«Поддержка людей с особенностями развития». Ксения Алферова

У нас в гостях была актриса, соучредитель фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть» Ксения Алфёрова.

Наша гостья рассказала, что привело её к созданию благотворительного фонда, оказывающего поддержку людям с особенностями развития, и каким образом ей удается совмещать благотворительную деятельность, творческую работу и семейные заботы.

Ведущие — Тутта Ларсен, Василий Рулинский.

---

Т. Ларсен:

— Здравствуйте, друзья! Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Я Тутта Ларсен.

В. Рулинский:

— Я Василий Рулинский, пресс-секретарь синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня Ксения Алфёрова, соучредитель благотворительного фонда «Я есть!», актриса театра и кино. Ксения, добрый день.

К. Алферова:

— Здравствуйте.

Т. Ларсен:

— Добрый день. Очень приятно.

К. Алферова:

— Уже вечер, наверное.

В. Рулинский:

— Ну да, у кого день, у кого вечер.

К. Алферова:

— Рабочий день продолжается.

В. Рулинский:

— Да. Ксения со своим супругом Егором Бероевым, получается, уже 12 лет назад учредила благотворительный фонд «Я есть!». Этот фонд, мне кажется, один из самых таких ярких.

Т. Ларсен:

— Поддержки людей с особенностями развития.

В. Рулинский:

— Вот. Вот замечательная такая актерская среда, замечательный супруг, ничто вроде бы не предвещало. И вот появился фонд. Он появился как такое эмоциональное решение, и вот сейчас вот вы...

К. Алферова:

— Абсолютно. Потому что в нашей семье по-другому и не могло быть.

Т. Ларсен:

— Но это правда интересно, потому что одно дело, когда ты занимаешься благотворительностью, то там, то сям, что-то провёл, да, там, какие-то благотворительные спектакли, например, да, какой-нибудь аукцион, не знаю, там, кого-нибудь куда-нибудь пригласил. А другое дело, это фонд. Это уже профессиональный фонд.

В. Рулинский:

— Серьёзная история.

К. Алферова:

— Нет, ну, я думаю, что, если бы мы знали, что такое фонд, не знаю, мы стали бы вот и ввязываться. Да нет, ну, наверное, мы бы стали. Мы просто сильно не задумывались в тот момент. Ничто не предвещало. Я вот сейчас уже, я тоже раньше думала, что, может быть, ничто не предвещало, но теперь понимаю, что очень даже многое, потому что все-таки я в советское время росла. И как ни принято ругать Советский Союз, но, на мой взгляд, ну, по крайней мере, у меня весьма... Ну, то есть, я ничего не могу плохого сказать про ту страну, в которой я жила. Я к тому, что мне очень повезло со школой, с педагогами, и я такая была очень... С детства, ну, то есть, так меня воспитали.

В. Рулинский:

— За добро?

К. Алферова:

— Страшный патриот.

В. Рулинский:

— А, патриот, да.

К. Алферова:

— Ну, то есть, мне казалось, что вообще всё добро, оно вот, собственно говоря, в моей стране, в моей семье, в моей школе, это вот добро. И нет, меня учили не быть вот всё-таки... Я знаю, что это поколенческая вещь, я в этом уверена, потому что я как работодатель, да, ну, там, принимаю людей на работу в фонд. И у нас, например, ценз 40+. В какой-то момент я сказала, только 40+, и не ниже. Ну, сейчас у нас, правда, там работал 24 года было человеку, но это какое-то было исключение из правил. Ну, потому что вопрос ответственности, он, если мы говорим, и опять же, я же говорю, понятно, что везде есть свои прекрасные исключения, но в общем и целом это страшная беда, потому что, соответственно, вот у нас директор, ну, как директор официальный, Егор, заместитель директора, там, Марьяна, вот мы с ней практически ровесницы, потому что всё-таки, я понимаю, что это вещь, воспитанная в школе, на самом деле, ну, в семье, наверное.

Т. Ларсен:

— То есть вам нужны люди с советским бэкграундом?

К. Алферова:

— Нет, не в бэкграунде. Дело в понимании, что это твоей личной ответственности. То есть ты понимаешь, что если ты что-то начал делать, а тем более, если это благотворительность, то за тобой же стоит судьба людей, их жизни, их здоровье, их будущее в какой-то там степени, в какой-то степени зависит там от тебя, да, будешь с этим заниматься или не будешь. Понятно, что Господь всё управит, но Он там почему-то выбрал, у тебя есть определённый набор качеств, соответственно, Он тебя выбрал, чтобы ты вот это делала, там, ты делаешь. А у них вот, там, ну, я условно их сейчас назову, там, не хочу всех ругать, но двадцать плюс, наверное, то есть я просто, у нас такое, очень много было таких уже сотрудников, они очень милые, они такие очень... Они такие восторженные, то есть им хочется делать добрые дела. Но всё это пока дело не доходит до рутины. Ну то есть у нас много же мероприятий, например. То есть вопрос коллектива, что если ты в коллективе, то ты же не сам по себе. То есть ты всё время ищешь кто-то, кто от тебя зависит, от твоих поступков или непоступков. То есть это может быть семья, то есть это распространяется на всё, на всё. У них это абсолютно отсутствует.

Т. Ларсен:

— То есть они безответственны.

К. Алферова:

— Они абсолютное я, я в пространстве. И я могу это, а завтра я могу то, а мне больше это не нравится, поэтому тут я немножко попробовал, а теперь я пойду туда. И более того, иллюзия, что они могут всему научиться и быстро. Ну вот в интернете раз — прошел там курсы, тебе дали диплом, и ты уже психолог, а потом ты, я не знаю, еще кто-то, а потом еще кто-то. Это очень вот ощущение именно трудиться. Я не могу сказать, что я вот сталкиваюсь с тем, что они умеют трудиться. И вот так, знаете, изо дня в день, рутинно, неинтересно, может быть, что-то делать.

В. Рулинский:

— Я все-таки не могу понять, как это связано с историей. С Советским Союзом. Да, с тем, что предвещало что-то.

К. Алферова:

— Потому что меня научили, я понимаю, что меня научили этому в детстве и в школе во многом. У нас такая школа была очень дружная, такая хорошая школа. Неравнодушию. Ну, то есть, что я не могла, вот это вот «Тимур и его команда», что все зависит в той или иной степени. То есть, я должна помогать бабушкам, дедушкам, там, мусор то есть, если я собираю, у нас же не просто мы собирали там металлолом или коробки, то есть, это же для чего-то было. Потом я помню, например, я с детства берегу воду, потому что я посмотрела мультик. Помните, вы должны помнить, такой мультик был черно-белый. Там перед выходом на работу мужчина, его показывали очень часто по телевизору, он умывается и забывает закрывать кран. И весь день работает. И там в мультике показано, как из крана вытекает сначала весь дом, потом река, мировой океан. И дальше, в общем, всё высыхает, вся планета, и он возвращается, и падает последняя капелька, и всё. Я помню, на меня такое впечатление неизгладимое совершенно произвело. Ну, я просто помню вот этот мультик, там, не знаю, ролик про скорую помощь, которая ехала, тоже такой был очень известный, как социальный ролик, сейчас так это называется, в советское время. Потом там, я не знаю, что там про древесину нам рассказывали, я донимала, там, когда у нас во дворе, я вышла однажды, а у нас там деревья рубят, и я помню этих... Меня, кстати, потрясло, что они со мной беседовали и мне отвечали очень терпеливо. Эти женщины, которые пилили ветки, ну, рубят, я говорю, а что вы будете с ними делать, с этими деревьями, которые... Почему вы рубите, во-первых? Ну, то есть, как-то меня так научили, что... Это, наверное, ужасное качество.

Т. Ларсен:

— До всего есть дело.

К. Алферова:

— Да, всего есть дело. Я поинтересовалась. А он такой, не паря, не паря. Ужасно. Они говорят, вот мы, ну, как бы, вот они там, липы какие-то старые. Я говорю, а что вы будете делать потом с этими деревьями? Они говорят, выбросим. Я говорю, как выбросим? А мне же в школе рассказывают, что древесины не хватает, там, как надо беречь бумагу. Я, честно, вот выполняла все это, берегла. Она говорит, из этого нельзя делать бумагу. Они очень подробно мне все объясняли. Я говорю: подождите, ну можно же придумать, что из них можно сделать. Ручки, ну что-то там я стояла, придумывала на ходу, что можно сделать из лип. Я помню, что письмо Горбачеву пошла писать, требовала маме, чтобы она отправила. Поэтому я к чему? Что да. И потом, когда Егор тоже рассказывал, вот его дедушка учил, например, вот если во дворе или в школе есть обязательно ребёнок, который там, ну не знаю, типа самый толстый или сопливый, я не знаю, по какому-то такому принципу, что с ним никто не играет, он там в углу стоит. Что если вдруг такой есть, то ты должен, это твоя обязанность подойти к нему и с ним дружить. Обязательно присядь его и...

В. Рулинский:

— Это в семье воспитывалось, да?

К. Алферова:

— Вот у него так ему, да, рассказывали. Ну, это я тоже помню, у нас во дворе как-то у нас такого не было. У нас там девочка была Зина, взрослая, с синдромом Дауна.

Т. Ларсен:

— Ну, в общем, вы хотите сказать, что на самом деле то, чем вы сейчас занимаетесь, это как-то обусловлено воспитанием определенным?

К. Алферова:

— Абсолютно, абсолютно.

Т. Ларсен:

— То есть это всё-таки в природе должно быть у тебя, какая-то жилка должна быть.

К. Алферова:

— Ну да, ну то есть определённый набор качеств, плюс почему-то тебе должно быть до этого дело. Наверное, может быть, я думаю, что ты потом уже понимаешь, что это... Ты потом уже, когда ты уже ввязался, понимаешь, Кто главный, что это не ты делаешь. Всё. Ну для того, чтобы ввязаться, наверное, должна быть самонадеянность какая-то или ещё что-то. Ну просто невозможность пройти мимо. Вот эта несправедливость, вот чувство какой-то несправедливости, хотя отец Алексей, мой духовник, он терпеть не может там слово справедливость.

В. Рулинский:

— Ну да, справедливость в аду, обычно, как говорят священники.

К. Алферова:

— Как там, наверное, кто что под этим подразумевает, но имеется в виду, ну почему вот если у меня есть, а у них нету? Потом, знаете, я росла все-таки, ну к тому моменту я уже была человек... Ну как, я уже старалась ходить в храм. То есть у меня никогда не была воцерковлённая семья, но у нас были дома иконы, у нас там, не знаю... И бабушка у меня такая особенная, мама, в смысле вот доброты и любви в семье было много. Поэтому там это не называли какими-то там, да, определёнными словами, но всё равно тоже важно же, в чём ты растёшь. И бабушка, например, у меня, которая до сих пор жива, вот ей 102 года. И она, как сказал один там батюшка, он говорит: «Пятую заповедь она выполнила, до сих пор чтит родителей». Правда, она их очень чтит, своих родителей. И с такой любовью о них и уважением рассказывает все время. И первое, что она вспоминает, кстати, когда она рассказывает, это про родителей, про папу, про маму. Она бесконечно может рассказывать, какие они были. И вот она очень...

Т. Ларсен:

— Это мамина мама, да?

К. Алферова:

— Да. Она такая вот, она всегда отдавала. То есть она такая вот про добро, такое ходячее добро. При том, что она юрист, она много работала. Поэтому, в принципе, то, как он образовался, я имею в виду, если рассказывать хронологию событий, то это такое стечение обстоятельств. То есть, да, мы попали, нам кто-то рассказал, пришли в интернат, увидели и поняли, что есть такая категория людей, и ужаснулись там тому, что они никому не нужны.

В. Рулинский:

— То есть, пришли вместе с Егором уже, да?

К. Алферова:

— Ну да, да так. То есть, так много мы рассказывали, ну что это, в общем, наверное, сейчас я уже понимаю, не столь важно. Ну то есть, мы должны были там оказаться, наверное. Потом, а я начала про семью говорить, что в принципе, ну как, мне дано-то много было с самого начала. То есть, я понимаю, я родилась в такой семье таких ярких родителей, да. Ну, соответственно, все-таки примерно все одинаковые, достаток у всех был, наверное, в советское время, но не совсем одинаковый. Ну, то есть мне одни сплошные бонусы, которые мне жизнь давала.

В. Рулинский:

— Ну и такая любовь, всепоглощающая, ну не поглощающая, там плохое слово, всеобнимающая.

К. Алферова:

— Бабушки, родители, в общем, было не до меня, конечно, в большей степени. Нет, но ей, когда мама была, то да, у меня всегда было. То есть мама в этом смысле, она такая стопроцентная мама. И вкусная еда, и всё, и всё. Но больше даже, я помню в какой-то момент просто... Это не потому что... Опять же, это вот сейчас, если задним числом объяснять, это же просто тоже как порыв какой-то. Но всё равно у тебя где-то это сидит. В какой-то момент ты понимаешь, что... Просто когда ты видишь, как люди живут вокруг, а если у актёра есть возможность много ездить и путешествовать, в разных городах бывать, то ты понимаешь, что вся твоя жизнь — это один сплошной бонус, который тебе дали. Ну, то есть ты не нуждаешься, у тебя есть еда, у тебя всё есть, на самом деле. Здоровье, успех.

Т. Ларсен:

— С другой стороны, у тебя есть талант, который ты реализуешь в своей профессии. Ведь это же тоже бонус. — Не зря же говорят, что в театре служат, да? То есть, ты профессиональная актриса, значит, у тебя есть служение.

К. Алферова:

— Согласна.

Т. Ларсен:

— А получается, что, как бы, ну, вам пришлось оставить эту профессию, по сути?

К. Алферова:

— Ну, нет. Ну, первые два года, да. Я, конечно, ну, чтобы что-то построить, нужно... Ну, то есть нужно этим заниматься прямо с утра до вечера. И отец Алексей, например, очень переживал. Он так, когда мы так рьяно взялись за дело, ну, ты же ничего не слышишь, не видишь. Вот там такая несправедливость!

Т. Ларсен:

— То есть на самом деле благословения такого прям стопроцентного не было.

К. Алферова:

— Нет, было, было. Он просто так переживал, уже наблюдая, просто как это... Просто это мы так прям во всем... Через год уже стали очень таким известным фондом, достаточно большим, что маленький срок очень для фонда. Но он, помню, очень аккуратно так говорил. Он говорит: «Ну вы понимаете, что если вы за это взялись, то вы уже не можете этим не заниматься в будущем. То есть вы теперь должны всё же... Может быть, вы...» Он пытался, он пытался, ну понимая природу человеческую. Пытался немножко, чтобы мы не так рьяно брались за дело, а так на долгую дистанцию наши силы распилили, понимая, что все равно настанет момент, когда ты немножко устанешь. И мы говорим: «Что вы, отец Алексей? Конечно, мы все понимаем и знаем». И он так аккуратненько пытался притушить эту деятельность. Нет, ну, иногда, периодически, конечно, ты думаешь. Нет, ну всё-таки нет. Оно, когда я поняла, знаете, до смешного доходило. Вот на тот момент, например, у нас был водитель. Там сейчас его нет, слава Богу. Слава Богу, потому что я не люблю, когда водитель. Я люблю, когда я сама себя вожу за рулём, честно, если... Вот, а тогда он у нас был, и я помню, что он удивлялся страшно, что... То есть если я еду на встречу... Если мы едем на встречу, связанную с фондом, то это невозможно, чтобы негде было припарковаться, например. То есть даже в местах, где нету мест никогда на парковке, я говорю: «Гена, вы не переживайте, я уверена...», что там вот это прям доходило до... И Гена, помню, я говорю: «Гена, вы понимаете, это же мы с вами...» Это какой-то момент, когда я поняла, что я тут вообще ни при чём. То есть у меня есть я с определённым набором и хороших, и не очень качеств, на самом деле, которые позволяют вот это, там, болтливость или ещё что-то, ещё что-то, что позволяет мне, может быть, какая-то бесцеремонность в какой-то степени, поэтому я как-то с людьми обычно сразу не церемонюсь, начинаю что-то рассказывать или ещё что-то. Раньше так было. Сейчас уже, наверное, нет. И поэтому я поняла в какой-то момент, что мы просто, я так, ну, как бы, мы такой, как трансформатор, что ли, и то, что какие-то люди, которые приходили, как это... То есть я про них даже не знала, а вдруг там кто-то услышал, прочитал, а нате вам это. То есть поначалу прям было на самом деле не то, чтобы просто, но очень много давали фонду.

В. Рулинский:

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с Ксенией Алфёровой, актрисой и сооснователем фонда, благотворительного фонда «Я есть!». Ксения, вот часто...

К. Алферова:

— Ой, можно я вас извините, что я вас перебью? Соединить одно с другим хочу.

В. Рулинский:

— А можно ещё одно слово? Поддержать работу фонда можно на сайте "Я есть!«.ру. Вот. А Ксения что-то ещё хотела сказать?

К. Алферова:

— Да, если мы начали с другого, с молодого поколения, они же всё равно в другом информационном пространстве выросли. Очень модна психология у них сейчас, где совсем другие вещи, немножко всё с ног на голову. Потому что я точно знаю, что у нас всё получалось, потому что мы очень быстро поняли, что это не мы такие великие тут всё это делаем, а что нас используют, потому что мы это можем делать. А у них вот с этим проблема, потому что их так воспитали книжки, интернет, что у них ощущение, что они стоят в центре вселенной, и вот эти потоки энергии. То есть, если ты хочешь, то ты всё можешь. И я помню много бесед, говорю, понимаете, да ты можешь, но с помощью. Не ты в центре, ты не можешь быть Богом, ты не всемогущий.

В. Рулинский:

— И это сложно понять.

К. Алферова:

— У тебя ничего не получится, если ты не попросишь о помощи. Ну вот просто совсем ничего.

Т. Ларсен:

— Слушайте, ну мне кажется, в 20 лет всемогущие все. Вот я не знаю, я помню себя в этом возрасте. Пока тебя там какую-нибудь стену не размажет в той или иной степени жёсткости, пока ты реально не встретишься с чем-то, чего ты не можешь преодолеть, ты будешь считать себя всемогущим. А как иначе? Бессмертный, всемогущий. Это нормально.

В. Рулинский:

— Еще на самом деле комплексы. Есть наоборот комплексы того, что человек иногда в себя очень сильно не верит. И наоборот себя вообще там ни во что не ставит абсолютно.

К. Алферова:

— У меня так было. Я могу про это много рассказать, но не буду пока.

Т. Ларсен:

— Но мне все-таки хотелось вернуться именно к теме профессиональной деятельности. То есть пришлось реально на какое-то время себя убрать из своей профессии.

К. Алферова:

— Да, потом очень жалела.

Т. Ларсен:

— Правда?

К. Алферова:

— Но в какой-то момент, я просто, нет, потому что у меня было два таких, у меня были до фонда, это была семья, когда я прям решила, что это важнее, чем что бы то ни было, отказывалась. Потом фонд. А потом какой-то момент пришел, когда, когда ты смотришь опять обратно. И в этом моменте, в котором ты сейчас находишься, ты думаешь: ну а зачем, а я бы могла бы, а я бы от того не отказалась бы, от того, и я бы сейчас была просто, не знаю, везде. Но потом, конечно, там, в следующую минуту ты думаешь: нет, ну, на тот момент в жизни это было ровно так, и это было правильно. Более того, я, например, знаю, что уже теперь, что меня-то, ну не меня, всех очень любит и очень бережёт. Ну то есть я просто наблюдаю вот сейчас, что со многими там какими-то знакомыми происходит, ну как работает вот тщеславие именно. И вот там, где они сейчас оказываются, это очень страшно.

В. Рулинский:

— Может, это промыслительно было?

К. Алферова:

— Да, абсолютно. То есть я понимаю, что если бы мне дали сразу и много, то... Ну, я думаю, что фонда бы точно... У меня бы не хватило на это ни времени, ни сил, ни чего-то. Да и не только фонда. Я думаю, на ребёнка бы тоже я как-то поспокойнее к этому относилась. А я вот в вашем... И столько бы всего не вложила.

Т. Ларсен:

— Мне понравилось, я читала ваше интервью, вы сказали, что, на самом деле, никогда не было столько публичности, как после появления фонда, что такого внимания к вам прессы и публики, что как бы столько публикаций, столько интервью сразу случилось. То есть какой-то инфоповод был такой очень, на самом деле, качественный.

К. Алферова:

— Мы использовали очень его всё время.

В. Рулинский:

— Свой ресурс.

К. Алферова:

— Конечно, потому что это основной наш был ресурс, мы им и пользовались, и продолжаем.

Т. Ларсен:

— Часто, когда организуется благотворительный фонд, происходит для верующего человека такое ощущение, что ты делаешь Божие дело. Но я встречал ещё тоже такой подход, и он для меня непонятен. Когда человек делает добрые дела, или даже какую-то организацию благотворительную возглавляет, или что-то делает в ней, и при этом никак особо эту деятельность для себя не рефлексирует, не коррелирует со своим опытом веры в Бога. Вот это для меня загадка. У вас это как происходит? Как у вас это всё связано?

К. Алферова:

— Я как-то вот никогда, вот чтобы я это называла или даже так чувствовала, вот, мы такое божье дело делаем. Нет. Ну, то есть я просто делала то, что... Потому что, на самом деле, люди с ментальными особенностями, ну, то есть то, вот, с чем сталкиваются семьи, с чем... в каких условиях живут эти люди в интернатах, особенно во взрослых, ну, это очень страшно.

И это одни сплошные проблемы. Поэтому, когда ты понимаешь объём задачи, это было достаточно быстро, я помню, когда мы поняли, что это невозможно. Ну как, взять систему государственную? Что мы можем с ней сделать? Уже сформированную, да? То есть понятно, что её надо менять. Но мы вот тут такие сидим вдвоём, и как мы можем это поменять? Я помню, это был один день какой-то, когда я сидела придавленная масштабом что ли беды. И я помню, что Егор тоже вошёл примерно с таким же настроением. Я сижу, я думаю: и мне это зачем всё надо? И как это я могу всё делать? Это же невозможно. И у меня просто характер такой. Я на бабушку мою очень похожа. Мы с ней вот просто в силу определённых... Ну, то есть вот нас так создал Бог. По-разному же всё, набор качеств. Я просто физически не могу находиться в унынии или в каком-то долгом таком... Мне надо сразу что-то делать, мне надо что-то делать, делать, я начинаю что-то делать, как та самая, или вот я в этом смысле классическая лягушка вот эта с маслом, которая, значит, дёргается, дрыгается, бессмысленно может быть, но что-то надо делать. Вот, и поэтому я помню вот этот ужас, потом я думаю: так, стоп, ну, есть же, ну, то есть, есть то, что я понимаю, ну, вот, на своём каком-то очень маленьком, мне вот теория малых дел, она самая правильная. Но я к тому, что это я не формулировала, как-то я не называла это. То есть это просто дело. Но мы же уже решили, надо его делать. Ага, надо делать. Как делать? Что я могу? Столько я не могу, столько я не могу, вот могу вот столько. Маленько. Значит, я буду делать вот ровно столько, сколько я понимаю просто. Ну вот и делать, и делать, и делать, и делать. И вот насколько там я могу, буду делать.

В. Рулинский:

— Ну вы же это через себя пропускаете, через своё сердце, вы вкладываете в эту душу, вы как-то...

К. Алферова:

— Ну по-другому-то не получится, конечно.

В. Рулинский:

— То есть, грубо говоря, у человека, который далёк от Творца, далёк от Бога, ну у него сердце может и не откликнуться, посмотрите, сколько... Ну я сейчас никого не хочу осуждать, но... Сколько людей не помогает? Люди в интернатах, люди с визуальным нарушением.

К. Алферова:

— Знаете, что я обратила внимание, опять же, тоже не хочу никого, потому что у меня есть и другие примеры тоже, что люди простые, ну то есть вот чем человек менее состоятельный, тем он охотнее откликается, чем у него быстрее откликается. Он может даже сначала что-нибудь такое сказать или поворчать, или еще что-нибудь, но у него именно откликается вот это сочувствие. Сочувствие в нем оно живет, потому что, ну то есть он сам, у него столько проблем, видимо, то есть он вот в этом живет. Чем выше люди поднимаются, тем достучаться до них сложнее.

В. Рулинский:

— Точно.

К. Алферова:

— И они так, ой, нет, они головой-то понимают, что проблема, ну примерно так. «Ну как же вам помочь? — говорят они. — Ух, даже не знаем, ну как же вам помочь?»

Т. Ларсен:

— Деньги, дайте деньги. Всё просто.

К. Алферова:

— Я даже в этой студии рассказывала, как мы в одном ювелирном салоне делали такие посиделки литературные, ну как бы предполагала как раз пасхальный. К моему таланту, да, приложилась еще вот такая большая энергия самого праздника, понимаете, ну то есть там остаться равнодушным просто было, ну, невозможно. И очень о ним все понравилось, то есть вот это десятая. Ну вот там из пятидесяти там человек два человека, одна женщина, которая сказала, сразу просто тихо подошла: «Так понравилось, куда перевести деньги?» всё. И вторая, которая готова была уже борзыми щенками, в прямом смысле этого слова, чем могла помочь, но у неё есть ребёнок, один из её детей, у которого...

В. Рулинский:

— Нарушения, да?

К. Алферова:

— Да, другие, но неважно. То есть она живёт всё равно... Да, она понимает проблему. У неё сердце, оно всё время как душа работает.

В. Рулинский:

— Я тоже это заметил, что часто даже вот это вот соприкосновение с опытом страданий в семьях даже людей, занимающих высокие посты, именно такая тенденция проявляется, когда у человека есть, например, кто-то или близкий, или свой ребёнок с особенностями, он вообще другой.

К. Алферова:

— Я понимаю, что вообще для этого и даются эти люди нам всем.

В. Рулинский:

— Владыка Питирим об этом тоже очень любит говорить. Вот именно об этом. Что они даются, вот эти люди рядом с нами, страдающие, для того, чтобы мы помогали.

К. Алферова:

— Чтобы мы остались людьми. Для меня это очевидно за 12... То есть я это поняла достаточно быстро. Потому что у тебя, помимо тебя... Потому что вот эти, которые были в этом салоне, они покупали... Что меня потрясло, я помню. Они покупали драгоценности. Ну, то есть после посиделок. Им очень понравились. Потом они покупали и при этом поворачивались: «Чем же вам помочь? Мы прям не знаем, чем вам помочь». И я так, я помню, а у нас такая, мы такой сделали большую брошюрку, там все было. И я понимаю, что, ну то есть они же не обязаны нам помогать, естественно. Но при этом мы делаем, например, просто все равно у нас есть такая тенденция. И мы делаем какие-то сборы, и я вот вижу там, например, люди переводят 10 рублей, ну то есть там... Я даже знаю некоторых людей, которые там 5 тысяч переводят нам регулярно женщина, которая работает в очень маленьком городке, в далёкой области, учительницей. Вы понимаете, что для неё такое 5 тысяч? Я уже там, и я хочу сказать: не надо!

Т. Ларсен:

— Кстати, это очень интересный такой вопрос, который всё время хочется исследовать. Действительно, что может пробудить человека и мотивировать его поделиться? Да, вот мы говорим о том, что вот у кого-то душа работает просто потому, что он сам находится в какой-то проблеме, да, или у него аналогичная ситуация, и он готов разделить это ещё с кем-то. И вот как бы, да, ну, то есть вы умеете делать это красиво, какие-то создавать гламурные вечера, литературные чтения, может быть, какой-то салон, да? Что-то такое.

К. Алферова:

— Нет, как раз мы не делаем...

Т. Ларсен:

— Нет, ну не вы. Я имею в виду, что вы делаете литературные чтения, мы о них обязательно попозже поговорим, но я просто думаю, вот есть богатые дамы, которые носят соболя, и у них есть бриллианты, и они любят украшения, и понятно, что у них есть средства, которые они могут... от которых они совершенно для себя безболезненно могут какую-то часть выделить. Как пробудить их сердце, ну и вообще сердце любого человека, чтобы он поделился. То есть создать какую-то красоту и через какой-то метафорический, культурный процесс их привлечь.

К. Алферова:

— Нет, мне кажется, это как раз вообще не работает. Только через боль.

Т. Ларсен:

— От боли люди, наоборот, бегут и закрываются.

К. Алферова:

— Я имею в виду через переживание, через...

Т. Ларсен:

— Если ты им покажешь, например, говоришь: «А давайте мы сходим с вами в интернат, и вы посмотрите на наших детей».

К. Алферова:

— «Нет, не нужно. Это слишком». Очень мало кто на это...

Т. Ларсен:

— Или: «Давайте мы вам покажем» ... Я помню, снимали фильм для Центра лечебной педагогики тоже, и как бы, как тонко и как важно рассказать об особой жизни особого человека, не как бы травмировав всех остальных.

К. Алферова:

— Показать, что он, в первую очередь, человек.

Т. Ларсен:

— Ну как? Это же сложно.

К. Алферова:

— Мы 12 лет этим занимаемся, и это наш конёк. То есть мы делаем праздники не гламурные, не светские. Я их терпеть не могу. Вот именно потому что... Не потому что тут просто басня такая. Можем как будто все... Вот если богатые, значит... нет. Ну понятно, что люди все разные. Есть действительно те, кто очень много помогают. И я слышала от других людей состоятельных, которые говорили о том, что мы вот этим помогаем и тем, и пятым, и десятым. Просто я сразу вспоминаю притчу про ту самую вдовицу и вспоминаю нашу Веру, которые эти пять тысяч, которые для нее очень большие деньги.

Т. Ларсен:

— Я без осуждения говорю. Понимаешь, не то, что они жадные, поэтому не делятся, они не делятся, потому что у них как бы, им не приходит это в голову, у них не срабатывает какая-то внутренняя реакция, вот рефлексия, что вот здесь надо...

В. Рулинский:

— А ещё ты знаешь, какой фактор срабатывает? Многие думают, ну государство же у нас же есть, оно же должно. Мне кажется, так ещё, наверное.

Т. Ларсен:

— Давайте обсудим этот вопрос через минутку.

В. Рулинский:

— Да, после короткой паузы, потому что мы должны на неё выйти, а перед тем, как на неё выйти, нужно напомнить, что мы сегодня в программе «Делатели» общаемся с Ксенией Алфёровой, сооснователем фонда, благотворительного фонда «Я есть!», и поддержать работу фонда можно на сайте "Я есть!«.ру.

К. Алферова:

— На каждой страничке там есть кнопочка, да, где можно пожертвовать, потому что у нас много проектов есть, которым нужны, нам нужны деньги, как любому фонду.

В. Рулинский:

— Да, с вами Василий Рулинский.

Т. Ларсен:

— И Тутта Ларсен.

В. Рулинский:

— Мы вернёмся после короткой паузы.

Т. Ларсен:

— Это проект «Делатели» на «Вере», я Тутта Ларсен.

В. Рулинский:

— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях Ксения Алфёрова, сооснователь благотворительного фонда «Я есть!», актриса театра и кино. Да. Ну вот, возвращаясь к тому, о чём мы... Как разбудить человека, да?

К. Алферова:

— Я не знаю. Мне кажется, что люди... Просто я вот после того вечера в ювелирном салоне, я проснулась как-то с утра. У меня первое было... Сначала я там какое-то количество времени боролась с собой, чтобы не впасть как раз в то самое осуждение или там в классовую ненависть, что-то вот в этом роде. Ну, потому что, ну, как бы эти люди, никто нам ничего не должен, и они действительно там... Не важно. А потом у меня, например, прям такая, я прямо молилась. Опять же, тут легко говорить, когда у тебя есть дом и так далее и тому подобное: Господи, не сделай меня богатой. Но имеется в виду вот где та грань, да, когда ты, то есть у тебя есть какое-то количество денег, чтобы жить комфортно, достаточно и удобно. Вот. И это, конечно, удобно и комфортно. А где та грань, когда ты вдруг начинаешь отрываться от реальности. Просто мне кажется, что... Я прям стала бояться. Я думаю, я не хочу, например, так. Я хочу СОчувствовать, продолжать СОпереживать. Ну как бы я хочу остаться, вот пусть это не всегда приятно и легко, но мне как-то так комфортнее, тем не менее. И мне кажется, что тут просто еще... Это же такая немножко параллельная реальность. Чем больше у тебя средств, и оно естественно, что удобнее ездить на собственной машине, а не в метро. Хотя в метро сейчас быстрее часто. Но всё, даже я, я поеду, даже я. Я езжу на машине, и мне это нравится, в своей. В доме я живу в отдельном, потому что у меня есть такая возможность. Но я не летаю на частном самолёте или ещё что-то. То есть я всё равно, благодаря фонду, у меня есть возможность такая, благодаря фонду, всё время быть в эпицентре человеческих каких-то страданий и переживаний и таким образом оставаться человеком. Плюс вот люди с особенностями с ментальными, они вообще особенные, потому что это такие сгустки доброты и любви. То есть такая энергия, на самом деле, абсолютная. Что божественного, так это та энергия, которая в них живет. И в них как раз человека очень много, потому что в них рацио мало, не разума, а рацио. И в них вот эта такая душа, она прямо лучится, светится и льется. Вот у нас есть там наш Влад, буквально я сейчас приехала из деревни.

В. Рулинский:

— Да, я хотел спросить про него, спросить про Влада, сейчас немножко поясню. Влад — это тот человек, в отношении которого Ксения и Егор оформили опеку, когда он уже был достаточно взрослым.

К. Алферова:

— Ну, у него мама умерла просто. Мы знакомы с ним с самого начала фонда, у него совершенно замечательная, классная такая мама была, хулиганская.

В. Рулинский:

— Я вот просто очень вами восхищаюсь, потому что эта история не про то, что ты вот такой вот добренький пришел в интернат, помог и уехал, мероприятия провел и все такое, а ты взял ответственность за конкретного ребенка. Это прям в нем вообще очень важно.

К. Алферова:

— Ну, не знаю, требует ли восхищения. Но если бы вы увидели Влада, он настолько... Самодостаточный? Ну, и настолько прекрасный, что... Вот я говорила, что я сейчас вернулась, а он живет в деревне у нас. Не потому, что мы его туда усадили, а потому, что, уехав туда летом, ему там понравилось, он отказался ехать в Москву. И я его, абсолютно по одетой себе, была бы такая возможность, я бы тоже жила там и не ездила бы в Москву. Вот мы приехали, и что-то вот мы целый день там проукрашали ёлку перед Рождеством, ещё что-то, и вот он сидел, что-то рассказывал. И я себя поймала о том, что вот я давно не виделись, да, там, ну, по телефону. Ещё как-то я думаю, как же хорошо, какая же от этого человека... Ну вот он сидит, он ничего не делал, просто сидит в комнате. То, как он реагирует, ну он просто ещё очень... Он очень много читал, Влад, поэтому он может свои чувства какие-то, да, сформулировать, и очень точно всегда...

Т. Ларсен:

— Подождите, то есть настолько меня вот эта история поразила, я бы хотела для себя немножко разобраться. То есть он жил с мамой до 36 лет, его мама очень круто развивала, она много в него вложила, он интеллектуально развит весьма, он играл в театре, он читает книжки, он наизусть знает Лермонтова.

К. Алферова:

— И не только.

Т. Ларсен:

— И многих других поэтов. Почему после ухода мамы ему была одна дорога — в интернат?

К. Алферова:

— Да, это потому что для людей с ментальными особенностями другого будущего у нас в стране нет. Не только у нас в стране, в любой стране ее нет. Это иллюзия.

Т. Ларсен:

— Он был один и не выжил?

К. Алферова:

— Нет. Даже если бы у него не было синдрома Дауна, а он бы был, вы таких мужчин, я думаю, видели, к сожалению, немало, которые живут с мамами. Мне кажется, они тоже с трудом выживают после смерти мамы, потому что они привыкли. Но она всё равно за него многое делала в смысле быта. Потом люди, они нерациональны. То есть у Влада с разумом всё в порядке, у людей синдром Дауна, там ещё что-то. Но у него отсутствует рацио, ну то есть его обмануть...

Т. Ларсен:

— Легко.

К. Алферова:

— Конечно. Потом он, априори, он, то есть мы же к другим относимся так, мы по себе судим. Он вообще никого не судит, но он просто всех любит. То есть он к любому человеку открыт. Не потому что... А потому что у него есть дополнительная хромосома. И дополнительная хромосома работает ровно так. Она не лишняя. Она дополнительная. Она ровно так работает. Эти люди, которые... Им не важно, там, богатый, бедный или...

Т. Ларсен:

— Их не зря называют солнечными людьми. Просто непонятно, как же так устроено. Мы говорили о справедливости в начале нашей беседы. Как это так вообще устроено, что человек, прожив счастливую жизнь в семье, оставшись один, вместо того, чтобы получить помощь и поддержку, и дальше вести какую-то более-менее хотя бы похожую на его прежнюю жизнь, должен оказаться в учреждении.

К. Алферова:

— В тюрьме.

Т. Ларсен:

— Ну в тюрьме. Я просто не стала говорить это слово. Хорошо, что вы его использовали.

К. Алферова:

— Но тут и вот сейчас вы поняли, почему мы стремительно создали в свое время, столкнувшись с такой несправедливостью человеческой. Чем мы лучше, чем эти люди? Почему, по какому праву мы с ними так обращаемся? Вот ровно на этой эмоциональной больнице, которая сейчас у вас возникла, был создан фонд нам с Егором. Мы мало чего про это понимали, но по-человечески нам казалось это неправильным. Почему и там советское время начало с этого, потому что все равно, ну корни вот этой...

Т. Ларсен:

— А как фонд решает эту проблему?

К. Алферова:

— Я сейчас скажу, что более того, мало того, что ПНИ, его мы обнаружили благодаря там очень активному, есть такой родитель, у него тоже дочка с синдромом, он обнаружил, он был в психушке, потому что Владу даже не дали попрощаться с мамой. Ну то есть вот мама умерла, скоропостижно скончалась, и как-то она ушла с радаров, и мы не сразу это, хотя мы с ним по телефону разговаривали, ну как это, мы все в суете.

Т. Ларсен:

— То есть его просто по умолчанию запихнули?

К. Алферова:

— Да, то есть вот приезжают эти люди, приезжают, о, факт смерти установят, его отправляют сначала в психушку, где он, ну, как такой, переходный, он там, типа его там, не знаю.

Т. Ларсен:

— Карантин.

К. Алферова:

— Да. А после чего решают, в какой психоневрологический интернат он будет определён.

В. Рулинский:

— Это Москва, да?

К. Алферова:

— Это везде такая система.

В. Рулинский:

— Нет, я имею в виду, он из Москвы?

К. Алферова:

— Он из Москвы, да.

К. Алферова:

— Да, он там всех очаровал в этой психушке. И сказал, когда за ним приехали, он сидел смотрел телевизор, сказал, что всё, он теперь на пенсии. Ну потому что там ничего делать не надо, книжки читать не надо, никуда ходить не надо заниматься. А он сидит, ему еду приносят, и телевизор смотрит. И все еще, он же еще очень воспитанный, галантный, ручки целует, комплименты говорит, стихи читает без конца. Поэтому, естественно, там все, медсестры и врачи были.

В. Рулинский:

— Я помню прекрасный ролик, который вы снимали в книжном магазине, где он с шляпой такой.

К. Алферова:

— Вот это страшно. И далее, если такой человек идёт в психоневрологический интернат...

Т. Ларсен:

— Деградация.

К. Алферова:

— Ну, они такие, вот сейчас это модно слово, эмпат. Эмпатичные люди, то есть они на себя сразу, то есть они как бы встраиваются в ваше, а там, где любви нет, соответственно, они без любви вообще не могут. Мы не можем без любви, просто эти люди, они нам проявляют, ну как дети, да, дети же, они же наши учителя самые лучшие, то есть они собирают вот наш недостаток, как и достоинство тоже, хотя у них, мне кажется, они рождаются со своими, а недостатки как раз они наши, и нам их вдвойне увеличивая показывают. Вот эти люди, они как раз не могут без любви, вот особенно эти люди с синдромом. От этого миф, что они очень мало живут, потому что они шли в психоневрологический интернат, а там, ну, наверное, год максимум, сколько бы он там прожил.

Т. Ларсен:

— Угасает.

К. Алферова:

— Он просто бы, да, как свечка. Плюс там его посадили бы на таблетки, потому что принято, и всё, и он бы просто, ну, как бы так.

В. Рулинский:

— Через год его может не узнать бы даже.

К. Алферова:

— Нет-нет, он просто умер бы. Они от любви, то есть это люди, которым необходимо. Они её дарят, но им тоже она очень нужна.

В. Рулинский:

— Вообще, я вот недавно от очень хорошего специалиста, которого вы знаете, тоже наша общая знакомая, слышал такую информацию, что психоневрологические интернаты в Москве стали гораздо лучше. То есть, то, что было раньше, и то, что сейчас, это прямо небо и земля, и всё такое.

К. Алферова:

— Они разные. Они с точки зрения инфраструктуры, так бы я это назвала, да, наверное, это не Ростов-на-Дону, вернее, даже не Ростов, Ростовская область, там есть такой... Ну, то есть, вы даже думали, что такого уже никогда нет.

В. Рулинский:

— Ну, я всё к чему? Я всё к тому, что...

К. Алферова:

— Нет, там суть остаётся одной, то же самое.

В. Рулинский:

— Ну да, я согласен, что, конечно, это всё равно всё, нужно ещё много-много всего делать. Но какие-то подвижки происходят.

К. Алферова:

— Нет, нет, нет.

В. Рулинский:

— Не происходят. Совсем ничего не происходит.

К. Алферова:

— То есть это огромное учреждение, где больше тысячи людей, которые живут... То есть вот представьте себе, вы, вас поместить в больницу, ну пусть будет больница, да, и вот вы дальше всю свою жизнь вынуждены жить в комнате, где, значит, ещё там 4, 5, 6 человек. У вас нет вообще личного пространства, у вас его нет. Вы ничего не делаете, ничего не делаете. Ну то есть вы не приносите никакого, у вас труда нет. Вы, если вы старенький уже, если вы Влад, то вы можете одеться и пойти на улицу, но тоже там он плохо застегнет, молнию ему нужны пуговицы, ну есть нюансы. Если вы бабушка и туда загремели, то вы не будете гулять зимой вообще. Потому что, ну, некому, потому что у вас просто не будет верхней одежды. Сейчас, если вы придёте, вы найдёте верхнюю одежду, она будет просто висеть там. Потому что с вами будут обращаться как, ну, не знаю, с кем.

Т. Ларсен:

— Ну, хорошо. С этим что-то можно вообще сделать?

К. Алферова:

— Ну, вот мы стараемся вместе с Центром лечебной педагогики и с другими. На законодательном уровне мы там пытались это всё продвигать.

В. Рулинский:

— Да, законопроект распределённой опеки, так и не получилось.

К. Алферова:

— Да, но его надо переписывать. На самом деле его надо переписывать. Это я поняла абсолютно чётко, что его надо доделывать. Вот.

В. Рулинский:

— Здесь нужно пояснить, что 10 лет мы мучаемся, даже больше. Лучше 10 лет мучаемся с ней.

К. Алферова:

— Да. Я уже все возможные кабинеты обошла, помню, в своё время. Ну, опять же, мы пользуемся нашей, что ли, там, ну, возможностью, да, входить в кабинеты. Да, но я думаю, что сейчас разберемся с какими-то. Сейчас как-то просто это отодвинулось, к сожалению, столько сразу всего надо решать, что это отодвинулось вроде как на задний план. Но мне кажется, что... Это тоже такой вопрос очень, из-за чего я расстраиваюсь, например, потому что с началом СВО, то есть так много, ну, вскрылось, да, то, чего как-то у нас... Я этому очень рада, то есть, что мы взглянули на многие вещи, то, в чём мы жили, совсем иначе. Ну, там, не знаю, мне какие-то вещи были очевидны до этого, но сейчас они стали, ну, как бы, да, уже совсем...

Т. Ларсен:

— Назвались своими именами.

К. Алферова:

— Ну да, то, в чём мы жили, от чего там, что мы... Вот эти все права и свободы, да, то, что от совести нам пришлось отказаться за эти 30 лет, нас старательно пытались отучить, там, от того, что мы такие русские и так далее, и тому подобное, но неважно. Я к тому, что сейчас мы действительно много всего делаем, каждый человек как может помогает. И, конечно, фондам стало сложнее. Хотя, удивительно, но люди, обычные люди, вот они всё равно, мы как сборы делали, вот у нас есть сборы, там, центр дневного пребывания, где у нас бесплатно дети занимаются с нашими преподавателями. И удивительные там результаты, там еще что-то. И мы, если раньше это были крупные какие-то организации, которые нам помогали, то сейчас мы перешли на пожертвование людей. Хотя, казалось бы, да? Ну то есть всем тяжело. И все помогают, как могут, там, фронту, победе. Но при этом, там, вот свою копеечку они перечисляют. Но сейчас стало сложнее. А вот на уровне больших организаций, причем даже совсем больших, я вот недавно там с руководителем одной очень крупной разговаривала и так переживала. Я говорю: послушайте, но ведь очень неправильный перекос происходит. Ну то есть их там, да, то есть если сейчас, я понимаю, там фронт — это очень важно, но ведь осталась же здесь страна. И мы не можем какие-то важные вещи взять и закончить делать здесь, потому что, ну, не знаю, вот есть тело, условно говоря, там, оболочка, а есть душа. И вот люди самые незащищённые, то есть это душа нашей страны. И мы не можем... То есть тогда то будет... Вот там всё закончится, и вот эти люди вернутся оттуда, а многие не вернутся. И тогда вот... А здесь всё начнёт рушиться. Ну, как бы, понимаете, да? Когда душа начнёт, мы начнём мы, потому что это не делаем, нам кажется, это неважно, это неважно, это неважно, неважно. И наши 12 лет, да, они были на грани того, чтобы пойти прахом. Многие вещи, сейчас многие остановились, потому что, ну, мы не можем двигаться вперёд, вот тут спрашивают. Нет такой возможности, потому что приоритеты. Но мне кажется, тут вот, может быть, мы острый период миновали, и пришло то самое время, когда нужны эти приоритеты поменять и понять, что пока... То есть если... Вот я люблю это часто говорить, там в каких-то женских форумах была, и оказывалось, там как-то не в кассу. Потому что я женщинам-бизнесвумен начинала рассказы о том, как важна семья и всякое такое. Ну, что женщина вообще создана немножко для другого, и что это всё прекрасно, но нельзя забывать о главном. Я говорю, вы в храм... Ну, то есть нам надо сначала пойти в храм всем и начать молиться и думать о душе. Соответственно, благотворительность — это тоже душа страны. Как только мы начнём, вот как только мы здесь усилия свои приложим такие же, как в перечислении денег там на фронт, то я уверена, что там начнёт всё меняться. Ну вот вокруг страны наше пространство начнёт меняться, и, может быть, не надо будет столько усилий прилагать, чтобы там, ну там, воевать вот так и не так, ну понимаете? То есть это же так устроено.

В. Рулинский:

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с актрисой и сооснователем благотворительного фонда «Я есть!» Ксенией Алфёровой, и если у вас есть желание поддержать работу фонда, это можно сделать на сайте "Я есть!«.ру. Ксения, я ещё хотел поговорить об очень важной и интересной такой грани твоего творчества — это литературных вечерах, посиделках. И недавно замечательная рождественская такая встреча была. Я посмотрел, мне просто очень понравилось.

К. Алферова:

— Спасибо.

К. Алферова:

— Это прям невероятно такая тёплая встреча. Расскажи, как вообще вот это появилась такая идея, и зачем это всё? Потому что у меня ощущение, что я вот, наконец, вот в устах Ксении я услышал то, почему Новый год и Рождество — это совсем несовместимые праздники. Мне это особенно запомнилось.

К. Алферова:

— Я очень люблю читать. Начнём с этого. То есть моя мама, она всегда читала, сколько я её помню, она с книжкой на диване. То есть я её донимала, а ей хотелось сесть на диван и с книжечкой тихонечко читать. Сейчас я пытаюсь сократить как-то то, что я хочу сказать. Ну да, наверное, с этого надо начать. То есть им уже семь лет, на самом деле, посиделкам. И то, что вы видели рождественские посиделки, это такие праздничные. То есть их есть три. Рождественские, потом зимние, потому что я не успеваю на рождественских рассказать про Крещение, Масленицу и Святки, а потом пасхальные. А так вообще каждый месяц я рассказываю о том или ином поэте-писателе. Импульс. То есть, в какой-то момент, когда появились соцсети, а я очень люблю ходить в книжные, меня нельзя туда с карточкой отправлять, чтобы у меня была ограничена сумма денег, вот, потому что я, ну, как бы у меня начинают, вот я начинаю книги, детские особенно у нас такие красивые книги, ну, то есть я много денег там трачу. И когда я поняла, что я вечером... Вот я покупаю книги, чтобы их прочитать. Я их складываю около кровати. И вот сейчас я, значит, прочитаю. Ну, первое, что я делаю, и я такая не одна, я думаю, что я в 99% вхожу. Я беру телефон, открываю, и дальше новости. Ну, тогда еще не было там каких-то... Сейчас вот важные новости, надо посмотреть новости, что-то очень важное. И ты открываешь, и дальше ты, значит, 5 минут, ты сейчас 5 минут, а дальше ты, значит, смотришь, смотришь, смотришь, понимаешь, что уже прошло не 5 и не 10, а значительно больше, и ты уже хочешь спать. И вот эта, соответственно, стопка книг непрочитанных, она растёт. Меня эта напугала тенденция прямо очень сильно. Это раз. А два, я поняла, что кто-то включил, ну то есть мы живём на какой-то странной скорости. Ну то есть вот её кто-то, причём у меня прям физическое ощущение, что её с каждым годом увеличивают, эту скорость жизни нашей. И что мы все что-то должны успеть все. Ну то есть как будто бы в нас вставили какой-то маячок такой, надо всё успеть, успеть, успеть, что успеть. И мы поэтому так быстро куда-то бежим. Мы стали это успеть, то ребенка в школу успеть, да-да-да, потом это успеть, везде успеть, всё-всё-всё-всё. Поэтому всё делаем на бегу. И вот мы бежим, куда-то бежим. Мы перестали с друзьями. Вот раньше же, ну, в советское время обязательно...

Т. Ларсен:

— «Мы перестали лазать в окна любимых».

К. Алферова:

— Мы всё... у нас раньше приходили в гости. Ну вот правда, когда последний раз? Есть такие, наверное, счастливые семьи, они остались? Кто ходит в гости, не спеша, друг к другу.

Т. Ларсен:

— Некогда.

К. Алферова:

— Нам некогда стало, но раньше-то на это было время. Я думаю, я как-то в какой-то момент, я думаю, так, подождите, ну вот, а что изменилось? Почему раньше было время на то, чтобы прочитать книгу, сходить в гости, не в кафе встретиться с друзьями, потому что кафе — это тоже на ходу, то есть откуда-то куда-то. Быстро поговорили и тоже, ну, чтобы не терять время, потому что я хотела попить кофе или пообедать, и заодно встретиться с друзьями. Ну это что за ужас такой? И дальше мы бежим, бежим, а дальше уже смерть, на самом деле. И вот какой-то результат, чего мы достигаем. И меня это тоже напугала такая тенденция моей личной жизни, потому что мне захотелось вернуть вот это ощущение, когда мы ездили в выходные к друзьям в Переделкино на дачу и за круглым столом, собирались взрослые, не спеша готовили какую-то вкусную еду, не спеша беседовали весь вечер о чём-то интересном, там, какие-то операторы были там, актеры интересные собирались, разные люди, поэты, писатели. И мне вот эта атмосфера, я поняла, что я не хочу бежать больше, я хочу читать. И поэтому, благодаря моей подруге Маше Сурвилло, потому что я бы не решилась, у меня самооценка, как вы тут, вот рассказывали это про меня. Ну что, я могу идти про это рассказывать, но меня пробило на Платонове. То есть, это вообще задумывалось, как я буду приглашать кого-то, а я просто буду организовывать и объявлять, а дальше известные люди, так я хотела это, будут рассказывать о своих любимых поэтах-писателях, потому что, на мой взгляд, о человеке это характеризует человека больше, чем, там, цвета спальни.

В. Рулинский:

— Ну, Платонов очень непростой автор, для начала тем более.

К. Алферова:

— Вот, я прочитала. У меня был такой день икс, когда я поняла, что я не могу выйти из дома, вообще из квартиры. Я закрылась в комнате, у меня такое было первый и последний раз в жизни. Вот не могу никого ни видеть, ни слышать, у меня какое-то было, видимо, ну, не знаю. Я закрылась, и почему-то оказался Платонов в моей спальне. Рассказы Платонова. И я, когда начала их читать, меня просто, то есть я уже потом не могла находиться в этой комнате, потому что меня распирало. Меня просто распирало от Платонова, какой он светлый, какой он невероятный. То есть одна сплошная любовь к жизни, к людям. От своего слова, от того, как он это формулирует, просто меня распирало. Я поняла, что я сделаю посиделки просто не потому, что я сделаю посиделки, а потому что, ну, то есть я должна этим поделиться, иначе меня разорвёт. И муж Маши Сурвилло, Виталий Сурвилло, может, вы его знаете, наверное, такой известный очень и благотворитель, и, в общем, ну, очень хороший человек. Действительно, по-настоящему верующий. И, ну, я к тому, что он про это не говорит никогда, вы про него это никогда не узнаете, но рядом с ним очень хорошо, и всем обычно хочется примерно так же. И потом только ты узнаешь, думаешь, что такое хорошее-то в семье такое происходит, и потом постепенно люди обнаруживают, что, оказывается, человек там, ну, ходит в храмы, всякое-всякое. Вот. И вот он так же. Я говорю, я про Платонова буду рассказывать. Он говорит: «Про кого? И что, будешь слух читать?» Я говорю: «Буду читать вслух». Он говорит: эээ. И он, ну, потому что он меня любит, и он так как-то меня, ну, чтобы я не очень расстроилась потом, если люди уйдут. Он говорит: «Ксения, ну, Платонова, ну, это же я... Ну, в общем, что это невозможно». И тут включилась какая-то уже другая Ксения. Ну, то есть мне сказали, что нет, и я думаю, а я тогда точно попробую. Ну и вот с этого начались посиделки. То есть моя задача, я читаю про поэта-писателя, я хитро теперь устроилась, потому что теперь люди любят их и ждут, поэтому я уже не могу не читать. То есть вроде как это моя профессия теперь стала. И...

Т. Ларсен:

— И все средства, собранные с...

К. Алферова:

— Нет.

Т. Ларсен:

— Нет?

К. Алферова:

— Это не имеет отношения. Это моя работа. Я сознательно прошу не путать. Это моя работа. Это мое дело. Есть фонд, а есть посиделки. Их организовать стоит по ступе, поскольку я делаю это одна, то поверьте мне, ну то есть я теперь уже и без... ну как бы и продюсер, и все это очень... ну то есть я каждый месяц ставлю новый спектакль, то есть надо прочитать все, что есть о том или ином поэте писателе, потом придумать, как...

В. Рулинский:

— Ну это прям такой челлендж, такой прям вызов себе, как-то, ну за такой ограниченный срок стать фактически специалистом в конкретном авторе, который огромный...

К. Алферова:

— Я не претендую на спеца... ну нет, я не претендую, то есть я... это мое очень субъективное, даже не ощущение от человека. То есть, моя задача рассказать о человеке. В некоторых влюбиться, потому что с некоторыми, например, у меня были проблемы, а я не могу рассказать о человеке, который мне не нравится, например. Или творчество которого мне не то чтобы не нравится, но я его не понимаю, например. Вот у меня так с Блоком было. Я вот начала читать. И мне помешало. Я вот, например, очень злюсь теперь на книжки некоторые. Сейчас же нет цензуры. Она должна быть, на мой взгляд. Потому что сейчас можно всё что угодно печатать. Ну всё ещё по инерции. Не только мат. Вот вы написали про Блока, что вы считаете нужным. Или вот сейчас есть такие модные книги, они называются «Анти Ахматова», например, или «АнтиБлок». То есть вот человек, который пишет какую-то гадость про того или иного великого человека. Понимаете, да? Кто этот человек?

В. Рулинский:

— Мне удивительно, как это издается.

К. Алферова:

— Вот. И вы можете это написать и пойти, и это издастся. Более того, это будет пользоваться популярностью, и это положат где-нибудь, где люди это видят. И вот я прочитала Блока, хотя у меня так, я думаю: Ксения, как ты могла умудриться купить эту книжку, потому что у меня как-то нюх, ну как-то я чувствую хорошие книги, но она не назвалось «АнтиБлок», но там был вот такой, ну, знаете, какой-то жёлтый Блок. И мне это мешало очень. То есть, когда я начала читать его биографию, стихи, я думаю: как же это действует, как мы... На самом деле, это так важно. То есть, мы же очень...

В. Рулинский:

— Человек и его творчество?

К. Алферова:

— Нет, информация, которую мы получаем, первичная, например, информация, потому что мне она мешала, хотя я вроде же опытный человек, мне она мешала стихи читать Блока, потому что мне вот эта гадость, которую я прочитала, она во мне засела.

В. Рулинский:

— А кто стал открытием таким?

К. Алферова:

— Подруга моя близкая. Нет, и потом, пока я не нашла свой собственный ключ к Блоку, она меня развернула, и тут я вдруг увидела всю красоту, прелесть этого человека.

В. Рулинский:

— Я сейчас немножко про другое. Какой автор стал открытием?

К. Алферова:

— Нет такого, все. Абсолютно. Ну потому что мне нужно влезть. То есть я покупаю разные книги. Потом нельзя читать только биографию. Потому что биография — это очень субъективный взгляд данного конкретного человека. Это очень смешно, например, про Ахматову или про Цветаеву, если вы прочитаете то, что женщины пишут, особенно про Ахматову. Есть там биографии, и женщины пишут, и мужчины, это два разных автора. Я имею в виду Ахматова, у вас будет от нее разное ощущение, потому что мужчин она раздражает мной, ну как бы они не понимают какие-то ее поступки.

В. Рулинский:

— Я Цветаеву понимаю, а вот Ахматову совсем не понимаю.

К. Алферова:

— Вот, я два раза, ну я сейчас уже много раз про нее рассказывала, вот первый раз, наверное, я делала, примерно, я не очень какие-то вещи, и у меня прям было чувство вины перед Анной Андреевной, я думаю, ну как-то, наверное, я как-то неправильно ее а потом, да, а потом я вдруг как-то вот её, ну, по-женски, что ли, через какой-то вот, через слабости, на самом деле, наверное, человеческие такие, когда ты чувствуешь, когда он перестает быть великим поэтом или писателем, и таким правильным, или ещё каким-то, а когда ты видишь его вот, ну, ранимость, такую незащищённость, там, как у Маяковского, например, да, это же вообще такой большой ребёнок, которого хочется ну так вот обнять, защитить.

В. Рулинский:

— Уберечь от неправильных решений.

К. Алферова:

— Успокоить, да-да-да, и сказать: да всё хорошо, тебя любят, Бог есть, ну вот какие-то такие вещи.

В. Рулинский:

— Я вот недавно от Ксении услышал невероятно такую фактически проповедь. Это было на пресс-конференции, встреча с журналистами перед нашим благотворительным фестивалем «Звезда Рождества», где Ксения в числе участников этой встречи рассказывала о том, почему, собственно, так важно говорить о Рождестве напрямую, что это Рождество Христово, и как важно его отличать от Нового года, и как важно пойти в храм именно в это время. Владыка, когда это всё услышал, сказал: «Ксения, вот мне кажется, у вас лучше, чем многих священников просто выпускать перед людьми, вот просто чтобы вы вот так вот говорили, и вот это будет лучше опробовать вообще».

К. Алферова:

— Ну, это он, конечно, мне польстил. Но просто я, когда читаю, то есть ты очень... ты же погружаешься туда. Поэтому поскольку рождественские посиделки я делаю уже лет пять, то я, когда я поняла, как это было, то я перестала... ну, то есть у тебя несоответствие вот этого картинок и ощущения того, как люди это ждали, встречали тогда и как сейчас. Вот эта какая-то суета безумная, когда невозможно ничего там не почувствовать, какое там чудо. И мы столько чудес пропускаем мимо. Поэтому что-то я хотела сказать такое важное про посиделки. Нет, я, несмотря на то, как и фонд, то есть на самом деле это очень тяжело, могу вам пожаловаться. Вы так на меня добро смотрите, что хочется начать вам жаловаться.

В. Рулинский:

— Пожалуйста, жалуйся. Сеанс психотерапии можно продолжать, да?

К. Алферова:

—Ну, имеется в виду, что это не просто, на самом деле, потому что я периодически, истерически пытаюсь кого-нибудь воззвать, чтобы мне помогали. Ну, имеется в виду, просто хотя бы распространять информацию, потому что я знаю, как это важно людям, которые приходят.

В. Рулинский:

— А где узнать про это?

К. Алферова:

— Как это важно подросткам.

Т. Ларсен:

— Давайте, когда следующее?

К. Алферова:

— Вот 5 февраля будет, это тоже для меня вызов самой себе. Ну то есть мне предложили, я бы никогда на это сама не решилась, но я уже просто знаю, что... Ну я бы на многое не решилась и так бы до сих пор готовилась. И что если... Я уже так думаю, Господи, ну это же, наверное, это Ты мне этих людей все-таки посылаешь. «Моя Цветаева», я просто сделала еще теперь, он вышел из посиделок, у меня есть теперь спектакль, который я сама сделала, который называется, именно прям драматический спектакль, моноспектакль, но там есть живое, там есть еще одно действующее лицо, это рояль. Ну потому что мама Цветаевой была, ну то есть музыка — это важная часть жизни Цветаевой, то есть там живая музыка. Называется «Моя Цветаева». И я делала это на маленькой сцене, но тут люди пришли и сказали мне, это надо делать на большой сцене. Я не могу сказать, что я была с ними согласна, но вроде как я уже на это согласилась, и 5 февраля, например, будет моя Цветаева в Театре Ермоловой. Это не я организую, но моя задача теперь... Этот спектакль, он теперь очень живой, то есть он от разу к разу меняется, теперь мне надо его ещё немножко поменять, чтобы это было достойно сцены Театра Ермоловой. А посиделки будут следующие 24 февраля, и я вот буду делать как раз зимние посиделки. То есть это не будет автор один, это как раз будет... это будет зима, это будет Крещение, которое уже прошло, это Масленица будет, которая еще к тому времени не случится. Но просто, на самом деле, это будет, как и рождественские посиделки, моя задача...

Т. Ларсен:

— Создать настроение.

К. Алферова:

— Создать... То есть там они вот, вы их видели, они получились такие светлые, они были наполнены вот светом надежды, и там было много любви, и там было много Рождества. И вот по настроению мне хочется, чтобы они были даже ещё более, может быть, свежими.

В. Рулинский:

— А где можно купить билеты?

К. Алферова:

— А есть у меня в Телеграм-канале, либо мой канал, либо есть у литературных посиделок, то есть и ВКонтакте страничка, и есть прям литературные посиделки с Ксенией Алфёровой, и там по ссылке можно покупать билеты.

В. Рулинский:

— Ксения, можно последний вопрос? А какая у вас мечта?

К. Алферова:

— Я задумалась. Мечту нельзя говорить.

В. Рулинский:

— Но есть.

К. Алферова:

— Но у меня нет такой сформулированной...

В. Рулинский:

— Сформулированной нет, да?

К. Алферова:

— Нет, потому что я... За последний год он был очень сложный и тяжёлый, было много каких-то потерь таких моих личных, человеческих, и переживаний, и я как-то, вы знаете, научилась, и мне это очень нравится. То есть я, во-первых, научилась на всё воля твоя, Господи, и мне так понравилось, что я теперь не несу полную ответственность за всё, что со мной происходит. Ну, вернее, нет, как? Я ответственна исключительно за выборы. Выбор каждый день, который я делаю, да? Но целиком и полностью полагаться всё-таки на то, куда тебя ведут. Главное, не сбиться с курса. У меня теперь страх такой, не сбиться с курса. Ну, как-то всё время понимать, что я всё-таки же правильно иду. Вот. И я не то чтобы сегодняшним днём, но вот... То есть у меня есть какое-то ощущение того... А, ну, наверное, нет. Наверное, она есть у меня. Я вот... Я поняла, что я не... Что то, что я называла всегда любовью и счастьем, что на самом деле так не называется. Ну, то есть мы что-то другое называем этими словами. И я, пожалуй, очень хочу, вот у меня такая мечта, я хочу научиться любить. Действительно, по-настоящему. И по-настоящему радоваться жизни. Я знаю, как это, у меня были такие моменты, когда мне, ну вот когда вот здесь у тебя прям так в солнечном сплетении, вот какой-нибудь лучик на дереве. Это даже словами сложно, наверное, описать. Могу нарисовать, как это. Но очень мне хочется чаще еще испытывать это чувство.

Т. Ларсен:

— Мы вам этого искренне желаем. Прекрасное желание. Я лично считаю, что Ксения нам сегодня подарила просто программную для нашего с тобой проекта фразу «Благотворительность — это душа России». Мне очень нравится. Здорово. Это были «Делатели» на Радио ВЕРА. Спасибо огромное, у нас в гостях...

В. Рулинский:

— С нами была Ксения Алфёрова, сооснователь благотворительного фонда «Я есть!», актриса театра и кино, программу вели Тутта Ларсен.

Т. Ларсен:

— И пресс-секретарь синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.

В. Рулинский

— Ксения, спасибо ещё раз большое.

К. Алферова:

— Спасибо вам большое.

В. Рулинский:

— Всего доброго.

Т. Ларсен:

— До свидания.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Социальная помощь в Лисичанске». Дарья Ткач
• «Женское служение в Церкви». о. Андрей Постернак
• «Помощь в детских больницах». о. Иоанн Захаров, Татьяна Андроняк