«Ожидание Второго пришествия Христа». Иеромонах Геннадий (Войтишко)

У нас в гостях был руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации иеромонах Геннадий (Войтишко).

Разговор шел об ожидании Второго пришествия Христа и почему в христианской традиции это ожидание наполнено не страхом, а радостью.

Ведущий: Константин Мацан, Марина Борисова

---

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

Здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии у микрофона — моя коллега Марина Борисова...

М.Борисова:

— ... и Константин Мацан.

К.Мацан:

— Добрый вечер!

В гостях у нас сегодня иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

Добрый вечер!

О.Геннадий:

— Добрый вечер!

М.Борисова:

— Отец Геннадий, поскольку здесь собрались люди высокообразованные, отвечающие за катехизацию, тем более...

О.Геннадий:

— Ой...

М.Борисова:

— Ну, как? Конечно!

О.Геннадий:

— Начинается! (Смеётся)

К.Мацан:

— Половина зрителей и слушателей — выключились...

О.Геннадий:

— Да-да-да... от слова «катехизация» — прям, сразу!

М.Борисова:

— А я сейчас такое слово скажу... вторая половина выключится!

Мне очень понравилось словосочетание... тут, как-то, читала статью, смотрю — красивое такое словосочетание: «эсхатологический оптимизм»...

К.Мацан:

— ... и осталось нас трое в этом разговоре!

О.Геннадий:

— Пожалуй, и я сейчас выключусь, и вы останетесь вдвоём... (Смеются)

М.Борисова:

— Я решила, всё-таки, выяснить у сведущих людей... во-первых, один — за катехизацию отвечает... второй — вообще кандидат философских наук... может быть, кто-нибудь из вас объяснит мне, что это такое?

О.Геннадий:

— Можно, я за оптимизм буду отвечать в этом словосочетании?

М.Борисова:

— Нет... я могу даже... чтобы было понятно, о чём, вообще, в принципе, идёт речь, зачитать, как это звучит в определении: «Это — комплекс воззрений, базирующийся на понимании материального мира, как некоторой иллюзии, и, одновременно, на принятии решения о сопротивлении этой иллюзии, в силу того, что эта иллюзия, эта иллюзорная реальность, регрессировала и потеряла любые смыслы, стала абсолютно бессмысленной и бесплодной».

Вот... когда я прочитала это определение, я подумала, что это определение какой-то древней секты...

О.Геннадий:

— Очень похоже.

М.Борисова:

— Вот... но, насколько я понимаю — это философский термин, и, в преломлении к сегодняшнему дню, что такое за загадочное явление «эсхатологический оптимизм»?

Если я правильно поняла, это — что-то вроде того, что было в человеческой истории на границе XIV-XV веков, когда люди настолько были уверены, что не сегодня-завтра наступит конец света, что даже перестали писать Пасхалию...

О.Геннадий:

— Знаете... по поводу секты... похоже, что все секты, так или иначе, опирались в своих рассуждениях на какое-то заблуждение, на ту или иную ересь. А, вот, это... вроде бы, похоже на ересь... а, с другой стороны, не ересь. Потому, что ересь — это, такая, очень понятная штука. Вот, ты услышал: «Бам!» — и всё понятно, куда идти, в какую землянку закапываться, и какого пришествия ожидать.

Вы знаете, если посмотреть на наше Священное Писание — Апокалипсис ( Откровение Иоанна Богослова ) — это весьма оптимистичная книга. Это — весьма оптимистичный текст. И, особенно, если обратить внимание на последние строки: «Ей, гряди Господи!» — то есть, такой призыв ожидания Христа и понимание, предчувствие, что — вот-вот! И, мне кажется, это — самое важное, что есть, вообще, в христианстве — ожидание Господа, и... вот... предчувствие Его прихода! Потому, что мы уже живём в то самое новое время.

Ну, а что люди себе в качестве иллюзии обзывают — ну... это, вот, прям, отдельный разговор, на самом-то деле.

Да... в Средние века-то, как раз таки, было понимание, что — вот-вот! Всё! Вот, так цифры совпали, календарные даты... вот, сейчас Христос приходит! Мы чётко вычислили, всё знаем... вот, у нас Пасхалия сложилась... Христос, вот, должен по расписанию прийти!

Но... Евангелие открываем, и там написано: «О временах и сроках никто не знает, кроме Отца Небесного».

И, кстати, с этим гаданием на цифрах — очень много было проблем в истории человечества. Во всяком случае, как минимум, если мы говорим про Россию, про Русь-матушку, то один из страшнейших катаклизмов, который мы до сих пор не пережили — просто гигантский русский раскол. Он-то, как раз, и зарождался в этом эсхатологическом ожидании. Ну, там уже было не оптимистичное ожидание, а ожидание пришествия антихриста — всё, конец света... караул... цифры совпали — 1666... и всё прочее, прочее. Ну, и чем это закончилось — расхлебать мы не можем до сих пор, к сожалению.

К.Мацан:

— А, вот, давайте, мы попробуем эти понятия, применительно к христианскому мировоззрению — и пессимизм, и оптимизм, — как-то приблизить к психологии, к ощущением современного, сегодняшнего русскоговорящего человека.

Вот, вокруг жизнь — понятно, какая. Она никогда не была простой, сейчас — большая напряжённость везде, мы все это чувствуем на расстоянии вытянутой руки, и, на этом фоне, могут как-то выкристаллизовываться, как мне представляется... ну, скажем так... два способа понимания христианской веры. Вернее, два способа её применения к реальной жизни.

Первый назовём, условно, «пессимистический» — когда «всё плохо», и всё будет только хуже, и вера — это, такое, последнее прибежище, последний островок утешения. Ну, хоть что-то — надо же как-то себя поддерживать чем-то. Вот, вера в Бога.

И тогда, как бы, ты к вере, действительно, прибегаешь, как будто бы, во вторую очередь. Сначала ты относишься к миру через этот пессимизм, и потом — привлекаешь веру, как некое утешение.

Возможен, быть может, второй подход к вере — назовём его оптимистическим — когда — да, всё трудно, всегда было трудно, но Бог, всё равно, всегда сильнее, и это, всё равно, жизнь, которая Богом даётся, чтобы её жить. И ты, как бы, начинаешь — с веры в Бога, как с некоего абсолютного основания всего. А дальше — уже, вот, бывают искажения этого основания, бывают ошибки, бывают катастрофические ошибки. Но в основании — лежит некая благодарность, всё равно.

Отец Геннадий, вот, что Вы об этом думаете?

О.Геннадий:

— Мне близко то, о чём Вы говорите, но, с другой стороны, знаете... вот... опять же... размышляя над ситуацией... вот, так — посмотришь вокруг... уж, простите, про актуалочку... посмотришь на открытие Олимпийских игр, и понимаешь: ну, кошмар... ну, всё... это финиш... всё... конец... конец! Ну, это, действительно, конец!

К.Мацан:

— Увы и ах!

О.Геннадий:

— Увы и ах! А так, вот... выйдешь на улицу, посмотришь — вроде и ничего, живём, всё хорошо...

Мне кажется, жизнь тем и прекрасна, что она... такая... знаете... многослойна и многоцветна. И, мне кажется, как раз таки, христианство, позволяет увидеть эту многослойность, многоракурсовость... извините за это слово, может быть, неологизм такой... Вот, эти оттенки смыслов... даже, вот, просто солнечного света... ведь у нас же не всё время всё залито солнцем, или же — сплошная тьма, а у нас — игра светотени и граней цвета! И, вот, жизнь — она такая.

В каком-то смысле... Вот, человек, больной онкологией — плохо... метастазы... кошмар... чему тут радоваться? Мало приятного. А, с другой стороны, душа человеческая — бессмертна. С одной стороны, ощущение того, что человек влетает в бетон порога смерти, который, кажется — всё, обрыв... и всё...

Я, кстати, недавно видел в Интернете такой ролик. Двое сидят на качельках, таких, широких — дедушка и внучок... правнучок. Правнучок ещё толком говорить не может, а дедушка — уже, скажем так, с трудом разговаривает, и оба — веселятся. И подпись такая: «У одного всё впереди, а у другого — всё позади». И, вроде бы, правильно... но неправильно. Потому, что, у каждого из них уже есть будущее — потому, что случилось настоящее, потому, что жизнь началась, и, вот, вопрос, ведь, не в том, как ты принуждаешь своим умом раскрашивать этот мир, а в том, как ты способен откликаться на тот свет и цвет в этом мире... слово... объективно, необъективно существующие... но, так или иначе, имеющие место быть. Вот, как откликается твой сердце? Мне кажется, вот, в этом — глубина христианства.

И... с одной стороны, действительно, Бог есть основание. Потому, что всё, что уже началось в жизни человека, и сам человек, начавшийся, имеющий настоящее, имеет и будущее, а, значит, и полноту жизни. А, с другой стороны... вот... вопрос наполнения качеством этой жизни.

И, кстати... я думаю, что... это, мне кажется, не очень связано, вообще, с христианством. Потому, что люди, по своему темпераменту, могут быть весьма... такие... угрюмые, и понимать, что им «конец». Даже и верующие во Христа люди... вот, посмотрите «Остров»! Монах, который видел себя абсолютно греховным человеком, и, собственно говоря... понимая, что, может, его ждёт... как он тут думает! Но, ведь... ну, вот — он о многоцветной жизни человеческой...

Про оптимизм?

М.Борисова:

— Ну, с оптимизмом... Я совершенно не понимаю...

О.Геннадий:

— ... о чём Вы говорите! (Смеётся)

М.Борисова:

— Нет, о чём Вы говорите, я, всё-таки, понимаю... А, вот, что касается соединения оптимизма с эсхатологией — до меня, по-прежнему, не доходит. Связки не вижу.

К.Мацан:

— Давайте, слово «эсхатология» проясним для наших слушателей...

О.Геннадий:

— Ну, кстати...

М.Борисова:

— Тебе и карты в руки!

О.Геннадий:

— Давайте, договоримся о терминах!

К.Мацан:

— Давайте, договоримся о терминах. Что «эсхатология» — представление о конечных судьбах мира.

О.Геннадий:

— Так...

К.Мацан:

— О конце мира.

О.Геннадий:

— Так...

К.Мацан:

— В этом уже, самом по себе, есть представление о том, что у мира есть некий конец, и есть смысл, значит — всё было для чего-то. Вот — эсхатология.

То есть, «эсхатологический оптимизм», как я понимаю — сам термин, если его подробно не расшифровывать — некое представление о том, что, в итоге, всё, всё равно, будет хорошо.

О.Геннадий:

— Ха...

К.Мацан:

— Вот, в конце времён... в самом конце... всё равно, будет «Бог — всё во всём...»

О.Геннадий:

— Ну, вот, тогда объясните мне одну простую штуку: почему такой аларм на тему пришествия антихриста? И: «Не дай Бог, вот, сейчас случится Второе Пришествие! Нужно делать всё, чтобы не случился Армагеддон! Нужно делать всё для того, чтобы конец света не случился!» — вот, я слышу среди православных людей. Мы должны... там... каяться, поститься, молиться, слушать Радио ВЕРА и... там... ещё что-то... чтобы не наступил конец света.

К.Мацан:

— Знаете, я слышал однажды лекцию одного очень умудрённого опытом библеиста авторитетного, который делился своей историей. Что, вот, он слышал в проповеди одного священника, вот, как раз, те слова о том, что — вот, будет Второе Пришествие, и Армагеддон, и конец света, и как это ужасно...

Но что, значит, библеист спрашивает: «Ну, подождите... нам же, в общем-то... там... Апокалипсис заканчивается словами: ей, гряди, Господи! Мы должны чаять Второго Пришествия Христа!»

О.Геннадий:

— Да, да!

К.Мацан:

— На что собеседник-священник отвечает: «Нет! Но мы ещё не готовы! Нам нужно ещё время покаяться!»

«Сколько Вам ещё времени нужно? Неделя... хватит? Такого... мощного покаяния?»

«Нет... ну, там... сколько... это — непонятно, сколько!»

На что, вот, автор этой лекции говорит: «Давайте, скажем честно просто: нам Второе Пришествие не нужно! Мы Христа не ждём. Нам хорошо и так».

Вот, такая проекция есть на этот вопрос.

О.Геннадий:

— Она меня пугает очень.

К.Мацан:

— А, потом, мне кажется, это ещё вопрос слова «потребление». Потому, что слово «Армагеддон» — ну, понятно, оно ассоциируется со страшным фильмом, с концом света... тут же, по ассоциации, слово «Апокалипсис»... конец света, светопреставление — вот, такие, голливудские картинки...

Но слово «Апокалипсис» — «Откровение».

О.Геннадий:

— А ничего, что мы все умрём? Все, до единого.

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

У нас сегодня в гостях иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

Ну, вот, мы подошли к волнующей теме...

М.Борисова:

— Очень оптимистично отец Геннадий сказал, что мы все умрём.

Вот, с этого момента, пожалуйста, поподробнее...

К.Мацан:

— Знаете... мне можно?

О.Геннадий:

— Нет, подождите секундочку... там есть ещё другое... в момент Пришествия Христа, те, кто будут живы — те, как раз, преобразятся, и произойдёт момент воскресения при их жизни.

К.Мацан:

— Знаете... я, вот, не знаю... туда заглядывать не берусь... но... короткая история из жизни.

У нас как-то в программе на Радио ВЕРА, в «Светлом вечере», был отец Валерий Духанин — священник замечательный, который рассказывал, как он пережил онкологию. Он и до этого своего диагноза был у нас в программах, но, вот, уже поборов болезнь, Божьим чудом, слава Богу, живёт и здравствует, и дай Бог ему здоровья. И мы, с моей коллегой Кирой Лаврентьевой, по-журналистски, очень, так, как нам казалось, чутко, осторожно его расспрашивали: «Как Вы это пережили? А, вот, боролись? Вот, это ощущение того, что могут твои земные дни закончиться в какой-то обозримой перспективе?...» Отец Валерий, так, мудро нас слушал, слушал... потом, так, несколько усмехнулся и говорит: «Слушайте... вы мне такие вопросы задаёте, как будто вы сами собираетесь жить вечно!»

М.Борисова:

— Ну, в общем, так оно и есть!

О.Геннадий:

— Ну... мы, вообще-то, хотели бы пожить... вечно, в общем! Ну, не вечно... а, вот, кстати...

К.Мацан:

— Вы и на земле собираетесь жить вечно?

О.Геннадий:

— На земле — нет. Но... вот, кстати... вы знаете, что термин «жизнь вечная», по отношению к человеку, с точки зрения богословия, не очень применим. Потому, что это только относится к Самому Богу — Бог в вечности пребывает. А человек обладает бессмертием — тем самым даром начавшейся жизни...

К.Мацан:

— Интересно...

О.Геннадий:

— ... и никогда не кончающейся.

Кстати... ну, не знаю... может быть, это слушателям нашим будет интересно и полезно. Если наша жизнь бессмертна, если наша душа бессмертна, то — что там будет? Много всего интересного? А — что нас ждёт? Вот — это главный вопрос.

Я не могу, например, в свою голову вложить — что такое отсутствие времени и отсутствие пространства, вот, в той самой реальности нового мира? Я не знаю, что значит «свернётся небо в свиток», и как это произойдёт, как это описывает Апокалипсис?

Но, вот, опять же... я, тут, перечитывал некоторые... хотел сказать «марсианские хроники»... хроники Римской Империи, существовавшей... там... более тысячи лет. А рассыпавшейся — на протяжении трёхста лет. И, вот, люди, которые жили в этом процессе, в моменте этих трёхста лет — там, сколько поколений прошло? — они, думаю, вряд ли видели, что их... их... ну, не знаю, слово «отечество» вряд ли здесь употребимо... хотя, может быть... да... что их страна, их империя переживает тот самый Апокалипсис, или Армагеддон — разрушительный, в результате которого всё рассыпается.

У меня возник вопрос: слушайте, а, может быть, сейчас всё уже и происходит, в этот момент?

Потом, рассуждая дальше, я подумал: но, в сущности, у нас же тоже есть несколько измерений. Вот, я, как человек, обычный иеромонах Геннадий — я живу, у меня есть, там, отведённые Богом 70 лет — может быть, больше, может быть, меньше — сколько Господь отрежет. И в рамках, вот, этой моей истории — какой-то набор конечных событий. Всё равно, он закончится. И, всё равно, будет мой личный апокалипсис, мой личный армагеддон и переход в иную реальность. Но, и, точно так же, и у мира есть и другое, своё, более масштабное, может, измерение — люди, как рождались, так и будут рождаться...

И я подумал: так классно! Столько всяких великих, интересных дел и событий предстоит! Но я, пожалуй, не буду об этом думать. Потому, что границы моего мышления — это, порядка, 70-ти лет.

Вот, опять же... читая некие планы правительства — там... к 35-му... к 55-му году... мы сделаем то... пятое... десятое — я, в какой-то момент, подумал: «О, нет, ребята... это уже будете без меня... но так интересно! Ну, Оттуда и посмотрим, что вы тут будете делать...»

Поэтому... на эти, вот... с одной стороны — да, есть глобальная проблема судеб человечества... очень интересно... но факт в том, что твоё личное измерение — это, вот, та самая линза, которая фокусирует в твоей... там... не знаю... пятьдесят — семьдесят — двадцать — тридцать... сколько у тебя лет есть... весь этот фокус истории человечества. Прям, реально, линза, которая фокусирует всю человеческую историю, сжимая её... там... до двадцати — тридцати — пятидесяти — семидесяти лет — сколько у тебя есть.

Ну, что это? Оптимизм? Пессимизм? Не знаю.

Вот, когда мы говорим эти слова — «пессимизм», «оптимизм» — у меня такое ощущение, что это какая-то, такая, назойливая интонировка... это какое-то, вот, принудительное подкрашивание всего в монохром. Либо в синенький, либо в зелёненький... либо в жёлтенький, либо в красненький... Но, опять же, жизнь — она многоцветна, и, в этом фокусе линзы... даже заметно, как всё преломляется в этих цветах. Но, опять же... что мне думать про глобальные судьбы человечества?

М.Борисова:

— Но, видите, Вам интересно посмотреть, что будет. А есть совершенно другой взгляд на окружающую действительность, лермонтовский: «А жизнь — как посмотришь с холодным вниманьем вокруг — такая пустая и глупая шутка».

О.Геннадий:

— Грустно...

М.Борисова:

— И этот взгляд на жизнь — он, как раз, может быть, более распространён для людей, которые вообще задумываются «а зачем?»

О.Геннадий:

— Слушайте... наши многие подростки... нашим многим подросткам, молодым людям, совершенно неинтересно жить. Это — парадокс. Казалось бы, бурная молодость — и всё должно... вот, так, вот... сиять и фонтанировать жизнью. А, вот — неинтересно... а, вот — скушно жить, понимаете?

Я, вот, слушаю... и не только, вот, это стихотворение — у Лермонтова очень много таких, скучных, историй «за жизнь». И я, вот, задаю себе вопрос: в какой момент люди теряют вкус к жизни? Когда становится скушно жить?

К.Мацан:

— А что бы Вы сказали, вот, таким молодым людям, которым скушно жить?

О.Геннадий:

— С каждым нужно начинать разговаривать отдельно... и... я думаю, что, рано или поздно, приходится возвращаться к той самой точке, когда вкус и интерес к жизни потерялся, как таковой. И, у каждого, этот момент, всё равно, отчасти, запоминается. Вот, до этого было всё ярко, а потом...

Знаете, как... есть такая шутка, анекдот... мы тут до эфира рассказывали анекдоты друг другу, такие, добрые...

К.Мацан:

— ... у нас же — светлый вечер!

О.Геннадий:

— ... христианские. Одна из историй.

Спрашивают молодого человека: «Вы помните свои яркие события? Как давно это было?» Он говорит: «Ну, да... вот, лет семь-восемь назад, было то, то и то». «А почему — семь-восемь лет назад?» — «Ну, а потом я женился».

К.Мацан:

— Ну, да!

( Смеются )

О.Геннадий:

— Нам, монахам, можно на эту тему шутить!

К.Мацан:

— «Только женившись и родив детей, я понял, что такое настоящее счастье! Но было уже поздно...»

О.Геннадий:

— А вы знаете... Вот, ещё есть одно такое обстоятельство по поводу «скучно жить». Грех — абсолютно скучная штука. Как ни кажется она привлекательной... вау!... и эти все анекдоты, что в Раю будет скучно — зелёная травка... птенчики... и солнышко... и вся эта «скукотища». А, вот, в аду — компания хорошая!

Беда заключается в том, что там — не будет хорошей компании. Беда в том, что там не будет никакого интересного общения... вот, там — полная скукота.

К.Мацан:

— А грех — однообразен, потому, что.

О.Геннадий:

— Абсолютно монотонен и однообразен! Вот, я думаю, что большинство священников, которые когда-либо имели опыт исповеди, стоя у аналоя, могут подтвердить: абсолютнейшая скукотища, серость и безынтересность! Не в том смысле, что не бывает вариантов греха и извращения всякого рода этого греха, но это всё настолько уныло, скушно, серо и неинтересно.

А, вот, жизнь святая... жизнь святых людей — она, знаете... вот... прям, как луг в цветах! Разнообразный... цветы разные... аромат благоуханный — разный в оттенках своих... это так красиво! И так по-разному! Вот... каждая семья счастлива по-своему! Это счастье, такой, адекватной христианской жизни. Оно, вот... оно — раскрашено. Оно — раскрашенное, оно — нескушное.

Я думаю, что... вот, возвращаясь к Вашему вопросу, Марина... что происходит, когда человек прекращает чувствовать, что ему интересно жить? Я думаю, что тут грех как-то... как-то закрывает волной человека.

М.Борисова:

— Но очень много людей, которым жить неинтересно, всё равно, на вопрос: «Хотите ли Вы, чтобы Ваше скушное, бессмысленное существование здесь и сейчас прекратилось и началось какое-то другое?» — скажут: «Нет-нет-нет... лучше я, пускай, поскучаю, помучаюсь скукой, но лучше — здесь...»

О.Геннадий:

— Не знаю... не знаю...

Я как-то читал исследования медицинского центра «Раша» в Америке. Они обследовали большую когорту пожилых людей старше 80 лет, и они пришли к абсолютно однозначному заключению, что люди, у которых была какая-то осмысленная жизнь — понимание цели, смысла какого-то — как они его себе формулировали — цели и смысла жизни, они лучше себя даже обслуживали в быту, качество жизни их было в разы выше, чем тех, кто не чувствовал этой осмысленности. Парадоксально!

Это, абсолютно, медицинский факт... такое интересное исследование.

М.Борисова:

— Я не знаю, как насчёт осмысленности, но когда начинаются разговоры, применительно к нашей истории... новейшей истории, вот, которая совсем-совсем недавно закончилась, сразу вспоминается из фильма «Собачье сердце» музыкальный ряд. Там хором где-то всё время пели песню...

( Смеются )

... да... «Суровые годы уходят —

Борьбы за свободу страны.

За ними другие приходят —

Они будут тоже трудны...»

Это, вот — 70 лет под этот мотивчик... У меня было ощущение в 80-е годы, что народ просто устал уже напрягаться. Что уже абсолютно всё равно, что будет... уже — катись всё в тар-тарары, но просто уже нету сил опять петь эту песню! Ну... где-то была пройдена граница возможного.

И... всё, действительно, покатилось. И, вот, оно катится, катится... а куда катится — никто не понимает.

И, вот, это, вот, ощущение, что катится это ко всеобщему концу — я думаю, что оно — оттуда. Потому, что напрягаться сил уже нету, и смысла не вижу, а, вот... помирать ещё не готов.

О.Геннадий:

— Это особенно становится жёстким, когда люди видят крах идеалов. И тогда очень многие... вот, в начале 90-х годов — сколько генералов, каких-то партийных чиновников очень плохо закончили жизнь. Ну, всё рассыпалось! И это, кстати, печальная история, между прочим.

Но, знаете, я в чём убеждён? Что бы ни происходило вокруг, какой бы Армагеддон ни крутился... ураган... вихрь... или, наоборот — тишь, гладь и Божья благодать... всё равно, люди рождаются, влюбляются, борются за свою любовь, умирают... и этот жизненный процесс — он происходит вне зависимости от внешних обстоятельств.

И, вот, возникает вопрос: могу ли я повлиять на условного Ульянова-Ленина, захватившего Зимний Дворец или, скажем, Кремль в Москве? Нет, не могу. Но жизнь твоя — лично твоя — продолжается, и ты можешь дальше её каким-то образом устраивать. Это очень важный такой момент — мне кажется, стоит на него обратить внимание. У каждого человека есть возможность делянку своей жизни отстоять. И я уверен, конечно, что придёт и бульдозер, который эту деляночку подомнёт и Соловками, и Колымой — такое тоже может быть. Но, тем не менее, люди жили... люди — влюблялись, повторюсь... люди любили... шла война — любили... люди рождались... люди... всё равно, каким-то образом, жизнь — она неудушаема! Вот, что я хочу сказать.

И, наверное, самое главное, что внутри человека... можно такие условия в самом себе создать, что даже ни Гулаг, ни Соловки — в том смысле, Соловецкий лагерь особого назначения, жёсткое место — не задушит жизнь внутри тебя самого.

К.Мацан:

— Мы вернёмся к этому оптимистическому разговору после небольшой паузы.

У нас сегодня в гостях иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

Не переключайтесь!

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается.

У микрофона — Марина Борисова, и я — Константин Мацан.

С гостях у нас сегодня иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

Мы, в начале программы, нашу тему обозначили как «эсхатологический оптимизм», что бы это ни значило.

А я, вот, сейчас подумал... слово «оптимизм» — оно же, в общем-то, однокоренное со словом «оптимальный». И, вот, оптимизм — это не то, что «всё будет хорошо», и травка будет зелёной, и солнышко будет светить, и, всё-таки, не такая, какая-то, поверхностная наивность, которой противоположен пессимизм — как грусть, печаль и уныние.

Оптимизм — представление о том, что всё будет оптимально так, как задумал Бог. Вот, эсхатологический оптимизм — всё будет так, как НАДО...

О.Геннадий:

— Мне, прямо, очень нравится это...

К.Мацан:

— ... Тому, Кто — Творец бытия.

Что Вы об этом думаете?

О.Геннадий:

— Мне, прям, это очень нравится!

Дело в том, что... Константин, человеку не всегда нравится так, как Бог придумал!

К.Мацан:

— Да. Очень понятно.

О.Геннадий:

— «Господи! Мне хочется, вот, это! Кровь из носу! Что бы там ни было! Да, вроде как, надо сказать Тебе, что да будет воля Твоя... но, давай, всё-таки, по-моему!»

Если бы воля Бога действовала в этом мире на 100%, то, конечно, всё было бы идеально. Но проблема в том, что есть ещё и мои хотелки, которые с этой Божией волей совершенно не совпадают. И не потому, что это... вот... прям, радикально, про грех. Но потому, что это, вот... как-то немножко по-другому... вроде, как-то, и этого хочется, и этого хочется...

Бог в этом присутствует? Главный вопрос. Ну... не всегда. И, вроде как-то, наше жизненное... измерение... периметр этих хотелок — он, какой-то, такой... достаточно простой, и, может быть, мелковатый... но такой... приятный.

Опять же, повторюсь, это не про грех, это... про какую-то обычную житейскую суету.

Это, вроде, нормальность: построить дом, выдать замуж или женить своих детей, или самому партию какую-то... вот... смастерить... да... встретить любимого человека и пройти про жизни вместе... вроде, как, правильно всё... и, при этом — а насколько это оптимально с точки зрения Божией? Не знаю. Вот, в этом-то и вся эта драма и весь сюжет христианства — найти волю Божию.

К.Мацан:

— Ну, вот, Марина очень важную тему затронула в прошлой части программы, приведя стихотворение Лермонтова:

«А жизнь — как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —

Такая пустая и глупая шутка...»

«И скучно, и грустно, и некому руку подать...» — да? Этим начинается стихотворение. И мы это охарактеризовали, как одно из очень типичных мироощущений современного человека.

У меня к Вам вопрос, как к пастырю. У меня есть гипотеза, что такое мироощущение своим корнем имеет некую зацикленность на себе. Вот, когда постоянно думаешь, там... «мои планы»... «моя самореализация»... «моя жизнь»... «моё состояние»... «я... я... я...» — такое, большое «Я». Когда на него, вот, так смотришь — то, конечно, очень уныло... потому, что — всё не хватает... всего мало... мне недостаточно и мне плохо! Но, когда переводишь взгляд с себя на... просто, на что-то другое — ближний, Бог, что угодно... когда себя убираешь из центра Мироздания... как будто, эта перспектива меняется?

О.Геннадий:

— Да, я полностью с этим согласен, и неоднократно даже приходилось об этом говорить. Потому, что, вот, этот христианский тезис о том, что гордыня — мать всех пороков, и всей катастрофы человеческой жизни... так, она не столько в том, что человек себя бьёт пяткой в грудь и говорит, какой он распрекрасный и расписной весь, а это — про то, что «me, myself and I». Я, я, я, и на себе зациклен: «Я — такой... я — это... я — про то... а мне меня жалко...» Кстати, типично женская форма гордыни — это зацикленность на саможалении. Уж, простите...

М.Борисова:

— Да, ладно...

О.Геннадий:

— Ха... ну... да, я согласен.

А, знаете, почему... вот... обратный вектор — он приносит человеку радость? Потому, что... это про любовь... потому, что любовь всегда направлена вовне. Как только человек разворачивает свой фокус внимания вовне — это про отдавание. Это — про иного, про встречу с иным. Про переживание общения. И, в конечном итоге, вот, эта направленность вовне из тебя самого — это и есть про предчувствие и проживание любви.

Знаете... это, опять же, мне очень напоминает ситуацию с адом. Он, вроде бы, есть. Но Христос его разрушил. Он вывел оттуда людей с грехом, но кто-то хочет там оставаться.

Ведь, никто ж тебя не заставляет, милый ты мой друг, схлопнуться внутри самого себя и сидеть зацикленным в саможалении, или, наоборот, в само... неважно, в чём, там... в самовосхвалении. Вот, в этой внутренней тюрьме своей самости! Никто же тебе не мешает развернуть этот взгляд вовне, и выйти из этой тюрьмы.

Я понимаю, что, может быть, это рассуждение звучит немножко легковесно для людей, у которых есть какие-то, прям, в том числе, и психические, и физиологические проблемы, обусловливающие такой взгляд. И, поэтому, я прошу судить меня не так строго за это. Но, тем не менее, у обычного, здорового человека есть возможность разворота этого ракурса, и выхода из этой адовой тюрьмы.

Повторюсь... много раз об этом, кстати, в этой же студии мы говорили... что ад — это не место, где где-то, в каком-то пространстве космоса, черти жарят на сковородках с тефлоном грешников. Это — состояние твоё, это состояние твоего сердца, твоего ума, твоей души. Это переживание, в том числе, предельного одиночества. Предельного одиночества, в котором, естественно, никто не будет радовать. Потому, что в этом одиночестве нет никому места, кроме тебя, и, самое страшное, что и тебе самому там нет места. И человек, в этом... таком... аутоиммунном состоянии, себя же и сжирает. И, поэтому... всё это плохо. А, вот, переживание Рая может быть, вполне себе, как ни странно, в том числе, и волевым решением, что — нет, я с этим мириться не буду. Идём — вовне!

М.Борисова:

— Но есть то, что называется обстоятельствами непреодолимой силы. Вот, мы говорим, что мы хотим навязать всё время Господу волю свою...

О.Геннадий:

— Ну, как — навязать, Марина? Вот... было бы неплохо, если бы Он сделал, вот, так... ну, а, вообще, мы, как бы, пока ещё тут сами чего-нибудь пошебуршим.

М.Борисова:

— Но есть ситуации, когда Он перестаёт нас спрашивать.

О.Геннадий:

— Ну, конечно.

М.Борисова:

— Но... выход из этих ситуаций, как правило... нам настолько не нравится заранее, что мы стараемся либо об этом не думать, либо мы, об этом размышляя, впадаем, вот, в это самое... что мы никак не можем определить, что это такое...

О.Геннадий:

— Бывает.

М.Борисова:

— Потому, что... ну, возьмите такой, вот, классический исторический пример с Малым Ледниковым периодом.

Русская история, время Бориса Годунова. Прекрасный был правитель. Очень хорошо соображал, что идёт на пользу народу, а что идёт не на пользу народу. Старался, как мог. Что он мог сделать, если три года подряд лета не было, практически, вообще, в августе замерзали реки, и, после трёх лет такой замечательной сельской культуры, народ просто начал вымирать с голоду, а, вымирая с голоду, бросился в смуту. И это длилось — годами. И последствия этой смуты потом ещё лет сто...

О.Геннадий:

— А Вы думаете, это Бог? Это Бог... так устроил?

М.Борисова:

— Но... а Кто властен в том, что происходит в природе?

О.Геннадий:

— Но... и... человек тоже, как ни странно.

Вот, Вы знаете... опять же... одно из важнейших объяснений многих катаклизмов заключается в том, что сам мир, сама природа имеют чёткое предназначение быть местом бытия человека — это его смысл. Смысл этого мира — быть средой обитания человека. И — человек, как смысл для всего мира. Материального, природного, и так далее, и так далее...

А что происходит, если человек, как смысл, разрушается? Человек, как, вот, эта реальность божественная, разрушается? Ну, берём... посмотрим на эти города, которые сейчас поглотились под Мёртвым морем в Израиле. Смысл человека, как такового, там потерялся. Я имею в виду города Содом, Гоморру и... там... ещё парочка была. Человек превратился в нечто нечеловеческое, и, соответственно, и природа сама это всё извергает из себя и сама начинает разрушаться. И вся тварь стенает за человека, теряется смысл.

Поэтому, сказать, что Бог только засуху «запустил», или отсутствие солнечного света... нет, не только. Бог участвует в этом, кстати... но, хорошо... оk... вот, у нас история с Борисом Годуновым.

Да, чего, там, далеко ходить? У нас — недавнишняя наша история, когда нефтедоллары, кормившие Советский Союз, рухнули до цены... вот... за нефть в 20 долларов... там и ещё меньше было, по-моему... падали...

М.Борисова:

— Восемь...

О.Геннадий:

— ... и восемь, и двенадцать было... бюджет невозможно было наполнять.

Сделано это рукотворно было? Говорят, да. ЦРУшники, там... не ЦРУшники... вместе с аудитами обрушили нефть, и, соответственно, бюджет СССР, и СССР рухнул в момент — катастрофа для всех! Это ужас! Рукотворное бедствие? Да. Смута наступила? Да, ещё какая! Разгребали... даже и разгребаем до сих пор эту смуту тех времён, и ещё... знаете, вот... с какой-то дикой изжогой возвращаемся в то прошлое 90-х годов, и конца 80-х. Вот... не всё так просто.

Вот, знаете... лично мой принцип и правило: не валите всё на Бога. Мы сами молодцы — мы умеем. Мы — умеем.

Понятно, что случаются катаклизмы. Вот, опять же, один из катаклизмов, который описывается в те времена... какой-то вулкан бахнул, закрыло небо на несколько лет, фактически, пеплом, и наступил холод. Действительно, зима в Европе. Никакого урожая не осталось. Прям, совсем недавно это было, относительно... там... больше 150 лет не прошло.

Но... почему природа вредит человеку? Ну, что, Бог... там... знаете, как диджей на пульте кнопочки нажимает: «Дай-ка, я им сейчас... праздник устрою... до этого была красивая музыка, а сейчас мы дымовуху запустим! И стробоскоп сейчас включим...» — ну, нет... так не работает. На дискотеках так работает, в реальном мире — нет. Всё гораздо сложнее — не Бог это выстраивает... хотя, если мы открываем Священное Писание... помните, как... эта история с Ильёй и трёхлетним голодом? Но это — один момент... хотя, с другой стороны... всякий раз нам...

М.Борисова:

— Казни египетские...

О.Геннадий:

— Казни египетские... Каждый раз... знаете, что бы ни происходило, и какой бы Армагеддон ни происходил бы в жизни человеков, судеб, империй, всякий раз важно, что человек конкретный, конкретная личность извлекает для себя в качестве урока. И, дальше — что он делает в ответ на этот урок и в отношениях с Богом.

Для кого-то это способ покаяться, как жители столицы Ассирии, к которым пришёл Иона-пророк, а для кого-то — устроить бунт против Бога, как фараон и его приспешники. Для кого-то падающий пепел на поля — это удобрение, а для кого-то — ужас. Я говорю сейчас про концлагеря, которые жгли людей, и пепел выбрасывался на окрестные поля, и местные бюргеры — фермеры — смотрели на это... и, вот, что же они думали, вся эта интеллигенция? И это университетс... для меня это, кстати, тоже важный вопрос: эта немецкая университетская интеллигенция — она, что, не видела происходящую катастрофу, вот, этот весь апокалипсис творящийся, и... поддерживавшая тогда фюрера? Что произошло с головою человека в этот момент, а, главное, с сердцем? Вот, он — Армагеддон внутри самого человека! Вот, он — Апокалипсис внутри человека! Хотя, «Апокалипсис» — это ж «Откровение», о Боге. А тут — нет откровения о Боге. А, с другой стороны, может быть, это и есть такой Апокалипсис о человеке, Откровение о человеке — кто ты есть, человек, на самом деле? А, с другой стороны, кто ты есть человек, что... Бог помнит о тебе?

К.Мацан:

— Иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

М.Борисова:

— Но... каждый раз, когда мы произносим Символ веры, доходим до последнего... финального... как сказать... крика души...

О.Геннадий:

— Чаю...

М.Борисова:

— ... «Чаю воскресения мертвых»... вот, глядя в зеркало, себе самому в глаза, кто из нас скажет, что это искренне? Что это — искреннее твоё чаяние? Что ты не можешь... изнемогаешь... хочешь... жаждешь... чтобы пришёл Христос?

О.Геннадий:

— Марина, Вы настолько больную тему сейчас поднимаете... это, ведь, касается не только Символа веры, это касается очень многих слов, произносимых как таковых.

Для меня это тема, вообще, инфляции слова, как такового. То есть, понимание того, что произносимое слово может уже не значить ровным счётом ничего... вот, это пустозвонство какое-то остаётся.

Но... не только ведь «Чаю воскресения мертвых...»

«Воскресение Христово видевше, приидите, поклонимся святому Господу Иисусу...» — ну, когда ты видел? Вот... это, вот, знаете... просто бессмысленное проговаривание звуков... это одна из наших трагедий. Кстати. И, поэтому, может быть... я испытываю некоторую надежду, что люди, которые, в том числе, ваш эфир слушают, всё-таки, будут задумываться о каких-то смыслах.

Потому, что христианство — оно не про религиозно-обрядовую рамку, оно про смыслы. Смысл произносимого. Смысл того, что ты вкладываешь в ум, направленный к Богу.

«Чаю воскресения мертвых...» Но, вы знаете, может быть, это и повод подумать людям?

М.Борисова:

— Но есть тоже достаточно часто произносимое нами, когда мы прощаемся с усопшими нашими: «Надгробное рыдание творяще песнь: Аллилуия». Вот, если честно, это — так?

О.Геннадий:

— Ой... я сейчас вообще страшную вещь скажу... опять же, не ругайтесь, если что. Мне так не близка эта минорная тональность современной панихиды, хотя и она — могу сказать по личному опыту отпевания близких мне людей — возвращает мир внутрь сердца и ума.

Но христиане, очень долгое время, совершенно не в минорных тональностях переживали смерть своих собратьев — переход в Вечность. Именно, как раз таки, как момент Встречи с Любимым. И об этом прекрасная книжка отца Александра Шмемана — «Литургия смерти». Казалось бы, «Литургия» и «смерть»... общее дело смерти. «Литургия» переводится на русский язык, как «общее дело», если кто-то не знает.

Вот. И, повторюсь, мне не нравится тональность... даже, вот, Вы произнесли — я слышу минор этой мелодии. «Надгробное рыдание творящее песнь: Аллилуия...» — а «Аллилуия», вообще-то, радостный... такой себе... по идее... возглас.

Хотя... знаете... смотрите... тоже ещё один такой парадокс нашего Богослужения. Как отличается постное Богослужение — вот, заметный признак — от праздничного? Когда звучит не «Бог Господь, и явися нам...», а «Аллилуия, Аллилуия, Аллилуия! Глас...» — и, вот, это пение «Аллилуия», как раз таки, признак постного... такого... минорного Богослужения.

Что произошло? В какой момент? Можем мы сейчас на это ещё как-то повлиять? Не знаю... «Аллилуия» мне не кажется, абсолютно, минорной, постной историей... не понимаю, почему так произошло...

К.Мацан:

— А, вот, что делать современному человеку, — вопрос к Вам, как к пастырю — чтобы, вот, эти смыслы, которые есть в церковной жизни... ну... ударяли в сердце?

Вот, есть слова, мы их произносим, мы ходим на службы... и... ты ж не можешь сам себе сказать: «Так... чувствуй!» Или — можешь?

О.Геннадий:

— Это было бы очень странно. Нет, ты сказать-то можешь... знаете, как говорится... «халва, халва» можно же произносить... слаще станет? Не уверен.

Но уж, во всяком случае, можно побудить себя к некоему вниманию и сосредоточенности, а это, как раз таки, база. Но. Знаете, я в чём убеждён? Что, если в том же храме Богослужения совершаются «механически», или же люди, собравшиеся на молитву, просто произносят записанный текст... ну... результат будет вряд ли тот, к которому ты себя побуждаешь.

«Чувствуй, чувствуй...» — ну, вообще, кстати, наша аскетика очень аккуратно призывает относиться к чувствованию в молитве...

К.Мацан:

— Ну, да, да... «чувствуй» можно заменить на «осознавай»...

О.Геннадий:

— Да. Ну, мы понимаем сейчас, про что идёт речь.

Я думаю, что... знаете, как Игнатий Брянчанинов говорит... понятно... он там раскрывает тайну Троицы в сравнении с умом человека: вот, Отец — это как ум, у которого есть мысль — Слово... то есть, вот... Бог Логос, Слово... и у каждого слова и мысли есть свой Дух.

Так, я убеждён, что, вот, именно эта сила духа, присутствие Духа Божия — она, как раз таки, и способна человеку... вот... сейчас дать объяснить, сейчас дать понять и услышать это слово.

Именно, кстати, поэтому, мы очень активно, и, кстати, по благословению Патриарха, популяризируем тему Евангельских групп, где люди могут в тишине размышлять над Священным Писанием, и научиться откликаться, и понимать, как откликаются твои сердце и ум при соприкосновении со словом Божиим, со словом Евангельским, со словом Библейским.

И, в этом смысле, это определённый, с одной стороны, навык... но навык тоже возникает не на пустом месте, а через некое побуждение к деланию... и, поэтому, я думаю, что... да, с одной стороны... вот, возвращаясь к ответу к изначальному Вашему вопросу... да, можно себя побуждать. Но это — не вопрос твоих личных усилий. Это вопрос действия Духа Божия, который прикасается к твоим уму и сердцу.

Вопрос в следующем: способен ли это ты распознать и к этому прислушаться?

И ешё одну вещь в этом контексте скажу. К сожалению... для меня, к сожалению... потому, что... опять же... как многие священники... как, знаете, больной священник, страдающий нашей пастырской профдеформацией — мы привыкли говорить... говорить, говорить, говорить... вещать, вещать, вещать... радио — тоже про вещание, ведь, правда?...

К.Мацан:

— Мы тоже привыкли.

О.Геннадий:

— А проблема, вот, этого... этой всей ситуации... заключается в том, что: а когда Богу-то сказать? Дайте Богу сказать! Это невозможно, если нет тишины. Если ты не вслушиваешься в слова Божии.

Как это в Книге Царств сказано: «Слушаю Тебя, Господи, раб Твой!» — и замолчать.

Ну — нет... ну — не происходит этого... я про себя это говорю. Я страдаю от того, что у нас утерялось это... этот вкус даже Богослужения — к тишине и размышлению.

У меня... по-моему, как-то говорил однажды... вот, прочли мы Евангелие на Богослужении Литургии — ну, почему не остановиться и не вслушаться? Не просто в те слова, которые сейчас произнесены, а в то, как откликается твой ум и сердце? Вот, сейчас, в моменте. В некоторых храмах — там сразу, может быть, ещё и проповедь.

Но, ребята, дайте подумать! Дайте, вот, просто... оглядеться вокруг, в ответ на эти слова Божии!

Перед Причастием — то же самое. Этот бедный «концерт», который постоянно звучит... лишь бы, не дай Бог, тишины не прозвучало... молитвы перед Причастием... что угодно... бу-бу-бу... но лишь бы не тишина, лишь бы... а потому, что тишина — она оглушает. Кстати. Я заметил. У людей начинается просто фрустрация от тишины во время Богослужения. Это — к вопросу о навыке. Вот он — другой навык. И это, для меня лично — большая боль.

М.Борисова:

— Я... насчёт навыка не знаю... мне, пока Вы говорили, пришла в голову история, которая, для меня лично, раскрыла тайну термина «эсхатологический оптимизм».

К.Мацан:

— Ну, наконец-то! Мы внимаем...

( Смеются )

О.Геннадий:

— Мы внимаем! Вонмем!

М.Борисова:

— Да... Это было в давние-давние годы, в Советском Союзе, когда я начала ходить в церковь.

Ну... что такое неофитство, в этой студии говорилось много раз. Неофит — это очень странное такое существо... но... из всей этой неофитской моей истории, больше всего, конечно, мне запомнилось первое моё присутствие на Богослужении во время Крещения... Великое освящение воды...

Церквей в Москве — кот наплакал, но у нас — что куличи святить, что воду забирать — народ всегда с большой охотой ходит, и в храме Пимена Великого собралось немыслимое количество людей. А поскольку это ещё и советские годы, то никаких пластмассовых канистр ни у кого не было. Кто — с бутылкой, кто с чем... у меня был — бидон.

И я с этим бидоном стою в надежде, что, вот, сейчас начнут раздавать воду. Там ещё такая архитектура... немножечко своеобразная такая... более... пространство между большими колоннами. То есть, там и колонны большие, и промежутки между нами. Набилось народу очень много.

И, вот — тот самый, долгожданный, миг, когда — вот, сейчас! И толпа вся эта — она... толпа живёт своей жизнью, как отдельный организм... она вся подалась вперёд, к солее, где были резервуары с водой. И меня — вдавило в колонну, а внутрь меня — вдавило бидон.

О.Геннадий:

— Ужас какой! И смех, и грех просто...

М.Борисова:

— Да. Показательно в этой истории для меня следующее: единственная мысль, которая у меня была в тот момент в голове: «Слава Богу, что в церкви!»

( Смеются )

На мой взгляд, это лучшая иллюстрация эсхатологического оптимизма!

К.Мацан:

— Да... вспоминается Д`Артаньян из «Трёх мушкетёров», который говорит: «Утешает одно: если я буду убит, я буду убит мушкетёром!»

( Смеются )

М.Борисова:

— На самом деле, в этом что-то есть... Конечно, история больше похожа на анекдот, но... вот, это ощущение неофитское, когда ты всё, что касается вероучения воспринимаешь «на новенького», ярко, и... абсолютно... вот, как оно сказано, так и воспринимаешь. Как говорится, не мудрствуя лукаво — потому, что мудрствовать там ещё пока не из чего.

О.Геннадий:

— Ну, да...

М.Борисова:

— И... вот... может быть, этого, как раз, и не хватает нам потом в жизни? Можно, по крайней мере, хоть вспомнить, как это было!

О.Геннадий:

— Потому, что теряется вкус влюблённости! Знаете... из того, что я слышал... многие пары, в какой-то момент, увязая в бытовуху, забывают о тех самых чудесных мгновениях своих первых встреч, и влюблённости, этих подарков, цветочков... этих конфеток... этого нового аромата в соприкосновении с человеком, которого, вот, ты встретил... И я думаю, что стоит к этому возвращаться, в том числе, и в христианстве, и в личном христианстве — вот, эта влюблённость в Бога... в Господа... эта влюблённость в Евангелие, которая, в какой-то момент, даёт такой невероятный, яркий, красивый импульс... вот, к ней, этой влюблённости, стоит возвращаться. Вспоминайте свою первую любовь!

К.Мацан:

— Ну, что ж — спасибо огромное!

Иеромонах Геннадий Войтишко — руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации — был сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

В студии у микрофона была Марина Борисова, и я, Константин Мацан.

Спасибо!

До свидания!

М.Борисова:

— До свидания!

О.Геннадий:

— Всего доброго!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Светлая музыка». Яна Иванилова
• «Русский подводный флот». Александр Музафаров
• «Музыка и вера». Андрей Пашута

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов