«О дерзновении». Священник Владислав Береговой - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«О дерзновении». Священник Владислав Береговой

* Поделиться

Нашим собеседником был настоятель храма Бориса и Глеба в городе Мосальске Калужской области, руководитель Молодежного отдела Песоченской епархии священник Владислав Береговой.

Мы говорили о дерзновении: что это такое, чем отличается от дерзости, когда оно полезно, а когда может быть во вред, а также является ли оно даром свыше, или его можно воспитать. Отец Владислав ответил, какую молитву можно назвать дерзновенной, можно ли сказать что по-настоящему дерзновенны были только святые, а также какие примеры дерзновения нам известны из Священного Писания, и как можно проявить эту добродетель современному христианину. 

Ведущий: Александр Ананьев


А.Ананьев:

— Добрый вечер, дорогие друзья!

Со всем возможным своим дерзновением приступаю я вновь к программе «Вопросы неофита» на светлом радио.

Меня зовут Александр Ананьев, и, вот, фраза, которую я сейчас сказал — «со всем возможным дерзновением» — мне не понятна.

Вот, какая штука.

Я пытался проанализировать... если быть совсем честным... такая сейчас публичная исповедь будет в начале программы «Вопросы неофита»... проявлял ли я, хотя бы раз в жизни, дерзновение. И, вот, если быть совсем откровенным — вот, совсем откровенным — все те случаи, которые пришли мне на ум, скорее, можно было бы описать, как... как... решительное легкомыслие, афера, авантюра, недалёкость, неразумность... и когда я, вопреки всему и несмотря ни на что, шёл вперёд и старался лишний раз не озираться.

Или же — это и есть дерзновение? Дерзновение, о котором мы, вот, совсем недавно читали Священное Писание на Богослужении.

Тем не менее, в призыве Спасителя: «Дерзай... дерзай, дщерь... дерзай, Павел...» — сокрыта, наверное, сама суть веры.

Но, как написал, на днях, чудесный священник, протоиерей Алексий Уминский: «Дерзновение — это вещь, которая совершенно неизвестна современному христианину. Да и, вообще, в течение многих, многих веков — непонятно, что такое дерзновение.

Вот, есть закон — это мы понимаем. Вот, есть правила — это мы понимаем. Есть традиции — и это мы понимаем. И вдруг эти законы, правила и традиции — стоят, как стена, между тобой и Богом».

И, вот, обо всём этом сегодня мне хочется поговорить, попробовать найти ответы на свои вопросы со своим замечательным собеседником — настоятелем храма Бориса и Глеба в городе Мосальск, Калужской области, священником Владиславом Береговым.

Добрый вечер, отец Владислав! Здравствуйте!

О.Владислав:

— Здравствуйте, Александр! Здравствуйте, дорогие слушатели!

А.Ананьев:

— Как дела в Мосальске? Как дела в чудесном храме Бориса и Глеба?

Я слежу за судьбой вот этого храма небольшого, в Мосальске, который Вы восстанавливаете, с Божьей помощью, и радуюсь каждому вашему новому приобретению.

Как у вас там дела? Восстанавливается понемногу храм?

О.Владислав:

— Спасибо! Да, да... вчера, наконец-то, с последними долгами рассчитался. У нас уже Престол есть, Жертвенник, и мы уже можем Литургию начинать, хоть завтра, служить. Сейчас собрали некоторые средства на церковную утварь.

А так — по субботам панихидки пока служим. Наши бабушки приходят: ковры расстелили, тёплый пол — включили, все рады, все довольны — молятся, своих поминают усопших родственничков, и сами стараются жить праведно.

А.Ананьев:

— Ну, и... вот... представьте себе — маленький-маленький город в Калужской области, старое кладбище в Мосальске, и абсолютно разрушенный храм на территории этого кладбища. В том, что вы, расправив плечи, вступили в... ну... фактически, в руины этого храма, и взялись его восстанавливать, на мой взгляд, было то, что... у меня сейчас нет доказательств, но есть ощущение... было то, что называется — дерзновением. Или же это — не дерзновение?

Давайте, попробуем разобраться.

О.Владислав:

— Знаете, да, это слово настолько глубокое и многогранное — наверное, как и любовь. Греческое слово «любовь» переводится тремя десятками всевозможных других оттенков, и «дерзновение», пожалуй, так же переводится.

Я помню молитвы в этом храме, когда вместо пола были груды мусора, не было ни окон, ни дверей, разбитые кирпичи — и туда тянуло. Каждая молитва казалась подвигом. Ты идёшь подвизаться духовно в месте, где холодно, где грязно, но, тем не менее, Ангел которого сослужит тебе. А когда сейчас уже плиточка лежит, и некоторый комфорт, и двери стоят — идёшь уже служить, как в обыкновенный храм, практически. И думаешь: «Неужели когда-то здесь было всё так сложно и тяжело? А сейчас бы — полегче... — думаешь, — А, может быть, и не служить уже зимой? Ну... в принципе... чё, там... людей морозить...» И бабушки говорят: «Вы что, батюшка? Как минус 30 было, так служили! А как плюс 10, и пол ровненький — так уже „давайте не служить“?» — пристыжают.

Так, что — да, дерзновение предполагает некоторый ответ на Божий призыв.

А.Ананьев:

— Ответ на Божий призыв...

О.Владислав:

— ... а он всегда предполагает и некоторые жизненные трудности.

Пророки Ветхого Завета чаще избегали этого служения, и Господь их «догонял», и говорил: «Нет, нет... вот — держи и неси слово Моё», — к иудеям, к ниневитянам, к другим народам... к Северному царству, Израильскому. Они понимали, что будет тяжело. Но — несли. И вот в этом послушании и раскрывалось их дерзновение. В этом голосе, в этом открытии рта для того, чтобы огнекрылый Херувим вложил в них угль горящий, чтоб ты мог жечь сердца людей.

А.Ананьев:

— У меня сразу — очень много вопросов.

Вот, давайте, начнём с конца. Действительно ли, дерзновение предполагает наш открытый рот? Вы сейчас сказали очень правильную вещь: дерзновение — это готовность последовать призыву Бога. То есть, Вы услышали, что Вам следует пойти туда и сделать — это. Вы видите, что будет чрезвычайно трудно. Вы видите, что... ну... вот... в Вашем случае — пола нет, стены исписаны скабрезными надписями, мусор, крыши — нет, а в остатке купола зияет дыра, пробитая снарядом фашистского самолёта — вплоть до этого, я помню, Вы показывали мне это вот — истерзанный купол старого храма. Но, ведь, это не предполагает того, чтобы Вы открывали рот? То есть, это предполагается — молча следовать...

О.Владислав:

— Предполагает...

А.Ананьев:

— Так...

О.Владислав:

— ... предполагает. Это уже была б какая-нибудь другая религия — или одно из течений протестантизма, или ислам, в чистом виде.

Ведь, Господь предлагает тебе некоторую миссию, но не обязывает тебя идти по этому пути. Он всегда — предлагает. Есть такое слово по-гречески «синергия», которое описывает образ взаимоотношений человека и Бога. Бог действует благодатью, ты действуешь решимостью. И если решимость ещё и дерзновенна, то, конечно, КПД твоего духовного подвига будет несопоставимо выше.

Ведь, может быть решимость и как у пророка Ионы — якобы не против, но... но... но... но... огородами, огородами — и куда-нибудь, в противоположное от Сирийского царства направление. Но Господь тебя и там найдёт, и будет всевозможными уроками жизни возвращать тебя к тому, к чему ты призван.

Поэтому, лучше сразу, добровольно, дерзновенно осуществить Промысел Божий о тебе, чем, пытаясь от него уйти, всё равно, осуществить, но, при этом, набив огромное количество шишек на лбу своём горемычном.

А.Ананьев:

— Почему мы, современные христиане, забыли, что такое дерзновение, отец Владислав?

О.Владислав:

— Ну, наверное... не хорошо, наверное, на таком... всесоюзном радио ругать коллег. Как же так сказать тактично... Ну... потому, что духовенство, большей частью, говорит о том, что христианство, православие — это религия, в которой необходимо забиться в какой-нибудь дальний угол, молиться себе тихонечко ( конечно, в основном, покаянными молитвами ), считать себя хуже всех, не высовываться, и всю жизнь посыпать главу свою пеплом, особенно во дни Великого поста, за всё то плохое, что ты совершил, хочешь совершить или совершишь когда-нибудь в будущем. Какое уж тут дерзновение? Тут, хоть бы... как бы... снискать Божие милосердие, по отношению к себе... вот... и — всё. Шаг вправо, шаг влево — расстрел...

Чего только ни спрашивают бедные затюканные православные прихожане, боясь подступать к Причастию! Кто-то, вкушая рыбу в среду, пятницу, или даже в субботу перед Причащением, а кто-то — притрагиваясь к рыбе, покормив кота: «Батюшка, могу я причащаться? Я тут кота кормил рыбой, и не знаю, могу ли я теперь... потрогав её... прикоснувшись к ней, причащаться?»

То есть, народ даже у нас — запуган всевозможными правилами, неисполнение которых приведёт тебя... ну... как правило... к болезни. Люди не так боятся какой-то негативной загробной участи, как наказания Божьего здесь и сейчас за то, что нарушил какое-то предписание... там... исцелил слепого в субботу. Вот.

Вот это — Ветхий Завет живёт в головах духовенства, живёт в головах православных христиан, и уж какое тут дерзновение может быть?

Говоришь людям... помните слова из Апокалипсиса... там... «Горе тебе — ты не холоден, ни горяч... о, лучше бы ты был холоден и горяч, чем вот такой вот теплохладный, какой сейчас есть!» А мы вынуждены теплохладными быть — потому, что страшно, потому, что боимся.

А дерзновение — штука хорошая. Даже если тебя занесло не в ту сторону в этом дерзновении, всегда Господь принимает его, и корректирует направление этого дерзновения.

И для нас служит невероятно утешительным примером жизнь апостола Павла, который, в своём дерзновении послужить Богу, уничтожил какое-то невероятное количество христиан, но, впоследствии, стал первоверховным апостолом, авторству которого принадлежит 14 книг из 27 Нового Завета, а это, извините, больше половины!

А.Ананьев:

— Но это же — не повод отрицать, или не следовать правилам и существующим законам. Я даже не буду сейчас озвучивать те радикальные истории, связанные с людьми, которые имели дерзновение ослушаться вышестоящее священноначалие, ослушаться и не последовать законам, правилам, поступить так, как им видится воля Бога, и, тем самым, подвергнуть себя опале, осуждению, и, по сути, стать — преступниками.

Где кончается дерзновение, достойное христианина, и начинается преступление, в таком случае?

О.Владислав:

— Если человек живёт в Духе Святом, и это видно окружающим, это видно людям, и так оно и есть, на самом деле... человек, переживший, допустим, тяжёлые гонения... три десятка лет, допустим, жил в заточении каком-нибудь — в древнюю эпоху, в советское время — такой человек, мне кажется, может иметь право голоса, и возвысить его на любом Вселенском или Поместном Соборе.

А.Ананьев:

— У меня — сразу вопрос... простите, я Вас перебью... а Вы лично знаете таких людей, видели ли, и касались ли пол их ризы?

О.Владислав:

— Только по тем книгам, которые написаны ими, и о них. И разве можно сказать, что это знакомство не личное, раз ты, по сути, из уст в уста, слышал передаваемое ими учение и свои собственные переживания?

Допустим, взять того же отца Иоанна Крестьянкина, или святителя Луки Войно-Ясенецкого автобиографические труды. Да, вот... если человек жил так, то его веское мнение, идущее, допустим, вразрез с собственным священноначалием, может иметь вес.

А если ты служишь себе — в тёплое время, не в эпоху гонений, в каком-нибудь хорошем, тёплом приходе — и что-то тебе не понравилось в том, что говорит тебе, или благословляет тебе твой правящий архиерей. И ты начинаешь говорить: «Да, нет... да, что это такое... что за крепостное право? Ужас, ужас!» — и начинаешь это транслировать через Интернет, и находишь даже сочувствущих каких-нибудь. То... брат, а ты помнишь ту клятву, которую подписывал при рукоположении? Что «я клянусь, обещаю быть во всём послушным правящему архиерею»?

Да, этот текст — он разнится в разных епархиях, в разных митрополиях, в разных Поместных Церквях, но, по сути, он, в принципе, одинаков. Священник не является хозяином самому себе. Ты — отблеск правящего архиерея, ты — проводник его мыслей, его желаний и его действий, по отношению к тому приходу, на который ты поставлен пастырем, о чём тебе и напоминает разворачиваемый на каждой Литургии антиминс, с подписью того же правящего архиерея — он тут хозяин.

Но если тебе кажется, что что-то здесь не так — вот, какой-то он слишком экуменистичный, или, наоборот, излишне жёсткий: «А я, вот, считаю, что должно быть не так... и что — что я один? Вот, Марк Эфесский — тоже был один!» И — собирается приход, говорят: «Действительно, Церковь не всегда — за большинством, Церковь — за меньшинством!» — и ты видишь конкретные раскольнические действия. То есть, какую-то злобу даже в глазах... в конце концов... какие-то яростные речи непонятные, которые ну никак не связуются с понятием о человеке-праведнике, о человеке, живущем в Духе Святом. Ну, а он... за ним тоже идёт паства, за ним идут люди, и говорят: «Вот, он — гоним, гоним!»

Сейчас очень популярной эта тема стала — возложить на себя венец мученичества, венец гонимого Церковью человека, и, тем самым, приобрести некоторую популярность, среди, к сожалению, обманутого тобою же народа, заблуждающейся паствы.

А.Ананьев:

— Да, получается, что это уже не гонение, а гордыня.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

Я — Александр Ананьев, со всем дерзновением, продолжаю задавать вопросы настоятелю храма Бориса и Глеба в городе Мосальск, Калужской области, священнику Владиславу Береговому.

И, будучи человеком эгоистичного склада, отец Владислав, мне, всё-таки, хочется поговорить не столько о дерзновении священнослужителей — вот, Вашем дерзновении, сколько — о моём. Мне важно узнать что-нибудь о своём дерзновении.

Мне — 43 года, я крестился чуть меньше трёх лет назад, и... я не знаю, что такое дерзновение. Но мне настолько кажется важным само это определение, раскрывающее суть веры, что мне хочется сначала понять, что это такое, а потом попробовать — при случае, или, может быть, постоянно ( с этим нам тоже надо будет разобраться ) — иметь дерзновение во всём, что бы я ни делал. Вообще, это — возможно? Дерзновение — его имеют в себе, воспитывают в себе, или же, это — дар свыше?

О.Владислав:

— И то, и другое.

Передо мной стоит огромный камень дерзновения, который — неподъёмный ни тебе, ни даже какому-нибудь огромному погрузчику, с мощнейшим домкратом. Но Господь говорит тебе: «Давай, тащи!»

Ты умом понимаешь, что людям это невозможно, но, с другой стороны, верой ты понимаешь, что если Господь тебе сказал — то это возможно. И ты начинаешь действовать.

Есть похожий образ в фильме «Пролетая над гнездом кукушки», когда там главный герой пытается поднять неподъёмную мойку, и говорит: «Ну, я, во всяком случае, попробовал...» Вот, такой, некоторый образ, сокрытый в этом фильме, наверное, как-то был вдохновлён Священным Писанием, его, если хотите, догматическим богословием.

Так, вот, Господь поставил тебя перед этой неподъёмной глыбой, говорит: «Бери!» — ты берёшь, а Он твою руку берёт в Свою, и помогает тебе осуществить Его же собственную Заповедь.

Дерзновение — это, в первую очередь, твоя собственная решимость — исполнить Заповедь Божию, исполнить Закон Христов. В том числе, если хотите, и обращаясь с просьбой к Нему. Ведь, мы говорим о дерзновенной молитве, которая может многое.

Мы ж с вами — как молимся? Подходит человек после исповеди: «Батюшка, благословите причаститься!» — «А ты подготовился?» — «Да, я молитвы прочитал», — «Ну, и отлично». «Прочитал», да? Акцент на этом слове. То есть, главное — прочитать... там... какие-то три канона, последование ко Причащению, ещё что-нибудь, и — всё. Ты, как бы, готов. Ты, вроде бы как, достоин. В кавычках.

Но... можешь прочитать огромное количество молитв, но, при этом, не помолиться и трёх минут. Вы-чи-тать.

Поэтому, молитва должна быть всегда с дерзновением. Она не должна быть сухой. И, в этом плане, некоторое многословие в молитве может... вот это дерзновение... притупить, приглушить. И тогда — надо советоваться с опытным духовником, со своим, в конце концов, духовником, пусть и неопытным, что... что... он тебе подскажет — как быть, как молиться и не потерять этого дерзновения в молитве. Как просить, как славословить, и, притом, так, чтобы это дерзновение не превратить в дерзость. Эти слова очень похожи, и граница между этими двумя понятиями довольно тонкая.

А.Ананьев:

— Вот, я, как раз, хотел спросить Вас, в чём же разница между столь созвучными словами «дерзновение» и «дерзость»? Но этот вопрос — настолько глобальный, что я не знал даже, с какого боку к нему подойти. И тут — Вы, любезный отец Владислав, взяли и сами подвели меня к этому.

Дерзость и дерзновение. Позволю себе, раз уж у нас тут диалог, дать своё определение того, чем дерзость отличается от дерзновения.

Проще говоря, дерзость — это то, на что способен восемнадцатилетний подросток. Дерзновение — это то, на что способен пятилетний малыш. Пятилетний малыш не способен на дерзость, но он не имеет страха, сомнений, правил этикета он не знает никаких, и он может встать, подойти, взять за руку, поднять глаза и иметь дерзновение сказать: «А я хочу... нарисуй мен барашка!» В то время, как восемнадцатилетний подросток не способен на дерзновение — он уже обладает всем тем комплексом знаний, законов, правил и ограничений, которые может ему помочь преодолеть только, пожалуй, что — дерзость.

О.Владислав:

— Хорошее сравнение.

А.Ананьев:

— В чём я заблуждаюсь, отец Владислав?

О.Владислав:

— Фраза Спасителя «Будьте как дети» — она актуальна всегда, и две тысячи лет назад, и сейчас. И, вот, в этом некотором детском дерзновении, в детской простоте заключается невероятная красота Православия и взаимоотношения с Богом.

Другое дело, что ребёнок может совершенно дерзновенно просить о том, чтобы Господь дал ему вот такие же зубы, как у бабушки, которые она перед сном кладёт в стаканчик с водичкой, и спит без них. То есть, бывает дерзновение неразумное. Или, как мать Рылеева, которая усердно молилась о том, чтобы сын её, находящийся при смерти, выздоровел, и, даже после того, как ей было, в таком... некотором... экстатическом видении показано, что сын закончит жизнь свою виселицей, и лучше ему сейчас умереть, в безгрешном младенчестве, чем потом. Хотя, мы знаем, дальше он раскаялся — был у него такой период перед казнью, но... но — зачем?

Собственно, и восемнадцатилетний юноша, допустим, ведущий себя дерзко, и даже по отношению к внешней религиозности, к священноначалию, или даже, может быть, по отношению к Богу, не является кем-то безнадёжным. Ведь эту энергию можно переправить... переплавить... в драгоценный алмаз, переправить, перенаправить в другое русло. Тут уже некоторое надо время и некоторое терпение и помощь близких и родных, и наставников.

А.Ананьев:

— То есть, другими словами, Вы считаете, что, теоретически, взрослый человек способен на дерзновение, но — при соблюдении каких-то... вероятно... условий... Я просто пытаюсь понять. Вот, в чём разница между восемнадцатилетним подростком, о котором мы рассказали, и ребёнком.

Ребёнок не включает голову — ну, просто потому, что не может. Ну, нет у него пока той головы, которая есть у взрослого человека...

О.Владислав:

— Но он сердце включает! Они включают сердце — они пишут записочки в храм... там... о здравии папы, мамы, бабушки и котика Васи. Это совершенно хорошая такая, дерзновенная молитва — чистая, детская, Господь её принимает. А вот дерзость подростковая — это совсем не то, что дерзновение ребёнка, и даже дерзновение того же подростка, когда он спасает своего младшего брата, или даже родителя из пожара. Если уж брать нерелигиозный контекст.

А.Ананьев:

— Насколько дерзновение — я спрошу прямо — требует отключения головы, и требует ли вообще?

Вот, я, готовясь к нашей беседе, попытался найти официальное определение в словаре — что такое дерзновение?

О.Владислав:

— Академическое...

А.Ананьев:

— И нашёл, что дерзновение — это христианская добродетель, заключающаяся, по слову святителя Иоанна Златоуста, в решимости отважиться на опасности и смерть, ради угождения Богу.

О.Владислав:

— Да. Да-да-да, об этом мы и говорим.

А.Ананьев:

— Но, разве...

О.Владислав:

— Вы помните, преподобный Серафим говорил, что сейчас этого не хватает катастрофически!

— Почему нет святых? — у него спрашивали.

— А потому, что нет решимости, — вот, именно дерзновения.

Вы помните, Вы говорили в начале о том, что дерзновение — это признак святого человека? Святости нет без дерзновения — без вот этой решимости, без вот этой синергии, без готовности ответить на Божий призыв, когда он рушит весь твой комфортный мирок навсегда. Вот... это самое сложное.

А.Ананьев:

— Что подводит меня к следующему вопросу: так, может быть, нам, простым смертным, которые лишь видят далёкий отсвет святости тех, кто достиг её, и не пытаться быть дерзновенными, ибо это удел только по-настоящему святых? Которых мы лично даже, наверное, и не знаем, но знаем по Священному Писанию, знаем по жизнеописаниям святых. Мы можем восхищаться, стремиться быть хотя бы в чём-то похожими на них, но не пытаться осознанно, сознательно проявлять дерзновение. Может быть, это — то, на что способны только святые?

О.Владислав:

— Да, к сожалению, Вы сейчас озвучили мнение большинства православных христиан, которые боятся... вообще... чего бы то ни было. Как бы чего не вышло. Боятся перемен, боятся чего-то нового, боятся сами выйти за границы поставленных им рамок. И говорящих, что: «Ну... какие мы святые? Вот... там... да, святые первых веков...»

А.Ананьев:

— Да дело даже не в том, что мы боимся, отец Владислав, дорогой! Дело в том, что святость — она... как бы это сформулировать-то по-неофитски — прямо, честно и понятно? Святость — она страхует человека от того, чтобы его дерзновение не превратилось в неразумную глупость.

Если я, в том состоянии, в котором я нахожусь сейчас, в котором я сейчас, в своей домашней студии, беседую с Вами... вот, если я попытаюсь проявить дерзновение, Вы, дорогой отец Владислав, будете иметь все основания, положив мне руку на плечо, сказать: «Александр... ну... ну, что ж Вы — какой глупый-то, а? Ну, что Вы делаете? Ну, правда... ну, надо... ну... Вы же взрослый человек...»

О.Владислав:

— Ха-ха-ха! Я, скорее, обижусь, знаете... потому, что дерзновение — оно всегда обидное. Когда дерзновенный, дерзновеннейший, величайший святой нашего века святитель Иоанн Максимович, Сан-Францисский и Шанхайский, уже лежал телом своим в гробу, и о святости его уже было известно всему миру, в том же храме — в другом приделе — батюшки, претерпевающие от его дерзновения множество неудобств, служили благодарственный молебен.

Святость всегда — очень неудобна. Особенно тем, кто рядом с тобой находится. Она — непонятна, она, во-первых, выглядит, как сумасшествие. А, во-вторых, оно... если таковым не выглядит, и душа говорит: «Вот, так надо жить, а ты живёшь — по-другому!» — то появляется точно такое же желание, по отношению к этому человеку, как у фарисеев и саддукеев, по отношению ко Христу. Если Христос говорит тебе: «Изменись», — а ты меняться не собираешься, то проще всего — закрыть уста Тому, Кто призывает тебя к изменению образа жизни.

Посмотрите жития многих святых, изгоняемых из монастырей, которые создавались вокруг келий этих же святых — на преподобного Сергия Радонежского, в конце концов, древних святых IV века. Их изгоняли — их же собственная братия! «Ты что-то замучил нас благочестием!» — кстати, точно так говорили и про Иоанна Златоуста константинопольские священнослужители, и про других епископов: «Замучил благочестием!» Святость очень неудобна в быту. Крайне неудобна.

Поэтому, вот это дерзновение — оно может кому-то казаться сумасшествием, может казаться самодурством, проявлением гордости, тщеславия. И даже вот эта жизнь в Духе Святом и в дерзновенности к Нему — может другим быть очень неприятна.

А Иоанн Кронштадтский — вспомните, сколько на него жалоб писали, вплоть — от собственной супруги. И вызывали его в Священный Синод — обер-прокурор Победоносцев, кажется, тогда уже был — и он говорит: «Сможешь потянуть ту планку, которую перед собой поставил? Сможешь не сломаться? Многие пытались жить так, и многие сломались. А — ты?»

А.Ананьев:

— Спасибо Вам огромное, что Вы вспомнили эту сторону дерзновения, отец Владислав.

Сейчас мы прервёмся, буквально, на секунду — у нас полезная информация на светлом радио. А, вернувшись в студию, мы вспомним ещё один пример — уже из современности. Мне просто очень ценны примеры из современности, чтобы было понятно — а как я могу проявить своё дерзновение... и продолжим наш разговор.

Не переключайтесь, мы скоро вернёмся!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— И мы возвращаемся к разговору с настоятелем храма Бориса и Глеба в городе Мосальск, Калужской области, священником Владиславом Береговым.

Добрый вечер, отец Владислав!

О.Владислав:

— Добрый вечер, Александр!

А.Ананьев:

— Мы продолжаем разговор о том, что же такое — дерзновение? Как мы — жители больших и малых Российских городов в XXI веке можем быть дерзновенны, а, если не можем, то почему, по каким причинам?

И... вот... наверное, я зря, вот с таким обобщением, ринулся обвинять всех в отсутствии дерзновения — что, мол, мы, в XXI веке, забыли, что это такое — не все забыли!

Не все забыли. Вот, отец Владислав сказал несколько минут назад, и я вспомнил о замечательном докторе Лизе — Елизавете Петровне Глинке, фильм о которой мы с моей женой недавно посмотрели. Я написал об этом у себя в социальных сетях, и, вот, отец Владислав даже прокомментировал, что моё наблюдение, действительно, оказалось справедливым: в своём стремлении помогать обездоленным, нищим на Курском вокзале, больным, несчастным Елизавета Петровна — и, собственно, об этом фильм — делала абсолютно невыносимою жизнь своей семьи, своих друзей, своих знакомых — как в высших эшелонах власти, так и тех, кто, за рулём, отвозил её из точки А в точку В. Люди, вокруг неё, теряли работу, деньги, время, а она продолжала идти вперёд, со всем своим дерзновением. И у меня нет ни малейших сомнений, отец Владислав, что это, как раз, и есть — то, о чём мы с Вами говорим. Вот, у неё было дерзновение!

О.Владислав:

— Да, да, да... это святость, если хотите! При огромном количестве личных пороков, человек живёт ради другого человека — вот, как Христос! И ведь святость — это не безгрешность... я не знаю, кто это постоянно... об этом говорит людям, но все думают, что раз святой, значит — безгрешный. Жития святых, что ли, через строчку читают, или по диагонали как-то...

Святой — это... вот... избранный, изъятый, точнее, из мира греха и порока, суеты, и взятый в мир праведности, в Божественную сферу. Человек, не переставая быть человеком, со своими... со своим темпераментом, со своими повседневными грехами, со своими ошибками, их же несть числа — он, всё равно, уже становится как бы небожителем и проводником Божественных идей, Божественных заповедей в этот мир. Самая главная заповедь — это самопожертвование. «Так возлюбил Бог мир, что дал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. И нет большей любви, как если кто душу свою положит за друзей своих». И это, как понимаете, очень непросто. Очень сложно. И, уж тем более, для окружающих, который всё это видят, и понимают, что: «Я так не хочу. И ты, на фоне моей повседневности, очень сильно выделяешься, друг мой... очень сильно. И тем — мучаешь мою совесть».

Поэтому, если хотите, вот эта история с Елизаветой Петровной, её жизнь — это жития святых в красках, которые мы увидели рядом с собой, и не понимали это, как святость.

А.Ананьев:

— Вот, опираясь на этот удивительный пример Елизаветы Петровны Глинки, пытаясь понять, что же такое дерзновение, смотрите, что складывается у меня в голове, в таком случае.

Елизавета Петровна... вот, если смотреть на мир из неё — она не воспринимала это, как дерзновение. Она не имела решимости, или мужества, или сомнения. Для неё это был единственно возможный образ жизни.

Её спрашивали: «Дура! Зачем ты это делаешь?» Она говорит: «Ну, а — как? Ну, а как — иначе? Я не могу иначе... а кто это будет делать, если не я?» — то есть, у неё не было выбора. Вот, к чему я это веду. У неё не было выбора — делать или не делать. У неё не было сомнений — получится или не получится. Она просто понимала, что... а по другому-то нельзя. И в этом, по сути, и было её дерзновение!

И получается... когда ребёнок... помните, мы с Вами приводили пример ребёнка, который задаёт вопрос... у него тоже ведь нет сомнений, у него тоже ведь нету каких-то морально-нравственных дилемм — поступить так, или иначе? Да, нет... он видит единственно возможный путь — он идёт, берёт за руку и спрашивает!

Точно так же и Елизавета Петровна — идёт вперёд, и нарушает все мыслимые и немыслимые законы Российской Федерации, Уголовный кодекс и всё остальное, лишь бы помочь — потому, что больше никто не может помочь.

То есть, получается, что дерзновение предполагает отсутствие выбора? Так это, или — нет?

О.Владислав:

— Как раз, наоборот! Просто это выбор — правильный. Ты слышишь совесть, которая — не помутнённая, которая не извращена всевозможными какими-то софистическими идеями — ведь, совесть можно просто обмануть. Она, так, живёт в самообмане — и хорошо. Ты слышишь этот зов, призыв Божий к тебе, и понимаешь, что... как пророк Исайя — слышит слова Господа: «Кого мне послать?» — Исайя смотрит направо-налево, понимает, что некого послать, и говорит: «Меня пошли». «Хорошо. Иди, благовествуй!»

Так и Елисавета — как пророк Исайя. Совершенно тактичное сравнение. «Кого послать?» — а никого. «Кто, если не я?» — это не гордость, это не тщеславие, это — настоящий ответ на призыв Бога.

Этот призыв обращён к 7 миллиардам человек на Земле, да у нас услышал — один-два-три. В каждой епархии, в каждой области, конечно, есть люди, отдающие себя детям, людям, работающие в хосписах, в паллиативных центрах, в школах, в медицинских учреждениях, в храмах, епархиях. То есть, людей, жертвующих собой, своим временем, своими семьями — много. Просто, не все так ярко горят, как Елисавета. Но этот призыв — обращён ко всем. Ибо, Господь хочет, «чтобы все спаслись и пришли к познанию истины». То есть, это — цитата. Спасение возможно через отдачу своего сердца людям.

Помните, в этой притче, о Страшном Суде, Господь говорит, что те будут достойны быть с Ним, кто помог «малым сим», а через них — Ему: накормил голодных, напоил жаждущих, посетил в темнице находящихся, в больнице лежащих, странника приютил. Вот, это и есть истинное христианство. К этому призыву должны все мы прислушаться, и стать все — Елисаветами Глинками, или другими — просто, самим собой, в конце концов. Не надо обезьянничать, не надо повторять слепо пути других людей, но сам подумай: «Как я могу откликнуться на этот призыв?» — в своём городе, в своей деревеньке, в мегаполисе, где угодно — на рабочем месте.

А.Ананьев:

— Но здесь, наверное, тоже... Вот, Вы сказали «подумай»... я... так... понял, что если тебе приходится... ну... мне, вот... в моём случае... если мне приходится думать — думать! — быть, не быть, сделать, не сделать, пойти, не пойти... вот, если я начинаю думать, и допускаю, что, помимо варианта «пойти», есть ещё и вполне рабочий вариант «не пойти», то нет во мне никакого дерзновения, нет даже намёка на это дерзновение. Есть какие-то размышления, когда я включаю голову взрослого человека XXI века, и делаю сто шагов в сторону, противоположную святости.

Дерзновенный человек — не думает! Из всех возможных вариантов, он видит только один вариант. Второго, пятого, десятого — для него не существует.

И это опять приводит меня к вопросу — так, может, не думать?

О.Владислав:

— А как — насчёт золотого царского пути? А как — насчёт притчи о рассудительности, которые призывают сначала оценить свои силы — количество воинов, количество кирпичей для постройки дома, — а потом уже начинать? Ибо, не благонадёжен для Царствия Божия тот, кто, не взвесив свои силы, начинает какое-нибудь мероприятие, и не может его окончить — возвращается назад, с проигрышем. Тем более, не только в материальном мире, но и в духовном — ты и повредиться можешь.

Поэтому, надо уметь рассчитать свои силы. Посоветоваться с духовником...

А.Ананьев:

— Но, ведь, Елизавета Петровна не рассчитывала свои силы! Она — сначала делала... она нарушала закон, а потом говорила: «Ладно, разберёмся... вот, надо сейчас так поступить. Я не думаю, что мне за это будет... я, примерно, допускаю, что мне за это будет... но я сделаю это, а там — разберёмся... Если надо, понесу наказание».

О.Владислав:

— Потому и Елисавета Петровна — одна, и пророк Исайя — один, и Иоанн Кронштадтский — один, и Иоанн Шанхайский — один. Таких — немного. И они, идя по этому пути, не упали, не споткнулись, и дошли до конца.

Как я уже вспоминал Победоносцева, его диалог знаменитый с Иоанном Кронштадтским... то есть, многие шли по пути святого Иоанна Кронштадтского, но многие споткнулись, упали, и были разбиты в этой войне. Для того, чтобы победить, и своё дерзновение донести до конца, необходимо быть — как Иоанн, как Елисавета, как другой Иоанн...

А.Ананьев:

— Но получается, что споткнуться на этом пути, и упасть на этом пути, в конце концов, погибнуть на этом пути — это тоже возможно? И, может быть, просто до нас не дошли истории тех замечательных людей, — практически, святых — которые просто не дошли, но имели дерзновение ступить на этот путь?

О.Владислав:

— Не... я знаю, знаю, конечно... просто не все так трагично жизнь свою оканчивают, в полном расцвете сил, не все так известны, и масштабы их поступков не такие, как у Елисаветы и других подвижников благочестия, но они — есть, и это воодушевляет.

Но... не меньшее, если не большее, количество выгоревших, уставших, сломавшихся, которые потом не могут ни молиться, ни на людей смотреть, сидящие в какой-то тихой, а то, бывает, и буйной, депрессии, и не понимающие, вообще, как этот мир устроен.

Поэтому, очень важно — силу свою взвесить.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

Я продолжаю их задавать настоятелю храма Бориса и Глеба в городе Мосальске, Калужской области, священнику Владиславу Береговому.

Говорим мы сегодня о дерзновении. И, вот, сейчас мне хочется обратиться к Священному Писанию, где, так или иначе, упоминается призыв «Дерзай!»

В Евангелии от Луки — та самая история о болеющей женщине, которая рванулась к Спасителю, вопреки всем правилам, зная, что это незаконно. Она услышала в ответ: «Дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя!»... а в Евангелии от Матфея: «Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои!»... а в Деяниях Апостолов: «Дерзай, Павел! Ибо, как ты свидетельствовал Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме».

Получается, что одним из синонимов призыву «Дерзай» является призыв «Верь»?

О.Владислав:

— Поддержка. Господь оказывает этим словом поддержку тому, кто начал жить праведно, вступил на правильный путь, но сомневался в правильности этого пути.

Господь говорит: «Ты в правильном направлении идёшь. Ты — молодец! Давай, дальше! Я помогу тебе. Не сделаю за тебя всё, и будет нелегко и непросто, но — давай, не оскудевай в любви, не растеряй этого — сначала неофитского — дерзновения, а, впоследствии, того дерзновения, которое должно стать твоим качеством души».

А.Ананьев:

— При этом, дерзновение — оно исключает поддержку окружающих, но подразумевает поддержку Бога. Может быть, тогда, действительно, если...

О.Владислав:

— Ну... не всегда. Это... благословен тот человек, который, при поддержке Бога, ещё и не бывает гоним от окружающих! Хо-хо! Или их количество сводится, если не к нулю, то — к минимуму. Это очень хорошо, когда несколько дерзновенных человек складываются в одну большую команду! Замечательные мужские и женские монастыри создаются, замечательные группы поддержки любых интересов, любых социальных проектов — «... добро и красно, еже быти братии вкупе». И тот же пророк Давид говорил... такое уже... не в рифму... помню... что большая редкость — найти человека-единомышленника по себе, но, если нашёл, то ты будешь счастлив.

А.Ананьев:

— А... вот... что касается дерзновения Павла. Можете... я просто долго размышлял над, вот именно, дерзновением Павла... разъяснить, в чём было дерзновение апостола Павла? Вот, в этом отрывке из Деяний Апостолов, глава 23, стих 11.

О.Владислав:

— Конкретно из этого отрывка, я сейчас не припомню, а, вообще, в том, что он пытался всеми силами служить Богу — так, как умел. А умел он очень многое: он знал Тору, знал Писание, был фарисей из фарисеев, он вырос у ног Гамалиила, и хотел, чтобы весь мир знал истинного Бога. И когда внутри иудаизма появилась «секта» христиан, он гнал её изо всех сил, лучше всех — так, что его даже поставили главным гонителем христиан в Дамаске... в Антиохии, по-моему. То есть, он в этом видел своё служение — защита истинной веры в Бога от ересей.

И, вот, настолько крепка была вера, и дерзновенной вера, пусть и в таких жестоких формах проявляющая себя, что Господь, приметив его, остановив его, и говорит:

— Почто, Савле, гонишь Меня?

— Кто Ты, Господи, что я гоню Тебя? — он не гнал Христа, он гнал Церковь. Но Церковь же — это что есть? Тело Христово. И — говорит нам... дальше... уже знаменитые слова...

А.Ананьев:

— Смотрите, какой парадокс. Для того, чтобы быть дерзновенным, надо преодолеть ту стену, которая разделяет нас с Христом, которую выстроили мы сами, или кто-то ещё, между нами и Спасителем. Этой стеной становятся, по сути, законы, правила и традиции. Ведь, та кровоточивая, которая имела дерзновение прикоснуться к Спасителю — она же преодолела вот эту преграду, преодолела закон, стала преступницей, по сути, и совершила это дерзновение, и — получила поддержку Христа.

Вот, какой вопрос: почему те законы, правила и традиции, которые существуют, становятся преградой? Хотя, ведь, они должны, по сути, поддерживать нас в Богообщении. А они становятся стеной. В чём парадокс?

О.Владислав:

— Да. Это — подпорки того бассейна, в котором находится море Божественной благодати. Но, вместо того, чтобы окунуться, очиститься, освежиться, ты видишь в этих подпорках смысл и основу. Да, это нормально, если ты проживаешь первые 3-5 лет своего воцерковления. Но когда ты уже десятки лет в Церкви, то это уже вызывает вопрос.

Я, буквально вчера-позавчера, у себя в инстраграме опубликовал такой небольшой текст, что если бы Христос пришёл сейчас, в Россию, и сказал бы, что... знаете... Евангелие и Апостол можно читать по-русски во время Богослужения, что можно и посидеть во время Богослужения, и исцелял бы кого-нибудь в Воскресный день, то мы бы Его, наверное, так же бы распяли, горя «праведным» гневом, как «праведные» фарисеи... ритуально-праведные фарисеи 2000 лет назад. Мы иногда...

А.Ананьев:

— Удивительно...

О.Владислав:

— Собственно, старообрядчество возникло не в Швейцарии и не в Англии, и не в Южной Америке — это наш недуг. Мы переняли его от иудаизма, если хотите. Что — как бы не было чего по-новому... не нами положено, не нам и менять... если что-то стало ослабевать, то надо только усложнить. Потому, что когда мы страдаем — это хорошо, когда нам тяжело — это хорошо, когда... чем жёстче рамки и чем крепче стены, тем лучше... как бы чего не вышло... ни одной йоты менять нельзя, а что является этой йотой — уже совершенно непонятно.

Уже в Ветхом Завете Господь говорил: «Мне не приятны ваши жертвы... сыне, даждь мне сердце твоё! ... Тот правильно постится, кто кормит голодных, «сира и вдову приимет, и на пути грешных не стоит, и на седалищи губителей не седе...»

Но — нет... рамки, рамки, рамки... мы устанавливаем эти рамки! Они — нужны... они нужны для того, чтоб не расплескалась эта благодать. Но когда ты не подходишь к благодати, поклоняясь этим рамкам благочестия, как иудеи своей Стене плача, то... это вызывает только большую тоску и горевание.

Но, надеюсь, каждый из нас, кто тщательно старается исполнить обрядовый закон, со временем поймёт, что это, всё равно... это — форма. Форма, в которой есть более глубокое содержание. И заповеди Христовы... вот эти все ритуальные заповеди — они должны быть подпорками, костылями для твоей искалеченной духовной жизни, пользуясь которыми, ты уже несёшь добро людям — кормишь голодных, поишь жаждущих, и отдаёшь сердце своё детям, как Сухомлинский.

А.Ананьев:

— Какую острую для неофита тему Вы затронули! Как за традициями, правилами, существующими законами, рамками и привычным ходом жизни в Церкви неофиту увидеть Бога, услышать Бога и приблизиться к Нему?

О.Владислав:

— Вы знаете, какой вопрос в инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) вызывает самые большие дискуссии? Я стараюсь даже его не поднимать. Можно ли женщинам в критические дни заходить в храм ( я уже молчу про Причастие ).

Так, Причастие — да, нельзя ( а то вдруг кто-нибудь подумает, что я сейчас вообще призываю к разрушению основ Православия ). Но — сразу все подписчики делятся на два лагеря. «Ужас, ужас... ах, уж эти модернистские священники... нам батюшки говорят, что мы ритуально нечисты, и даже лучше и в притвор не заходить, а дома сидеть». А другие говорят, зная, в общем-то, правила церковные, что всё можно, кроме Причащения. Но, всё равно, бойня идёт, и... там... с пеной у рта, доказывают, что — нет, нет, нет, женщина нечиста!

И сколько лет я сижу в этих соцсетях — огромное количество реплик и комментариев вызывает именно эта тема. Всё. Как будто, всё христианство только к этому и сводится.

Напиши что-нибудь — серьёзное, глубокое, богословское... там... о чинах Ангельских... не знаю... о двух волях во Христе, или — о двух природах, о Троичном догмате — тишина. Только напиши что-нибудь на такую тему — простую, ритуальную... можно ли читать Евангелие сидя — всё, начинается война. Там... «нам батюшки запрещают сидя читать...» — притом, десятки комментариев! «Лучше вообще не читать, чем сидя читать!»

Я понимаю, почему православные не знают Писания! Потому, что... ну... стоя, тяжело прочитать, в конце рабочего дня... там... две, три, пять глав из Священного Писания: «Отложу на потом, когда будет легче спине и ногам...» — и это «потом» на десятки лет продвигается, и человек живёт без воды, без живой воды, которая течёт в жизнь вечную. Это очень грустная ситуация. Мы... такую... больную тему задели.

А.Ананьев:

— То есть, читать Евангелие в удобном кресле вечером — это, получается, тоже, своего рода, дерзновение?

О.Владислав:

— Вы представьте себе — четыреста, двести, триста... я, вот, раз в месяц публикую этот пост, что Евангелие можно дома читать сидя, и — двести, триста, четыреста человек пишут: «Спасибо, батюшка! Никогда не знала, и Евангелие не читала, потому, что считала, что надо читать стоя». Всё.

А когда пишу, что ещё можно и карандашиком пометки делать в Новом Завете, чтобы к этому вопросу возвращаться — вообще, уже, чуть ли, там, не за кощунника считают. Вот, уж, действительно! Что мы Евангелие целуем, но не знаем, что в нём!

А.Ананьев:

— Ну, может быть, дело в том, что... я, вот, буквально на днях, выцепил глазами фразу, которая мне запала в сердце: «Чем строже устав в монастыре, тем легче — как ни парадоксально, — монахам жить в этом монастыре и сохранять благочестивость».

О.Владислав:

— Да...

А.Ананьев:

— Может быть, мы сами придумываем себе все эти законы, чтобы нам было легче?

О.Владислав:

— Один французский философ, ещё во времена Французской революции, говорил о том, что большими сообществами проще всего управлять, с помощью диктатуры — и так оно и есть. Что касается государственной власти, то же самое касается, в принципе, и церковной. Потому, если священник хочет у себя на приходе получить абсолютно послушный и предсказуемый приход — вне благовестия христианской свободы, которая провозглашается в Послании галатам апостола Павла, — то, конечно, он будет на каждой проповеди говорить о том, чего «нельзя, дабы нам не прегрешить». И Господь представляется огромному количеству православных христиан... таким... злым дедушкой, который хочет, чтобы нам было... тяжело жить. И всё. Который наказывает за малейшее неповиновение, и неисполнение внешних религиозных ритуальных правил...

А.Ананьев:

— Спасибо Вам огромное, отец Владислав!

Конечно же, у меня вопросов ещё очень много. Но, мне кажется, очень важные вещи сегодня прозвучали, и заставили задуматься и меня, и слушателей радио «Вера».

В качестве резюме: не бойтесь, будьте свободны, не сомневайтесь, имейте мужество и — дерзайте! Пусть это будет многоточием после нашей сегодняшней удивительной беседы.

О.Владислав:

— Аминь.

А.Ананьев:

— Да. Сегодня мы беседовали с настоятелем храма Бориса и Глеба в городе Мосальске, Калужской области, священником Владиславом Береговым.

Спасибо Вам, отец Владислав!

О.Владислав:

— Спасибо Вам! Божие благословение всем радиослушателям!

А.Ананьев:

— Я — Александр Ананьев, радио «Вера».

Вернуться к этому разговору вы всегда можете на нашем сайте radiovera.ru

До следующего понедельника! Пока!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».

Друзья! Поддержите выпуски новых программ Радио ВЕРА!
Вы можете стать попечителем радио, установив ежемесячный платеж. Будем вместе свидетельствовать миру о Христе, Его любви и милосердии!
Слушать на мобильном

Скачайте приложение для мобильного устройства и Радио ВЕРА будет всегда у вас под рукой, где бы вы ни были, дома или в дороге.

Слушайте подкасты в iTunes и Яндекс.Музыка, а также смотрите наши программы на Youtube канале Радио ВЕРА.

Мы в соцсетях
****
Другие программы
Первоисточник
Первоисточник
Многие выражения становятся «притчей во языцех», а, если мы их не понимаем, нередко «умываем руки» или «посыпаем голову пеплом». В программе «Первоисточник» мы узнаем о происхождении библейских слов и выражений и об их использовании в современной речи.
Разговоры о кино с Юрием Рязановым
Разговоры о кино с Юрием Рязановым
Вы любите кино, или считаете, что на экранах давно уже нечего смотреть? Фильмы известные и неизвестные, новинки и классика кино – Юрий Рязанов и его гости разговаривают о кинематографе.
Материнский капитал
Материнский капитал
Дети - большие и подросшие – как с ними общаться, как их воспитывать и чему мы можем у них научиться? В программе «Материнский капитал» Софья Бакалеева и ее гости рассуждают о главном капитале любой мамы – о наших любимых детях.
Тайны Библии
Тайны Библии
Христиане называют Библию Священным Писанием, подчеркивая тем самым вечное духовное значение Книги книг. А ученые считают Библию историческим документом, свидетельством эпохи и гидом в прошлое… Об археологических находках, научных фактах и описанных в Библии событиях рассказывает программа «Тайны Библии».

Также рекомендуем