«Усадьбы 18 века Пензенской области». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Гость программы — кандидат филологических наук, доцент кафедры культурного наследия Московского государственного института культуры, писатель, поэт Анастасия Чернова.

Мы говорили о прошлом и настоящем двух усадеб 18 века в Чеботаевке и Старой Потловке Пензенской области.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И сегодня мы с вами поговорим о старинных русских усадьбах. Не вообще обо всех усадьбах, а выберем пример, причём пример специально взят далеко не самый знаменитый. Достаточно усадеб в Подмосковье и усадеб под Санкт-Петербургом, о которых пишут много, десятки статей и множество книг. Поэтому мы решили взять гораздо менее известные усадьбы, находящиеся в провинции, но тем не менее достаточно знаковые для своего региона, и посмотреть, чем хороша, чем важна для округи русская усадьба XVIII, XIX, начала ХХ-го веков. Это, можно сказать, усадьбы, если не братья, то побратимы: усадьба в Чеботаевке и усадьба в Потловке. Находятся они рядышком, восстанавливает их одна и та же организация «Спасское дело». И обе отсчитывают свою историю от XVIII века. Они находятся неподалёку от города Пенза. Нашим экскурсоводом по этим усадьбам будет кандидат филологических наук, доцент Московского государственного института культуры Анастасия Евгеньевна Чернова. Здравствуйте.

А. Чернова

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Ну что ж, давайте попробуем начать со слов, которые когда-то были посвящены чеботаевской усадьбе дамой, которая знала в годы юности и детства эту усадьбу, впоследствии, после всех социальных катаклизмов в России, должна была уехать, и ностальгически вспоминала впоследствии в Нью-Йорке давние годы.

А. Чернова

— Она вспоминает о том, что это были очень светлые места, светлое время. Но, что характерно, она говорит что «у каждого из нас было своё дворянское гнездо на далёкой родине, своя Чеботаевка. И пусть, читая эти строки, перенесутся они в неё и переживут светлые дни своей юности, скрасив этим тягостные дни настоящего безвременья». В эмиграции в 1940 году в Нью-Йорке Ольга Епанчина обращается так к своим потомкам, родственникам, и не только. То есть усадьба — у каждого была своя Чеботаевка, и вернуться в усадьбу, значит, вернуться к своим истокам.

Д. Володихин

— Именно так. И если пересмотреть несколько советских и постсоветских фильмов, поставленных на материале русской литературной классики, то создаётся именно такое впечатление: нечто ностальгическое, сладостное и мучительное одновременно — память о славных временах, которые канули в лету. Однако, помимо этого всего и помимо замечательных картин Борисова-Мусатова, который постарался представить старинную усадьбу как некую реальность, превращающуюся в сказку, в волшебную страну, существует и другая роль усадеб, не менее важная. Усадьба — это хозяйственный центр. То, что помещик решил устроить в своей усадьбе, влияет на всю жизнь крестьянской округи. Если он решил завести вот такое хозяйство, вот такой заводик, вот такую скотину разводить, то это повлияет на жизнь десятков, сотен, а то и тысяч людей. И усадьба — это одновременно культурный центр. Захочет человек завести театр, захочет завести, допустим, собрание художников у себя — и это опять же повлияет на жизнь всей округи. А если это будет человек с крепкой православной верой в душе, то тогда он играет роль храмоздателя, может быть даже своего рода миссионера, человека, который укрепляет веру в тех местах, где она, может быть слишком обытовела. И кроме того, громадное количество усадеб, которые имеют значение для литературной жизни. Анастасия Евгеньевна, такие литературные усадьбы, очевидно, знакомы вам, приходят в голову — то, что связано с усадьбами России и так или иначе с её лучшими авторами. Слово «авторы» слишком современное, слишком неправильное — с её светлыми умами, которые оставили после себя великолепный шлейф художественных произведений.

А. Чернова

— Здесь вспоминаются писатели, художники слова. Взять известное Шахматово — усадьба Блока. То есть, мне кажется, почти у каждого поэта было своё родное место, своя усадьба. Но если, например, хозяин усадьбы не творил произведение, он приглашал творческих людей. Так, например, в Старой Потловке владелец усадьбы Надежда Михайловна Рихтер приглашала и художников, и историков, и священнослужителей, проходили литературно-музыкальные вечера, ставились спектакли. То есть шла напряжённая духовно-творческая культурная жизнь вокруг этой усадьбы.

Д. Володихин

— Если попробовать отойти немного в сторону или даже чуть-чуть удалиться и посмотреть на всё это издалека. Когда мы с вами готовились к этой передаче, вы мне рассказали о перекличке которая возникает между великими поэтами — между Буниным и Рубцовым, размышляющих о судьбе усадеб.

А. Чернова

— У Николая Рубцова есть стихотворение «В старом парке». Это поэт середины ХХ века, в 60-е года он пишет стихотворения. Он как раз не дворянского рода, его предки — черносошные крестьяне. То есть у него не было такого родового поместья, усадьбы, но душою он тянется в такие места. В советское время усадьба заброшена, всё зарастает, зарастает старый парк, и Николай Рубцов пишет на эту тему стихотворение. По сюжету стихотворения он гуляет по усадьбе и наблюдает следы запустения, разрушения, всё зарастает. И тут он вспоминает барина, говорит, что, наверное, где-то на чужбине барин вспоминает усадьбу, и долго слёзы катятся из глаз. «Как старый лев, дряхлее на чужбине», — то есть так он барина характеризует. Это необычно для литературы 60-х годов — такой интерес и такое сочувствие судьбам дворянства.

А между тем у Ивана Бунина есть стихотворение с подобным сюжетом, но только если лирический герой Рубцова гуляет по парку, внутрь усадьбы не заходит, то лирический герой Бунина заходит в саму усадьбу, идёт по комнатам и описывает, что обои уже оборваны, всё обветшало, и действительно он вспоминает усадьбу и плачет. Кстати, считается, что вполне Николай Рубцов мог быть знаком со стихотворением Бунина, поскольку в 60-х годах как раз вышло собрание сочинений Бунина в девяти томах, и это стихотворение в него было включено. То есть, возможно, этот диалог был не только интуитивный, но это такой ответ, такое соразмышление писателей, которые принадлежат разным эпохам, у которых разные семьи, разное социальное происхождение, но их волнует один и тот же сюжет, одни и те же переживания. Мне кажется, это очень показательно.

Д. Володихин

— Это просто красиво. Но вот стихотворение Бунина написано уже в эмиграции или ещё в России, когда просто связь со старым домом оказалась утраченной?

А. Чернова

— Конкретно это стихотворение написано ещё до революции, то есть до эмиграции. Тогда была уже проблема, что усадьбы ветшают, что, помните, у Чехова — вишнёвый сад вырубается. Это была действительно проблема, что приходит новая жизнь, где важна промышленность, некий такой практический смысл усадьбы. Да, случается и запустение в старинной усадьбе. Но читая это стихотворение сейчас, у нас ещё накладывается контекст и эмиграции. Бывает же, что стихи пишутся не только про настоящее, но словно бы прозревая будущее. И нам представляется, что здесь Бунин очень тонко предчувствовал некоторый сюжет, который скоро случится — такой пророческий оттенок.

Д. Володихин

— Да, Бунин не вернётся в Россию. Его много раз будут приглашать, но он, как человек разумный и осторожный, не вернётся, в отличие от многих других эмигрантов — их ждала здесь разная судьба. Алексею Николаевичу Толстому повезло, а вот другим повезло гораздо меньше, и некоторые отправились, в общем, на лесоповал. Вместе с тем, Бунин очень переживал и очень печалился, что увидеть родную землю он не может. Собственно, от дворянина, который от Господа Бога поставлен был служить, служить государю как военный, как чиновник, как советник, в какой-то степени лишение почвы под ногами было разрешение не служить. Это произошло при Екатерине II, и с тех пор дворянство разделилось на то, которое продолжает служить, и то, которое проводит время в усадьбах. И чем дальше, тем меньше народу оставалось в усадьбах, разъезжалось по столицам, по Парижам, оставляя усадьбы как своего рода источник финансирования. Но ведь это печально. В сущности немногие из русских дворян осознавали всю ту красоту, культурную значимость, гармонию в жизни, которую давала им усадьба. Немногие оказались достаточно сильны, чтобы прославить места, которые в будущем опустеют. И уж во всяком случае, совсем микроскопическое количество научилось хозяйствовать. Поэтому приходил тороватый купец и отбирал усадьбу. Я же вспомню замечательный роман «Подлипки» Константина Николаевича Леонтьева. Он жил на Калужской земле, в сельце Кудиново и с такой поэзией высказывался о своих юных годах, когда и дом его был цел, и усадьба наполнена весёлым шумом его семьи. И впоследствии всё было потеряно, дома пошли, по всей видимости, на луб, как он выразился. И сам Леонтьев об этом переживал. А нам остаётся не переживать, а размышлять о том, что было, и о том, что не случилось в исторической судьбе русских усадеб. А сейчас мне хотелось бы, чтобы в нашей передаче прозвучал вальс «Осенний сон», который, как мне кажется, очень хорошо передаёт минорное ностальгическое настроение, которое разлито по исторической памяти об усадьбах.

(Звучит вальс «Осенний сон».)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы разговариваем сегодня с замечательным знатоком русской литературы, кандидатом филологических наук Анастасией Евгеньевной Черновой об усадьбах, расположенных близ Пензы: Чеботаевка и Потловка. И настало время поговорить о том, каковы были истоки этих двух усадеб, их дореволюционная история.

А. Чернова

— Эти две усадьбы находятся рядом друг с другом, то есть там за 15 минут можно дойти. И хозяева всегда, конечно, общались, дружили, поэтому сегодня, когда мы говорим об усадьбе, я думаю правильно говорить одновременно и про Старую Потловку и про Чеботаевку. Деревня Чеботаевка поселена в начале XVIII века. Название укрепилось по фамилии солдата Преображенского полка Чеботаева. Далее были разные хозяева: Лукина, Таптыкова и другие. И в 1795 году усадьба принадлежала капитанше Свиридовой. Это мы говорим про Чеботаевку.

Д. Володихин

— В Чеботаевке до этого был собственно и сам капитан Иван Степанович Свиридов, если я правильно помню. Капитан он был не морской, а армейский. И надо сказать, что в памяти людей, которые в разное время владели этой усадьбой, он, как такая наиболее крупная личность, отпечатался.

А. Чернова

— Вот эта усадьба сейчас восстанавливается, пытаемся восстановить усадебный дом. Но ещё, так сказать, много белых мест в биографии, судьбах владетелей усадьбы, хозяев. Это нужно изучать, собирать материалы. Мы надеемся, что в ближайшее время появятся труды, где генеалогии, их судьбы будут подробно раскрыты.

Д. Володихин

— Во всяком случае, усадьба уходит корнями в XVIII век.

А. Чернова

— Да, специалисты говорят, что кладка кирпичей там это именно XVIII век: состав, кладка, архитектурные особенности самого дома.

Д. Володихин

— Поправьте меня, если я не прав: я читал в статьях об этих усадьбах, что в Чеботаевке была библиотека, был собственный небольшой театр, в котором выступали артисты из местных крестьян. И даже на балконе выступал духовой оркестр. То есть усадьба была тем местом, в котором хотя бы некоторые из хозяев хотели видеть вот такой светоч просвещения.

А. Чернова

— Да, проходили такие творческие духовные встречи. Красивейшие пруды, лебеди, выращивались там розы, то есть это был...

Д. Володихин

— Волшебный сад.

А. Чернова

— Да. Я даже читала, что там стоял орган. Нам, наверное тяжело представить — ведь орган же занимает отдельный зал. Но кроме рояля имелся ещё и орган. Конечно, мы предполагаем, что, соответственно, проводились органные вечера, музыкальные встречи. Так что есть орган, и он не должен молчать. Есть дореволюционные фотографии усадьбы Чеботаевки, где внутри очень уютные комнаты, в которых книги, круглые столики, кресла. Вроде бы всё очень просто, здесь нет какого-то изысканного пафоса, богатства, такого блеска.

Д. Володихин

— Нет столичной роскоши, потому что всё-таки нет и столичных денег, но всё очень красиво, приятно устроено.

А. Чернова

— Очень душевно. Душевность прям веет с этих полок книг. Такая обстановка там действительно творческая. А если говорить про соседнюю усадьбу, которая находится в Старой Потловке, здесь мы имеем больше историй, которые уже собраны, записаны. Связаны, наверное, истории с владетельницей усадьбы — Надеждой Михайловной Рихтер. Это уже конец XIX века. Почему мы сразу вспоминаем её имя.

Д. Володихин

— Вот мы всё-таки буквально две минуты поговорим о том, что было раньше. Тоже ведь в XVIII век уходит корнями усадьба и, кажется, какое-то время её владельцами были представители рода Любавских, и из этого рода вышел знаменитый историк Любавский. Так что, возможно, усадьба как-то связана и с его судьбой. Но, конечно, Надежда Рихтер — это самый яркий герой из всех владельцев усадьбы — тут вы правы.

А. Чернова

— Надежда Михайловна организовала школы, например, и не одну школу, а целых три. Отдельная школа была для девочек, отдельная для мальчиков, образцовая сельская школа. Кроме того, она устроила богадельню для солдат — Первая мировая война будет, то есть это была очень важная тема, важное дело. Она занималась благотворительностью, она действительно творила множество добрых дел и многое сделала на ниве просвещения. Недавно мне попалась публикация в дореволюционной газете и, что интересно, там про Старую Потловку говорится так: что вот, действительно, здесь кипит творческая жизнь, образование, просвещение, всё это созидается, и это реальные дела в отличие от пустого звона, который в Ясной поляне. То есть меня удивило, но это действительно так пишут свидетели. Конечно, всегда вспоминается, что школа — это Лев Толстой, Ясная поляна, но современники, которые приезжали, смотрели, их настолько впечатляла эта деятельность, что им начинало казаться, что это... может быть, так и было, кстати, — всё-таки три школы.

Д. Володихин

— Вот именно. После того, как мы узнаём о том, что есть богадельня для старых увечных солдат и три школы, слово «казаться» должно застывать на устах. Более того, она ведь и хозяйка была знаменитая: разводила орловских рысаков, знаменитую в России породу лошадей, разводила овец с какой-то особенно тонкой шерстью. Не так ли?

А. Чернова

— Да. И эту шерсть она поставляла во Францию, то есть Франция закупала себе в Старой Потловке шерсть для дальше производств. Школа опять же это не какие-то обычные школы, где лишь бы научиться грамоте, читать и писать. Например, школа, где мальчики учились, у них был ещё такой потешный полк. И настолько у них замечательно получалось что их представляли императору Николаю II, они участвовали в мероприятиях, смотрах, выезжали. То есть, мне кажется, тоже это яркие события этого времени. Но несправедливо, что мало слышно, сейчас мы только-только узнаём, материалы появляются. Такое получается забвение у нас.

Д. Володихин

— Очень в значительной степени это связано, конечно, с советским периодом, то есть для советского общества, может быть, кроме последних двух-трёх десятилетий, всё-таки усадебная жизнь — это либо классическая литература, либо проклятое прошлое, старорежимные обычаи. Скажем так, очень трудно связать усадьбы, то есть гнёзда дворянской жизни, с жизнью народной. Ведь для неё это были центры, и очень многое зависело от того, каков помещик. Здесь он, в усадьбе, живёт ли в Петербурге или во Франции, хочет ли он что-то доброе сделать или он просто хочет тратить деньги. И, конечно, такие люди, как Рихтер, преображали российское село, давали ему чрезвычайно много. Однако, как их помянешь добрым словом в 20-е годы, в 40-е, да даже в 50-е? Пойди открой рот — что с тобой будет?

А. Чернова

— Да, и дистанции с народом уже не было у этих помещиков. Простой пример: у Рихтер была дочка Аленька, которая ходила в ту самую школу для девочек, училась с крестьянскими девочками, с ними дружила, готовила им подарки на Рождество. То есть они общались, это было уже одно общество — что помещик, что его крестьяне. Все участвовали, были втянуты в эту жизнь.

Д. Володихин

— То есть в принципе помещик-то знал свой родной народ, из которого он вырос, в большинстве случаев лучше, чем представители новой власти, которые приедут на село, управлять им в те же самые 30-е годы. Действительно, разрыва никакого не было. И ещё одна очень важная вещь: всё-таки в большинстве случаев помещик — это православный христианин, и он разделяет веру со своим народом. Вот я помянул Константина Николаевича Леонтьева, а он рассказывал, что он ходил в те же самые церкви, в которые ходили крестьяне, принадлежал к тому же самому приходу. И никакого разрыва не было. Это вы абсолютно правы. Насколько я понимаю, после революции судьба этих усадеб была не из счастливых. И мы особую песню запоём о том, что с ними сделали после 1917 года, а пока остановимся на светлом и добром. Итак, Надежда Михайловна Рихтер — она не только благотворитель и просветитель, не только хорошая хозяйка, но ещё и храмоздатель. Вы уже помянули, что у неё была дочка Алла. И с судьбой этой дочки связана красивая, хоть и печальная история.

А. Чернова

— Дочка Алла или Аленька, как её ещё звали в семье, родилась в 90-х годах в конце XIX века, такой долгожданный ребёнок. Действительно её воспитывали, ходила она училась с девочками, дружила, из сельской школы. Но далее начинается эпидемия дифтерии, занятия прекращаются, каждый дома сидит. И девочка узнаёт, что некоторые её подруги умерли от эпидемии. У неё наступает особое состояние, настроение, вот эти воспоминания, что девочка даже своей маме рассказывает сны, из которых видно, что она как будто бы в другой мир скоро перейдёт. Но пока что девочка была здорова. И вдруг, ближе к Рождеству, она заболела и умерла. Да, она заразилась — вот инфекция тоже, дифтерия. Это страшная такая трагедия, катастрофа для семьи, где это единственный, любимый ребёнок. Причём они вспоминают, что она очень трогательно готовила подарки всем девочкам и она словно бы прощалась. Ей было лет пять — этой девочке. И когда гроб стоял в зале несколько дней — это начались морозы, снежная зима, — и вдруг в одной из комнат, в комнате Надежды Михайловны Рихтер, её мамы, на окне проступает изображение Богородицы. Окном было покрыто инеем, и в этот иней складывается в такой узор, что чётко виден лик Богородицы. Это было однозначное чудо. Все домочадцы подходили и смотрели на окно. И это изображение держалось часа четыре. Потом оно растаяло, и струйки стекли к подоконнику. После этого девочку похоронили. А куда выходило окно, и где проявился лик Богородицы, на этой стороне стали воздвигать храм — храм святой Аллы, в честь покровительницы девочки.

Д. Володихин

— Святая Алла Готская, кажется.

А. Чернова

— Да, святая Алла Готская. Вот такой храм. И в нём подчёркивалось такое некое детское... потому что это в память о девочке, поэтому предполагалось, что это будет очень радостный, светлый храм, где будет хорошо детям. Что-то внести такое детское, праздничное начало в оформление храма. Там внутри росписи — конечно, помним сюжет Евангелия «Христос и дети», такой был из ключевых сюжетов. И потом мама всегда девочкам и вообще детям помогала, приглашала, они ходили в храм, учились, пели. То есть такая история этого храма святой Аллы. Причём это на данный момент единственный в мире храм святой Аллы. То есть отдельно в честь Аллы Готской храма нет.

Д. Володихин

— Когда он был выстроен?

А. Чернова

— Получается 1901 год.

Д. Володихин

— То есть это последнее царствование. И построили его, помнится, в русском стиле, с украшениями резными.

А. Чернова

— Да, он именно был очень нарядный, чтобы подчеркнуть детское, что это для детей.

Д. Володихин

— Чтобы порадовать детей.

А. Чернова

— Да, радостный. Детский мир более светлый, немножко игрушечный такой, нарядный.

Д. Володихин

— Ну что ж, мне, перед тем, как на русские усадьбы опустится тьма, хотелось бы напомнить вам, дорогие радиослушатели, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прощаемся с вами, чтобы буквально через минуту продолжить наш разговор в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. У нас замечательная гостья — кандидат филологических наук, доцент кафедры культурного наследия Московского государственного университета культуры Анастасия Евгеньевна Чернова, действующий писатель и поэт, кстати. И мы разговариваем о судьбе двух усадеб: Чеботаевки и Потловки. Вот помнится, что вы говорили, что припасли к этой передаче стихи, написанные буквально за несколько лет до революции человеком, который провёл там, наверное, счастливые времена, если сравнивать с тем, что произойдёт позднее.

А. Чернова

— Да, сейчас там передают материалы, ещё нигде не опубликованные, эксклюзивные. Автор — Голохвастов, он один из родственников, семьи же были большие, там и племянники, тёти, дяди, все они могли съезжаться в эту усадьбу в Чеботаевке. И он в 1913 году пишет стихотворение, но это не обычное стихотворение, а что-то вроде небольшой поэмы. Когда я начала читать, я почувствовала отзвук «Евгения Онегина», потому что автор в очень такой лёгкой, игривой форме повествует о жизни в усадьбе. И помните, Татьяна Ларина пишет письмо Онегину и как бы говорит, что «у нас скучно, ничем мы не блестим, хоть вам и рады простодушно», простые селения. Здесь тоже чувствуется такая атмосфера, вроде бы простое селение в восприятии автора, но сколько приятных мелочей случается в такой жизни. И могу привести пример, поскольку это большое всё-таки произведение, то только отрывочек прочитаю. Он по сути пишет своей тёте письмо, которое отправляет, но оно в поэтической форме, как стихотворение, как поэма. Он описывает будни, встречи, кто в эту усадьбу приезжает — там он упоминает имена. И потом это можно будет выявлять — кто конкретно приезжал, к кому он обращается. Это отдельное...

Д. Володихин

— Это уже задача для исследователей.

А. Чернова

— Да, это всё возможно, да, тут документальная основа. И он описывает храмы, службы, и как проводят время. Там есть маленький мальчик Лёшик, он пишет: «Ещё что: Лёшик, слава Богу, здоров и бодр, росл и мил. Сегодня, спрыгнувши с порога, упал и шишку получил. Он помнит вас, и все дни эти слыхали мы по многу раз, как он лепечет имя „тётя“, ища вас в комнате у вас. Приют ваш, кстати, ради новой укладки жизни, превращён в днём в помещение для столовой, по вечерам в люктюр-салон. К обеду, к ужину, за чаем садимся к круглому столу, а для бесед предпочитаем диванчик мягкий, что в углу. Здесь в разговорах без системы мы спорим часто, бьём в набат то на возвышенные темы, то на простой житейский лад». И далее он конкретно уже перечисляет, о чём они спорят, какие книги читают, обсуждают, кто к ним приходит, какая погода. И про погоду он тоже, конечно, пишет.

Д. Володихин

— Ну что же, согласитесь, что достаточно уютная жизнь.

А. Чернова

— Очень уютная, да.

Д. Володихин

— Но ведь эта жизнь скоро закончится. Кажется, 1913 год — меньше года до начала Первой мировой войны и совсем немножечко до 1917-го. А дальше что произошло с этими усадьбами?

А. Чернова

— Далее владельцы уезжают, эмигрируют, они уже не могут здесь оставаться. Надежда Михайловна Рихтер, напомню, что это Старая Потловка, с девочкой Аллой вот этот сюжет — тот самый человек, который столько сделал для этой усадьбы, для общества, открывал школы, благотворил. Как её складывается судьба? По сути мы не знаем. Ей пришлось уйти, она жила в нищете. По некоторым предположениям, она приняла монашество и жила в нищете на окраине города, то есть она скрылась. Всё разворовывается, разрушается. В Чеботаевке почему в усадьбе сохранились всё-таки стены: в советское время, спустя некоторое время, там была больница, там даже есть сегодня люди, которые говорят, что они родились там — там было родильное отделение. Это была действующая больница. Конечно, всё очень там переделали, сделали палаты, комнаты, интерьер очень сильно пострадал, не говоря о том, чтобы сохранились какие-то вещи. Это была действующая больница в Чеботаевке до 2005 года, затем её расформировали.

Д. Володихин

— А где-то была школа — в Чеботаевке или в Потловке? Кажется, в одной из этих усадеб была ещё и школа какое-то время.

А. Чернова

— Школа была и в Чеботаевке некоторое время, потом там сделали больницу. Хочу заметить, насколько быстро всё ветшает. Всё-таки больница — это здание, где крыша есть, окна, ничего не протекает. Сейчас, в данный момент в Чеботаевке гуляет ветер по коридорам, окон нет, крышу залатали — сейчас, может быть, отдельно тоже поговорим, как это всё делается. Но разрушения очень серьёзные: по лестнице там нужно осторожно переступать ступени, чтобы не упасть, потому что проломлены ходы. В общем, здание очень быстро разрушается.

Д. Володихин

— А в Потловке, насколько я понимаю, всё ещё хуже. Там чуть-чуть благополучнее с церковью, а вот господский дом погиб.

А. Чернова

— Погиб, причём уже в наше время. Была гроза и дом сгорел от молнии, то есть был пожар. Причём он сгорел до самого основания. Сейчас это место как бы обозначено, есть фундамент, крышу закрыли, чтобы сохранить что-то внутри. Планируется всё-таки сохранить, потому что имеется фотография, что и где было, можно со временем восстановить, но стен уже, увы, нет.

Д. Володихин

— А церковь святой Аллы?

А. Чернова

— Церковь святой Аллы — сегодня возрождается приход. Есть всё. Опять же, с чего возрождается: всё трудами одного человека, который приехал, увидел разрушения усадеб — то, что я пересказываю. Храма нет, его, конечно, в советское время... как бы стены сохранялись, а самого храма как такового уже нет.

Д. Володихин

— Внутренние разрушения. А барабан, главка — всё это сохранилось или всё это было разрушено?

А. Чернова

— Нет, всё разрушено. И этот человек, Александр Мраморнов, историк, общественный деятель, так этим проникся, что стал своими силами собирать единомышленников и восстанавливать. Поэтому именно сегодня есть храм, есть приход. Более того, есть разработанные поездки в храм святой Аллы, поскольку у нас есть, думаю, много девушек, женщин Алл. Как здорово посетить храм твоей святой покровительницы.

Д. Володихин

— Здесь я хотел бы уточнить. Александр Мраморнов — организация, которая занимается реставрацией и в Потловке и в Чеботаевке, называется «Спасское дело». А вот относительно храма: вы только что сказали, что храма нет, а теперь говорите, что есть приход, и храм есть. Так, в общем, в каком состоянии храм сейчас? После советских десятилетий храм, очевидно, был руинирован, во всяком случае внутри он очень сильно пострадал. А в дальнейшем-то что произошло с этой знаменитой, как уже можно сказать, церковью святой Аллы, уникальной для России, для всего мира?

А. Чернова

— Вот он восстанавливается. Это я говорила, что в советское время он был разрушен, а именно сейчас, благодаря трудам... уже есть даже колокольня и колокола — можно колокольный звон услышать в этом селе. Но реставрация, труды всё равно продолжаются, ещё очень много предстоит сделать. Но службы идут, начало положено.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, мы находимся где-то на середине пути или, может быть, не добрались даже ещё до середины. Во всяком случае, хотя бы храм приведён в состояние, когда в нём идут богослужения.

А. Чернова

— Да.

Д. Володихин

— Ну что ж, это же отрадно, это большая радость для всех нас. Дорогие радиослушатели, хотел бы, чтобы в эти разговоры, может быть немного печальные, но тем не менее наполняющие надеждой, вошли звуки ещё одного классического музыкального произведения, которое, на мой взгляд, также передаёт атмосферу старой России, в том числе и усадебной России. Хотелось бы, чтобы сейчас прозвучал в эфире вальс Грибоедова.

(Звучит музыка.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, вместе с вами сидел и наслаждался и самой музыкой и исполнителем, который просто великолепен. А сейчас мне приятно напомнить вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы рассказываем об исторических судьбах двух старинных усадеб близ Пензы: Чеботаевки и Потловки. Наш гость, кандидат филологических наук, доцент Московского государственного института культуры, Анастасия Евгеньевна Чернова рассказывает нам о том, что в тех усадьбах происходит сегодня. Если я правильно понял, «Спасское дело» в первую очередь занялось там храмом, его восстановлением. Но если мы говорим о двух усадьбах, то это два больших комплекса строений, два господских дома, разного рода овины, амбары, сады, помещения для скотины, которая там, как вы помните, давала блистательные образцы орловских рысаков и шерсти, которую закупали французы. Кое-что из этого, понятно, исчезло, поскольку столько времени прошло, а кое-что осталось. И вот хотелось бы узнать, на каких сейчас стадиях процесс реставрации, что восстановлено, что начинает восстанавливаться, на что есть планы, а что пока, как говорится, в пусте, как в Священном Писании сказано, достояние ежей и нетопырей?

А. Чернова

— В наши дни восстанавливается храм, конечно, и есть приход, идут работы по восстановлению — храм святой Аллы. Кроме того, ещё восстанавливается усадьба Чеботаевка.

Д. Володихин

— Вот вы только что говорили, что ходишь-ходишь по этому дому, а там стёкол нет, и на лестнице можно себе и ноги сломать.

А. Чернова

— Так и есть, но замечу, что когда идёт дождь, вода сейчас не капает и не протекает, то есть крышу сделали, покрасили. Это уже восстановление, потому что дом разрушался стремительно. До такой степени всё было запущено, что даже ливни, дожди проникали в дом. То есть сейчас идёт такая реставрация, самая насущная, чтобы сохранить стены внутри, помещения, комнаты. И есть даже отдельный сайт, если набрать «усадьба Чеботаевка», можно посмотреть, какие идут работы. Потому что работы идёт понемножку.

Д. Володихин

— Давайте я скажу за вас, что следует сказать. Есть ещё отдельный сайт «Спасское дело». Если вам не жаль времени и денег, дорогие радиослушатели, найдите эти сайты. Вы понимаете, что для России то, во что не вкладывается государство — реставрация, которая стоит десятки и десятки миллионов рублей, — превращается в дело народной копеечки. Найдёте возможность что-нибудь дать на восстановление этих двух усадеб — это будет очень хорошо. И мы будем рады, и местные жители будут рады тому, что у них восстанавливаются два прекрасных господских дома, храм, иные постройки — это будет очень здорово. Понимаете, там работают бескорыстные люди и, насколько я понимаю, туда приезжают команды волонтёров.

А. Чернова

— Да, это именно такое народное дело, никто свыше не спускает эти суммы, чтобы восстановить. И с миру по копеечке каждый раз собирают. И то одно, то другое сделают, что необходимо прямо очень срочно. И регулярно приезжают волонтёры, что-то своими силами делают, укрепляют, особенно летом такое время работ. Тоже идёт деятельность по восстановлению. Но стали проходить и мероприятия.

Д. Володихин

— Вот это важный момент, отдельный разговор. Мы с вами столько времени потратили на разговоры о том, что усадьбы — это центры культуры, просвещения, искусства, литературы. И вот, несмотря на то, что реставрационные работы даже близко не окончены, это море, которое ещё годы и годы переплывать, тем не менее всё-таки литераторы уже обосновались в этом пока ещё неуютном гнёздышке.

А. Чернова

— Уже прошло этим летом, в июне, первое литературное мероприятие, первое с лет запустения. Раз был центр просвещения, значит, для чего мы всё восстанавливаем — для того, чтобы опять здесь воссиял свет искусства, науки, литературы, живописи. Это было такое уникальное мероприятие, называлось «Русские мифы». Вообще это фестиваль, которые проходит ежегодно уже десятилетия, но в разных местах, чаще в Черногорию выезжают участники. Участники не только писатели, но и художники, историки, под руководством Лолы Звонарёвой, писателя, доктора исторических наук. Вот такой удивительный фестиваль проходит, который объединяет славянские народы, потому что приезжают — в этом году не было, а так международное есть участие, из Черногории приезжают также учёные и писатели.

Д. Володихин

— А что ж там делают на этом фестивале? Вот, дорогие радиослушатели, представьте себе: господский дом, который полуживой, крышу, слава Богу, починили, убрались там, отмыли от грязи, но тем не менее стёкол-то в окнах нет. И там собираются литераторы, художники, историки. И вот дальше — потому что это чрезвычайно любопытно и, с точки зрения столичных жителей, вообще немыслимо.

А. Чернова

— Вот из столицы поехали сначала на поезде до Пензы, от Пензы уже недалеко — на автобусе, на машине, на маршрутке можно добраться до усадьбы. И фестиваль предполагает выступления писателей, дискуссии на литературные темы, круглые столы, презентации книг. Мы заходим в эту усадьбу Чеботаевка, там предупреждают, что «осторожно — ступеньки». Перил, кстати, нет, поэтому нужно идти и держать равновесие — там как бы большой пролёт образуется внизу, а перил нет. И среди участников были даже пожилые люди. Они всё равно осторожно, держась за стенку, поднялись на второй этаж. Это лето, но всё равно из всех окон дует, стёкол нет, но окна заклеили плёнкой прям при нас, скотчем, чтобы меньше сквозило, тем более собирался дождь — на небе уже появились тучи. И сели в этом помещении, в комнате. Стены там ещё не покрашены, такие потёртые. То есть я, если честно, впервые была на литературном мероприятии в таком антураже.

Д. Володихин

— Но вот что тут можно сказать? Народное дело — оно народное потому, что, действительно, ни капли государственных денег нет и никакой административный ресурс не задействован. Так вот, народное дело может быть странное по внешнему виду своему, но оно живое. О чём говорили собравшиеся?

А. Чернова

— В первую очередь, конечно, о литературе, но и не только, а вообще о путях возрождения России, русского мира — не случайно фестиваль называется «Русские мифы». Пришли и местные жители, конечно, не только те, кто приехал, администрация участвовала, пришла, были приветственные слова, обращения. То есть мы познакомились, показали книги. И разговор был больше литературный, потому что у Лолы Уткировны Звонарёвой выходит журнал «Литературные знакомства», есть журналы детские литературные — «Сверчки». Кстати, была группа редакции и этого журнала. Подростки, лет 15-16 — вот эти дети тоже участвовали, слушали, смотрели. Потом у нас была небольшая экскурсия, мы прогулялись по местам, где когда-то был сад, и увидели, что в описании там прекраснейшие пруды, но всё заросло, сад практически не проглядывается. Но выходишь далее и просто поражаешься красоте, тому виду, который открывается — это поле, это там речка Хопра, которая впадает в реку Донец. И простор, зелёный, радостный. Кстати, почва там — чернозём. Это прям видно, она тёмно-чёрная, плодородная.

Д. Володихин

— От вас исходит мечтание очень ощутимое о том, чтобы там всё-таки навели порядок, довели дело восстановления до конца, и блистательное прошлое стало бы блистательным будущим.

А. Чернова

— Именно так, да. То есть сюда можно будет приезжать. И возрождение России должно начинаться, я думаю, так — в местах, где когда-то была насыщенная жизнь. Традиции прерваны, но их нужно восстанавливать, возрождать.

Д. Володихин

— А как туда поехать, кто туда приглашает на такие фестивали? Это же интересно. Я совершенно уверен, что литература литературой, а через некоторое время туда добавится какая-нибудь песенная, музыкальная, танцевальная составляющая.

А. Чернова

— Я знаю, что уже в августе туда выезжали художники отдельно. Тут я уже не ездила, но знаю, что они писали эти места, тоже проходили мастер-классы, причём художники были из разных городов и, возможно, из зарубежья. Это проводила художница Баженова, которая участвовала в «Русских мифах», и она потом предложила провести уже для художников своего рода фестиваль.

Д. Володихин

— Всякая литературная конференция, маленькая она, большая, не важен размер, имеет определённую специализацию. Вот «Русские мифы» какую имеют направленность? Собирают же людей не просто прийти поговорить друг с другом и показать друг другу свои книги. Очевидно, есть и какая-то специализация конференции?

А. Чернова

— Я бы сказала, что литературоведческая. «Русские мифы» объединяют художников не только слова, но и живописи, то есть там идея, что каждое искусство взаимопроникаемо, взаимодействует. И творцов, писателей, художников, нужно знакомить друг с другом для того, чтобы в диалоге постигать особенности мира, современной жизни, актуализировать некоторые проблемы. Например, обсуждали проблему журналов: где печататься, и не уходит ли вообще в прошлое бумажная версия, каково будущее журналистики.

Д. Володихин

— Ну а, допустим, поскольку приезжают гости, есть ли там какая-то тема русского зарубежья? Насколько я понимаю, об этом тоже много говорено.

А. Чернова

— Да. И про Пушкина ещё, кстати. Это было как раз на день рождения Пушкина — отдельный был круглый стол. А если из зарубежья, то, скорее, тут Черногория — Негош, «Луч микрокосма». Негош в Черногории, как у нас Пушкин, — основатель литературной традиции — он вспоминался. И я думаю, это связано было ещё с пандемией — то, что не было возможности больше знакомиться с зарубежными участниками, они не могли приехать.

Д. Володихин

— Лиха беда начало — ещё приедут.

А. Чернова

— Ну, а связи — объединение славянских культур, можно так сказать, славян.

Д. Володихин

— Ну что же, время нашей передачи постепенно подходит к концу. И, дорогие радиослушатели, я хотел поговорить о вещах вроде бы простых, как бы само собой разумеющихся, но требующих приложения очень больших усилий, когда до дела доходит. Усадьбы на карте России до революции, знаете, были, как ёлочные игрушки и гирлянда лампочек на рождественской ёлке. Если вечером включить эти лампочки, и все игрушки начнут переливаться всеми цветами радуги, радуя и взрослых и детей, — так это будет очень красиво. Но что мы получили в начале 90-х? Мы получили дерево, на котором эти игрушки в основном побиты, во многих местах просто исчезли, гирлянды не работают — надо чинить; что-то висит в состоянии, когда какой-нибудь расписной домик имеет две-три дыры в своём корпусе. И мы сегодня рассуждали именно о таком домике, который хорошо бы залатать, которому хорошо бы придать тот самый старый его, прекрасный вид, и он ещё послужит людям и порадует их сердца и души. Поэтому, разговаривая о старых усадьбах, о России дореволюционной, мы всё же разговариваем и о современности. И хочется увидеть то, как благородные отблески старины начнут играть на усадьбах, которые восстановлены в наше время. От вашего имени, дорогие радиослушатели, я благодарю Анастасию Евгеньевну Чернову за её просветительскую работу в наших рядах. И мне остаётся сказать: спасибо за внимание, до свидания.

А. Чернова

— До свидания. Спасибо.