«Путь к священству». Прот. Александр Гаврилов

У нас в гостях был настоятель храма иконы Богородицы Неупиваемая Чаша в Санкт-Петербурге протоиерей Александр Гаврилов.

Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере и служению в Церкви.

---

К. Мацан 

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева...  

К. Лаврентьева 

— Добрый вечер! 

К. Мацан 

— И я, Константин Мацан. У нас сегодня в гостях протоиерей Александр Гаврилов, настоятель храма Иконы Божьей Матери «Неупиваемая Чаша», гость из Санкт-Петербурга. Добрый вечер! 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Здравствуйте!  

К. Мацан 

— Часто священникам приходится отвечать на вопросы о жизни, давать духовные советы. Но вот сегодня мы бы хотели поговорить с Вами о Вас — о Вашей биографии, о Вашем пути к вере и о том, как Вы стали священником. Казалось бы, биография частная, вообще любая биография — частное дело, но поскольку речь идет о выстраивании отношений с Богом, о вопросах, которые человек задает мирозданию, то, наверное, ответ духовно опытного человека на эти вопросы может быть релевантен и вопросам любого нашего радиослушателя — человека в поиске, человека уже верующего или только стоящего на пороге Церкви. Вот по этому кругу тем сегодня с Вами хотелось бы поговорить. 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Хорошо.  

К. Лаврентьева 

— Отец Александр, посчастливилось нам пообщаться перед эфиром, и хочется сразу задать вопрос: Вы — настоятель храма при городской наркологической больнице. Соответственно, Вы окормляете людей, которые имеют определенные зависимости. У Вас четверо детей, Вы занимаетесь спортом, Вы психолог по образованию. И сразу хочется понять, с чего все это началось. Как Вы решили стать священником, почему Вы решили стать священником. Где начинается вот этот путь, когда человек выходит на служение Богу и людям.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну это же все постепенная такая история. Изначально мне повезло, что моя бабушка, к которой меня отвозили на лето... Помните, раньше, в советское время отвозили к бабушке на лето? 

К. Мацан 

— Да и сейчас отвозят иногда, если бабушки далеко живут.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— В Воронеже есть такой городок, под Воронежем — Тихон-Задонский, там монастырь Задонский. Она была верующей, и она нас водила на причастие, на службы — маленькими. И я уже имел к вере, ну, какое-то хорошее отношение. Я не знал ничего, но оно было хорошее. Потом следующий момент тоже был такой очень важный. Я до третьего класса учился очень плохо, с двойки переходил на тройку и еле закрывал год, хотя, в принципе, ну, вроде, как бы учился хорошо — внутренне, для себя. И я помню тот момент, когда я уже должен был уезжать в Питер, и бабушка говорит: «Ну, надо сесть на дорожку». Ну вот мы сели на дорожку, а я такой грустный. Она говорит: «А чего ты такой грустный?». Я говорю: «Да вот — учеба не ладится, сейчас уезжать туда, опять там родители будут как-то там недовольны...». И она берет листок бумаги, и, я помню, прямо такой зеленой ручкой пишет: «Преподобный отче Сергий, моли Бога о мне!» и дает мне ее. Я не знал, кто такой преподобный Сергий. «Моли Бога о мне» — это была мантра  такая для меня, которую мне надо было повторять. (Смеется.) То есть мне ничего не объяснили, но сказали, что это поможет. И было такое чудо, что я 4-й класс закончил с двумя четверками, что ли, остальные — пятерки. При условии, что я не прилагал больших усилий, чем... Это я потом в житии прочитал аналогичную историю. И вот у меня бывает мантра про преподобного Сергия. И было хорошее отношение к вере. Потом, я всегда с детства тренировался. Я занимался дзюдо. И у меня был друг в старших классах, который тоже тренировался, — в параллельном он там... бодибилдингом занимался. И мы с ним дружили, но, в принципе, вот как-то не до конца. В школе дружили, а так — не до конца. Но на тот момент эти 90-е годы — там уже все, кто тренировался, все работали — в охранах, там, как сейчас говорят, в ЧОПах. И получается, что вот мы, вроде, как бы, и работали вместе уже, и я... У нас смены не совпадали, и я приходил в храм... Я не понимал, что такое богослужение — я просто приходил, что там что-то идет, и мне надо было побыть. И я, вроде бы, приходил на вечерние богослужения, а он на утренние. В общем, как-то мы разговорились и узнали, что мы вместе ходим в один и тот же храм. Это нас так сблизило, и мы стали вот в один и тот же храм вообще ходить, мы стали два друга. Он в будущем потом стал иеродиаконом в Оптиной Пустыни. У него была мама, которая говорила вечно такую фразу: «Вот Вы лбы такие, спортсмены, а монастыри возрастают, восстанавливаются, и нет, чтобы Вам там помогать — Вы ходите на тренировки, железо качаете там». В общем, она пилила мозг ему, он мне говорил: «Слушай, мне стыдно пойти. Давай, вдвоем пойдем, предложим свои услуги как-то». Ну, в общем, мы вот в этот храм, в который ходили, как-то пришли к настоятелю и говорим: «Мы вот хотим чем-то помочь». Это было как-то стыдно, неудобно, но как-то вот оно свершилось. А на тот момент в этом храме был полностью заваленный, из советских времен подвал. То есть подвал как бы был, но его не было. И мы прокапывали снаружи маленькую дырочку, влезали туда, и вот вытаскивали мусор. И вот мы за год вдвоем нашли какие-то лопатки вдвоем. Нас никто не трогал, мы вот приходили сами, уходили. Мы за год этот подвал весь вычистили, и настоятель говорит: «А вот открывается от нашего храма еще сестричество в деревне. Не хотите ли туда?». И мы поехали помогать просто... Потом это стал монастырь Покрово-Тернический, я потом в нем служил, уже когда стал священником. Ну, в общем, мы поехали туда, а это был конец 90-х... Да нет, это было, вернее, начало 90-х годов. В общем, это был тот момент, когда очень много интеллигенции было при храмах. И это была такая любовь. И вот это меня как-то взбудоражило. Меня особо... Ну, не сказать, что я из плохой семьи, но вот любви такой, чтобы обнимашки, там, выслушать, ну, не было, короче, этого всего. А там было человек сто, наверное, причем, такие — кто-то открывал радио «Европа», кто-то еще какие-то... Ну, вот такие ребята — интересные, креативные. И они все были в любви. И я попался на эту любовь и стал алтарничать в этом храме потом уже, когда приехал. А стал священником по очень простой причине. Если говорить честно, там не было истории, там, спасать или что-то. Честность заключается в том, что это была стопроцентная гордыня, тщеславие даже.  

К. Мацан 

— Да? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Потому что я видел, как этот настоятель ходит с кадилом туда, и все бабушки за ним: «А-а-а!». И они ходят...  

К. Лаврентьева 

— (Смеется.) Первый священник, который так об этом говорит! 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да, да-да. Он с кадилом — сюда, и бабушки все: «О-о-о!». Я видел вот это вот — как бабушки, женщины, такое почитание... И я, такой: «Я тоже так хочу!». (Смеется.) Ну, это если говорить честно, да? И я пошел в эту всю историю, потому что я хотел, наверное, славы, почитания. То есть я даже не понимал, что хождение с кадилом — это, ну, не одна миллиардная от всего. Это вот у меня такой пример еще — вот потом я так размышлял, был такой пример — Вы знаете, когда в коммуналке маленький мальчик выбегает в коридор, а пришел пожарник со шлемом с каким-то таким красивым золотым. И он, такой: «Хочу быть пожарником!». — «Почему?» — «Ну, у него такой шлем, у него такая форма! Вот я бы хотел так же». Но благо, что Господь как-то так мудро мне давал постепенно нагрузку, и я постепенно влюблялся в эту нагрузку. То есть у меня не было ни разу разочарования в этой всей истории. Сначала я стал дьяконом, несколько лет пробыл дьяконом, потом вот священником. И у меня всегда была почему-то такая мысль, такое размышление, что вот есть — на мой взгляд, на тот мой взгляд — священники требные, а есть священники, которые какой-то движухой занимаются. А я уже закончил ЛЭТИ (Ленинградский электротехнический), и мне вот как бы идти в требы — ну, как-то неинтересно было. Я думаю: «Вот, мне нужна движуха какая-то. Господи, открой мне взгляд, чем я могу заниматься!». И когда меня рукоположили, меня перевели вот в этот монастырь, который изначально как сестричество еще открывался, вот мы трудились, и при нем была деревня, как обычно, и там все спивались. А я, так как раньше занимался спортом и стал уже мастером спорта по дзюдо, я пришел к директору колхоза, или чего там было, и говорю: «Давайте помещение — я открою секцию». И мы открыли секцию. Мы не стали дзюдо, а почему-то мы стали самбо — я уж не помню, по каким причинам. И вот все дети пошли в этот клуб. И там так здорово мы развились. Мы даже устраивали большущие соревнования по районам. Ну, там было очень интересно. А параллельно был, значит, скит с наркозависимыми, который... На те годы везде было по одному священнику при монастырях. Там, ни пять, ни шесть — по одному. И я окормлял еще этот скит, и они к нам приезжали. А потом ребята, вот эти наркоманы, узнали, что у нас есть клуб вот этот — самбо, дзюдо, стали по вечерам тоже в него ходить, и я потихонечку с вот этих вот детишек 12-летних каким-то образом перестроился на вот этих уже наркоманов. То есть они мне стали очень близкими. Они... Я помню боль эту всю... Они вот у нас год жили при скиту, и за год человек становится для тебя родным. Вот прямо реально родной человек. А потом он уезжает, значит, в Питер, и срывается — буквально за две недели. И ты уже переживаешь, как за своего, родного. И вот пошел поиск: а что же есть, помимо трудотерапии и воцерковления? Какие есть вещи вообще в мире, которые помогают зависимым? Был поиск, были разные эти самые, которые привели меня потом к «Двенадцатишаговой программе анонимных алкоголиков и наркоманов». Ну вот постепенно, постепенно я вошел уже в пастырство, как я думал, не требное, а вот именно такой движухи под названием «помощь зависимым и их родственникам». 

К. Лаврентьева 

— Вас не пугало это? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Нет. Как-то...  

К. Лаврентьева 

— Не было чуждо? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Нет. Не знаю, я как-то спокойно... Ну, может быть, на то время это было глупо. То есть, может быть, если бы сейчас я бы что-то бы, наверное, подумал, наверное, я бы к наркоманам не вписался бы. Но в тот момент — молодость, глупость, хотение каких-то интересных... Я не знаю даже... 

К. Лаврентьева 

— То есть тут не было никаких личных причин?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Нет, причин... Ну, как бы отчасти была причина, потому что у моей жены, получается, брат — наркоман. И мы пережили всю созависимую историю воровства, то-се, пятое-десятое. Но я потом тоже так анализировал — из-за этого ли я вошел в это все? Ну, нет, наверное. Просто они стали мне родными — наверное, скорее, так. Вот.  

К. Мацан 

— А есть ли что-то, чему Вы у них научились? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Конечно.  

К. Мацан 

— Чему?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Наркоман — это человек, с которым невозможно хитрить. То есть они настолько пронырливые...  

К. Лаврентьева 

— Тонкие психологи.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да. Им нужно... То есть, ну, наркоман делает в день до 10-20 тысяч рублей, чтобы... Вот если он сидит на «системе», да?.. Ну, то есть они сразу видят, там, какой человек, как его обмануть. И вот с ними невозможно «спаси, Господи!», «ангелы за трапезой». Они сразу же... 

К. Мацан 

— ...отключаются от общения.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да. То есть если хочешь с ними вот как-то проповедовать Христа, нужно быть максимально честным, в том числе и к себе. Это первый момент, который мне пришлось, наверное... Очень больно было маску лицемерия... Потому что молодой священник: «Какой я должен быть? Я должен медленно ходить или быстро? Я же, как священник, должен одеваться в облачение или быть в гражданке? А я вот это или то?». Ну, то есть масок очень много, хочется быть старцем, а они сразу же, как шелуху, это все снимают. И, получается, если ты не хочешь быть искренним, то ничего не получится. Это первый момент. Второй момент очень страшный: они мрут. Ну, они реально умирают. Потому что либо не выдерживают ломки, когда им отмена идет... Особенно у алкоголиков. Потому что алкоголик все-таки, когда переламывается, ему нужно употребить вещество, чтобы немножечко полегче стало. В общем, мрут из-за отмены вещества. А второй момент — у них масса заболеваний: гепатиты, ВИЧи, туберкулезы, венерология. И они мрут еще от этого. Даже в трезвости их накрывает болезнь. Их нету шансов долго воцерковлять. То есть вот он пришел к тебе — по факту, либо он просто не придет, потому что дозу употребит, либо он просто умрет. То есть приходилось делать такие блиц-воцерковления. И поэтому вся богослужебная направленность, которая у меня сейчас идет, она идет очень... Ну, то есть мы все вместе поем. Почему мы поем? Потому что ему нужно на литургии хоть немножечко пропеть, чтобы войти в Царствие Небесное — ну хоть краешком зацепиться. Ему нужно исповедоваться, ему нужно услышать Евангелие и тут же услышать комментарий на Евангелие. То есть я стал понимать, что нет возможности рассусоливать. Когда приходит обычный прихожанин, на него смотришь — «ну, полгодика погоняю его, чтобы к посту привык, полгодика он, там, это»... Тут нету полугода. Это вот второй момент — пункт номер Б. Так как я потом стал психологом из-за этого... То есть мне не хватало образования, я потом еще заканчивал в ЛГУ наш психфак... Есть как бы два вида психотерапии — мягкая и жесткая. Мягкая — это когда вот приходит клиент к тебе год или два, и через год или два он понимает, этот клиент, что не нужен ему мужчина или женщина, и не надо то, не надо се... Вот здесь такой возможности нет. Жесткая терапия подразумевает, что сразу, прямо, честно говоришь ему: «У тебя рак. Ты умрешь через два дня. Давай по максимуму поисповедуемся». И вот эти истории привели меня к тому, что я стал исповедовать жесткую психологию, быструю и честную. Она не всем подходит и не всем нравится.  

К. Лаврентьева 

— В гостях у Светлого радио священник Александр Гаврилов, настоятель храма Иконы Божьей Матери «Неупиваемая Чаша» при городской наркологической больнице в городе Санкт-Петербурге. Отец Александр, на самом деле, Вы очень такие глубокие и тяжелые вещи рассказываете. Я бы хотела спросить: Вы сказали, что при работе с наркоманами приходится снимать с себя всю личину, всю фальшь, оставаться таким, какой ты есть, и честно вести диалог. Он честен с тобой, ты честен с ним, и тогда будет хоть какой-то результат. Насколько Вам тяжело далось вот это снятие с себя образа правильного священника, правильного христианина, добропорядочного гражданина?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да нет, это тяжело всегда.  

К. Лаврентьева 

— Ведь это, в любом случае, встреча с самим собой.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Конечно.  

К. Лаврентьева 

— Какие средства Вы использовали для того, чтобы встретиться просто с самим собой? И просто, и сложно? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Честность... Ну, есть такое понятие в психологии — самоанализ. «Я сейчас помогаю этому человеку: почему? В чем моя выгода? Потому-то и потому-то. Какие бонусы я сейчас использую?».  

К. Лаврентьева 

— А в основном почему мы помогаем человеку? Чтобы считать себя хорошими?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Есть два вида бонусов — физические и ментальные. Для детей более важны физические бонусы — ну, там, телефон, велосипед, там, я не знаю, конфеты... Чем мы становимся старше, тем для нас более важны ментальные бонусы: «Я хорошая мать», «Я классный отец», «Я супербатюшка», «Я не просто так прожил эту жизнь». И чем мы становимся старше, тем нам более важны эти ментальные бонусы. То есть я готов даже свою квартиру отдать, лишь бы они считали, что я хороший отец. 

К. Лаврентьева 

— Хороший. Угу.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Вот. Поэтому, понятное дело, что, так как я взрослый, для меня вот эти ментальные бонусы — «хороший батюшка», имидж очень важен. «А вдруг про меня что-то скажут? А лучше бы сказали хорошо!». И приходится понимать, что, ну, не всем угодишь, многие говорят плохо, многие вообще не понимают тему зависимости и вообще критикуют. То есть, ну, самоанализ: «Почему я помогаю этому человеку? Где моя корысть? Ну да, и в этом моя корысть, но буду ли я помогать или не буду...» Ну, то есть... Оно жен... Минус даже не в этом. Минус в том, что когда постоянно в самоанализе, он идет и к другим людям. Ну, то есть профессионально мне нужно понимать, почему он со мной говорит, в чем его корысть. И это не отключить. Это, получается, такой... Ну, скажем так.. Вот я прихожу домой — вот есть жена, вот есть дети. Они мне чего-то говорят, а у меня где-то справа течет строка: нечестность, эгоизм, хитрость, манипуляция. Прихожу к папе. Вспоминаю: так, это он мне говорил тогда, это он говорит сейчас, опять нечестность. Что он от меня хочет?». То есть такое проклятье, которое, к сожалению, к родственникам... Ну, если видишь их грехи и притыкаешься, то невозможно быть в семье.  

К. Мацан 

— Ну вот Вы говорите об этом самоанализе. Так я пытаюсь понять: это полезно все-таки или неполезно? То есть Вы говорите о том, что Вы себя узнаете, какие Вы бонусы получаете, потому что каждый может к себе это применить. «Я общаюсь с человеком для того-то, для того-то». Это нужно отключить, чтобы просто в человека... Ну, хорошо. Это нужно стараться отключить или минимизировать, чтоб быть с человеком просто собой вот так вот, иррационально как бы? Просто смотреть ему в глаза, любить его и не пытаться это выстраивать?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну...  

К. Мацан 

— Или все-таки это полезно — на себя посмотреть? «Ага, я вот это делаю, значит, вот так не делать, а вот так будут делать» — всегда лучше узнать и стратегию какую-то построить? 

К. Лаврентьева 

— Я очень плохой, на самом деле.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— У меня есть такой случай, дурацкий совершенно. Мы жили в квартире — «хрущевка»... У Вас вот, наверное, есть в Москве «хрущевки» такие... 

К. Лаврентьева 

— Конечно, да.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— 42 квадрата — три комнатки, одна малюсенькая. А у нас, значит, мы спали с женой в большой комнате, а они в маленькой, их четверо. И утром, когда заходишь, тяжело даже вдохнуть. Я, такой: «Вот, я же батюшка, я стремлюсь к любви. Надо, чтобы у детей была большая комната, а у нас с женой маленькая комната». И вот я реально три месяца, делая красивую любовь в семье, делал ремонт, чтобы они переехали в большую, а я переехал в маленькую. А там еще такая тещина комнатка — два квадрата. И вот я сделал ремонт, я такой герой, я молодец, я вот — по самоанализу, все здорово. Проходит месяца, наверное, два, не раньше. И, такой, думаю: «А дай-ка, по факту я посчитаю!». И получается, по факту, получилось, что мы детей-то пересадили в большую комнату, Но себе оттяпали еще маленькую, сделав себе перегородку из... То есть у нас все равно квадратов получилось больше, чем изначально. Я думаю: «Вот гордыня-то!», да? То есть я иду под красивым лозунгом — сделать детям большую жилплощадь в своей квартире. А по факту сделал опять на нас двоих жилье больше, чем мы.  

К. Лаврентьева 

— Какой вывод из этого следует? (Смеется.)  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Вывод в том, что даже если я пытаюсь по самоанализу общаться с кем-то просто так, я все равно потом, через какое-то время, вижу еще глубже, что ничего совершенно не просто так. Потому что там была еще какая-тот корысть, и одна еще какая-то корысть. И вот выход такой. На мой взгляд, это полезно в том плане, чтобы совершенствоваться — ну, чтобы стремиться к Богу. Отключить невозможно, потому что — ну, оно не отключается. И, может быть, и не нужно... Мне кажется, более экологичный способ — это, видя порог другого человека, принимать его таким, какой он есть. Потому что из-за того, что у нас у всех первородный грех, ну, грубо говоря, мы все имеем право... ну, наверное, я некорректно говорю, но все репортаже — имеем право врать, лгать, предавать. Ну, это как вот человек, болящий ДЦП, неровно двигаясь, идет к Чаше. Я же не скажу ему: «Ну как ты смеешь так вот криво идти к Чаше?». Он имеет право. И вот мы все с Вами, из-за того, что мы повреждены, к сожалению, мы имеем право совершать эти ошибки. Поэтому когда я вижу, что ребенок говорит мне одно, я вижу, сосчитываю другое и вспоминаю третье, я понимаю, что он имеет право врать. Но я не понимаю, что я сделал не так, что он мне не доверяет. И я начинаю копаться в себе, а не прессовать его.  

К. Лаврентьева 

— Где в этой ситуации место Богу? Где в этой ситуации место духовной жизни?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— А вот очень просто. Бессилие.  

К. Лаврентьева 

— Это же постоянная рефлексия. Самокопание постоянное.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Бессилие. Я понимаю, что я бессилен. Нет, оно не выглядит, как самокопание. Это... Здесь нет такого именно, что... Ну, привыкаешь, и тут нету самобичевания. Бессилие перед своей гордыней дает мощное обращение к Богу. То есть вот я вижу, что папа вот так себя ведет. Я не нахожу этому оправдания, кроме как того, что, ну, это грех. Но он так себя ведет, кто он задевает мои больные струны. И я понимаю все, но сделать ничего не могу. И я чувствую свое бессилие. И я говорю: «Господи! Ну вот...» Ну как? Ну вот, простой пример, чтобы было понятно... У нас Новый год всегда семейный праздник, с детства был еще, И вот в какой-то момент моя жена говорит: «Мы не поедем к дедушке. Потому что... вот не поедем». Я говорю: «Как — не поедем? Всю жизнь я праздновал с ним Новый год, мы начали нашу семейную жизнь в Новый год. Как это — мы не поедем?». Ну, разрыв шаблона. Я помню, два дня ходил я с такой головой, потому что... И вот бессилие — она не хочет ехать к дедушке. Я спрашивал у детей: «По-честному, Вы хотите ехать к дедушке?». Они говорят: «Нет, не хотим». Я говорю: «Ну как же так?». И я начинаю молиться. Я понимаю, что там эгоизм, здесь эгоизм. И сейчас я нормально езжу к дедушке 1-го числа.  

К. Лаврентьева 

— Один? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Один. И вообще ничего меня это не трогает. То есть я просто долго молился в тот момент. И как бы — хоп! — и отпустило. И я даже не понимал этого выхода. И выход пришел как бы вот просто с улицы.  

К. Лаврентьева 

— А дедушка нормально отреагировал?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Тоже порефлексировал, как Вы говорите. (Смеется.) Пообижался... А сейчас все хорошо.  

К. Мацан 

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Сегодня, напомним, в «Светлом вечере» с нами и с Вами протоиерей Александр Гаврилов, наш гость из Санкт-Петербурга, настоятель храма Иконы Божьей Матери «Неупиваемая Чаша» при городской наркологической больнице. В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Не переключайтесь.  

К. Лаврентьева 

— Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели! «Светлый вечер» на Светлом радио. У нас в гостях священник Александр Гаврилов, настоятель храма Иконы Божьей Матери «Неупиваемая Чаша» при городской наркологической больнице города Санкт-Петербург. В студии мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева.  

К. Мацан 

— Вот сегодня уже эта мысль прозвучала и у Вас, а потом Кира ее повторила, что поскольку Вы работаете с зависимыми — с наркоманами и с алкоголиками, перед этими людьми бессмысленно врать, они очень тонко чувствуют натуру того, кто с ними разговаривает, и это Вас, скажем так, приучило сбрасывать с себя маску, не считать себя «старцем», хотя Вы были еще молодым священником. Но вот, я думаю, это всем понятно... 

К. Лаврентьева 

— «Младостарцем»... 

К. Мацан 

— ...вот стремление быть уважаемым и «крутым» в глазах других. Ну, а что, с «не наркоманами» этого не нужно делать? Что, в остальных случаях священник перед этой проблемой не стоит? Или как бы с обычными прихожанами можно и младостарцем побыть, они не заметят, а вот зависимые — они люди такие, наиболее прозорливые?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Немножко не так. Не-не-не, тут получается, что весь мир — это ложь. Фальшь присутствует везде — и у нас, как священников, и у прихожан, как у прихожан. И все играют. Это напоминает мне такую историю, знаете, когда к больному приходит человек с гипсом на руке. Ему говорят: «На что жалуетесь, больной? Он говорит: «У меня нога болит». — «Точно ли нога болит?» — «Ну да, нога болит». И потом, через пять сеансов, он раскрывается, что у него болит рука.  

К. Лаврентьева 

— (Смеется.)  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Вот так, к сожалению, и построена схема вообще везде. Когда мы проводим какие-то семинары или занятия, как правило, самое сложное снятие масок — у православных «долгоиграющих» ребят. Самое сложное. Обижаются, злятся, гневаются, потом пишут какие-то письма, там, в епархию. И вот приходит свечница или ключарь, или бухгалтер — она не может признать, что она греховный человек, что она сейчас это делает  ради такой-то корысти. Ну, он рассказывает свою ситуацию и говорит: «Ну, тут корысть». Все видят эту корысть — она не готова принимать эту корысть.  

К. Лаврентьева 

— А Вы сразу обличаете? Что «вот, слушай, у тебя вот такие мотивы»?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Я сразу же скажу... Вот я сразу скажу... 

К. Лаврентьева 

— «Поэтому ты пришла»? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да, каюсь, в этой теме. Я уже проговорил ее, что... 

К. Мацан 

— Вы сказали, это жесткая психология.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Наша терапия построена на нерассусоливании, и мне не переключиться на долгую.  

К. Лаврентьева 

— А-а, понятно. 

Протоиерей А. Гаврилов 

— То есть я уже настолько...  

К. Лаврентьева 

— То есть с обычными прихожанами Вы используете те же методы, что с наркозависимыми?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Я сразу предупреждаю. Я сразу предупреждаю: у нас будет два вечера, Вы узнаете все. Что Вы с этим будете делать, я не знаю, но Вы узнаете все. Плюс получился в том, что ко мне стали обращаться люди с раком и ВИЧ. Это как бы плюс вот этих людей. То есть ВИЧ не всегда получается через инъекции, ну, через зависимость, и те люди, у которых уже смерть очень близка, приходят и говорят: «Нам некогда рассусоливать. То есть почему я болею?». И ему можно сразу же дать этот ответ. То есть все равно эта ниша — она приемлема где-то, но где-то неприемлема. Но люди порой говорят: «Я хочу прийти к тебе, чтобы ты мне сразу сказал»...   

К. Мацан 

— Я Вас не могу не спросить тогда в связи с этим вот о чем. Понятие корысти — оно же чрезвычайно такое широкое. Мне доводилось читать статьи такие историко-богословские, где авторы рассуждали о том, что, в принципе, и в желании спасения себе есть корысть.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Конечно.  

К. Мацан 

— То есть и тогда всегда ли корысть плоха? Или нужно отличать одну корысть от другой? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну, по факту, любая корысть плоха. Но мы все повреждены, что мы все равно в этой корысти. Но здесь вот есть такой для меня пример, такая метафора. Вот представьте ситуацию, что Вы купили в магазине, чтобы мыть посуду, свежую губку — желтенькую такую, она прямо еще такая, хрустит, свежую губку. Но если Вы ею помыли какую-то сковородку, а потом даже двадцать раз через «Ферри» ее, она все равно станет... вот она не будет беленькой. Вот мы все уже не «беленькие губки», даже если помытые «Ферри». Но можно сидеть и рефлексировать, и ничего не делать, а можно мыть другие сковородки. То есть понятное дело, что корысть присутствует везде. Но я могу все равно делать добрые дела. Тому-то человеку все равно. Вот я, допустим, жене подарю сейчас цветы. Понятное дело, что я подарю с корыстью — не важно, ментальных или физических бонусов, не важно, да? Я хочу, чтобы она сказала, какой я замечательный, или, там, мне борщ приготовила, ну, образно говоря. Но ей все равно хорошо, потому что я ей подарил цветы. Я ребенка отвел в какую-то секцию. Почему я его отвел в какую-то секцию? Чтобы быть хорошим отцом для себя, и чтобы мои прародители на Небесах, погрозив пальцем... а я им сказал: «Нет-нет-нет, я отвел ребенка»... Ну то есть я все равно понимаю, что это корысть. То есть я не по поводу ребенка, я в этой ситуации — по поводу отработки своих сценариев. Но он пошел на секцию какую-то, на спорт, и ему хорошо от этого.  

К. Лаврентьева 

— Отец Александр, про корысть понятно более-менее. Хотя бы нужно знать, что она есть, это уже будет маленькой победой. Но смотрите: Вы работаете с такой очень тяжелой историей, в очень тяжелой нише — наркозависимые, алкоголики, рак, ВИЧ. Постоянная боль, постоянная граница жизни и смерти, постоянно на грани, постоянно на надрыве. Есть ли в Вашей жизни место выгоранию в связи с этим?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Конечно.  

К. Лаврентьева 

— И что Вы с этим делаете вообще?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— У меня сначала... Ну, то есть, получается, изначально самый лучший способ — это бухать. Ну, он самый действенный.  

К. Мацан 

— Такого тезиса на радио «Вера» от священника мы еще не слышали! 

К. Лаврентьева 

— (Смеется.) Уважаемые радиослушатели, будьте осторожны! 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну я по-честному. Мы же про честность. Но когда я пришел к своему духовнику, он мне сказал: «Слушай, ты занимаешься зависимыми — тебе нельзя употреблять вещества, изменяющие сознание».  

К. Лаврентьева 

— Вы даже кофе не пьете? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да. И, Вы знаете, был такой момент очень интересный. Я сказал: «О'кей». А я как бы... Я по спорту, и так мне безразлично. Это только когда гости, там, что-то, там, как-то — винишко. Но у меня тяги нет. Ну, нет — так нет. И он мне говорит, такой: «А ты запивку пьешь?». Через какое-то время я к нему приехал, он говорит: «Ну, не употребляешь вещества, изменяющие сознания?». Я говорю: «Нет». Он говорит: «Ты запивку пьешь?». Я говорю: «Да нет, не пью». И через неделю... То есть настолько мы даже не замечаем, как мы употребляем вещества... Я, значит, причастился, мне алтарник наливает, я подношу к губам, уже так отхлебнул вино... То есть настолько в Церкви «замылена» история употребления...  

К. Лаврентьева 

— Но запивка же может быть компотом просто. 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да, компотом.  

К. Лаврентьева 

— Или морсиком с вареньем.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Но, как правило... Совершенно верно. Но, как правило, употребляется вино, к сожалению. В 90-е годы это была, типа, «крутость» в каком-то храме, а сейчас... Ну, я предупреждаю очень многих наших ребят, что «имейте в виду, что есть храмы, где это нормально». Причем, я Вам так могу сказать: едешь со своими людьми в паломничество, звонишь игумену или игуменье и говоришь: «Мы едем с наркоманами. Можно, чтобы запивка была морсиком, как ты говоришь, или святой водичкой?». — «Конечно, конечно, отец Александр, зуб даю, ля-ля-ля». И я им сразу говорю: «Ребята, нам «зуб дали», но попробуйте, пожалуйста». Мы приезжаем — и там вино. К сожалению. Так вот, идея вся в том, что, значит, вино я не пью. То есть это хороший способ снять эту всю историю. Он деструктивный, но так как он применяется всеми, значит, можно сказать, что он... То есть да, он ломает семьи, он ломает здоровье, но он очень быстрый. Потом, второй способ, который есть разрешенный, это заедание. То есть приходишь и вечером какую-то вкусняшку съедаешь.  

К. Лаврентьева 

— В борьбе с выгоранием, Вы имеете в виду, да?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да-да-да. То есть вкусненькое что-то. А вкусненькое всегда калорийное, всегда жирненькое, всегда как бы неправильное для здорового образа жизни, но снимает выгорание, тягу очень хорошо. И я поправился — ну вот относительно... зрители не видят, но на 25 килограммов выше этого. То есть чего-то сто десять, или какая-то такая история была. И когда я...  

К. Мацан 

— Ну сейчас Вы очень подтянуто выглядите.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— ...когда вот я завязывал шнурки и меня штормило, я понял... А я же еще спортсмен, у меня же есть история, как надо выглядеть — ну, вот это все... И я понял, что надо худеть. Я сел на велотренажер по утрам, делал «окно»: с 12 до 18 ешь, с 18 до 12 не ешь. Ну, короче, похудел на эти 25 килограммов. Но самое лучшее, что сейчас у меня есть, — это неэффективно, но что есть, — это спорт. Вот начали мы, что я занимаюсь спортом. Я занимаюсь спортом не потому, что я сейчас так люблю этим заниматься. Но это из всего, что есть, самый экологичный для меня вариант снять нагрузку сегодняшнего дня.  

К. Лаврентьева 

— С мозга.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Потому что молиться вечером уже не получается. Ну если вот в шесть утра я встал, подготовился к литургии, потом в семь утра литургия, потом целый день с людьми, потом лекции, проповеди, потом я с ними молюсь, потом кто-то пришел помолиться за упокой, кто-то за здравие, и приходишь в девять вечера. И сказать, что... Это, может быть, у других по-другому, я говорю про себя. И встать на колени, и начать молиться: «Господи, помоги мне» — у меня уже не получается. Заедать я не могу, потому что я поставил себе ограничение 18:00. Я иду на спорт. И я выбрал спорт, я выбрал кросс-фит. Это такой спорт, который ты за час не можешь вообще даже подумать — тебе надо выжать просто.  

К. Лаврентьева 

— Ну это как средство, как лекарство для Вас, да?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Конечно. Да. Но это тоже зависимость, по факту.  

К. Лаврентьева 

— Еще спрошу на эту же тему. При соприкосновении с сильной болью иногда священники, люди-волонтеры, ну, в общем, все, кто оказывает какую-то помощь социального спектра, могут очень сильно надорваться психологически. То есть на место радости приходит, ну, не то, что уныние, но какой-то надрыв... 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да, выгорание.  

К. Лаврентьева 

— ...такой надрыв, который уже больше, чем выгорание. Это уже сложно «починить» спортом, беседой, еще чем-то, психотерапией... 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Такой депрессняк.  

К. Лаврентьева 

— Да-да-да. Вы знаете, о чем я спрашиваю? Вам это знакомо? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Я видел таких людей.  

К. Лаврентьева 

— То есть Вам это незнакомо? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну, я бы сказал, что я пару раз был на грани, но не самой депрессии как заболевания, а предшествующей ей такой апатии, когда вообще ничего не хочется, все раздражают, и прямо такое уныние, что «нужно ли мне это или не нужно». Но могу сказать так: вот если мы говорим про европейские нормы психологии, то два клиента, что ли, в день или три... Два, вроде. Два клиента — потом отдыхаешь еще два дня. А у нас батюшка стоит, и к нему на исповедь сто человек, допустим...  

К. Мацан 

— Я бы даже в этом смысле спросил бы по-другому. Потому что вот Вы говорите, что было состояние, когда все раздражают и ничего не хочется. И одно дело, когда этот человек, условно говоря, мирянин, на своей работе, в своей семье. Так чувствовать — это плохо, это тяжело, но это человек, которому не нужно стоять в алтарю и совершать литургию. Я вспоминаю известную историю, которую рассказывал про себя митрополит Антоний Сурожский. У него была нелюбовь, какое-то такое отношение неровное к какому-то одному человеку, и он молился об этом одном человеке, чтобы вот этого одного человека полюбить, потому что как может литургию совершать и бескровную жертву приносить Богу, если он сейчас вот к этому человеку имеет негативные чувства? А тут все раздражают, а Вы — священник. А что делать священнику в этой ситуации?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну, мне кажется, это везде так. А вот если врача-хирурга так все раздражают, который делает кучу операций? 

К. Лаврентьева 

— И очень часто, да... 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Если полицию раздражает?.. 

К. Мацан 

— Ну, это понятный вот такой ответ — что у всех так, я с этого начал. Но, мне кажется, просто священник соприкасается все-таки с еще какой-то метафизической стороной жизни, с таинственной стороной жизни, с Богом, с Небом на земле.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Должен быть поиск.  

К. Мацан 

— И это другие ставки и другой какой-то спрос, если угодно, мне так кажется. Или нет? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да нет, все правильно. Все правильно. Но вот так интересно... Я сейчас был в Крыму, приезжаю к одному знакомому игумену. Мы вот поздоровались, и первый вопрос — он спросил не как мы доехали, не как что. Он говорит: «Как ты борешься с выгоранием?» — первый вопрос. Ну, игумен, там, получается, там, народ у него... 

К. Мацан 

— Ну, тоже, видимо, просто сторонник жесткой, быстрой психотерапии такой, «с порога». (Смеется.)  

Протоиерей А. Гаврилов 

— (Смеется.) Не знаю. Наверное, да. То есть понятное дело, что надо каждому человеку искать свое. И я помню, в свое время мне помогала приседать со штангой вот именно вот эти пауэрлифтерские темы. Присед, жим и становая тяга — они такой сильный гормональный всплеск дают, что прямо как будто бы обновился. Но минус заключается, опять же, в том, что чтобы этот всплеск испытывать, надо увеличивать веса. Увеличивать веса — значит, кушать больше. Кушать больше — значит, толстеть. И я какое-то время использовал этот способ. А мне сейчас кросс-фит больше нравится. То есть я в поиске. Может быть, когда-то эта схема тоже перестанет работать. На мой взгляд, нужно каждому человеку, кто столкнулся уже с предвестникам и- ну, вот, допустим, апатия, раздражение, злость, — искать именно свое. Потому что кто-то, может быть, еще имеет силы молиться вечером. Кто-то, может быть, выйдет на пробежку, кто-то поиграет с детьми... 

К. Лаврентьева 

— Книжку почитает.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Кто-то прочитает книжку. То есть это у каждого, наверное, свое. Но надо иметь в голове эту историю — что если я хочу быть качественным на своем служении, мне нужно с собой точно, однозначно разобраться. Стало быть, мне нужно заниматься собой не для того, что я хочу заниматься собой, а потому... Это как бы не эгоизм. Это, знаете, когда вот в самолетах стюардессы говорят: если вдруг чего произошло, то маску сначала надо надеть на себя, а потом на ребенка. То есть я понимаю, что я сейчас это делаю, я сейчас правильно кушаю и правильно тренируюсь, и правильно там что-то делаю и молюсь не потому, что я, а потому что мне это нужно для прихожан.  

К. Лаврентьева 

— Мы говорим о Вашем социальном служении сегодня, в основном. Но, прежде всего, Вы пастырь, прежде всего, Вы — священнослужитель. И если так не дерзновенно звучит от меня сейчас, главная Ваша задача — это служить литургию. Какое это место сейчас, на данном этапе занимает в Вашей жизни? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Основное. Основное, да.  

К. Лаврентьева 

— То есть, конечно, понятно, что основное время и силы, скорее всего, уходят на реабилитацию людей, которым нужна помощь, но все-таки хотелось бы услышать именно об этой части, богослужебной части Вашей жизни.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Вот стопроцентный мой опыт говорит о том, что невозможно выздоравливать, не причащаясь. Если они не причащаются, им невозможно выздоравливать. Под выздоровлением понимаем именно не употребление вещества, а именно внутреннее выздоровление полностью — био-, психо-, социодуховное, вот полностью всего человека. Стало быть, нужно, чтобы кто-то их причащал. Если не причащаешься сам, их никто, по факту, не причастит. Ну потому что. Потому что они не читают канонов. Ну, они больные люди. То есть вот пришел в больницу, причащаешь больного человека — он ведь может и поесть перед этим, и не читать ничего. Ну вот он сейчас умирающий. Получается, сам причащаешься и сам их еще и причащаешь, потому что понимаешь их болезнь. Сам их исповедуешь, а на исповеди — там... Ну, я всегда могу сказать, что на 15-20 исповедей это есть обязательно какое-то убийство, это есть насилие — либо к ним, либо с их стороны, это есть какие-то отпиленные головы... Ну, короче... И, в результате, вот я так думаю: вот они бы сейчас пошли в обычный храм — ну, где не понимают заболевания этого, и вот сейчас этот списочек бы прошелся бы...  

К. Мацан 

— Протоиерей Александр Гаврилов, настоятель храма Иконы Божьей Матери «Неупиваемая Чаша» при городской наркологической больнице в Санкт-Петербурге, сегодня с нами и с Вами в программе «Светлый вечер». Я даже немножко заговорился, потому что вот то, о чем Вы сейчас рассказали, это очень, мне кажется, ставит важный вопрос именно ввиду того, что мы с Вами говорим о Вашем священстве, Вашем пути к вере, в вере и в священстве. Вот в обычном храме, если можно так выразиться, человек, который на исповедь принесет такой тяжелый грех, как, например, убийство, наверное, не получит благословения причащаться прямо сейчас, так логично подумать. Наверное, будет какая-то епитимья, какое-то наказание — церковное, в церковном смысле слова, наказание-вразумление. Период более длительного покаяния и подготовки к тому, чтобы приступить к таинству. У Вас, как Вы рассказываете, такого времени может не быть на работу с человеком. И Вы, видимо, благословляете такого человека причаститься сразу же или на следующий день. Насколько это тяжело для Вас как для священника, сознающего свою ответственность перед Богом за то, что Вы делаете? Стоит ли здесь вопрос того, «что я имею право сейчас благословить, а что нет»? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— У меня, знаете... Ну, то, что я этим занимаюсь уже больше 15 лет, все равно этот вопрос стоит всегда: «А как правильно — до курения причаститься или после курения причаститься?», да? Ну, логически как происходит обычно? Человек причастился, если он не курил сегодня утром, а после причастия он может покурить — это уже не отслеживается. Но логично ведь покурить до причастия, а потом не курить. И вот эти вопросы...  

К. Лаврентьева 

— Лучше вообще не курить.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да, да. Но если человек курит... 

К. Лаврентьева 

— Ну, нельзя было этого не сказать.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Я к тому, что вот 15 лет прошло — это каждый раз у меня... Ну, нету у меня сейчас правильного ответа. Я всегда подхожу вот с такой стороны: вот я все знаю, я знаю, как правильно, я знаю и всем могу рассказать, как нужно. Но вот если бы сейчас я бы знал, что мой конкретно ребенок наркоман, которого я потерял лет пять назад, и он ушел куда-то на улицу (ну вот просто такую ассоциацию привожу себе), и вдруг он сейчас ко мне пришел? Вот он пришел ко мне через пять лет — весь худой, весь... И говорит: «Папа, у меня туберкулез, у меня ВИЧ на 250 единиц, то есть сейчас будет переходить в СПИД, и вообще я гнию. Поисповедуй меня, пожалуйста, причасти». Вот когда мы говорим о чужих детях, то можно философствовать: «А прочитал ли ты три канона? А был ли ты на вечернем богослужении?». Это все классные истории, я их сам могу рассказывать. Но если это был бы мой ребенок, ну, я бы его причастил и поисповедовал. 

К. Мацан 

— Нет, я расспрашивал о... 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Я делаю себе такую ассоциацию просто.  

К. Мацан 

— ...об этом тяжелом грехе, о чем Вы сами сказали. Потому что у меня как у мирянина складывается такое ощущение, что в этой ситуации священник... Может быть, я фантазирую — не знаю. Я же не знаю, что такое стоит по ту сторону аналоя. Но в такой ситуации священник будто бы говорит Богу, что, «Господи, если я сейчас совершаю ошибку, причащая этого человека, то накажи меня, а не его! Вот ему Ты нужнее, а я себя тогда в жертву принесу, если я сейчас совершаю ошибку. Пускай это будет моя ошибка, мой грех, мое нарушение чего-то, а ему помоги!». Мне кажется, что такая степень как бы для этого нужна веры, которая в священнике есть, и которой просто восхищаешься, когда думаешь о своей вере, сопоставляя ее таким вот образом. Не знаю... Что Вы об этом думаете?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Вот Вы приводили Антония Сурожского... У него был такой момент интересный, когда пришла женщина, исповедалась в нескольких грехах, и он говорит: «Слушай, я тебя прощаю, потому что я вижу твое покаяние, а вот это — я вижу, что ты еще не покаялась». Я, будучи молодым священником, так думаю: вот как же так — вот он уже такой маститый (ну, по факту, да?), такой святой человек, вот ему Бог дал дар видеть глубину покаяния, а я порой исповедую людей, и я вот на себя привожу такой пример, да? Типа, а я вот вижу глубину покаяния или нет? Вот он сейчас не плачет — потому что он уже выплакал все? Ну, допустим, приходит женщина и говорит: «У меня был аборт». Она это говорит спокойно и без всяких эмоций. Она это говорит спокойно, потому что она не осознала, или она уже столько выплакала там за пять лет, что она это говорит спокойно? И вот мои пока на данный момент рассуждения — в том, что я, понимая, что я не Антоний Сурожский, иду в пользу человека, а не в пользу своих каких-то внутренних переживаний и, типа, «вижу, вижу, чую, чую». То есть я ничего не вижу, я ничего, на самом деле, не чую — стало быть, я буду идти в сторону прихожанина. А как уж там получится — будь что будет, и делай что надо. А там уж Господь... Когда придем туда — выздоровеем все.  

К. Мацан 

— Понятно. Ну, если позволите, я хочу к более светлой теме обратиться. Опять-таки, возвращаясь к Вашей биографии и к Вашему пути к вере и в вере. Вы сказали, что Вас в свое время в Церкви подкупила, если так можно сказать, любовь, которую Вы нашли между людьми, — между прихожанами, просто в общении друг с другом. А вот в семье Вашей такого, видимо, явного, зримого, тактильного проявления любви не было, как вот Вы сами сказали — «обнимашки» и так далее. А вот сейчас в Вашей семье как Вы этот вопрос строите? Для Вас как для священника важны ли «обнимашки»? И вообще, какую роль вот эти простые, самые простые вещи, как просто ребенка или жену, там, обнять и вместе посидеть в обнимку, важны с духовной точки зрения?  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну, сто процентов — важны. У нас все обнимаются дома, все целуются. Еще прямо зависают. Есть такой очень важный момент: когда ты обнимаешь ребенка, не отпускай руки первый. То есть вот он должен обнять, и пока он обнимает... 

К. Лаврентьева 

— Напитаться.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да. И они так порой напитываются... Я уже стою, такой, и думаю: «Когда?»... 

К. Мацан 

— «На работу уже пора!» (Смеется.)  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Да, да. Но они обнимают. У меня был такой момент — я когда все это полностью осознал и уже в храме это вменил... У нас тоже в храме все постоянно обнимаются... Я пришел к папе. Я понимал, что это такая супернедоделка наших отношений. Но мне обнять папу — это нереально. Ну, то есть... Ну как это — обнять папу? Ну, то есть, у нас это было не приятно. То есть все нормально, там, все друг друга любят, но обниматься мы — вообще никак. И я, такой, думаю: все, если я сейчас не обниму, то это будет вообще... И я помню, так подошел к нему, резко его обнял и отпустил. И мы так замерли оба. Он, такой, не понял, что произошло, и я, такой, не понял его реакцию. И он как-то так по-дурацки отшутился... Ну, я не помню уже, чего... Ну, как-то вот он съехал на какую-то шутку. Но интерес в том, что когда я пришел на следующий день, он ждал. То есть вот ему было лет 60, и он ждал. То есть... И он как бы замер, понимая, что я сейчас как бы второй раз эту попытку повторю. Но он ждал уже. Я думаю: ничего себе — мы никогда не обнимались в жизни с папой, и он ждет, что я его обниму. То есть вообще было так, до слез. А сейчас уже такой он — уже так сам обнимается. Мы с ним как-то так поцелуемся в щеку. Ну, так... Ну, то есть... Это уже забытая история, но вот я сейчас вспомнил. Это был очень тяжелый момент, но я смог его преодолеть.  

К. Мацан 

— Вот у Вас, насколько я знаю, дети — подростки, и из храма они не уходили. Вот этого подросткового бунта, ну, если угодно, не было. Может быть, было какое-то внутреннее, там, самосознание и самопознавание себя в Церкви, но разрыва не было. Это вот следствие «обнимашек»? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну, во-первых, через меня как наркоманы прошли масса детей священников.  

К. Мацан 

— Да Вы что! 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Масса. И у меня такой страх — «передавить», прямо Вы не представляете. И у нас все ходят на литургию только когда хотят.  

К. Лаврентьева 

— А как часто это у них тогда получается? 

К. Мацан 

— Как часто они хотят? 

Протоиерей А. Гаврилов 

— Вот сейчас... Ну, то есть, получается, старшему 19, потом 17, 15 и 13. Старший — ему 19, раз где-то в месяц ходит, средний ходит где-то раз в две недели, но они алтарничают. А мелкий — он принципиально чего-то не захотел алтарничать — ему нравится с другими ребятами в воскресной школе, ну, как-то... 

К. Лаврентьева 

— ...тусоваться.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Ну да, тусуются, играют. И непонятно — он приходит то ли из-за нас, то ли из-за них, но он всегда спрашивает, типа, «а будут ли там те-то и те-то?». Но вот история, что мы никого вообще не заставляем ничего. То есть я периодически говорю: «А ты помолился перед экзаменами, помолился перед соревнованиями?». Они, там, «да-да-да». Но у меня вот этот страх... Я столько видел сатанистов, которые были... Ну, вот сатанисты — Карлу Марксу и так далее. То есть вот дети, которые «передавленные», они потом настолько «в обратку» это все делают. Потому что они там были должны, и как только они имеют возможность «не должны», они тут же... И меня это прямо... Я как не исповедаю кого-то... Ну, мне, наверное, легко. То есть, исповедуя наркоманов, я слышу их начало истории, и я дома опять замотивирован так не делать. У меня прямо «красная тряпка» вечно. Вот.  

К. Мацан 

— Спасибо огромное за эту беседу! Как-то она прошла так в напряжении между светом и тьмой, в напряжении между позитивом и негативом. Но все-таки позитива больше, потому что Вы трудитесь, батюшка, Вы работаете.  

Протоиерей А. Гаврилов 

— Спасибо.  

К. Мацан 

— И слышно по Вашим словам, как это для Вас важно. Я даже хотел задать вопрос: а вот не вытесняет ли в Вас внутри Ваша работа именно такого опекателя наркоманов, не вытесняет ли священника? Но я слышу... Вы можете не отвечать. Слышу, что не вытесняет, что это такое одно единство большое, очень цельное. И вот это и есть служение Богу. Спасибо огромное! Протоиерей Александр Гаврилов, настоятель храма Иконы Божьей Матери «Неупиваемая Чаша» при городской наркологической больнице в Санкт-Петербурге, был сегодня с нами и с Вами в программе «Светлый вечер». В студии также была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.  

К. Лаврентьева 

— Всего хорошего! 

Протоиерей А. Гаврилов 

— До свидания.