«Путь к священству». Священник Виктор Теплицкий

Мы беседовали с клириком Свято-Никольского храма города Красноярска протоиереем Виктором Теплицким.

Отец Виктор рассказал о своем пути к вере и священническому служению. Наш собеседник поделился, как он стал писателем, о чем пишет, и как ему удается совмещать творческий путь со священством. Также отец Виктор ответил, как его изменило и продолжает менять служение, и как он справляется с трудными моментами в своей жизни. Разговор шел и о том, как текущая непростая ситуация с пандемией повлияла на его веру и веру многих других людей. По словам отца Виктора, надо стараться идти средним путем — не поддаваться панике, не искушать Бога и быть готовым всегда прийти на помощь нуждающимся.

---

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

К. Мацан

– «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. С вами на связи моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

– Добрый вечер.

К. Мацан

– И я, Константин Мацан. Я напомню, что все программы на радио «Вера» последние недели мы записываем не в студии светлого радио, а дистанционно, мы сохраняем режим самоизоляции, следуем ему, и прочие карантинные меры. Но жизнь не стоит на месте, беседовать с нашими гостями мы продолжаем. Вот сегодня с нами на связи дистанционно из Красноярска священник Виктор Теплицкий, клирик Свято-Никольского храма города Красноярска. Добрый вечер, отец Виктор.

Протоиерей Виктор

– Добрый вечер.

К. Лаврентьева

– Сегодня для меня особая честь вести этот эфир, потому что благодаря самоизоляции и благодаря карантинным мерам я наконец смогла пригласить своего духовника, который был моим духовником буквально с раннего детства до 17 лет, и до сих пор живет в моем сердце, до сих пор мы общаемся, до сих пор я очень люблю горячо отца Виктора. Отец Виктор, еще раз здравствуйте.

Протоиерей Виктор

– Добрый вечер. Я тоже о тебе помню, молюсь – то, что Господь связал, уже развязать невозможно. Поэтому я очень рад тебя слышать, хоть так и дистанционно.

К. Лаврентьева

– Да. Спасибо, дорогой отче. Хочется задать вам такой вопрос. Знаю я вас давно, и конечно, хотелось бы рассказать нашим радиослушателям о том, что путь к Богу и путь к Церкви был для вас весьма тернист. И в интервью своих вы много рассказывали о том, что, как и многие люди 90-х годов, как и многие поколения 80–90-х увлекались медитациями, агни-йогой всеми прочими вот такими вещами. И в какой-то момент вы встречаете священника, которого называете человеком традиции. Но ведь согласно вашему пути, такой литературной душе (отец Виктор еще и писатель, очень хороший писатель – я поясняю для наших радиослушателей), для мятущейся творческой души покориться – если я позволю себе это слово сказать, – покориться священнику, который живет в традиции, это вообще само по себе удивительно. И Православная Церковь, она ведь довольно скучна для мятущихся душ, ну если честно. В 90-х годах это было совсем немодно, наверное, ходить в православную церковь. Сначала шла агни-йога, сначала шли Рерихи, а потом уже все остальное. А как у вас так сложилось, что вы фактически сразу покрестились после знакомства с этим священнослужителем, и что перевернулось в вашей душе?

Протоиерей Виктор

– Нет, тут немножко неверно сказано. Я вначале покрестился, а потом еще год ходил по Рерихам и агни-йогам.

К. Лаврентьева

– Ого.

Протоиерей Виктор

– Тут как раз получилось, я покрестился спонтанно. Я просто шел мимо нашего кафедрального Покровского собора, ну тогда я уже находился в поиске религиозном, и вот буквально ворвался в храм – это уже было четыре часа вечера, никого как бы не крестили. Однако же какой-то порыв был, я подхожу, говорю: мне покреститься? Мне говорят: вон туда идите. Я прихожу, там уже батюшка, который заканчивал, явно просто был уже усталый и хотел домой. Но тут вдруг я нарисовался, такой: давайте, вот я хочу. Ну он меня крестит. Я выхожу из храма, сажусь в автобус, и начинается какое-то воздействие благодати. Я даже не мог стоять, что-то такое происходило во мне. И тем не менее я потом еще целый год ходил вокруг да около. То есть, как я думал, покрестился, а еще христианства я не знал. Значит, меня Бог коснулся, Он есть – это был первый шаг. Второй шаг: а где Бог? Ну и, разумеется, как сказала Кира, там, где поинтересней – агни-йога, медитация и все прочее. Даже меня занесло на колдовской шабаш, даже там побывать удалось, хотя он проходил в доме техники НТО – так интересно, там был такой целый конгресс таких товарищей. И тем не менее вот все-таки что-то мне говорило: это не то, это не то, это не то. И когда я стал читать Евангелие, думал, вот раз я христианин, значит, я с чего начну? Я начну читать Евангелие. Я же книжник. А книжник – все время слово меня влекло. И вот я стал читать Евангелие. И когда я стал читать Евангелие, у меня, во мне поднялась волна возмущения, я не мог представить: как так – кому-то подставлять другую щеку? Как так – любить какого-то Иисуса больше, чем отца земного? И я сам себе сказал: еще вот в это я покрестился?! Вот это что такое? И решил я разобраться с этим, как бы знаете, либо я раз и навсегда ставлю крест на всем этом, либо двигаюсь дальше, либо что-то я не понимаю. Ну вот еще говорю своей жене тогда: я пойду разбираться с попами. А она говорит: не ходи, они такие черные, бородатые, косматые, страшные, ужасные. Я говорю: нет, я пойду. И вот все совпало – то есть вот этот мой поиск, вот этот протест, и я искал чего-то настоящего. То что где я раньше ходил, это было ненастоящее, это было какое-то фальшивое, это вот читаешь агни-йогу, она такая, знаете, она как айсберг – сверкает, но не греет. И вот я попадаю на отца Вячеслава. И вот я вижу, что этот человек живет традицией евангельской, он настоящий. Меня поразило не что он объяснял, а как он объяснял. То есть я понимаю, что вот этот человек сквозь себя пропустил Евангелие, это я что-то не понимаю. Вот тут у меня и пришло вот это самое смирение какое-то, что да как я могу вообще читать эту книгу, когда я вижу, что другой человек этим живет, а я этим не живу, я здесь просто гость. И после этого вот и случился тот самый поворот к православию. Я стал читать Евангелие, я стал захаживать в церковь, я остался на исповедь на первую, потом пошло причастие, ну и так далее и тому подобное. Но вот как бы река моя, мой ручеек ударился об этот камень – отца Вячеслава, и повернул в нужное направление.

К. Мацан

– Отец Виктор, вы сказали, что в православии встреча со священником, с этим отцом Вячеславом, вы увидели что-то настоящее. Часто люди, описывая свой опыт прихода к вере, используют эту категорию: настоящее. Но каждый, не секрет, наверное, что-то свое в это вкладывает. Вот ваше настоящее, в чем эта настоящесть, можно ли это как-то попытаться сформулировать и другому передать или это можно только почувствовать?

Протоиерей Виктор

– Настоящее, для каждого настоящее, я думаю, все-таки это нечто свое. Потому что вера это что-то нечто глубокое, личностное, и кому-то трудно передать опыт своей веры. Но я попытаюсь такие дать некие что ли штрихи, наметки. Вот мы говорим: настоящее, а против него стоит слово «фальшивое». И вот ты вот чувствуешь, как, знаете, играет какой-то музыкант или поет, и вроде и правильно поет, но ты чувствуешь, что вот он то петуха пустит, то сфальшивит, то он играет неправильно. А вот настоящее – ты понимаешь, что человек настолько погружен в свою игру, у него она получается, и ты увлекаешься этой игрой. Вот я бы сравнил это, знаете, с настоящей литературой – мне близко слово, – что когда ты читаешь книгу, настоящую книгу, настолько в нее погружаешься, и у тебя остается долгое послевкусие после этой книги. И ты ходишь и еще думаешь день, два, тебя поражает, как вот автор смог до твоего сердца достучаться. Вот, наверное, вот если говорить про нее так, что когда кто-то мог достучаться до твоего сердца, и ты настолько оказался под воздействием этого, и ты вот понимаешь, что да, вот здесь оно и есть. Это первое. А второе –знаете, это какой-то некий момент узнавания. Вот когда человек говорит, и ты вдруг говоришь: да, да, я также бы думал, но мне не хватило слова. А вот здесь то же самое получается, когда ты ищешь, ищешь, и кто-то говорит, и говоришь: а вот мой поиск совпал с этим словом. Вот здесь, наверное, тоже произошло вот это самое настоящее, потому что ты сам это ищешь, и тебе Бог через кого-то открывает то, что ты ищешь. Это чем-то напоминает, помните, когда Господь говорит Нафанаилу: Я тебя под смоковницей видел, да, о чем ты думал. Наверное, здесь то же самое. Ты думаешь, ищешь, и вдруг тебе Бог внезапно что-то или кого-то открывает. Вот, наверное, это и есть настоящее, потому что оно выходит из твоей души.

К. Лаврентьева

– Отец Виктор, вы могли стать верующим мирянином, мирянином-христианином, если можно так выразиться, но вы становитесь священнослужителем. Что происходит в вашей душе, почему настолько изменился ваш ум, что вы пошли в эту сторону, служения алтарю?

Протоиерей Виктор

– Наверное, желание проповедовать. Потому что когда вот приходит вера, это как некая такая первая любовь, и это как такая первая весна – тебе хочется... Вот, помню, я шел по мосту, и так было что-то мрачно кругом, и серые тучи такие тяжелые, свинцовые, и серые дома кругом, и люди как будто все серые, и все грязью забрызганные авто, такой хмурый-хмурый. А у меня внутри радость, и мне хотелось каждого человека тормошить и говорить: да ты что, да ты посмотри, да там сквозь эти тучи солнце сияет. Там же Бог, Он же внутри нас, в нашем сердце. И мне хотелось до каждого донести. И это было такое глубокое сокровенное чувство, я им даже боялся с кем-то поделиться. И я когда, кстати, ходил в наш маленький Никольский храм, я даже и не думал об этом, и никогда бы мне в голову это не приходило. Там внутри хотелось бы делиться этой своей верой, вот этой находкой, что ты нашел, и вдруг ты понимаешь, что ты вечен, ты приходишь к Богу, имя Которому любовь, Он тебя любит и готов тебя прощать, и готов тебя ввести в Царство Небесное. А вот это такое желание с кем-то поделиться, оно всегда во мне жило. И вот я стал в храм ходить. И вдруг там бабушка старенькая мне после литургии, меня так потихонечку за локоток: иди-ка сюда. Я говорю: а что такое? И она мне говорит такие слова: а ты бы хотел помогать священнику при служении? Я говорю: конечно. У меня так невольно вырвалось, даже не знаю как. Она говорит: ну вот я могу тебя научить читать по-церковнославянски, приходи как-нибудь. И я пришел в этот же вечер. Ну вот опять так же сложилось. И это первое. И когда я стал помогать священнику при служении, в алтаре, у меня не было тоже такой мысли, что вот я действительно приду и когда-то стану священником. Ну я просто понял, что мне доверили что-то важное и нужное. Но я даже не мог представить, что это произойдет, хотя внутри вот это желание поделиться, оно вот всегда в тебе, как маленький огонечек в тебе горел. И как-то вот зашел разговор, и мне вдруг священник говорит: а ты бы не хотел свою жизнь связать вот на этом поприще духовном? Я не знал, что такое быть священником, я не ведал. Я вот не то что вот как себя не хочу сравнивать с Авраамом, которого Бог повел, но что-то такое отдаленное, подобное, что вот я не знаю куда, но я готов – вот как-то так пришло. И вот с этого, наверное, еще это был один камень, на котором тоже мой ручеек ударился в него и побежал в другую сторону, уже вот в алтаре. Наверное, вот так это произошло внезапно во мне, как бы опять же мое подспудное желание с кем-то поделиться, вот и вдруг оно, опять ему дали возможность реализоваться. Хотя сейчас, я думаю, может быть, зная, насколько вот непростой труд священника, и сколько ответственности на себя берешь, может быть, зная все и включив свой ум, я бы, может быть, и не решился бы. Я не говорю, что я жалею, никогда у меня не было даже мысли, что я вот встал на путь. Но я может быть не решился бы, испугавшись. А когда ты молодой, бойкий, готовый на все, вот эта весна жизни – ну и вот, да, готов, Господи. И вот получилось, что получилось.

К. Мацан

– Протоиерей Виктор Теплицкий, клирик Свято-Никольского храма города Красноярска, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» на связи из Красноярска. Отец Виктор, поскольку мы уже сказали, Кира упомянула, что вы человек, которому не чуждо литературное творчество, вы писатель, насколько это связано или, наоборот, каким-то образом входит в противофазу с принятием священства? Что я имею в виду, что очень часто, мне кажется, для людей таких творческих профессий или просто творческого настроя это очень непростая идея – всем этим пожертвовать ради главного, ради служения алтарю. Получается, как будто кажется, что вот что-то очень важное для себя нужно отвергнуть, задвинуть на задний план – ради чего? Ради другого служения. Вот не было у вас такой проблемы?

Протоиерей Виктор

– Вначале она была. И, знаете, до того, как алтарю служить, я ходил, помню, по храму и мучил бедных батюшек вопросом: что нужно, молиться или все-таки писать стихи? Я начинал как поэт, писал стихи. Конечно, они вставали в такой ступор и разводили руками, и как-то: ну, конечно, молиться там. Я говорю: а если стихи из тебя идут, вот если они прямо в тебе живут, и вот «нахлынут горлом и убьют!» – как у Пастернака, – что с этим-то делать? Ну вот никто мне не мог сказать. И тут мне было три фазы таких. Я ведь до принятия сана писал, и я входил в наше литературное объединение молодых писателей и поэтов, и до сих пор с этими ребятами нашими дружу. И я писал, ну понятно, на разные темы – 90-е, протесты и все прочее. И вот я пришел к Богу. И вот эта проблема, о которой вы сказали, она у меня возникла. Да, теперь я уже сам для себя должен был решить, писать или не писать и что писать. Сначала я, как неофит – я думаю, все знают, что это такое – я выбросил все книги, убрал все диски, все кассеты (а я слушал тогда рок музыку, и шел-то к Богу через рок-музыку), я это все выкинул, все убрал. Все, значит, только молиться. Все, я поставил крест на творчестве. Но не получилось, потому что ну если ты этим живешь, оно в тебе прямо вот тебя это мучает и грызет. И тогда я решил обмануть Бога, ну и самого себя. Думаю: тогда я буду писать на религиозные темы. Знаете, вот это вот. И стал писать. Но, конечно, это была фальшь, это были агитки, мне даже стыдно об этом говорить, вот эти когда, псевдоправославные эти все стишки, которых сейчас очень много развелось, там и литературы очень много. Я отошел от этого. И потом уже, живя со Христом, мне вдруг, я понял одну простую мысль: да ведь твоя вера не мешает тебе писать то, что ты хочешь. У меня вот сейчас не возникает внутреннего конфликта, потому что неважно там, священник ты или просто христианин, ты никогда не будешь писать грязь, не будешь никогда воспевать грязь, ты никогда не будешь ее выносить куда-то там, на чьи-то там глаза, да, ты понимаешь, что это не надо делать. Ты, наоборот, будешь ставить вопросы, проклятые вопросы, ты будешь искать какой-то смысл жизни, ты будешь проходить во все эти перипетии жизни, ты будешь писать – о любви можно писать, лирику можно писать, можно восхвалять там природу, все. И при этом с тобой Христос. Вот это ко мне пришло. Поэтому у меня сейчас нет такого как бы, знаете, противоречия – это первое. А во-вторых, я для себя так определил. Есть святые отцы, они писали на духовные темы – это не моя сфера. Я строю мостик между миром и храмом. Я выхожу из храма и иду в мир, и поэтому я не пытаюсь писать на православные темы, я избегаю православной лексики, и я пишу на тему этого мира, я в этом мире нахожусь. Но вот тем самым как бы пытаюсь этот мир, в котором я нахожусь, ему говорить о храме и о Христе. И я когда пишу, я говорю языком этого мира. Если у меня говорит дворник, значит он у меня говорит, как говорят дворники. Я сам работал и знаю, как говорят дворники, как говорят сантехники, что они говорят и о чем они думают. И я это спокойно пишу.

К. Лаврентьева

– Но дворником вы работали, насколько я знаю, оставив учебу в институте на пятом курсе. Вот об этой истории я тоже хотела вас спросить: а как такое вообще могло произойти?

Протоиерей Виктор

– Ну как, а произошло то, что когда я уверовал, уже пришел ко Христу, и вот опять же тот самый период неофитства, благой и радостный и в то же время очень интересный, я вдруг понял, что я не могу и не хочу жить, лукавя. То есть я учился в институте технологическом, в вузе техническом, в технике я ничего не понимал. И вдруг мне стало просто стыдно приходить к преподавателю и ему говорить о курсовой работе, которую я списал там два дня назад и делать вид, что я понимаю во всех этих вот схемах. Ну я понял, что я больше не хочу так. А с другой стороны, я хотел поступать на филфак, я уже готовился. И думаю: а что мне ждать? Ну если это не мое, а филфак это мне близко – ну все. Я поэтому закончил пятый курс, сессию закрыл и забрал документы, и пошел дворником. Вот как бы все совпало: моя вера и желание писательства. Вот как бы Господь дал мне эти силы все отвергнуть и повернуть опять же в другую сторону. Конечно, были конфликты с мамой, конечно, никто не понимал. Конечно, там то ли у виска крутили, то ли… все понятно. Но как-то так оно получилось.

К. Мацан

– А вот смотрите, искусство – от слова «искус». И одно дело, когда на любые темы – пусть без грязи, пусть без какой-то недоброй провокации – высказывается мирянин в стихах, например, и другое дело, когда такие же стихи, может, совершенно такие же, пишет священник. Все равно для воспринимающего эти стихи, мне так кажется, очень трудно каким-то образом абстрагироваться от того факта, что это написал священник. Либо возникает реакция, что как здорово, священник тоже может писать, скажем так, светские стихи на обычные темы, не только какую-то благостную религиозную лирику. А другая реакция возможна, что не пристало священнику все-таки заниматься в этом смысле искусством, потому что в любом случае это искус, в любом случае это некая провокация, пусть даже творческая. Получается, что священник вводит читателя в какую-то вот такую творческую провокативную игру. Вам с такими мнениями доводилось встречаться? Вот как вы с таким мнением сталкиваетесь?

Протоиерей Виктор

– Как-то вот особой полемики не было. Я слышал об этом, но особой полемики не было. Потому что вот, наоборот, приходишь, допустим, читать студентам, ну вот зовут тебя в вуз, на тот же филфак, который, будучи священником, я закончил факультет нашего университета. И хорошо общаешься с преподавателями, которым я когда-то сдавал зачеты и экзамены, а теперь мы там дружим и в очень хороших отношениях, и мы там дальше общаемся, и проводим какие-то совместные проекты совершаем. И когда приходишь к студентам и вдруг начинаешь читать им такое – да, конечно, у них сразу то есть я расшатываю стереотип. Не знаю, хорошо это или плохо, но я такой есть, я не могу себя перестроить, как если я сложился так, как человек – пускай принимают, пускай не принимают – но я в этом греха не вижу. И вообще потом у нас очень много стереотипов на священников – они должны быть вот такие, должны быть такие, там бородатые, длинноволосые или коротковолосые, там как-то они должны вот так говорить, нажимая на «о» и тому подобное. И когда приходишь и говоришь с человеком на его языке, он на тебя смотрит, удивляется, и ты становишься ему интересен. Но потом я пытаюсь отойти в сторону – я не знаю, как это у меня, получается или нет – и чтобы уже через меня он пришел ко Христу. Я не хочу, чтобы человек на мне замыкался. И всегда, когда я о чем-то пишу, я стараюсь все-таки человека вывести дальше, то есть не то что я ему разжевал и в рот вложил о Христе, а чтобы он сам начал свой поиск. Что если пришел священник, и он как-то маленько нестандартно говорит и нестандартно думает, и в то же время он христианин, значит, и я могу быть. И тогда человек начинает задумываться. И вообще я считаю, искусство, оно, знаете, к чему нас призывает? Мы должны просто воткнуть какой-то лом или, не знаю, палку в колесо той телеги, которую несет под уклон. Вот человек привык в этом суетном мире, и вот такой у меня образ возник, что вот такая телега, которая несется куда-то, вот вниз она летит, летит, и вот одна из остановок – это искусство. Это вот взять и воткнуть ему в телегу, чтобы он, может, там стукнулся головой об оглобли там, не знаю, что-то еще, но он остановится перед этим холстом, перед картиной, перед текстом и скажет: здесь что-то, что я еще не знал, что-то более глубокое и настоящее, о чем со мной говорили. Может быть, он тогда начнет это настоящее искать. А если он начнет его искать, он обязательно найдет Христа. Потому что Господь ему откроется в красоте там или в мысли – я так верю и в этом я чувствую свое служение. Оно ко мне пришло, и я ну вот так я сформирован. И я, наверное, думаю, что у нас, у каждого вот нужно просто определить, для чего ты Богом сюда послан, в этот мир, зачем ты здесь – кто-то богослов, кто-то философ, кто-то просто храмы строит, кто-то там может писать и вот строить эти мостики. Ну вот, дай-то Бог, чтобы моя мысль с Божией мыслью совпала, это было бы очень хорошо и радостно. Ну вот я так просто мыслю, думаю, наверное, в этом и заключается, может быть, смысл моей жизни.

К. Лаврентьева

– «Светлый вечер» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели. В этом часе с нами протоиерей Виктор Теплицкий, клирик Свято-Никольского храма города Красноярска. С вам мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы вернемся после короткой паузы.

К. Мацан

– «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. С вами на связи моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Я напомню, эту программу мы записываем не в студии светлого радио, а дистанционно. И с нами на связи из Красноярска протоиерей Виктор Теплицкий, клирик Свято-Никольского храма города Красноярска, мы продолжаем наш разговор. Отец Виктор, вы сказали, когда размышляли об искусстве в прошлой части нашей программы, о том, что видите одну из своих задач в разрушении стереотипов – стереотипов о Церкви, о священниках и о вере, может быть, в целом. Вы общаетесь с молодыми людьми, со студентами, в принципе с паствой, с тем, с кем вас сводит жизнь. Какие, как вам кажется, самые частые стереотипы возникают о Церкви, о вере, о священниках, какие стереотипы вам чаще всего приходится разбивать?

Протоиерей Виктор

– Как ни странно, но вот эти вот живучие стереотипы о том, что священники там, ну понятно, все на «мерседесах», у них там мешки денег, ну и тому подобное. Вот сколько ни приходишь – я думал, что когда-то люди это перерастут, ну и начнут более другим интересоваться. Но вот когда приходишь к молодежи, особенно если приходишь в училище или к школьникам, непременно кто-то из школьников вот этот вопрос задаст. Не знаю почему, вот им уж так кажется, что мы живем там, не знаю, отдыхаем каждый месяц на курортах. Вот, наверное, это. Потом, знаете, вот то, о чем мы сегодня говорили: если ты священник, ну зачем ты пишешь – да, вот такое тоже, бывало, возникало. Ну как так, вы же должны вот кадилом махать и там в алтаре что-то там бурчать, а вы тут что-то говорите. И, кстати, вот эта вот мысль меня подвигла поступить на филфак. Объясню, почему. Однажды я с человеком ехали с какой-то требы, и он меня спросил про Булгакова «Мастер и Маргарита», ну я что-то сказал такое. Ну вот он в таком же стиле ответил: ну вот, батюшка, ну вы там сидите в своем алтаре, вы там и сидите, и ваше дело, вы тут никто и ничто. И я думаю, раз такое дело, я пошел и поступил на филфак, чтобы у меня было образование, чтобы я мог говорить с людьми, кто по-настоящему литературой интересуется, на их языке. И, закончив филфак, я могу, когда был студентом, у меня есть диплом, и я могу хоть что-то о литературе на уровне хотя бы студента сказать. Вот, наверное, такое. Вот интеллигенция – да, она на тебя смотрит вот еще, что ты должен заниматься своим делом. Школьники – да, вот эти все, что мы там богатые или не богатые. Вот, наверное, эти основные стереотипы. То есть мир нас пытается куда-то задвинуть, вот прямо задвинуть. Вот вы либо будьте за алтарной перегородкой, и спокойно живите, и никого не трогайте. И почему-то вот их это устраивает. А когда ты выходишь из-за этой перегородки и говоришь: ну я могу, имею право тоже сказать свое мнение об этом мире, я тоже могу написать свой текст, который можно поставить там на одну полочку с другими писателями – вот тут как-то возникает некое трение. Но при том, что я еще хочу заметить, те люди, которые по-настоящему живут литературой, вот я знаю наших писателей красноярских, они никогда меня об этом не спрашивали, они меня принимают: ну священник, который пишет – ну нормально. То есть чем выше уровень человека, его интеллекта и его образованности, тем меньше вот этих вот каких-то непонятных глупых вопросов. Чем человек вот ниже, ну вот по своему там, может, образованию, тем эти стереотипы более, ну наверное, на устах.

К. Лаврентьева

– Отец Виктор, как я уже говорила в начале нашего эфира, мы с вами знакомы много лет. И даже основываясь на нашем сегодняшнем разговоре, на нашем «Светлом вечере», дерзну предположить, что вы человек горячий, ищущий, внутренне бунтующий во многом – бунтующий против несправедливости, бунтующий за правду, бунтующий за истину. Насколько легко или тяжело быть эмоциональным, быть ищущим, быть горячим священнослужителю, когда нужно постоянно, получается, обуздывать себя, постоянно включать голову, что называется. Понятно, что это каждому человеку нужно, но вам, наверное, это еще труднее. Или вы по-другому скажете на этот счет?

Протоиерей Виктор

– Ну я хотел пошутить, что типа я святой, но, конечно, я так буду говорить, шутка, если что. Я вот что скажу. Я служу священником 25 лет. Конечно, как вот у каждого хирурга есть свое кладбище, да, так у каждого священника есть, наверное, те ошибки, которые он совершал, особенно в начале своей деятельности в отношении своей паствы, когда пытался ну сделать так, как ты думал или как тебе казалось правильным. Но со временем, когда ты сталкиваешься с непостижимостью жизни, с ее глубиной, и когда жизнь не вписывается в догматы часто, она как бы выплескивается за эти все каноны, и ты вот находясь в среде этой жизни, ты понимаешь, что нужно, не то что себя сдерживаешь, а ты как бы по-другому смотришь на жизнь, на мир. Вот само, наверное, служение священника тебя меняет. И если ты молодой там был готов шашками махать и рубить, со временем ты просто не хочешь эту шашку вынимать и смотришь совсем по-другому, она тебе пока не нужна. То есть как-то, видимо, вот само служение тебя меняет – это первое. Второе, конечно, то что священник постоянно причащается. И если он живет жизнью литургической и по-настоящему желает Трапезы Господней на Евхаристии, ведь с каждым принятием Тела и Крови Христовой, я надеюсь, что Господь нас тоже меняет. И поэтому вот, с одной стороны, как бы как священник я приобретаю колоссальный опыт, потому что я общаюсь и с богатыми, и с бедными, я ездил на зону, то есть именно туда, ты приезжаешь в хоспис, ты приезжаешь к больным людям и ты причащаешь тех, кто не может говорить там, и перед тобой убийцы проходят и проститутки, и ты со всеми, со всем слоем наших людей ты общаешься. И ты понимаешь: вот он, народ наш, вот он наш истинный народ. И вот это общение с людьми, оно тебе, наверное, дает силы все-таки к каждому человеку относиться, ну пытаться вернее относиться, что это отдельно взятая вселенная и туда вламываться нельзя. Ты можешь только поделиться, что у тебя есть. Но вот так открывать пинком дверь и говорить: вот я пришел, и начинать строить и учить его жизни... Это приходит со временем. Наверное, вот только так можно это объяснить. А в начале – да, конечно, я знаю, что и у меня были ошибки, и за них всю жизнь молишься и каешься. И просишь Господа, чтобы Он простил тебе это и избавил тебя, и чтобы это больше не повторялось. Ну вот, наверное, об этом тоже стоит говорить. Не то что как бы в основном пишем там, чудеса рассказываем, позитивчики такие. Нет, надо и о жизни, такая какая она есть, и не бояться. Не лезть в грязь, но и то же время говорить такое, что она есть, настоящая жизнь. Наверное, вот так.

К. Лаврентьева

– Отец Виктор, вы сейчас рассказали о том, что вам часто приходилось сталкиваться с людьми разными. И вот эти походы в дома престарелых, в тюрьмы, в больницы – это ведь фактически одна сплошная боль. И как в этом случае священнику не выгореть? Мы очень часто об этом говорим, но вы, помимо всего прочего, еще очень горячий человек, как мы сейчас это уже обсудили. И в таком случае как не остыть? Если использовать эту систему терминов. Как, будучи горячим, не остыть, сталкиваясь постоянно с человеческой болью, кровью и слезами?

Протоиерей Виктор

– А тут зависит не от тебя, а от Господа. И если тебя рукоположили, и ведь священство это не просто профессия, а это таинство, и тебя водят вокруг престола и надо тобой читают молитву, и тебя посвящают – то есть тебе дается залог благодати, как сказано в молитве на рукоположение. И если ты живешь и несешь Христа этим людям, Христос, Сам Господь дает тебе силы не выгореть. Ну вот чтобы не было этого выгорания. Хотя я скажу, что я с этим сталкивался, и были у меня трудные моменты. И бывает, что просто вот никуда не хочется идти, а хочется вот сидеть и из дома никуда не выходить. То есть это все мы проживали и переживаем. Но ты понимаешь, что вот если ты вошел в это, впрягся в эту упряжку, да, ну нужно ее нести. Когда ты ее несешь потихонечку, потихонечку Господь тебе открывает. Тут можно привести знаете, наверное, эпизод из Диккенса, вот «Записки Пиквикского клуба», когда он говорит, что лошадь, да, ее толкают оглобли, с горы она берет, и ее оглобли толкают, наверное. Вот, наверное, это здесь тоже: ты себя подвигаешь к чему-то, а потом уже приходит Господь и помогает тебе вот это вот, чтобы не было у тебя этой депрессии или выгорания. Но опять же это все очень индивидуально. Я не могу сказать, что я вот, знаете, я такой вот образец. У меня тоже были то спады, то вверх то есть такой идешь по жизни. Но в самые трудные моменты Бог тебе посылает человека. Вот у меня так. Когда тебе тяжело, вдруг кто-то приходит, кто-то тебе что-то говорит, и вот тебя отпускает. Ну и, разумеется, еще можно чем поделиться, это чтобы не было выгорания, надо просто молиться. Но не просто как мы говорим: молись и все, да, стандартные слова. А молиться о людях. Когда ты молишься о человеке, когда ты молишься о том, с кем ты встречаешься, как-то оно будет легче. Ну вот пока, на данный момент. Я не знаю, что будет дальше. Может, я сейчас говорю, рассказываю, а пройдет неделя, и у меня будет какой-то спад, и все, я не знаю, что будет. Но по крайней мере, вот оно помогает, когда ты по-настоящему вспоминаешь лица тех людей, с кем ты прожил этот день, молишься или те, кто нуждаются в твоей помощи. И, наверное, вот эта молитва о ком-то – это акт милосердия, призывает милосердие Божие. И, наверное, поэтому тучи над тобой расходятся, сердце очищается, и как-то дальше идешь и живешь.

К. Лаврентьева

– Отец Виктор, но это действительно очень важная мысль. Потому что в природе человека так или иначе проскальзывает этот момент, с боязнью заразиться чужим горем. То есть когда мы идем к человеку, который находится в глубокой скорби, мы так или иначе инстинктивно, наверное, пытаемся себя защитить. И, наверное, наши молитвы во многом направлены на то, чтобы как бы Господь нас защитил от этой травматизации что ли, поломки какой-то внутренней. А вы предлагаете молиться за человека, к которому ты идешь с помощью, так получается? Не боясь за себя в данной ситуации.

Протоиерей Виктор

– Ну ты понимаешь, что тебя посылает Господь. Если вдруг мы встречаем человека, мы же его встречаем неслучайно. Ничего не бывает на свете случайным. Всегда что-то происходит, мы знаем, что даже если птица не падает да, без воли Божией то тем более кого-то встретить на своем пути жизненном – это тоже ведь воля Божия. И когда у нас случается ситуация, у нас два пути ее прохождения: либо мы ее проходим с Богом, либо без Него. Вот когда проходишь с Богом, то есть молишься Ему о ком-то, значит, ты эту ситуацию проходишь вместе с Ним. И Он тебя проводит по ней и помогает тебе и тому, к кому ты идешь. А если ты думаешь: вот я такой умный, я книг начитался, я знаю психиатрию там, я там психолог, я там философ, я там все, я, я, я... – ты – хлоп, –подходишь, и ты как мыльный пузырь лопаешься, и все. И тогда тяжело тебе становится.

К. Мацан

– Протоиерей Виктор Теплицкий, клирик Свято-Никольского храма города Красноярска, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер». Отец Виктор, не могу вас не спросить о той теме, которая сегодня для многих самая важная – это, конечно, эпидемия коронавируса, карантинные меры, самоизоляция, вот все то, что мы сейчас переживаем всем миром, можно сказать, в разной степени, но одно и то же. Для многих совершенно новый, неожиданный опыт. И мне кажется, что в этом новом опыте осваиваются и священники тоже. Как-то осваиваются, как-то его для себя осмысляют и воспринимают. Вот, с одной стороны, вы сказали, что вы много ходите к больным, к страждущим и, наверное, в этом смысле посещение больных коронавирусом как таковое не является для священника, такого как вы, чем-то особенным. С другой стороны, ну мы на своей памяти не помним таких больших эпидемий, когда действительно служение становится напрямую сопряжено с риском для жизни. Как бы это громко и пафосно ни звучало, сегодня это, к сожалению, реалии нашей жизни. Насколько, как вам кажется, сегодняшняя ситуация, вот эпидемия в частности, стала испытанием для веры, православной веры, и в том числе для веры самих священников, самого священника, оказавшегося в этой ситуации перед лицом реальной угрозы?

Протоиерей Виктор

– Я понял ваш вопрос. Да, ситуация непростая. Видите, вы в Москве, мы в Красноярске, у нас маленько не так, как у вас, потому что с людьми общаюсь, чуть попроще. И пока еще вот мы напрямую не столкнулись с тем, что нужно посещать больных. Но вот буквально сегодня мне позвонил прихожанин наш, и у него коронавирус, и ему за шестьдесят, и у него онкология. И надо будет его идти причащать. Но нам прислали инструкции, как это делается. То есть священник с такими людьми пользуется средствами защиты. Я еще не знаю, как это будет на практике, я пока читал, что священники облачаются вот в этот комплект, который ему должны давать где-то в больнице и идти к больному, причащая его там специальным образом, чтобы как бы его не касаясь. То есть мы получили вот ну как бы указания, как нам поступать. Но вот пока еще напрямую с этим не сталкивались. Это что касаемо причащения больных. Вот если будет какой-то опыт, может быть, я вам его расскажу. Но пока я об этом ничего сказать не могу. То что это испытание нашей веры – да, вот эта пандемия, коронавирус – это действительно лакмусовая бумажка, в которой проявились все чувства наши. Кто-то, значит, надев маску, лезет под кровать и боится там чиха чьего-то там, кто-то говорит, что все это ерунда, и такая бравада. Где-то, я думаю, посредине, как обычно, царский путь это средний путь. То есть да, надо быть очень осторожным, внимательным, но в то же время помнить, что без воли Божией с нашей головы волос не падает. То есть и опять же никто не должен никого призывать. Вот когда, знаете, одни говорят: давайте там, будем, на все наплюем и будем там причащаться и будем, да, кто, допустим, не рискует, не идти в храм. Нет, никто никого не должен осуждать. Всякий поступает по мере своих сил, своей веры. Кто-то остается дома, кто-то если приходит в храм, я не могу выгнать из храма – человек уже пришел в храм, значит, он пришел. Я не знаю, почему, какая его привела причина, но Господь попустил, он здесь – все, он здесь, значит, он здесь, все, поэтому мы молимся. Ну а наши храмы, они почти пустые, понятно, но у нас замков на двери мы не вешаем. Вот так я бы сказал. Хотя храм на кладбище, кладбище закрыто. Поэтому это, с одной стороны, еще что вот я видел, эта ситуация с коронавирусом научила лично меня ценить каждую литургию. Вот сегодня я совершаю, а завтра мне ее могут запретить, или там я заболел, или что-то еще. И ты уже по-другому молишься, ты учишься жить так, как тебя учит Евангелие – жить каждым днем. Не зная, что будет завтра. Вот сегодня мы живем, вот сегодня мы помолились Богу, вот сегодня мы совершили Евхаристию, сегодня мы посетили больного – слава Богу. А что будет завтра, я не знаю. Это по-настоящему, это опыт так, как мы, по идее, и всегда должны жить. Но просто эта ситуация меня этому научила, лично меня. И прихожан наших, которые исповедуются, их спрашивал, они говорят: да, мы тоже, когда все это постепенно нарастало, вот эта вся ситуация, они говорят: да, мы действительно поняли, что нужно жить и ценить каждую литургию, каждый день и успевать в этот день делать добро и милосердие. Вот это, я считаю, опыт положительный из всего, что нам выпало пережить. А то что вот уже причины там, кто это затеял и почему, и как, и вот эти все вот крики там о вакцинации – и вот главное не подаваться панике и помнить слова Карлсона, помните: спокойствие, только спокойствие. Поэтому вот спокойно встаем и делаем свое дело. Сколько мы его будем делать – день, 15 лет, 20 лет – кому как Господь даст. Но делаем, исходя из заповедей Евангелия, то есть идем средним путем. Не искушаем Господа Бога, но в то же время и должны мы быть готовы помочь своему ближнему, если он в нас нуждается. Ну вот как-то так.

К. Мацан

– Отец Виктор, исходя из того, о чем вы сегодня в программе говорили, мне почему-то очень хочется вас спросить про ваш опыт исповеди. Когда вы принимаете исповедь у человека, мы часто повторяем эти правильные слова о том, что священник на исповеди только свидетель, а исповедуется человек Богу. Они, конечно, правильные, и мы в этом не сомневаемся, но я как, допустим, мирянин понимаю, что все равно так или иначе важно, кто стоит рядом с тобой, кто свидетельствует. Исповедь перед лицом разных священников будет разной. То есть на уровне логики просто сказать, что я исповедуюсь Богу, а не священнику, а на уровне интуиции и чувства все равно эти вещи не так просто разделить. А вот насколько просто или непросто священнику так же как бы себя упразднить до только свидетеля и вовсе отказаться от какого-то такого наставничества, как это переживается вот с той стороны аналоя, с которой я не бываю? Насколько эти правильные слова действительно отзываются и преломляются в жизни?

Протоиерей Виктор

– Ну я могу только сказать из своего личного опыта.

К. Мацан

– Безусловно.

Протоиерей Виктор

– Я разделяю покаяние и исповедь, и учу также своих духовных чад. То есть когда мы каемся, мы каемся дома – мы можем плакать, можем класть поклоны, можем читать Псалтирь. То есть вообще покаяние как изменение происходит всю мою жизнь, и желательно, чтобы это было сокрыто от других очей. Отец, видящий тайное, воздаст тебе явно. А когда мы приходим на исповедь, мы просто открываем свою душу священнику, просто вот как бы обозначая, что мы сделали. То есть должна быть некая какая-то динамика этой исповеди. Как я сам себя на это настраиваю, и так же учу прихожан и своих духовных чад. Если нужно, допустим, узнать им о какой-нибудь там греховной страсти, как с ней бороться, то назначаю беседу, мы беседуем вне храма, ну где-нибудь там в подсобке или в кабинете мы беседуем с человеком. Но исповедь – это такой порыв. Это я пришел: в этом, в этом, прости, Господи, милосердный – все. Чтобы мы вот не растекались мыслью по древу. Вот это мой принцип. Я так пытаюсь и людей воспитывать, и мне самому так проще. Почему, потому что чтобы исповедь не превратить в это вот, знаете, излияние чувств, это вот вытаскивание, но это происходит с теми, именно с прихожанами, кто именно ходит на исповедь давно. Разумеется, когда приходит человек первый раз – ну да, тут совсем все другое. То есть с каждым, конечно, индивидуально. Примерно одно есть, да, направление, но с каждым, конечно, индивидуально. Если человек приходит первый раз или он приходит и говорит: а я не знаю, в чем мне каяться, я не грешен – ну тут, конечно, начинается, вот уже к нему какой-то личный подход, к этому человеку. И молишься о нем, и вот чтобы он все-таки понял, что он пришел пред Богом не бахвалиться, а именно каяться. А так я, по крайней мере, не сторонник вот этих долгих-долгих излияний перед крестом и аналоем, и чтобы там какие-то были прямо слезы, и вот это вот накручивание – нет. Это первое. А второе, знаете, вот есть как бы ее называют, мистика жизни. То есть мы же, смотрите, мы же чувствуем эмоцию другого человека, мы часто слушаем не что он говорит, а как он говорит. И если ты готов принять любого человека, который пришел на исповедь, он тебе сам откроется. То есть нужно вот как бы в него войти, и что я тебя жду, в чем ты хочешь покаяться, что ты хочешь, какое бремя ты хочешь с себя снять. И он сам найдет слова, только нужно как бы вот с ним соединиться духовно что ли. А если ты стоишь, грубо говоря, зеваешь там, на часики посматриваешь, глазами по иконам водишь – следующий там. Ну человек подходит, чувствует, что на него священник не настроен, он как бы далек от него. И, разумеется, человек забывает там все слова свои, которые он плакал полчаса назад в своей комнате, готовясь к этой исповеди. То есть самое главное, нужно проявить священнику участие. Именно от слова «часть», да, участие – поучаствовать в этой жизни в событии, принять этого человека. Но, разумеется, с каждым это индивидуальный разговор. То есть я свои принципы обозначил, но с каждым это индивидуальный разговор, потому что одно дело – ты когда исповедуешь человека, которого захожанина, потом кто первый раз пришел, потом приезжаешь, допустим, на какую-нибудь там зону, там другие люди – со всеми все по-разному. Но я считаю, что священник должен участвовать в каждой исповеди – вот тогда человек по-настоящему раскроется и покается.

К. Мацан

– Отец Виктор, спасибо огромное за этот разговор. Я очень рад, что у нас сегодня такой получился необычный опыт разговора со священником не из Москвы и не гостя в Москве, а мы соединились с Красноярском, несмотря на разницу во времени, мы поговорили. И это, наверное, такая радость, которая стала возможной, как ни парадоксально, ввиду карантинных мер и самоизоляции. И пусть такие разговоры со священниками из разных-разных регионов России, где вещает радио «Вера» и не вещает, станут доброй традицией.

К. Лаврентьева

– Отче дорогой, еще раз вам огромное спасибо. Был потрясающий разговор, и мы очень благодарны за него. Спасибо еще раз.

Протоиерей Виктор

– Ну я хочу, ребята, перед тем как прийти на передачу, я встречаю знакомую женщину, говорю ей: сейчас я тороплюсь, у меня сегодня радио «Вера». Она достает телефон, говорит: так вот у меня, в телефоне радио «Вера». Так что, Бог вам в помощь, дорогие мои, пускай вас Господь благословляет. Ваше слово для людей очень нужное и важное. Вас слушают в Красноярске, как минимум одна, это точно. Но я знаю, больше. Потому, что я сам заходил и слушал на радио «Вера» некоторые беседы с писателями, которые там у вас были. То есть это очень важное дело. И пускай Господь благословляет и помогает во всех ваших начинаниях. Спаси Христос. Христос воскресе!

К. Мацан

– Воистину воскресе!

К. Лаврентьева

– Воистину воскресе!

К. Мацан

– Спасибо огромное. Протоиерей Виктор Теплицкий, клирик Свято-Никольского храма Красноярска, сегодня был на связи с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Также здесь были Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.

К. Лаврентьева

– Всего хорошего.