«Путь к священству». Священник Платон Мурашкин

У нас в гостях был клирик храма святителя Тихона Патриарха Московского в северном Тушине священник Платон Мурашкин.

Наш гость рассказал о своем удивительном пути к вере в непростые для Церкви советские годы, о том, как принял решение креститься благодаря произошедшему в его жизни чуду и как пришел к тому, что стал служить Богу и людям в сане священника.

Ведущий: Константин Мацан

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня священник Платон Мурашкин, клирик храма святителя Тихона, патриарха Московского в Северном Тушине. Добрый вечер.

Священник Платон Мурашкин:

— Добрый вечер, дорогие слушатели.

Константин Мацан:

— Отец Платон, и вам напомню и нашим слушателям, что в этих беседах, которые по вторникам в восемь вчера на радиостанции ВЕРА выходят, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере. Само собой, мы касаемся и вопросов духовной жизни и тех пастырских наставлений, которые мы привычно слышим от священников. Но такой путеводной нитью разговора является тема биографическая, как человек пришел к вере, как шел в вере, какая цепь событий, если такая была, привела к тому, что человек, мужчина, дерзнул захотеть стать священником. То есть служить перед алтарем, преподносить людям таинства и заниматься, может быть, самым высоким служением, которое мужчине под луной отпущено. Об этом обо всем с вами хотелось бы поговорить. Путь к вере и в вере всегда для человека, как мне представляется, распадается на какие-то этапы, важные встречи, важные вехи. Какие основные этапы на вашем пути вы бы выделили?

Священник Платон Мурашкин:

— Наверное, самый первый этап можно назвать этап атеистический, потому что наша семья была неверующая. Можно сказать, что все неверующие, кроме одной бабушки, мамы моего папы. Этот этап был, боюсь штампа, но как все: октябренок, пионер, комсомолец, и ничего меня не смущало. Жил я нормально, замечательно, и все было так, опять же штамп, как у всех. Но произошла одна встреча. У Максимилиана Волошина есть такое определение, что людей меняет три категории: люди, книги и места. Сколько ни пытался с этим поспорить, не получилось. Встретился человек. Я после школы работал на заводе, от завода был направлен на операцию по улучшению зрения в институт Федорова. И там была группа пациентов, с которыми мы проходили вместе диагностику, приготовления. Мы несколько раз встречались с этой группой людей. Была женщина, которая была значительно старше меня, было ей лет 35 плюс-минус. Мы разговаривали на какие-то политические, философские, жизненные темы, мне было с ней интересно разговаривать, звали ее Ирина. Очень надеюсь, так и зовут, что она в добром здравии и по сей день. Как-то в разговоре проскочил такой момент, что она сказала о вере в Бога. И я тут же, выпятив грудь, сказал, что я атеист. И услышал от нее с таким неподдельным, искренним сожалением, сочувствием: Платон, вы атеист? И мне впервые в жизни от этого стало неловко. Это я потом только понял, что она, глядя на меня, была уверена, что я человек верующий. Я не знаю, как это можно было определить, но сейчас это считается для меня абсолютно однозначно. Я засмущался. Это был первый звонок.

Константин Мацан:

— Интересно.

Священник Платон Мурашкин:

— Удивительно, да, потому что, какие были предпосылки? Никаких. Просто общение мимолетное. Хотя потом мы с ней переписывались. Даже в армии я ей писал, и она писала мне. Потом мы связь эту потеряли, переписка наша прекратилась. Следующий звонок был в армии. Я служил во внутренних войсках, сторожили мы зону с заключенными. Был у меня друг, к сожалению, мы сейчас тоже с ним утратили связь. Хоть при последней встрече, лет 15 назад мы виделись, он себя православным не позиционировал. Зовут его Сергей Подгорный. Сережа, если слышишь, очень хочу с тобой увидеться, мало на это надежды, хотя кто знает. Мы с ним очень много беседовали по философии, по устройству мира, по тому принципиально, есть высшие силы или нет. Это был еще один звоночек. Хотя конкретно о Христе мы не говорили, тем не менее, о Боге в принципе разговоров было много и, в общем-то, к концу второго горда я был практически уверен, что Бог есть. А после армии, я был уволен в запас 24 декабря 1991 года, это была страна уже совершенно не та, в которой я уходил служить. Уходил в Советском Союзе, возвращался в России. Было полное разориентирование, что дальше делать, как жить. Раньше было все понятно, были планы вернуться на завод и куда-то идти учиться. Но когда я вернулся в это состояние безденежья, полной потери большинства всего, что есть у людей в мире, и когда люди взрослые, серьезные не знали тоже, что дальше делать, как дальше жить. Я, благодаря тому, что молодой, пережил это достаточно легко, но тоже, как выясняется, не сильно легко. Полгода прожив дома, я отправился просто путешествовать. Я на лотке торговал книгами, скопил некоторую сумму, достаточно смешную, но мне она казалась нормальной, и я поехал в тот город, который знал давно. Это после окончания десятого класса съездил со своим другом, друга звали Илья, в деревню, где у его отца был маленький домик, самострой. Но поскольку деревня состояла из 16-ти дворов, называется она Нелюшка, находится на берегу Нелюшенского озера Новгородской губернии, буквально в нескольких километрах от озера Ужин, которое соединяется с Валдайским озером. И вот я решил поехать в город Валдай. Я приехал, стал думать о том, что мне делать дальше. Я там остановился в гостинице. И, проходя по Валдаю, увидел объявление, что Церковь Христа. Сейчас мы с вами прекрасно понимаем, что это секта. Но там были такие яркие рекламные картинки, что с вами будет говорить пастырь о вечных ценностях. Я помню, что мы с Серегой тоже эти вопросы обсуждали, я подумал: а почему бы мне не пойти на эту встречу? И пошел. Была вечерняя встреча, я на ней побывал. Был какой-то проповедник, то ли из Штатов, то ли из Британии, но говорил он по-английски, говорил горячо, искренне, как мне казалось тогда. Может быть, он так и говорил. Он говорил о Боге, о Христе, о Творце, о людях, о наших обязанностях пред Богом, о том, что есть жизнь вечная. Я вышел оттуда совершенно потрясенный. Это один момент. А другой момент, что члены этой секты, как я тогда считал церкви, разительно отличались от всех. Это классическая одежда, аккуратные прически, приятные девушки, абсолютно не развязные. Если сравнить с 92-м годом, как тогда наши россияне ходили, это был контраст очень серьезный. Меня это так потрясло. Я вернулся в гостиницу, переночевал, а с утра я пришел на вторую встречу, там была уже встреча с другим пастором. Меня абсолютно не смущало, что они говорят по-английски и что их параллельно переводят, переводили замечательно. Мне очень нравилось, какие песни пели мальчики и девушки, они были тоже искренние и тоже прославляли Христа. Но в конце всех этих мероприятий представители этой секты сказали: а сейчас вам будет предложено получить благодать святого духа. Прости меня, Господи, но я вынужден сказать эти слова, чтобы нашим слушателям было понятно, что именно я тогда услышал. Двое людей из этой секты, иностранцы все ушли, два человека встали у двух краев сцены. Я решил, не люблю толпиться, там все сразу к ним ринулись, а я сижу спокойно, думаю, сейчас рассосется, я приду и получу эту самую благодать святого духа. Смотрю, как им предлагается получить эту благодать. Стоит этот «пастор» в кавычках и говорит, подходит женщина, такая сермяжная женщина, лет 50-60, явная крестьянка, явная насельница этого города Валдай. И он говорит ей: знаете, есть такое слово, восхваляющее Бога, «аллилуйя». Она так растеряно: ну, знаю. — Говорите быстро-быстро «аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя». Она говорит. — Вы чувствуете, у вас язычок как будто сам это говорит. Она абсолютно растеряно говорит: да, чувствую. — Это вас посетила благодать святого духа. Поздравляю, вы ее получили, вы теперь другой человек. Я был просто обескуражен. Еще забыл упомянуть, что когда я первый раз уходил с этой встречи, я переговорил с этими девушками, юношами, и говорю: ребята, я хочу с вами, мне очень понравилось у вас, я хочу с вами. Они немножко сконфузились и говорят: это завтра, завтра будет главный пастор, вы с ним поговорите. И вот когда я пришел, вот это шло в кавычках «раздавание святого духа», один из этих пасторов уже по залу пошел: а вы получили благодать? Он дальше пошел, уже нужно было не «аллилуйя» говорить, а просто «ляляляля». Говорите «ляляляля», не смущайтесь, и люди говорили. Чувствуете, ваш язычок сам как будто бегает? — Да чувствуем. — Поздравляю, вы получили благодать святого духа. Здесь сыграла роль некого обычного трезвомыслия человеческого. Я самым своим существом понял, что нас безобразно обманывают. Я выхожу из зала, не стал просить благодать святого духа. Слава Богу, хоть я некрещеный был, но ангел-хранитель, видимо, тогда меня уберег от этого шага отвратительного, страшного, потому что это поругание Бога. Я выхожу из зала, попадаю в фойе, там стоит та самая девушка, с которой мы вчера говорили, я говорю ей до свиданья, она посмотрела на меня, говорит, да, до свиданья, приходите еще. Я ничего не ответил, спустился вниз, стою на улице и стараюсь прийти в себя, думаю, что это было, что со мной произошло. И вижу через открытую дверь, как к этой девушке подходит тот самый главный пастор и говорит: а где тот парень, который к нам просился вчера? Она говорит: посмотри в зале. Я с интересом стал наблюдать эту сцену, меня прекрасно видно, я только что попрощался с этой девушкой, этот пастор отошел в зал, возвращается обратно и говорит: его нет. — Ну как нет? Он же пришел. — Ты видела, как он пришел? — Да, я видела. — Он выходил? — Нет, он не выходил.

Константин Мацан:

— Интересно.

Священник Платон Мурашкин:

— И она сама зашла внутрь, возвращается обратно и разводит руками. Я, уже полностью ошарашенный, выхожу из этого Дома культуры, прихожу на берег Валдайского озера и вижу Иверский монастырь.

Константин Мацан:

— Священник Платон Мурашкин, клирик храма святителя Тихона, патриарха Московского, в Северном Тушине, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Итак, Иверский монастырь.

Священник Платон Мурашкин:

— Я спросил, тут гуляли мамочки с колясками, там такой сказочный городок, есть и Маша с медведем, какие-то птицы необыкновенные есть, какие-то еще сказочные персонажи. Я у них спросил, говорю: в монастырь-то как попасть, как прийти можно в монастырь? Они говорят: тут корабль ходит, катерок небольшой утром, вечером. Я говорю: а сейчас как? Они мне подсказали номер автобуса, сказали, что от поворота нужно будет еще 4 километра идти. Для меня, особенно по тем временам, это было вообще не разговор. Я пришел на автостанцию Валдайскую, нашел автобус, подождал его, сел, доехал до поворота — повертка, как говорят местные жители, повертка на монастырь — и пошел в монастырь с сумкой, с рюкзачком. А по дороге меня догоняет рыжая машина, останавливается, открывается дверь. Я удивился, наклоняюсь, говорю: вы можете меня до монастыря довести. А там сидит человек, говорит: а я предлагаю тебе в монастырь поехать, тут другой дороги нет, в эту сторону можно ехать только в монастырь. Я сажусь в эту машину, человек за рулем средних лет, с усами, с бородой, говорит: а зачем тебе в монастырь. Я говорю: хочу тут пожить, поработать, посмотреть немножко. — Ой, нет, брось, ты что, ты с ума сошел, что ли, что тебе заняться нечем? Это настолько тяжело, это трудно. Я плечи-то распрямил, грудь петухом выпятил и говорю: я не боюсь трудностей. — Ну что ты, там питание скудное, жить непонятно где, работать с утра до вечера, потом еще молитвы. Я говорю: да я некрещеный. — Тем более, некрещеный, еще больше будешь трудиться. Всю дорогу до монастыря он меня стращал. И я спрашиваю в конце: а вы кто? Он говорит: а я наместник, игумен Стефан. Я говорю: а у кого надо спрашивать насчет того, чтобы пожить? — У меня и спрашивай. Я говорю: ну что, вы мне позволите тут пожить? — Он говорит: еще раз говорю тебе, убежишь. Я убежал оттуда через три месяца только.

Константин Мацан:

— Вы там крестились?

Священник Платон Мурашкин:

— Крестился я не там. Это еще одна интересная вещь. Отец Стефан сразу начал меня подвигать к крестинам: ну как ты в Бога-то веришь? Я говорю: да я не знаю пока. Говорит: что тебе надо, чтобы убедиться. Были у нас некоторые разговоры, достаточно интересные. Там был еще один насельник, с ним мы говорили тоже, отец Евсевий. Интересно было, хорошо говорили, приятно, познавательно. Там находилась группа старшеклассников, и мне сказали: будешь жить с пионерами. И я был таким переходящим призом, я три группы пережил, если так можно сказать. Они туда приезжали, мы таскали из-под клети землю, где хранили картошку, картошку хранили, земля оставалась. Работа адская, конечно, детишки с носилками, и я вместе с ними таскал эту землю. Дрова кололи, в трапезной трудились, косили сено. Я там впервые получил опыт, как на машине, на тракторе ездить за рулем. Работы было много самой разной. Самое главное, что было — это, конечно, были службы. Удивительная вещь, меня позвали на клирос, как-то так оказалось, что отец Стефан был в алтаре, а я на клиросе, и больше никого. И он говорит: пой. Я говорю: я не умею петь. Он говорит: пой, как умеешь. Это первый мой клиросный опыт, когда я, некрещеный, на клиросе пел Господу.

Константин Мацан:

— Интересно.

Священник Платон Мурашкин:

— Это было просто потрясающе. Я потом узнал, что это было каноническое нарушение, что так вообще делать нельзя.

Константин Мацан:

— Отец Стефан, видимо, по каким-то причинам, все-таки так вас благословлял.

Священник Платон Мурашкин:

— Я как раз об этом и говорю. Конечно, та причина, которая лежит на поверхности, что больше некому, было физически просто больше некому. Но такие вещи без какого-то таинственного Божьего благословения не совершаются. Потом я еще в алтаре прислуживал, тоже было дело такое.

Константин Мацан:

— И все это время вы не крестились?

Священник Платон Мурашкин:

— Крестился я месяца через два, приблизительно. Отец Стефан много раз подходил ко мне, говорит: Платон, хватит, слушай, давай крестись, что ты? Ты же уже все понял. Я говорю: ну в принципе, да, но...

Константин Мацан:

— А что удерживало от принятия крещения?

Священник Платон Мурашкин:

— Была одна история. Удерживала меня неуверенность. Какой-то глубокой уверенности в том, что, да, Бог есть, у меня не было. До одного случая. Произошел ле6сной пожар. Иверский монастырь находится на острове. На самом деле это три острова, между которыми в древности монахи сделали переходы, они просто корзиной носили землю, засыпали в озеро, и, в конце концов, получились перешейки. С большой землей его так и не соединили, только сейчас там идет достаточно серьезный, сильный мост, грузоподъемный, тогда это были понтоны военные, достаточно ветхие. К нам в монастырь приезжали паломнические группы, с одной из этих групп произошел такой случай, приходит отец Стефан и говорит: ну ребята, произошел лесной пожар, собирайтесь все, берите ведра, топоры, лучше емкости, ведер побольше, и вперед. И мы побежали. Есть такое место, называется Медвежий полуостров, мы прибежали на этот Медвежий полуостров. Как у отца Стефана хватило самообладания, я не знаю. Но я, посмотрев на это полыхание леса, сразу был уверен, что наши усилия ни к чему не приведут. Тем не менее, около часа мы дружно с этими ведрами, с другими емкостями, другое я не помню, наверное, были только ведра. Притом, что там были и взрослые, и дети, подросточки лет десяти даже, которых мамы-папы взяли с собой, чтобы было нормальное воспитание, всамделешное. Было пару человек, одна женщина, молодая достаточно, ей плохо стало, она надышалась угарного газа, ее в сторонку отвели, она отлеживалась, потом опять подключилась, в голове протрезвилось, и она побежала дальше тушить. И, в конце концов, мы все-таки потушили, и в этот момент приехала пожарная машина, у которой мотопомпа не запустилась, а четыре ранцевых огнетушителя тут же были отняты молодыми ребятами, которые сказали: ой, дайте мне попробовать. Пожарные сказали: ну, пробуйте. Ходили ребята с этими ранцами за спиной, с этими насосиками, поливали все, где дымится. Когда гореть перестало, дым все равно шел, пожарные сказали: ну все, можно возвращаться по домам. Мы с чувством выполненного долга вернулись обратно. А следующей ночью опять запылало. Тушили этот пожар уже семинаристы Петербургской духовной семинарии, которые приехали на остров и просто остановились с палатками. А следующей ночью запылало опять. В этот раз уже из какого-то очень дальнего уголка медвежьего, в принципе Новгородская область и сейчас еще богата такими медвежьими углами, зачем уж там был отец Стефан, я не знаю, но он возвращался достаточно поздно, увидел, что опять горит, и он один с ведром около двух часов бегал, тушил лес. А следующим вечером он подошел ко мне и сказал: Платон, вот велосипед, вот ведро, иди и проверь, что там с лесным пожаром. Сказано-сделано. Сел поехал. Приехал на место, очень страшно, следы лесного пожара, как открытая рана на теле человека, эти выгоревшие места, как язвы, это очень страшно, до сих пор у меня перед глазами это стоит. И навсегда запомнился запах горелой, прелой листвы, хвои, очень похожий на запах торфа горелого. Хожу по этому месту, хожу, хожу, ничего не вижу. Но запах гари отличается от запаха дыма, они близки, но все-таки отличаются. В какой-то момент чувствую, слегка, еле-еле, еле заметно, но все-таки слышится запах дыма. Я хожу, смотрю, где-то уже часов в семь я туда приехал, может, восемь, обследовал все, облазил, нигде ничего нет, дыма нет. Но я хожу, смотрю, и время от времени опять этот запах дыма, не гари, а дыма. Я уже сканирующим взглядом, метр за метром все обсмотрел, нету, а запах опять появляется. Я не знаю, как это объяснить, я подошел на берег, стал на колени, говорю: Господи, если Ты есть, покажи, где горит, не ради себя прошу, ради Твоего творения, потому что я люблю лес, я вообще человек лесной немножко. Встаю, иду опять на выгоревшие места, а солнце уже садится, я понимаю, что минут 15-20, от силы полчаса, и я уже ничего видеть не буду. И вот я подхожу на эти сгорелые места и вижу, из земли идет дым. Это было настолько потрясающе, это было настолько необыкновенно, обратился и тут же получил ответ. И я в первую очередь поставил вешку, думаю, еще не хватало тут, Бог мне показал, а я ушел и потерял это место, куда годится. Поставил вешку из трех палочек, побежал на берег и, прежде чем набрать воды, я поклонился еще раз. И с этого момента я больше не сомневался, что Бог действительно есть. В это место я вылил четыре ведра воды. То, что загорелось бы снова, это было несомненно. Но после этого уже не горело. Не знаю, для чего Бог организовал этот пожар на Медвежьем полуострове, сейчас уже, немножко начав понимать милость Господа, хочется сказать, а не для меня ли? Такая история, которая меня вплотную подвигла к моменту крещения. Я об этом никому не рассказал. На самом деле я об этом рассказывал вообще очень мало кому, как-то сейчас уже вижу обязанность свою об этом рассказать. Почему я здесь оказался, в частности, потому что о милости Божией, о Его Промысле молчать нельзя.

Константин Мацан:

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» священник Платон Мурашкин, клирик храма святителя Тихона, патриарха Московского в Северном Тушине. У микрофона Константин Мацан. Мы скоро вернемся. Не переключайтесь.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас священник Платон Мурашкин, клирик храма святителя Тихона, патриарха Московского, в Северном Тушине. Мы продолжаем разговор с отцом Платоном о пути нашего гостя к вере, в вере и пути к священству. О том, как вы крестились, вы рассказали, вернее, о том, что привело к этому решению, какие чудесные события привели к решению креститься. Дальше, видимо, знакомство с церковью? А что было самым, может быть, неожиданным, трудным при знакомстве собственно с церковной жизнью?

Священник Платон Мурашкин:

— То, что является трудностью и для большинства новообращенных. Испытав на себе милость Господа, уже думаешь, что ты в раю. Но, тем не менее, это земля. Церковь, как известно, это лечебница, в лечебнице здоровых людей нет, там все больные. Когда начинаешь понимать, что действительно здесь грешники, не ты один грешник, и тебя окружают люди, что нужно терпеть этих самых людей, что они также любимы Богом, как любим и ты. Именно это было самым первым испытанием, самой первой трудностью. Это можно назвать ответом на ваш вопрос.

Константин Мацан:

— Как это преодолевать в церкви? Просто терпеть, ждать, стерпится-слюбится, что называется?

Священник Платон Мурашкин:

— Нет, обязательно должно быть советование с опытными людьми, уже хотя бы более-менее опытными. Те же самые послушники в монастыре, которые живут и которые уже эти шаги прошли. Именно они подсказывают. С этим тоже связан один из моментов, когда я уехал из Иверского монастыря, я там жил три месяца, потом через какое-то время я туда вернулся с тайной идеей остаться там навсегда. Но, правда, родители меня не благословили, но я посчитал это маловажным моментом. И решил по пионерскому обычаю идти, «грудью проложим себе». Тогда я не понимал совершенно, что это ошибка, притом очень глубокая, серьезная ошибка. И через какое-то время я оттуда ушел. Впервые в жизни перед тем, как уйти, я испытал ощущение пустоты внутри себя. Есть такое древнейшее проклятие: чтоб тебе пусто было. На самом деле стараюсь никому это не говорить, особенно после этого опыта. Это по-настоящему страшно, когда заглядываешь внутрь себя, а там ни чувств, ни мыслей, ничего, просто чернота, космос какой-то, даже не понятно, какого цвета, какой на ощупь. Через несколько лет, когда я уже был сотрудником храма Преображения Господня в Тушино, с одним иконописцем я с горячностью говорю: вот, у меня было ощущение такое и такое. Он говорит: а, это ощущение Богооставленности, ничего особенного, это обычный опыт христианский. Меня прямо как водой облили, я-то думал, что я уникальный, и вдруг мне говорят, нормально, в порядке вещей.

Константин Мацан:

— Так у всех.

Священник Платон Мурашкин:

— И так у всех, именно так. Для меня это было открытие. В таком ощущении, конечно, нельзя оставаться одному. Вернувшись из монастыря, я подошел в храм Преображения Господня в Тушино, был разговор, очень глубокий, с настоятелем этого храма протоиереем Федором Соколовым доброй памяти. Он меня очень приветливо принял, я там работал сначала просто рабочим на стройке, потом мне другие послушания разные давали, дошел до просфорника, просфоры пек в течение трех лет. Потом на клирос попал, был чтецом на клиросе. И потом уже мне предложили принять священный сан.

Константин Мацан:

— Отец Федор Соколов, выдающаяся фигура, легендарный московский священник.

Священник Платон Мурашкин:

— Горячо любимый мною.

Константин Мацан:

— И горячо любимый многими. Один из тех, кто в Москве в 90-е годы создавал традиции тюремного служения, в том числе, ходил к узникам, большое наследие оставил и на этом поприще тоже. И просто московский пастырь, к которому стекались люди, которых он вел, воцерковлял, наставлял. А что главное он дал вам, как человек, в плане вообще христианской жизни и понимания, что такое следование Христу, и в плане образа того, каким должен быть священник?

Священник Платон Мурашкин:

— В первую очередь я бы упомянул, конечно же, смирение. Был случай, когда я читал на клиросе, конечно, как нетерпеливый человек, я не мог просто на клиросе стоять во время литургии, я приходил в алтарь, у меня было благословение, и я там помогал. Был алтарник, не было, все равно просто стоять на клиросе я не мог, приходил, помогал. Был какой-то момент, когда как раз алтарника не было, алтарничал я, сначала читал часы, потом алтарничал, потом читал молитвы к причастию, пока священник причащается в алтаре. Отец Федор меня отругал, причем отругал за то, в чем я виноват не был. Редкий случай, когда я не стал противоречить, вспомнил слова святых, что надо терпеть. Я взял и потерпел. Обидно было жутко, у меня губы надувались сами собой, в душе творилась буря: как же так, я не виноват, а меня отругали. Но потом к середине литургии это забылось, забылось абсолютно искренне, было и было, прошло. Литургия отошла, отец Федор разоблачился. Как он узнал, что я был не виноват, я не знаю. Видимо, кто-то ему подсказал. Я даже не помню самого эпизода, с которым было это связано, что вообще произошло, вот это у меня из памяти абсолютно полностью выветрилось. В какой-то момент я что-то по алтарю заканчивал, прибирал, что-то расставлял по местам после богослужения, как обычно делается алтарником. И боковым зрением вижу, что вошел отец Федор и идет куда-то в мою сторону, я не обратил даже внимания. И вдруг его руки, он сильный человек, эти сильные руки берут меня за плечи, разворачивают лицом к себе, и он делает передо мной земной поклон.

Константин Мацан:

— Потрясающе.

Священник Платон Мурашкин:

— Притом, что у него абсолютно счастливое лицо, он улыбается, он смеется. Я начал: да что вы, батюшка. Он встает, обнимает меня, прижимает к себе. Говорится, что смирение — это главная добродетель человека, и вот я это смирение увидел личным опытом. После этого вопрос не возникает, как поступить в подобной ситуации, уже в том положении, когда я священник, вопроса не возникает. Это было одним поступком, одним жестом вложено в меня навсегда.

Константин Мацан:

— Когда вам впервые сказали, предложили рукополагаться в священный сан, что вы почувствовали? К этому все шло, или это было для вас неожиданным поворотом вашей биографии?

Священник Платон Мурашкин:

— Нет, к этому все шло. Но ощущение того, что я не должен становиться священником, что я этого не достоин, у меня было. Это было абсолютно точно. Но вот немножко еще про опыт богослужения, пастырства, еще несколько слов скажу буквально. Он выслушивал всех. Приходили люди, исповедовались. Я прекрасно помню, как батюшки и отец Федор, к нему шло большинство людей, это было безоговорочно. Он всех выслушивал, и даже когда было мало времени, он обязательно послушает и обязательно что-то скажет. Я помню тот момент, когда я трудился сторожем — был и такой момент в моей жизни, видимо это мои внутренние войска как-то сказались на церковном поприще — когда уже ночь, а батюшки исповедают, и исповедают до последнего человека, который хочет получить отпущение грехов и наставление. Был опыт, я видел, как он молился. Это было до такой степени неформально, здесь нужны именно апофатические определения. Нельзя сказать, как он молился, от сердца, да, от души, но именно неформально, он жил в этой молитве. Я это видел, глядя на его лицо, выслушивая его возгласы, я видел, что, да, передо мной тот человек, который предстоит пред Богом. И это именно преемственность, это передача того, что является живым опытом, что нельзя написать. То, что я сейчас говорю, да, это сказано, но человек, который видел какого-то пастыря, не обязательно отца Федора, в Москве, да и вообще в России, во всем мире много добрых пастырей, но, тем не менее, выслушать одно, увидеть совершенно другое. И я это видел. Насчет принятия сана, вернемся к этому, коль скоро вы спросили об этом. В принципе, были такие подсознательные мечты, подсознательное стремление к тому, что, да, я хочу стать священником, я хочу говорить людям о Боге, я понимал, что это огромное богатство, что это несравнимо ни с чем земным, и мне хочется это передавать дальше. Но видя свою духовно-нравственную ущербность, я, конечно, сам не дерзал. Но когда отец Федор или отец Константин, не помню, кто говорил мне первый об этом, заговорили о том, что надо тебе учиться, и направили меня в Свято-Тихоновский университет, тогда еще был Свято-Тихоновский институт. Они говорят, в семинарии тяжело, здесь все-таки несколько попроще, потому что не надо отрываться от привычного быта, можно работать, средствами себя обеспечивать, время было очень голодное. И я пошел учиться в Свято-Тихоновский институт тогда еще и начал там учиться.

Константин Мацан:

— Священник Платон Мурашкин, клирик храма святителя Тихона, патриарха Московского в Северном Тушино, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Наверняка, когда смотришь со стороны на то, как служат выдающиеся пастыри, имеешь некоторое представление о том, каково это, что я буду чувствовать, если окажусь на том же месте. Но наверняка есть вещи, которые открываются только в личном опыте, то, что невозможно понять, пока сам не встанешь к алтарю, не начнешь исповедовать. Что для вас было таким неожиданным открытием о священстве?

Священник Платон Мурашкин:

— Касательно литургии могу сказать так. Когда проходит некоторая восторженность, когда Господь перестает нести на ручках и предлагает тебе самому делать шаги своими собственными ногами, и молиться, и чувствовать своей собственной душой, не просто потому, что тебя несут в молитве, а самому стараться как-то тоже усилия прикладывать, было неожиданно, насколько это тяжело. Это по-настоящему трудно, потому что каждое слово должно иметь вес, каждое слово должно прозвучать если не от сердца, то, как минимум, от ума. Ты должен хотеть то, что ты просишь. И это оказалось достаточно тяжело. Могу сказать, что до сих пор я этим не овладел.

Константин Мацан:

— А что значит хотеть то, что ты просишь?

Священник Платон Мурашкин:

— Когда мы говорим, допустим, Господи, помилуй. Можно это обозначить просто словами «Господи, помилуй». А можно это попросить, можно хотеть того, чтобы Бог действительно нас помиловал. Когда ты декларируешь, это тоже немало, но по большому счету это недостаточно. А когда ты просишь от сердца, ты просишь милости себе, людям, всему миру, когда тебе хочется, чтобы эта милость снизошла на людей, эта молитва совершенно другая, она становится по-настоящему молитвой. Это не декларация, это не проговаривание слов из служебника, это действительно обращение к Богу. Я прошу, чтобы Ты помиловал.

Константин Мацан:

— Интересно. Во-первых, здесь любопытно, видимо, это желание хотеть, чтобы Бог помиловал, в качестве предпосылки имеет осознание, согласие, что есть в чем каяться, что есть, за что помиловать. Это в каком-то смысле немного юридическое понимание, хотя, может быть, не неверное при этом. А с другой стороны, вы говорите, что во фразе «Господи, помилуй» есть смысл того, чтобы Господь дал Свою милость. И это совсем уже не юридическое понимание, потому что милостью Божией вся жизнь совершается. Это есть само по себе просто его присутствие, Его любовь — это есть Его милость. Как вы это чувствуете?

Священник Платон Мурашкин:

— Насчет, как это чувствую, не знаю, смогу ли ответить на этот вопрос. Сначала первая часть вашего вопроса. Чтобы человек пришел к Богу, минуя юридические категории, не знаю, наверное, такое есть. Тем не менее, эти юридические категории существуют и в догматическом богословии. Мы же знаем, что мы все грешны, можно это просто декларировать и оставаться грешниками, да я грешен. А можно попросить у Бога милости. И здесь мы переходим ко второй части, нравственной. Действительно, «милостью Божией Небеса утвердишася», но в то же время, есть милость, которая изливается потому, что хочет Бог, но разве мы не должны к этому хотению Бога прибавить свое хотение. Ведь это есть та самая синергия, соединение усилий Бога и человека. Когда Бог бросает человеку спасательный круг, человек должен за него уцепиться, потому что можно все вокруг человека обросать спасательными кругами, а он утонет, потому что он за них не схватится. Я считаю, что это прошение Бога о милости, это и есть, частично, конечно, категория нашей синергии, нашего содействия Божьему спасению. Тут конечно есть и юридическая сторона, да, обязательно, но в то же время есть и нравственная. Если мы представим Бога просто как чисто юридическое существо, то на самом деле не надо хотеть, надо просто произносить слова и этого будет достаточно. Но это будет глубоко ошибочно.

Константин Мацан:

— Что вы скажете человеку, который боится идти на первую исповедь?

Священник Платон Мурашкин:

— Лучше всего сказать словами Господа: «Не бойся, Я с тобой». Конечно, здесь есть и момент фактический, что священника удивить, он год простоял на исповеди, пропринимал исповеди, и все, с этого момента его уже ничем удивить нельзя. Настолько крайне редко бывает что-то необыкновенное, люди в большинстве своем все одинаковы, это одно естество человеческое, и они грешат одинаково. И чтобы священника удивить чем-то, я не знаю, что нужно сделать такое, я уже давно ничему не удивляюсь. Поэтому один из моментов: не бойся, ты ничем батюшку не удивишь. Второй момент касается самого человека: а тебе нужно прощение? Иди и попроси. А для того, чтобы это прощение попросить, нужно сказать, за что ты просишь прощение, что именно произошло такого, за что, ты считаешь, что тебя нужно простить. Это осознание того, что я действительно сделал что-то не так, это тоже синергия Богу. Когда человек перестает мерить себя общим мерилом, что живу как все, не убиваю, не краду. Нет, ну налоги списал, что с того? Жену обругал, ну ладно, а кто не ругает? Так дело не в том, кто не ругает, а в том, что это безобразно и с этим надо расставаться. В этом случае, приходя на исповедь, человек прикладывает к себе мерило Божие. Используя это мерило, он начинает смотреть на себя в какой-то мере глазами Бога. По-человечески я живу нормально, а по Божьи? А по Божьи я грешник, и я прихожу к Богу и прошу у Него этого самого прощения. Идущим на первую исповедь я сказал бы именно так, хочешь быть прощен, подойди и попроси. Единственное, что находится между человеком и Богом — это именно решение человека. Бог со Своей стороны сделал абсолютно все: и мир сотворил, и после грехопадения Сына Своего на землю послал, и перед Ним еще были пророки, цари святые и много каких еще святых, и Церковь создал, и таинствами снабдил. Все сделано, все приготовлено. Приходи и получай это самое прощение. Это золотое состояние нас, христиан, что мы в любой момент можем подойти, попросить прощение и получить его, потому что Бог прощает всегда, Бог есть Любовь, Любовь не может не простить. А коль скоро любовь не может не простить, Господь до такой степени любит нас, до такой степени мы Ему дороги, что Он больше нас хочет нас простить. Вот это тоже абсурдная категория, но это так и есть. Бог совершен и понимает, что стоит за нашим непрощением, Он слишком хорошо знает, каково в аду. А с другой стороны, только человек может принять это решение, но он, человек, этого не знает, он не знает, насколько плохо может быть ему, если бы знал, он бы побежал сразу. Именно для этого есть и Священное Писание, и святые описывают свои контакты и с темными силами и с раем, именно для этого весь этот опыт включен в церковную канву.

Константин Мацан:

— А что такое контакты с раем?

Священник Платон Мурашкин:

— Есть же святые, которые в раю побывали.

Константин Мацан:

— Эти тексты можно читать, как некое иносказание. Есть ли у человека несвятого, просто прихожанина храма какой-то шанс в какой-то степени убедиться в подлинности рая на своем опыте?

Священник Платон Мурашкин:

— На своем опыте? Конечно, когда он умрет, он убедится в этом обязательно.

Константин Мацан:

— А до?

Священник Платон Мурашкин:

— А вот насчет «до», между нами и этими духовными категориями стоит наша земная сущность. Она, с одной стороны, для нас спасительна, потому что если бы человек изначально знал все, он бы, как ангелы. Были ангелы, которые пали, и это произошло в одночасье, они сделали выбор, что они не с Богом и все, с этого момента они становятся демонами. А у человека есть жизнь, целая жизнь, большая человеческая жизнь. Которая используется человеком именно для того, чтобы убедиться, что любовь — это ценность, что добро обязательно должно быть с человеком, и что он должен добро творить. Весь этот личный опыт человека и приводит его к выводам, а нужно или нет ему это самое спасение. И в то же время он видит разрушительность зла, он видит отвратительность каких-то грехов. Притом, когда говорят люди, а я не знал — это не правда, конечно, знал, потому что на уровне сердца человек грешащий всегда знает, что он грешит. И как бы ему кто ни говорил вокруг, что ты молодец, ты правильно сделал. Допустим, банда, он в глубине сердца всегда понимает, что он сделал отвратительное, мерзкое, злое дело, и самое главное для него в этот момент за этим сердечным позывом пойти. Суммируя весь этот опыт, человек, конечно, понимает, где добро, а где зло. Поэтому соприкоснуться с раем, с адом, нам для этого жизнь дана. Именно это является целью нашей земной жизни, отличить добро от зла, и в конечном итоге соединиться, стать сопричастником добра. Или если человек все-таки решил выбрать зло, значит, стать сопричастником зла. Хотя это никому не пожелаю.

Константин Мацан:

— Есть такое интеллигентское умонастроение: мир зол, человеческие пороки безграничны, как страшно жить, ничего хорошего ждать не приходится. И когда человек так говорит, он немножко свою самооценку поднимает: я очень неравнодушный, я трезво знаю цену этого мира и это уже некоторое мое достоинство. А священник, насколько я могу судить, намного больше среднего интеллигента сталкивается с подлинным человеческим злом, потому что принимает исповеди. Для него слова, что все люди грешники — это не фигура речи, а это реальность, с которой он каждый день имеет дело. Как не отчаиваться? Как не разочароваться в людском роде?

Священник Платон Мурашкин:

— Один батюшка, отец Николай, фамилии называть не буду, потому что в добром здравии, настоятельствует, меня так учил: когда исповедуешь, молись о своих грехах. Я говорю: подожди, отец Николай, о своих или о людских? Он говорит: ты, что с ума сошел? Не понял, ты святой, что ли, о людских грехах молиться? Нет, дорогой, ты молись о своих грехах. Этот совет вошел в меня, потому что приходит человек исповедоваться и говорит, и ты понимаешь, в этом я виноват, в этом тоже виноват. Большинство того, о чем говорят люди, ты в этом тоже виноват. Как раз возвращаясь к той мысли, о которой я сказал недавно, что человеческое естество одинаковое, мы одинаково грешим. Слушаешь исповедь, молишься и о себе, сейчас уже о тех людях я тоже молюсь, уже немножко опыт повысился. Есть такая молитва святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Он так молился. Когда в начале своего пути пастырского он проезжал по Кронштадту, а это было страшное место, страшный город, полный пороков, видя на улицах эти пороки, пьяных валяющихся, драки, бездомных, еще какие-то безобразные картины, он так молился обо всех. Сейчас я себе на вооружение тоже эту молитву взял и именно так прошу Бога. Приходит не то, что жалость, а сочувствие, ты понимаешь, мы все на одной доске, мы в одной лодке, и мы все одинаковые, и мы перед Богом, перед Этим Святым, Великим, Прекрасным, Любящим Богом все одинаковые. Эта женщина пришла и просит прощения, конечно Бог простит. И я вместе с ней прошу у Бога этого прощения. Вот пришел этот человек несчастный, он в пороке находится, и просит у Бога помощи. Конечно, Бог поможет. И не приходит разочарование, приходит понятие тяжелой работы. Мы все идем к Богу, это тяжелый труд, идем и приходим к Нему. Здесь как можно разочароваться, ведь я имею дело с теми самыми людьми, которые идут к Богу? А что здесь может разочаровать? Может только дать какие-то силы, некоторое вдохновление.

Константин Мацан:

— Что ж, спасибо большое. Священник Платон Мурашкин, клирик храма святителя Тихона, патриарха Московского в Северном Тушине, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона был Константин Мацан. Спасибо за глубокий и теплый разговор. До свиданья.

Священник Платон Мурашкин:

— Спасибо вам.

Все выпуски программы Светлый вечер

Другие программы

Актуальная тема