«Театр, искусство, служение». Карэн Бадалов

У нас в гостях был Заслуженный артист России, актер театра и кино Карэн Бадалов.

Мы говорили с нашим гостем о том, что для него значит «служение», о смыслах актерской профессии и творчества, а также о работе со знаменитым режиссером Петром Фоменко.

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашего сегодняшнего гостя приветствую. Карэн Бадалов, заслуженный артист России, актер театра и кино и, конечно же, известный нашим слушателям, помимо всего прочего, как голос программы «Жизнь как служение». Добрый вечер.

Карэн Бадалов:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— Я рад, что, наконец-то, мы с вами встретились в студии Радио ВЕРА в жанре интервью. Долго я к этому шел и очень рад, потому что театр Фоменко — это совершенно особенная страница для меня, как для многих москвичей, не только москвичей, в жизни. Это с детства спектакли, просмотрены разные, много раз я вас видел на сцене. Это для меня большая честь, сейчас с вами беседовать. Поэтому спасибо большое, что пришли. Но я бы начал немножко неожиданно. Только что, слушателям можно рассказать, перед записью нашей программы вы на Радио ВЕРА записывали очередной пакет программ «Жизнь как служение». Из этих судеб людей, про которых вы рассказываете, про которых вы читаете, что может быть, самое яркое запало в душу лично вам как человеку?

Карэн Бадалов:

— Хороший вопрос. Мы сегодня записали 217-ю программу. По сути, через меня удалось донести до публики рассказ об истории двухсот семнадцати людей, которые жили, и не просто жили, а служили, и для них это было важно. Вообще слово «служение» очень интересное. Мне кажется, в современном мире оно потеряно. Мы знаем, что люди служат в армии, армейские служат. В театре раньше говорили «служить», сейчас большинство говорит «работать», потому что заключают контракты, договора. Когда у тебя договор, ты работаешь, а когда это становится смыслом твоей жизни во многих аспектах, то ты начинаешь служить. И постепенно начинаешь понимать смысл этого слова. То, о чем мы сейчас с вами говорим, о передачах «Жизнь как служение», очень интересно. Сегодня мы записывали про Розенталя, который является автором огромного количества учебников по русскому языку. Оказывается, он родился в городе Лодзь в Польше, тогда Польша была частью Российской империи, дома они не говорили на русском, русский язык не был его родным. Он его выучил так, что в итоге всей российской общественности говорил, как надо это делать. Вот она любовь к этим вещам, уважение, понимание и уровень погружения в предмет, которому ты посвящаешь свою жизнь. При чтении этих историй иногда у меня у самого внутренне что-то сжималось, потому что было много историй, связанных и с Великой Отечественной войной, и не только. Я не знаю, как бы я поступил при определенных обстоятельствах жизни. У нас все-таки сейчас жизнь достаточно мягкая, не считая событий, происходящих в мире, и не считая, что это накладывает на каждого из нас отпечаток в той или иной степени. Все-таки, скажем так, сытая жизнь. А часто жизнь у этих людей была не просто не сытая, а была с точки зрения нашего современного обывателя катастрофической. И как в этом состоянии катастрофы, казалось бы, люди оставались людьми, то есть помогали другим?

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— Эти моменты меня удивляют, и я очень рад, что так получилось случайно — «и случай, бог изобретатель», как у Пушкина — меня пригласили, и мы зацепились, и я очень рад тому, что это происходит, потому что это счастье узнавать о других людях. И то, что о тех людях, о которых я рассказываю, мы не помним, не знаем, в силу обстоятельств, понятно, время все стирает. И вдруг они опять всплывают, мы о них говорим, то есть мы их вспоминаем. А что такое, когда мы вспоминаем своих ушедших? Мы даже этими простыми словами молимся за них. Так ведь?

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— И воспринимайте, как хотите. Главное, чтобы это не было пафосно, я боюсь пафоса, чтобы это не было пафосно: молитва, все такое. Нет.

Константин Мацан:

— В молитве нет пафоса, это же самое личное, интимное, что есть у человека.

Карэн Бадалов:

— Но что такое, когда я вначале, когда готовлюсь, прочитываю эти вещи, бывают какие-то огрехи, ошибки. Но иногда удивительные моменты происходят, удивительные. Я понимаю, а я бы так не смог, наверное. Потому что я простой человек, обремененный всякими желаниями, искушениями. Но, постигая историю этих людей, я понимаю, что так хочется, хотелось бы, но, наверное, я слаб до такой степени, до которой эти люди были сильны.

Константин Мацан:

— Вы это слово произнесли — «служение», и вы на нем сделали акцент. А чему служит актер?

Карэн Бадалов:

— «Служение» происходит от какого слова, начнем с этого? Слуга. Актеры были слуги. Изначально, если мы возьмем историю древнегреческого театра, все игры, которые были, называлось игры. Еврипид, Софокл, Эсхил там собирались и представляли все это. И все это происходило где? В храмах. Греки разрешали, они в храмах устраивали это. Для них это было такое, поэтому слово «служить», как говорят, пошло оттуда, что актеры служат, как служители в храмах. Вроде как, есть такая теория, что это оттуда пошло. Если мы возьмем русский театр. Щепкин, который был, извините, кем?

Константин Мацан:

— Так.

Карэн Бадалов:

— Крепостным. А крепостные что делали? Они были слугами. Ведь русский театр родился из крепостного театра. Шереметьев и так далее, постепенно. И поэтому слово «служить» тоже имеет отношение к этому — слуги. Мы можем говорить, что мы служим искусству, служим еще чему-то, но как только актерская профессия, не только актерская, становится образом мысли и, соответственно, образом твоей жизни, то ты начинаешь служить. Это слово опасное.

Константин Мацан:

— Почему?

Карэн Бадалов:

— Потому что когда ты служишь, ты весь этому отдаешься. Весь.

Константин Мацан:

— Почему вы с такой небольшой иронией произнесли про служение искусству? Вы в это не очень верите или слишком часто об этом говорят, и затерлось содержание этих слов?

Карэн Бадалов:

— Да, вы правы, затерлось содержание. Мой великий мастер, Царство ему Небесное, Петр Наумович Фоменко...

Константин Мацан:

— Обязательно про него поговорим еще сегодня.

Карэн Бадалов:

— Когда мы репетировали «Три сестры», там есть такой текст, один из наших актеров репетировал Вершинина, это зимний акт, второй. Он говорит: Маша, я люблю твои слова, люблю движения, люблю, люблю. Сидит Петр Наумович так тихо говорит: если часто говорить люблю, то между люблю и плюю не будет разницы.

Константин Мацан:

— Остро.

Карэн Бадалов:

— Остро, но точно. И мне кажется, что если затирать эти слова, слишком часто их произносить, а есть люди, которые еще не заслужили право их произносить честно и откровенно, то нивелируется все это. Поэтому я с иронией отношусь к этому.

Константин Мацан:

— Несмотря на то, что ваш персонаж в «Трех сестрах» Соленый знаменитые слова произносит, что если мужчина философствует, то это будет философистика или софистика, но все-таки я хочу вам философский вопрос в этом смысле задать. Я почему так зацепился за эти слова «служение искусству» и за вашу иронию, которую понимаю. Часто от актеров можно услышать, что действительно я служу искусству. Это говорится честно, искренне и в каком-то смысле искусство ставится на место Бога. Что вы об этом думаете?

Карэн Бадалов:

— Моя жизнь такая, когда я вижу что-то такое пафосное, и меня спрашивают, я говорю: я слишком циничен, чтобы относиться к этому по-настоящему.

Константин Мацан:

— Интересно.

Карэн Бадалов:

— Юмор меня спасает. Как можно ставить искусство выше всего? Это же не правда. Искусство субъективно, потому что это создают люди. Господь Бог создал природу, Он создал нас. Он создал все это и говорит: ну, давайте теперь, ребята, теперь сами, посмотрим, на что вы способны, Я рядом, вы не волнуйтесь, Я рядом, но сами как? На Бога надейся, сам-то не плошай. Актеры — люди для меня... я к ним отношусь очень критично, потому что это медийные лица зачастую, часто то, что они говорят, надо тут не семь раз отмерять, один раз отрезать, а сто раз. Потому что люди слушают и думают, что это какие-то чуть ли не небожители. Нет. Актеры такие же люди и зачастую малообразованные. Я видел много культурных, очень образованных людей в актерской среде, но много видел и не очень. И когда они начинают открывать рот и говорить какие-нибудь такие вещи, мне сразу хочется... если плохое представление, чтобы у меня были под рукой какие-нибудь моченые яблоки, чтобы бросить сразу. Ну, а что? Чтобы человека опустить на землю, ты чего? Окстись. Как можно искусство поставить во главу всего? Нет. Я служу не искусству, я, наверное, громко так говорить, пытаюсь служить людям, которые приходят в зал — публика. Она может быть разная, но бывают моменты смысловые, это бывает очень редко, когда в зале возникает пауза. И пауза не потому, что так положено, а потому, что она смысловая, человеческая, и иногда у нас не только мозг откликается, откликается и сердце, и все существо. И вдруг все это вместе соединяется, и человек уходит из театра с каким-то ощущением катастрофы. Катастрофа — это хорошо, потому что его привычная жизнь... Он пришел в театр, театр начинается с вешалки, с буфета, выпил там что-то, закусил, сел. Вдруг неожиданно для него он придет домой и откроет книгу «Войну и мир» или откроет Пушкина и начнет искать это стихотворение, где оно? И пока будет его искать, какие-то другие еще прочтет. И вдруг не просто прочтет, как он привык читать: «Мой дядя самых честных правил...» А вдруг начнет понимать, а что такое «не в шутку занемог?», он уважать себя заставил — что это значит? Начнет искать, и вдруг вернется к основам, то есть к слову, «В начале было Слово», к смыслу этого слова. Если бы это было, то можно было бы сказать, служу. Я пытаюсь этому служить.

Константин Мацан:

— Карэн Бадалов, заслуженный артист России, сегодня снами в программе «Светлый вечер». Вы сказали о такой вещи, как уровень образованности, сколько книг человек прочитал, и прочитал ли. Есть такое представление, что актер — это в первую очередь внешняя пластичность и умение породить нужную эмоцию. И казалось бы, со стороны, может быть, для нас, людей, не погруженных в эту профессию, представляется, какая разница, сколько книг ты прочитал? Если ты имеешь возможность в нужный момент эту эмоцию выдать, то твоя работа сделана. Или это не так, и все-таки человек, который читает что-то по литературе, истории, философии, будет по-другому играть?

Карэн Бадалов:

— Хороший вопрос. Сейчас я вас собью, это и так и не так.

Константин Мацан:

— Та-ак.

Карэн Бадалов:

— Поясню. По молодости лет мы все... мы знаем, что культура прививается насилием. Кто из детей хочет читать? Может быть, один на сотню, на тысячу найдется такой, который сядет. Дальше, как в школе заставляют летом читать внеклассное чтение, но заставляют же. Заставляют слушать музыку, простите. Заставляют, это так. Культура прививается насилием. И не надо этого бояться, это нормально. И в школе знания таким же образом прививаются. Дай детям возможность, они будут гулять сутками и ничего не делать. Поэтому поначалу тебе предлагают путь. Есть актеры, Юра Степанов, Царство ему Небесное, который погиб в свое время, я знаю еще такого, я был волею судеб чуть-чуть его педагогом, Юра Борисов, современный молодой, очень хороший, очень.

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— Они рождены для этой профессии. Это редкий случай, редчайший, когда человек попадает в свою профессию, это попадание в десятку, даже глубже. Господь Бог в этот момент почему-то взял и привел его туда, и не просто привел, а еще взял вот так и в ту среду опустил, в ту атмосферу, к этим педагогам, к наставникам, к учителям. Это казалось случайным, но это совпадение не случайное, эта атмосфера, и поначалу человек делает все, он настолько органичен, что вам неважно, читал он или нет. Но проходят годы, и человек вырастает из образа молодого, который все ставит под сомнение, радостно, органично играет, и этого становится уже мало. Потому что предложение других ролей, где человеческий опыт, опыт общения с людьми, опыт рождения собственных детей и их воспитания начинает превалировать. И если актер сам понимает, что ему этого, только органики, становится уже мало, то честь ему и хвала, он будет развиваться, он будет читать. И то, что ему предлагали в институте, в школе, родители, друзья родителей очень часто, потому что родителям дети редко доверяют, а вот друзьям родителей часто, прочему-то, эти направления, которые были предложены, вдруг всплывают, и человек начинает туда идти. И тогда он может выйти на удивительный уровень, уровень постижения, понимания, и может возникнуть второй, третий план. Этот человек, скорей всего, не будет вам педалировать это, но это в нем будет. Тогда как я называю, мы с женой часто говорим, я случайно так назвал, я говорю: Вика, понимаешь, я смотрю на актеров и понимаю, для меня эффект присутствия, как будто он здесь со мной и мы с ним понимаем оба, о чем говорим. И мне это так дорого. Когда человек, вроде бы, играет, мы с ним впрямую не общаемся, но как будто я с ним говорю о третьей вещи. Он говорит об одном, я понимаю, а говорим мы на самом доле совершенно о другом.

Константин Мацан:

— В эту же стезю вопрос, из вашего интервью цитату приведу. «Если я что-то очень хочу сыграть, значит, у меня есть ложное ощущение, как это надо делать. Актеры лжецы и очень тщеславны, почти все хотят сыграть великую роль, чтобы запомниться на века. Когда актер говорит, я хочу, очень хочу сыграть такую-то роль, он для нее еще не созрел». Почему это так?

Карэн Бадалов:

— Гм, я это говорил, да?

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— Какая прелесть.

Константин Мацан:

— Мне тоже очень понравилось, я даже себе выписал.

Карэн Бадалов:

— Я подпишусь под этими словами. Бойтесь своих желаний, они иногда сбываются. Сейчас попробую вы меня сбили неожиданной цитатой, сейчас надо это переварить.

Константин Мацан:

— Эта мысль меня зацепила в том смысле, что именно ты к чему-то стремишься, ты хочешь такую роль. Что я в этом слышу? Скорей всего, если она тебя захватывает, как какая-то страсть, насторожись, что-то здесь не то. Видимо, это больше про себя, про самопозиционирование, а не про работу.

Карэн Бадалов:

— Вот, вы правильно говорите, да. Скорей всего это «я». Я, я, я, понимаете, да? А я это последнее дело. Как только в начале много «я», то беда. Потому что если актер говорит, я хочу прям эту роль сыграть. Такое может быть, но это может быть очень тихо, внутренне и с режиссером, которому он очень сильно доверяет, он придет к нему, скажет: Петр Наумович (мне так его не хватает, не хватает с ним разговоров), а вот я прочел, что вы думаете по поводу этой роли? Он скажет: да, интересно, и в ближайшие года два-три не вернется к этому, потому что будет смотреть на меня. Вы знаете, удивительные моменты, он ведь нас учил до конца своей жизни. Как поступили к нему на курс, так и учил. И роли он давал, «Три сестры» возникли не просто так, я потом это понял. Мы были к этому готовы.

Константин Мацан:

— Так. Расскажите об этом.

Карэн Бадалов:

— Вот эта компания людей вдруг стала к этому спектаклю готова. Таких репетиций не было никогда. Петр Наумович очень жесткий режиссер был, он часто настаивал на пластическом рисунке, даже на интонационном строе, потому что интонация, точно найденная, это действие.

Константин Мацан:

— А он музыкант.

Карэн Бадалов:

— Он скрипач. То есть у него абсолютный музыкальный слух, он свои спектакли делал то симфонии, то еще что-то. И он нам дал огромную свободу действий, и многие потерялись, мы не понимали, что он делает. Как так? Он не настаивает.

Константин Мацан:

— Интересно.

Карэн Бадалов:

— А я понял, что он нас готовил к будущей свободной жизни, когда его не станет.

Константин Мацан:

— Вот это да.

Карэн Бадалов:

— Когда я это понял, для меня так много раскрылось. С Аленой мы тоже там хулиганили. И это была удивительная работа, тихая, спокойная. В тот момент, когда ты абсолютно доверяешь режиссеру, он все сделает. А тут вдруг он сказал: нет, ребятки, а ну-ка сами. И в этом плане была работа, почему мы все созрели. Вы созрели, он сказал.

Константин Мацан:

— Я вас слушаю, это потрясающе. Может быть, нашим слушателям можно сказать, что можно в сети в интернете найти запись этого спектакля прекрасно снятую, с вашим участием, Юрий Степанов играет Чебутыкина, Кирилл Пирогов — Тузенбаха, Полина и Ксения Кутеповы и Полина Тюнина — трех сестер. Это золотой состав театра Фоменко, как мы его любим.

Карэн Бадалов:

— Да.

Константин Мацан:

— Я почему говорю про запись? Еще жив был, Царство Небесное, Юрий Степанов. И почему у меня сейчас так ваши слова отзываются? Потому что смотришь этот спектакль, такое ощущение, что он написан и разыгран буквально по нотам, кажется, что Петр Наумович должен был эту партитуру по миллиметрам выстраивать. Это так? Или это то, что рождалось и рождается, и каждый раз на новом спектакле рождается изнутри ансамбля, вы сами не очень понимаете, как, но вы настолько слажены и сыграны.

Карэн Бадалов:

— Нет, мы все понимаем, мы действительно слажены и сыграны очень серьезно со времен института. Вот был театр Васильева и театр Фоменко, не буду говорить, кто, но один из актеров сказал: у вас все в театре построено на любви, а у нас на ненависти.

Константин Мацан:

— Вот это да.

Карэн Бадалов:

— И Петр Наумович, действительно, удивительным образом, нас любил. Я это понимаю. У него было несколько удивительных фраз. Однажды он пришел утром на репетицию со словами: как вы мне за ночь все надоели. То есть он о каждом думал, он все понимал про актеров, все прекрасно знал про нас. Но иногда он про нас не знал, и говорил: вот это святые моменты, когда тебе кажется, что ты все знаешь о человеке, и вдруг происходит что-то, что ты открываешь для себя этого человека заново, с новой стороны. Ради этого, мне кажется, вообще наш театр и был создан. Для того чтобы он нам помогал открывать какие-то вещи, именно открывать. Поэтому он часто нас ставил в тупик. Я почти всегда понимал, что он хочет, но очень редко знал, как. Действительно, как реализовать такую задачу, он давал эти пути, и тогда происходили открытия. И когда ты в жизни открываешь через других людей себя, понимание жизни происходит, удивительное моменты.

Константин Мацан:

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» Карэн Бадалов. Не переключайтесь.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С нами сегодня в студии Карэн Бадалов, заслуженный артист России. Мы уже начали вспоминать Петра Наумовича Фоменко. Еще одна цитата из вашего, Карэн, интервью. «Чем отличается учитель от педагога? Педагог передает какие-то знания, навыки, а учитель пытается сделать так, чтобы ученик пошел туда, куда он даже не предполагал идти». Тоже ваши слова, и, конечно, это про Петра Наумовича Фоменко. А вот куда он вас повел, или куда, благодаря этому учителю, вы пошли, куда, казалось бы, не предполагали? Что это были за роли или жизненные повороты?

Карэн Бадалов:

— Это были и роли, а все роли связаны с жизненными поворотами для актера, хотим мы этого или нет.

Константин Мацан:

— Вот с этого места подробнее.

Карэн Бадалов:

— Зачастую играя.... Почему так интересен мне наш театр российский, имею в виду репертуарный. На Западе театр какой? Там очень мало репертуарных театров. Комеди Франсез во Франции или еще что-то, где они позволяют себе играть спектакль сезон или два, а мы играем спектакли иногда десятилетиями. И смотрите, как интересно, человек развивается, и роль трансформируется. Но это же так интересно, и ты трансформируешься и то, как ты играешь. Василий Иванович Беркутов в «Волках и овцах», то, что поначалу я играл, потом мне не надо было играть, потому что это у меня просто было, то есть я уже играл на другом уровне. Возникает свобода, свобода от быта на сцене, это удивительно. А Петр Наумович, если мы с вами говорим об этом, что это такое, это учитель создает атмосферу. Конечно, учитель, он же и педагог, передает конкретные знания и навыки, а учитель предлагает тебе путь в неизведанное. И это неизведанное не таблица умножения, которую ты не знаешь, ты выучил ее и выучил. А это что-то неизведанное, хотелось бы, чтобы это было связано с Господом Богом, а не с Его альтер эго. Понимаете, да?

Константин Мацан:

— Понимаю.

Карэн Бадалов:

— Очень хотелось бы. Эти моменты бывают, и тогда ты понимаешь смысл своего существования и бытия. Оказывается, что все это гораздо шире, и оказывается, что эта точка, которая была на бумаге, точечка в конце предложения — это не точка, оказывается, это многоточие. И чем дальше, тем больше будет точек после этой точки. И вот это оказывается для меня, я говорю про себя, есть смысл не только этой профессии, но через эту профессию, так как она осталась смыслом моей жизни в плане именно профессии, оказывается, что через нее можно очень многое постичь. И, оказывается, встреча с людьми, благодаря кинематографу, в театре, может быть, в меньшей степени, потому что более замкнутое пространство и коллектив, я начинаю видеть удивительных людей. И эти встречи дают мне возможность познания. Меня уже мало чем можно удивить в профессии, я имею в виду внешне. Но меня можно удивить внутренними вещами, когда происходит парадокс, когда ты не ждешь, зная произведение, есть у меня свое клише восприятия, связанное с тем, что я видел, насмотренностью, начитанностью. И вдруг кто-то из актеров или с режиссером вместе мне преподносят совершенно другой взгляд на эти вещи. И у меня возникает парадокс, и я им за это благодарен. Вот тогда возникает учитель. Петр Наумович был для мня таким человеком. Учитель, в отличие от педагога, должен уметь ставить ученика постоянно в тупик, тогда происходит развитие. Если нас не ставят в тупик, и мы каждый день знаем, что мы делаем, мы идем вперед, мы начинаем деградировать, хотим мы того или нет. Мы начинаем чревоугодничать и так далее, а это деградация.

Константин Мацан:

— У меня есть вопрос, он ожидаемый, и вы уже много сказали про Петра Наумовича, хотя можно было много-много больше говорить о нем, тема бесконечная, но все-таки. Чему он вас научил, если это можно сформулировать не только профессионально, но и человечески? О чем были, наверняка были, разговоры, переходящие из плоскости работы над ролью в плоскость мира, мировоззрения. Что вспоминается в первую очередь?

Карэн Бадалов:

— Петр Наумович обладал, есть такое понятие театральное — действенный анализ, то есть когда пьеса анализируется через действие, что происходит. Он был человеком действия. И когда я иногда по глупости задавал ему какие-то вопросы полупровокационные, куда идет театр, он от ответов уходил. Потом я понял, почему. То, что я говорил, я еще тогда не дорос до его ответов. Любой его ответ был бы для меня руководством к действию, надо вот так. Нет, ты дойдешь, просто иди в эту сторону, не останавливайся. Иди, думай. Он все время сомневался в том, правильно ли он делает, даже выпуская спектакль. Петр Наумович, лауреат всего, что только можно себе представить. Да?

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— У него, по-моему, только госпремий штук пять, полный кавалер ордена «Заслуги перед Отечеством» с первого по четвертый. Казалось бы, все регалии собраны. Мы, когда репетировали «Чичикова», был у нас такой спектакль, Петр Наумович получил во французском посольстве орден «Алой ленты» за вклад в развитие культуры Франции. Причем, ему дали сразу командора, это высочайший. Он получил во Франции. А тут играли спектакль. Кирилл Пирогов играл молодого генерал-губернатора, и потом — о! очень красивый орден, надо ему повесить.

Константин Мацан:

— Ничего себе.

Карэн Бадалов:

— Он с ним играл. У него не было к этому... Он все время говорил, что хвалу, хулу приемли равнодушно и не оспаривай глупца.

Константин Мацан:

— По моему любимому Пушкину.

Карэн Бадалов:

— Да, по моему любимому Пушкину. Он все время предлагал нам ни в коем случае не почить на лаврах. Он говорил: бойтесь тех людей, которые вам поют осанну все время, хвалят вас, но слушайте людей, которые вас критикуют. Заслуженно, не заслуженно, это неважно, никогда не критикуют не заслуженно, всегда есть что-то. Даже если человек это делает намеренно, специально, значит, ты где-то что-то упустил. Всегда любите тех, кто вас критикует, и уважайте, правильно, замечательно, кто вас хвалит, но особенно не прислушивайтесь к этому сильно. То есть всегда сомневайся в своей значимости, в том, что ты сделал: все, я сделал, теперь можно почить на лаврах. Нет.

Константин Мацан:

— Потрясающе.

Карэн Бадалов:

— И он всегда сам сомневался. И когда критики нас похвалили. Когда мы выпустили «Три сестры» нас просто смешали с дерьмом, простите за это слово, сказали: ну, наконец-то, фоменки вместе с Петром Наумовичем грёбнулись, наконец-то. А просто спектакль не до конца еще был готов в том виде, в котором он потом возник. Через полгода пришла одна критикесса и написала покаянное письмо, что как же я не понимаю, у Петра Наумовича спектакли все рождались на 15-й, 20-й спектакль. То есть он все делал с развитием, чтобы у нас было развитие, а не то что мы на премьере сыграли, а дальше спектакль скатывается вниз, нет. Вот эти сомнения — это все развитие, развитие.

Константин Мацан:

— Как он воспринимал ту критику «Трех сестер», о которой вы сказали? Неужели это совсем не ранило?

Карэн Бадалов:

— Ранило. Конечно, ранило, потому что все творческие люди ранимые. Это естественно, потому что мы бываем очень открыты. Ранило, но он старался относиться к этому с юмором. Как только извне что-то такое возникало, то первое что нужно сделать? Если что-то происходит извне такое тяжелое и сложное, где мы замыкаемся? В своей семье, с теми людьми, которых мы любим, и стараемся через них спасаться от этого. Только так. А для Петра Наумовича мы были его семья, его жизнь. Поэтому замыкаемся, работаем, значит, еще лучше надо работать, значит, мы не доработали, это наша проблема, наша вина. Значит, надо идти дальше, еще сильнее работать, еще лучше, еще больше вкладываться, значит, мы мало вкладывались.

Константин Мацан:

— Я вас хочу попросить поделиться, может быть, спонтанными воспоминаниями о некоторых спектаклях, ставших уже легендарными, в которых вы участвовали. Просто, что первое приходит на сердце, на ум, когда вы вспоминаете репетиционный процесс и многолетние показы «Война и мир» начало. Ваша роль старого князя.

Карэн Бадалов:

— «Война и мир», мне вспоминается в первую очередь «Одна абсолютно счастливая деревня».

Константин Мацан:

— Давайте начнем с «Одной абсолютно счастливой деревни».

Карэн Бадалов:

— Еще она связана с тем, что, когда был первый показ на зрителя, это еще была не премьера, а показ на зрителя, в этот день у меня родился сын.

Константин Мацан:

— Прекрасно.

Карэн Бадалов:

— Александр, который сейчас закончил ВГИК, кинооператорский, его дедушка, Царство Небесное, был кинооператором на студии Горького, так, через поколение. А сейчас он служит в армии, проходит срочную службу, закончил в прошлом году ВГИК, и ему осталось четыре месяца срочной службы. Ничего, придет, будет работать. Вспоминается «Одна абсолютно счастливая деревня», я не знал этого автора, Бориса Вахтина, а это был друг Петра Наумовича. Петр Наумович вообще окружен был друзьями, и какие-то вещи, которые происходили, это был его диалог с ними. Человека уже не было в живых, но он его так любил и его произведения, что диалог продолжался. И этот диалог продолжился через нас с публикой. Благодаря этому спектаклю, была издана книга Бориса Вахтина небольшим тиражом, благодаря Наталье Гордеевой, которая является очень близким человеком театра. Был также издан потом Борис Рыжий, благодаря спектаклю, тоже ограниченным тиражом, очень хорошим. Вот вам развитие от одного к другому.

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— И когда я прочел это произведение, я аж квакнул. Я сказал: Петр Наумович, один из моих любимых авторов Андрей Платонов, я обожаю этот язык особый. И тут я вдруг увидел, это же платоновский язык, который я очень люблю. Петр Наумович старался делать эту вещь несколько раз, в разных местах, не получалось. Когда в советские времена он пытался сделать, там есть такой текст, который не вошел, естественно, не все могло войти в спектакль. Что главный цвет на Руси белый, ему сказали в Советском Союзе: вы что, с ума сошли? У нас главный цвет красный. Очень тяжелая была работа, сделать из прозаического произведения драматургию очень тяжело, очень сложно найти действие, контрдействие, и все это сделать. Но мы так в это влепились, с таким наслаждением. Тут еще пришли молодые, Полина Агуреева, Илья Любимов, Андрей Щенников, который сейчас батюшка.

Константин Мацан:

— Отец Андрей Щенников.

Карэн Бадалов:

— Да. И вдруг эта компания, часть стариков, там тогда Тарамаев был. А мы обслуживали молодых, у меня много разных ролей, неглавные роли. И вдруг я обслуживаю Полину Агурееву.

Константин Мацан:

— Но у вас выдающаяся роль — Чучело огородное.

Карэн Бадалов:

— Там много ролей. Мы с Петром Наумовичем говорили, он сказал: это дух деревни, чтобы не мучиться. Нас было мало, поэтому мы играли по многу ролей. И я так рад, что нас было мало, что можно было играть по несколько ролей. Я до сих пор болею этой вещью. Я вам скажу, недавно, по-моему, 15 числа была «Деревня». Мы отыграли и в конце спектакля, когда все вышли, я сказал: ребята, это великий спектакль. Я его чувствую, я его люблю, вот там я живу. Это один из величайших спектаклей, я считаю. Очень хочется, чтобы он как можно дольше жил.

Константин Мацан:

— Дай-то Бог.

Карэн Бадалов:

— Дай-то Бог. А «Вона и мир», спектакль, о котором вы сказали, очень интересная работа была. Первое действие понятное, второе и вдруг третье действие. Старый князь Болконский.

Константин Мацан:

— Которого вы играете.

Карэн Бадалов:

— Да. Которого я до сих пор играю и счастлив. Петр Наумович, зная мою прекрасную пластику, что он сделал? У Толстого этого нет, он мне отсушил правую руку и правую ногу. Чтобы убрать мою пластику, чтобы создать мне препятствия. Опять состояние катастрофы. Вот эта сцена за столом обеденным знаменитая, которая репетировалась, вы себе не представляете, было вариантов 20 этой сцены, и вдруг оно нашлось. И там были моменты. Он говорит: он дает петуха. Я говорю: как? Князь Болконский, великий полководец, практически второй Суворов. Он говорит: делай это, потом поймешь. То есть человек говорит низко и вдруг выскакивает из него. Я это делал, потому что я ему доверял абсолютно. Все, что касалось профессии, я ему доверял сто процентов, я знал, что он знает. Я, может быть, пока еще не дорос, не понимаю, значит, я буду делать, а потом дорасту. И был момент, мы играли спектакль в городе Со, это предместье Парижа. Мы были на гастролях, был такой момент, мы играли пять спектаклей подряд, потом день перерыва, все в Париж смотались, и шестой спектакль. Сыграли пять спектаклей подряд, прямо там, это не театр, место, где есть сцена, там кино показывают, там был маленький ресторанчик. Мы пошли туда. Лучано, до сих пор помню, итальянец счастливый, накрыл нам столы, мы сидим, выпили. Я подхожу к Петру Наумовичу, подсаживаюсь и говорю: Петр Наумович, вроде бы все понимаю, все складывается, если взять кубик Рубика, чтобы понятнее было объяснить, я каждый раз собираю одну грань, а кубик у меня не собирается. Я чувствую, что чего-то не хватает, а чего не могу понять. И вдруг он мне сказал одну удивительную вещь, он сказал: играй одно — надо успеть. Я студентам всем рассказываю эту историю. Он не стал конкретизировать, что. На следующий день я поехал в Париж, но у меня это засело. И потом был шестой спектакль, я не помню, как я его.... Сейчас я, конечно, не вспомню, но я выхожу, стоит в кулисах Петр Наумович, так руками показывает, что кубик Рубика сложился.

Константин Мацан:

— Кубик Рубика сложился.

Карэн Бадалов:

— И он сложился и дальше есть нюансировки, еще что-то возникает, но вот он великий учитель. Он сказал: надо успеть признаться в любви, надо успеть дать приказание, надо успеть это сделать, надо успеть кому-то дать по башке, если нужно, человек не понимает, надо успеть. И это внутреннее ведь.

Константин Мацан:

— Карэн Бадалов, заслуженный артист России, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Об одном еще спектакле, вернее, не только об одном, но о том, который мы уже упомянули, хочу спросить, «Волки и овцы». Чем это для вас стало. Тоже легендарный спектакль, есть запись в сети с участием, опять-таки, Юрия Степанова в главной роли. Этот дуэт с Галиной Тюниной — просто какой-то космос, когда это пересматриваешь и смотришь, я даже детям, ученикам иногда показываю, студентам, вот так можно интерпретировать Островского.

Карэн Бадалов:

— Островский — очень сложный автор при всей своей кажущейся простоте. Островский, знаете, как говорил: у меня всего две темы в пьесах, любовь и деньги. Он очень хорошо все знал про купцов. На самом деле, если посмотреть, то человеческая природа так и идет. Вокруг чего все крутится в жизни, если мы берем бытовую сторону? Любовь и деньги. Все очень просто.

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— Но в этой простоте попробуй найти вот эту вязь, эту атмосферу, эти кружева, которые Петр Наумович плел. Спектакль родился из студенческой работы китаянки, Ма Чжен Хун у нас училась, наш был курс актерско-режиссерский, была режиссерская группа, вот она там. Ей подарили гамак, она не знала, что с ним делать. Зачем? На день рождения, ну, пошутили.

Константин Мацан:

— Как интересно.

Карэн Бадалов:

— Она его принесла на репетицию, села в этот гамак, Юрка Степанов рассказывал, меня не было на этой репетиции. Она стала крутиться, в итоге упала, башкой врезалась в сцену, слава Богу, все обошлось. Не получалось ничего. И когда возник гамак, вдруг возникла эта сцена, легкая. Гамак же сам по себе...

Константин Мацан:

— Это та самая сцена знаменитого диалога?

Карэн Бадалов:

— Мы называем ее сценой в гамаке, просто так прижилось. Он же сам по себе ажурный, через него же воздух проходит. И плюс момент, вот эти качели. И вдруг сцена пошла. Петр Наумович, увидев это, на четвертом курсе решил сделать спектакль «Волки и овцы». Меня позвал на роль Беркутова, Василий Иванович. Я говорю: Петр Наумович, вы посмотрите на мой профиль, ну какой я Василий Иванович? Он говорит: смотри, если ты выйдешь на сцену, публика скажет, какой ты Василий Иванович, это же Карэн Карлосович. Если через три минуты у публики эти же вопросы останутся, значит, мы с тобой что-то не так сделали. И дальше были репетиции, они были очень сложные, потому что Петр Наумович впервые с нами работал вот так, как он в театре работает, он приучал к своему методу, к тому, что мы должны освоить интонационный строй, но в какие-то моменты тоже отпускал, когда уже понял, что все получилось, все случилось. Спектакль вот из этой сцены такой и вырос, но там очень много интонационных вещей, которым он нас научил, как музыке, и которые мы очень полюбили. Там, например, Полина Кутепова в образе Евлампии Николаевны заходит, Лыняеву говорит: с кем это вы там разговариваете? А это вы? Что делал Петр Наумович? С кем это вы там разгова-а... а это вы?

Константин Мацан:

— Угу.

Карэн Бадалов:

— Это же музыкальный строй. Для публики это незаметно, но из таких вещей рождается атмосфера.

Константин Мацан:

— Да.

Карэн Бадалов:

— Рождается музыка, рождаются эти кружева. И Петр Наумович в Островском плел просто эти кружева. А мы ему доверились, и пошли туда с удовольствием. И поначалу ведь иногда... роль Мурзавецкой играла Ксения Кутепова, и вот эта фраза: я на нее как в зеркало смотрю, — конечно, вызывала у публики радостную реакцию.

Константин Мацан:

— Потому что Ксения и Полина Кутеповы сестры-близнецы.

Карэн Бадалов:

— Сестры-близнецы, и он на этом тоже играл, это же тоже умение. А почему нет? И Островский был особый автор. Сейчас мы передали этот спектакль молодым. Как молодым? Илья Любимов, тоже не такой молодой. Я помню, Галя с Юрой, Царство ему Небесное, разыгрывают эту сцену. Я говорю: Петр Наумович, мне тоже хочется с Полиной что-нибудь любовное такое разыграть, у нас же все-таки любовная история. Он говорит: не, не, не, не, не, твоя задача одна, играй быстро. Почему? Почему все играют любовь на сцене, ну хочется, а я должен играть быстро. А он мне почему-то не расшифровывал эти вещи, нет и все. Я говорю, почему, Петр Наумович? — Потом поймешь. Я потом вдруг понял. Вот смотрите. Москва, Питер сейчас в меньшей степени. Мы приезжаем куда-нибудь в провинцию, мы же по привычке ходим быстро, разговариваем быстро, кажется, нас медленно обслуживают, ну что это такое вообще. Что это? А выясняется, они просто живут в своем размеренном темпе, они привыкли так жить, а мы в городе бежим, как ненормальные. И какое-то время, три, пять, шесть дней мы продолжаем бежать. И такой же Беркутов, он приезжает из столицы, он бежит, а они за ним просто не поспевают. И не потому, что он вредный, противный, гадкий, нет, он просто так живет. И когда я это понял, то мне стало вообще все понятно.

Константин Мацан:

— Я хочу вас еще об одном спектакле спросить. Это уже не спектакль Петра Наумовича, но тоже легендарный спектакль театра Мастерская Петра Фоменко «Двенадцатая ночь» Шекспира, режиссер Евгений Каменькович, нынешний художественный руководитель театра. Что вспоминается в первую очередь? У вас там роль шута, и пластики там как раз таки очень много.

Карэн Бадалов:

-Там как раз и было все. Это был шок для ГИТИСа, просто шок. Представьте, 6 января, накануне Рождества. Тогда мы еще не отмечали это, не знали, были люди советские. Но кто-то отмечал. Второй курс, что нереально, третий семестр, зимний зачет. И вдруг на зимний зачет выносится не отрывки, как принято, а спектакль.

Константин Мацан:

— Вот это да.

Карэн Бадалов:

— ГИТИС был в шоке. «Двенадцатая ночь». Сестры Кутеповы близнецы, понятно, почему «Двенадцатая ночь», выбор понятен. Там Себастьяна и Виола, брат и сестра, но они близнецы.

Константин Мацан:

— Да, да.

Карэн Бадалов:

— И поэтому вся путаница происходит смешная. Перевод Давида Самойлова, Евгений Давидович нашел более современный, очень поэтический, очень хороший и действенный перевод. И вот это было хулиганство. Песни Никитина. Никитин играл шута у Олега Павловича Табакова. У меня нет музыкального образования. Представляете, пришел сам Никитин, разучивал со мной эти песни.

Константин Мацан:

— Ничего себе.

Карэн Бадалов:

— Ничего себе, да? Где-то после четвертого-пятого раза он сказал: сам, все нормально. Но все равно это было. Вот каких людей к нам приводили. То Петр Наумович на первом курсе вдруг на показ какой-то приведет Елену Антоновну Камбурову. То вдруг приведет вдову Даниила Андреева, которая, знаете, как погибла? Она была слепая, и спектакли она слушала. Она спасала, дома у нее был архив Даниила Андреева, кто не знает, «Роза мира» и у него есть удивительные стихи. У него есть, например, цикл стихов «Крест поэта», фантастический просто. Проводка загорелась, она спасала архив и погибла дома. Обычно с ней был человек, который помогал, потому что она была слепая. Она слушала спектакли и потом очень интересно разговаривала, разбирала нам спектакли, как она слышала. Приходили такие люди, он приводил к нам этих людей и говорил: вот они, вот эти люди. Мы тогда, может быть, многого не понимали, но все равно. Сейчас я понимаю, какое счастье, что он этих людей нам дарил.

Константин Мацан:

— Еще об одном спектакле хочу спросить вас, который до сих пор в репертуаре. Это детский спектакль «Тот самый Мюнхгаузен».

Карэн Бадалов:

— «В гостях у барона Мюнхгаузена».

Константин Мацан:

— Да, «В гостях у барона Мюнхгаузена», ваш моноспектакль. Насколько для вас легче или тяжелее играть для детей?

Карэн Бадалов:

— Это очень тяжело играть для детей, и одновременно безумно радостно. Я обожаю этот спектакль. Он родился случайно. Сергей Дьячковский, актер и режиссер, написал эту композицию, и оно пошло. Спектакль изначально игрался просто как спектакль. И получилось так, что дети начали реагировать, они стали задавать вопросы, а я стал на них отвечать. И получился интерактив. Потом мы вдруг взяли и зал сделали по-другому, посадили впереди четыре ряда детей без родителей. А дети же очень быстро забывают, родители где-то там сзади сидят и все. Можете представить, как они себя ведут? Это гомерически смешно бывает, они иногда меня ставят в тупик. И спектакль стал обрастать этими тупиковыми ситуациями, в которые дети меня ставят своими вопросами. А я из них должен вылезти.

Константин Мацан:

— Это прям вопросы или просто реакция? Или они встают, спрашивают?

Карэн Бадалов:

— Да, они спрашивают по ходу дела, реагируют, я их провоцирую изначально. И потом, вы себе не представляете, как он кричат в зале. Это там, это там. И получается такой интерактив. Это 45 минут, почти 50 минут. У меня парик, я его надеваю, не поверите, каждый раз, когда я его снимаю, у меня парик насквозь мокрый, потому что там треуголка, но жарко, мокро. И сами дети. Живая музыка, три музыканта, вот эта мультимедийность. Но он постепенно стал таким. А сейчас я его обожаю, и детей я обожаю. И капельдинерам говорю: если ребенку встал куда-то пошел, детей вообще не трогаем, детям можно все. Я сам с ними справлюсь, если что. Взрослые, да, подскажите. Дети — нет. Они иногда встают, к родителям кто-то пошел, кто-то вернулся. Несколько раз было, на сцену пытались выбежать, помочь мне и что-то показать. Это очень смешно. Они, конечно, открытые. Понятно, что это лучше от 6 до 9-10 лет, дальше они циниками становятся. Даже этот цинизм мне почти всегда удается превратить в момент их восприятия. Я помню, ребенок что-то мне говорил ты-ты-ты, я останавливаю детей и говорю: простите, а вас не приучили, что со взрослым человеком надо говорить на «вы» и что нехорошо перебивать, когда он к вам обращается. Он так, раз, присел и потом пошло. Воспитание какое-то? Да. Был спектакль, когда ребенок, девочка, что говорила, и мама что-то. И после спектакля я успел поймать маму и говорю: пожалуйста, я вас очень прошу, не ругайте ее, ни в коем случае, пожалуйста, она ничего плохого не сделала, просто она сейчас так реагирует. Мама так, раз, вроде осеклась. Надеюсь, что... Я обожаю этот спектакль. Никто не видит глаз детей, все видят их затылки. А я-то вижу. Вы не представляете, как они у них горят. Кто-то приходит с какой-то куклой или один раз мальчик пришел с динозавром, он все пытался поделиться со мной, вот какой, как зовут динозавра, как с близким человеком. Я за эти 45 минут становлюсь для них близким человеком.

Константин Мацан:

— Ну что ж, спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я получил истинную радость. Все те спектакли, о которых мы говорили, во-первых, можно посмотреть в театре Петра Фоменко, а в золотом составе этого театра, скажем так, в записи они, слава Богу, выложены. Всем нашим слушателям рекомендую не упустить возможность, может быть, пусть наш сегодняшний разговор будет комментарием к просмотру или введением.

Карэн Бадалов:

— Простите, пожалуйста, что перебиваю, но я хочу вас поблагодарить за это, даже не знаю, как назвать, за интервью? Нет. За разговор.

Константин Мацан:

— Спасибо.

Карэн Бадалов:

— Потому что, честно говоря, бывают интервью какие-то, я не очень люблю последнее время давать интервью, потому что вопросы зачастую, как под копирку. А тут вы несколько раз меня не то что поставили в тупик, но приятно заставили вернуться к прошлому, из которого соткано все мое настоящее.

Константин Мацан:

— Слава Богу, это к взаимной нашей радости, я уверен, что к радости наших радиослушателей. Карэн Карлосович Бадалов, заслуженный артист России, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Спасибо огромное. Я надеюсь, что до новых встреч на волнах Радио ВЕРА.

Карэн Бадалов:

— Спасибо большое. Берегите себя.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Живые былины». Арсений Миронов
• «Семья, вера, педагогика». Анна Сапрыкина
• «Образ отца». Священник Григорий Геронимус, Алексей Чегодаев, Екатерина Каштанова