«Путь к священству». Священник Савватий Агеев

Мы беседовали с исполняющим обязанности настоятеля монастыря великомученика Димитрия Солунского в городе Фрамингейме штата Массачусетс в США иеромонахом Савватием Агеевым.

Отец Савватий рассказал о своем пути к вере и священству. Наш собеседник поделился, как произошедшее в его жизни несчастье и пережитый опыт клинической смерти повлияли на его отношение к себе, к окружающим людям и к вере. Отец Савватий объяснил, почему выбрал для себя именно путь монашества, и как оказался в монастыре в Америке. Наш собеседник ответил, в чем он видит особенность православного служения и восприятия православия в Соединенных Штатах Америки.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К.Мацан:

- «Светлый вечер» на радио «Вера».

Здравствуйте, дорогие друзья! У микрофона – Константин Мацан. Моя дорогая коллега и соведущая Кира Лаврентьева сегодня с нами на связи. Привет, Кира!

К.Лаврентьева:

- Здравствуйте, здравствуйте!

К.Мацан:

- А гость программы – также, на связи с нами – иеромонах Савватий Агеев, исполняющий обязанности настоятеля монастыря Великомученика Димитрия Солунского в городе Фремингем, штат Массачусетс, Соединённые Штаты Америки.

Добрый вечер, отец Савватий!

О.Савватий:

- Добрый вечер!

К.Мацан:

- В наших программах, я напомню слушателям и Вам, в этих беседах, которые мы с Кирой ведём, мы разговариваем со священником о его пути к вере, и в вере, о том, какие трудности были на пути к священству, о том, на какие вопросы себе пришлось отвечать, с какими сомнениями встречаться. Нам кажется, что рассказ об этом пути может быть релевантным, созвучным тем вопросам, которые себе задают многие – те, кто задумывается о вере в Бога, и, в этом смысле, рассказ человека, которые, всё-таки, решился быть священником, может оказаться полезным и важным для наших слушателей.

К.Лаврентьева:

- Дорогой отец Савватий, Костя, уважаемые радиослушатели, здравствуйте! Скажу сразу, что с отцом Савватием мы знакомы не менее десяти лет, и для меня огромная честь и огромная радость сегодня проводить эту беседу.

Но, тем не менее, мне, конечно, очень волнительно, потому, что я очень люблю отца Савватия. Вся наша семья…

О.Савватий:

- Спасибо!

К.Лаврентьева:

- … да, отче дорогой! И, конечно, я знаю о том, какой путь… немножко знаю, чуть-чуть прикоснулась, покупалась в волнах этой информации, немножко знаю, какой интересный, глубокий путь отца Савватия к вере, к священству.

Но мне бы не хотелось сегодня последовательно проводить программу. Я возьму на себя смелость задать вопрос с конца.

У отца Савватия, действительно, потрясающий путь – я надеюсь, что мы сегодня ещё поговорим об этом – но несколько лет назад… если я не ошибаюсь, 3 года назад… случилось событие, которое полностью перевернуло жизнь батюшки. И я захотела спросить сейчас, с его разрешения…

О.Савватий:

- Да, ради Бога…

К.Лаврентьева:

- … я испросила разрешения до программы… о вот этом страшном, с мирской точки зрения, эпизоде, который произошёл с нашим дорогим гостем 3 года назад, когда он вернулся на родину, в Иркутск, из США – в родные пенаты. И произошло – вот, такое.

Расскажите, пожалуйста, отче!

О.Савватий:

- Ну… то, что касается страшного, я… как бы… оглядываясь на события 3-летней давности, могу сказать о том, что, если бы пришлось повторить такой путь, я бы – повторил. Потому, что – не «почему» это случилось, а «для чего» это случилось.

Как-то мы с монахом возвращались из Нью-Йорка, после встречи в соборе с нашим правящим архиереем. Мы тогда получили благословение к реорганизации, восстановлению монашеской жизни в патриарших приходах. И – поменялись за рулём, я – отдыхал, и получилось так, что была неловкая ситуация на дороге. Видимо, водитель автомобиля, грузовика, который проезжал мимо, заснул, либо мы быстро ехали – нам пришлось резко остановиться, и я немного ударился о ремень безопасности.

Ну, особого внимания не обратил – было какое-то небольшое недомогание, как потом оказалось, это привело к гематоме грудной клетки, и у меня был ушиб селезёнки, левого лёгкого и поджелудочной.

Ну, я… как бы… не обращал внимания – такая симптоматика была, как у гриппа: сухость… там… температура поднялась, и, буквально, около месяца я ходил с этой гематомой, не зная, что со мной происходит.

Потом появилась возможность поехать в отпуск, повидать родителей перед тем, как полностью вернуться сюда уже, и не отвлекаться от восстановления монашеской жизни. Нужно было посетить Москву, нужно было съездить к родителям.

По приезду туда, у меня произошёл самопроизвольный разрыв селезёнки – после этого ушиба. Я потерял сознание. Но так получилось, что очень быстро – это, как раз, было в праздник Князя Владимира – так получилось, очень быстро, несмотря на то, что я находился за городом, примерно в 20 км от больницы, оказалось, что и городская «Скорая помощь» быстро прибыла, и меня быстро доставили – и не в инфекционное, а именно в хирургию, произвели операцию. И, несмотря на то, что у меня была остановка сердца, клиническая смерть и половинная кровопотеря, врачи меня успешно поставили на ноги.

И, вот, оно… когда я посмотрел на то, как работают врачи, медсёстры, санитары, как вообще… я в России не был давно – примерно, около 20 лет уже живу в США, и… так… наездами бываю в гостях – поэтому, я посмотрел жизнь человека в России, который трудится, честно трудится, и меня это очень сильно впечатлило. Милосердие этих людей, доброта этих людей, терпение и профессионализм. При всё при том, что… очень сейчас много говорят, что люди без денег не работают – я здесь могу с этим поспорить.

Я увидел много очень людей, которые не за денежные знаки работают, а работают гораздо больше даже, чем это требуется.

К.Лаврентьева:

- Отче, Вы сказали, что не считаете это остро важным событием, а даже – наоборот. А почему – наоборот? Как это… какую роль это сыграло в Вашей жизни, и…

О.Савватий:

- Ну, ситуация такая, что человек, который говорит о боли часто, и который пытается разделить другую боль, и если он этой боли не испытал – это всё в теории. Получается, что… как бы… некая немощь, и немощь после… потому, что до вот этого дня, я был человеком, практически, здоровым, и относился к людям, которые приболели, или недомогают: «Ну… переболеешь – вставай, давай, будем двигаться!» – и некоторым людям, видимо, со мной рядом было тяжело. Потому, что… небольшое количество сна мне требовалось раньше, мне требовалось очень немного времени, чтобы восстановиться, я был более подвижным, и того же требовал от тех людей, которые находились со мной.

Поэтому, мне это позволило немножко с другой стороны посмотреть на моё отношение к людям, прежде всего. Теперь – точно понимаешь, что такое оставаться пожёстче к себе, и помягче к людям. То есть, «милости хочу, а не жертвы», как говорит Христос. Поэтому, для меня вот это было очень важным. И важно то, что – вот, эти внутренние вещи, которые происходили со мной. Я увидел тех людей, которые гораздо более серьёзный подвиг несут милосердия, нежели чем даже монахи монастырей, и, может быть, даже монахи в затворе.

К.Мацан:

- Отец Савватий, я, в отличие от Киры, не имею удовольствия знать Вас много лет, и, поэтому, задам вопрос, который, мне кажется, у многих радиослушателей сейчас возник.

А почему – именно США? Почему – именно священник, который служит не в России, а за рубежом?

И здесь, мне кажется, два вопроса. С одной стороны, как Вас занесло за океан? А, с другой стороны, вопрос о специфике именно американского православия… ну… или русского православия в Америке, по сравнению с русским православием в России. Вот… что Вы тут чувствуете, как Вы это переживаете?

О.Савватий:

- Вот, в Вашем вопросе здесь прозвучало два вопроса, каким образом православие, и чем отличается православие в Америке – такие вопросы многогранные, и я постараюсь кратенько сначала на первый – почему православие, и чьё православие.

Я – продукт той эпохи, которая у нас называется 90-е годы, и конец 80-х – начало 90-х, тысячелетие Крещения Руси. То есть, несмотря на то, что мои предки были людьми глубоко православными, и кто-то из них прошёл путь исповедничества, я вырос совершенно обычно – таким, светским достаточно, молодым человеком, и никаких планов у меня обращения к Богу – своих собственных, личных – не было.

Я работал… заканчивал Институт иностранных языков, работал гидом-переводчиком, и, вот, по роду этой деятельности, туристов привозя в храмы и монастыри, я увидел какую-то другую жизнь, сокрытую для меня. Потому, что, каждый раз, когда я приходил в храм с группой людей, я чувствовал себя, рассказывая о Церкви, как бы… не понимаю, о чём я говорю. Я часто, видимо, совершал ошибки, часто говорил не о том.

И, вот, в одной из таких бесед, меня спросили: «А кто такой Святитель Николай? Почему он тут?» Ну, у меня ответа никакого не нашлось – я человеком был слабообразованным в вопросах веры, и я ему сказал, что это – один из святых, о котором можно прочитать в Евангелии. Человек улыбнулся, не стал со мною спорить, ничего мне рассказывать, но после экскурсии он ко мне подошёл, и объяснил, кто такой Святитель Николай. И человек, который приехал из Австралии, будучи протестантом, у которого в руках была Библия… точнее, Евангелие, в то время, он мне рассказал о том, чего не знаю я, находясь на Родине, в Церкви, и рядом с храмом, имени этого великого святого. И я не знаю – ничего!

Мне просто стало стыдно, для начала. Я начал немножко читать, смотреть, и, после этого я решил пойти в храмы и монастыри – уже посмотреть сам, а что там происходит, и почему я не понимаю, почему я, до сих пор, себя чувствую неловко.

Когда я приходил в храм, я видел даже детей, которые знают, где перекреститься, знают, где поставить… как правильно поставить свечку, какие Богослужения совершаются. А я – не знаю ничего.

И вот этот стыд, всё-таки, меня подвигнул к тому, чтобы разобраться самому. Потому, что уже начали тогда писать о вере, уже появлялись какие-то книги. Но я решил пойти сам посмотреть.

И я увидел – совершенно других людей. Я, как-то, один раз пришёл поздно, после работы, после вечернего Богослужения, и могу сказать, что я увидел совершенно другие глаза людей, выходящих из храма. Я их сейчас называю – вот, в те времена – «добрые глаза Церкви». Это люди, которые сознательно там находились, в те тяжёлые годы, когда это было совсем ещё пока не популярно, не известно – это конец 80-х, и меня просто поразило, что люди там – те же граждане той же страны – находятся в храме совершенно свободно, спокойно, а я – ничего не понимаю.

И, вот, начал потихонечку разбираться. И разбираюсь до сих пор.

К.Лаврентьева:

- Отец Савватий, ну, хорошо… «Путь к священству» – наша программа сегодня. Иногда к нам приходят в гости – это бывает редко, но приходят – монашествующие. Вот, сегодня, как раз, тот случай.

Хорошо – священство. Тут как-то ещё можно представить себе, почему успешный женатый бизнесмен уходит… ну… в общем… полностью от мира, и становится священником. Хотя, наверное, это не так легко представить многим из наших радиослушателей. Но почему уходят в монашество – будучи молодым, будучи успешным, любящим жизнь? Что происходит в жизни, что происходит в сердце человека, когда он настолько меняет свою жизнь?

О.Савватий:

- Ну… просто ситуация такая, чтобы… я понял… я читал у отцов: чтобы стать монахом, нужно увидеть монаха. И я этих монахов увидел.

Ещё, когда перебрался сюда, получилось так, что мои близкие друзья меня познакомили совершенно с другой традицией. К сожалению, в то время, у меня не было возможности – ни поехать на Афон, ни поехать в Грецию, но когда я приехал сюда, я начал искать приход, начал искать храм – нашёл храм Русской Православной Церкви Московского Патриархата, начал регулярно ездить на Богослужения, и там познакомился с людьми, которые не только были на приходах, но и часто паломничали по монастырям. Они меня пригласили с собой, и, вот, с тех пор и началась моя встреча и знакомство с монашеством.

И, после этого, как-то всё естественно произошло таким образом, что… как, не помню, кто, говорит из святых отцов – по-моему, это в Отечнике написано, если мне память не изменяет, безымянного отца: начни жить по Евангелию, и мир тебя… как бы… сам изгонит и выдавит.

Поэтому, вот, так у меня и получилось, что я начал приобщаться к жизни монашеской через посещение монастырей. И, постепенно, через беседу святых отец, получилось так, что в жизни случилось именно вот так.

«СВЕТЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Иеромонах Савватий Агеев, исполняющий обязанности настоятеля монастыря Великомученика Димитрия Солунского в городе Фремингем, штат Массачусетс, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». То есть, с нами на связи Соединённые Штаты Америки, и мы продолжаем наш разговор.

И, вот, как раз, поскольку мы Вас представляем, как священнослужителя, который несёт своё послушание в Америке, к вопросу, на который Вы ещё не ответили, я снова хочу обратиться. В чём специфика для Вас именно русского православия в США? Вернее, вообще, в принципе, православного служения в Соединённых Штатах Америки?

О.Савватий:

- Специфика русского православия в Америке меня сразу поразила тем… когда я приехал сюда, ещё в конце 90-х, в командировки приезжая, я увидел, что люди общаются не только… они не только приходят на Богослужения, они часто проводят время после Богослужений. Не только пьют кофе, но и какие-то у них мероприятия происходят. То есть, они друг друга – знают.

Общины – достаточно небольшие по размеру, но люди знакомы все. Священник знает всех… То есть, Америка – она… как бы… с точки зрения православия, страна небольшая. С точки зрения православного мира.

Здесь представлены разные юрисдикции, тут можно познакомиться не только с русским православием, но с людьми – отовсюду. Потому, что эмигрантов прибывает большое количество с разных точек мира, и можно в одной стране, и даже в одном штате, увидеть разнообразие вот этого православия – не только этнически-культурного, но ещё и можно было бы увидеть разные волны русской эмиграции. То есть, у нас есть… как бы… и Русская Митрополия, которая сейчас является Американской Автокефальной Церковью, которая в 1970 году получила автокефалию от Русской Православной Церкви. Здесь находится представитель Русской Православной Церкви за Границей – это белая эмиграция – так, которая произошла перед социалистической революцией в России. И здесь остались те приходы, которые находятся под омофором Патриарха Московского и Всея Руси – так называемые, Патриаршие приходы, которые были частью Митрополии.

Поэтому, совершенно разные группы, и люди из разных мест, и меня поразило, насколько они смогли сохранить именно условия… вообще… общения в общине. Мне трудно было раньше понять: наш Бог – это Община: Отец, Сын и Дух Святый. Если даже наш Бог – Община, поэтому человек – раскрывается и развивается в общине.

Первая община, с которой любой человек имеет общение – это его семья, или – это могут быть и какие-то другие коллективы. Но я увидел то, что здесь помогает людям получать более глубокое духовное образование через опыт тех, которые прошли… можно почитать книги, можно пообщаться с людьми, но люди – общаются и во внебогослужебное время. Они – не только после службы могут чай попить, они ещё и пересекаются на большие праздники, они посещают друг друга, и вот эта община становится вот этим организмом вокруг Церкви – не только на духовном уровне, но и на социальном уровне.

Вот, это меня сильно удивило. Так, как… во-первых, в то время, когда я пришёл в Церковь, только всё начиналось, и, по большому счёту, вот такой – знакомой – общины ещё не было. Мы все друг с другом знакомились… сейчас, наверное, всё не так – потому, что я… как бы… что-то видел совершенно другое, но, в то время, меня вот это именно и поразило. Это – первое.

А второе – это доступность… мне было интересно посмотреть, как живут другие культурно-исторические традиции, которые исповедуют ту же самую веру – восточно-православную, какой у них подход к Таинствам, как они совершают Таинства, как они живут в Церкви, как они прославляют Бога – мне вот это было очень интересно.

К.Лаврентьева:

- А в чём принципиальное отличие – и есть ли оно, вообще – от русской традиции?

О.Савватий:

- У кого? У нас, или у…

К.Лаврентьева:

- Американская чем отличается от Русской традиции? И отличается ли она вообще? Кроме вот этой дружбы между собой прихожан, сплочённости некоей, чем ещё она отличается? Ведь, явно, есть отличия.

Ты приезжаешь в Грецию, и ты чувствуешь, что восприятие Православия у людей – другое. Ты приезжаешь в Сербию – то же самое. Ты приезжаешь в Иерусалим, там общаешься с православными людьми – они тоже другие. То есть, у каждой страны, у каждой народности – своё восприятие… да?

О.Савватий:

- Ну, я сейчас могу сказать… как бы… только со стороны служения. Вот, больше 15 лет я служу и исповедую людей. С точки зрения веры, человеческого повреждения от страстей, боли и печали – мы мало от кого чем-то отличаемся. А если говорить, с точки зрения Богослужебного Устава, то мне очень близко – и нам, в России, близко, – как служит Русская Православная Церковь за Границей.

Допустим, если говорит об Американской Автокефальной Церкви, то они перевели Богослужение на английский язык. Гласы они поют – обиходного роспева. Несмотря на то, что всё звучит на другом языке, я не могу сказать, что чувствую себя в других юрисдикциях человеком чужим – я понимаю, что происходит. И с Уставом всё понятно, и с отношением между людьми всё понятно, и, поэтому, многие приходы сейчас – их трудно разделить, что вот это, конкретно – греческий приход, или – вот, это, конкретно, приход Антиохийской Церкви, арабы, или – вот, здесь, конкретно, находятся румыны. Сейчас настолько приходы стали многонациональными и многокультурными, что очень тяжело посмотреть на православие США в чистом виде. Потому, что элементы Богослужения на английском языке – Евангелие и Апостол читаются на английском языке, часто – каноны читаются на английском языке, даже у нас. А многие из приходов перешли на новый календарь. Но, тем не менее, я себя чужим не чувствовал ни в одной из православных юрисдикций.

К.Мацан:

- А, вот, если говорить не о чувстве чуждости, а о некоем переживании веры… что я имею в виду?

Есть такое мнение – мне оно кажется небезосновательным, но вот тут мне бы хотелось Ваш опыт услышать, – что быть православным верующим за рубежом, в неправославной стране… вернее, в стране, где… ну… не на каждом углу храмы, в отличие, например, от Москвы – это, в каком-то смысле определённом, проще, потому, что ты переживаешь свою веру, как нечто, совершенно особенное, совершенно эксклюзивное. То есть, ты и вправду осознаёшь её, как – то, что тебя отличает от многих, и как некую свою дорогую черту, в то время, как… вот… в России, где… опять же… храмов много в больших городах, и много старинных храмов – они… как бы… на каждом углу, в прямом смысле слова, ты воспринимаешь это, как некую часть неизбежную, и, абсолютно… такую… фоновую, своей истории, своей культуры, но вот неким внутренним, личным содержанием веры иногда не проникаешься.

Вот, что Вы об этой логике думаете?

О.Савватий:

- Ну… в этом случае, я могу говорить конкретно о себе, о своих внутренних переживаниях. Потому, что вера – это у каждого человека что-то особое, что-то внутреннее, это – искра Божия в сердце каждого человека. И… как бы… я не имею такой веры, что смотрит на сердца людей, я могу только с ними говорить, я имею некую статистику внешнего поведения. Могу говорить о себе.

Конечно, когда не имеешь такого разнообразия духовного в храмостроительстве, в разных формах церковного строительства, в такой великой истории, как та, которую имеет Русская Православная Церковь именно в России – конечно, здесь не хватает, эстетически. Но, постепенно, это восполняешь опытом другим – через общение, через посещение, через путешествие.

Меня очень часто тянет на Родину. Несколько лет назад – 4 года назад – мы собрали небольшую группу – священник из Греческой юрисдикции, наш помощник – и мы съездили, попаломничали по святыням России, что мне даёт хорошую внутреннюю подпитку – то, чего здесь не хватает, истории и эстетики.

А так, в основном, в принципе… я себя чувствую комфортно там, где совершается Божественная Литургия.

К.Лаврентьева:

- Отец Савватий, в начале нашей программы, мы, всё же, затронули тему Вашего приезда в Иркутскую область, и случившееся… всё, связанное с разрывом селезёнки, клинической смертью. И я, всё-таки, хотела бы закончить эту тему – потому, что она… как-то… подвисла в воздухе, в моём понимании, и хочу объяснить, почему я это спрашиваю.

Тут есть два момента. Вы решительно были настроены вернуться в Сибирь, и у Вас было благословение заниматься восстановлением русских монастырей в Сибири, если я правильно понимаю.

И, когда это всё случилось, Вы ведь не остались там – Вы уехали, вернулись обратно в США. С чем это связано?

О.Савватий:

- Ну, вот… с моей стороны… я отношусь очень серьёзно к понятию послушания. Я… когда я находился… Я всегда являлся клириком Русской Православной Церкви Московского Патриархата. И, когда у меня возникло желание вернуться домой, я сразу, конечно, обратился к правящему архиерею, который рассмотрел моё прошение, который услышал мои желания, и, с этими всеми своими внутренними переживаниями, я опять поехал поговорить с отцом Ефремом.

Тогда он был жив – это было в 2013-14 году, и, поэтому, он так удивительно… когда я ему задал вопрос, что – вот, я собираюсь возвращаться в Сибирь, он, так, с удивлением, сказал: «Сибирь?» – и… как бы… промолчал. И мы начали эту тему обсуждать, говорить…

И, осле того, как я вернулся из поездки в Аризону, пообщался с отцом Ефремом, меня опять пригласил… у нас, как раз, была смена правящего архиерея… предыдущий архиерей, владыка Юстиниан – он был переведён в Россию, и на его место пришёл другой архиерей, это тогда был епископ Иоанн Рощин, ныне – митрополит… он меня пригласил для беседы, и сказал такие ключевые слова: «Вот, у нас есть монастырь, который находится под спудом…» 

Ну, так… в бумаге находится, а монастырская жизнь была прекращена в 1973 году. Монастырь был основан в 1969 году архимандритом Иоанном, который в 51 год почил от сердечного приступа, и, вот, постепенно, монастырская жизнь, без этого монаха, ушла в небытие. Монахи разъехались, недвижимость потеряли… тяжёлое время – 1973 год, из России поддержки тяжело было в то время ожидать, и монастырь оказался… как бы… в подвешенном состоянии.

Поэтому, правящий архиерей мне сказал: «Ну, вот… я понимаю, ты собираешься в Россию. Но в России, слава Богу, монашеская жизнь развивается. Ты – подумай. Потому, что я бы хотел, чтобы в Патриарших приходах Литургия совершалась, как можно чаще. Чтобы в Патриарших приходах не только по Воскресеньям и Праздникам совершались Богослужения. Я хотел бы, чтобы суточный круг Богослужения совершался ежедневно. А это можно осуществить в наших реалиях современных – только в монастыре.

Поэтому, ты – подумай. У нас в России – достаточно монашествующих, и, слава Богу, русское монашество развивается, молодые люди приходят, обители поднимаются… а, вот, ты – подумай: тебе Господь Бог дал возможность знания культуры местной, иностранного языка».

Я опять поехал, посоветовался… ну, и… вот, таким образом, решил исполнить моё административное каноническое послушание, и правящему архиерею сказал: «Владыко, мы попробуем». Тем более, архиерей внимательно послушал наше внутреннее желание монашества, и он дал нам возможность развивать ту монашескую традицию, в которой мы росли. Поэтому, как бы… всё получилось достаточно естественно.

И, когда мы уезжали от отца Ефрема, ещё до того, как меня пригласил наш правящий архиерей, он мне сказал такие слова… он нам сказал такие слова… прошу прощения… нам сказал такие слова: «Будьте послушливы архиерею».

То есть, в этом случае… как бы… все вопросы были для меня сняты. И, после того, как владыка предложил, и дал нам возможность возобновления ранее утраченного монастыря, мы сказали «Буди благословенно…», собрали свои сумки, сели в машину и поехали смотреть то место, где можно разместить монашескую обитель.

К.Мацан:

- Отец Савватий, после стольких слов про отца Ефрема, наверное, нужно Вас попросить рассказать нашим слушателям о том, кто это такой, что это за личность. И мы это сделаем, после небольшой паузы.

Я напомню, сегодня на связи с нами и с вами иеромонах Савватий Агеев, исполняющий обязанности настоятеля монастыря Великомученика Димитрия Солунского в городе Фремингем, штат Массачусетс, Соединённые Штаты Америки.

На связи с нами также – моя дорогая коллега и соведущая Кира Лаврентьева. У микрофона – я, Константин Мацан.

Мы прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту. Не переключайтесь!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Светлый вечер на радио «Вера» продолжается.

Ещё раз, здравствуйте, дорогие друзья!

У микрофона – Константин Мацан, моя дорогая коллега и соведущая Кира Лаврентьева с нами на связи, а гость программы сегодня – также, на связи с нами – иеромонах Савватий Агеев, исполняющий обязанности настоятеля монастыря Великомученика Димитрия Солунского в городе Фремингем, штат Массачусетс, Соединённые Штаты Америки.

И, в прошлой части программы, мы начали уже эту тему обсуждать – про Вашего духовного наставника ( наверное, так корректно выразиться ) геронду Ефрема, старца Ефрема Аризонского, как его называют – отец Ефрем Аризонский.

Вот, что это за человек, и в чём его влияние Вы на себе испытали?

О.Савватий:

- В 2003 году, когда у меня встал вопрос принятия решения о будущем… то есть, священник, которому я помогал на приходе, предложил мне задуматься о священстве.

Меня интересовал вопрос, на самом деле, услышать человека мудрого и взрослого, духовной жизни, который может мне подсказать, как, вообще, к этому стоит относиться. Может быть, я – не тот, и не из тех, которые должны служить у Престола Божия?

Я сам и не дерзал об этом думать – мне предложил отец Михаил, настоятель прихода в городе Рединге, Свято-Никольского, он сейчас уже почил – Царствие Небесное ему! Он мне предложил подумать – может быть, я смогу ему помогать – или в дьяконском служении, ну, и, в последующем, в священстве.

У меня встал вопрос, и мои друзья посоветовали мне написать письмо отцу Ефрему.

Отец Ефрем известен, как геронда Ефрем Филофейский – он был настоятелем в 70-е годы монастыря Филофей. Это один из учеников известного подвижника – старца Иосифа Исихаста.

Я ему написал письмо со своими вопросами. Отец Ефрем быстро мне ответил через своего секретаря, и предложил приехать к нему в гости и обсудить вопросы лично.

Я, не сомневаясь, собрал вещи, прыгнул в самолёт, и, размышляя по дороге, что наконец-то я увижу духоносных старцев, посмотрю, как они строят монастыри, и задам свои личные вопросы, и получу разрешение всех вопросов! Потому, что я уже, к этому времени, о старце Ефреме от его учеников, от его духовных чад – слышал.

И, вот, с этими мыслями, я попал к нему на встречу. Ещё не задавая никаких вопросов, не спрашивая моего имени, он сказал: «Дорогой, если Вы хотели приехать сюда посмотреть на святых старцев… ну… здесь монахи в покаянии живут. Старцев у нас тут святых нет. Если Вы думаете, что мы строим монастыри, то Вы в этом вопросе ошибаетесь. Монастыри строят благодать Божию!»

Это меня настолько поразило, что человек, как живой рентген, читает твои мысли… и, вот, на этом разговор остановился. Потому, что он увидел, что меня это… как бы… вышибло из седла моей собственной жизни, и я… как бы… почувствовал, что вопросы отпали всяческие в разговоре, в первом.

И, после первого разговора, во время одного из Богослужений, когда на Повечерии все подходят и берут благословение у настоятеля монастыря, или у духовника – в то время отец Ефрем был в силах, он ко мне подошёл и сказал, что… как бы… «я тебя благословляю».

И… на одной из встреч, он дал мне чётки. И у меня появилось тогда непреодолимое желание остаться у них.

Я вернусь к Вашему вопросу. Я не могу называть… не имею права… называть отца Ефрема своим духовником, не имею права называть его себе прямым наставником, но встреча с этим человеком… и, видя его учеников, ту работу великую, какую старец Ефрем ведёт здесь, в США, я могу сказать, что этот человек повлиял на принятие решения моей жизни.

Я хотел остаться в монастыре, но, опять же, старец… опять же, я не успел задать ему вопрос, а он меня подозвал, и, через переводчика… через настоятеля тогда… он был духовником, уже, практически, на покое, и, в то время, настоятелем уже был геронда Паисий… вот, через отца Паисия, он мне сказал: «Ты всё время меня отвлекаешь своими мыслями. Вот, сейчас тебя мысль, всё время, мучает, остаться тебе в монастыре, или не остаться, бросить всё – и остаться в пустыне. Монахом ты будешь, но с нами, в пустыне, здесь, ты не будешь. Приезжай ко мне через 10 лет – я через 10 лет тебе расскажу, как дальше жить». И эти слова окончательно сняли все вопросы в моей жизни, и я поехал.

Вернулся назад, меня рукоположили во диаконы, рукоположили во священники, я поступил, по благословению нашего правящего архиерея… ныне это митрополит Меркурий, Ростовский и Новочеркасский… он меня рукоположил, он меня научил служению, и он меня отправил на приход.

В то время, я уже… так получилось, что наша семья… опять же, с вопросами веры… рассыпалась, и я очень сильно переживал за распад семьи, и за своё священство – как может священник, не сохранивший своё, созидать и помогать другим. И с этим вопросом я опять обратился к отцам.

Отцы мне сказали: «Дорогой… ну… вот, так в жизни случилось, что не все выдерживают ту духовную брань. Но это в жизни уже произошло, и если тебя правящий архиерей призывает к священству, слушайся внимательно и – думай о монашестве». Вот, то же самое мне сказал владыка Меркурий.

Дали мне испытательный срок послужить, и владыка Меркурий меня постриг в рясофор тогда, и меня определили в ту монашескую обитель, которая существовала, в тот момент, в Патриарших приходах США. Это был монастырь Преподобной Марии Египетской.

Так я оказался там, и продолжал поддерживать связь, конечно, с отцом Ефремом, но уже не так интенсивно. И, впоследствии, через 10 лет, когда у меня был свой внутренний кризис духовный, и некая духовная усталость, может быть, отец Ефрем мне рассказал, и… как бы… подсказал, как некоторые вещи в жизни исправить, куда дальше двигаться, и каким образом развивать свою монашескую жизнь. Вот, примерно, так.

К.Лаврентьева:

- Отец Савватий, Вы, ещё до эфира, сказали мне, что таких, как Вы, называют «возвращенцы». Что, после переживания клинической смерти, человек смотрит на свою жизнь уже сильно иначе. И Вы обмолвились, что вполне согласны об этом говорить.

И, всё же, я спрошу, что это значит? Что Вы можете сказать нам, как человек, который вернулся Оттуда, людям, которые Там ещё не были? Есть ли что-то, что будет для нас полезным?

О.Савватий:

- Я думаю, что любой опыт любого человека для меня, в моей жизни, является полезным. И мне раньше казалось, что это – мои фантазии, это – лекарство, когда я… я, на самом деле… никаких у меня переживаний, во время клинической смерти, не происходило.

В тот момент клинической смерти… я помню, когда отец меня привёз, и когда доктор громко закричал: «У него всё внутри течёт!» – это, видимо, было УЗИ… или что-то… я не знаю… меня уже раздевали, меня уже там… как бы… что-то делали со мной такое, что мне не понятно, в этот момент. И я услышал, как будто… вот… об бетон разбивается бутылка – стекло, и – выключили свет, темно. И я… вот… пришёл через себя… когда в сознание пришёл, я всё вижу вокруг – в белом! Я – не знаю, где я нахожусь, у меня уши – не слышат, глаза – не видят, шевелиться я не могу… Я плохо понимал, что это такое – оказывается, я был просто в реанимации, и, в это время, врач увидел, что я пришёл в себя – это было, примерно, через трое суток.

Я… как бы… даже не понял, что со мной произошло. Внутреннее переживание и внутренний опыт – он же происходил тогда, когда я находился в реанимации. Потому, что, одновременно с тем… я тогда не знал, что со мной произошло – мне удалили селезёнку, частично левое лёгкое, частично поджелудочную… задето было… поэтому, в этом состоянии, я не понимал, что со мной происходит. Будучи человеком здоровым – до и после, когда я пришёл в себя – вот, тогда уже началась борьба за мою жизнь. Потому, что я был в двух реанимациях.

Первую реанимацию, более-менее, я прошёл нормально – это было в течение недели. Меня поставили на ноги, но у меня были сильные боли, и мне ставили сильное обезболивающее лекарство, которое меня отключало. Простой пример: мне приносит медсестра что-то немножко поесть и что-то немножко попить. Я говорю: «Сейчас, сестричка, я сейчас… вот… чуть-чуть отдохну…» – открываю глаза – и уже рядом нет этой сестрички, уже – другая медсестра, и уже нет подноса с едой. Я спрашиваю: «А поужинать можно?», и она говорит: «Нет. Это было три дня назад».

И, вот, в эти моменты, когда мне ставили обезболивающее, я находился… как бы… в другом измерении, которое было, для меня лично, в тот момент, более реальным. Я могу объяснить, что… не могу объяснить, где я был, не могу объяснить, что это за место, но могу сказать, что это… как бы… очень красивое место лесного массива, где всё наполнено реальным смыслом.

Я просто сидел на лавочке, и не хотел оттуда никуда двигаться. Мне было не больно, мне было хорошо, мне было удобно, и мне было понятно. Я смотрел на дерево – я его видел со всех сторон. Я понимал, почему это дерево располагается в этой стороне. И ко мне приходили… ну… как мне казалось… я мог смотреть на окружающий мир, но когда ко мне приходили для беседы несколько монашествующих – я знаю, что были монашествующие – я не мог на них смотреть, потому, что они были сильно яркими. Я им задавал вопросы, и на эти вопросы получал ответы. Но это – внутренние вопросы, когда они мне объяснили больше всего моё внутреннее духовное состояние.

Я вам только скажу, что когда я спросил: «А можно мне остаться здесь?», они сказали: «В том состоянии, в котором находишься ты, дорогой человек, ты остаться здесь не сможешь. Потому, что нужно побороть гордость, нужно побороть в себе некие недуги, которые являются препятствием для нахождения здесь. Поэтому, тебе нужно вернуться, и послужить людям – не быть учителем, наставником, и не быть человеком, который над всеми доминирует, и всех учит, а стать человеком, который всем служит. Больше слушать, меньше говорить, больше молиться. К себе – жёстко, к людям – мягко. И – служить любому, от ребёнка до взрослого человека. И у тебя тогда появится шанс, который… как бы… в руках Божиих, чтобы определить человека уже в то место, где он наработает. Но всё будет зависеть от тебя – нужно наработать». Ну… и я задавал свои личные вопросы, и получал на них ответы.

И, когда я терял сознание… потом у меня была вторая реанимация – у меня было двухстороннее воспаление лёгких, шесть переливаний крови, и… как бы… тяжело мне давалось. У нас такая шутка, что – наконец-то мне перелили всю дурную кровь, и влили нормальную – русскую, священническую. Потому, что, когда я лежал в реанимации… священники у нас имеют чувство юмора, и мои отцы, которые были наставниками, стали близкими друзьями – отец Вячеслав Пушкарёв, он ещё возглавляет миссионерский отдел Иркутской митрополии, и настоятель храма Святыя Троицы – он первый… оказалось, у нас одна с ним группа крови, первая отрицательная – у меня группа крови очень редкая… и когда я увидел… когда мне делали первое переливание, и я пришёл в себя, на пакете написано «В.Пушкарёв»! Я понял – мне вливают кровь моего первого духовника! Вот и думайте – совпадение, не совпадение… И, после этого, так – пять раз. Нашли кровь, мне сделали переливание. И, после шестого переливания крови, показатели крови у меня пошли вверх.

Находясь в реанимации, как-то просыпаюсь… где-то внутри просыпаюсь, но глаза открыть не могу… слышу – поют. Думаю: «Всё, теперь я – помер. Уже где-то поют». Открываю глаза – всё совершенно просто, нормально: стоят мои дорогие отцы, отец стоит в епитрахили, и они тихонечко, даже меня не разбудив, служат службу Соборования, и меня тихонько соборуют. Это было, как раз, на праздник Великомученика Пантелеимона. Отцы пришли, помолились, и, вот, представляете, после того момента, когда совершили надо мной Соборование, меня посадили, и мне отец Георгий Герасименко говорит: «Ну, Причащаться-то будешь?» – а я ещё глотать не могу. Ещё и говорить-то толком не могу, потому, что мне через интубацию… как бы… немножко поцарапали всё внутри. И я говорю: «Ну… да, буду». И вот, с того момента, я пошёл на поправку. Слава Богу!

К.Лаврентьева:

- Слава Богу!

О.Савватий:

- Время в реанимации было… таким… благодатным. Потому, что доктор сказал: «Чем быстрее ты начнёшь ходить, чем быстрее начнёшь передвигаться, тем быстрее ты пойдёшь домой», – потому, что любое нахождение в больнице для меня, как для человека гордого, и человека подвижного – было очень тяжело.

Поэтому… мне сказали: «На перевязку сможешь сам ходить?», я говорю: «Ну, конечно, смогу!» И, вот, я беру свои мешочки – у меня два дренажа с кровью впереди, с мешочками – я их беру… у меня была длинная чёрная рубаха, длинные штаны и длинная борода… бороду даже мне, представляете, врачи, из уважения, не побрили, а просто её замотали плёнкой и скотчем, приклеили, и, вот, в таком состоянии, я ходил на перевязку. И, представляете… когда идёшь по хирургии, люди из палаты видят: «Батюшка, благослови!» Я говорю: «Держите мои пакеты!» – я их благословлю, и дальше иду потихонечку с людьми, с теми же, на перевязку. И, вот, мы на перевязке пока сидели, люди задают вопросы: «А можно нам поговорить о вопросах веры?» Я говорю: «Братия… братия и сестры, я тут едва дышу…» Они говорят: «Ну, пожалуйста… у нас же тут пока возможность есть, пока ждём перевязку…» – и какие-то вопросы веры обсуждаем в больнице. Это меня, конечно, потрясло. И люди, которым было гораздо тяжелее меня, они не вставали с постели, и пытались получить у меня благословение. Вот, это меня, конечно, впечатлило. Такого здесь, в США, я, конечно, не видел – особого нашего внутреннего благочестия русского. Потому, что у нас… как бы… ну… здесь – понятно… потому, что столько православных людей и не бывает в одном месте.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Иеромонах Савватий Агеев, исполняющий обязанности настоятеля монастыря Великомученика Димитрия Солунского в городе Фремингем, штат Массачусетс, США, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер».

Потрясающий рассказ, по своей искренности и правдивости. Ваш рассказ о переживании клинической смерти… ну… я тут не могу не спросить, просто как человек, который часто общается с атеистами о вере, как Вы реагируете вот на такой частый аргумент со стороны неверующих, что это – просто кислородное голодание мозга, которое происходит при клинической смерти, и нельзя, некорректно, ненаучно предлагать факт… вот… неких переживаний человека, который вернулся из клинической смерти, как… ну… не доказательство существования Бога – это доказать нельзя, но, как некое свидетельство. Что это – лишь процессы в мозге. Что Вы на такое мнение готовы отвечать?

О.Савватий:

- Ну… для кого-то какие-то процессы в мозге и химия… может быть, имеет место и кислородное голодание… но, вот, это как бы кислородное голодание для меня было полезным.

Есть такие понятия у нас в Церкви… мы задавали вопрос отцам старшим о монашестве, и есть понятие «уверения». Да, нам всегда, по нашей человеческой слабой природе падшей, которая от Бога отпала, от прямого с Ним общения – она внутренне… всё время хочется иметь какие-то подтверждения, и у нас появляются какие-то вопросы.

Я на эту тему рассуждал со своим духовником, у которого я исповедуюсь – это ученик старца Ефрема, настоятель монастыря Влахернской Божией Матери в штате Флорида, геронда Поликарп. Мы с ним долго говорили, вот – на тему моих личных переживаний, пока я был в реанимации. Духовник мне звонил несколько раз, и мы обсуждали. И мне хотелось ему задать вопрос, и понять – это моя фантазия, и переживания… но когда некие переживания ведут к изменению и к покаянию, и понятию, осознанию своей немощи, осознанию того, что ты – никто, и звать тебя – никак, без Бога… но… кроме всяческой слизи и боли, ты сам ничего не можешь производить, а благодатью Божией ты можешь производить что-то доброе… и ты можешь ссылаться на великий опыт христианства, который настолько богат!

И я к этому относился формально раньше. Сейчас для меня это стало реальной жизнью, и реальным пониманием того бедственного состояния, в котором находится человек. А находимся мы – в жалкости, если мы не понимаем. Поэтому, мы имеем о себе «мнение», поэтому, от нашей любви больно становится другим. И, если некоторые считают, что это было кислородное голодание, то я могу атеисту ответить, что вот это кислородное голодание, вот эта немощь – она для меня стала полезной. Потому, что я через это приобрёл, мне кажется, понимание того, что я, может быть, когда-то смогу приблизиться к такой вещи, которая называется смирение, осознание своей немощи.

Это только… как бы… мы все учимся, потому, что, честно говоря, жизнь – это только… как бы… начальные классы обучения. А покаяние, которое является изменением направления нашей жизни – оно… как бы… бесконечно, и Господь Бог с нами делится Своею Вечностью через нашу бесконечность. У нас есть начало, но конца у человеческой души – нет.

Поэтому… я стараюсь не спорить, тем более, с атеистами. Нужно просто людей любить. Я очень встречаю много людей здесь, в Америке, которые являются… ну… совершенно людьми далёкими от всякого восприятия Бога. Сейчас такая проблема существует – допустим, здесь, в Америке: если есть Господь Бог – слава Богу, если нет, то – тоже ничего… мне-то что до этого? Вот, это – гораздо хуже, чем иметь человека, отрицающего бытие Божие.

Когда человек отрицает бытие Божие – там какую-то нужно аргументацию проводить, и там можно о чём-то говорить. Но когда человеку совершенно безразлично, есть ли бытие Божие, или наше бытие в Боге, или его нет – вот, с индифферентными людьми гораздо тяжелее.

Но. Ситуация такая, что, пока я всем рассказывал о Боге, было трудно, и никто, практически, меня не слышал. Но, когда начинаешь смотреть на отцов, а отцы говорят так: «Зачем людям о Боге рассказывать, если не спрашивают? Ты им Бога – показывай, чтобы их заинтересовало, а почему вот этот человек – другой?»

Если мы, христиане, начнём жить вот так – не о Боге рассказывать, а Его показывать во всех проявлениях, потому, что мы с вами должны же такими совершенными стать, как Отец наш Небесный… и они мне сказали: «Ну, отец… ну, посмотри на мир глазами Христовыми, посмотри на мир глазами святых людей!» Я говорю: «А как это сделать?» «Ну… вот… почитай их житие, посмотри!» Я говорю: «Так, я не могу повторить многие вещи! Я не могу в пустыне, я не могу в затвор, не могу сейчас выйти на площадь и попросить, чтобы меня растерзали, Христа ради…» Он говорит: «Так, этого не нужно делать! Ты делай всё, почему они это делали. А почему они это делали? Они это делали потому, что они любили Бога и Ему веровали».

И, вот, когда я перестал рассказывать людям о Боге, и просто стал с людьми общаться… как бы… на разном уровне с ними – вот, тогда начали происходить удивительные вещи.

Вот, из последнего расскажу. В прошлом году.

У нас получается в США здесь… и в монастырь приходят люди… ну… как бы… мы их так называем… смешанные браки. Это – либо молодые люди, либо – немолодые люди, приезжающие в США, они вступают в брак здесь с американцами, и так далее – те, кто… как бы... не являются эмигрантами, или… там… этнически русскими или украинцами по крови.

И вот… с человеком просто общался – очень спокойно, замечательная, нормальная семья – он из католиков. И мы долго с ним общались, пили чай, говорили о вере. Он говорит: «А можно – я буду приходить и задавать вопросы?» Я: «Да, ради Бога, приходите…»

И, вот, мы долго разговаривали о вере, и, в один из дней, он говорит: «А почему Вы мне не предлагаете Крещение принять?» Вот это для меня было – удивление! Я не ставил задачи человека обратить, доказать прав он, или не прав, что Западная Церковь сильно ошибается… я попытался послушать моих наставников, и увидеть в нём… как бы… личность другую, и его послушать. Ну, и результат Божий получается, в этом случае! Надо место дать Богу потрудиться. Потому, что мы себе даём сильно много места. А когда себе много места отдаёшь – там всегда примесь тщеславия, самомнения, самолюбия – и пошло…

К.Лаврентьева:

- Отец Савватий, всё равно напрашивается встречный вопрос.

О.Савватий:

- Пожалуйста…

К.Лаврентьева:

- А как это на практике – дать место Богу в себе, а самому умалиться до максимума? Потому, что мы же все больны, в той или иной степени. Больны сильно – и душевно, и очень у многих какие-то разные… разный склад нервной системы, разный склад психики. И все мы должны объединиться в одном – мы должны умалиться, и раскрыться, в то же время, в Боге. И – несмотря на то, что это очень громко звучит. Но сейчас мы говорим об этом.

И как это тогда применять на себе мирскому человеку, который отягощён очень часто заботами житейскими, суетой – всем тем, что, на самом деле, присуще жизни в миру?

О.Савватий:

- Ну, я думаю, что лучше, чем у преподобного Иоанна Лествичника, в этом случае, сказать невозможно.

Если вы посмотрите книгу «Лествица», посмотрите первую ступень Божественного восхождения «Отречение от мира», там – слово 21.

Я сейчас дословно не вспомню, прямую цитату, но там смысл такой: всё, что вы обращаетесь к монашествующим, это понятно. А как нам жить в жизни, людям, обременённым семьями и повседневными делами?

Он говорит там, примерно, такие слова: веру свою соблюдайте, живите по Заповедям, храмы посещайте, не касайтесь чужого, будьте в мире со всеми, и тогда вы будете находиться недалеко от Царствия Небесного.

И там ещё такие замечательные слова сказаны – те я помню: «Христианин есть тот, который, насколько это возможно человеку, подражает Богу в мыслях, в делах, в поведении, и так далее».

Поэтому, лично для меня… мне тяжело говорить за тех людей, как смирить каждому… Господь Бог, мне кажется, помогает, каждый раз, когда я попадаю в какие-то трудные ситуации – смиряться.

Потому, что, когда мне кажется, что мне всё по плечу, это – ошибка. Богу – всё возможно. А мне… как бы… у меня есть ограничения.

Вот – простой пример. Мы запланировали: приезжаю на 2 недели в Россию, посещаю всех, уезжаю, восстанавливаю, строю, договариваюсь здесь, встречаюсь с этим… А Господь благоволит иначе: нет, тебе, брат, нужно полежать и подумать. И я 3 месяца, вместо запланированных двух недель, не мог, по состоянию здоровья. Мне это – помогло. Остановиться и сказать: не как я, а как Ты, Господи. Я уже… в принципе… готов – не торопясь, как получится…

К.Лаврентьева:

- Ну… смирение… мы же много об этом говорили сегодня, и, вообще, это – очень частое понятие – о смирении. И святые отцы об этом говорят, больше всего, как мне кажется. Но, тем не менее, интерпретация у каждого – своя. Она есть общая – принимать всё с миром, да, не возмущаться духом. Но, мне кажется, это уже – плод трудов. Нельзя стяжать смирение сразу – взять, и смиряться.

И, отец Савватий, у меня к Вам следующий вопрос. Ведь, как Вы говорите, принять то, что ты не всемогущ, и что тебе не всё по плечу – для начала, нужно это принять, да? Но ведь это очень болезненный момент – принять свою немощь. Получается, это – твоя немощь, это очень часто – твоё бессилие, собственное бессилие перед определёнными обстоятельствами. И здесь ведь – тоже есть выбор. Либо – смириться, либо – пойти унывать.

И вот вопрос… это ведь очень тонкая грань… как не пойти унывать, а пойти смиряться? Я понимаю, что я сейчас, наверное, очень витиевато спрашиваю, но это, действительно, ведь, очень важно.

О.Савватий:

- А вот для этого христианин работает каждый день, чтобы у него была система поддержки.

Почему мы с вами начали говорить об общине, да? Кто есть наш Бог? Наш Бог – Община – Отец, Сын и Дух Святый – Которая находится в гармонии, без конфликтов, но это, всё-таки, Община. Поэтому, для христианина важно в такие моменты иметь систему поддержки.

Вот, мы с вами читали Святое Писание в Воскресенье. Рядовое чтение этого Воскресенья, когда принесли расслабленного. И само Писание, Господь Бог, через Святое Писание, обращается к нам: видя веру их, Он его исцелил. Когда там… помните, да… люди говорят: «Как это Он имеет право… там… в субботу лечить…» – и так далее, Он говорит: «Возьми свою постель, и ходи!» – и человек пошёл.

Поэтому, если мы не создадим себе системы поддержки в общине – в семье правильные отношения, и так далее – мы люди слабые, и у нас бывают моменты уныния, у нас бывают моменты телесной слабости, у нас бывают моменты малодушия. И, вот, тогда есть – духовник, тогда есть – муж или жена, тогда у тебя есть – твои дети, тогда у тебя есть – твоя община. И нужно свою жизнь так построить, чтобы те люди, с которыми ты общаешься в Церкви, на работе, в жизни – стали твоей общиной. И когда тебе тяжело, они смогут тебя поддержать.

Вот, в моей жизни – как было? Я – человек тяжёлый, грешный, много наступивший туда, куда не надо, но получилось так, что в моей жизни появились те люди, без которых бы я не прошёл те испытания, которые сейчас, до сих пор, прохожу.

Поэтому, я считаю, что община является самой главной системой поддержки человека, которая тебя, если нужно, смирит. Но – нужна такая община, которая тебя и приподнимет, когда ты лежишь. Вот, как того расслабленного, которого ко Христу принесли. И Христос скажет: «Ага… видя веру их…»

Поэтому, мы друг за друга и молимся – Он говорит: «Тяготы друг друга – понесите…» Потому, что радости – легко нести, а вот тяготы…

Вот, для меня это всегда было… как бы… непонятно, и было теоретически. Теперь, мне кажется… слава Богу… с моей болезнью и немощью, я это пытаюсь постичь практически.

К.Мацан:

- Спасибо огромное за эту беседу! И лучших слов для завершения нашего разговора не найти.

Я напомню, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер» был иеромонах Савватий Агеев, исполняющий обязанности настоятеля монастыря Великомученика Димитрия Солунского в городе Фремингем, штат Массачусетс, Соединённые Штаты Америки.

На связи с нами была Кира Лаврентьева, моя дорогая коллега и соведущая, а у микрофона был Константин Мацан.

Спасибо огромное!

Это был «Светлый вечер».

До новых встреч в эфире радио «Вера»!

К.Лаврентьева:

- Всего хорошего!

О.Савватий:

- Всего доброго!