиться одни, даже если очень трудно, но с тобой рядом кто-то есть, эта боль делится. Эта боль делится. И чем больше людей рядом, поддерживают, то эта боль, она уменьшается.

Т. Ларсен

— Ты сказала такое словосочетание: «пучина отчаяния».

И. Худякова

— Ну да.

Т. Ларсен

— Тебе в твоем служении не приходилось оказываться самой в таком состоянии?

И. Худякова

— Ну вот честно, такое состояние у меня было именно там.

Т. Ларсен

— А как ты себя из этого вытащила?

И. Худякова

— Служением. Я поняла, что ну долго стоять в углу там и утирать катящиеся слезы — ну а кто будет памперсы менять? У меня с этим просто. Но все равно периодически приходилось выходить, то есть постоишь, чтобы видели твою как бы, нужно быть очень ровным. Как у Есенина: казаться улыбчивым и простым — самое высокое в жизни искусство. И они должны видеть вот это. Потому что когда ты показываешь, что ты боишься... Мы им несли заботу. Когда вот привозили тяжелейшего пациента, там два месяца пролежал, подходили — он там: отойдите от меня, не трогайте меня! Я говорю: так, мы сейчас все сделаем, помоемся, покушаем. Говорю: какой ты сок любишь? Я? Да какой сок? Отойдите, вы это... Человек в спутанном сознании. Спокойствие, уверенность, все сделали. И потом они у нас лежали, все знали: ты пришел — ты принес собой спокойствие, ты принес с собой завтрашний день. Мы им принесли завтрашний день, потому что они всегда спрашивали: а вы завтра придете?

Т. Ларсен

— Ангел завтрашнего дня, Ирина Худякова была сегодня у нас в проекте «Делатели».

В. Рулинский

— Да, это была программа «Делатели». Если у вас есть желание помогать, вы можете присоединиться к добрым делам, став волонтером. В Москве это можно сделать, придя каждое воскресенье в 11.45 в храм Царевича Димитрия при Первой градской больнице — Ленинский проспект, дом 8, корпус 12. Там записывают добровольцев каждое воскресенье. Если вы в другом регионе, то можно позвонить на номер горячей линии — 8(800)70-70-222. Спасибо большое за этот разговор. Разговор о самом важном.

И. Худякова

— Спасибо, что пригласили. Очень приятно было пообщаться.

Т. Ларсен

— Спасибо. Я Тутта Ларсен...

В. Рулинский

— Василий Рулинский.

Т. Ларсен

— И Радио ВЕРА. Всем чудесного дня.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Фонд «Жизнь как Чудо». Наталья Дмитриевская, Анастасия Черепанова
• «Социальное служение в регионах боевых действий». Наталья Кульева
• «Церковь и социальное служение». Прот. Михаил Потокин