«Христианское отношение к смерти». Иером. Макарий (Маркиш)

У нас в гостях был руководитель отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).

Разговор шел о христианском отношении к смерти, почему она пугает и как вера может помочь преодолеть этот страх.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья. Это программа «Вопросы неофита». Я — Александр Ананьев. Каждый понедельник в одно и то же время я задаю свои вопросы дорогим гостям, которые приходят ко мне. Сегодня эта тяжкая доля, эта горькая чаша выпала замечательному собеседнику, любимому слушателями Радио ВЕРА, председателю Епархиальной комиссии по защите семьи, материнства и детства, клирику Иваново-Вознесенской епархии иеромонаху Макарию (Маркишу). Отец Макарий, добрый вечер, здравствуйте.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Здравствуйте, дорогой Александр, дорогие слушатели. Но вот горькая ли чаша? Ну, вот какая есть, тут надо подходить к делу серьёзно, по-взрослому.

А. Ананьев

— Если быть откровенным, меня часто ругают. Потому что, ну, сколько можно быть неофитом, задавать идиотские вопросы? Уже пора повзрослеть, Александр, в конце концов — 46 лет. Шесть лет назад крестились — сколько можно?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, если всерьёз копнуть, вспомнить такие действительно святоотеческие истории без без всяких кавычек. Вот умирал Пимен Великий и говорил: даже не знаю, приступил ли я к покаянию. Если понимать, что покаяние — это вообще христианский путь жизни, в серьёзном смысле, то есть не биться головой об стену, а исправляться, улучшаться, развиваться. А он великий святой. Это, по-моему, в «Лествице» у преподобного Иоанна есть этот эпизод. Он говорил, что даже и не знает, сумел ли хоть первый шаг сделать. Поэтому, дорогой Александр, не тушуйтесь, не смущайтесь, и всё будет хорошо у вас, как у него.

А. Ананьев

— Моя бесстыжие душа не знает смущения, так что всё хорошо. Насчёт того, что вы сказали, согласен абсолютно, потому что есть, знаете, такие вопросы, ответы на которые ты слышишь регулярно. Ну, например: надо молиться, надо молиться, надо молиться. Проходит 10 лет, как ты слышишь эти ответы, и потом до тебя вдруг доходит: так надо же молиться! А ведь все эти 10 лет тебе говорили, у тебя был этот ответ, просто ты до этого ответа ещё не дорос. Поэтому какие-то вещи должны звучать регулярно. И требуется время, силы, опыт, чтобы услышать эти ответы. Собственно, наверное, этим-то мы и занимаемся здесь, на Радио ВЕРА. И я даже рад немножко тому повороту, который вы совершили в разговоре, рассказав об этом замечательном человеке, который на смертном одре...

Иером. Макарий (Маркиш)
— По-моему, Пимен.

А. Ананьев

— Хорошо. Дело в том, что тема сегодняшнего разговора будет, в отличие от большинства программ «Вопросы неофита», которые обычно такие беззаботные, лёгкие, радостные, а сегодня тема будет довольно безрадостная, хотя, может быть, вы меня и поправите: как подготовиться к смерти? Подготовиться к своей смерти, подготовиться к смерти любимого человека, родственника, который сейчас вполне очевидно уходит, и надо что-то делать. Но как правило, когда ты находишься в такой ситуации — вот я говорю «как правило», но каждый случай уникальный, каждый случай исключительный. Нет двух одинаковых людей и двух одинаковых ситуаций.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот это верно.

А. Ананьев

— Но каждый раз, когда это происходит, это же у обычного человека — я сейчас не имею в виду человека, который ведёт духовный образ жизни, посвятил всю свою жизнь служению Богу, вере, молитве, как, например, вы, а вот обычный.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Это не очень правильно. Ну ладно, не хочу вас поправлять.

А. Ананьев

— Но мне так кажется, потому что я обычный мирянин, отец Макарий.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ведь вы сказали очень мудрую вещь, глубоко философскую. Вот красный свет горит — все стоят, зелёный свет — все пошли. Поезд подошёл, все сели и поехали. Пожалуйста — вот это общезначимые, так сказать, стороны нашей жизни. О чём мы сейчас с вами говорим, уникально, здесь никакого тиражирования нет. И тут же вы говорите, что вы обычный. Да ничего подобного — вы необычный, и аз, грешный, тоже необычный.

А. Ананьев

— Хорошо, я про себя. В таких ситуациях наступают судороги мозга: ты не понимаешь, что делать, ты не понимаешь, как правильно, ты не понимаешь, что необходимо. Я сейчас с вашей помощью хочу, в конечном итоге, составить некий алгоритм действий, некий, как принято называть его, «ту ду лист»: что необходимо сделать в рамках подготовки к смерти, чтобы уйти достойно. Знаете, смерть часто ведь сравнивают с рождением — рождением в новую жизнь, рождением в вечность. И когда ты готовишься к рождению ребёнка, там всё понятно.

Иером. Макарий (Маркиш)
— И то далеко не всё.

А. Ананьев

— Вот у меня сейчас дорогой друг, замечательный священник готовится к рождению своего первого ребёнка. Он весь в хлопотах в этих радостных. Ну как радостных? — денег, естественно, ни на что не хватает, но мы помогаем. И там кроватка, коляска, постельное бельё, пелёнки, одежда — он знает, что делать.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, очень хорошую вы дали сейчас установочку, как говорят военные люди, Потому что рождение ребёнка — это акт здешний, посюсторонний. Это такое некрасивое русское слово, но понятно, что это, что происходит или то, что направлено в этот мир, в материальное бытие, в нашу материальную вселенную. А то, о чём мы с вами говорим, имеет направление, я не скажу противоположное, но перпендикулярное, другое направление. Поэтому, когда люди пожилые начинают на эту тему рассуждать — вот именно в смысле коляски и кроватки, простите меня за такие, так сказать метафоры, — отвечаешь одно и то же: знаете, уважаемая бабушка или дедушка, без вас разберутся. Даже без нас разберутся — это сделают люди, они знают, что делают, когда момент настанет, они разберутся. А вам сейчас надо, и нам, позаботиться немножко о другом.

А. Ананьев

— А давайте на конкретном примере: вы, отец Макарий, готовитесь ли к своей смерти в земной жизни, и как вы это делаете?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Я стараюсь это делать. Приблизительно как раз исполнилось 37 лет, как меня крестили в Русской Православной Церкви. Вот с того момента я как-то начал, как говорят в народе, чесать репу и что-то такое делать? И надо сказать, что все нормальные, обычные, как вы говорите, люди трезвомыслящие, я не говорю верующие, в общем-то, этим занимаются в той или иной мере. Пример приведу простейший, такой даже немножко грубоватый. Иду по улице у нас в областном центре, да хоть бы и в столице нашей родины, просто у нас в столице немножко полиция построже. Там навстречу идёт какой-то человек в раскачку: батюшка, угости, мне надо сейчас пойти выпить немножко ещё. Я всегда говорю одну и ту же фразу: «Вы знаете, я скоро умру, — перевожу его на рельсы трезвость. — Но и вы, любезный, здесь не навсегда. И вот мы с вами будем иметь разговор на Страшном суде. И вы мне скажете: как это ты, православный поп, меня ещё и спаивал? Я не хочу, чтобы это произошло тогда перед лицом Всевышнего Господа, и не дам вам ничего, ни одной копейки». Ну и тем самым разговор обычно бывает исчерпан. Вот примерно так. И действительно, я сам готовлюсь и этого друга любезного своего тоже.

А. Ананьев

— Вот как вы готовитесь, что делать?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ему — не пить.

А. Ананьев

— Не спаивать проходимцев — в принципе, первым первым пунктом в своём «ту ду листе» я уже внёс.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, вот вы сказали «ту ду», а я бы заменил и сказал бы «ту би» — не что делать, а кем быть или как быть. Вот интересно, да: а вот как? Не далее как вчера очень любимый нами всеми руководитель наш Владимир Романович Легойда вспомнил замечательный каламбур, какой-то афоризм, точнее сказать. Как кто-то пытался выяснить у некоего эксперта: в искусстве главное что или главное как?

А. Ананьев

— В искусстве главное — идея.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Он сказал по-другому: главное — кто. И это возвращает нас к началу разговора. Кому что попадает в сферу его обзора, в сферу его действий, в сферу его решений, в сферу его образа жизни. Вот этот «кто» неповторим и уникален. И вот с этого я и начинаю, потому что отношения между человеком и Богом — это отношение межличностные. Надо сказать, что наши религиозные соседи, можно так выразиться, ислам иудейство, они тут готовы с нами на одной волне работать — для них это тоже «кто». А уже другие религиозные, так сказать, дальние соседи, или даже нерелигиозные, они вот это не воспринимают, не понимают и не хотят понять. А когда начинают понимать, когда до них начинает доезжать, вот тогда они становятся, если мы говорим о христианстве, значит, христианами. Вот кто между ним — я указываю пальцем на небо, если кто не видит нашей этой трансляции — и мной, и вами, и вами, дорогие друзья. Вот и решайте, дорогие друзья, как это происходит.

А. Ананьев

— То, о чём вы говорите, скорее относится ко всей жизни христианина от рождения до смерти — такой нормальный режим функционирования православного организма. Но в этом нет ни грамма деятельной подготовки к смерти.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Заблуждаетесь, потому что наша жизнь — это и есть движение к этому этапу или событию, заключающему нашу жизнь. И что-то будет происходить дальше. Приведу простейшую аналогию, которую тоже часто просто проговариваешь буквально как поговорку. Студент поступил в вуз, очень рад, ему 18 лет. У него жизнь свободная, ему всё это интересно. Если ему скажут: любезный студент, ты вообще готовишься к тому, чтобы стать инженером, или врачом, или офицером? Он ответит, что да. Его спросят: а что ты делаешь? Он ответит: я учусь. Но если ты пошёл в столовую и там купил себе вкусный обед, например, это значит, что ты забыл, что ли, что тебе надо готовиться к выпуску? Не забыл — сейчас поест и пойдёт готовиться к зачёту. Вот это нормальная студенческая жизнь — не пьянство, не гульба, не безобразие, не лоботрясничество, а нормальная студенческая жизнь — это подготовка к выпуску, получение квалификации соответствующей. И укорять или, по крайней мере, даже спрашивать этого студента: а как ты готовишься? «Ну вот живу, я как студент учусь делу, получаю отметки, желательно хорошие. Если хвосты, то исправляю, ну и так далее». Вот примерно такой взгляд на смерть. У Давида Самойлова есть замечательные строки: «Выйти из дому при ветре и поклониться отчизне. Надо готовиться к смерти так, как готовятся к жизни». Вот, вы понимаете, как говорится, как в капельке воды. Готовиться к жизни каждый день. Каждый сегодняшний день — это первый день моей оставшейся жизни. Каждый сегодняшний день, если я разрабатываю тему поэта Самойлова, это первый день моей подготовки к смерти.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на Радио ВЕРА. Председатель Епархиальной комиссии по защите семьи, материнства и детства, клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш). Хорошие вещи вы говорите, отец Макарий, правильные. Проблема, знаете, только в чём? Мне хотелось сейчас сказать «мы все», но это будет как бы заведомой ложью, потому что я не знаю, как мы все, я знаю, как я.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Между вами и мной, так скажем.

А. Ананьев

— Я к своим 46 годам уверен, что абсолютное большинство, даже не большинство, а все люди примерно моего возраста, и младше особенно, не думают о смерти. Потому что жить и думать о смерти — это как бы странно, это парализует саму жизнь в человеке. Давайте откровенно: мы не дураки, знаем, что мы когда-то однажды умрём. Но эта мысль в голове висит так, знаете, гипотетически. Потому что смерть — это всегда то, что случается с кем-то другим, не со мной. Со мной это, вероятно, тоже случится. Я сейчас описываю своё отношение. Да, вероятно, случится, но не сейчас, не завтра и даже не в следующем году. Это как, понимаете, у тебя окончание срока выплаты ипотеки в 2035 году. И это чудовищно далеко, а смерть ещё гораздо дальше. И поэтому тебя это совершенно, абсолютно никак не задевает, не тревожит — это не твоя история.

Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот поймаю вас на слове. Срок ипотеки, допустим, 2035 год, а в январе 2024 года уважаемый Александр заплатит проценты, долг, так сказать. И в будущем месяце заплатит. И тот факт, что до окончания срока далеко, условно, мало влияет на то, что он честно обязательно вносит платежи. Вот примерно то же самое можно и сказать о смерти. Есть люди замороченные, у них однонаправленный взгляд, это форма уже некого психического расстройства. Один думает о том, почему у него болит нога, ипохондрия, другой думает, почему у соседа машина лучше, чем у него — зависть и какая-то уже форма паранойи, ну и так далее. Не надо пытаться себя вбить в какое-то прокрустово ложе. У нас прокрустова ложа нет, у нас есть Господь Бог, у нас есть христианская жизнь, у нас есть жизнь, которую Он нам дал с определённым направлением, определённым завершением и определённым, я бы сказал, нормальным образом жизни и мысли. Но тем не менее, знаете, как говорят картёжники — я в карты не играл тоже лет сорок, — но увеличивайте ставки этого нашего разговора.

А. Ананьев

— Я ещё даже не начал.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Я помню одного священника, которого упрекнули в том, что он сильно кричит. Он говорит: «Я кричать-то ещё не начал. Если я начну кричать, вам мало не покажется». Друзья, ладно, разговор пошёл всерьёз, конкретизировался. Хорошо, я тоже от себя расскажу историю. Был у меня эпизод в моей жизни, когда умер один маленький ребёночек, почти новорожденный, но он крещёный был. Это был страшнейший шок для его родителей. Достаточно сказать, что мама просто пережила психическое расстройство. И я помню его погребение. Я близкий был человек это семьи. А был я тоже тогда неофит в каком-то смысле. Сейчас мне 70 лет и я уже давно священник. И как-то всё это обросло такой, как это, знаете, бывает на ране, коростой и уже не болит. А тогда это всё было очень болезненно. И вот я стою вместе с другими людьми около гроба. Представьте себе всю эту картину. И рядом со мной стоят дети возраста приблизительно плюс-минус лет семи-восьми. Их было трое, наверное, и они ведут свой разговор о смерти, об этом ребёнке. И что я вдруг почувствовал — удивительную такую метаморфозу, как бывает, когда картинка даже переворачивается. Посмотрите вот на рекламу — смотришь, а люди там ногами вверх, головой вниз стоят — зачем-то, я не знаю, рекламщикам это надо. Вот я почувствовал, что я встал головой вниз, а ногами вверх. Почему? Потому что мы все, взрослые люди, хорошо уверены, твердо знаем, что мы должны руководить детьми, что дети идут за нами, что мы их утешаем, ободряем, нос вытираем, говорим, советуем, утешаем, в конце концов, в трагических случаях. И вдруг я понял, что эти дети семилетние-восьмилетние меня утешают, поддерживают, вдохновляют. И именно в этой трагической картине, в этой трагической ситуации я за них держусь — не они за меня, а я за них. И тут есть очень глубокий вывод.

А. Ананьев

— Они говорили что-то?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Они говорили о смерти.

А. Ананьев

— И что они говорили?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, я боюсь воспроизвести, потому что это было очень давно, во-первых. Во-вторых, это детский разговор, и в устах семидесятилетнего священника это как-то, может быть, даже вообще не прозвучит. Но как-то они по-детски обсуждали факт смерти ребёнка. Не своего сверстника, поскольку он был гораздо моложе них, но они об этом говорили так вот.

А. Ананьев

— Кто-то из великих утверждал, что дети ещё не разучились видеть то, что уже разучились видеть взрослые.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, это уж совсем пессимизм такой. Не разучились — мы смотрим по-взрослому.

А. Ананьев

— Есть гипотеза, она мне очень нравится. Она, наверное, не выдержит никакой критики канонического богословия, но тем не менее. Есть предположение, и оно мне очень близко, что ребёнок, когда рождается, только открывает глазки и начинает кричать, видит Бога. Вот в этот момент он видит Бога. А потом вот это его зрение понемножку остывает. И он начинает видеть папу, маму, телевизор, интернет, смартфон. Но в тот самый момент, когда он рождается, и вполне вероятно, что в тот самый момент, когда человек умирает, он видит Бога.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Я для вашей гипотезы сейчас дам две чаши весов: одна подтверждающая, другая критикующая. Подтверждающая чаша такая — это знает каждый священник, ну и, в общем, восприемники, родители, у кого много детей. Когда ребёнка крестят вовремя, что называется — на момент рождения у нас никого не крестят, кроме критических случаев, а обычно в месяц-полтора, через семь недель, — этот ребёнок, как правило, в общем-то всегда, очень спокойно и, так сказать, благочестиво принимает это Таинство. Его погружают в купель, он может там хмыкнуть, поперхнуться — это естественно совершенно. Ну и дальше продолжается этот процесс крещения, чин крещения, который весьма продолжителен и серьёзен. И ребёнок по-детски в нём участвует, насколько он может участвовать. Если ребёнка крестить не вовремя — в шесть месяцев, в девять месяцев, в год...

А. Ананьев

— В сорок лет?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Нет, сейчас поясню, почему нет. Вообще, в сорок лет, может быть, опять будет благочестиво принимать. Когда меня крестили, мне было 32, и я тоже участвовал, как мог. Но ребёнок, которого крестят в полгода или в год, не принимает участия в Таинстве, он ему всячески противодействует, в основном вокально — так, что иногда трясутся стены. И я прямо боюсь, что сейчас потолок рухнет в этой церкви нашей. И они кричат, вопят со страшной силой. И это неприятно. И говоришь этим родителям, что давайте крестить вовремя, тогда у вас будет радостное и приятное, в глубоком смысле этого слова, Таинство крещения. Иначе хоть уши затыкай — вот так вот. Поэтому вот какое-то такое отношение к Таинству. Понятное дело, детские врачи меня просто на смех могут поднять, сказать, что ребёнок ничего не чувствует. Нет, он чувствует, он что-то чувствует. Ну вот это «что-то» в религиозном контексте, конечно, вполне может быть разумно направлено к небу, к инобытию — вот это «что-то». А опровержение, по крайней мере критическая сторона, состоит в очень важном для всех нас высказывании апостола Павла: по незлобию будьте детьми, а по разуму будьте взрослыми.

А. Ананьев

— Красиво. Однако это не отвечает на вопрос: что же делать? Я сейчас ещё заужу и заострю. Причаститься, собороваться, генеральная исповедь, поговорить со священником, пригласить юриста, подготовить завещание, вспомнить, где лежат документы на машину и недвижимость, вспомнить, есть ли у твоих родственников все пин-коды от всех твоих карт, в порядке ли твои дела. Понимаете, там огромный список того, что реально нужно сделать. А поскольку ты по большому счёту ещё не знаешь, когда это случится, ты об этом не задумываешься. А, может быть, вот всем нашим слушателям, которые в этот момент, возвращаясь домой с работы, слушают Радио ВЕРА, сказать: так, друзья, сейчас приедете домой... А почему нет?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, я не против. Вы совершенно правы...

А. Ананьев

— Завещание, подготовить документы. Мы же не знаем — случится это сегодня ночью или нет. А ваши родственники готовы? А, может быть, с ними надо об этом поговорить? «Дорогая, если я умру, если меня не станет, у тебя должно быть всё в порядке». Более того, один мой замечательный друг, священник тоже, говорит, что задача мужика вот прямо сейчас сделать так, чтобы если он умер, его жена и его дети ни в чём не нуждались. Чтобы у них было жильё, чтобы у них были деньги на первое время. И самое главное, чтобы у его жены была возможность дохода, которая обеспечила бы безбедное и беспроблемное существование в его отсутствие.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то, по-моему, прицел неправильно взят. Завещание — дело полезное. Вот я всё время знаю, что мне надо его написать. Почему завещание? У меня недвижимость есть, что ли? Есть счёт, на который мне переводят пенсию. И там будут какие-то деньги, когда я помру. А иначе они будут бесхозными — эти деньги.

А. Ананьев

— А разве эти деньги не переходят у иеромонаха к тому монастырю или к той епархии?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Из монастыря не пойдут люди судиться. Это должны будут в суде какое-то определение принять уникальное о том, что деньги надо забрать. Тот факт, что я иеромонах, перед лицом нашего, уж не знаю, какого, ведомства ничего не значит. Короче говоря, завещание — вещь полезная, помните об этом. А вот говорить об этом... помните, я начал разговор об узконаправленной этой тематике? Вы можете ваших близких сильно напрячь в очень неприятном направлении, если будете всё время рассказывать о том, что скоро помрёте. Может быть, и не надо это делать — по обстановке. Помните, разговор у нас был только что? — кто. Насколько разговор этот полезен, важен — не вам, любимому, самому себе, а окружающим людям.

А. Ананьев

— Сейчас мы прервёмся на секунду, отец Макарий. А потом вернёмся к разговору, и я спрошу вас: а не эскапизм ли это? А, может быть, нам надо чаще говорить о смерти? Вот мы, люди XXI века, в отличие от человека XVIII века, мы, простите меня, разучились умирать. Об этом мы продолжим разговор через минуту.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на Радио ВЕРА. Очень важный разговор и непростой, ну и тема непростая. И мой дорогой собеседник, председатель Епархиальной комиссии по защите семьи, материнства и детства, клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш), говоря очень правильные, мудрые, глубокие вещи, всё никак не пытается скатиться, прям вот опуститься на дно банальный конкретики. А мне нужна именно банальная конкретика.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Это не всегда полезно. Вот вы говорите, что разучились умирать — но это неправильно же. Мы ведь видим сейчас наших детей, если мы говорим с вами о нашем возрасте, или внуков — для меня уже, — которые идут на смерть с высоко поднятой головой и с осознанием того, что они делают правильное дело. И мне таких людей приходится встречать достаточно часто, когда я у себя в областном центре сотрудничаю с нашим военным отделом. Ничего никто не разучился умирать — что вы? Я могу сравнить. За рубежом мне приходилось жить и у нас. И я сравниваю место и роль кладбища в повседневной жизни людей. Да, за границей, в Соединённых Штатах конкретно, эти кладбища как-то не столь существенную роль играют в жизни сообщества, города, посёлка, как на Руси. И это говорит о том, что они эту смерть как-то отталкивают от себя в большей мере, чем мы. Мы в меньшей мере — мы не отталкиваем. Спрашивают иногда священника, достаточно редко, но этот вопрос тем менее фигурирует в нашем списке: а можно ли ходить с детьми на кладбище? Ответ: нужно ходить с детьми на кладбище, необходимо. И те дети, которых я вспоминал в первой части нашей программы, которые стояли у гробика младенца, это дети, которые были в курсе, что такое смерть, понимали, знали. Это на самом деле больше относится к педагогике, к выходу детской веры в веру сознательную. Вот когда у нас говорят про переходный возраст, физические какие-то особенности, это всё семечки, по сравнению с реальным переходным возрастом, когда детская вера становится верой сознательной. Вот здесь это очень серьёзный переход. И нам, взрослым, надо быть такими, знаете, акушер-гинекологами в этом переходе, в содействии перехода их детской веры в веру сознательную. В частности разговоры о смерти, обсуждение каких-то тем, касающихся инобытия. Для младших подростков, будем говорить, возраста уже... опять-таки, для одного ребёнка это может быть семь лет, а у другого может быть 14 — разные есть дети. Но в этот период такое участие взрослого, не формальное отнюдь, а очень интимное, будет нам и им колоссально важно для того, чтобы, вот как вы сказали, научиться умирать.

А. Ананьев

— Я скорее имел в виду то, что раньше, в прошлые века, человек живой вступал в прямой контакт со смертью. Сейчас для этого есть специальные службы. И, в общем, тебе не надо с этим ничего делать. Ты, в общем, даже не видишь. То есть это происходит где-то, как-то, кто-то это всё делает. А ты в конечном итоге просто на отпевании уже как бы, и всё. Понимаете, о чём я? Это не мои даже рассуждения, я много читал об этом, что мы, действительно, перестали видеть — вот именно видеть.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Я согласен с вами, Саша, но всё-таки согласитесь, что это второстепенно. Мы начали, помните, разговор с того, что смерть — это уход в инобытие. Причём мы с вами говорим — всё-таки это мы обратно вытягиваем: обмыть покойного, туда, сюда. Слушайте, ну немножко так чуть-чуть всё-таки облегчить. Вот вы работаете на понижение, а я работаю на повышение ставок. Пришёл в магазин купить какой-то съестной продукт — стоит небольшая очередь в кассу, как у нас бывает, 3-5 человек. Женщина моих лет, может быть и постарше даже. Не знаю, говорят, что у женщины возраста нет. Она увидела священника — а я всегда хожу в подряснике, естественно, — и какую-то, извините меня, пургу несёт против Церкви, и всё громче и активнее. Ну тут как-то сделать вид, что её не существует, нехорошо, а ответить ей — что ответить? Ну, я более-менее знаю, что ответить. Я говорю: «Уважаемая, помирать-то собираетесь?» Короткая пауза... и на высокой ноте: нет! И самое интересное, что остальные люди, которые стоят, отвечают таким сострадательным смехом: ну да, мол, что с неё взять? Вот вам, пожалуйста, подготовка к смерти и место смерти в нашей жизни.

А. Ананьев

— Кто-то мне рассказывал здесь, но вот к своему стыду не вспомню, кто, и не вспомню, про кого, но про двух молодых семинаристов, которые решили начать миссионерскую деятельность. И решили они её начать в очень неудачное время, в неудачном месте и с неудачным человеком. Они ехали на телеге от железнодорожной станции к деревне и решили начать миссионерскую деятельность с возницы. Парень пересел на переднюю лавку к вознице, посмотрел ему в глаза и говорит: «Мужик, а ты к смерти-то котов?» В общем, вылетел он с той телеги, получив оглоблей по голове.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно, мог и из револьвера получить, в зависимости от времён. Митрополит Антоний (Храповицкий) — как вы знаете, священники, вообще говоря, не должны в руки брать оружие. Я прекрасно помню эту фразу из какой-то книжки даже о пастырстве митрополита Антония, что во времена русской революции первой 1905-07 года священники без револьвера никуда не выезжали. Вот такие тоже вопросы подготовки к смерти.

А. Ананьев

— Хорошо.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Хорошо очень.

А. Ананьев

— Тем не менее вы же не станете спорить с тем, что человеку перед смертью, как принято думать, необходимо причаститься, собороваться, исповедаться, покаяться. Это, если опять же вернёмся к «ту ду листу», первые четыре строчки в каждом таком списке настоящего христианина, который, может быть, не прожил свою жизнь так достойно, как мог бы, но умереть он хочет достойно.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Конечно, уже совсем сложный вариант...

А. Ананьев

— Ну а кто из нас может на смертном одре сказать: «Друзья, я прожил достойную жизнь, я был святым»?

Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы знаете, священник, как вы догадываетесь, со смертью накоротке, потому что вот те самые вещи, которые вы упоминаете, мы постоянно их отрабатываем. Мы приходим к людям именно в эти минуты. Я могу как священник засвидетельствовать, на самом деле это не два полюса, а просто большой, широкий спектр разных состояний предсмертных. Но если сказать «полюса», то смерть блаженная и смерть не блаженная. Не блаженную реже видишь, понятно, но иногда бывает. Блаженная смерть — иной раз стоишь у постели и думаешь: вот я бы так тоже умирал. Я таких людей встречал — не очень часто, но встречал. Вы упомянули прежде всего Святое Причастие. Конечно, человек болен: батюшка, приходи, приезжай — неизвестно, сколько проживёт. Естественно, я беру Святые Дары и еду, иду, или я, или меня кто-то отправляет. Да, Святое Причащение, естественно.

А. Ананьев

— А если человек находится в такой ситуации, в таком состоянии — там же нельзя просто приехать и причастить человека. Там же есть какое-то... Литургию тоже не отслужишь.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Минуточку, тут заблуждение. Если человек в сознании, он принимает Святые Дары без всяких сомнений и без всяких разговоров, независимо даже...

А. Ананьев

— А есть какой-то чин?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть чин причащения больного, конечно, в Требнике он есть. Это обычное, если можно так выразиться, дело, хотя ничего обычного в таких напряжённых, особых ситуациях нет. Но тем не менее это происходит весьма часто. Так что, друзья мои, сомнений тут быть не должно. Мало того, скажем, вошёл человек в церковь — опять немножечко в сторону, но вы поймёте, о чём идёт речь. У меня был знакомый, который принял православие уже во взрослом состоянии за рубежом. Православным он раньше не был. Он пришёл в православную церковь, ему там очень понравилось. И он тут же стал в очередь к Причастию. Подошла бабушка — церковь быда греческая, в русской такого не бывает, — стала его тянуть за пиджак в сторону. Он ей говорит: почему вы меня не пускаете? Она сказала: потому что святыню псам не дают. И он говорит, что это ему так понравилось, что уже через два месяца он был православным. А эта бабушка на самом деле, очевидно того не зная, процитировала учение 12 апостолов, знаменитый трактат конца I века от Рождества Христова. Там сказано, что не давайте святыни псам, Причастие идёт только верующим.

А. Ананьев

— Подождите, а разве неверующие это «псы»? Вот и возлюби ближнего своего.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот так вот сказано. Что сделаешь? А этот приятель получил такую, так сказать, подачу и сразу принял православие. Так вот, когда человек болен и находится на грани смерти, если он крещён, то его причащают. Второй пункт, который вы назвали — соборование. Ни в коем случае не путайте соборование с каким-то предсмертным актом — вот это массовое заблуждение. Раскройте Требник, кто желает, и прочитайте чин соборования. Там ни одного слова нет о смерти, там всё о выздоровлении. Другое дело, что мы, когда совершаем чин соборования, понимаем, что всё в руках Господа — всё-таки вечно жить никто из нас не будет. И, так сказать, ментально понимаешь, если человек этот... мы молимся о его благополучии, о его воссоединении с Церковью, то, может быть, это воссоединение произойдёт уже в ином мире. Ну кто знает? Господь знает. Но соборование — это не предсмертный акт, а акт выздоровления, восстановления здоровья. Как оно произойдёт, мы не знаем. И вот это так. Это тоже, чтобы вы поняли все и знали, пожалуйста, не путайте. Почему это так важно? Потому что люди, которые болеют, и им говорят, что сейчас придёт священник тебя соборовать, у них заскок есть, что сейчас придёт священник и будет тебя хоронить заживо. Вот не надо допускать таких диких заблуждений. Третий пункт вы назвали: покаяние, исповедь. Исповедь — дело хорошее. В нашей Русской Церкви есть правильные обычай предварять Евхаристию, Причастие исповедью. Поэтому если больной человек будет причащаться, если я прихожу к нему со Святыми Дарами, я у него спрошу: «Желаете, может быть, исповедоваться?» И попрошу тогда родственников выйти, и мы проведём тогда короткий разговор, потому что больному человеку не до длинных разговоров. Вы, наверное, сами понимаете, дорогие слушатели, что человек в состоянии предсмертном, тяжёлой болезни не обладает красноречием, и память у него не очень действует. И в таких случаях, если человек не может исповедоваться, его причащают без исповеди. Вы упомянули фразу «генеральная исповедь» — вот эта палочка о двух концах, может быть, даже о трёх. Потому что целый ряд заблуждений существует в отношении так называемых генеральных исповедей. Приходит некто на обычную исповедь в обычном храме, исповедуется в своих прошлых заблуждениях, грехах, ошибках, преступлениях, быть может. Разговор заходит со священником. Священник говорит: «Да, всё, я вас понял, вы покаяние принесли». И читает молитву разрешительную: «Властью Его, мне данную, прощаю и разрешаю».
Некоторые у нас недовольны: как так священник прощает и разрешает? Нет, «властью Его, мне данною». Примерно так же священник прощает грехи, как молоток забивает гвоздь. Гвоздь забивает столяр или строитель, но он действует молотком. Грехи прощает Господь. Он действует священником, как молотком: всё, прощаю и разрешаю. Если после этого этот господин или госпожа пойдёт на исповедь и станет тот же самый грех излагать, как свой долг, как свой грех, как то, что приносит перед Господом для его прощения, то это просто хула на то Таинство, которое совершено было перед этим. Ни в коем случае мы на исповеди не повторяем те грехи, которые Господь нам простил в предыдущих исповедях. У меня может быть сердечная боль, что-то не так. Мы прекрасно понимаем, что память нам подкладывает что-то не то, что нужно или, наоборот, то, что нужно, но это не вопрос исповеди. Это вопрос моей молитвы, это вопрос моего душевного устроения. Но в любом случае, если я грех исповедал, я обращаюсь к Господу с очень простой фразой: «Господи, я перед Тобой этот грех исповедал, Ты мне его простил — благодарю Тебя!» Поэтому так называемые генеральные исповеди — это просто... Я не говорю, что всегда, я не стану тут никого сильно обвинять, но укажу, знаете, направление — это направление в секту, это направление в раскол. Вот тот священник у тебя принял исповедь, а теперь ты другому батюшке исповедуешься — он какой-то у нас особенный, он очень благодатный. И вот такие случаи я тоже знаю — кончалось это лишением сана. Поэтому не надо. Можно вспомнить, подумать, что что-то у меня накопилось в памяти, что, может быть, я не исповедовал никогда. Такой, знаете, трезвый взгляд, переоценка ситуации — это полезно, пожалуйста. Но это независимо от смерти происходит, естественно. И про себя могу сказать — священники тоже исповедуются друг другу — иной раз, достаточно редко, что-то вспомнишь из прошлого. И да: вы знаете, вот бывало то-то и то-то, я вот сейчас осознал свою вину за то, за другое, — пожалуйста, хорошо. Но это не зависит от смерти и генеральных исповедей. Ну, может быть, с кем-то ещё вы поговорите на эту тему, но моё отношение к ним строго отрицательное.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на Радио ВЕРА. Председатель Епархиальной комиссии по защите семьи, материнства и детства, клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш). Говорим сегодня о том, по большому счёту, как научиться умирать. Как научиться жить, когда умирает близкий человек. «Ко многим событиям повседневной жизни, — читаю я высказывание одного человека, — отцы советовали относиться так, как если бы человек уже умер. Например, как мёртвый нужно учиться реагировать на похвалу и ругань. И грехи свои нужно учиться оплакивать так, словно в доме у тебя покойник», — радикальненько, но в принципе понятно.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Полезно. Дорогие друзья, задавайте вопрос очень простой: нужно вот то, нужно вот это? Мы с вами светофор вспоминали в начале программы. Нужно стоять на красный свет, не переходить? Да, дело хорошее, правильно. Нужно так себя вести? Думайте: принесёт ли это пользу вам и вашим близким особенно? И сплошь и рядом увидите, что так поступать не нужно, а, может быт, когда-то и нужно. Вот по месту: не как, не что, а кто — кому это надо.

А. Ананьев

— Человек, который находится в подобной ситуации, у которого сейчас близкий человек уходит, вот он в такой растерянности, говорит: я не знаю, говорить ли с ним о смерти или нет. По большому счёту как христианин он должен был бы с ним поговорить о смерти, потому что смерти нет. И ты должен относиться к ней без страха, ты должен посмотреть ей в глаза, ты должен относиться к ней, действительно, как студент к экзамену. Студент же не старается умолчать — вот у него там послезавтра экзамен, а он старается о нём не думать. Вот, не дай Бог, не омрачить как бы своего настроения, настроения своих близких.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы правы на сто процентов.

А. Ананьев

— Это с одной стороны. Но есть и другая сторона. Господь способен на чудеса, которых мы себе даже не представляем. Нет ли в этом, знаете, какого-то такого — опустить лапки и сдаться? Вот мне кажется, что это правильный путь. Может быть, правильно до последнего говорить: ты не умрёшь, ты выздоровеешь. И, может быть, так надо говорить.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот как — мы опять возвращаемся к «кто». Когда разговор заходит о том, что говорить такому-то человеку, это немножко напоминает, как доцент спрашивает профессора, как надо читать лекцию. Но мы не читаем лекции близким, тем более которые находятся на грани смерти. Мы ведём с ними очень неформальный, очень личный, индивидуальный и интимный контакт многогранный. Для примера можно разыграть небольшую сценарий: «Вот, дорогой мой, давай мы лучше с тобой сейчас помолимся, почитаем какую-нибудь молитву. Молитву о будущей жизни, например» — «А ты думаешь, что я обязательно умру?» — «Необязательно, но все мы, так сказать, туда в конце концов переходим. В руках Божьих всё это дело», — что-то в таком духе. Я когда-то уже рассказывал в эфире этот удивительный эпизод — женщина приходит в церковь: «Что эта ваша Церковь? Ничего она не даёт. Вот у нас была соседка, она была такая благочестивая, всё ходила в церковь, ставила там свечи, а потом она заболела и умерла», — бросает вызов священнику. Даже я не особо-то задумался, говорю: «А вы думали, что вечно будет жить эта женщина?» — всё, разговор закончен. Поэтому очень важно в таких случаях поддерживать такое неформальное и очень глубоко интимное, доброе отношение, добрый фон, добрый климат контакта с этим больным человеком. И мне это приходилось делать тоже у постели больных людей. Кто может что-то воспринять, говоришь: «Ну что же, что мы можем сделать, мы делаем. Вот вы исповедались — хорошо. Вот священник пришёл, принёс вам Святые Дары Христовы. Вот вы их приняли — слава Богу. Вот ваши родные, они за вами ухаживают — благодарите Господа. А уже что, как, когда — посмотрим. Увидим — что будет, то и будет».
Важно, чтобы каждый сделал своё дело. Как говорил адмирал Нельсон, пусть каждый исполнит свой долг. Вот каждый исполняет то, что нужно. Вот наша подготовка, вот наше трезвомыслие, наше доброе отношение к близким и к дальним. Пожалуйста, смотрите. Я эту замечательную книгу Льва Николаевича Толстого «Смерть Ивана Ильича» — по-моему, даже как-то рассказывал — сделал немножко в стиле постмодернизма, её немножко подправил. Ну, написал отдельный, так сказать, трактат по сюжету «Смерть Ивана Ильича», назвал «Дополнительные материалы к пересмотру дела о смерти Ивана Ильича». Но что не пришлось нам пересматривать — это вот этот предсмертный жест воли Ивана Ильича: «Что бы я мог сделать, — сам умирающий говорит, — хорошего для них, для своих близких?» Он там раньше жил, плохо неправильно — это отдельная тема. Сейчас вот перед смертью он как-то видит изменение ситуации: «Что бы я мог им хорошего сделать?» Вот если вы ещё здесь, а он уже туда идёт, идите навстречу ему, поддерживайте, помогайте, утешайте, укрепляйте. Утешайте не глупыми какими-то разговорами, неправильными, нехристианскими, а разговором, который поможет ему воспринять те Дары Христа, которые Господь нам всегда даёт. Что-то вот в таком духе.

А. Ананьев

— Действительно, очень индивидуально. Я-то надеялся, что вы сейчас скажете, что конкретно надо говорить.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Конкретно — ставьте «кто». Вот не что и не как, а кто. Что я лично, Иван Иванович или Мария Ивановна, могу сделать для вот этого умирающего Ивана Ивановича или Марии Ивановны. Каков мой личный взгляд на вот эти межличностные отношения?

А. Ананьев

— Я много слышал о том, что иногда родственники не отпускают уходящего человека. И уходящему человеку приходится довольно продолжительное время испытывать довольно тяжёлые страдания. В то время как им говорят: отпусти.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Отпусти — в смысле не применяй новых медицинских средств каких-то?

А. Ананьев

— Да даже не в этом дело. Вот это, знаете, на уровне: не уходи. И человек вот прямо цепляется за жизнь, остаётся здесь.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Это мистика какая-то.

А. Ананьев

— Нет, это не мистика.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Мы молимся — молиться полезно. Только что мы говорили о соборовании. А соборование всё наполнено молитвой о выздоровлении. Нас могут ещё обвинить: да чего? — пускай он уже помрёт. Чего вы станете молиться за него? Это нехорошо. Почему? Господь даёт эту жизнь как некий дар? Мы его воспринимаем полной мерой. Когда Он забирает этот дар. Я понимаю вашу мысль насчёт отпускать, не отпускать. Вот, хорошо, давайте живое тоже воспоминание, чуть дальше, чем само отпускание. Опять за границей, в городе Бостоне, около храма было такое прихрамовое сооружение, здание, где жили пожилые люди. Ну, такая богаделенка небольшая, где жили пожилые люди. Одна старушка очень много перестрадала в жизни, очень тяжёлая была у неё жизнь. Она вот говорила, со слов священника, что ей Господь послал блаженную старость: жить подле храма и умереть подле храма. Так вот она говорила, и уже её время подходило. В конце концов, она скончалась. Священник, настоятель приходской, проводил её соответствующим образом, вызвал соответствующую службу по законам штата. Соответствующая служба взяла её, погрузила в машину, повезла оживлять. И священник рассказывал следующее, что удивительная была ситуация, когда пришлось молиться, чтобы они её не оживили. Потому что буквально по Социальной концепции Русской Православной Церкви, которая с тех пор была принята — посмотрите эту главу — какие-то совершенно неразумные, сверхдолжные меры по поддержанию жизни в теле, которое, в общем-то, уже отошло в иной мир, эта личность уже перешла куда-то — нет, пытаются как-то там что-то стимулировать, какие-то жизненные процессы. Скончалась бабушка — всё уже, по-человечески спокойно. Нет, они её куда-то повезли в больницу, там мучили её час, но в конце концов признали, что она скончалась. Они действовали формально, не то что они какую-то хотели гадость сделать, а по закону штата они должны были умершую... я не знаю, это сложные дела, друзья, это вопрос медицинский, физиологический — сама природа смерти, что такое смерть? Это не просто так вот человек жил, стоял, как я, простите, комара прихлопнул, теперь его нет. Нет, человеческое тело достаточно сложное и долго умирает, все понимают это.

А. Ананьев

— У нас две минуты осталось. Давайте за эти две минуты не будем обращаться к тем, кто, возможно, сейчас находится на пороге жизни и смерти, а обратимся к тем, кто находится рядом. И вот это те, кому реально плохо, страшно, беззащитно. Они не знают, что делать, они не знают, что говорить, они находятся в ступоре. Я знаю, что такие люди есть. И они вот сейчас растерянно слушают Радио ВЕРА и думают: надо же, удивительно, отец Макарий сейчас ко мне обращается. Давайте обратимся к ним. И понятно, что каждая история уникальна, каждая история очень индивидуальна, но ведь есть какие-то вещи, которые одинаково важно услышать каждому в этой ситуации.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, я с вами согласен. Я надеюсь, друзья мои, что те, кто нас слушает, всё-таки имеют какое-то отношение к религии. Раскройте Псалтирь, раскройте Евангелие, раскройте молитвослов. Читайте те молитвы, те строки, которые вам близки, вашей душе, которые как-то каким-то образом, прямым или косвенным, соединяют вас с Господом, с инобытием, с его святыми, святыми и нашей святой Церкви. И читайте эти молитвы или эти строки Евангелия вслух того, кто рядом с вами.

А. Ананьев

— А есть какой-то псалом или какая-то молитва, которую вы прямо настойчиво сами рекомендуете читать?

Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот, помните, только что говорили «кто»? Вот кому что. Личная молитва — это голос живого сердца. Вот своему сердцу дайте ход. В Псалтири 150 псалмов. Каждому своё — почитайте то, что нужно вам, то, что близко вам, что звенит у вас в душе.

А. Ананьев

— А вот вам лично какой ближе?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том, что я читаю Псалтирь регулярно, постоянно. И я бы вот что сделал — просто раскрыл Псалтирь наугад и стал читать подряд.

А. Ананьев

— Понял. Спасибо вам огромное. Не думаю, что мне удалось вытащить из вас все те конкретные ответы, которые я хотел вытащить. Но мне кажется, мы услышали что-то очень важное. И может быть, это не так важно, что мы услышали важное, а важно, что мы получили какую-то поддержку и ободрение тех, кто сейчас находится в очень тяжёлой ситуации.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Помоги вам Господь, дорогие друзья.

А. Ананьев

— Помоги, Господь.

Иером. Макарий (Маркиш)
— В следующий раз что-нибудь ещё расскажем.

А. Ананьев

— Председатель Епархиальной комиссии по защите семьи, материнства и детства, весь в заботах — вот пока микрофоны не включили, отец Макарий прям на связи со всеми по своим этим служебным делам, — клирик Иваново-Вознесенской епархии неутомимый иеромонах Макарий (Маркиш) был сегодня в гостях на Радио ВЕРА в нашей студии на Андреевской набережной. Я — Александр Ананьев. Прощаюсь ровно на неделю. Храни вас Господь, вы не одни, обнимаем всех, пока.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Господь с вами.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Святость». Священник Александр Сатомский
• «Как искать духовника?» Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем) (05.11.2018)
• «Как узнать волю Божию?». Архим. Алексий (Вылажанин)