Поделиться
Нашим собеседником был настоятель храма Бориса и Глеба в городе Мосальске Калужской области, руководитель Молодежного отдела Песоченской епархии священник Владислав Береговой.
Мы говорили о дерзновении: что это такое, чем отличается от дерзости, когда оно полезно, а когда может быть во вред, а также является ли оно даром свыше, или его можно воспитать. Отец Владислав ответил, какую молитву можно назвать дерзновенной, можно ли сказать что по-настоящему дерзновенны были только святые, а также какие примеры дерзновения нам известны из Священного Писания, и как можно проявить эту добродетель современному христианину.
Ведущий: Александр Ананьев
А.Ананьев:
— Добрый вечер, дорогие друзья!
Со всем возможным своим дерзновением приступаю я вновь к программе «Вопросы неофита» на светлом радио.
Меня зовут Александр Ананьев, и, вот, фраза, которую я сейчас сказал — «со всем возможным дерзновением» — мне не понятна.
Вот, какая штука.
Я пытался проанализировать... если быть совсем честным... такая сейчас публичная исповедь будет в начале программы «Вопросы неофита»... проявлял ли я, хотя бы раз в жизни, дерзновение. И, вот, если быть совсем откровенным — вот, совсем откровенным — все те случаи, которые пришли мне на ум, скорее, можно было бы описать, как... как... решительное легкомыслие, афера, авантюра, недалёкость, неразумность... и когда я, вопреки всему и несмотря ни на что, шёл вперёд и старался лишний раз не озираться.
Или же — это и есть дерзновение? Дерзновение, о котором мы, вот, совсем недавно читали Священное Писание на Богослужении.
Тем не менее, в призыве Спасителя: «Дерзай... дерзай, дщерь... дерзай, Павел...» — сокрыта, наверное, сама суть веры.
Но, как написал, на днях, чудесный священник, протоиерей Алексий Уминский: «Дерзновение — это вещь, которая совершенно неизвестна современному христианину. Да и, вообще, в течение многих, многих веков — непонятно, что такое дерзновение.
Вот, есть закон — это мы понимаем. Вот, есть правила — это мы понимаем. Есть традиции — и это мы понимаем. И вдруг эти законы, правила и традиции — стоят, как стена, между тобой и Богом».
И, вот, обо всём этом сегодня мне хочется поговорить, попробовать найти ответы на свои вопросы со своим замечательным собеседником — настоятелем храма Бориса и Глеба в городе Мосальск, Калужской области, священником Владиславом Береговым.
Добрый вечер, отец Владислав! Здравствуйте!
О.Владислав:
— Здравствуйте, Александр! Здравствуйте, дорогие слушатели!
А.Ананьев:
— Как дела в Мосальске? Как дела в чудесном храме Бориса и Глеба?
Я слежу за судьбой вот этого храма небольшого, в Мосальске, который Вы восстанавливаете, с Божьей помощью, и радуюсь каждому вашему новому приобретению.
Как у вас там дела? Восстанавливается понемногу храм?
О.Владислав:
— Спасибо! Да, да... вчера, наконец-то, с последними долгами рассчитался. У нас уже Престол есть, Жертвенник, и мы уже можем Литургию начинать, хоть завтра, служить. Сейчас собрали некоторые средства на церковную утварь.
А так — по субботам панихидки пока служим. Наши бабушки приходят: ковры расстелили, тёплый пол — включили, все рады, все довольны — молятся, своих поминают усопших родственничков, и сами стараются жить праведно.
А.Ананьев:
— Ну, и... вот... представьте себе — маленький-маленький город в Калужской области, старое кладбище в Мосальске, и абсолютно разрушенный храм на территории этого кладбища. В том, что вы, расправив плечи, вступили в... ну... фактически, в руины этого храма, и взялись его восстанавливать, на мой взгляд, было то, что... у меня сейчас нет доказательств, но есть ощущение... было то, что называется — дерзновением. Или же это — не дерзновение?
Давайте, попробуем разобраться.
О.Владислав:
— Знаете, да, это слово настолько глубокое и многогранное — наверное, как и любовь. Греческое слово «любовь» переводится тремя десятками всевозможных других оттенков, и «дерзновение», пожалуй, так же переводится.
Я помню молитвы в этом храме, когда вместо пола были груды мусора, не было ни окон, ни дверей, разбитые кирпичи — и туда тянуло. Каждая молитва казалась подвигом. Ты идёшь подвизаться духовно в месте, где холодно, где грязно, но, тем не менее, Ангел которого сослужит тебе. А когда сейчас уже плиточка лежит, и некоторый комфорт, и двери стоят — идёшь уже служить, как в обыкновенный храм, практически. И думаешь: «Неужели когда-то здесь было всё так сложно и тяжело? А сейчас бы — полегче... — думаешь, — А, может быть, и не служить уже зимой? Ну... в принципе... чё, там... людей морозить...» И бабушки говорят: «Вы что, батюшка? Как минус 30 было, так служили! А как плюс 10, и пол ровненький — так уже „давайте не служить“?» — пристыжают.
Так, что — да, дерзновение предполагает некоторый ответ на Божий призыв.
А.Ананьев:
— Ответ на Божий призыв...
О.Владислав:
— ... а он всегда предполагает и некоторые жизненные трудности.
Пророки Ветхого Завета чаще избегали этого служения, и Господь их «догонял», и говорил: «Нет, нет... вот — держи и неси слово Моё», — к иудеям, к ниневитянам, к другим народам... к Северному царству, Израильскому. Они понимали, что будет тяжело. Но — несли. И вот в этом послушании и раскрывалось их дерзновение. В этом голосе, в этом открытии рта для того, чтобы огнекрылый Херувим вложил в них угль горящий, чтоб ты мог жечь сердца людей.
А.Ананьев:
— У меня сразу — очень много вопросов.
Вот, давайте, начнём с конца. Действительно ли, дерзновение предполагает наш открытый рот? Вы сейчас сказали очень правильную вещь: дерзновение — это готовность последовать призыву Бога. То есть, Вы услышали, что Вам следует пойти туда и сделать — это. Вы видите, что будет чрезвычайно трудно. Вы видите, что... ну... вот... в Вашем случае — пола нет, стены исписаны скабрезными надписями, мусор, крыши — нет, а в остатке купола зияет дыра, пробитая снарядом фашистского самолёта — вплоть до этого, я помню, Вы показывали мне это вот — истерзанный купол старого храма. Но, ведь, это не предполагает того, чтобы Вы открывали рот? То есть, это предполагается — молча следовать...
О.Владислав:
— Предполагает...
А.Ананьев:
— Так...
О.Владислав:
— ... предполагает. Это уже была б какая-нибудь другая религия — или одно из течений протестантизма, или ислам, в чистом виде.
Ведь, Господь предлагает тебе некоторую миссию, но не обязывает тебя идти по этому пути. Он всегда — предлагает. Есть такое слово по-гречески «синергия», которое описывает образ взаимоотношений человека и Бога. Бог действует благодатью, ты действуешь решимостью. И если решимость ещё и дерзновенна, то, конечно, КПД твоего духовного подвига будет несопоставимо выше.
Ведь, может быть решимость и как у пророка Ионы — якобы не против, но... но... но... но... огородами, огородами — и куда-нибудь, в противоположное от Сирийского царства направление. Но Господь тебя и там найдёт, и будет всевозможными уроками жизни возвращать тебя к тому, к чему ты призван.
Поэтому, лучше сразу, добровольно, дерзновенно осуществить Промысел Божий о тебе, чем, пытаясь от него уйти, всё равно, осуществить, но, при этом, набив огромное количество шишек на лбу своём горемычном.
А.Ананьев:
— Почему мы, современные христиане, забыли, что такое дерзновение, отец Владислав?
О.Владислав:
— Ну, наверное... не хорошо, наверное, на таком... всесоюзном радио ругать коллег. Как же так сказать тактично... Ну... потому, что духовенство, большей частью, говорит о том, что христианство, православие — это религия, в которой необходимо забиться в какой-нибудь дальний угол, молиться себе тихонечко ( конечно, в основном, покаянными молитвами ), считать себя хуже всех, не высовываться, и всю жизнь посыпать главу свою пеплом, особенно во дни Великого поста, за всё то плохое, что ты совершил, хочешь совершить или совершишь когда-нибудь в будущем. Какое уж тут дерзновение? Тут, хоть бы... как бы... снискать Божие милосердие, по отношению к себе... вот... и — всё. Шаг вправо, шаг влево — расстрел...
Чего только ни спрашивают бедные затюканные православные прихожане, боясь подступать к Причастию! Кто-то, вкушая рыбу в среду, пятницу, или даже в субботу перед Причащением, а кто-то — притрагиваясь к рыбе, покормив кота: «Батюшка, могу я причащаться? Я тут кота кормил рыбой, и не знаю, могу ли я теперь... потрогав её... прикоснувшись к ней, причащаться?»
То есть, народ даже у нас — запуган всевозможными правилами, неисполнение которых приведёт тебя... ну... как правило... к болезни. Люди не так боятся какой-то негативной загробной участи, как наказания Божьего здесь и сейчас за то, что нарушил какое-то предписание... там... исцелил слепого в субботу. Вот.
Вот это — Ветхий Завет живёт в головах духовенства, живёт в головах православных христиан, и уж какое тут дерзновение может быть?
Говоришь людям... помните слова из Апокалипсиса... там... «Горе тебе — ты не холоден, ни горяч... о, лучше бы ты был холоден и горяч, чем вот такой вот теплохладный, какой сейчас есть!» А мы вынуждены теплохладными быть — потому, что страшно, потому, что боимся.
А дерзновение — штука хорошая. Даже если тебя занесло не в ту сторону в этом дерзновении, всегда Господь принимает его, и корректирует направление этого дерзновения.
И для нас служит невероятно утешительным примером жизнь апостола Павла, который, в своём дерзновении послужить Богу, уничтожил какое-то невероятное количество христиан, но, впоследствии, стал первоверховным апостолом, авторству которого принадлежит 14 книг из 27 Нового Завета, а это, извините, больше половины!
А.Ананьев:
— Но это же — не повод отрицать, или не следовать правилам и существующим законам. Я даже не буду сейчас озвучивать те радикальные истории, связанные с людьми, которые имели дерзновение ослушаться вышестоящее священноначалие, ослушаться и не последовать законам, правилам, поступить так, как им видится воля Бога, и, тем самым, подвергнуть себя опале, осуждению, и, по сути, стать — преступниками.
Где кончается дерзновение, достойное христианина, и начинается преступление, в таком случае?
О.Владислав:
— Если человек живёт в Духе Святом, и это видно окружающим, это видно людям, и так оно и есть, на самом деле... человек, переживший, допустим, тяжёлые гонения... три десятка лет, допустим, жил в заточении каком-нибудь — в древнюю эпоху, в советское время — такой человек, мне кажется, может иметь право голоса, и возвысить его на любом Вселенском или Поместном Соборе.
А.Ананьев:
— У меня — сразу вопрос... простите, я Вас перебью... а Вы лично знаете таких людей, видели ли, и касались ли пол их ризы?
О.Владислав:
— Только по тем книгам, которые написаны ими, и о них. И разве можно сказать, что это знакомство не личное, раз ты, по сути, из уст в уста, слышал передаваемое ими учение и свои собственные переживания?
Допустим, взять того же отца Иоанна Крестьянкина, или святителя Луки Войно-Ясенецкого автобиографические труды. Да, вот... если человек жил так, то его веское мнение, идущее, допустим, вразрез с собственным священноначалием, может иметь вес.
А если ты служишь себе — в тёплое время, не в эпоху гонений, в каком-нибудь хорошем, тёплом приходе — и что-то тебе не понравилось в том, что говорит тебе, или благословляет тебе твой правящий архиерей. И ты начинаешь говорить: «Да, нет... да, что это такое... что за крепостное право? Ужас, ужас!» — и начинаешь это транслировать через Интернет, и находишь даже сочувствущих каких-нибудь. То... брат, а ты помнишь ту клятву, которую подписывал при рукоположении? Что «я клянусь, обещаю быть во всём послушным правящему архиерею»?
Да, этот текст — он разнится в разных епархиях, в разных митрополиях, в разных Поместных Церквях, но, по сути, он, в принципе, одинаков. Священник не является хозяином самому себе. Ты — отблеск правящего архиерея, ты — проводник его мыслей, его желаний и его действий, по отношению к тому приходу, на который ты поставлен пастырем, о чём тебе и напоминает разворачиваемый на каждой Литургии антиминс, с подписью того же правящего архиерея — он тут хозяин.
Но если тебе кажется, что что-то здесь не так — вот, какой-то он слишком экуменистичный, или, наоборот, излишне жёсткий: «А я, вот, считаю, что должно быть не так... и что — что я один? Вот, Марк Эфесский — тоже был один!» И — собирается приход, говорят: «Действительно, Церковь не всегда — за большинством, Церковь — за меньшинством!» — и ты видишь конкретные раскольнические действия. То есть, какую-то злобу даже в глазах... в конце концов... какие-то яростные речи непонятные, которые ну никак не связуются с понятием о человеке-праведнике, о человеке, живущем в Духе Святом. Ну, а он... за ним тоже идёт паства, за ним идут люди, и говорят: «Вот, он — гоним, гоним!»
Сейчас очень популярной эта тема стала — возложить на себя венец мученичества, венец гонимого Церковью человека, и, тем самым, приобрести некоторую популярность, среди, к сожалению, обманутого тобою же народа, заблуждающейся паствы.
А.Ананьев:
— Да, получается, что это уже не гонение, а гордыня.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
— «Вопросы неофита» на светлом радио.
Я — Александр Ананьев, со всем дерзновением, продолжаю задавать вопросы настоятелю храма Бориса и Глеба в городе Мосальск, Калужской области, священнику Владиславу Береговому.
И, будучи человеком эгоистичного склада, отец Владислав, мне, всё-таки, хочется поговорить не столько о дерзновении священнослужителей — вот, Вашем дерзновении, сколько — о моём. Мне важно узнать что-нибудь о своём дерзновении.
Мне — 43 года, я крестился чуть меньше трёх лет назад, и... я не знаю, что такое дерзновение. Но мне настолько кажется важным само это определение, раскрывающее суть веры, что мне хочется сначала понять, что это такое, а потом попробовать — при случае, или, может быть, постоянно ( с этим нам тоже надо будет разобраться ) — иметь дерзновение во всём, что бы я ни делал. Вообще, это — возможно? Дерзновение — его имеют в себе, воспитывают в себе, или же, это — дар свыше?
О.Владислав:
— И то, и другое.
Передо мной стоит огромный камень дерзновения, который — неподъёмный ни тебе, ни даже какому-нибудь огромному погрузчику, с мощнейшим домкратом. Но Господь говорит тебе: «Давай, тащи!»
Ты умом понимаешь, что людям это невозможно, но, с другой стороны, верой ты понимаешь, что если Господь тебе сказал — то это возможно. И ты начинаешь действовать.
Есть похожий образ в фильме «Пролетая над гнездом кукушки», когда там главный герой пытается поднять неподъёмную мойку, и говорит: «Ну, я, во всяком случае, попробовал...» Вот, такой, некоторый образ, сокрытый в этом фильме, наверное, как-то был вдохновлён Священным Писанием, его, если хотите, догматическим богословием.
Так, вот, Господь поставил тебя перед этой неподъёмной глыбой, говорит: «Бери!» — ты берёшь, а Он твою руку берёт в Свою, и помогает тебе осуществить Его же собственную Заповедь.
Дерзновение — это, в первую очередь, твоя собственная решимость — исполнить Заповедь Божию, исполнить Закон Христов. В том числе, если хотите, и обращаясь с просьбой к Нему. Ведь, мы говорим о дерзновенной молитве, которая может многое.
Мы ж с вами — как молимся? Подходит человек после исповеди: «Батюшка, благословите причаститься!» — «А ты подготовился?» — «Да, я молитвы прочитал», — «Ну, и отлично». «Прочитал», да? Акцент на этом слове. То есть, главное — прочитать... там... какие-то три канона, последование ко Причащению, ещё что-нибудь, и — всё. Ты, как бы, готов. Ты, вроде бы как, достоин. В кавычках.
Но... можешь прочитать огромное количество молитв, но, при этом, не помолиться и трёх минут. Вы-чи-тать.
Поэтому, молитва должна быть всегда с дерзновением. Она не должна быть сухой. И, в этом плане, некоторое многословие в молитве может... вот это дерзновение... притупить, приглушить. И тогда — надо советоваться с опытным духовником, со своим, в конце концов, духовником, пусть и неопытным, что... что... он тебе подскажет — как быть, как молиться и не потерять этого дерзновения в молитве. Как просить, как славословить, и, притом, так, чтобы это дерзновение не превратить в дерзость. Эти слова очень похожи, и граница между этими двумя понятиями довольно тонкая.
А.Ананьев:
— Вот, я, как раз, хотел спросить Вас, в чём же разница между столь созвучными словами «дерзновение» и «дерзость»? Но этот вопрос — настолько глобальный, что я не знал даже, с какого боку к нему подойти. И тут — Вы, любезный отец Владислав, взяли и сами подвели меня к этому.
Дерзость и дерзновение. Позволю себе, раз уж у нас тут диалог, дать своё определение того, чем дерзость отличается от дерзновения.
Проще говоря, дерзость — это то, на что способен восемнадцатилетний подросток. Дерзновение — это то, на что способен пятилетний малыш. Пятилетний малыш не способен на дерзость, но он не имеет страха, сомнений, правил этикета он не знает никаких, и он может встать, подойти, взять за руку, поднять глаза и иметь дерзновение сказать: «А я хочу... нарисуй мен барашка!» В то время, как восемнадцатилетний подросток не способен на дерзновение — он уже обладает всем тем комплексом знаний, законов, правил и ограничений, которые может ему помочь преодолеть только, пожалуй, что — дерзость.
О.Владислав:
— Хорошее сравнение.
А.Ананьев:
— В чём я заблуждаюсь, отец Владислав?
О.Владислав:
— Фраза Спасителя «Будьте как дети» — она актуальна всегда, и две тысячи лет назад, и сейчас. И, вот, в этом некотором детском дерзновении, в детской простоте заключается невероятная красота Православия и взаимоотношения с Богом.
Другое дело, что ребёнок может совершенно дерзновенно просить о том, чтобы Господь дал ему вот такие же зубы, как у бабушки, которые она перед сном кладёт в стаканчик с водичкой, и спит без них. То есть, бывает дерзновение неразумное. Или, как мать Рылеева, которая усердно молилась о том, чтобы сын её, находящийся при смерти, выздоровел, и, даже после того, как ей было, в таком... некотором... экстатическом видении показано, что сын закончит жизнь свою виселицей, и лучше ему сейчас умереть, в безгрешном младенчестве, чем потом. Хотя, мы знаем, дальше он раскаялся — был у него такой период перед казнью, но... но — зачем?
Собственно, и восемнадцатилетний юноша, допустим, ведущий себя дерзко, и даже по отношению к внешней религиозности, к священноначалию, или даже, может быть, по отношению к Богу, не является кем-то безнадёжным. Ведь эту энергию можно переправить... переплавить... в драгоценный алмаз, переправить, перенаправить в другое русло. Тут уже некоторое надо время и некоторое терпение и помощь близких и родных, и наставников.
А.Ананьев:
— То есть, другими словами, Вы считаете, что, теоретически, взрослый человек способен на дерзновение, но — при соблюдении каких-то... вероятно... условий... Я просто пытаюсь понять. Вот, в чём разница между восемнадцатилетним подростком, о котором мы рассказали, и ребёнком.
Ребёнок не включает голову — ну, просто потому, что не может. Ну, нет у него пока той головы, которая есть у взрослого человека...
О.Владислав:
— Но он сердце включает! Они включают сердце — они пишут записочки в храм... там... о здравии папы, мамы, бабушки и котика Васи. Это совершенно хорошая такая, дерзновенная молитва — чистая, детская, Господь её принимает. А вот дерзость подростковая — это совсем не то, что дерзновение ребёнка, и даже дерзновение того же подростка, когда он спасает своего младшего брата, или даже родителя из пожара. Если уж брать нерелигиозный контекст.
А.Ананьев:
— Насколько дерзновение — я спрошу прямо — требует отключения головы, и требует ли вообще?
Вот, я, готовясь к нашей беседе, попытался найти официальное определение в словаре — что такое дерзновение?
О.Владислав:
— Академическое...
А.Ананьев:
— И нашёл, что дерзновение — это христианская добродетель, заключающаяся, по слову святителя Иоанна Златоуста, в решимости отважиться на опасности и смерть, ради угождения Богу.
О.Владислав:
— Да. Да-да-да, об этом мы и говорим.
А.Ананьев:
— Но, разве...
О.Владислав:
— Вы помните, преподобный Серафим говорил, что сейчас этого не хватает катастрофически!
— Почему нет святых? — у него спрашивали.
— А потому, что нет решимости, — вот, именно дерзновения.
Вы помните, Вы говорили в начале о том, что дерзновение — это признак святого человека? Святости нет без дерзновения — без вот этой решимости, без вот этой синергии, без готовности ответить на Божий призыв, когда он рушит весь твой комфортный мирок навсегда. Вот... это самое сложное.
А.Ананьев:
— Что подводит меня к следующему вопросу: так, может быть, нам, простым смертным, которые лишь видят далёкий отсвет святости тех, кто достиг её, и не пытаться быть дерзновенными, ибо это удел только по-настоящему святых? Которых мы лично даже, наверное, и не знаем, но знаем по Священному Писанию, знаем по жизнеописаниям святых. Мы можем восхищаться, стремиться быть хотя бы в чём-то похожими на них, но не пытаться осознанно, сознательно проявлять дерзновение. Может быть, это — то, на что способны только святые?
О.Владислав:
— Да, к сожалению, Вы сейчас озвучили мнение большинства православных христиан, которые боятся... вообще... чего бы то ни было. Как бы чего не вышло. Боятся перемен, боятся чего-то нового, боятся сами выйти за границы поставленных им рамок. И говорящих, что: «Ну... какие мы святые? Вот... там... да, святые первых веков...»
А.Ананьев:
— Да дело даже не в том, что мы боимся, отец Владислав, дорогой! Дело в том, что святость — она... как бы это сформулировать-то по-неофитски — прямо, честно и понятно? Святость — она страхует человека от того, чтобы его дерзновение не превратилось в неразумную глупость.
Если я, в том состоянии, в котором я нахожусь сейчас, в котором я сейчас, в своей домашней студии, беседую с Вами... вот, если я попытаюсь проявить дерзновение, Вы, дорогой отец Владислав, будете иметь все основания, положив мне руку на плечо, сказать: «Александр... ну... ну, что ж Вы — какой глупый-то, а? Ну, что Вы делаете? Ну, правда... ну, надо... ну... Вы же взрослый человек...»
О.Владислав:
— Ха-ха-ха! Я, скорее, обижусь, знаете... потому, что дерзновение — оно всегда обидное. Когда дерзновенный, дерзновеннейший, величайший святой нашего века святитель Иоанн Максимович, Сан-Францисский и Шанхайский, уже лежал телом своим в гробу, и о святости его уже было известно всему миру, в том же храме — в другом приделе — батюшки, претерпевающие от его дерзновения множество неудобств, служили благодарственный молебен.
Святость всегда — очень неудобна. Особенно тем, кто рядом с тобой находится. Она — непонятна, она, во-первых, выглядит, как сумасшествие. А, во-вторых, оно... если таковым не выглядит, и душа говорит: «Вот, так надо жить, а ты живёшь — по-другому!» — то появляется точно такое же желание, по отношению к этому человеку, как у фарисеев и саддукеев, по отношению ко Христу. Если Христос говорит тебе: «Изменись», — а ты меняться не собираешься, то проще всего — закрыть уста Тому, Кто призывает тебя к изменению образа жизни.
Посмотрите жития многих святых, изгоняемых из монастырей, которые создавались вокруг келий этих же святых — на преподобного Сергия Радонежского, в конце концов, древних святых IV века. Их изгоняли — их же собственная братия! «Ты что-то замучил нас благочестием!» — кстати, точно так говорили и про Иоанна Златоуста константинопольские священнослужители, и про других епископов: «Замучил благочестием!» Святость очень неудобна в быту. Крайне неудобна.
Поэтому, вот это дерзновение — оно может кому-то казаться сумасшествием, может казаться самодурством, проявлением гордости, тщеславия. И даже вот эта жизнь в Духе Святом и в дерзновенности к Нему — может другим быть очень неприятна.
А Иоанн Кронштадтский — вспомните, сколько на него жалоб писали, вплоть — от собственной супруги. И вызывали его в Священный Синод — обер-прокурор Победоносцев, кажется, тогда уже был — и он говорит: «Сможешь потянуть ту планку, которую перед собой поставил? Сможешь не сломаться? Многие пытались жить так, и многие сломались. А — ты?»
А.Ананьев:
— Спасибо Вам огромное, что Вы вспомнили эту сторону дерзновения, отец Владислав.
Сейчас мы прервёмся, буквально, на секунду — у нас полезная информация на светлом радио. А, вернувшись в студию, мы вспомним ещё один пример — уже из современности. Мне просто очень ценны примеры из современности, чтобы было понятно — а как я могу проявить своё дерзновение... и продолжим наш разговор.
Не переключайтесь, мы скоро вернёмся!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
— И мы возвращаемся к разговору с настоятелем храма Бориса и Глеба в городе Мосальск, Калужской области, священником Владиславом Береговым.
Добрый вечер, отец Владислав!
О.Владислав:
— Добрый вечер, Александр!
А.Ананьев:
— Мы продолжаем разговор о том, что же такое — дерзновение? Как мы — жители больших и малых Российских городов в XXI веке можем быть дерзновенны, а, если не можем, то почему, по каким причинам?
И... вот... наверное, я зря, вот с таким обобщением, ринулся обвинять всех в отсутствии дерзновения — что, мол, мы, в XXI веке, забыли, что это такое — не все забыли!
Не все забыли. Вот, отец Владислав сказал несколько минут назад, и я вспомнил о замечательном докторе Лизе — Елизавете Петровне Глинке, фильм о которой мы с моей женой недавно посмотрели. Я написал об этом у себя в социальных сетях, и, вот, отец Владислав даже прокомментировал, что моё наблюдение, действительно, оказалось справедливым: в своём стремлении помогать обездоленным, нищим на Курском вокзале, больным, несчастным Елизавета Петровна — и, собственно, об этом фильм — делала абсолютно невыносимою жизнь своей семьи, своих друзей, своих знакомых — как в высших эшелонах власти, так и тех, кто, за рулём, отвозил её из точки А в точку В. Люди, вокруг неё, теряли работу, деньги, время, а она продолжала идти вперёд, со всем своим дерзновением. И у меня нет ни малейших сомнений, отец Владислав, что это, как раз, и есть — то, о чём мы с Вами говорим. Вот, у неё было дерзновение!
О.Владислав:
— Да, да, да... это святость, если хотите! При огромном количестве личных пороков, человек живёт ради другого человека — вот, как Христос! И ведь святость — это не безгрешность... я не знаю, кто это постоянно... об этом говорит людям, но все думают, что раз святой, значит — безгрешный. Жития святых, что ли, через строчку читают, или по диагонали как-то...
Святой — это... вот... избранный, изъятый, точнее, из мира греха и порока, суеты, и взятый в мир праведности, в Божественную сферу. Человек, не переставая быть человеком, со своими... со своим темпераментом, со своими повседневными грехами, со своими ошибками, их же несть числа — он, всё равно, уже становится как бы небожителем и проводником Божественных идей, Божественных заповедей в этот мир. Самая главная заповедь — это самопожертвование. «Так возлюбил Бог мир, что дал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. И нет большей любви, как если кто душу свою положит за друзей своих». И это, как понимаете, очень непросто. Очень сложно. И, уж тем более, для окружающих, который всё это видят, и понимают, что: «Я так не хочу. И ты, на фоне моей повседневности, очень сильно выделяешься, друг мой... очень сильно. И тем — мучаешь мою совесть».
Поэтому, если хотите, вот эта история с Елизаветой Петровной, её жизнь — это жития святых в красках, которые мы увидели рядом с собой, и не понимали это, как святость.
А.Ананьев:
— Вот, опираясь на этот удивительный пример Елизаветы Петровны Глинки, пытаясь понять, что же такое дерзновение, смотрите, что складывается у меня в голове, в таком случае.
Елизавета Петровна... вот, если смотреть на мир из неё — она не воспринимала это, как дерзновение. Она не имела решимости, или мужества, или сомнения. Для неё это был единственно возможный образ жизни.
Её спрашивали: «Дура! Зачем ты это делаешь?» Она говорит: «Ну, а — как? Ну, а как — иначе? Я не могу иначе... а кто это будет делать, если не я?» — то есть, у неё не было выбора. Вот, к чему я это веду. У неё не было выбора — делать или не делать. У неё не было сомнений — получится или не получится. Она просто понимала, что... а по другому-то нельзя. И в этом, по сути, и было её дерзновение!
И получается... когда ребёнок... помните, мы с Вами приводили пример ребёнка, который задаёт вопрос... у него тоже ведь нет сомнений, у него тоже ведь нету каких-то морально-нравственных дилемм — поступить так, или иначе? Да, нет... он видит единственно возможный путь — он идёт, берёт за руку и спрашивает!
Точно так же и Елизавета Петровна — идёт вперёд, и нарушает все мыслимые и немыслимые законы Российской Федерации, Уголовный кодекс и всё остальное, лишь бы помочь — потому, что больше никто не может помочь.
То есть, получается, что дерзновение предполагает отсутствие выбора? Так это, или — нет?
О.Владислав:
— Как раз, наоборот! Просто это выбор — правильный. Ты слышишь совесть, которая — не помутнённая, которая не извращена всевозможными какими-то софистическими идеями — ведь, совесть можно просто обмануть. Она, так, живёт в самообмане — и хорошо. Ты слышишь этот зов, призыв Божий к тебе, и понимаешь, что... как пророк Исайя — слышит слова Господа: «Кого мне послать?» — Исайя смотрит направо-налево, понимает, что некого послать, и говорит: «Меня пошли». «Хорошо. Иди, благовествуй!»
Так и Елисавета — как пророк Исайя. Совершенно тактичное сравнение. «Кого послать?» — а никого. «Кто, если не я?» — это не гордость, это не тщеславие, это — настоящий ответ на призыв Бога.
Этот призыв обращён к 7 миллиардам человек на Земле, да у нас услышал — один-два-три. В каждой епархии, в каждой области, конечно, есть люди, отдающие себя детям, людям, работающие в хосписах, в паллиативных центрах, в школах, в медицинских учреждениях, в храмах, епархиях. То есть, людей, жертвующих собой, своим временем, своими семьями — много. Просто, не все так ярко горят, как Елисавета. Но этот призыв — обращён ко всем. Ибо, Господь хочет, «чтобы все спаслись и пришли к познанию истины». То есть, это — цитата. Спасение возможно через отдачу своего сердца людям.
Помните, в этой притче, о Страшном Суде, Господь говорит, что те будут достойны быть с Ним, кто помог «малым сим», а через них — Ему: накормил голодных, напоил жаждущих, посетил в темнице находящихся, в больнице лежащих, странника приютил. Вот, это и есть истинное христианство. К этому призыву должны все мы прислушаться, и стать все — Елисаветами Глинками, или другими — просто, самим собой, в конце концов. Не надо обезьянничать, не надо повторять слепо пути других людей, но сам подумай: «Как я могу откликнуться на этот призыв?» — в своём городе, в своей деревеньке, в мегаполисе, где угодно — на рабочем месте.
А.Ананьев:
— Но здесь, наверное, тоже... Вот, Вы сказали «подумай»... я... так... понял, что если тебе приходится... ну... мне, вот... в моём случае... если мне приходится думать — думать! — быть, не быть, сделать, не сделать, пойти, не пойти... вот, если я начинаю думать, и допускаю, что, помимо варианта «пойти», есть ещё и вполне рабочий вариант «не пойти», то нет во мне никакого дерзновения, нет даже намёка на это дерзновение. Есть какие-то размышления, когда я включаю голову взрослого человека XXI века, и делаю сто шагов в сторону, противоположную святости.
Дерзновенный человек — не думает! Из всех возможных вариантов, он видит только один вариант. Второго, пятого, десятого — для него не существует.
И это опять приводит меня к вопросу — так, может, не думать?
О.Владислав:
— А как — насчёт золотого царского пути? А как — насчёт притчи о рассудительности, которые призывают сначала оценить свои силы — количество воинов, количество кирпичей для постройки дома, — а потом уже начинать? Ибо, не благонадёжен для Царствия Божия тот, кто, не взвесив свои силы, начинает какое-нибудь мероприятие, и не может его окончить — возвращается назад, с проигрышем. Тем более, не только в материальном мире, но и в духовном — ты и повредиться можешь.
Поэтому, надо уметь рассчитать свои силы. Посоветоваться с духовником...
А.Ананьев:
— Но, ведь, Елизавета Петровна не рассчитывала свои силы! Она — сначала делала... она нарушала закон, а потом говорила: «Ладно, разберёмся... вот, надо сейчас так поступить. Я не думаю, что мне за это будет... я, примерно, допускаю, что мне за это будет... но я сделаю это, а там — разберёмся... Если надо, понесу наказание».
О.Владислав:
— Потому и Елисавета Петровна — одна, и пророк Исайя — один, и Иоанн Кронштадтский — один, и Иоанн Шанхайский — один. Таких — немного. И они, идя по этому пути, не упали, не споткнулись, и дошли до конца.
Как я уже вспоминал Победоносцева, его диалог знаменитый с Иоанном Кронштадтским... то есть, многие шли по пути святого Иоанна Кронштадтского, но многие споткнулись, упали, и были разбиты в этой войне. Для того, чтобы победить, и своё дерзновение донести до конца, необходимо быть — как Иоанн, как Елисавета, как другой Иоанн...
А.Ананьев:
— Но получается, что споткнуться на этом пути, и упасть на этом пути, в конце концов, погибнуть на этом пути — это тоже возможно? И, может быть, просто до нас не дошли истории тех замечательных людей, — практически, святых — которые просто не дошли, но имели дерзновение ступить на этот путь?
О.Владислав:
— Не... я знаю, знаю, конечно... просто не все так трагично жизнь свою оканчивают, в полном расцвете сил, не все так известны, и масштабы их поступков не такие, как у Елисаветы и других подвижников благочестия, но они — есть, и это воодушевляет.
Но... не меньшее, если не большее, количество выгоревших, уставших, сломавшихся, которые потом не могут ни молиться, ни на людей смотреть, сидящие в какой-то тихой, а то, бывает, и буйной, депрессии, и не понимающие, вообще, как этот мир устроен.
Поэтому, очень важно — силу свою взвесить.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
— «Вопросы неофита» на светлом радио.
Я продолжаю их задавать настоятелю храма Бориса и Глеба в городе Мосальске, Калужской области, священнику Владиславу Береговому.
Говорим мы сегодня о дерзновении. И, вот, сейчас мне хочется обратиться к Священному Писанию, где, так или иначе, упоминается призыв «Дерзай!»
В Евангелии от Луки — та самая история о болеющей женщине, которая рванулась к Спасителю, вопреки всем правилам, зная, что это незаконно. Она услышала в ответ: «Дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя!»... а в Евангелии от Матфея: «Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои!»... а в Деяниях Апостолов: «Дерзай, Павел! Ибо, как ты свидетельствовал Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме».
Получается, что одним из синонимов призыву «Дерзай» является призыв «Верь»?
О.Владислав:
— Поддержка. Господь оказывает этим словом поддержку тому, кто начал жить праведно, вступил на правильный путь, но сомневался в правильности этого пути.
Господь говорит: «Ты в правильном направлении идёшь. Ты — молодец! Давай, дальше! Я помогу тебе. Не сделаю за тебя всё, и будет нелегко и непросто, но — давай, не оскудевай в любви, не растеряй этого — сначала неофитского — дерзновения, а, впоследствии, того дерзновения, которое должно стать твоим качеством души».
А.Ананьев:
— При этом, дерзновение — оно исключает поддержку окружающих, но подразумевает поддержку Бога. Может быть, тогда, действительно, если...
О.Владислав:
— Ну... не всегда. Это... благословен тот человек, который, при поддержке Бога, ещё и не бывает гоним от окружающих! Хо-хо! Или их количество сводится, если не к нулю, то — к минимуму. Это очень хорошо, когда несколько дерзновенных человек складываются в одну большую команду! Замечательные мужские и женские монастыри создаются, замечательные группы поддержки любых интересов, любых социальных проектов — «... добро и красно, еже быти братии вкупе». И тот же пророк Давид говорил... такое уже... не в рифму... помню... что большая редкость — найти человека-единомышленника по себе, но, если нашёл, то ты будешь счастлив.
А.Ананьев:
— А... вот... что касается дерзновения Павла. Можете... я просто долго размышлял над, вот именно, дерзновением Павла... разъяснить, в чём было дерзновение апостола Павла? Вот, в этом отрывке из Деяний Апостолов, глава 23, стих 11.
О.Владислав:
— Конкретно из этого отрывка, я сейчас не припомню, а, вообще, в том, что он пытался всеми силами служить Богу — так, как умел. А умел он очень многое: он знал Тору, знал Писание, был фарисей из фарисеев, он вырос у ног Гамалиила, и хотел, чтобы весь мир знал истинного Бога. И когда внутри иудаизма появилась «секта» христиан, он гнал её изо всех сил, лучше всех — так, что его даже поставили главным гонителем христиан в Дамаске... в Антиохии, по-моему. То есть, он в этом видел своё служение — защита истинной веры в Бога от ересей.
И, вот, настолько крепка была вера, и дерзновенной вера, пусть и в таких жестоких формах проявляющая себя, что Господь, приметив его, остановив его, и говорит:
— Почто, Савле, гонишь Меня?
— Кто Ты, Господи, что я гоню Тебя? — он не гнал Христа, он гнал Церковь. Но Церковь же — это что есть? Тело Христово. И — говорит нам... дальше... уже знаменитые слова...
А.Ананьев:
— Смотрите, какой парадокс. Для того, чтобы быть дерзновенным, надо преодолеть ту стену, которая разделяет нас с Христом, которую выстроили мы сами, или кто-то ещё, между нами и Спасителем. Этой стеной становятся, по сути, законы, правила и традиции. Ведь, та кровоточивая, которая имела дерзновение прикоснуться к Спасителю — она же преодолела вот эту преграду, преодолела закон, стала преступницей, по сути, и совершила это дерзновение, и — получила поддержку Христа.
Вот, какой вопрос: почему те законы, правила и традиции, которые существуют, становятся преградой? Хотя, ведь, они должны, по сути, поддерживать нас в Богообщении. А они становятся стеной. В чём парадокс?
О.Владислав:
— Да. Это — подпорки того бассейна, в котором находится море Божественной благодати. Но, вместо того, чтобы окунуться, очиститься, освежиться, ты видишь в этих подпорках смысл и основу. Да, это нормально, если ты проживаешь первые 3-5 лет своего воцерковления. Но когда ты уже десятки лет в Церкви, то это уже вызывает вопрос.
Я, буквально вчера-позавчера, у себя в инстраграме опубликовал такой небольшой текст, что если бы Христос пришёл сейчас, в Россию, и сказал бы, что... знаете... Евангелие и Апостол можно читать по-русски во время Богослужения, что можно и посидеть во время Богослужения, и исцелял бы кого-нибудь в Воскресный день, то мы бы Его, наверное, так же бы распяли, горя «праведным» гневом, как «праведные» фарисеи... ритуально-праведные фарисеи 2000 лет назад. Мы иногда...
А.Ананьев:
— Удивительно...
О.Владислав:
— Собственно, старообрядчество возникло не в Швейцарии и не в Англии, и не в Южной Америке — это наш недуг. Мы переняли его от иудаизма, если хотите. Что — как бы не было чего по-новому... не нами положено, не нам и менять... если что-то стало ослабевать, то надо только усложнить. Потому, что когда мы страдаем — это хорошо, когда нам тяжело — это хорошо, когда... чем жёстче рамки и чем крепче стены, тем лучше... как бы чего не вышло... ни одной йоты менять нельзя, а что является этой йотой — уже совершенно непонятно.
Уже в Ветхом Завете Господь говорил: «Мне не приятны ваши жертвы... сыне, даждь мне сердце твоё! ... Тот правильно постится, кто кормит голодных, «сира и вдову приимет, и на пути грешных не стоит, и на седалищи губителей не седе...»
Но — нет... рамки, рамки, рамки... мы устанавливаем эти рамки! Они — нужны... они нужны для того, чтоб не расплескалась эта благодать. Но когда ты не подходишь к благодати, поклоняясь этим рамкам благочестия, как иудеи своей Стене плача, то... это вызывает только большую тоску и горевание.
Но, надеюсь, каждый из нас, кто тщательно старается исполнить обрядовый закон, со временем поймёт, что это, всё равно... это — форма. Форма, в которой есть более глубокое содержание. И заповеди Христовы... вот эти все ритуальные заповеди — они должны быть подпорками, костылями для твоей искалеченной духовной жизни, пользуясь которыми, ты уже несёшь добро людям — кормишь голодных, поишь жаждущих, и отдаёшь сердце своё детям, как Сухомлинский.
А.Ананьев:
— Какую острую для неофита тему Вы затронули! Как за традициями, правилами, существующими законами, рамками и привычным ходом жизни в Церкви неофиту увидеть Бога, услышать Бога и приблизиться к Нему?
О.Владислав:
— Вы знаете, какой вопрос в инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) вызывает самые большие дискуссии? Я стараюсь даже его не поднимать. Можно ли женщинам в критические дни заходить в храм ( я уже молчу про Причастие ).
Так, Причастие — да, нельзя ( а то вдруг кто-нибудь подумает, что я сейчас вообще призываю к разрушению основ Православия ). Но — сразу все подписчики делятся на два лагеря. «Ужас, ужас... ах, уж эти модернистские священники... нам батюшки говорят, что мы ритуально нечисты, и даже лучше и в притвор не заходить, а дома сидеть». А другие говорят, зная, в общем-то, правила церковные, что всё можно, кроме Причащения. Но, всё равно, бойня идёт, и... там... с пеной у рта, доказывают, что — нет, нет, нет, женщина нечиста!
И сколько лет я сижу в этих соцсетях — огромное количество реплик и комментариев вызывает именно эта тема. Всё. Как будто, всё христианство только к этому и сводится.
Напиши что-нибудь — серьёзное, глубокое, богословское... там... о чинах Ангельских... не знаю... о двух волях во Христе, или — о двух природах, о Троичном догмате — тишина. Только напиши что-нибудь на такую тему — простую, ритуальную... можно ли читать Евангелие сидя — всё, начинается война. Там... «нам батюшки запрещают сидя читать...» — притом, десятки комментариев! «Лучше вообще не читать, чем сидя читать!»
Я понимаю, почему православные не знают Писания! Потому, что... ну... стоя, тяжело прочитать, в конце рабочего дня... там... две, три, пять глав из Священного Писания: «Отложу на потом, когда будет легче спине и ногам...» — и это «потом» на десятки лет продвигается, и человек живёт без воды, без живой воды, которая течёт в жизнь вечную. Это очень грустная ситуация. Мы... такую... больную тему задели.
А.Ананьев:
— То есть, читать Евангелие в удобном кресле вечером — это, получается, тоже, своего рода, дерзновение?
О.Владислав:
— Вы представьте себе — четыреста, двести, триста... я, вот, раз в месяц публикую этот пост, что Евангелие можно дома читать сидя, и — двести, триста, четыреста человек пишут: «Спасибо, батюшка! Никогда не знала, и Евангелие не читала, потому, что считала, что надо читать стоя». Всё.
А когда пишу, что ещё можно и карандашиком пометки делать в Новом Завете, чтобы к этому вопросу возвращаться — вообще, уже, чуть ли, там, не за кощунника считают. Вот, уж, действительно! Что мы Евангелие целуем, но не знаем, что в нём!
А.Ананьев:
— Ну, может быть, дело в том, что... я, вот, буквально на днях, выцепил глазами фразу, которая мне запала в сердце: «Чем строже устав в монастыре, тем легче — как ни парадоксально, — монахам жить в этом монастыре и сохранять благочестивость».
О.Владислав:
— Да...
А.Ананьев:
— Может быть, мы сами придумываем себе все эти законы, чтобы нам было легче?
О.Владислав:
— Один французский философ, ещё во времена Французской революции, говорил о том, что большими сообществами проще всего управлять, с помощью диктатуры — и так оно и есть. Что касается государственной власти, то же самое касается, в принципе, и церковной. Потому, если священник хочет у себя на приходе получить абсолютно послушный и предсказуемый приход — вне благовестия христианской свободы, которая провозглашается в Послании галатам апостола Павла, — то, конечно, он будет на каждой проповеди говорить о том, чего «нельзя, дабы нам не прегрешить». И Господь представляется огромному количеству православных христиан... таким... злым дедушкой, который хочет, чтобы нам было... тяжело жить. И всё. Который наказывает за малейшее неповиновение, и неисполнение внешних религиозных ритуальных правил...
А.Ананьев:
— Спасибо Вам огромное, отец Владислав!
Конечно же, у меня вопросов ещё очень много. Но, мне кажется, очень важные вещи сегодня прозвучали, и заставили задуматься и меня, и слушателей радио «Вера».
В качестве резюме: не бойтесь, будьте свободны, не сомневайтесь, имейте мужество и — дерзайте! Пусть это будет многоточием после нашей сегодняшней удивительной беседы.
О.Владислав:
— Аминь.
А.Ананьев:
— Да. Сегодня мы беседовали с настоятелем храма Бориса и Глеба в городе Мосальске, Калужской области, священником Владиславом Береговым.
Спасибо Вам, отец Владислав!
О.Владислав:
— Спасибо Вам! Божие благословение всем радиослушателям!
А.Ананьев:
— Я — Александр Ананьев, радио «Вера».
Вернуться к этому разговору вы всегда можете на нашем сайте radiovera.ru
До следующего понедельника! Пока!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
