Поделиться
Фото: PxHere
К XIV-му веку Русь уже около ста лет пребывала под властью монголо-татар. В XI веке некогда единое государство распалось на множество независимых княжеств, которые постоянно боролись друг с другом за право главенствовать над остальными. Однако окончательное решение, кому из удельных русских правителей выдать ярлык — разрешение на великое княжение — принималось в Золотой Орде.
В середине XIV-го столетия, казалось, победу в борьбе за великокняжеский ярлык прочно одержала Москва. Большинство русских княжеств признавали её авторитет и власть. Именно великие князья Московские начали процесс объединения русских земель. Чтобы он продолжался, Москве важно было сохранить ярлык на великое княжение. Однако случилось непредвиденное: по Руси прокатилась эпидемия чумы. «Великий мор», как тогда её называли, выкосил весь московский княжеский род. В живых остался только один его представитель — девятилетний князь Дмитрий Иванович. Впоследствии он войдёт в историю как Дмитрий Донской. В 1359 году он вступил на московский престол. Однако из-за малолетства не мог самостоятельно править. Впрочем, эту обязанность при Дмитрии Ивановиче временно взял на себя его опекун — московский митрополит Алексий. Тем не менее, правитель Золотой Орды, хан Навруз, посчитал, что не стоит оставлять великокняжеский ярлык в руках девятилетнего ребёнка. И передал его противнику Москвы — Суздальско-Нижегородскому княжеству в лице князя Дмитрия Константиновича.
Москве, казалось, оставалось лишь смириться с утратой великокняжеского ярлыка. Но внезапно междоусобная война вспыхнула в самой Золотой Орде. Она вошла в историю как «Великая замятня». Ханы сменялись один за другим. В стремлении удержать ордынский трон им было не до Руси. Митрополит Алексий счёл эти обстоятельства весьма удачными для того, чтобы попытаться вернуть великокняжеский ярлык Москве. Началось вооружённое противостояние между Московским и Суздальско-Нижегородским княжеством. Орда, занятая собственными проблемами, действительно, не стала вмешиваться в междоусобную войну, из которой Москва, тем временем выходила победителем. Однако победу на поле боя необходимо было каким-то образом закрепить — чтобы междоусобица не вспыхнула вновь. Другими словами, требовалось безоговорочное признание противником права Московского князя Дмитрий Ивановича на великокняжеский ярлык. Митрополит знал, что есть только один человек, которому под силу убедить в этом строптивого суздальского князя — игумен Троицкой обители, Сергий Радонежский.
Преподобный Сергий, которого уже тогда почитали за святого, пользовался у князей непререкаемым авторитетом. Троицкий игумен поддержал московского митрополита. Как сообщают летописные источники, игумен «словом тихим и кротким» сумел убедить суздальского князя Дмитрия Константиновича. После разговора с преподобным Сергием тот «обязался быть в совершенной зависимости от великого князя московского». В 1366 году примирение противников подкрепилось венчанием между 16-летним московским князем Дмитрием Ивановичем и 13-летней суздальской княжной Евдокией Дмитриевной, дочерью князя Дмитрия Константиновича. Браки в столь юном возрасте, особенно с политическими целями в то время не были редкостью. Однако супружество юных князей оказалось не просто политическим союзом, но впоследствии стало примером истинно христианской семьи. По свидетельству исторических источников, новобрачных благословил сам Сергий Радонежский. А за несколько лет до своей кончины игумен скрепил своим благословением завещание князя Дмитрия Ивановича, в котором тот передавал «отчину свою» — Великое княжество Московское — сыну Василию. Таким образом был установлен принципиально новый порядок престолонаследия. Прежде власть передавалась старшему члену княжеского рода. Что неминуемо вызывало противоречия и борьбу. Новый, прямой переход власти от отца к сыну не только снимал многие разногласия, но и сохранял верховную власть Москвы над остальными русскими княжествами. Это право впоследствии признала и Орда. Так, при помощи преподобного Сергия Радонежского и московского митрополита Алексия был сделан важный шаг к объединению разрозненных русских земель.
Все выпуски программы Открываем историю
Уральская икона Божией Матери
Поделиться
Иконография Божией Матери исчисляется сотнями видов различных Её изображений. Первые образы были написаны ещё при земной жизни Царицы Небесной. А есть иконы, которые появились совсем недавно. Одна из них — Уральская.
Её история началась в 2003 году. Жительница города Екатеринбурга по имени Екатерина на третий день после Рождества Христова увидела необыкновенный сон. В заснеженном лесу под елью стояла икона Богородицы, окружённая ослепительным сиянием. Снежинки вокруг неё сверкали подобно бриллиантам. Пречистая Дева обратилась к Екатерине с иконы: «Я охраняю Уральскую землю от бед и зол. Пусть люди напишут Мой образ, каким его видела ты, и молятся перед ним».
Женщина рассказала о видении настоятелю Никольского городского храма, а тот — архиепископу Екатеринбургскому и Верхотурскому Евгению. И вскоре по благословению владыки была написана икона, получившая название Уральская. За основу изображения взят Казанский образ Божией Матери. Новая икона также написана по типу Одигттрия, что в переводе с греческого языка означает Путеводительница.
Но есть у Уральского образа и существенные отличия. Плат, покрывающий голову и плечи Богородицы, не пурпурный, как на Казанской иконе, а белый. Слева внизу на изображении показан сверкающий сугроб. Правый верхний угол украшен припорошённой снегом еловой веткой.
В 2003 году Уральская икона Божией Матери была прославлена как местночтимая. Празднование в её честь установлено на третий день Святок, девятое января. Первообраз находится под сводами Никольского храма Екатеринбурга. А многочисленные списки распространились по церквям хранимой Богородицей Уральской земли.
Все выпуски программы Небесная Заступница
Эгоистка. Наталья Разувакина
Поделиться
Сделаешь кому-то доброе дело — и тебе самой хорошо. Очень хорошо. Я это с детства усвоила и потому в молодости отчаянно хамила людям. Отчаянно-нечаянно, как потом уже разобралась.
Где тут связь? Сейчас объясню.
Вот в детстве как было? Вступилась за девочку, которую почему-то постоянно обижал весь класс — и радостно мне. Или уже позже, когда я, совсем юная мама, жила с дочкой в общежитии очень бедно, в день зарплаты покупала сладости в расчёте на всех соседских детей. Они у нас в комнате толкутся, играют... Всех и накормлю! Да и просто кашей накормлю, чем есть, в другой день. Но всех! И мне хорошо. Или собака среди ночи завизжала под окном — вскакиваю с постели, бегу и беру ее, сбитую машиной, к себе, и выхаживаю. Я расценивала все эти поступки как своеобразный эгоизм. Потому что мне же самой хорошо, когда делаю хорошее другому живому существу!
Но дело в том, что с той же лёгкостью я рассчитывала на добрые поступки по отношению ко мне. Уверена была, что все люди — такие же эгоисты. И могла незнакомому соседу, который направился к контейнерам с мусорным мешком, всунуть в руку и свой мешок: «Как удачно я вас встретила, а то мне некогда!» Опешивший сосед послушно нес мой мусор, а я уже бежала по своим делам. Или вот машину могла остановить: «Скажите, вы куда? О, нам по пути, высадите меня там-то, пожалуйста!» И потом спокойно выходила в нужном месте, вежливо попрощавшись и не заплатив. Мне даже в голову не приходило, что водитель мог удивиться или расстроиться. Наоборот: я же дала ему возможность сделать доброе дело, ему же сейчас хорошо!
Оглядываясь на себя ту, двадцати- и двадцатипятилетнюю, я просто холодею от стыда: ну как же я могла? Мои поступки, подобные вышеописанным, а их было немало, можно сравнить с поведением нищего у входа в храм, если бы он вдруг начал вырывать милостыню из рук входящих. Человек волен дать или не дать, помочь или нет, оказать услугу или воздержаться, но не заставлять же его силой творить добрые дела, да ещё по отношению лично ко мне?
Моя радость от добрых дел именно потому и была, что дела творились по моей свободной воле. Я хотела, чувствовала произволение и выполняла: помогала, кормила, спасала, делилась... И на душе наступал праздник. Но если бы те же соседские дети, которых я угощала, чем Бог пошлёт, без спросу вошли в мою кухню и начали распахивать дверцы шкафчиков в поисках, чем бы поживиться, я бы сочла это хамством. Так почему же позволяла себе такое поведение?
Положа руку на сердце, не любовалась ли я собою, высокомерно используя людей? Дескать, вот я какая: легко даю — легко беру, а если вы этому не рады, то это ваши проблемы!
Был в этом налёг эгоизма, который я тогда не осознавала. И некоей дерзости налёт: поступала, как мне надо, а остальное — мелочи. И остальные.
Но у Господа нет остальных. Это я уже позже поняла, придя в Церковь. Каждый человек ценен, и обычные социальные нормы, предполагающие как минимум уважительное отношение друг к другу, обязательны.
Что же касается добрых дел, Христа ради творимых и в Духе Его, к эгоизму они отношения не имеют. Потому что делаются не ради себя, а ради того другого, кому помогаешь, и именно он, другой, в фокусе твоего внимания, а не ты, желающий награды.
Автор: Наталья Разувакина
Все выпуски программы Частное мнение
19 сентября. О скромности и тщеславии
Поделиться
В 10-й главе 2-го Послания апостола Павла к коринфянам есть слова: «Мы не без меры хвалимся, не чужими трудами, но надеемся, с возрастанием веры вашей, с избытком увеличить в вас удел наш».
О скромности и тщеславии, — протоиерей Михаил Самохин.
