«Память о новомучениках». Кирилл Алексин

У нас в студии был руководитель проекта «Слово новомучеников», магистр теологии Кирилл Алексин.

Наш гость рассказал о своем пути к вере, о том, почему для него стала важной тема сохранения памяти о людях, пострадавших в годы советских гонений, и о том, как он начал участвовать в создании фильмов, посвященных новомученикам.

---

Диакон Игорь Цуканов

— «Вечер воскресенья» на Радио Вера, дорогие друзья. Добрый вечер. Как всегда, в это время в студии Кира Лаврентьева .

Кира Лаврентьева

— Добрый вечер.

Диакон Игорь Цуканов

— И я — диакон Игорь Цуканов. И по воскресеньям вечером мы всегда говорим с нашими гостями на тему: «Христианин в обществе». Встречаются самые разные у нас герои, гости. И сегодня я особенно рад представить нашего сегодняшнего гостя. Мы с ним знакомы уже довольно большое количество времени. Это Кирилл Алексин, чтец, руководитель проекта «Слово новомучеников», магистр теологии. Кирилл преподавал в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, проводит исследования приходской жизни в регионах. Ну вот так, для начала, в качестве преамбулы давайте этим ограничимся. Кирилл, добрый вечер.

Кирилл Алексин

— Добрый вечер.

Диакон Игорь Цуканов

— Я бы хотел, может быть, начать разговор с проекта «Слово новомучеников» как раз, потому что, хотя он формально уже и завершился, да, или нет, вот как, какой статус у него?

Кирилл Алексин

— Перешёл в новое качество.

Диакон Игорь Цуканов

— Перешёл в новое качество. А начался-то он в 2020...

Кирилл Алексин

— В 2021 году.

Диакон Игорь Цуканов

— И это вот совершенно такой замечательный проект, который выглядит как серия таких короткометражных фильмов, их довольно много, их можно найти в YouTube, их можно найти на других платформах.

И каждый фильм посвящен даже не новомученику, а какому-то конкретному тексту, связанному с этим новомучеником. Иногда это письма новомучеников, иногда это какие-то официальные документы, связанные с гонениями на Церковь, иногда это какие-то еще документы, по которым можно восстановить атмосферу тех событий, которые происходили. Ну, на самом деле, за весь период гонений, начиная с 17-го, с 18-го года, 1900, естественно, и заканчивая, наверное, 40-ми годами. Я хотел спросить, Кирилл, вот как ты вообще пришёл к теме новомучеников, как ты с ними познакомился? Я понимаю, что есть короткий и простой ответ на этот вопрос. Я пришёл в ПСТГУ.

ПСТГУ — это место, где база новомучеников была создана, вот ещё профессором Николаем Евгеньевичем Емельяновым в своё время, самая большая, самая полная. И учась в ПСТГУ, преподавая в ПСТГУ, совершенно невозможно не иметь касательства к новомученикам. Но вместе с тем далеко не все, кто трудится или учился в ПСТГУ, ну как-то вот хранят интерес, как мне кажется, к этой теме. Вот что тебя заинтересовало?

Кирилл Алексин

— История не то чтобы короткая, да. А вопрос тоже был не короткий. У меня было первое такое касание, как мне кажется, ещё в моей доуниверситетской жизни, когда я был прихожанином храма святителя Николая в Зеленограде. Есть такой храм около Ленинградского шоссе в пятом районе Зеленограда.

И он единственный храм на территории этого города, здание которого сохранилось с дореволюционных времён. И храм этот действовал и в раннее советское время. И последний его настоятель, священник Евгений Ключарёв, был расстрелян на Бутовском полигоне в 1937 году во время Большого террора. В общем, достаточно стандартная история.

И я что-то слышал о новомучениках, конечно, я помню их прославления, например, в 2000 году, что как-то вот мы его переживали в семье, в храме, но тогда для меня это было в первую очередь прославление царской семьи, как-то тогда эта тема была больше на слуху.

А про новомучеников я не то чтобы что-то знал, но знал имена святителя Тихона, Вениамина Петроградского, да и, наверное, и всё более или менее, кроме тех, кто является членом царской семьи. А потом где-то был я, наверное, в классе в 11-м, то есть перед самым поступлением я уже знал, что я хочу в Свято-Тихоновский поступать, в университет на богословский факультет.

Наша приходская молодёжка поехала 8 марта, я хорошо помню, потому что это был выходной день, учёбы в школе не было. И это был день расстрела отца Евгения Ключарёва, вот этого последнего настоятеля нашего главного в городе храма. Мы поехали в Бутово, это было 2007-й год, наверное, да, 2007-й год, то есть ещё не было большого храма. И вот был вот этот вот как бы...

Диакон Игорь Цуканов

— В Бутово ты имеешь в виду?

Кирилл Алексин

— В Бутово, да. Только деревянный храм был. И в это впервые не было мемориального центра, не было вот этих памятников, которые там сейчас есть. То есть он в таком более первозданном состоянии. Не первозданном, как сказать... менее мемориализованном состоянии был, то есть вот некоторое пространство, там какие-то вот эти вот бугорки, да, такие вот эти вот рвы, насыпи, и маленький деревянный храм. И я помню своё ни с чем не сравнимое состояние, когда я один зашёл в этот деревянный храм. А он такой простой-простой. Ну, кто был, тот, наверное, помнит хорошо. Он такой нарочитый, не золотой, не блестящий. Он такой вот смиренный.

Кира Кира Лаврентьева

— Северный.

Кирилл Алексин

— Он северный, да. Он такой северный, он такой вот, как в стихотворении: «Всю тебя земля родная в рабском виде Царь небесный исходил, благословляя».

Вот, и я помню это своё переживание простоты в Церкви, которое тогда как раз во мне связалось с темой мучеников и новомучеников, что вот Церковь, когда она страдает, она настоящая. Мне тогда это было на каком-то уровне переживания, и я понял, что вот как бы именно с этим в жизни хотелось бы иметь дел, именно вот с такой Церковью, которая настоящая, которая не во внешнем благолепии, которая не в красивых, каких-то вот этих вот институтах, вот в чём-то таком выдающемся в мирском смысле этого слова, а которые в тиши и богослужении, вот в каких-то там лесах, там вот под спудом под каким-то, которые то ли есть, то ли нет, непонятно для внешнего человека. Это было первое переживание. Потом была учеба в Свято-Тихоновском, которая мне открыла во многом богослужения. Ну, как бы я и раньше им интересовался в старшей школе, ну, в рамках своей церковной жизни. А в школе я учился в совсем обычной, в нерелигиозной. Но в университете, благодаря своим старшим коллегам, благодаря лагерю, в который студенты наши ездят после первого курса. Мои старшие друзья, они мне показали, вместе с преподавателями, может быть, даже отчасти друзья больше, показали красоту богослужения, показали ценность литургии, ценность общения во Христе. И для меня надолго тема новомучеников перестала быть какой-то такой основной. То есть я слышал, я читал, я ходил на пары, где о них рассказывали, я слушал проповеди священников в университете, которые тоже об этом любили говорить, там, отец Николая Емельянов, например. Но это не было какой-то специфически моей темой. А потом как-то я начал книжки на эту тему читать, но такие, не то чтобы суперглубокие, вот суперглубокие книжки, которые издает научный центр под руководством отца Александра Мазырина, всеми нами глубоко уважаемого, они такие вот именно научные, толстые, тяжёлые, с кучей документов, и вот... Для того, чтобы к ним подойти, нужно какое-то введение, и вот его как будто бы не было. И у меня случилось это введение к этим книжкам, про которые я знал, никогда в них не вчитывался, вот так листал максимум, благодаря книгам отца Георгия Митрофанова. Все знают отца Георгия Митрофанова, замечательного учёного, публициста, священника.

Вот, Питерского. И вот я купил его очерки по истории Русской Церкви XX века, и просто начал их читать. И вот я читал, я помню, что это был вечер под Покров 2021 года. Там очень много цитат. Цитат, большинство из которых взяты из публикации как раз. Значит, священник Александр Мазырин, там запятая кто-нибудь ещё, и там источник публикации.

Очень много цитат из источников, и я вот стал представлять себе, а вот как было бы, если бы вот этот текст прочитать на месте. Ну, как бы стал просто мысленно себе это представлять. Ну, собственно, у меня много хороших друзей, и поэтому, когда я хочу с чем-то поделиться, я недолго вынашиваю в себе идеи, как бы открываю телеграмму, и как бы, типа, мне пришла в голову идея.

Подумайте вместе со мной на дне. Я вот так написал сразу, ну и что-то типа через пару дней мы уже с нашим руководителем, отцом Николаем Емельяновым, сидели, думали, как бы это реализовать в качестве какого-то медиапроекта. Вот. Поэтому сначала университет как-то поддержал эту инициативу, потом был получен грант фонда президентских грантов.

Ну и следующие полтора года мы жили уже во многом за счет не только университета, но и гранта. И благодаря этому, и за счет краудфайдинга, что очень важно, мы провели три краудфайдинговых кампании успешных, вот, объездили много регионов, снимали вот эти вот тексты с местными какими-то почитателями новомучеников, новомучениколюбцами. Какое-то такое было начало.

Диакон Игорь Цуканов

— Ну, и это были поездки именно по местам их жизни, по местам их расстрела, да, то есть это заодно и знакомство с Россией, так скажем.

Кирилл Алексин

— Да, я понял, что у меня получилось посетить практически все основные такие ссыльнокаторжные места благодаря проекту и благодаря другому проекту научному, потому что мы, например, не ездили, не снимали в Нарымский край, а вот по проекту по изучению приходов мне удалось побывать в Нарымском крае. Который тоже был таким местом ссылки. Ну да, места жизни это крупные города обычно, известных новомучеников, потому что как ни крути, хотя там практически все они родились в каком-нибудь селе, сын священника села Н, Н-ской губернии, да, не все, но очень многие. Не знаю, там ли, город Торопец, да, Тверской губернии, да, как Святитель Тихон.

Вот, всё равно жизнь их и страдания их, они во многом связаны либо с крупными городами, пока они были на свободе, либо с местами ссыльнокаторжными, там, где они были, в тюрьмах, в лагерях. Их удалось посетить, и письма оттуда, в частности, письма, в частности, оттуда почитать.

Диакон Игорь Цуканов

— Вообще, конечно, дорогие друзья, очень интересно наблюдать за Кириллом, как он рассказывает вот с такой радостью о том, что вот мне удалось побывать в Нарымском крае, мне удалось побывать в местах, где находилась каторга. То есть обычно так рассказывают про какие-то места, где тепло, солнечно и куда все тянутся. А здесь совсем такая другая мотивация, очень интересно.

«Вечер воскресенья» на Радио Вера.

Кира Кира Лаврентьева

«Вечер воскресенья» на Радио Вера. У нас в гостях Кирилл Алексин, чтец, руководитель проекта «Слово новомучеников». Магистр теологии, преподавал в Свято-Тихоновском гуманитарном университете. У микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Кирилл, действительно очень интересно узнать, кто из новомучеников вам вот сердечно ближе.

Кирилл Алексин

— О, мне много раз задавали этот вопрос. Да, такой популярный, наверное, вопрос. Ну, потому что это же вопрос про то, на кого ты хочешь быть похожим, которые часто это задают. Ну, кто тебе близок как личность.

Кира Лаврентьева

-Может быть, ещё знаете про некую связь со святым? Личную какую-то такую.

Вопрос, понимаю, такой...

Кирилл Алексин

— Нет-нет-нет, я только за. Я сформировал на него ответ давно для себя. Мне кажется, что такой любимый святой — это владыка Афанасий Сахаров.

Кира Кира Кира Лаврентьева

— Ого.

Кирилл Алексин

— Я думаю, что это очень частый ответ на вопрос кто твой любимый святой у современных православных. Вот, которые хотя бы как-то связаны с университетом Свято-Тихоновским или с темой новомучеников, потому что, ну, это какой-то очень человечный образ Церкви, и про которого мы довольно много знаем, и который много с кем был связан, и который выжил, да, он вот такой вот «сурвайер» да, вот человек, который пережил гонение. И наш последний, ну, такой рядовой эпизод второго сезона проекта «Слово новомученика» — это как раз письма владыки Афанасия с Беломорканала. Мы были в селе Морская Масельга Повенецкого района Республики Карелия. Вот. Там было почтовое отделение, через которое владыка Афанасий получал письма на лагерный пункт, где он находился. И вот владыка Афанасий, он как раз тот человек, который одновременно в себе объединяет любовь к богослужению и вот такое его особенное переживание. Причём переживание его как раз во многом как чего-то, что связывает людей. Не вот моё служение Богу, там, индивидуальное переживание, да, а вот что-то про единство, что-то вот про вместе, которое объединяет в себе при этом любовь к богослужению как к традиции, как к наследию, к уставу, там, и так далее.

И при этом очень такой человечный человек, у которого в письмах его вот сквозит эта вот любовь, он скучает по близким, у него такая сердечность, как он молится за других. Иногда, когда читаешь про каких-то святых, может быть, древних, которые что-то подобное, даже не обязательно древних, просто чуть-чуть более ранних. Там, может быть, то же самое было, но из-за различия языка, способа коммуникации, многое из этого не доходит. То есть я не то, что думаю, что Дмитрий Ростовский переживал мир принципиально по-другому, чем люди в XX веке. Да нет, все примерно одинаково переживают, все одни и те же чувства, эмоции, переживания у всех общие, на самом деле. Но понимание, способность к пониманию людей, близких нам по времени, у нас выше. Поэтому, да, владыка Афанасий.

Кира Лаврентьева

— Ну, когда ты пытаешься осознать события начала середины XX века, конечно, неизменно тебя покрывает леденящий ужас, Кирилл, честно говоря. Я вот, например, горячо люблю священномученика Серафима Чичагова, автора летописи Серафимо-Дивеевского монастыря, который сделал совершенно потрясающий труд для нашей Церкви, и там очень много всего удивительного и из личного опыта священномученика Серафима, и о жизни монастыря. Он каким-то образом собрал вообще всю историю монастыря, всю историю обители, житие преподобного Серафима Саровского подробнейшим образом прописал. Это я сейчас для наших слушателей рассказываю. Вдруг кто-то не знает о нем, очень рекомендую почитать летопись, потому что это такой вот монументальный богословский труд.

Диакон Игорь Цуканов

— Благодаря которому и преподобный Серафим был прославлен, собственно.

Кира Лаврентьева

— Да, да. Он очень много сделал для этого. И ведь он ушел в монашество, оставил все свои прекрасные светские ипостаси: он же был и художником и офицером, и вообще талантливым человеком во многих аспектах светской жизни. Он ушел в монастырь, я так помню, по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского как раз. И его расстреляли на Бутовском полигоне в 1937 году. Ну, кажется, когда ты маленький там в Церкви растешь, ты это знаешь, и ты это воспринимаешь уже как некий факт. Ну вот в 1937 году. Страшный 1937 год. Но чем больше мы живем, тем страшнее становится от этих цифр. Ведь фактически сколько он еще мог сделать для Церкви? И вот если думать об этом мирскими категориями, то, конечно, такие тяжелые мысли тебя начинают посещать. И сразу вспоминается момент, когда святителю Луке вручали сталинскую премию, и кто-то из Президиума сказал, «Валентин Феликсович, ну давайте, мы все забудем, что было плохого между нами». Тогда святитель Лука ответил: «вы много лет меня мотали по лагерям и ссылкам, сколько людей я мог спасти, и сколько я мог сделать полезного для нашей медицины, никогда не забуду».

Вы знаете, меня тогда так потрясло, когда я это прочитала. То есть можно быть очень трезвым в отношении каких-то действий советской власти, можно быть очень трезвым в отношении несправедливости, но как-то при этом нужно осознать, несмотря на все чудовищные события XX века, осознать и в этом промысел Божий. И, конечно, с одной стороны, очень страшно и жалко, что такие великие люди ушли в 1937 году или в других. В 1929 году кто-то умер, кто-то от тифа скончался, кто-то в лагерях погиб. У них у всех, у новомучеников, своя судьба. Но в то же время мы должны как-то осознать и понять, зачем эта жертва была тогда нужна для России и для нашей Церкви.

Кирилл Алексин

— На днях была память владыки Кирилла Смирнова, Кирилла Казанского, вот одного из тех, кого упоминают на молитве «Спаси, Боже, люди Твоя». Вот в древности, ну даже там в каком-нибудь условном 16 веке, молитва «Спаси, Боже, люди Твоя» была гораздо короче. Вот если мы посмотрим, какие-нибудь служебники рукописные, Троице-Сергеевой Лавры, например, в библиотеке, там будет гораздо меньше имён. Три святителя, вот, какие-то ещё Вселенские святые, потом там постепенно оказались, там, Сергий Радонежский, ну, в общем, на самом деле, очень короткий список. Сейчас это гигантский список во многом за счёт того, что там перечисляются святые региона. Соответственно к Всероссийским святым, всея России и чудотворцам, относятся и многие новомученики, в том числе святой Кирилл Казанский. Он, когда вышло постановление Советское ЦИК и Совет народных комиссаров о религиозных объединениях, которое регламентировало порядок реализации права на свободу совести, в кавычках скажем, в Советском Союзе, то его следователь на каком-то очередном допросе где-то в Красноярске, кажется, спрашивает, а вот как вы относитесь к последним решениям? Вообще, я тут недавно читал допрос своего родственника, тоже там пострадал, был расстрелян в 1938 году под Питером. Его там тоже спрашивали, а как вы относитесь к советской Конституции? Вообще у многих в 1937 году, насколько я понимаю, в обвинениях, не в статье, за которую человека судили. А вот именно то, что ему вменяли вину, в чем именно заключалась его антисоветская агитация и пропаганда, то, что плохо отзывался о сталинской конституции. Поэтому это был во многом такой вопрос, конечно, с подковыркой, чтобы можно было потом что-то человеку вменить.

Ну вот его спрашивают, а что вы думаете о постановлении о религиозных объединениях? А владыка Кирилл, и это, кстати, в службе ему фигурируют эти слова, он говорит то, что это положение, в которое Церковь поставлена, а я уточню, что положение такое, что можно только совершать службу только в храме, а всё остальное нельзя. Вот, он говорит, вот это вот положение, в которую Церковь поставлена, «это есть скорбь Церкви, но не смерть её». Да, потому что можно сказать, что Церковь, когда ей там крылышки подрубают, значит, всех закрывают, это вот смерть церкви. До свидания. Последнего священника по телевизору показали и попрощались. Вот. Ушли в архив истории, да, как вначале говорили коммунисты.

А он говорит то, что нет, я осмысливаю для себя это положение как обнаружение вовсе не человеческих каких-то соображений и умышлений, а осуществление над русским церковным обществом суда Божия, карающего нас за наши исторические выявленные церковные падения и призывающего к покаянию. То есть ни в коем случае для того, чтобы оправдать гонения, любые вообще репрессии, нарушение прав на свободу слова или совести, или чего-то еще, в данном случае свободу совести. Можно сказать, то, что люди, которые от этого страдают, они действительно могут из этого вынести уроки, какие-то, ну, как бы понять, а что мы делали не так на предыдущем этапе, хотя, собственно, владыка Кирилл, кажется, ничего не так особенно не делал, он там был миссионером где-то в Иране, он был выдающимся человеком.

Кира Лаврентьева

— Да, расплачивался за грехи других людей.

Кирилл Алексин

— Да, он в каком-то смысле расплачивался за грехи, за непредусмотрительность, за приспособленчество, много за что.

Кира Лаврентьева

— За революцию, фактически.

Кирилл Алексин

— Ну, непонятно, как он мог расплачиваться за революцию. Да, скорее, революция была расплатой за какие-то такие компромиссы, на которые шли разные слои церковного и не только церковного общества. И как бы так ретроспективно это очень интересно пытаться понять.

А люди, которые как раз шли на компромиссы и везде, значит, пели то, что нужно петь, они потом спокойно пошли в обновленцы, там, ещё куда-то. Ну, в общем, их жизнь сложилась тоже трагически, но чуть-чуть попозже. В конце концов, на самом деле, все пострадали. У меня тоже есть родственники, которые пошли в обновленцы и которые не пошли в обновленцы. Расстреляли в основном и тех, и других. И тех, кто отказался от сана, и тех, кто не отказался. Потому что большой террор был так устроен.

Диакон Игорь Цуканов

— Задача такая и была.

Кирилл Алексин

— Да, да, да. Враги завтрашнего дня обновленцы должны были быть, по слову Троцкого. Вот, к чему я говорю, это я говорю к тому, что им-то, может быть, особенно выводы они какие-то сделали, и хорошо, а вот нужно теперь нам выводы сделать, читая в том числе их труды, видя их жизни, да, вот как они складывались, как они себя вели в каких-то ситуациях, потому что... Иногда трудно понять, вот как себя повести правильно. А пример новомучеников, вот то, что они говорили в таких-то каких-то тяжёлых ситуациях, оно для нас может являться таким вот примером.

Диакон Игорь Цуканов

— Ориентиром. «Вечер воскресенья», дорогие друзья, на Радио Вера. У микрофона Кира Лаврентьева, диакон Игорь Цуканов. Сегодня у нас в гостях чтец Кирилл Алексин, руководитель проекта «Слово новомучеников», преподаватель в ПСТГУ, магистр теологии, проводит исследования приходской жизни в регионах. Мы вернемся в студию буквально через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.

«Вечер воскресенья» на Радио Вера.

Кира Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио Вера продолжается. Ещё раз здравствуйте. Напоминаю, что в этом часе с нами чтец Кирилл Кирилл Алексин, руководитель проекта «Слово новомучеников», магистр теологии. У микрофонов диакон Игорь Диакон Игорь Цуканов, Кира Кира Кира Кира Лаврентьева мы говорим о новомучениках, мы говорим о проекте, в частности, Кирилла «Слово новомучеников».

И в конце первой части нашей программы мы говорили о примере новомучеников, который может стать таким неким укреплением для нас самих. И знаете, о чем, Кирилл, я думала недавно, но вообще полезно, наверное, христианам всем почаще об этом думать. Помни час смертный вовек не согрешишь, говорит нам святоотеческое наследие. И думала я о том, что цель, вообще, главная задача, наверное, нашей человеческой жизни, это не новая мысль, просто она как-то для меня по-новому дошла. Знаете, подготовиться к смерти так, чтобы не отчаяться, не впасть в уныние, как-то не смалодушничать в какой-то критический момент, не возроптать на Бога. Ведь бывает, что смерть не внезапная, да, бывает, что она там может быть очень как-то долго, долго начинаться. Бывают долгие болезни или какие-то мученичества. Мы знаем, у нас сейчас время стабильное.

Диакон Игорь Цуканов

— Долгие заключения в одиночной камере.

Кира Лаврентьева

— Вот, в одиночной камере, какие-то пытки. Ну ни от чего сейчас зарекаться нельзя и никогда нельзя ни от чего зарекаться, слава Богу, там пока гонений у нас в стране на Церковь нет, но как бы опять же ни о чём мы не можем себя оберегать, ни о чём мы не застрахованы, все живём под Божьим каким-то присмотром. И вот пример новомучеников — это такая мощь и такой огонь божественный, и когда ты смотришь на это, ты думаешь: «Господи, где я, где они». И вот, Кирилл, хотелось бы узнать, что вы думаете на этот счет, потому что мы все можем хорошо рассуждать, мы все знаем, как правильно. Мы ходим в храмы, стараемся жить евхаристической жизнью, мы стараемся приближаться ко Христу по мере своих сил и немощей, но как мы поведем себя в критический момент, в какой-то момент для нас решающий, перед смертью не знает никто. Никто не может это за себя заранее сказать.

И в этом смысле новомученики для нас некий такой якорь, самый ближний к нам по времени, действительно. Они нам понятны, они нам близки. Вот как мы можем ориентироваться на них сердечно, не только на словах, новомученики для нас пример. Давайте все будем брать пример с новомучеников. А как некий вот этот камертон настроить так, чтобы и сердце наше хотя бы вот в каком-то минимальном смысле было созвучно подвигу новомучеников? Если можно так сказать, это очень высокопарный вопрос, но важный.

Кирилл Алексин

— Если я правильно понял, то попробую ответить двумя ответами.

Кира Лаврентьева

— Простите очень, витиевато...

Кирилл Алексин

— Вот, надеюсь, что правильно. Первое. Никогда не нужно читать только жития или только официальные жизнеописания, или даже только письма, источники личного происхождения, потому что для понимания того, что с ними происходило, очень важен контекст. А что такое вообще жизнь в ГУЛАГе?

Я помню, что меня очень сильно впечатлило, вот мы читаем письма разных авторов с Беломорканала, владыки Афанасия, отца Анатолия Жураковского, других, и у них там как будто бы главная проблема — это то, что люди в бараке матерятся. Ну просто главная, просто нет больше печали, кроме ненормативной лексики вокруг. Я понимаю, что когда ты живёшь среди этого, это тяжело, но там ещё есть климатические условия, тяжёлая работа, ужасные отношения, ну как бы много всего есть, они пишут про это.

И вот я после этого почти сразу прочитал «Крутой маршрут» Евгения Гинсбурга, замечательная книга, вот, всем советую. И как бы я стал понимать...

Кира Лаврентьева

— Потрясающая, да?

Кирилл Алексин

— Да. Что то, о чём она там пишет, скорее всего, значительная часть этого с теми героями, о которых мы снимаем, с ними тоже происходило. Мы, кстати, когда ездили... Ну, в смысле того, что в письмах не всё напишешь.

Мы когда были в республике Коми, в Сыктывкаре, там была выставка в местном культурном центре, который тоже темой репрессий занимается, как раз про письма, где были пояснения, что зашифровано.

Иногда видно, что зашифровано. Вот мы читали от владыки Серафима Звездинского письма, например, из бутырской тюрьмы, как он просит ему передать святые дары, епитрахиль, что-то ещё. Там это всё на поверхности. А бывает, когда это не на поверхности. Что значит то или другое, или третье? Интересно. Кто-то сдавал экзамены и не сдал, или что-то болеет, не болеет. Про кого на самом деле речь?

И я стал понимать, что на самом деле им было гораздо хуже, чем они об этом писали, и вот эта их некоторая жизнерадостность, которую они передают в письмах, это во многом проявление любви к их адресатам. Да, ну типа, ну ничего, ну живём как-то. По письмам владыки Афанасия можно вообще сделать вывод, что у него всё было очень неплохо, что-то он там себе готовит, говорит там типа «картошка закончилась» или «не закончилась», или «вот у меня-то что-то отобрали-не отобрали, вернули».

Вот сижу, значит, барак убрал, сижу жду, когда придут ребят с работы. Ну то есть какие-то не трагичные. А обстоятельства жизни при этом, если мы посмотрим официальную статистику, если мы посмотрим воспоминания выживших и так далее, они же совершенно жуткие. И это первый момент, что нужно смотреть в контексте. И для того, чтобы как-то примеряться к ситуации, к реальной ситуации, а не к тому, что изображается только по повествованиям каким-то уже причёсанным более-менее.

Кира Лаврентьева

— Архипелаг Гулаг можно пролистнуть.

Кирилл Алексин

— Да-да-да. Ну, короче, просто лагерную литературу нужно читать. Второе, вот вы совершенно важную вещь заметили, что мы живем евхаристической жизнью. И тут мы понимаем, что это то, чем они укрепляться не могли. Они не могли укрепляться совместной молитвой. Есть дело, совершенно вызывающее какой-то то ли ужас, то ли восторг, я не знаю, какое чувство. Это было в Сиблаге, по-моему, где-то на севере Кемеровской области. Там заключённые нарисовали себе план храма на берегу реки на песке, принесли туда какие-то то ли иконы, то ли не иконы, там собирались молиться. И вот как бы это тоже было там типа в конце 30-х. И их последнее дело, по которому их всех отстреляли, там одно из главных обвинений было вот эти, значит, нелегальные молитвенные собрания на берегу реки в нарисованном храме. Вот.

И вот как бы ты думаешь, что это вообще было, с одной стороны, а с другой стороны, ты понимаешь, насколько они по этому тосковали просто. Или вот... Причём не только люди, которые в лагерях сидели, а просто люди, которые там не могли ходить в Церковь, которые были в ссылках, где, значит, в отрыве от своей пасты. Вот письма отца Сергия Мечёва, одни из моих любимых текстов. Он там сквозь слёзы буквально пишет про то, что вот Пасха, я тут без вас, а вы без меня. Или письма к семье тоже, да? Всё самое дорогое, что у нас есть, семья, Церковь, люди, друзья, Евхаристия, которая нас объединяет, это всё, оказывается, тебе недоступно. Ты можешь общаться с близкими через какие-то эти вот письма, в которых ты большую часть не можешь написать, что с тобой происходит. Ты не знаешь, увидишь ли их ты вообще когда-нибудь, ты не знаешь, увидишь ли ты своих родителей, как владыка Афанасий и так далее.

И ты будто бы один перед этим злом, перед страданием, перед смертью, которая тебя повсюду окружает. И выжить в такой ситуации, ну, как бы это нужно иметь очень большой запас прочности, который мы получаем во многом, и который они имели во многом, не потому что они такими родились, что вот, ну, как бы он родился великим человеком. Никто не рождается великим человеком никогда.

А потому что они укреплялись всем этим, они укреплялись любовью, богослужением, они укреплялись во Христе.

Кира Лаврентьева

— В мирное время.

Кирилл Алексин

— В мирное время, да.

Кира Лаврентьева

— Это очень важный момент.

Кирилл Алексин

— В то время, когда ты можешь ходить в Церковь, когда ты можешь собирать общины, когда ты можешь вместе с ними читать Библию, когда ты можешь... держать на руках своих детей и обнимать жену. И всё это у них было отнято, но оно в них осталось вот как некий вот этот багаж, который они несли с собой через все свои страдания.

Кира Лаврентьева

— Это очень важно. Спасибо огромное, Кирилл.

Диакон Игорь Цуканов

— Да, скажи, пожалуйста, а вот изучение этой темы и эти поездки... Насколько они изменили вот, ну, не знаю, твоё отношение к Церкви, к вере? Ты же, наверное, рос в семье верующей, я так понимаю, да, изначально? То есть это для тебя была, ну, как бы с детства такая среда знакомая?

Кирилл Алексин

— Я в церкви с 9 лет, это считается, что с детства. Ранняя религиозная социализация до 12, как учится на социальной религии.

Кира Лаврентьева

— Так, вы успели.

Кирилл Алексин

— Да, я успел.

Диакон Игорь Цуканов

— Но понятно, что в детстве вера, она какая-то немножко другая. Это больше, наверное, вера родителей, чем твоя собственная, потом в какой-то момент ты её переосмысливаешь, а потом ты сталкиваешься с какими-то такими вещами, и ты видишь, ну как опять вот владыка Антоний Сурожский, что невозможно на самом деле научиться вере, если не увидишь её огонёк в чьих-то глазах. Но можно увидеть, в принципе, её в глазах новомучеников, потому что про них очень много чего известно. Это очень близкие к нам люди.

Ну вот, как изменилось твоё такое мировосприятие в этом смысле, и твоя вера? Как ты осмысливал это?

Кирилл Алексин

— Да, мне кажется, что... Не факт, что я сейчас скажу всё, что по этому поводу... каким выводам я пришёл, в том смысле, что, наверное, требует додумывания. Но мне кажется, я стал больше воспринимать Церковь как что-то...

Чье стихотворение? «Свершается Церковь тогда, когда друг другу в глаза мы глядим». Владимира Соловьева? Я не помню. Кажется, да. Ну, в общем, что Церковь — это что-то, существующее не в институтах, хотя они важны для поддержки отношений, которые есть.

А они есть именно вот в этой встрече. Ты сказал про владыку Антония. Здесь нельзя не вспомнить вот это вот понятие встречи. И вот кажется, что Церковь для меня больше стала про встречу, чем про то, что вот есть какие-то исторические форумы, они вот такие прекрасные, замечательные. Будем, во чтобы это не стало их сохранять.

Диакон Игорь Цуканов

— Незыблемо.

Кирилл Алексин

— Во-первых, они зыблемы. Во-вторых, как показывает опыт новомучеников, оказывается, что иногда правильно поступить вовсе не так, как тебе казалось правильно, исходя из учебников догматики, канонического права, литургики и чего-то ещё. Жизнь сложнее. И вот то, как жить правильно, можно понять только в общении. В общении с другими людьми, которые тоже что-то понимают, которые тоже как-то сияние вечной жизни в глазах чьих-то увидели.

Кира Лаврентьева

— Точно. Как говорит Владыка Антоний.

Диакон Игорь Цуканов

— Здесь сразу вспоминается пример Михаила Новосёлова, конечно, который писал такие... в этих письмах друзьям писал очень резко о том, что вот нельзя ни в коем случае служить Литургию ни на чём кроме вина. А потом, буквально спустя несколько лет, значит, вот эти вот Литургии, которые происходят на клюквенном соке. Потому что где взять вина? В Сиблаге?

Кира Лаврентьева

— А во время блокады Ленинграда ящик вина прислали в Ленинград, на весь Ленинград, для совершения Божественной литургии. И там добавляли каплю вина на огромное количество воды. И вот так служили Литургию.

Диакон Игорь Цуканов

— Кирилл, я очень хотел спросить ещё вот о чём. Когда вы приезжали в какое-нибудь место достаточно далёкое, может быть, в ту же самую республику Коми, ну или куда угодно, в Пермь там, я не знаю. В Екатеринбург. Вот как вас там встречали люди, да, и как вообще... Вот что ты, может быть, понял тоже про вот эти, ну, эту русскую глубинку, так скажем, да? Вот она для тебя, наверное, открылась тоже с какой-то другой стороны. Но это, кстати, касается и вопроса про твою работу, связанную с исследованием приходской жизни в регионах, потому что ты же тоже этим много занимался.

Кирилл Алексин

— Я сначала про путешествия по проекту расскажу, потому что мне кажется, что это немножко разные вопросы. Они связаны. То есть, во многом, почитание новомучеников и отношение к людям, которые как-то этим занимаются, этой мемориализацией, увековечиванием, как у нас на казённом языке называется, занимаются, но тоже показательно относительно того, как устроена церковная жизнь, какие в ней приоритеты и так далее. Но я вот скажу, что везде было очень по-разному. В республике Коми, вот ты сказал, республика Коми.

Диакон Игорь Цуканов

— Зырянский край.

Кирилл Алексин

— Зырянский край, да. Просто были люди, которые были небезразличны к теме репрессий. Местные историки краеведы. Мы связались с ними. Нашли как-то их в интернете, через кого-то вышли. Вот такой замечательный Игорь Сажин. Мы просто приехали, ну, списались с ним, и как бы он нас свёл со всеми другими. Были фантастические истории, потому что, например, в итоге один из текстов, допрос после ареста владыки Фёдора (Поздеевский), читал человек, сам родившийся в Печорлаге. Как раз вот, вспоминая Гинсбург, его детский садик, значит, на Колыме, вот можно сказать, что он тот, кто выжил тоже в очень тяжёлых условиях. Конечно, северные Печоры, это как бы Полярный Урал, это его не Колыма, но тоже очень плохо.

Вот. И он там выжил. И он прожил, как мы видим, довольно долгую жизнь. Был преподавателем в местной академии госслужбы и до сих пор там работает. Прекрасный дедушка. И оказалось, что семья его жены из поколения в поколение ухаживает, когда мы уже его снимали, выяснилось, за могилой, где похоронен владыка Герман (Ряшенцев) и другие, значит, вместе с ним расстрелянные по так называемому делу священной дружины. Не существующей организации, которую придумал следователь, которая была якобы в Сыктывкаре и, собственно, сформировала дело. И вот люди, которые были там расстреляны, похоронены на Тентюковском кладбище на окраине Сыктывкара, и вот за этой могилой ухаживает семья его жены как бы из поколения в поколение.

И он сам, соответственно, тоже. Вот. Такие вот интересные пересечения. Потом я, спустя какое-то время, наверное, полтора года, был на Молитве памяти. Такая замечательная акция в Москве проходит, которую Преображенское братство организует с чтением имён репрессированных. И там познакомился одновременно с родственницей, внучатой, праправнучатой племянницей владыки Германа и, значит, внучки или правнучки следователя, который вёл это дело. Вместе в музее ГУЛАГ на акции 30 октября.

Кира Лаврентьева

— Вот это да.

Кирилл Алексин

— Ну, конечно, они специально сводят таких людей, но то, что это получается, это, конечно, действительно чудо.

Вот, это один случай, как в Коми. Другой случай, например, когда всё это происходит тоже так, немножко чудесно. Мы снимали в Вятке, она же Киров, там они не могут определиться, как их правильно называть. Просто был священник, который не безразличен к теме, с которым были какие-то связи через вторые, третьи, иногда первые руки. Вот. Мы его сняли в Вятке, а потом поехали в Глазов, где был владыка Виктора. И мы приехали там со священником из Вятки, с которым я был знаком по съезду глухонемых, слабослышащих, который проходил в университете. Он священник, сурдопереводчик, у него община глухих в Кирове. И мы приехали к кафедральному собору, зашли в епархиальное управление, встретили там епископа и сняли его тоже. Нашли там срочный источник, он оказался, владыка Виктор, тоже постриженный в честь Виктора (Островидова), епископ Глазовский, тоже замечательный человек, но мы просто пришли к нему и сказали, здравствуйте, вот у нас проект. Типа, как дела?

В итоге мы его сняли. Замечательное совершенно было и общение с ним, и выпуск замечательный. И, естественно, для него там это очень важная тема, для этой епархии. А где-то, бывает, приезжаешь, и как будто это вообще никому неинтересно. Такого, может быть, не очень много мы видели, но мы были в местах, где это важная тема. Куда приезжали.

То есть вот этот Сыктывкар, про который там в обычной российской жизни ты никогда ничего, может быть, не услышишь, но есть там на севере, там дальше дорога плюс-минус заканчивается, ну, можно до Ухты доехать, наверное, всё. Вот. Ну, окраина. Окраина Русского Севера. Случайно там не окажешься. А вот потом ты читаешь письма того же самого владыки Германа, и он там рассказывает, что вот мы приехали в Усть-Сысольск, нас выгрузили с баржи, и мы спали на берегу, и нас было... Поскольку мы все были священниками практически, то у нас там был целый холодный осенний берег, усеянный чёрными рясами. И ты стоишь на этом берегу, напротив этого места, где это было, снимаешь человека, который родился в Печорлаге, и ты по-другому переживаешь историю в целом, когда ты в этом контексте существуешь.

«Вечер воскресенья» на Радио Вера.

Диакон Игорь Цуканов

— «Вечер воскресенья» на Радио Вера. Дорогие друзья, у нас сегодня в гостях чтец Кирилл Кирилл Алексин, руководитель проекта «Слово новомучеников», о котором мы в основном сегодня и говорим, магистр теологии, преподаватель ПСТГУ, исследователь приходской жизни в регионах, у микрофона Кира Лаврентьева , я диакон Игорь Цуканов.

Кирилл, ну вот ещё хотелось, конечно, успеть поговорить про вот эту приходскую жизнь в регионах, как вообще получилось, что ты занялся её исследованием, и что именно ты исследовал, и, ну вот, чем отличается жизнь там. Ну, понятно, что регион-регион рознь очень сильная, и город-деревня рознь. Вот что именно вы исследовали, что вас интересовало в рамках этих исследований?

Кирилл Алексин

— Изучение приходской жизни было мне, на самом деле, интересно буквально с самого начала, потому что я пришёл в университет с такой очень церковно-практической... Как говорила первая научная руководительница Наталья Юрьевна Сухова, с церковно-практическим пафосом. И вот с самого начала моей такой преднаучной жизни это было связано с проблемами прихода, обсуждениями приходской жизни в предсоборном присутствии, на соборе 1917 года и так далее.

Диакон Игорь Цуканов

— А там была эта важная тема, да?

Кирилл Алексин

— Да-да-да, нет, она была важная, на самом деле, и немножко раньше, но просто там больше... До этого она была больше важна каким-то экономически-политическим причинам, а здесь в большей степени уже как будто с такой более церковной позиции. То есть этим до какого-то времени занимались деятели местного самоуправления, которые хотели как-то оптимизировать денежные потоки. А тут этим занялись из какой-то церковной перспективы в большей степени.

И мне хотелось, что вот сейчас я пойму, как надо, и приходская жизнь там, где буду я, она будет осмысленной, прекрасной и так далее. Вот. Но как всегда бывает, когда начинаешь чем-то заниматься в научном ключе, ты понимаешь, что всё гораздо сложнее, и тебе начинает быть это интересно с такой позиции поизучать.

И в какой-то момент мне захотелось как бы увидеть какие-то проблемы более лицом к лицу, и это встретилось с тем, что в университете, тогда в лаборатории социологии и религии, занимались темой общины, как община существует в местном сообществе, как это связано с жизнью, в том числе экономической, с долгами, закредитованностью и другими всякими вещами. Я не знаю, мне кажется, как-то в вашей передаче уже поднималась эта тема.

Диакон Игорь Цуканов

— Да-да-да, мы с Иваном Забаевым делали, по-моему, встречу.

Кирилл Алексин

— И как раз в лаборатории, научным руководителем которой является Иван Забаев, как-то мы немножечко к этому присоединились, и так получилось, что я поучаствовал в нескольких проектах, которые были связаны с изучением деятельности священников, как она устроена, как устроено их распределение времени, чем они занимаются, ну, много всего с этим связанного. Это был такой первый заход, который был в 15-17, наверное, годах. А потом уже в 22-23, отчасти в 21, может быть, году я участвовал в проекте, который финансировал фонд Хамовники, такой есть независимый фонд поддержки социальных исследований. Он базируется во многом как бы в Высшей школе экономики, просто потому что люди, которые его идеологи, они там работают. И многие из тех, кого они поддерживают, тоже. Но в целом он такой открытый для внешних исследований. У них бывают замечательные конференции, мероприятия, которые они проводят для своих стипендиатов, скажем так.

Мой товарищ из Кемерово пригласил... Ну, собственно, я так с ним познакомился. Общие знакомые друзья свели нас друг с другом, сказав, что вот, ты, дорогой Саша Давыдов, хочешь изучать экономическую жизнь приходов. Да, как изменилась приходская жизнь за время административной реформы святейшего патриарха Кирилла. А вот есть Кирилл, он уже что-то в этом понимает, в поля ездил довольно много, как бы встретитесь и найдите общий язык. Мы встретились в Зуме, естественно, нашли общий язык. И это был такой второй заход тоже с полевыми исследованиями, с интервью со священниками от Владивостока до Кубани. Вот. Интересно было. Но это к вопросу, как? Как зашёл? А что там внутри? Ну, там много всего внутри, это надо более конкретно обсуждать.

Диакон Игорь Цуканов

— Что запомнилось, что для тебя оказалось важным?

Кирилл Алексин

— Вот от всего полевого опыта что-то одно я, пожалуй, не смогу назвать. Но мне кажется, что больше всего впечатляет некоторая готовность говорить о церковной жизни. У священника есть потребность говорить о своих проблемах, и иногда эта потребность очень хорошо откликается на потребность исследовать или понять, что вообще происходит, и задаёт какую-то, с одной стороны, перспективу священнику смотреть на своё служение — на приходскую жизнь в целом. Не на одного себя любимого, а в целом на то, что происходит в церковной жизни на приходском уровне. А исследователю тоже как-то корректировать его взгляд, который может находиться в плену каких-то там стереотипов, каких-то вот частных случаев, которые мы генерализуем зачем-то на всех, вот, и на всю Русскую Церковь. И, в общем, это какая-то такая очень важная встреча. Одна из наиболее впечатливших меня встреч у меня была на юге России в одном центре епархии, в районном центре, который стал центром новообразованной епархии. Мы там говорили с священником, который... Отец которого очень долго был настоятелем местной церкви, ну, собственно, до учреждения епархии. Но до того, как он стал там настоятелем, он очень долго был секретарём у владыки Павла (Голошева). Это был один из трёх епископов, которые, в общем, не доехали до приснопамятного поместного собора, на котором меняли приходской устав.

Вот. Про это можно как-то отдельно, на самом деле, говорить, потому что это сильная тема. Который общался с владыкой Лукой, вот про которого Кира упоминала, Войно-Ясенецким. Это же показывало письмо, которое было после этого собора, которое владыка Павел пишет, передаёт с его отцом, своим секретарём из Перми, которая тогда была, кажется, ещё молода, а может быть, уже и нет, в Симферополь. Типа, а что нам епископам делать в нынешней ситуации, как-то не очень понятно. И вот это тоже такая была встреча отчасти с эпохой новомучеников, для меня важная.

Но кроме этого, это была ещё куча важных вопросов церковной жизни, пастырских вопросов, которые мы обсудили как бы вот за 4 плюс часа общения с ним, просто я немножко погрузился в его жизнь. Это вот на этапе проекта, поддержанного фондом Хамовники. А на этапе проекта, который мы делали с лабораторией социологии и религии, проект «Священник в Церкви и обществе». Здесь был тоже сильно поменявший меня опыт недельного погружения. Ну, просто вот мы ходили за священником следом неделю, ну, или почти неделю, и фиксировали всё, что он делает. И это называется shadowing, от слова shadow — тень. И это, на самом деле, очень интересный опыт, когда ты немножко подключаешься к жизни другого человека. Ну, подключаться к жизни священника мне было особенно интересно, потому что как бы это моя сфера в целом. Но на самом деле, если бы это был школьный учитель, или если это был бы там кто-то ещё, это было бы, наверное, не менее интересно, потому что мы каждый очень сильно ограничены своей перспективой, своим взглядом каким-то. А вот этот шедуэнг, он позволяет немножко от себя отстроиться и посмотреть глазами сельского священника, например. Это очень здорово.

Кира Лаврентьева

— Скажите, пожалуйста, Кирилл, как сейчас обстоят дела с вашим проектом «Слово новомучеников», какие планы, и что сейчас происходит у вас?

Кирилл Алексин

— Что касается планов, то нам хочется когда-то найти деньги, время и ресурсы, в том числе человеческие, на третий сезон, который бы описывал, что происходило с Церковью после Большого террора. Хотя у нас последний выпуск был начало 40-х, но это было просто от любви к владыке Афанасию. В целом, у нас наш рассказ заканчивается Большим террором. Наш финальный выпуск. Он посвящён как раз тому, как буквально все герои предыдущих выпусков за эти полтора года были расстреляны. Вот хочется сказать про сороковые, про пятидесятые, есть о чём поговорить, но для этого нужно много сил, да, и ресурсов.

А пока наш проект переориентировался в такой офлайн, и у нас есть творческая лаборатория «Дело номер». Она как бы выросла из проекта, во многом является его таким продолжением или другой формой его существования, где мы со студентами по СТГУ, Высшей школы экономики, работаем в жанре документального театра и пытаемся рассказать историю одной общины эпохи гонений. Мы периодически устраиваем показы.

Кира Лаврентьева

— Как интересно.

Кирилл Алексин

— Скоро у нас тоже будет. Поэтому, если вы подпишетесь на канал «Слово новомучеников» вы сможете видеть анонсы. Хотя там уже нет регулярного постинга про выпуски.

Кира Лаврентьева

— Да, я вчера подписалась.

Кирилл Алексин

— Можно посмотреть, что у нас с показами, например, потому что периодически мы их проводим. И, кажется, этот опыт общения с более молодой аудиторией, чем та, которая была у нас на проекте в YouTube, и какой-то более инклюзивный, что ли, и более вовлекающий формат.

Кира Лаврентьева

— ВК ещё представляет «Слово новомучеников». Я вчера смотрела, где искать, на каких платформах.

Кирилл Алексин

— Да, мы в какой-то момент, когда начались вопросы, что будет с YouTube, мы перелили всё в ВК. Да, можно там смотреть.

Кира Лаврентьева

— Всё, всё, спасибо огромное. Уже два сезона, да? И вот ждём третьего сезона про период после гонений. Да.

Кирилл Алексин

— Нет, не после гонений, после войны, потому что гонения продолжались...

Кира Лаврентьева

— То есть, послевоенные годы. Да, после Большого террора. Спасибо огромное за этот разговор, дорогие наши слушатели. Мы говорили о новомучениках, исповедниках российских, о проекте, «Слово новомучеников», с чтецом Кириллом Алексиным, магистром теологии, который много лет преподавал в Свято-Тихоновском гуманитарном университете, проводил исследования приходской жизни в регионах.

У микрофонов были диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева . Мы вас от всей души, Кирилл, благодарим.

Кирилл Алексин

— Спасибо вам огромное.

Кира Лаврентьева

— Помощи Божьей в ваших делах и проектах. А с вами, дорогие наши слушатели, мы прощаемся до следующего воскресенья. Всего вам доброго и до свидания. С Богом.

Кирилл Алексин

— До свидания.

Диакон Игорь Цуканов

— До свидания.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Тернистый путь к вере». Евгений Фатеев, Андрей Кабанов, Тимофей Жуков
• «Музыка и вера». Нина Шнайдер
• «Встреча Воскресения Христова». Диакон Богдан и София Мошура