«Эвакуация Белой армии из Крыма в 1920 году». Исторический час с Дмитрием Володихиным - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Эвакуация Белой армии из Крыма в 1920 году». Исторический час с Дмитрием Володихиным

* Поделиться

Гость программы: кандидат исторических наук, специалист по истории Белого движения, ведущий научный сотрудник отдела военно-исторического наследия Дома Русского Зарубежья Кузнецов Никита.

Мы говорили об особенностях и значении эвакуации Белых сил с Крымского полуострова в ноябре 1920 года. Разговор шел о том, как готовилась эвакуация, и какие люди обеспечивали её. Наши гости размышляли над тем, какие духовные причины могли привести к таким трагическим событиям 20 века.

Ведущий: Дмитрий Володихин


Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы сегодня поговорим о событии, которое произошло ровно 100 лет назад. Вы знаете, у меня язык не поворачивается сказать: мы празднуем 100-летие этого события, потому что оно, с одной стороны, конечно, наполнено радостью, с другой стороны, трагично. Я имею в виду Великий исход — эвакуацию Белых сил с Крымского полуострова в ноябре 1920 года. Для того чтобы поговорить с пониманием дела на эту тему, не пытаться сыпать лозунгами, а разобраться по делу с тем, что там происходило, мы пригласили в студию замечательного специалиста по истории этого вопроса, ведущего научного сотрудника отдела военно-исторического наследия Дома русского зарубежья, кандидата исторических наук, Никиту Анатольевича Кузнецова. Здравствуйте.

Н. Кузнецов

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Ну что ж, я думаю, мы не будем в самом начале бросаться на теоретическое осмысление того, чем был Великий исход и для России в целом, и для тех, кто в нем принимал участие. Я хотел бы прежде всего, чтобы наши радиослушатели представляли себе обстановку в Белом Крыме в 1920 году, что там происходило и что непосредственно предшествовало эвакуации, то есть в какой обстановке она готовилась.

Н. Кузнецов

— Ну к осени 1920 года положение войск Русской армии под командованием генерала Врангеля, оборонявшей Крымский полуостров, было уже, конечно, не просто тяжелым, а критическим. Потому что борьба перед Чонгарским и Перекопским перешейками оказалось безуспешной, и красная конница под командованием Буденного прорвалась в тыл входивших в состав Русской армии Первой и Второй армии и вынудила их отступить за озеро Сиваш. И командованию стало очевидно, что эвакуация войск за пределы Русской земли неизбежна. Вот приведу цитату из воспоминаний начальника штаба командующего армией, генерала от кавалерии Шатилова, который писал: «Ко времени отхода за перешейки мы с генералом Врангелем уже высказались откровенно друг перед другом о неизбежности оставления Крыма. Нам были отлично известны свойства нашей армии, незаменимой при наступлении, терявшей силу при отходе и не умеющей обороняться за проволокой. Сидеть в окопах, не имея необходимого количества обогреваемых землянок и при отсутствии теплой одежды, было невыразимо тяжело. Перекопские позиции имели колоссальное моральное значение при борьбе впереди них, но с переходом на эти позиции, несмотря на наличие большого количества заблаговременно установленной артиллерии и на оборудование их окопами, проволокой и укрытиями, они едва ли могли долго защищаться». А так как было очевидно, что эвакуация возможна только морем, то встал вопрос о том, сможет ли Черноморский флот ее обеспечить.

Д. Володихин

— Ну вот один дополнительный вопрос. Мне приходилось неоднократно обращаться к истории отступления белых войск. Насколько я понимаю, Красная армия очень сильно выиграла от того, что ее боевым авангардом были отряды Махно, они чуть ли не наибольший ущерб наносили белым войскам, так ли это?

Н. Кузнецов

— Ну Махно, будучи командующим повстанческой армии, он да, одно время служил, ну поступил на службу в Красную армию, есть даже не до конца подтвержденная история о награждении его орденом Красного Знамени, но насколько я понимаю, все-таки речь о совместных операциях с Красной армией — это еще до вот этих крымских событий, это, по-моему, речь идет о более раннем периоде.

Д. Володихин

— Ну что ж, наверное, это различие в оценках. Ну а что касается Черноморского флота, если я правильно помню, в 1918 году он фактически перестал существовать, не то что как боевая единица, а вот в целом, как хоть какая-нибудь минимальная сила. Значит, пришлось его восстанавливать?

Н. Кузнецов

— Да, именно так. И, конечно, судьба Черноморского флота в годы второй русской смуты, она была весьма драматична, да, впрочем, можно сказать, и в другие периоды его истории. Потому что в 1918 году часть кораблей была затоплена в Новороссийской бухте, часть ушедших в Севастополь была вынуждена поднять немецкие флаги, а до этого даже флаги Украинской державы. Конечно, там никакого флота не было, но это давало формальное и юридическое обоснование того, чтобы эти корабли не были захвачены немцами. Потом, соответственно, после прихода в Черное море союзников, они пытались распоряжаться и, в общем-то, можно сказать, грабить и в том числе и корабли, и береговые части, и запасы Черноморского флота. Историк и участник тех событий Нестор Александрович Монастырев, капитан 2-го ранга, подводник, писал о том, что даже греки, которые всю Первую мировую войну только и делали, что гадили союзникам, попав на Черное море в составе сил интервентов, союзников, старались тоже что-то урвать, что-то украсть от обширных запасов бывшей Российской империи.

Д. Володихин

— То есть насколько я понимаю, та часть флота, которая не была по приказу правительства большевиков затоплена у Новороссийска и явилась в Севастополь, в течение нескольких месяцев была ограблена до нитки и лишена возможности двигаться, потому что, что не разграбили, то испортили или увели с собой.

Н. Кузнецов

— Да. Более того, когда весной 19-го года эвакуировался Севастополь, то соответственно, был введен линейный корабль «Генерал Алексеев», он, слава Богу, под русский флаг вернулся. Были затоплены подводные лодки вполне боеспособные — сделано это уже было союзниками, была разграблена база гидроавиации. Но тем не менее Черноморский флот активно воевал. И собственно, с осени 1918 года, когда удалось организовать командование портов и затем командование флотом, в общем-то, офицеры, желавшие продолжать белую борьбу и стремившиеся продолжать белую борьбу именно под Андреевским флагом, именно на Черном море, они восстанавливали корабли, вооружали гражданские корабли и, в общем-то, Черноморский флот достаточно активно вел боевые действия — можно вспомнить хоть лето 19-го года.

Д. Володихин

— Надо, наверное, напомнить, то что фактически возродили в 19-м году и позднее, в начале 20-го года, флот не то что из руин, а с нулевого уровня.

Н. Кузнецов

— Ну практически. Ну не совсем, конечно, с нулевого, все-таки физически-то корабли были, и строить-то их не приходилось.

Д. Володихин

— Но только они были не в русских гаванях, и они находились в состоянии угнанной части флота.

Н. Кузнецов

— Ну либо угнанной, да, либо практически небоеспособной. Ну да, можно сказать и так, в принципе это не будет большим преувеличением. И к моменту, когда необходимо было организовывать эвакуацию, самым крупным кораблем Черноморского флота был линкор «Генерал Алексеев» бывший.

Д. Володихин

— Его вернули.

Н. Кузнецов

— Да, Бывший «Император Александр III», затем носивший название «Воля», крейсер «Генерал Корнилов», бывший «Кагул», ранее «Очаков», а посыльное судно, он же крейсер 2-го ранга, «Алмаз», еще участник Цусимского сражения. И соответственно эсминцы на нефтяном отоплении «Дерзкий», «Беспокойный» и «Пылкий», старые миноносцы, которые использовали уголь в качестве топлива: «Капитан Сакен», «Живой», «Жаркий», «Звонкий», «Зоркий», четыре подводные лодки. Транспорт-мастерская «Кронштадт» — уникальное судно. Так, забегая вперед, скажем: конечно, французы его быстро постарались, уже в Бизерте, прибрать к рукам, потому что, в общем, таких судов во флотах мира было мало. Ну и плюс было вооружено достаточно немало вспомогательных судов, пародов, которые переоборудовались и в тральщики, и в минные заградители, и в посыльные суда. И, в общем-то, Черноморский флот был, конечно, живой. Ну еще были огромные трудности с ремонтом, это связаны они были и с отсутствием в Крыму необходимых материалов и, в общем-то, и ремонтной базы, и квалифицированных рабочих, и проблемами с топливом. Была огромная, конечно, нехватка кадров прежде всего, офицеров, матросов и унтер-офицеров, специалистов. Потому что ну кадровых матросов и монтеров было не так много, а те которые были, по понятным причинам им, в общем-то, не доверяли после всех этих кровавых «еремеевских ночей» на Черноморском флоте в конце 17-го — начале 18-х годов. А офицеров, чтобы выйти из положения, значит, придумали корпус-корабельных офицеров — то есть это такие офицеры не то что военного времени, а просто имеющие, ну как минимум, там среднее образование и желание служить на флоте — и из гимназистов, и из реалистов, и из выпускников или недоучившихся студентов технических учебных заведений, в общем...

Д. Володихин

— Причем нередко на должностях не офицерских.

Н. Кузнецов

— Да. И это вот этот корпус корабельных офицеров, даже уже когда флот перешел в Бизерту и он прекратил свое существование, и это была именно вот такая вынужденная мера.

Д. Володихин

— Как долго длилась подготовка к эвакуации? Насколько я понимаю, для того чтобы флот был боеготов, его должны были начать комплектовать маслом, углем, провизией загодя. И сколько это, загодя — недели, месяцы?

Н. Кузнецов

— Ну на самом деле, конечно, подготовка Крымской эвакуации велась действительно загодя. Велась она, начиная с весны 1920 года. И трагический опыт Новороссийской эвакуации был очень хорошо, конечно, командованием и армии, и флота учтен...

Д. Володихин

— Больше хаоса мы не допустим.

Н. Кузнецов

— Да, и это удалось абсолютно сделать. И тут, конечно, огромная заслуга замечательного адмирала Михаила Павловича Саблина, который командовал Черноморским флотом в 1919–1920 годах. Ну его должность называлась по-разному, он был и главный командир Севастопольского порта, главный командир портов и судов Черного и Азовского морей. Там в ряде периодов он от должностей отстранялся, потом, соответственно, обратно возвращался. И его биография, о ней вообще стоит, конечно, поговорить отдельно. Но вот я соглашусь с мнением выдающегося историка Белого движения, Андрея Сергеевича Кручинина, который называет Саблина последним из великих адмиралов. Потому что, собственно, именно ему удалось с нуля создать Черноморский флот, который воевал, и на кораблях и судах которого на чужбину смогли уйти те люди, которые не хотели оставаться под большевиками. И в том числе, можно сказать, вот такой символизм, что Саблин был похоронен в Севастополе, во Владимирском соборе, в усыпальнице, где были похоронены адмиралы, герои Крымской войны. И уже в годы большевистского владычества его прах, вместе с героями Крымской войны, был из собора выкинут. Но зато сейчас, в наши дни уже там восстановлены надгробные таблички, в том числе и с именем Михаила Павловича Саблина.

Д. Володихин

— Ну то есть это своего рода кенотаф.

Н. Кузнецов

— Да.

Д. Володихин

— Собственно он был похоронен под сводами собора адмиралов, последним из русских военачальников, и в этом выразилось величайшее почтение офицеров Черноморского флота к тому, что это был за человек и сколь самоотверженно он служил флоту. Ну а сейчас, дорогие радиослушатели, я хотел бы, чтобы эпоха, предшествовавшая Великому исходу, прозвучала в торжественно-печальном вальсе «Осенний сон», созданном именно тогда.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я и Никита Анатольевич Кузнецов, ведущий научный сотрудник отдела военно-исторического наследия Дома русского зарубежья, специалист по истории Белого движения. Мы продолжаем разговор о Великом исходе. И сейчас, как я полагаю, стоит продолжить обсуждение того, как готовили эвакуацию. Понимаете, вот весна, лето — это на фронте белых войск, на фронте Русской армии Врангеля эпоха больших успехов, невиданных, ну с точки зрения современников просто чудесных побед. Однако уже весной командование белое понимало, что эти успехи могут закончиться в любой момент, потому что боевая, демографическая, экономическая основа наступления Белого Крыма очень шаткая, прямо скажем, очень незначительная. Поэтому на всякий случай по-настоящему и всерьез надо готовить эвакуацию.

Н. Кузнецов

— Да, и подготовка эвакуации началась с весны 1920 года. 4 апреля 1920 года секретным отношением начальника штаба Русской армии на имя командующего русским флотом главнокомандующий приказал, соблюдая полную секретность, в кратчайший срок подготовить соответствующее число судов для перевозки в случае необходимости 60 тысяч человек в Константинополь. И, соответственно, предполагалась распределить нужный тоннаж по портам посадки с таким расчетом, чтобы можно было начать посадку на суда через четыре-пять дней после отхода с перешейков. Ну порты — это были те самые порты, откуда в ноябре 1920 года и уходили русские корабли и русские люди — это Керчь, Феодосия, Ялта, Севастополь, Евпатория. Но уже вскоре, по новым расчетам, возникло новое число — 98 тысяч человек. Потому что прежде всего думали, что большая часть гражданского населения не захочет идти в неизвестность, не захочет покидать родину. Но как, в общем, показала практика и дальнейшее развитие событий, это было не так. На все эти предложения, на эти цифры вице-адмирал Саблин отвечал, что в том состоянии, в котором находится флот, они весьма трудновыполнимы, и для их реализации требуется увеличение судов прежде всего, транспортов. И также нужно решать вопросы с топливом, с ремонтом и так далее, о чем мы уже говорили. Но удалось, и в том числе благодаря Саблину, создать определенные запасы того же угля, тех же смазочных материалов, что осенью, конечно, сыграло очень важную роль.

Д. Володихин

— Заметим, для Саблина это был чудовищно трудно, поскольку топлива, снарядов и прочих необходимых для боевых единиц вещей катастрофически не хватало даже в тех случаях, когда корабли должны были выйти для совершения каких-то боевых действий — обстрела берега, береговых сооружений красных или для десанта. И Саблин должен был, буквально из неприкосновенных запасов, создавать другой неприкосновенный запас. У него не хватало, по сути, ничего, и он из ничего должен был создать то, что впоследствии должно заставить двигаться Русскую эскадру во время эвакуации. Это невероятно сложное было дело.

Н. Кузнецов

— Да, и нужно еще отметить такой личностный, что называется, фактор, что Саблин в этот период тяжело болел, у него был рак печени. И, в общем, ему это, конечно, давалось, в общем, и по-человечески очень тяжело. И мне кажется, что он знал, что, в общем, ему осталось жить недолго. Но тем не менее он свой долг выполнял до конца, действительно до самого последнего дыхания.

Д. Володихин

— Он верил, что хотя бы выйдет и ненадолго останется с Черноморским флотом. Потому что в списки тех, кто подлежал эвакуации, он попал. Но, к несчастью, дожить ему не судил Господь.

Н. Кузнецов

— Да, и его преемником стал адмирал Кедров, который в своих воспоминаниях написал, что «вступив в командование под звуки похоронного марша, сопровождавшего в последний покой моего предшественника, скончавшегося только что, 17 октября, адмирала Саблина, я срочно занялся ремонтов судов и заготовкой угля». Проводились в то же время и операции на помощь армии на флангах и с моря. И, соответственно, под предлогом как раз проведения этих операций, десантных операций на Кавказе и Кубани, Кедров смог расставить транспорты по будущим портам эвакуации, которые я уже перечислял — Севастополь, Ялта и так далее. И это было сделано прежде всего для того, чтобы в случае начала эвакуации, чтобы все не рванули, условно говоря, в Севастополь, и чтобы там не было такого катастрофического скопления войск и беженцев, как это произошло в Новороссийске. Через некоторое время Кедрову удалось закупить три корабля с углем, которые командование флота берегло, как драгоценность, как сам Кедров писал, отбиваясь постоянно от атак представителей железнодорожного ведомства, которому этого угля тоже не хватало.

Д. Володихин

— Ну что ж, вот Кедрову осталось на подготовку эвакуации чуть менее месяца после смерти Саблина. И в связи с этим возникает вопрос: человек, который получил это поручение от Врангеля — поручение жизненно важное не то что для Русской эскадры, то есть для Черноморского флота времен Врангеля, он так тогда назывался, а и для всего Белого дела на юге России, — что это был за человек? Адмирал, которому доверили дело, решавшее вопрос жизни и смерти для десятков, а как потом выяснилось, даже и больше, чем ста тысяч человек.

Н. Кузнецов

— Ну Кедров, он, конечно, можно сказать, он был менее боевой офицер, чем Саблин. Потому что в годы гражданской войны и перед своим назначением на должность он находился за границей в должности заведующего транспортом, обеспечивающим снабжение Белых армий, хотя он, как и Саблин, принимал участие и в русско-японской войне, и в Первой мировой, и командовал крупными кораблями, то есть имел боевые награды, это, безусловно, был достойный человек. И, в принципе, он, находясь за границей в тот момент, и в общем-то, наверное, со стороны это было еще более как-то ярко видно вообще положение Белых армий, и к чему это все идет, наверное, он мог этого назначения как-то и избежать.

Д. Володихин

— Мне кажется, что он был не в восторге от того, что на него это бремя упало. Саблин был органически к этому приспособлен, он для себя другого пути и не видел. Кедров мог избежать и, в общем, не очень хотел этим заниматься, но он все-таки принял.

Н. Кузнецов

— Да, но не избежал, поэтому он был человеком долга. И, забегая вперед, скажем, что за организацию эвакуации Врангель его произвел в чин вице-адмирала, абсолютно заслужено было. И, собственно, свой долг он выполнил, корабли и суда он увел.

Д. Володихин

— А что касается последующих лет его жизни, вот он действительно вывел корабли — мы чуть погодя поговорим о процессе эвакуации. Сейчас стоит поговорить о другом. Вот он, допустим, полностью исчерпал то, что должен был сделать для Русской эскадры и для Русской армии Врангеля в целом. Какова его последующая судьба?

Н. Кузнецов

— Ну он оставался номинально командующим Русской эскадры вплоть до ее расформирования в октябре 1924 года. Но реально он уехал в Париж практически сразу же после того, как уже последние корабли прибыли именно в Бизерту, и занимался ну как бы устройством своей жизни, он стал инженером-электротехником. А соответственно эскадрой командовал адмирал Беренс, его начальник штаба, Михаил Александрович Беренс. И Кедров уже после того, как Франция признала большевиков, он продолжал жить в Париже, и занимался он и военно-политической, скажем так, деятельностью. Он стал одним из основателей Военно-морского союза — это одно из крупнейших объединений русских морских офицеров за рубежом, ориентированное на Русский общевоинский союз. А скончался Кедров в 45-м году в Париже.

Д. Володихин

— А он пытался как-то помочь Русской эскадре после того, как она встала на последнюю якорную стоянку? Или он понял, что у него уже нет сил, чтобы заниматься делами флота, каким-то образом добывать для него деньги, заниматься оформлением документов. И там была раздача паспортов, например, и другие, в общем, довольно тяжелые, но необходимые обязанности по обеспечению жизни тысяч и тысяч русских моряков. Он что-то делал в этом смысле?

Н. Кузнецов

— Да, конечно, он делал. И более того, мне кажется, что ему даже в Париже находясь, было многие вопросы-то решить легче. Потому что основным вопросом таким глобальным было: французы, они ежемесячно фактически сокращали личный состав Русской эскадры. и этих людей, их нужно было хоть как-то их судьбу обустраивать.

Д. Володихин

— Дать им работу, деньги, документы.

Н. Кузнецов

— Возможность выехать там в другую страну и так далее. И каждый там человек, от кадета Морского корпуса до адмирала престарелого, больного зачастую, в общем-то каждое решение вопросов требовало каких-то каждый раз индивидуальных действий. В Париже находился военно-морской агент, это военно-морской атташе по современной терминологии, Владимир Иванович Дмитриев, в распоряжении которого были деньги некоторые, очень, в общем-то, небольшие в масштабах эскадры и, главное, связи. Он, конечно, старался всем помогать. И Кедров, собственно, занимался организацией этой помощи. И в общем-то, он, конечно, командующим эскадрой он оставался, хоть и находился в Париже, несколько раз приезжал с визитами на эскадру. А Беренс это все уже, говоря современным языком, разруливал, так сказать, на месте, ситуации там самые разные. От обеспечения обмундированием там кадет Морского корпуса до там как бы две канонирские лодки два мичмана решили затопить, с тем чтобы они не достались французам, что привело там к серьезному скандалу международному. И их посадили в тюрьму, потом освободили — это уже вот на месте все решалось. Поэтому Кедров нет, он вполне, в общем, свой долг выполнил.

Д. Володихин

— Ну насколько я понимаю, вот те деньги, о которых вы говорите, они действительно были очень незначительными. Мне приходилось сталкиваться с документами по выплатам, они были просто ничтожными, и ветеранам флота, офицерам, адмиралам давали ну буквально прожиточный минимум, чтобы они не умерли с голода, чтобы было чем заплатить за жилье. Причем, надо сказать, что тактично оформляли это все как ссуды, это предполагая, что, наверное, может быть, когда-нибудь офицер или адмирал, которому выдали эти самые деньги, должен их вернуть. Но все, конечно, понимали, что в подавляющем большинстве случаев никто не вернет ни копейки, потому что денег нет, устроиться на работу чрезвычайно сложно, тем более, если ты высокообразованный, начальственный, но все же старик.

Н. Кузнецов

— Да, именно так. Но помимо, этого еще и выплачивали жалованье постоянное. Совсем уж копеечное, но тем не менее именно как жалованье и матросам, и офицерам. И, в общем-то, все из этих же денег.

Д. Володихин

— И это помогло офицерам и морякам флота хоть как-то более-менее утроиться в жизни. А мы будем впоследствии говорить о том, каким образом это все происходило, но вот одну вещь я хотел бы сказать заранее: большей части сухопутных войск — армейцам, казакам — пришлось хуже, чем матросам и офицерам морского флота, их жизнь чуть-чуть капельку лучше была устроена. И слава Богу и за это, Кедрова можно благодарить, что он не покладая рук в этом отношении работал. Я не ошибаюсь?

Н. Кузнецов

— Да, абсолютно согласен.

Д. Володихин

— Итак, дорогие радиослушатели. Настало время напомнить вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы ненадолго прерываем наш разговор для того, чтобы встретиться в эфире буквально через минуту.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем Великий исход, главные события которого произошли сто лет назад, в ноябре 1920 года. В студии у нас замечательный гость, известный историк Белого дела, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела военно-исторического наследия Дома русского зарубежья, Никита Анатольевич Кузнецов. И настал момент, когда стоит уже поговорить о самой эвакуации. Мы поговорили о людях, которые обеспечивали это, адмиралы Саблин и Кедров. Мы поговорили о том, что ее начали издалека, скажем так, за несколько месяцев до того, как действительно потребовались корабли. А теперь стоит рассказать о том, как все происходило.

Н. Кузнецов

— Ну вопрос об эвакуации, он уже остро был поднят в конце октября 1920 года на заседании министров, которое под председательством самого командующего, генерала Врангеля. И опять возник вопрос о количестве предполагаемых эвакуируемых. И цифра была озвучена меньше даже, чем весной — 30–35 тысяч человек, так как армейское командование посчитало, что гражданское население в своей массе не пожелает идти в неизвестность. И 27 октября командующий Первой армией генерал Кутепов сообщил, что надежды на удержание Перекопа и Сиваша практически нет и, собственно, 28 октября эвакуация была объявлена. На следующий день в Севастополь прибыл французский крейсер «Вальдек-Руссо», на борту которого находился представитель французского флота, адмирал Дюмениль, который должен был, как бы во исполнение союзнического долга, помогать осуществлению эвакуации. Нужно сказать, это как раз вот пример такого поведения союзников вполне, в общем-то, честного и адекватного. И вот адмиралу Дюменилю, ему в итоге сотрудничество с русским флотом стоило-то и карьеры, его как бы все добрым словом вспоминают, и жена у него была русская. Генерал Врангель и верховный комиссар Франции в России Мартель, совместно с адмиралом Дюменилем подписали конвенцию, в соответствии которой вооруженные силы Русской армии и мирные беженцы передавались под покровительство Франции, а в качестве залога ей предоставлялись русские военные корабли. Очевидно, что самые тяжелые моменты по организация проведению эвакуации легли на адмирала Кедрова и офицеров его штаба.

Д. Володихин

— Насколько я помню, начальник штаба у него был Машуков, тоже личность выдающаяся.

Н. Кузнецов

— Да, Николай Николаевич Машуков — это действительно личность выдающаяся, один из самых молодых адмиралов русского флота. Причем он в 19-м году, в начале, был старшим лейтенантом, а к эвакуации-то уже контр-адмирал. Он, собственно, благодаря его заслугам в Севастополе был создан Морской кадетский корпус. Ну вернее Морской корпус там был создан еще в период Первой мировой войны...

Д. Володихин

— Воссоздан.

Н. Кузнецов

— Младшие роты перевели из Петрограда туда. Но потом Временное правительство его расформировало, а в 19-м году он был воссоздан, именно по инициативе Машукова, и это, конечно, уникальное совершенно учебное заведение, о нем мы еще несколько слов скажем, о его роли в эвакуации, которое продолжило свою деятельность в Бизерте. И, конечно, большинству его выпускников не довелось служить, ну уж под Андреевским флагом точно. Но по крайней мере это несколько сотен русских юношей просто, которым была дана и возможность и выжить, и сохранить себя, и сохранить в том числе русское свое национальное самосознание, это конечно, в этом заслуга Машукова. Велика да, была и заслуга его при организации эвакуации. Вот процитирую опять из воспоминаний Кедрова: «По справедливости могу сказать, что мой начальник штаба адмирал Машуков, командиры и офицеры судов, назначенные комендантами посадки, были выше всякой похвалы. Дали три дня для подготовки, а уже через двое суток начали прибывать первые части отрывавшиеся от неприятеля, наступавшего по пятам».

Д. Володихин

— И насколько я понимаю, цифра 35 тысяч оказалась чистой утопией.

Н. Кузнецов

— Абсолютно.

Д. Володихин

— И флот это понимал и заранее подготовил большее количество кораблей, чем вот те, что готовы были перевезти те жалкие 35 тысяч, по сравнению с человеческой катастрофой, разразившейся в реальности.

Н. Кузнецов

— Да, именно так. Ну, в общем-то, это понимал еще Саблин, и как бы это все так логично, то что происходило в ноябре, это было, в общем-то, логичным продолжением того...

Д. Володихин

— Как отнеслись к подготовке заранее.

Н. Кузнецов

— Да, именно так. И как раз Кедров пишет, что «никто не подозревал, что как выяснилось, надо принять не 35 тысяч, а более 100 тысяч человек, а значит, грузить суда до отказа. Никто не хочет оставаться, несмотря на обращение главнокомандующего, указывавшего, что мы идем в неизвестность. Приходится посылать всюду морских офицеров с диктаторскими полномочиями, угрозами, револьверами и матерными словами. После чего все приходит более или менее в порядок. Машины вертятся, суда не садятся на грунт, и всех желающих эвакуироваться приглашают на борт». И ну в итоге только уже после того, как последнего солдата из числа желающих эвакуироваться на борт приняли в Севастополе, и больше там не осталось ни одной воинской части, в 14 часов 50 минут 2 ноября 1920 года главнокомандующий генерал Врангель прибыл на крейсер «Генерал Корнилов» и в сопровождении чинов штаба, и затем отдал приказание сниматься с якоря.

Д. Володихин

— Я бы хотел уточнить: не 35, не 98, не 100, а сколько же всего экипажей, военных, беженцев, кадетов, сколько же всего перевезла Русская эскадра?

Н. Кузнецов

— Ну еще сразу оговорюсь, что еще это была не Русская эскадра, это был Черноморский флот, а также и, кстати, иностранные в том числе и коммерческие суда, они тоже участвовали в эвакуации, но...

Д. Володихин

— Позднее будет переименована в Русскую эскадру.

Н. Кузнецов

— Да, всего около 150 тысяч человек. А всего в эвакуации принимало участие около 150 кораблей и судов, ну не только русских, но большей частью русских.

Д. Володихин

— Притом говорят, что эта цифра заниженная, поскольку, может быть, отчетность не вполне верна. И мне приходилось слышать, что еще, может быть, десяток тысяч людей был не учтен, то есть до 160 тысяч.

Н. Кузнецов

— Вполне может быть. Потому что, с одной стороны, в архивах сохранились эвакуационные списки, но с другой стороны, в той суматохе могла быть погрузка и вообще без каких-либо документов.

Д. Володихин

— Ну, конечно, из нормального христианского милосердия человека, который боялся, что его просто расстреляют, поймав в городе через несколько дней, ему давали возможность оказаться на борту и спастись. Ну это было естественно.

Н. Кузнецов

— Да, и в результате, по свидетельству очевидцев, там на одном пароходе было 12 тысяч 600 человек, на другом 7 тысяч 200. То есть люди зачастую этот ну в общем-то не очень долгий путь, через все Черное море, вообще могли просто провести стоя.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, во время эвакуации были потери, но они были незначительными. И благодаря тому, что организовано было все как надо, они далеко-далеко отстояли от уровня чудовищных потерь эвакуации из Новороссийска в начале 1920 года.

Н. Кузнецов

— Да, во время эвакуации Крыма погиб вообще только один корабль с людьми, ну несколько было брошено в море просто, но без людей. А погиб эскадренный миноносец «Живой», на котором, правда, находилось порядка 250 человек, и донского офицерского резерва, и 17-го гусарского Черниговского полка, и кадет. И вот, кстати, точного списка погибших, в общем-то, на данный момент нет. И он вышел из Керчи, а вообще погода благоприятствовала, видно, что Господь помогал и здесь. Но вот именно те корабли и суда, которые вышли из Керчи, они попали в шторм. И «Живой» затонул, в общем-то, неизвестно, как это произошло и когда, он шел на буксире потом буксир пришлось обрубить. Кедров вообще в своих воспоминаниях написал, что на самом деле они вернулись, и были все захвачены красными, но это не так. В общем, это вот такая загадка Крымской эвакуации.

Д. Володихин

— Ну что ж, во всяком случае подавляющее большинство боевых единиц и мирных судов достигли Константинополя, бросили там якорь и постепенно их начали разгружать от людей. Дальнейшая их судьба?

Н. Кузнецов

— Соответственно, да, 16 ноября — уже нового стиля, потому что на юге России был старый стиль, — корабли и суда, вышедшие из портов Крыма, пришли в Константинополь и стали на якорь на рейде Мода. Эвакуация закончилась, и вскоре Черноморский флот был переименован в Русскую эскадру. Кедров, соответственно, получил чин вице-адмирала, и возник вопрос как бы, что делать дальше с кораблями и судами. И нужно было, ну французы, в общем, они оказали союзническую помощь и поддержку и выделили свою военно-морскую базу в Северной Африке — Бизерту.

Д. Володихин

— Это нынешняя территория государства Тунис.

Н. Кузнецов

— Да, республики Тунис, туда было решено перевезти основное боевое ядро. В итоге 33 корабля и судна ушло тремя отрядами ушли.

Д. Володихин

— Что-то шесть с половиной тысяч человек.

Н. Кузнецов

— Нет, всего около шести тысяч человек. Вот тут-то как раз статистика известна: около 5 тысяч 900 человек туда пришло.

Д. Володихин

— И какая-то часть была из военных моряков отправлена в Королевство сербов хорватов и словенцев, там человек 600 или 700, но это в основном были ветераны и их семьи, те кто не мыслил для себя продолжения борьбы. Прочие же, те кто помоложе, оказались в Бизерте.

Н. Кузнецов

— Нет, ну самом деле в Королевстве СХС, там не сказать, что их отправляли как бы целевым образом. Там просто был военно-морской агент, капитан 2-го ранга, Борис Петрович Апрелев, который тоже оказывал, как Дмитриев в Париже, соответственно, он в Королевстве СХС помощь. И некоторое количество небольшое моряков даже в Галлиполи попало, те кто прекратил службу на эскадре. И, соответственно, нужно было списать как можно больше людей, но тоже, условно говоря, не выкинуть их на улице, а вот как-то их судьбу определить, чем занимался, собственно, Врангель и Кедров именно в Константинополе. Плюс там были гражданские корабли и суда, которые принадлежали владельцам и которые сохраняли право ими владения, там тот же добровольный флот. Потом группа буксиров перешла, ну это уже чуть позже, из Константинополя в Марсель, тоже совершив такой переход через все Средиземное море.

Д. Володихин

— Но если говорить о беженцах, это, конечно, не только военные моряки, а это и вообще вся Русская армия Врангеля и огромное количество мирного населения. Вот как распределились эти потоки?

Н. Кузнецов

— Ну, соответственно, сухопутные части — это прежде всего Галлиполи, знаменитый лагерь, где была Русская армия, казаки — это Лемнос, Чаталджа. Русские беженцы — ну им оказывали и Международный Красный крест, и турецкие власти, так сказать, пытались оказывать помощь. Но главная была задача их, конечно, на берег списать. Потому что когда приходит пароход, на борту которого 12 тысяч человек, то там как бы речь не идет ни о санитарных условиях, ни вообще о выживании.

Д. Володихин

— Ну а что можно сказать о мирном населении? Армия — да, она еще могла на будущее представлять боевую силу, сохранила дисциплинированность. Некоторые впоследствии поступили на военную службу, кто-то во Франции, а кто-то в том же Королевстве СХС, Болгарии и так далее. Но а люди-то, которые давным-давно не брали в руку шашки или вообще никогда их не брали, что с ними?

Н. Кузнецов

— И не планировали брать в ряде случае-то.

Д. Володихин

— Что с ними?

Н. Кузнецов

— Ну они, соответственно, их ждала нелегкая, в общем-то, участь русских изгнанников. То есть дальше уже каждый решал свою судьбу самостоятельно. Ну в том числе при помощи, я говорю, и дипломатических органов, и учреждений Красного креста. То есть их была главная задача — спасти свою жизнь от большевиков, и эту задачу командование Русской армии, Черноморского флота обеспечило и выполнило.

Д. Володихин

— Ну что ж, мы остановимся именно на этих словах: «спасти свою жизнь» и «задача выполнена». Вот после этих слов, я думаю, будет правильным, если прозвучит еще один торжественно-печальный вальс — он посвящен событиям русско-японской войны, но я думаю по тому, что это за мелодия и как она звучит, будет очень хорошо понятно, в каком настроении пребывали те, кто попал в Константинополь из Крыма в 1920 году.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем события великого исхода, состоявшегося сто лет назад, в ноябре 1920 года. У нас в гостях кандидат исторических наук специалист по истории Белого дела, ведущий научный сотрудник отдела военно-исторического наследия Дома русского зарубежья, Кузнецов Никита Анатольевич. И вот сейчас, наверное, самое время поговорить не о событиях, а о вещах гораздо более серьезных, о вещах глобальных. Ну прежде всего, как правильно воспринимать Великий исход. Мне приходилось слышать два мнения, даже три, извиняюсь, мнения. Ну скажем так, от людей, которые относятся к Белому движению негативно, мне приходилось слышать фразу: убрались — и скатертью дорога. От людей, которые относятся к нему, как к чему-то родному, как к части старой России, которая оторвалась от нее и была унесена волнами в дальнее плавание, я слышал, что это прежде всего трагедия — трагедия, когда 150 или 160 тысяч человек остались без Родины, большинство никогда не вернется назад, а Родина осталась без них — то есть без их ума, навыков, образования, без их профессионализма, они бы очень пригодились. И наконец третье мнение, оно звучит реже, поскольку оно парадоксальное, но мне самому оно ближе: что это большой праздник. И сейчас, при всем трагизме Великого исхода, можно поднимать шампанское, празднуя его, радуясь ему, поскольку огромное количество людей — офицеров, солдат, матросов, казаков, детей, женщин, людей абсолютно мирного труда — оказалось спасено от жесточайшей расстрельщины. Ведь в ближайшие месяцы в Крыму — конец 20-го года и, особенно 1921 — разворачивается какой-то театр чудовищной охоты на людей, когда десятки и десятки тысяч оказываются убиты. Вроде бы большевики обещали подарить жизнь, но обещания своего не выполнили. Как вы считаете, что из этих мнений следует выбрать как наиболее правильное или, может быть, сочетание?

Н. Кузнецов

— Ну я думаю, конечно, сочетание второго и третьего, так сказать, мнения. Хотя, конечно, очевидно, что для тех людей, кто уходил из Крыма тогда, 100 лет назад, праздником-то это точно не было. Ну, наверное, какое-то облегчение они, может быть, испытывали, оттого что они спасают свою жизнь. Хотя в одном из мемуаров написано, что вот уходили корабли, а на причале стояла бабушка одного из кадетов Морского, по-моему, корпуса, и плакала — это плакала уходящая, остающаяся верее Россия, Русь. Ну можно вспомнить знаменитое стихотворение Туроверова: «Уходили мы из Крыма среди дыма и огня...» Но я думаю, что вы, конечно, правы, что это действительно можно уже, вот по прошествии 100 лет, считать действительно светлым, конечно, событием. Потому что эти люди, конечно, были спасены, и многие из них, находясь вне России, приумножили славу России своими трудами и даже просто своим сохранением и русских традиций, и русского национального духа, и каких-то духовных ценностей. Ии поэтому думаю, что можно считать. И вот вообще очень хорошо состояние и настроение тех, кто уходил, характеризует последний приказ генерала Врангеля, отданный им еще на русской земле. Вот в нем он писал: «Я отдал приказ о оставлении Крыма, учитывая все трудности и лишения, которые Русской армии придется претерпеть в ее дальнейшем крестном пути. Я разрешил желающим остаться в Крыму, таких почти не оказалась, все казаки и солдаты Русской армии, все чины Русского флота, почти все бывшие красноармейцы и население не захотели подчиниться коммунистическому игу, они решили идти на новые тяжелые испытания, твердо веря в конечное торжество своего правого дела. Сегодня закончилась посадка на суда, везде она прошла в образцовом порядке. Неизменная твердость духа флота и господство на море дали возможность выполнить эту беспримерную в истории задачу и тем спасти армию и население от мести и надругания».

Д. Володихин

— Но вот это очень важный момент. Для того чтобы было понятно, до какой степени это успех, удача, достижение эта эвакуация, а не только мрачная страница нашей истории, надо вспомнить, каких масштабов достигала расстрельщина в Крыму, как долго длилась, и как много народа легло в могилы. Есть хотя бы приблизительные данные, которые признаются специалистами или тут все спорно?

Н. Кузнецов

— Ну тут на самом деле сейчас споры-то идут большие, потому что как бы вот на фоне, ну не сказать, что, конечно, красного ренессанса, но неких таких волн у нас сейчас...

Д. Володихин

— Ну да.

Н. Кузнецов

— Стараются все цифры там опровергнуть, начиная с книги Мельгунова «Красный террор в России». Но речь идет в любом случае о десятках тысяч человек.

Д. Володихин

— И представьте себе, что все те люди, которые были эвакуированы, остались бы на Крымском полуострове. Ну добавим к этим — кто-то говорит 40, кто-то говорит 60 тысяч, разные есть цифры — добавим еще 150, гекатомба вырастет за счет тех, кто доверился бы. Разумеется, гражданская война научила таким заявлением не доверять. Мне хотелось бы поговорить еще о совершенно другом аспекте, который в данном случае не касается вас как специалиста, а просто касается вас как человека с христианским мировидением. Существует комиссия Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви по вопросам общественного развития, науки, культуры и информации. И вот внутри этой комиссии поставлена тема: духовные причины революционного катаклизма в России начала XX века. Ведь действительно это же чудовищно, когда огромное количество людей — ну вот 150–160 тысяч на полуострове Крым, а так, вообще-то, миллионы людей, для которых не осталось места на родной земле. И все это могло создаться только в ситуации, когда общество приняло непримиримость в качестве нормы. Откуда, почему эта непримиримость у нас возникла в предреволюционные и революционные годы? С вашей точки зрения, что здесь может быть причиной, что было тем духовным истоком, который привел общество нашей к такой трагедии и тому, что расставание с родиной оказалось для многих праздником?

Н. Кузнецов

— Ну на мой взгляд, это, конечно, такой вопрос очень сложный и глобальный, действительно выходящий за рамки, наверное, немножко выходящий за рамки того, о чем мы сегодня говорим. Но тут в том, что все-таки я лично считаю и как историк, что Российская империя это было государство развивающееся, конечно, как и, наверное, почти любое государство, имевшее, в общем, свои проблемы, многие из которых там к 17-му году были нерешенные. Но это была динамично развивающаяся страна, которую, в общем-то, ну называя вещи своими именами, убили на взлете. И тут, конечно, были однозначно и извне какие-то причины, и были и внутренние причины, о которых историки, и не только историки, в общем-то, говорят.

Д. Володихин

— Писатели, кинематографисты, общественные деятели спорят.

Н. Кузнецов

— Наверное, можно говорить и о каком-то, может быть, и оскудении веры, и каких-то духовных принципов и идеалов — что да, конечно, Россия была православная страна, и большинство народов было там крещены в христианскую веру, но, может быть, во многом для многих это было и формальностью какой-то.

Д. Володихин

— Вот здесь я, наверное, с вами соглашусь. А для меня это очень важно. И на мой взгляд, христианство, когда оно пронизывает общество и остается живым в сердцах людей, оно все смягчает, все наполняет любовью, все наполняет желанием обойтись без побоища, без открытого столкновения, конфликта, тем более открытого смертоубийства. Наполняет желанием решить проблемы так, чтобы все остались в живых, и все продолжали друг друга если не любить, то относиться со смирением и терпением друг к другу. Вот оскудение христианства в Российской империи очевидно было очень важной причиной, очень важной духовной предпосылкой для столь страшного кризиса. И нам осталось буквально несколько минут до конца передачи, и мне был хотелось еще один вопрос поставить. Эмигранты, которые ушли из Белого Крыма, в том числе генералы, офицеры Русской армии, в том числе офицеры — вот не те корабельные офицеры, о которых вы говорили, а огромное количество кадровых офицеров, которые получали обучение своему делу еще до Первой мировой войны, которые получили опыт операций боевых на море, и огромное количество адмиралов, контр-адмиралов и вице-адмиралов, которое было вывезено вместе со всеми остальными беженцами. Вот представим себе перспективу: через 21 год начнется Великая Отечественная война. Конечно, многие бы не дожили, многие бы сделались стариками, а многие как раз наоборот, добрались до зрелого возраста. С вашей точки зрения, вот все эти люди — бойцы, адмиралы, специалисты, инженеры, техники — они бы, наверное, пригодились для того, чтобы остановить немцев несколько пораньше?

Н. Кузнецов

— Да, конечно. И ну опять же, зная, как развивалась советская история и сколько к началу войны с Германией оставалось кадровых офицеров в составе советского, ну Красного флота тогда, то есть а их было, в общем, очень мало. И, в общем, тут дело даже не только в репрессиях, хотя, конечно, главным образом в них, а просто в том, что не давали служить людям, которые заканчивали Морской корпус, и там до советских адмиралов уж совсем считаные единицы дослужились. Вот там можно Исакова вспомнить, Ивана Степановича, Зубова Николая Николаевича буквально.

Д. Володихин

— Но это действительно исключение.

Н. Кузнецов

— Да, ну, конечно, эти люди, очевидно, что если бы не было эвакуации, то и история-то нашей страны могла вообще пойти по-другому. Ну это уж тогда речь идет о том, что гражданская война могла завершиться по-другому.

Д. Володихин

— Ну да, просто Великий исход был в этом смысле жирной точкой, очень показательной для того человека, который смотрит на нее с хорошей исторической перспективы. Да, люди лишились Родины. Но я хочу напомнить очень важный аспект: не только эти полторы сотни людей, но и миллионы, повторяю, миллионы беженцев по всей стране — это сильные работники, это умные образованные специалисты, это хорошие военные. И то что Россия лишилась их, это ведь не только потеря для эпохи будущей войны Великой Отечественной, это и потери и для хозяйства, и для образования, и для науки и для техники, для всего, оскудение огромным количеством специалистов, знающих людей. И, конечно, это трагедия не только для тех, кто ушел, это трагедия для тех, кто остался тоже. Ну и, конечно, праздник только для тех, кто готовы был тогда с фанфарами отмечать: наконец-то мы побили белых. Что ж, я хотел бы от вашего имени, дорогие радиослушатели, поблагодарить нашего сегодняшнего гостя, Никиту Анатольевича Кузнецова, замечательного историка Белого движения. И мне остается сказать буквально одну фразу: гражданская война и Великий исход — это урок, который достался нашей стране чудовищной ценой. Но он достался для того, чтобы мы опять в это не вляпались, чтобы мы опять этого не допустили. Не нужно, будет опять плохо. Благодарю вас за внимание. До свидания.

Н. Кузнецов

— До свидания.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем