«Церковная жизнь около северных морей». Светлый вечер с епископом Североморским и Умбским Митрофаном (05.02.2018)

Поделиться

У нас в гостях был епископ Североморский и Умбский Митрофан.

Разговор шел о Североморской епархии, о поморах и других коренных народах этого края, а также о том, как удается возрождать здесь церковную жизнь после долгого перерыва.

А. Пичугин

— В студии светлого радио приветствуем вас мы: Лиза Горская...

Л. Горская

— И Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Сегодня вместе с нами и с вами этот светлый вечер ближайший час проведет епископ Североморский и Умбский Митрофан. Здравствуйте, владыка.

Епископ Митрофан Североморский

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— Вы уже во второй раз к нам приходите?

Епископ Митрофан Североморский

— Да.

А. Пичугин

— Правда, ту, первую, программу вели не мы, но тем не менее что-то мы знаем из того, что там было. Тогда говорили о вас, о вашей жизни, очень интересной, насыщенной. А сегодня, наверное, сделаем акцент на вашей епархии, которая тоже находится довольно далеко — это Мурманская область, если не ошибаюсь.

Епископ Митрофан Североморский

— Да, это Мурманская область, это самые крайние ее пределы и самые крайние пределы европейской России — это побережье Баренцева моря и Белого моря.

А. Пичугин

— Давайте в двух словах напомним нашим слушателям о том, что было в прошлый раз, и о вашей жизни. У вас совершенно нестандартная биография для архиерея. Мы как-то привыкли, что если уж мы смотрим на биографию архиереев, то чаще всего мы видим, что человек закончил школу, потом семинарию, академию, постригся в монашество, какое-то время прошло — десять, двадцать, может быть, лет, — и он стал архиереем. У вас же жизнь складывалась совершенно по-другому. У вас была военная карьера, причем не только у вас — я знаю, это наследственное, в нескольких поколениях. Расскажите немного об этом.

Епископ Митрофан Североморский

— Я, наверное, не соглашусь, что есть какие-то стандартные архиерейские биографии.

А. Пичугин

— Нет. Стандартов нет, конечно.

Епископ Митрофан Североморский

— Конечно. Если взять Серафима (Чичагова), который полковником закончил службу. Или, допустим, Игнатия (Брянчанинова) — то же самое. То есть многие начинали именно военной стезей, и она, может быть, формировала многие необходимые качества архиерейские. Я надеюсь, что и в данном случае я опираюсь на тот багаж, который мне дала моя двадцатишестилетняя служба на флоте. Но, если говорить обо мне, то, собственно, в прошлый раз я все рассказал, мне бы не хотелось повторяться. Выбор был сделан в 1997 году. Я покинул флот в связи с тем, что там служить стало невозможно — всё сокращалось...

А. Пичугин

— Капитан второго ранга вы были?

Епископ Митрофан Североморский

— Да, капитан второго ранга. Я командовал кораблями — это была моя главная стезя. Я, в общем, не штабной офицер, а просто менял корабли по степени ранга, но в каждом случае я был командиром корабля. И это, может быть, сформировало какой-то мой стержень как, наверное, лидера, как мне об этом говорят со стороны. И это лидерство, наверное, необходимо и в архиерейском служении. Я благодарен Господу, что я могу использовать в полной мере эти качества и свой опыт в силу того, что избрание мое на кафедру Североморскую означает именно возвращение мое на флот. Хотя, конечно, я этого не хотел, потому что я попрощался со своей прошлой жизнью. И монах, когда принимает постриг, естественно, кается в прошлой жизни и не оглядывается туда, и уже начинает новую жизнь с новым именем, и прошлая жизнь не должна его беспокоить. Но в данном случае произошло по-другому. Значит, Господь решил, что те тринадцать лет, которые я провел в уединении, в далеком поморском селе под названием Варзуга, должны быть теперь тем потенциалом, с которым я должен вернуться на флот. Вот, собственно, я и использую этот потенциал монашеского молитвенного делания и опыта, который остался у меня как кадрового офицера. Поэтому, вернувшись на флот, для меня не было никаких секретов. И я возвращался, по сути дела, к своим друзьям. Многие уже ушли в этом возрасте, но те, которые в высших воинских званиях адмиралов, — они, конечно, остались. Поэтому мне на своем уровне удобно и комфортно с ними общаться, потому что я их хорошо понимаю как профессиональный военный моряк.

А. Пичугин

— А вы служили в Североморске, соответственно, и вернулись в Североморск?

Епископ Митрофан Североморский

— Я служил во многих гарнизонах. Я сменил — я как-то подсчитывал — шестнадцать мест, шестнадцать квартир я менял за время двадцати шести лет.

А. Пичугин

— Но это всё Северный флот?

Епископ Митрофан Североморский

— Это всё был Северный флот. Я туда попросился по распределению после окончания командного военно-морского училища. Я ведь коренной петербуржец, и, естественно, я предполагал, что Северный флот — это некая ступенька карьеры, так оно всегда и делалось, а потом я вернусь куда-то ближе к своим «отеческим гробам». Но, как у нас была шутка на флоте: почему на флоте не существует КВНа? Потому что все веселые служат на Севере и на Дальнем Востоке, а находчивые — в Москве и в Петербурге, поэтому объединить их невозможно и КВНа нет. В определенном смысле эта шутка раскрывает принцип того, кто оказывается в таких суровых условиях, удаленных, — те, которые в полной мере имеют намерение искреннего и ревностного служения. Но я предполагал все-таки, что я вернусь. Но вот уже прошло сорок с лишним лет, а я так и не вернулся.

Л. Горская

— Грустите немножко?

Епископ Митрофан Североморский

— Ну, я не грущу уже. Я понимаю, что здесь есть какой-то промысел Божий. Мне казалось, что я должен это сделать, — вернуться в родной город, который очень люблю, и там мои предки издревле жили, в Петербурге.

А. Пичугин

— А часто там доводится бывать?

Епископ Митрофан Североморский

— Ну конечно. Там все родственники — и живые, и усопшие, там все могилы — Серафимовского, Охтинского кладбища, наши фамильные захоронения. Конечно, нынешние возможности коммуникации развеивают тоску — я могу довольно быстро прилететь и пообщаться. У меня и дети, и внуки, сейчас уже шестеро внуков. Но вот это решение — обретение Бога и решительная перемена прежней жизни — оно, конечно, вызвало переполох среди моих родственников. Мы и не знали, что у нас в роду были священники, но теперь мы это знаем, когда перед нами стал раскрываться весь Божий промысел. И нам открылись имена наших предков. Среди них оказался ныне прославленный в лике святых святой праведный Александр Вологодский — очень почитаемый святой Вологды и всего Севера. Он оказался нашим прямым родственником. Это всё выяснилось позже. И мне стало понятно, кто, собственно, молился обо мне, когда я принимал это решение. Не столь давно я рукоположил своего племянника — сына моего брата, Димитрия. Он сейчас уже отец Димитрий, у него матушка, и они в Североморске очень хорошо служат. Дай Бог, чтобы у них и дальше всё было хорошо. В ближайшее время, я так понимаю, наступит рукоположение моего брата, тоже офицера и тоже отслужившего и на Северном флоте, и на Черноморском, прошедшего много боевых служб.

А. Пичугин

— Их приход в Церковь через вас происходил?

Епископ Митрофан Североморский

— Мне в свое время объясняли старцы, которые благословили меня на этот путь, в частности, я вспоминаю с благодарностью архимандрита Иоанна (Крестьянкина), который совершенно решительно изменил мою жизнь. Я рассказывал в прошлый раз о том, что я приехал благословляться на венчание, а он меня благословил на постриг. Это изначально воспринималось как катастрофа в семье, но потом это воспринялось как великое Божье благодеяние в нашей семье. И я, начав этот путь, оказался тем звеном, за которое, потянув, можно вытянуть весь род. Потому что, я вот сейчас анализирую, — наш род уже стал вымирать, и ни о каких детях, внуках даже речи не было. Все жили в свое удовольствие, гламурной жизнью, и со всеми последствиями — вот в чем дело. И только лишь начав этот путь молитвенный... Это формула Серафима Саровского — спаси себя, и вокруг тебя спасутся тысячи. И в первую очередь спасутся твои родственники, твои самые дорогие люди. Этот путь, начатый мной в 1997 году, на сегодняшний день разворачивается такими концентрическими кругами вокруг меня и захватывает всё больше моих близких людей. И я думаю, что мой брат тоже будет достойный служитель Церкви, он тоже прошел военную службу достойно, так же как и я, был командиром корабля, много боевых служб. В ближайшее время это решение будет принято, хотя до этого это казалось невероятным, совершенно невозможным, — как это вообще, куда там, как говорится, в калашный ряд. Но сейчас вот такая у нас обстановка на личном фронте, она строго увязывается и выстраивается — новая династия, уже священническая.

Л. Горская

— Расскажите про свою епархию — она большая? Много храмов, приходов, священников, клира? Кто они — может, тоже бывшие военные, местные, неместные?.. Мы ведь мало что знаем.

Епископ Митрофан Североморский

— Наша епархия очень малонаселенная. Практически это две категории — наверное, так можно сказать. Можно назвать три. В первую очередь, конечно, это база Северного флота. Это сугубо военные, морские гарнизоны, где живут семьи военнослужащих, где в основном молодежь. Там нет бабушек — никаких бабушек в храмах нет. И это, конечно, проблема, потому что самые постоянные и надежные ветераны — это те, которые всегда в храме, это люди в возрасте. У нас таких очень мало, и в этом есть специфика. Это базы, и главная база — Североморск. Естественно, это в первую очередь главная база Северного флота, а теперь это даже не база Северного флота — это там, где располагается стратегическое Арктическое командование. Я хочу сказать, что уровень и статус всех наших подразделений флота и его командования невероятно высок. Наш флот обслуживает не так, как было раньше, — вот Северный флот, базирующийся на Кольском полуострове, и вот его район действия. Это теперь от Норвегии до Берингова пролива. То есть сейчас, когда в такой мере разворачивается и открывается нам вновь пространство Арктики, вся безопасность обеспечивается Северным флотом. Там построено четырнадцать баз и одиннадцать аэродромов. Можно представить масштаб того, что происходит на территории нашего Северного морского пути — по всей длине. Этого не было никогда. Мы даже не в полной мере осознаём масштабность происходящих перемен, — и всё это лежит на Северном флоте. То есть не было такого. И поэтому есть задача духовного окормления людей, решающих эти совершенно непомерные задачи, которые не решал грандиозный флот Советского Союза, а теперь решает Северный флот уже даже не такими силами, какие были у Советского Союза. Это очень важно, потому что, именно духовно укрепив наших воинов, мы решим эти удивительные задачи, которые открывает перед нами наше нынешнее время, шагающее в будущее. Это одно направление нашей епархии — работа с флотом.

А. Пичугин

— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня епископ Североморский и Умбский Митрофан. Мы говорим о епархии, о ее специфике. Чтобы нас слушатели лучше понимали (может быть, не все представляют себе Североморск и эту часть Мурманской области), наверное, надо как-то обрисовать. Вот есть город Мурманск — думаю, расположение Мурманска все, кто учился в школе и проходил географию, представляют. А Североморск чуть севернее, чуть дальше.

Л. Горская

— А казалось бы, дальше некуда.

А. Пичугин

— Ну, там еще есть чуть-чуть....

Л. Горская

— Помню, я ехала на поезде в Мурманск, и казалось, что это действительно самый северный край. Невозможно. Мы вышли из поезда, и поезда не было видно — он превратился в глыбу льда.

А. Пичугин

— Зимой была?

Л. Горская

— Да.

А. Пичугин

— Полярной ночью?

Л. Горская

— Да.

А. Пичугин

— Что еще, какие еще территории входят в вашу епархию? Потому что здесь же в основном море и небольшие проливы. А помимо военных баз, там живут люди?

Епископ Митрофан Североморский

— Вот вы назвали мой титул — Североморский и Умбский. И многие спрашивают: что это за слово такое заковыристое, кто такая Умба и зачем она нужна? В этом случае всем своим ветеранам я напоминаю песню Эдуарда Хиля — может, кто-то помнил ее. Была такая песня: «Умба — город, Умба — лес, Умба полная невест». Это поселение на Терском берегу.

А. Пичугин

— Так далеко от Североморска? Это же через весь Кольский полуостров...

Епископ Митрофан Североморский

— Ну, практически, если от крайней точки у границ Норвегии, где находятся мои монастырские скиты и храмы, и до тех территорий, о которых мы говорим сейчас, — Умба и всё, что принадлежит Терскому берегу Белого моря, — там около тысячи километров.

А. Пичугин

— А Апатиты?

Епископ Митрофан Североморский

— Это внутренняя часть, которая осталась у Мурманской епархии и митрополита. Это промышленная часть, развитая, с комбинатами и так далее. Так было разделено — то есть сугубо морская епархия получилась. Всё это побережье протягивается от Норвегии, идет по всему периметру вокруг Кольского полуострова и доходит до Кандалакши, в самый залив Кандалакшский. И поэтому Умбский — это значит, что еще мне принадлежат все древнейшие поселения, самые первые, откуда началась русская земля на Кольском севере. Это древние поморские села вдоль Терского берега, а Умба является административным центром этих поселений. Там живут поморы.

А. Пичугин

— До сих пор?

Епископ Митрофан Североморский

— До сих пор.

Л. Горская

— Это, наверное, следующая специфика. Мы начали перечислять...

Епископ Митрофан Североморский

— Да, безусловно. Я постигал эту специфику в течение тринадцати лет, когда там жил. Я был благочинным, восстанавливал те самые удивительные храмы XVII века, деревянные, которые там сохранились усилиями самих прихожан. Они либо были превращены в магазины, либо... Но некоторые были нетронуты, объявлены памятниками архитектуры. Поэтому в течение тринадцати лет моей предыдущей жизни я занимался восстановлением этих разрушенных церковных комплексов. И на сегодняшний день Терский берег представляет собой объект благодатного паломничества. Можно окунуться в древнюю жизнь этого края и жизнь поморов — как это всё происходило.

Л. Горская

— Кстати, а как окунуться? Есть ли паломническая служба у вас местная?

Епископ Митрофан Североморский

— Конечно, да, обязательно. Паломническая служба активно работает — имея такие пространства и такие древности. У нас две узловых духовных точки, центра. Варзуга, в которой я служил. Это самое первое поселение на Кольском полуострове, как показали последние археологические исследования, которые мы организовали с помощью наших друзей из Карелии, археологов. Мы подтвердили, что это поселение уже в начале XIV века имело храм, Никольский, мы нашли его первые венцы. Это отодвигает даты наших поселений на много столетий. Все говорили про XVI век, а мы, оказывается, уже в начале XIV века имели там храмы. И если там были храмы, то можно представить, когда там поселились. Храмы строили, когда уже можно было священника содержать. Вообще это было уже организованное поселение, это приход. То есть там всё началось гораздо раньше. И это было очень замечательно, что мы открыли эти даты.

А. Пичугин

— Если Рыбакова почитать, то у него там много написано про специфику христианских храмов и христианского населения на Русском севере.

Епископ Митрофан Североморский

— Да, конечно. Я уважаю Рыбакова. Но вот у меня — не помню, говорил ли я в прошлый раз — случилась большая радость. Я, наконец, издал итог моих двадцатилетних исследований по истории Кольского севера — трехтомник «Кольский Север в Средние века». Эти три тома сейчас уже вышли в свет. Надеюсь, что они найдут, и уже находят благожелательный отзыв у читателей.

Л. Горская

— Где можно найти эти книги?

Епископ Митрофан Североморский

— Они, к сожалению, продаются только на территории моей епархии, поскольку какой-то структуры распространения у нас, я должен отметить, не существует.

А. Пичугин

— В интернете, наверное, можно найти.

Епископ Митрофан Североморский

— В интернете надо выкладывать эти три тома, безусловно.

А. Пичугин

— Но можно еще и купить сами книги, физически?..

Епископ Митрофан Североморский

— Конечно, мы высылаем желающим. Есть те, кто интересуется и просит обязательно выслать. Так что вот такая у меня радость. Что касается духовных центров, это Терский берег, историческое наше Православие — поморское. И второй центр — это, конечно, Трифонов Печенгский монастырь.

А. Пичугин

— Простите, пока мы далеко не ушли. Я сразу посмотрел в интернете и увидел вашу фразу в одном из интервью: «Трехтомник — способ заставить жителей Кольского полуострова задуматься над историей родного края, переосмыслить и взглянуть по-новому на события, которые здесь происходили». Местные жители интересуются своей историей?

Епископ Митрофан Североморский

— Да, да, интересуются. Конечно, особенно интересуются коренные жители — те, которые поморы.

А. Пичугин

— И много ли их осталось? Уезжают ли они оттуда? Или, наоборот, это та часть Севера, места, где люди продолжают жить и никуда в Центральную Россию не переезжают?

Епископ Митрофан Североморский

— К сожалению, уезжает молодежь. Рождаются дети. Да, там принято рожать детей — вот что очень даже замечательно. Еще остались какие-то деревенские традиции, не порченные городом. Но, к сожалению, нечего делать молодежи. Традиционные поморские промыслы, рыболовство — практически не существует. Некоторые пытаются его возродить, но нет структуры, нет инфраструктуры, — то есть некуда сдавать, нет переработки. И что ему с этой рыбой делать — стоять на рынке? Но не поморское это дело, он добытчик. То есть этого пока нет, но надеюсь, когда-нибудь получится.

Л. Горская

— А сами поморы — сколько их осталось, они существуют еще как этнос?

Епископ Митрофан Североморский

— Да. Но это всегда были маленькие поселения, они исторически небольшие. То есть не может быть много поморов. Помор — это личность. Это такой человек, который ни перед кем никогда шапку не ломал. Кто приходил на эти столь далекие неприветливые берега? Люди с прошлым. Они для чего-то приходили. В них должен быть какой-то уже сложившийся стержень и какая-то невероятная воля, чтобы сюда прийти, поселиться здесь и выживать. И при этом каждый день ходить в море. А в это море ходить — я хаживал в это море и знаю, что это за море: вот только что прекрасное солнышко светит, и вдруг ты видишь, что на горизонте появилось какое-то странное облачко, а это значит, что через три минуты у тебя будет «голова-ноги» вместо моря. А что представляли собой поморские суда? Это так называемые карбасы поморские — небольшие весельные, иногда с небольшим парусом. То есть помор — это всегда... Я говорю о морском богоискательстве даже. Когда читаешь их поморские древние лоции, уставы поморской жизни (у них были свои уставы с такими строгими правилами), там масса интересного. Допустим, там написано: если женщина когда-нибудь положит ногу на ногу, то больше никогда с ней никто говорить не будет. Представляете, ногу на ногу? А у нас так сидят теперь все — депутаты, кандидаты и так далее. А у них считалось, что это вообще вульгарно — ну, как это, женщина!.. То есть вот такие интересные нюансы. Но самое главное, что написано в этих уставах и лоциях, — о духовном взаимоотношении человека с морем. Они обязательно начинают рассказ с того, что человеку на море страшно — это они признают.

А. Пичугин

— И это люди, которые каждый день туда ходят.

Епископ Митрофан Североморский

— Каждый день. Ибо он перед морем как перед самим Богом. То есть, выходя в море, он прощается со всеми, потому что он сегодня, наверное, и не придет. Поэтому извини, брат, давай, если что — помяни меня. Это все время было обычным фоном жизни.

А. Пичугин

— Тут даже и не до обид, наверное.

Епископ Митрофан Североморский

— Нет, ну что вы. Это совершенно особое состояние души. Человек, который каждый день готов к смерти, — у него совершенно другие представления о бренности этого жития. Вот, допустим, поморы очень украшали храмы, но совершенно не украшали свои дома. Если приедешь в Вологду, допустим, — там резной палисад, кренделя...

А. Пичугин

— И в архангельских деревнях то же самое.

Епископ Митрофан Североморский

— Вот. А те, кто больше думает о вечном, понимает, что дом — тут ты временно, а вот церковь — тут уже он готовится, что он будет в Царствии Небесном. И очень богатые церкви были, я читал описи перед ограблением двадцатых годов, когда всё сдирали. Это просто невероятно, — там всё сияло, это сплошные самоцветы, жемчуга (там же жемчуг добывали). Для меня вот это всё открылось. Когда я приехал в Варзугу — я же из интеллигентной семьи, я петербуржец, а тут какие-то необразованные крестьяне, — думалось, что они могут мне сказать и чему меня научить? И я оказался посрамлен. Потому что я понял, что тут подлинная жизнь. Тут настоящая жизнь, — та жизнь, которой должен жить человек. А как мы живем в городе — это всё суета сует и всяческая суета.

А. Пичугин

— Давайте продолжим наш разговор через минуту. Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня епископ Североморский и Умбский Митрофан. Лиза Горская и я, Алексей Пичугин. Мы сейчас вернемся.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что здесь сегодня епископ Североморский и Умбский Митрофан. Мы говорим про специфику северных земель, про епархию владыки Митрофана.

Л. Горская

— Мы начали говорить про Трифонов монастырь и отвлеклись.

А. Пичугин

— Но тут еще столько интересного, связанного с поморами и поморскими деревнями... Мы сейчас дойдем до монастыря.

Епископ Митрофан Североморский

— Да. Почему это мне раскрылось? Я это всё раскрыл через житие удивительного поморского святого, который малоизвестен — это преподобный Варлаам Керетский. К сожалению, его житие едва ли не утратили вообще. К счастью, мне довелось обнаружить свидетельства современников, соловецких монахов, каноны, ему посвященные. Этот святой почитался наравне с Николаем Чудотворцем. И именно этот святой является символом поморского богоискательства. Тут можно проследить связь с богоискателями средневековыми ирландскими, британскими — Брендан Мореплаватель, эти монахи, которые уходили куда-то в море и искали земли неизведанные...

Л. Горская

— Иногда даже без весел.

Епископ Митрофан Североморский

— Да. Полностью человек доверяется Господу. Но здесь понятно, что нельзя проводить прямую параллель. Все-таки здесь они занимались промыслом — они обязаны были ходить в море каждый день и добывать рыбу. Иначе как? Они всё меняли на рыбу. Но в то же время формировался удивительный этнос — поморский, удивительного духа. Людей, которые каждый день готовы предстать пред Господом. Что помор в первую очередь берет с собой в карбас? Это написано. В первую очередь он берет не снасти, не весла, не еду. Он в первую очередь положит под транец доски кормовой белую рубаху. Потому что, когда придет такая волна, что он поймет: всё, закончилась, брат, твоя жизнь, — они надевают белые рубахи. Они просто их раздают и тут же начинают их надевать. И я читал свидетельства московского журналиста, который попал в такую переделку на поморском судне — его взяли довезти из Архангельска на берег Терский. И когда началась такая погода, он вдруг увидел, что эти ребята совершенно спокойно, неспешно, по-деловому начинают надевать рубахи, готовиться, прихорашиваться. И для него это было дико — он совершенно не был готов умирать, и, смотря на это, он пребывал в истерике. Он говорил, что в жизни не испытывал подобного ужаса, когда вдруг увидел, как люди собираются в Царствие Небесное, и при этом абсолютно спокойны. Ему, городскому московскому жителю, журналисту, это совершенно неведомо. Он посчитал их просто сумасшедшими.

А. Пичугин

— Девятнадцатый век, да?

Епископ Митрофан Североморский

— Девятнадцатый век. Заметки этого журналиста я читал. Конечно, человеку, живущему в тепле и добре, и никогда в жизни не сталкивающемуся с такой ситуацией, это понять трудно. А я с ними столкнулся, с этими удивительными людьми. Конечно, советское время наложило отпечаток. Но все равно вот такое состояние души, очень независимое, — сложившиеся личности, сформировавшиеся.

А. Пичугин

— Мне рассказывали, что они очень настороженно относятся к пришлым людям, к чужакам. Как они вас приняли — вы все-таки приехали?..

Епископ Митрофан Североморский

— Никак не восприняли.

А. Пичугин

— С одной стороны, вы вроде бы столько лет прожили на Севере, в том числе и в Мурманской области, рядом...

Епископ Митрофан Североморский

— Для них это значения не имеет. Во-первых, надо сказать, что это места очень искусительные. То есть там какая-то обстановка сакральная, очень тяжелая. Это места, которые тесно связаны с лопарской магической культурой. То есть неизбежно поморы, живущие бок о бок с лопарями, заражались колдовским искусством лопарей. А когда Церковь уничтожили, кроме этого искусства ничего не осталось в душе. То есть это неоязычество там поселилось в полной мере. Я просто хочу сказать, что, когда я туда пришел, до меня там было четыре священника. Ни одного из них не осталось в чине священника. Они все там погибли.

А. Пичугин

— Ну, духовно.

Епископ Митрофан Североморский

— Да. Они перегорели, перестали быть священниками. И когда меня направили туда, архиерей, наверное, отправлял меня как последний аргумент, потому что никак невозможно было победить эту ситуацию. Священники исчезали как священники. Это очень печально. Я их видел потом — это несчастные разбитые судьбы и так далее. Варзуга, как говорится, мягко стелет, да жестко спать. Кто приезжает в эти края, пребывает в очаровании: о, ну надо же, тут вообще рай на земле, такие церкви, так хорошо дышится...

А. Пичугин

— Такие фотографии получатся...

Епископ Митрофан Североморский

— Да, фотографии прекрасные! Там такие панорамы! Но если ты по-серьезному делаешь заявку, что я тут буду жить — ах вот оно что, ты не турист? Ну, тогда держись. И жители так смотрят. Там многие приезжают, сплавляются на плотах, на байдарках — там жизнь кипит и они к этому привыкли. Но если ты заявляешь, что ты будешь среди нас и хочешь войти — они просто не здоровались.

Л. Горская

— А почему?

Епископ Митрофан Североморский

— Потому что они считали, что я такой же, как и все: побыл здесь, да и всё, а мы тут были всегда. Вот это ощущение у них — что это моя земля, это моя Родина, — у нас этого нет. У нас — какая Родина, где? У меня шестнадцать квартир было, в каком месте Родина у меня?

А. Пичугин

— Петербург.

Епископ Митрофан Североморский

— Ну да, там, где могилы, наверное. У них я увидел вот это единство человека и земли — я впервые увидел в этом первобытном и истинном смысле. Слово «Родина». Я вдруг увидел, как они живут этой землей, вот этой рекой, как они относятся к этой рыбе, семге варзугской, знаменитой во всем мире, как они относятся к смене погоды, времен года, как они наблюдают за рекой, когда она готовится вскрыться, когда начнется половодье — такая единая жизнь в одном дыхании вместе с природой. Мы этого совершенно не имеем. И для меня эти тринадцать лет, проведенные там, были очень важные годы. Я вдруг понял свою несостоятельность, какую-то горделивую «интеллигентскость». И я очень хорошо их понял, что они почти три года меня не воспринимали. Я для них никто — один из многих вот этих приезжающих и уезжающих. Но потом...

А. Пичугин

— А на службу приходили, хотя бы кто-то?

Епископ Митрофан Североморский

— Приходили кто? Опять же, бабушек там нет. Вернее, они там есть, но они все родились, когда даже никакого понятия не было о священнике и о вере.

А. Пичугин

— Но у нас и в Центральной России в деревнях и селах есть бабушки, которые понятия не имели о церкви, у них церковь — клуб, в лучшем случае...

Епископ Митрофан Североморский

— Да, правильно. В этом и трагедия города и деревни, они разные в этом плане. Город всегда имел под боком церкви. Если ты хочешь — вот тебе. И обязательно церкви на кладбище, их никто никогда не трогал, мы это знаем. И какие-то центральные соборы всегда стояли и работали, это показательно для иностранцев. То есть желающие эту культуру знали: прийти, зажечь свечу, кто-то втихаря придет, там и детей крестили, как меня, под покровом ночи. А в деревне — исчез поп, закрыли храмы, никакой связи с внешним миром не было. Дорогу построили за двенадцать лет до моего приезда — там дороги не было, самолет летал маленький. Всё. Это замкнутый мир, который остался без этой традиции, — она была оборвана напрочь. И выросли эти бабушки, которые просто ничего этого не знают. И им в своем возрасте сейчас показать, что они вообще не знают, что делать в храме, им просто стыдно — они же бабушки. А это не как в городе. Им надо показать, что они во главе рода, старейшины, авторитет, что они скажут — надо слушать, к ним советоваться идут. Это всё порядок, как положено, как заведено. А тут, оказывается, они напрасно жизнь прожили. Оказывается, было что-то другое, а они строили коммунистическое будущее. А теперь будущего нету, колхоз распался, и для чего они жили — неизвестно. И это трагедия этих людей — очень хороших людей, которые искренне верили, что они делают то, что нужно. А им под конец жизни говорят: нет, вас обманули, напрасно вы в это верили. Это тяжело. И они так и говорят: «Ну что мы пойдем? Мы не знаем этого, мы не можем». Они не могут как в городе — сегодня я коммунист, а завтра я со свечой стою с лицом, выражающим какие-то мои постные стремления. Они так не могут, они очень цельные, у них так не бывает. То есть это просто невозможно. Вот у меня отец из деревни, капитан первого ранга. Он никак не мог сказать, что с Германией мы теперь дружим. Он не мог, он прошел войну. И когда его дочка (от второго брака, наша сестра по отцу) — она доцент, преподаватель, ведущий специалист по геологии — поехала в Германию в девяностые годы, он это пережить не мог. Ну, как она может ехать в Германию?! Его дочь! Его, который прошел войну. Для него это была страшная трагедия, и мы не могли понять. Я говорил: «Папа, всё изменилось, нормальная Германия, она — мирная страна». А он не может вот так, как мы. Он из деревни. У него если вот это враг, то он враг, и всё, и я, значит, умру, но этот враг будет уничтожен. Вот так же я увидел эту подлинность и цельность жизни в этой Варзуге и в отношении к храму. Это трагедия.

А. Пичугин

— А как всё начало меняться? Как они начали ходить в церковь? Как они вас приняли?

Епископ Митрофан Североморский

— Когда они мне поверили. Спустя три года они меня стали замечать и обращаться ко мне. До этого мои прихожане были молодые женщины, работающие на ферме, в колхозе, у которых муж пьет, дети дурака валяют, и негде вообще голову преклонить, чтобы собраться, поговорить и получить утешение. Они явили костяк прихода. То есть не бабушки. Они сейчас сами состарились, у них уже внуки, и они теперь являются бабушками, можно сказать. Теперь приход там полноценный. Вот такие дела.

А. Пичугин

— Нет, а вот с чего вы поняли, что отношение меняется?

Л. Горская

— Вы просто сказали: а потом...

Епископ Митрофан Североморский

— А потом вот что. Естественно, свято место пусто не бывает. Когда стало понятно, что последний священник, протоиерей Николай Гусев, скончался в мурманской тюремной больнице, ожидая расстрела (он не дождался и умер). А умер он потому, что никак не мог встать зимник, и олени не могли проехать и привезти свидетелей его «страшных преступлений». Он говорил, что надо на исповедь ходить и что надо с детьми заниматься и учить их Закону Божьему — это было его преступление. Он умер, других расстреляли в соседних деревнях. Очень много народу постреляли — расстреляли всех старост целенаправленно, в каждой деревне староста был расстрелян. И на этом всё закончилось. И все стали говорить: «А как же теперь хоронить?» — хоронили-то со священником, это были тридцатые годы. — «А как крестить? А что же будет?» И тогда появилась такая бабка Еликонида. Тогда она была просто Еликонида, двадцатилетняя девушка, которая сказала: «Я всё выясню». Где-то ей сказали, что в Кандалакше есть какая-то монахиня, сохранилась. И она туда уехала. Поехала к ней и спросила: «Что делать?» Та говорит: «Пиши: крещение». И стала ей диктовать в тетрадочку, как надо молиться. — «Так, отпев, пиши». И та исписала школьную тетрадочку и вернулась обратно. И она стала тогда за священника. Если что, люди шли к ней: «Еликонида, у нас там помер кто-то». — «Сейчас приду». И она открывает тетрадочку и всё это читает, и вроде как все довольны. И так было до моего появления. И когда я стал говорить — насчет отпева и прочее, они мне: «Ну, мы к Еликониде пойдем, она всё знает и всё сделает. Да не переживай». — «Какая Еликонида, вы что? Я же священник!» — «Ну нет, ты пока подожди». В общем, вот так было, понимаете?

А. Пичугин

— Вот Еликонида — священник.

Епископ Митрофан Североморский

— Ну да, это же деревня, нельзя по-другому. И прошло три года, как Еликонида меня вызывает к себе. Я пришел к ней, а она говорит: «Я сдаю свои обязанности». Это три года надо было меня проверять! Она открыла тетрадочку и говорит: «Слушай!» Эта тетрадочка переписывалась шесть раз, потому что приходила в ветхость за эти долгие годы использования.

А. Пичугин

— Сколько лет она там исполняла?..

Епископ Митрофан Североморский

— Если начала в 1939–1940-м, то вы представляете...

Л. Горская

— Больше пятидесяти лет.

Епископ Митрофан Североморский

— Да.

А. Пичугин

— Она уже умерла?

Епископ Митрофан Североморский

— Сейчас она уже умерла. Она передала обязанности и умерла — ей было уж сто лет в обед. Значит, она открыла тетрадочку и говорит: «Слушай». И начала читать. Там куча ошибок от этих переписываний, естественно. Всё уже там стерлось, и ветхое, и рассыпается в руках — шестая тетрадка. При переписывании, естественно, когда есть незнакомые слова, тем более в церковнославянском, можно представить, как это всё искажается. Но она торжественно это всё мне прочитала. Я сидел. Потом только всё это уложилось у меня в голове, и я понял, что происходило в этот момент. Насколько удивительное и важное мистическое действие: мне передавалась власть от тех священников, от которых она несла эту власть. То есть вот этот Промысл Божий, что Господь вызывает человека, который совершенно ни при чем, но она исполняет. Не стоит село без праведника, кто-то должен быть. И вот она исполняла все эти годы. Бабка Еликонида — так все ее звали. Удивительное имя — Еликонида Иоакимовна. Замечательные имена, настоящие. И она мне это торжественно передала, отдала эту тетрадочку и сказала: «Всё». И когда стали к ней приходить, она говорила: «Нет, я сдала все свои обязанности». И все сказали: «А, ну всё», — и стали ходить ко мне. Вот так ситуация развивалась. Она умерла после этого, довольно скоро.

А. Пичугин

— Она сама к вам ходила потом?

Епископ Митрофан Североморский

— Нет, она не ходила. Она заходила на большие праздники: Пасха, Вербное, — те, которые у них в памяти сохранились, они их и почитают. А так, во-первых, она очень старая была и жила на другой стороне реки, там деревня на двух сторонах. Но интересно было, когда... Я с ней беседую и говорю: «Еликонида Иоакимовна, вот у вас имя такое — Еликонида, а когда у вас именины?» — «8 июля». — «А когда у вас день рождения?» Она на меня смотрит и говорит: «Я ж сказала — 8 июля». — «Так это именины, а день рождения?» Она смотрит на меня так и говорит: «Да ты бестолковый какой-то. Ведь у нас именины и день рождения в один день должны быть. Открываешь святцы, священник тебя спрашивает, какое имя? Допустим, вот родилась дочка: „Батюшка, какое имя?“ — „Имя сейчас скажу“. И начинает: „Вот есть это, это, это“, — всё. А какие еще имена должны быть? Это всё одно и то же». Так что сказала она мне, что я бестолковый и не понимаю ничего. Вот так вот.

А. Пичугин

— Напомню, что в гостях у светлого радио епископ Североморский и Умбский Митрофан.

Л. Горская

— Еще не поговорили про монастырь.

Епископ Митрофан Североморский

— Это другое духовное крыло моей епархии. Если я рассказал о Поморье, которое является средоточием какого-то духа древности, не менее древним и важным, конечно, является Трифонов Печенгский монастырь. Это самый северный монастырь Европы, православный. Он основан в начале XVI века преподобным Трифоном Печенгским. Для нас это величайшая святыня, конечно. Она пережила очень тяжелые периоды, разные этапы в своем развитии. Эта обитель была жестоко уничтожена, вырезана в конце XVI века отрядом некоего, как потом выяснилось, Пекки Везайнена. Это всё вскрылось в результате моих исследований, в трехтомнике всё это описано. Оказывается, это национальный герой Финляндии.

Л. Горская

— «Кольский Север в Средние века», да?

Епископ Митрофан Североморский

— Да. Ему стоят памятники, оказывается, в Финляндии. Они не рекламируют это, потому что это их национальный герой, он уничтожил все наши монастыри и поселения на Кольском севере, понимаете? Они это не рекламируют, но я это раскопал. Оказывается, у них есть целый роман, чуть ли не как «Война и мир», где главный герой — этот Пекка Везайнен, который вырезал сто шестнадцать наших монахов.

А. Пичугин

— Шестнадцатый век или семнадцатый?

Епископ Митрофан Североморский

— Век — шестнадцатый, это 1589 год.

А. Пичугин

— Конец шестнадцатого.

Епископ Митрофан Североморский

— Это была страшная, зловещая история. Удивительная история. Этот Пекка, безусловно, гениален — гениален в своем зле. Так это сделать! Монастырь был неприступной крепостью. Трифон был бывший воин и суровый человек. И свой план монастыря он утверждал у Ивана Грозного. Это была система фортификаций. Все понимали, что монастырь находится на самом переднем рубеже наших, так сказать, экспансионистских устремлений на Северо-Западе. И Финляндия, и Норвегия — тут все нас крайне не любят, естественно. И поэтому монастырь был защищен. Но этот Везайнен всё придумал, это отдельная история. У меня об этом есть, как всё это было: как был выработан и воплощен дьявольский план по уничтожению этой нашей крепости. И там исчез монастырь, его там потом не было. Уже Федор Иоаннович сказал: нет, давайте-ка вы оттуда, там уже не пытайтесь, вернитесь ближе сюда, идите в Коле, вот тут городок под защитой стрельцов, тут вы и сидите, а там больше не будем экспериментировать. Вот такая печаль. И этот монастырь был возрожден только в конце XIX века.

Л. Горская

— 116 монахов.

Епископ Митрофан Североморский

— 116, да. И на сегодняшний день это наше сокровище. Они в 2003 году, после этих исследований, были поданы на утверждение Святейшему Патриарху, еще Алексию II, и он Собор Кольских святых нам утвердил, в том числе игумен Гурий и с ним 116 печенгских мучеников.

А. Пичугин

— Я смотрю фотографии обители, она довольно ново выглядит. И смотрю старинные фотографии — там всё по-другому. То есть в советское время...

Епископ Митрофан Североморский

— Как ново выглядит? Она выглядит как средневековая крепость, острог XVI века.

А. Пичугин

— Да, но вот само дерево — такое чувство, что это недавно было построено.

Епископ Митрофан Североморский

— Так естественно!

А. Пичугин

— А в советское время всё было уничтожено?

Епископ Митрофан Североморский

— Уничтожено было в ходе Петсамо-Киркенесской операции 1944 года. Именно через этот район монастыря (естественно, все помещения монастыря вермахт использовал под различные свои службы — больницы, госпитали, укрепленные пункты) прокатился фронт. И от монастыря остались только воспоминания. Все монахи накануне уехали в Финляндию, в Ново-Валаамский монастырь, последний монах, Акакий, ста семи лет, умер относительно недавно. Там с ним был забавный случай. Когда ему исполнилось 107 лет, к нему пришла повестка, чтобы он с родителями пришел на собеседование в школу, поскольку ему надо поступать в первый класс. Компьютер сбрасывает первые цифры — сотни же не может быть, и решили, что это какой-то мальчик.

А. Пичугин

— Где-то я эту историю слышал.

Епископ Митрофан Североморский

— Да, вот такая история.

Л. Горская

— Просто очень мало времени осталось, а я хотела еще про книжки поговорить. И не знаю, про какую — про обе не успеем. Я бы хотела о «Правде о русском мате» поговорить, мне интересно. И еще «Духовные истоки русской революции» — это совсем свежая, большой тираж не вышел еще.

Епископ Митрофан Североморский

— Это вот только-только мне дали. Тираж уже находится в Москве на складе, и он будет распространяться по благословению старца Илии. Точнее, он меня благословил на то, чтобы написать эти мысли. Ему очень понравилось, и это было профинансировано заинтересованными людьми. И эти пятьдесят тысяч тиража пойдут по всем регионам. Думаю, эта тема актуальна — духовные истоки русской революции. Пятьдесят тысяч — я впервые сталкиваюсь с таким тиражом. Это тираж каких-то брежневских времен, наверное, когда издавали «Малую землю» Брежнева, еще что-нибудь.

Л. Горская

— Вкратце.

Епископ Митрофан Североморский

— Вкратце: большое беспокойство побудило меня написать эту книгу. Мы все в себе по-прежнему несем вот этот дух революции — мы в себе его не истребили. И он в любой момент может вырваться на свободу. Эти демоны революции — они ждут, и они никуда не исчезли. И ничего мы не сделали, чтобы их окончательно уничтожить. Они по-прежнему живут в каждом. И когда мы открываем комментарии в интернете и так далее, мы понимаем, что в народе злоба, ненависть бурлит. Всё то же самое, что было в 1917 году, когда всё это вылилось на улицы, и все стали всё крушить. Этот дух разрушения, к сожалению, существует даже и среди верующих, в Православной Церкви. То есть мы как бы с другим знаком пытаемся теперь решать этот вопрос. Об этом книга: истоки — откуда же черпается эта беда, которая поселилась в душах людей? В русском народе особенно, в интеллигенции, которая... Я там говорю о том, что существуют целые поколения людей, профессионально ненавидящих Россию, привожу примеры, что эта беда поселилась давно, в XIX веке. Вы там прочитаете высказывания, я пишу, воспоминая и Блока, и Тютчева, и Чайковского, и всех, что об этом говорят, и что вообще происходит. Как это может быть вообще, в принципе? Почему так? Вот об этом никогда не говорилось. Говорят о чем угодно. Причины революции — это экономические, слабое правительство, всякие политические дела, идеология. Да нет! Самое-то главное — духовные истоки этой беды. Почему в нас это живет? Почему мы по-прежнему «буревестники», которые гордо реют, «черной молнии подобные»? Это вкратце. Но я думаю, книга состоялась. Те, кто начинают читать, не бросают, обязательно заканчивают. Это приятно, для автора это важный показатель. Когда я иногда в интернете открываю на свое имя, епископ Митрофан, выскакивает среди бесконечных ссылок только лишь одно: «Епископ Митрофан. Правда о русском мате». И я понимаю, что в жизни ничего я больше не совершил. Я только лишь написал эту книгу и умер, потому что дальше ничего про меня нет.

Л. Горская

— Сейчас еще одна книга выйдет.

Епископ Митрофан Североморский

— Не думаю, что она затмит. Конечно, когда я вернулся на флот — это был 2013 год, — я понял, что там ничего не изменилось, и что так у нас не получится того самого института военного духовенства, если мы не победим эту проблему. Священник не может находиться на корабле. Он просто там духовно травмируется. Он не может быть в этой части, он не может выполнять свои обязанности. А мы ведь ввели этот институт. У нас теперь не просто батюшка пришел поговорить с военными — он занимает официальную должность, и очень высокую, и состоит в штате Министерства обороны. Он помощник командира соединения — не корабля, а соединения! — по работе с верующими военнослужащими. Он должен выполнять свои обязанности, они выработаны, существует регламент, всё согласовано. А как ему выполнять обязанности, если он там находиться не может? Вот наш священник, отец Сергий Шерфетдинов, четыре месяца был в Сирии с отрядом несущей группы боевых кораблей. Он вернулся — от него половина осталась. Не потому, что он там от жары страдал — всё нормально, там всё было хорошо. А потому что он пребывал в атмосфере мата. И он говорил, что уже к концу похода «я хотел вырвать плинтус и пойти направо-налево просто бить всех по головам, чтобы они прекратили и закрыли свой рот поганый». Вот что у него было — у него был стресс. Надо сказать, что, естественно, он провел работу, и многие командиры, прежде чем что-то сказать, начинали оглядываться.

Л. Горская

— Это уже движение. (Смеется.)

Епископ Митрофан Североморский

— Они оглядываются: «А батюшка где?» — «Да он в кают-компании». — «Хорошо, тогда слушай». И начинается...

А. Пичугин

— «Так, батюшка, стойте, стойте, идите обратно, через минуту подойдете».

Епископ Митрофан Североморский

— Именно так. Но я должен сказать, что книга ли, не книга, во всяком случае, работа дает свои плоды. Безусловно. Допустим, на Северном флоте уже принято такое решение на самом верху о борьбе: прекратить. Во многих частях, я знаю, не рекламируют это. Это как бы такое прикровенное решение, но командиры устанавливают соответствующие степени взысканий для тех, кто будет употреблять эти слова на службе. Есть тенденция борьбы. И тут даже, скорее, не в таких структурах, которые имеют четкую организацию и командование, а надо говорить о борьбе в школе. А оказывается, исходя из моей беседы с руководителем детских садов, в детском саду надо об этом говорить. Понимаете? Мы докатились до ручки. У нас младенцы говорят на этом языке. Этого же не было, не так давно этого не было. Мы докатились, мы дошли до черты, за которой просто уже пропасть.

Л. Горская

— А что в этом самого страшного?

Епископ Митрофан Североморский

— Самое страшное, что это антимолитва. От человека, который употребляет эти слова, отступает Бог. От него отступает Ангел-Хранитель, данный при крещении, — он не может рядом с ним быть. Если священник, будучи человеком, не может находиться в этой атмосфере и просто гибнет там, то вы представляете — Ангел? Он не будет там находиться, он не может. Вот он покрестился, ему вручили Ангела, прочитали молитву, и он принял это послушание — очередной Ангел-Хранитель. Но он отходит от этого человека. И к нему подходят другие силы, которых он притягивает этой заразой, этой грязью. Естественно, там сразу крутится... А чему эти силы поспособствуют? Что произойдет на корабле, в отсеке, что там загорится, какую травму кто получит, кто заболеет? Вот хотя бы один нюанс. Гораздо больше раскрыто в моей книге — все остальные последствия этой беды.

А. Пичугин

— Спасибо вам большое за этот разговор. Будем уже прощаться. Напомним, что епископ Североморский и Умбский Митрофан был гостем программы «Светлый вечер» на светлом радио. Лиза Горская...

Л. Горская

— Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Всего хорошего!