«Памяти протоиерея Бориса Гузнякова». Прот. Александр Абрамов, Надежда Терещенко (Гузнякова), Татьяна Новикова - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Памяти протоиерея Бориса Гузнякова». Прот. Александр Абрамов, Надежда Терещенко (Гузнякова), Татьяна Новикова

* Поделиться

У нас в гостях были настоятель Московского храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках протоиерей Александр Абрамов, дочь протоиерея Бориса Гузнякова Надежда Терещенко и художник по стеклу Татьяна Новикова.

Мы говорили о протоиерее Борисе Гузнякове, о храме иконы Богородицы «Всех Скорбящих Радость» на Большой Ордынке, где он служил, и о том, как, несмотря на большую загруженность, ему всегда удавалось находить время на духовных чад и на любимую семью.


А. Пичугин 

– Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг и, как всегда в этот день, в эфире наша совместная программа с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор этого музея... 

К. Толоконникова 

– Здравствуйте. 

А. Пичугин 

– Добрый вечер. Я Алексей Пичугин. И с удовольствием представляем наших гостей, участников нашей сегодняшней программы. Протоиерей Александр Абрамов, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках и также один из основателей музея «Советский Союз: вера и люди». Добрый вечер. 

Протоиерей Александр 

– Здравствуйте. 

А. Пичугин 

– Надежда Терещенко. Надежда Борисовна Терещенко – дочь протоирея Бориса Гузнякова, о котором мы сегодня будем говорить. Замечательный священник, который всю вторую половину XX века прослужил, большую часть времени, в Москве и в Подмосковье, и сегодня будем его вспоминать. Добрый вечер. 

Н. Терещенко 

– Здравствуйте. 

А. Пичугин 

– Татьяна Новикова. Татьяна Николаевна Новикова художник, художник по стеклу. Здравствуйте. 

Т. Новикова 

– Добрый вечер. 

К. Толоконникова 

– И духовное чадо отца Бориса, насколько я понимаю, на протяжении многих лет. Сегодня я как-то с особенным удовольствием начинаю, с радостью – удовольствие не то, конечно, слово, – с радостью начинаю сегодняшнюю нашу передачу, потому что мы вспоминаем о замечательном московском священнике, об отце Борисе Гузнякове. И я даже не знаю, с чего начать. Батюшка, начните вы. 

Протоиерей Александр 

– Ну мне начинать сложно в присутствии дочери отца Бориса и Татьяны, которая, очевидно, дольше знала батюшку, но я скажу со всей определенностью: мне не нравится говорить о ком-либо как об идеале, потому что сразу вторгается какая-то нехорошая линия, но для меня совершенно очевидно, что отец Борис Гузняков это уникальная личность. И не в том смысле, как у нас часто говорят: каждая личность уникальна. Конечно, каждая по-своему уникальна, но масштаб разный. И для меня это то, каким должен быть священник. И если бы не отец Борис, я не был бы в Церкви, если бы не его совершенно пленяющая – христиански пленяющая, в плен Христу, а не самому себе, – фигура, то что я в себе стараюсь сберечь, как в священнике, во мне бы не существовало, мне неоткуда было бы это взять. Многие скажут: соединяет один век и другой; многие скажут: вот вы знаете, люди переходной эпохи – это все не имеет никакого значения. Пастырь, человек и мудрец.  

А. Пичугин 

– Мы про отца Бориса в первые несколько минут говорим, не рассказывая о том, где он служил. А практически, я думаю, ну со дня его смерти прошло уже больше 20 лет, 23 года, если я не ошибаюсь, 24 вот уже будет, поэтому... 

К. Толоконникова 

– Ну он умер молодым. 

А. Пичугин 

– Да, в 60 с небольшим лет, в январе 96-го года, при этом прослужив 45 лет, даже больше, наверное, с 54-го года до 96-го. Получается, что мы пока еще не сказали ни где он служил, ни о его жизни, хотя это вот очень интересно, в принципе, применительно к нашей тематике, к тематике наших программ, про вторую половину XX века. А надо напомнить – мы все время напоминаем, вдруг кто-то присоединился, кто никогда о нашем проекте не слышал, – мы говорим по четвергам здесь про очень такое странное и неоднозначное...  

К. Толоконникова 

– Парадоксальное.  

А. Пичугин 

– Парадоксальное время, да, – с конца Второй мировой войны, с 45-го, пораньше с 43-го года, со встречи митрополитов со Сталиным, до тысячелетия Крещения Руси в 88-м году, может быть, до 91-го года, до распада Советского Союза, когда Церковь была в плену, но за веру вроде бы не расстреливали, но можно было сесть, пострадать и как-то жили христиане. И вот как раз именно на это время приходится большая часть жизни и служения протоиерея Бориса Гузнякова.  

К. Толоконникова 

– Вот с Надеждой Борисовной мы разговаривали перед эфиром, и Надежда Борисовна рассказывала, что с нее, лично с нее, дочки священника, в школе срывали крест. Это действительно было так? 

Н. Терещенко 

– Да. 

К. Толоконникова 

– А вот родители ваши, вот отец Борис, как он к этому относился, мама? Вступали ли вы в октябрята, в пионеры, как вообще все это складывалось? Вот вы дочка священника.  

Н. Терещенко 

– Ну родители относились к этому совершенно спокойно. Совершенно. Они говорили: главное не держать ни на кого зла. Люди не знают, что они делают, зачем на это как-то реагировать. Ваша задача учиться хорошо и вести себя образцово. Вот это-то нас и спасало. Мы учились лучше всех в школе, и у нас не было никаких нареканий, за редким исключением, по поведению. Вот я была в детстве драчлива. Когда мальчишки меня обижали, я сдавала сдачи так, что потом приходили их родители... 

К. Толоконникова 

– Я считаю, что это прекрасно. 

Н. Терещенко 

– И жаловались на меня. 

А. Пичугин 

– А вы проходили, да, все ступени, получается, с октябрятами и комсомолом? 

Н. Терещенко 

– Да, мы вступали в октябрята, мы вступали в пионеры, причем я очень радовалась. Родители ничего не говорили, они не комментировали никак. А дедушка, папин отец, он был, конечно, шокирован, он сказал: ну ты вообще-то знаешь, кто такой Ленин? Да, нам в школе рассказывали. Но, правда, нам рассказывала монахиня Надежда (Бреннер), что по приказу Ленина была расстреляна Царская Семья. И в этом у меня возникло такое ну двойственное отношение к Ленину, что человек расстрелял детей. Но тем не менее вступила в пионеры. А когда подошло время вступать в комсомол, почему-то мне этого делать очень не хотелось. Очень не хотелось. Со мной разговаривала классная руководительница. Сначала уговаривала, потом стращала. Я говорю: да я просто не понимаю, для чего это надо. Я не враг советской власти, не враг комсомола, но смысла я в этом почему-то не вижу. 

А. Пичугин 

– Для себя. 

Н. Терещенко 

– Да. Мне сказали: ну вот, надо строить коммунизм. 

Протоиерей Александр 

– А речь о школе идет? 

Н. Терещенко 

– Да, в школе. Я говорю: ну, наверное, можно коммунизм строить, не вступая в эти ряды. Ну и тут учительница привела такой аргумент, который меня сломил. Она сказала: а ты знаешь, ты так любишь биологию и мечтаешь поступить в университет, а ведь туда не комсомольцев не берут. 

К. Толоконникова 

– Вот он козырь. 

Н. Терещенко 

– И тут я огорчилась, расстроилась, но сказала: да, я буду вступать в комсомол. Но потом, правда, получилось так, что мне удалось, уже будучи студенткой ветеринарной академии, комсомольский билет как-то так вот потерять, без всяких последствий. 

К. Толоконникова 

– И не восстанавливать. 

Н. Терещенко 

– И не восстанавливать, да. 

А. Пичугин 

– Давайте о жизни отца Бориса поговорим. Он прослужил несколько десятков лет в знаменитом московском храме. Даже если наши слушатели, наши московские слушатели в церковь не ходят и никогда не слышали про отца Бориса, я думаю, нет ни одного человека, кто, живя в Москве, не проходил бы или не проезжал мимо очень красивого храма на Ордынке, «Всех скорбящих Радосте», прямо возле метро Третьяковская – вот в этом храме служил отец Борис, последние годы был его настоятелем. Если в целом жизненный путь, там же очень интересно, человек очень рано стал священником – в 20 с небольшим лет. Родившись в Москве, служил на Кубани. Расскажите вот про первые его годы, как складывалась его жизнь и как она его привела в священство. 

К. Толоконникова 

– Какие-то, может быть, семейные предания существуют на сей счет. 

Н. Терещенко 

– Нет, ну не то чтобы предания, а совершенно реальная история. В 44-м году в село Наташино настоятелем храма пришел отец Михаил Зернов. 

Протоиерей Александр 

– Это Дмитровский район. 

Н. Терещенко 

– Нет-нет, это Люберцы. Бабушка была прихожанкой этого храма, и отец Михаил стал ее духовником. 

А. Пичугин 

– А отец Михаил – это будущий архиепископ Киприан (Зернов). 

Н. Терещенко 

– Совершенно верного. Ну у нас вообще-то говорили Зерно́в, я не знаю, как правильно.  

А. Пичугин 

– Я тоже всегда говорил Зерно́в, а потом меня начали поправлять и говорить Зе́рнов. Я всегда говорил Зерно́в тоже. 

Н. Терещенко 

– Нет, Зерно́в. Для меня он Зернов. 

А. Пичугин 

– Давайте говорить Зерно́в. 

К. Толоконникова 

– Договорились.  

Н. Терещенко 

– Да, отец Михаил часто приходил домой к бабушке. Дети его очень полюбили, особенно папа, ему в то время было, наверное, лет 12. 

К. Толоконникова 

– Ну, правильно, он же 32-го года, вот как раз был отроком. 

Н. Терещенко 

– И отец Михаил стал его брать с собой на требы. Старшая сестра Раиса пела, папа держал кадило. И он очень привязался к отец Михаилу, настолько, что потом, когда отец Михаил был переведен в Черкизово, это вот по Ярославской дороге, настоятелем Покровского храма, папа перешел туда вместе с ним и жил практически уже не дома, а с отцом Михаилом. 

К. Толоконникова 

– При храме. 

Н. Терещенко 

– Да. Закончил школу папа с серебряной медалью, поэтому у него было право выбора любого вуза. Он был очень способен к иностранным языкам, он поступил в иняз. Проучился там всего, ну недолго, я не знаю, может быть, года два и не смог, потому что настолько попал в чуждую среду – сливки общества, вот и...  

Протоиерей Александр 

– Да и девичий вуз. 

К. Толоконникова 

– Конечно, там же были дочки деятелей советских. 

Н. Терещенко 

– Ну специфическая была атмосфера, и папа перешел в МАДИ. Там учился он с удовольствием, но заболел туберкулезом. Причем страшным, у него была открытая форма туберкулеза. 

А. Пичугин 

– Это же санатории закрытые, в основном. 

Н. Терещенко 

– Ну он был и в санаториях, и в больницах, но в конце концов его выписали как безнадежного. Мама как раз была, ждала моего рождения, старший брат уже у нас был. Отца Михаила к этому времени уже перевели на Ордынку настоятелем, по-моему, это был 46-й или 48-й год, я не помню точно. И к отцу Михаилу приехал в гости митрополит Борис (Вик)...  

А. Пичугин 

– Знаменитый одесский архиерей. 

Н. Терещенко 

– Совершенно верно, был праздник, приехал Владыка и увидел моего отца. Ну соответственным образом он выглядел, очень худой и бледный. И Владыка спросил: кто это? Отец Михаил сказал: да вот, студент, умирает от туберкулеза. Владыка так гневно сверкнул очами, сказал: какой студент?! У него вот такими буквами на лбу написано: поп! Говорит: его надо посвящать, я его возьму к себе на Кубань, и он будет жить. Вот так и получилось. Где-то через полгода папу рукоположили во диакона, это 5-го или 6 августа, я не помню, на следующий день он уже был священником. Митрополит Борис сдержал свое слово, он взял его на Кубань, в станицу Славинская, по-моему, Успенский был храм.  

Протоиерей Александр 

– Он и поныне существует, большой достаточно храм.  

Н. Терещенко 

– Да. И, конечно, там климат, там черная икра, там абрикосы, виноград – и папа ожил. У нас там родился еще мой младший брат Борис. Потом папу перевели также на Кубань – в станицу Северскую, Никольский храм, и там еще папа послужил. И казалось бы, недолгое время заняло вот это служение на кубанской земле, но его настолько полюбили прихожане, это было что-то необыкновенное. Они его буквально на руках носили, и его, и маму. 

А. Пичугин 

– Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Надежда Терещенко, дочь протоиерея Бориса Гузнякова, о котором мы говорим, которого мы вспоминаем. Протоиерей Александр Абрамов, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках. Татьяна Новикова, художник по стеклу.  

К. Толоконникова 

– Ну а почему же пришлось уехать с благословенной Кубани? 

Н. Терещенко 

– Ну я не знаю, я думаю, что в Церкви, как в армии, куда прикажут ехать, туда и едешь.  

А. Пичугин 

– А быстро болезнь отступила после этого приезда? 

Н. Терещенко 

– Да, болезнь отступила быстро. Когда папа после Кубани вернулся в Москву, он претерпел из-за этого даже наказание. Он был обязан время от времени приходить, у него был такой билет военный, «белый» он назывался, там было написано, он не может служить в армии, поскольку у него туберкулез. Его направили на очередную проверку, и когда папа пришел, врачи с возмущением сказали, что вы очковтиратель, у вас туберкулеза никакого нет... 

К. Толоконникова 

– Его обвинили в симуляции. 

А. Пичугин 

– А как же предыдущие обследования, которые делали те же самые врачи?  

К. Толоконникова 

– У них же рентген должен был быть. 

Н. Терещенко 

– Ну, короче говоря, штраф ему выписали, сто рублей пришлось заплатить за очковтирательство. 

Протоиерей Александр 

– Уже священнику. 

Протоиерей Александр 

– Ничего себе. 

Н. Терещенко 

– Да, уже священнику. И направили не в Москву служить, а в Черкизово, но не по Ярославской дороге, а которое под Коломной, станция Пески. 

А. Пичугин 

– Знаменитый храм, там служил отец Дмитрий Дудко. 

Н. Терещенко 

– Да, и отец Дмитрий Дудко, и отец Дмитрий Брысаев там был настоятель, там замечательное служило духовенство, матушка была замечательная. Они нас приняли, как своих родных людей. Мы до сих пор дружим с детьми, со внуками отца Дмитрия Брысаева. Многие уже умерли. Но там тоже он недолго служил, потом перевели в Дмитров, в Заречье, в Введенский храм, и это было чудо для всей нашей семьи, потому что там мы познакомились со схимонахиней Анной (Патрикеевой). Нас поселили в домик, и в соседней комнатке тоже кто-то жил, мы никогда не видели. И однажды оттуда вышла женщина в схимнической одежде. Мама немножечко испугалась. И она успокоила, сказала, что не бойтесь, я живу в этом доме, за вами давно наблюдаю. И так началась наша дружба, а папа стал для матушки духовным отцом.  

А. Пичугин 

– Отец Александр, вы хотели добавить. 

Протоиерей Александр 

– Я хотел в подтверждение слов Надежды Борисовны, неожиданный такой для меня факт. Я там, где бываю, и если эти места совпадают с местами, где отец Борис служил, я стараюсь что-то собрать, какие-то воспоминания, сведения. И вот мне пришлось довольно часто бывать в теперь Екатеринодарской митрополии, которая объединят приходы и Кубани в том числе, я беседовал с секретарем тамошней епархии, говорю: а был такой отец Борис Гузняков – а я уже знал названия этих станиц, где батюшка служил, – люди помнят? Потому что меня тогда еще, когда я видел просто сухую биографию, меня поразило следующее: ну в общей сложности время на Кубани было то ли два, ну не больше пяти лет... 

А. Пичугин 

– Меньше, два года, даже меньше двух, по-моему. 

Протоиерей Александр 

– Ну в любом случае, исторически какой-то совсем незначительный отрезок времени. 

А. Пичугин 

– Конец 54-го – лето 56-го. 

Протоиерей Александр 

– И я ему говорю: слушай, посмотри, пожалуйста, люди помнят, не помнят, может быть, кто-то знает. И он мне говорит: ты знаешь, вот те, кто застал это время, все знают и все отзываются. Молодой священник, только рукоположенный, то есть ну в техническом смысле еще неопытный. И еще такой... 

К. Толоконникова 

– Зеленый. 

Протоиерей Александр 

– Не статно-седобородый, не маститый, как бы сейчас сказали. А вот тепло и любовь, они, видно, так распространялись, что заставили людей помнить. Потому что ну как вот в школе, помните, у нас была учительница первая моя. Ну многие, все говорят «учительница первая моя», но многие ли вспомнят, как звали эту учительницу. 

А. Пичугин 

– Фатима Абдуловна, как сейчас помню. 

Протоиерей Александр 

– Я тоже помню. 

К. Толоконникова 

– Светлана Ростиславовна. 

Протоиерей Александр 

– Да. Но это не то качество, которое сейчас доминирует у людей. А тут помнят. И это очень тепло и как-то для меня очень дорого. 

К. Толоконникова 

– А в каком году отец Борис пришел на Ордынку? Ведь это все-таки бо́льшая часть, да, его священнической биографии связана именно с Ордынкой. 

Н. Терещенко 

– Да, по-моему, это где-то уже 60-й или 61-й год, вот так вот. 

К. Толоконникова 

– А жить вы продолжили при этом в Дмитрове или вы переместились в Москву? 

Н. Терещенко 

– Нет, из Дмитрова нас перевели в Москву. Папа служил с владыкой, митрополитом Николаем (Ярушевичем). 

А. Пичугин 

– На Преображенке. 

Н. Терещенко 

– На Преображенке, да.  

Протоиерей Александр 

– В разрушенном ныне храме.  

А. Пичугин 

– За год до его сноса в 60-м году, я читал. 

Н. Терещенко 

– Да. Потом его перевели в Петра и Павла на Яузских воротах, и только после этого уже на Ордынку и окончательно. 

К. Толоконникова 

– И последующая жизнь вашей семьи, она уже была связана с Ордынкой и с Москвой. 

Н. Терещенко 

– Ну да. 

А. Пичугин 

– А вы жили, насколько я читал в каких-то воспоминаниях, я не помню, может быть, это у Ардова было или еще где-то, прямо в домике, который был на территории храма. 

Н. Терещенко 

– Это последние годы папа с мамой жили, да, на приходе. Там двухэтажный домик.  

К. Толоконникова 

– Когда уже отец Борис был настоятелем, уже после смерти владыки Киприана. 

Н. Терещенко 

– Да. Потому что по состоянию здоровья папе тяжело было. В храме он проводил практически весь день с утра до вечера, и было удобнее, что он жил на приходе.  

К. Толоконникова 

– Понятно. А вас детьми... Нет, вы уже не были ребенком, да, вот к этому моменту. 

Н. Терещенко 

– Да уж.  

К. Толоконникова 

– Сколько уже было, вы уже были взрослым человеком. 

А. Пичугин 

– Уже с внуками отца Бориса. 

К. Толоконникова 

– Да, но вы и ваша семья, ваши дети, вы продолжали, вы ходили в тот же храм, где служит ваш отец? Это так было или как-то иначе обстояло? 

Н. Терещенко 

– Нет, не совсем так. Например, я ходила уже в другой храм, потому что в 81-м году у меня родился второй ребенок, очень слабого здоровья, и мы из Москвы уехали на дачу, в Клязьму. Ходили в местный храм, и так там остались на всю оставшуюся жизнь. А на Ордынку приезжали просто крестных навестить и на праздничные службы. 

К. Толоконникова 

– А ну естественно, все не закрывавшиеся московские храмы всегда были многолюдны очень в это время, да. А уж Скорбященский храм, он вообще был известен среди москвичей. И благодаря хору своему прекрасному, и благодаря, ну конечно, иконе Божией Матери «Всех скорбящих Радосте». 

Протоиерей Александр 

– Чинности богослужений. 

К. Толоконникова 

– Чинности богослужения, да. А вот каков был социальный что ли состав прихожан, кто приходил в храм и, в частности, к отцу Борису, кто тянулся к нему в большей степени? 

Н. Терещенко 

– Приходили люди совершенно разные. И то что называется простые бабушки, и интеллигенция. Например, приходил, папа как его называл, Левушка Гумилев, приходил Алексей Владимирович Баталов. 

А. Пичугин 

– Так и Анна Андреевна Ахматова была прихожанкой храма, когда была в Москве. 

Н. Терещенко 

– Совершенно верно, да. Мама дяди Леши Баталова, Нина. 

К. Толоконникова 

– О таких людях, как Анна Андреевна, сложно говорить, что они были прихожанами какого бы то ни было храма. 

А. Пичугин 

– Да. Но все-таки о ней много воспоминаний, того же Ардова воспоминания о Большой Ордынке, она же у них жила. 

К. Толоконникова 

– Это так, да. Практически напротив. 

Протоиерей Александр 

– Я помню Никиту Ильича Толстого, которого и отпевали на Ордынке. 

Н. Терещенко 

– Да, внук Пржевальского, дядя Миша Пржевальский. То есть всяческий был народ. А в дни, когда пели «Литургию» Чайковского, «Всенощную» Рахманинова, сходилась, наверное, вся интеллигенция со всей Москвы, потому что это была редкость. 

К. Толоконникова 

– Конечно, один раз в год. 

А. Пичугин 

– Владыка Киприан специальные проповеди готовил, которые были рассчитаны именно на нецерковных людей, которые пришли послушать музыку. 

Н. Терещенко 

– Совершенно верно. 

К. Толоконникова 

– На гурманов таких музыкальных. А я вот хотела сейчас к Татьяне Николаевне обратить свой вопрос. Татьяна Николаевна познакомилась с отцом Борисом в конце 70-х годов, да, будучи молодым человеком, молодой девушкой, студенткой Строгановского тогда училища, да, училищем тогда называлось оно. 

Т. Новикова 

– Да, Высшее художественно-промышленное училище. 

К. Толоконникова 

– И вы же принадлежите, простите, к самому атеистическому поколению, да. 

Т. Новикова 

– К критическому в результате, потому что дальше уже было, атеистически было идти некуда.  

К. Толоконникова 

– Вы сказали, что отец Борис, вот мы с вами разговаривали, ввел вас в Церковь. Как это произошло? 

Т. Новикова 

– Ну произошло это внезапно и, как всегда, чудесно. Приход к вере – это не объяснишь, это стремительно очень. Это сначала я увидела в Третьяковке икону рублевского Спасителя, Звенигородского чина. И вдруг Он на меня так посмотрел, что я решила, что у меня над кроватью должен висеть этот образ. Ни с того ни с сего. Мы с моей подружкой взяли разрешение и пошли копировать. Причем она училась на монументальной живописи и умела это делать, а я училась на стекле. И мы ходили по понедельникам копировать икону эту. Я ее копировала, ничего не зная, на левкасе. Просто копировала, мне не пришло в голову воспользоваться фотографиями, размер – это было очень сложно. Но вот он уже получился, получился причем удивительным образом для меня. И потом вдруг я попала в гости к своему однокурснику, у которого дома были иконы. Я в десятый раз, наверное, в третий раз в жизни читала Евангелие, вдруг оно для меня открылось, и я решила, что мне надо креститься. Я поехала в Лавру, а была как раз Пасха, услышала пение – все как-то было чудесно. Трудно было поверить только, что вот существует воскресение – как это, это было непонятно. Но как-то и это вдруг легло, всюду пахло ладаном... И он меня привел на Ордынку сначала. А там были удивительные проповеди владыки Киприана – о них еще не сказали, это тоже была ценность храма «Всех скорбящих Радосте». Потому что Владыка каждый раз говорил проповедь, и каждый раз тот вопрос, который мне надо было разрешить в моей жизни, потому что мне было все непонятно, все вдруг встало с ног на голову, вернее стало на ноги с головы, раньше я думала, что все хорошо и все, но мир так устроен, и что коммунизм это прекрасно, только все люди как-то неправильно все делают немножко, а вообще это прекрасная идея. А тут вдруг стало ясно, почему это не получается, когда прочитала уже Бердяева и Флоренского. 

К. Толоконникова 

– Баловались самиздатом, значит. 

Т. Новикова 

– Да, баловались, ну как же без этого, начиная с Булгакова. И тут вот, придя на Ордынку, я вдруг увидела там совершенно такой был храм. Владыка Киприан каждая проповедь опять же отвечала на те вопросы, которые возникали. И это было удивительно: то есть приходишь, хочешь что-то, не понимаешь, и вдруг он именно об этом говорит. Ну это было опять же чудо. И вокруг него стояли очень крупные, когда была праздничная служба, священники. Там был отец Борис с одной стороны... 

К. Толоконникова 

– Крупные – вы имеете в виду, в физическом смысле. 

Т. Новикова 

– Они в физическом смысле были очень большие, очень торжественные. И даже шутки, отец Борис был же большой шутник, он о серьезных вещах говорил всегда, шутя и как-то снижая пафосность любой вещи. Особенно для неофитов пафос возникает: ты все свое прежнее дурное бросаешь, ты летаешь, остальные все... Потом замечаешь, что остальные не летают, не слышат твоего слова проповеди и начинаешь... 

К. Толоконникова 

– И главное, тебе мешают летать. 

Т. Новикова 

– Тебе мешают летать. И ты начинаешь всех осуждать. И тут была какая-то шутка такая в лоб, которая тебя немножко... Низенько начинал летать. Летать, но низенько. И сколько историй он рассказал, в том числе о Кубани интересные истории. Надежда Борисовна, Надя, она расскажет потом, я надеюсь, эту замечательную историю, как отец Борис отпевал... 

А. Пичугин 

– Да. Я с детства помню эту историю, из воспоминаний. 

К. Толоконникова 

– Прекрасная история. Поговорим об этом. 

Т. Новикова 

– И вот я стояла, но вероятно у меня было такое лицо, полное растерянности. А не один раз, я по субботам ходила на Ордынку, вероятно такой общий вопрос изображала моя фигура. И в один прекрасный день я, выходя из Ордынки, как-то неровно шла и не знала, что же мне в жизни делать, теперь как все уложить. И остановилась около меня очень маленькая машинка, я не помню, она была слабо такого зеленого ли цвета или какого-то пастельного цвета, малюсенькая, из нее вдруг выглянул, открылось окно, и огромный отец Борис. И непонятно было мне тогда, как он помещается в «Запорожец». 

К. Толоконникова 

– Даже звучит несколько комично. 

Т. Новикова 

– Да. И он выглянул и говорит: вам надо, говорит, что-то, вы хотите что-то, наверное, поговорить, вы хотите спросить. Я сказала так робко: да. Он говорит: ну приходите в храм, и мы с вами побеседуем после службы. И я пришла в храм побеседовать после службы, а что спрашивать, я не знала, у меня все было вопросом. Я просто не знала, о чем говорить, я не умела ничего. И он как-то даже не стал мне говорить: вот, идите... Он сказал, давайте мы, как-то все это сразу заметил, я, говорит, езжу в Дмитров исповедовать одну схимонахиню... 

А. Пичугин 

– О которой Надежда Борисовна говорила. 

Т. Новикова 

– Да, это бывает по каким-то дням – вторник, среда. Если вы можете, давайте поедем вместе. Я прогуляла занятия, это я легко делала, и в тот день утром мы сели на электричку и поехали в Дмитров. И регулярно с тех пор вот какое-то количество его посещений, когда я могла прогуливать, я ездила с ним. И для меня было тогда все, и дорогой мы беседовали. Мы беседовали, это была не исповедь, это были разговоры обо всем, но они как-то все во мне устаканивали и многому учили. То есть я обрела прибежище в лице отца Бориса, я знала, что в любую минуту к нему можно прийти, и как бы тебе не было, причем он не будет расспрашивать. Когда мне было плохо, он просто начинал рассказывать веселые истории. Вот у меня были там какие-то свои девичьи страдания.  

А. Пичугин 

– Мы сейчас прервемся буквально на минуту, потом наш очень увлекательный интересный разговор продолжим. Я напомню, что сегодня мы в рамках нашей программы совместной с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди», вспоминаем отца Бориса Гузнякова, священника, который всю вторую половину минувшего века прослужил, в основном, в храме «Всех скорбящих Радосте». И здесь сегодня, так как программа совместная с музеем «Советский Союз: вера и люди», директор Ксения Толоконникова, а также дочь протоиерея Бориса Гузнякова, Надежда Терещенко. Протоиерей Александр Абрамов, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках. Татьяна Новикова, художник по стеклу, и Алексей Пичугин. Через минуту мы сюда вернемся. 

А. Пичугин 

– Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня четверг и, как всегда, наш совместный проект в эфире, совместный радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор этого музея. Еще раз добрый вечер.  

К. Толоконникова 

– Добрый вечер. 

А. Пичугин 

– Я Алексей Пичугин. Протоиерей Александр Абрамов, один из основателей музея. Музей находится рядом с храмом преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках, настоятелем которого является отец Александр. Надежда Терещенко, дочь протоиерея Бориса Гузнякова, которого мы сегодня вспоминаем в рамках нашей программы. Татьяна Новикова, художник по стеклу. 

К. Толоконникова 

– И вот, конечно, удивительно то, о чем говорит Татьяна: внимание священника, совершенно такое личное, такое заинтересованное к совершенно постороннему человеку. Ну, честно говоря, ну так вот обывательски глядя на это все, ну зачем бы ему таскать за собой девчонку, о чем-то с ней разговаривать, когда он в это время мог бы просто посидеть и в окно посмотреть. 

Т. Новикова 

– И отдохнуть от занятости. 

К. Толоконникова 

– Потому что он же был, я так понимаю, постоянно окружен людьми. Вот, я вижу, отец Александр как-то хочет дополнить. 

Протоиерей Александр 

– Ну не надо забывать, что батюшка был и депутатом бесконечного какого-то числа советов, Моссовета или совета замоскворецкого и каких-то общественных организаций. 

К. Толоконникова 

– Ну это уже позже все-таки. 

Протоиерей Александр 

– Ну собственно это же никогда не прекращалось. Не имеет значения, раньше или позже. При архиерее старший священник, после кончины архиерея настоятель крупнейшего московского храма, всегда многолюдного, а особенно многолюдного при нем. Я переношусь на 20 с лишним лет спустя – а ничего в отношении отца Бориса не поменялось. Ведь, конечно, никакой не секрет, когда священник, окруженный вниманием, почитанием и заботой, может радикально поменяться, становиться фараоном на собственном приходе. 

К. Толоконникова 

– Да сколько мы знаем таких случаев: после литургии батюшка выходит в дверцу в алтаре... 

А. Пичугин 

– Из алтаря – и в машину. 

К. Толоконникова 

– И в машину – нырь, и больше нет его, не видно.  

Протоиерей Александр 

– А я вспоминаю, просто воспоминания Татьяны Николаевны во мне всколыхнули нечто собственное. Я оканчивал университет по историческому факультету, у меня совершенно партийная семья и никакого опыта религиозной жизни, кроме собственных попыток разобраться с этим, так мне не нравящимся Евангелием. И я неожиданно обнаружил, что мой преподаватель военного перевода... У нас была такая странная военная специальность для гражданских людей: технология допроса военнопленных. И у нас был преподаватель военного перевода. И когда я допускал какие-то такие, как бы я сейчас сказал, антицерковные выпады, ну когда я комментировал что-то, относящееся к Церкви, естественно, комментировал глупо и ни в чем не разбираясь, он со мной не соглашался. Да вы бы, говорит, в храм хоть сходили, посмотрели, как на самом деле все обстоит. Потом я неожиданно увидел его не в форме, заходящего на Ордынку. И я подумал, что что-то здесь, надо посмотреть, что это за Ордынка такая, тем более я знал, ну вот как знал – Бове, Баженов, все вот это. И я стал писать диплом, уже будучи крещеным на Ордынке, и уже... 

А. Пичугин 

– Отец Борис вас крестил? 

Протоиерей Александр 

– Меня крестил не отец Борис. Но через пару лет моего ребенка крестил уже отец Борис. Я бы обратился к отцу Борису, если бы посмел. А для меня отец Борис находился так высоко, что я даже не подумал, что можно к нему с этим подойти. Но вот я написал диплом по истории Церкви, и он меня спрашивает, просто когда подходим ко кресту: вы заканчиваете учиться? Я говорю: да. А о чем вы писали? А у меня тема диплома была: «Зарубежная историография ранней эпохи Церкви X–XII веков». Он говорит: принесите мне диплом почитать. И я принес, он его взял, а потом вернул. И я был поражен. Циническая часть моего сознания мне говорила: ну он же наверняка не раскрыл ни страницы. А искренняя говорила: а зачем ему все это нужно? Иметь дело с мальчишкой, которому к этому моменту 22 года не исполнилось. 

К. Толоконникова 

– Он бы мог просто не просить этого вашего диплома. 

Протоиерей Александр 

– Он мог бы просто сказать: Божие тебе благословение, трудись. Ну в этом была несомненная для меня искренность, несомненнейшая, которую я потом не раз и не два замечал. Идет крещение моего сына. А существует такой церковный предрассудок или мнение, согласно которому мать ребенка не должна присутствовать на крещении. И я уже к этому времени знал, что такая традиция существует. Отец Борис, думаю, как вот он ее разрешит? Мы все присутствуем. Пришла мама, моя жена. Отец Борис говорит: ну вот есть такая традиция: мама не должна присутствовать. Но это ведь ее праздник, в первую очередь. Поэтому сделаем так: мы все встаем вот рядом с купелью, а мама сделает полшага назад. И она как бы не будет присутствовать, с другой стороны, присутствовать будет. И для меня вот эти сами по себе, кажущиеся разрозненными и очевидными, проявления сердечности и искренности, складываются в картину подлинного евангельского следования.  

К. Толоконникова 

– Надежда Борисовна, а вот как вот, при таком внимании ко всем, хватало ли у отца Бориса времени на семью, вы его дома вообще видели? 

Н. Терещенко 

– Да, хватало на всех. Он маму любил, нас любил, внуков просто обожал. У него было время, минут 15 полежать, отдохнуть – внуки залезали на него, прыгали по нему. Я говорила: ребятишки, брысь, дайте дедушке отдохнуть. И он, не открывая глаз, говорит: не прогоняй, мне хорошо. 

К. Толоконникова 

– Меня вот история любви отца Бориса и вашей мамы, его матушки, она тронула бесконечно. Они женились, ведь вы об этом пишете, да, в ваших воспоминаниях, они женились совсем юными.  

А. Пичугин 

– В 18 лет. 

Н. Терещенко 

– В 18 лет. 

К. Толоконникова 

– Да. Всю жизнь прожили вместе. 

А. Пичугин 

– И ушли очень близко друг к другу.  

К. Толоконникова 

– И потом отец Борис совсем ненадолго пережил вашу маму. И я уже не помню, вот из чьих воспоминаний этот сюжет, что он смотрел сериал... 

Н. Терещенко 

– Да-да, совершенно верно.  

К. Толоконникова 

– Расскажите об этом. 

Н. Терещенко 

– У папы, помимо всех других качеств, было одно удивительнейшее качество: он всегда выполнял своих обещания. Либо их не давал. Но если давал – выполнял, чего бы ему ин стоило и никогда никуда не опаздывал. И нас этому учил. Мама незадолго перед смертью, она очень сильно ослабла от болезни и стала включать телевизор. Вообще мы включали телевизор очень редко. И она пристрастилась вот к этому сериалу, «Дикая роза», по-моему, он назывался, такой длинный, бесконечный. 

А. Пичугин 

– И бесконечные серии других подобных. 

Н. Терещенко 

– Да-да, и маме понравилось. Она сидела и смотрела. 

К. Толоконникова 

– Ну они такие простодушные, я помню, были, вот эти первые мексиканские сериалы, этого не отнять от них. 

Н. Терещенко 

– А нам было это как-то очень необычно и смешно. Честно говоря, смешно. А папа говорил: не трогайте ее, ну пусть смотрит. И вот серия за серией идет, и мама начала немножко нервничать. И однажды не выдержала, говорит: Борис, я боюсь, что я умру, а кино-то не досмотрю. Я тебя очень прошу, ты досмотри до конца – потом мне все расскажешь. Вот такое у нее было отношение к жизни и к смерти. 

Протоиерей Александр 

– А отец Алексий Батаногов, который тогда, видимо, был в этом нашем Замоскворецком благочинии диаконом у будущего отца Валериана Кречетова, он вспоминал и вот он мне рассказывал совсем недавно это, что однажды он за какой-то казенной надобностью пришел к отцу Борису, как к благочинному. И отец Борис, уже после смерти матушка Веры, смотрел сериал. И отец Алексий пришел, какие-то бумаги надо подписать. А отец Борис говорит: подожди, я должен досмотреть, понять, чем закончится, потому что мне нужно будет потом, как там, в Царстве Небесном, неизвестно, с телевизором, но я должен буду рассказать... 

К. Толоконникова 

– У меня тахикардия начинается от этих рассказов. Это очень трогательно. Очень. Надежда Борисовна, расскажите еще... 

А. Пичугин 

– О любви это настоящей. 

К. Толоконникова 

– Да, расскажите, пожалуйста, вот Татьяна Николаевна крючок закинула, намек сделала об отпеваниях...  

А. Пичугин 

– На Кубани. 

К. Толоконникова 

– На Кубани. Это же страшно интересно. Я думаю, что кто-то из наших слушателей читал об этом, но многие наверняка не слышали. Это очень интересно. 

Н. Терещенко 

– Ну это, наверное, та история, когда папа рассказывал. На Кубани достаточно суеверны были люди. И, в частности, у женщин бытовало мнение, что если пьющего мужа отпеть заочно, он пить бросит.  

А. Пичугин 

– Или гулять перестанет. 

К. Толоконникова 

– Это же связанные вещи. 

Н. Терещенко 

– Да, избавится от какой-то пагубной такой страсти, мешающей жить. И вот подходит женщина, просит отпеть покойного мужа, я не помню, как его зовут –Василий, Михаил – не помню. 

А. Пичугин 

– В воспоминаниях Василий было. 

Н. Терещенко 

– Ну проходит какое-то время, она опять подходит. Папа засомневался. Ну думает: может быть, забыл, отпел заочно. Ну когда она подошла третий раз, он говорит: слушай, так когда, по-моему, он давно уже у тебя умер. А она говорит: так он и вовсе не умирал. Я же, говорит, прошу его отпеть-то, чтобы он пить бросил. И с тех пор вот папа дал зарок: заочно никогда никого не отпевать. 

А. Пичугин 

– Или требовать справку о смерти. 

Н. Терещенко 

– Или требовать справку о смерти. А самое смешное было, что однажды этот Василий с бутылкой хорошего вина пришел к папе, сидят они, пьют. Папа, подперев так рукой лицо, смотрит на него ласково и думает: милый ты мой, а я уже тебя раза три как отпел. 

К. Толоконникова 

– Сколько же раз я тебя отпел, да. Это прекрасно. И еще я прочитала такой тоже любопытный сюжет, что де среди кубанских воров было поверье, кто... у Ардова, по-моему, тоже это может быть. 

А. Пичугин 

– Наверное, да, у него целый корпус воспоминаний про отца Бориса. 

К. Толоконникова 

– Кто первым дотронется до замка на церковной двери в пасхальную ночь после крестного хода... 

А. Пичугин 

– А это только же на Кубани была традиция запирать дверь храма перед крестным ходом. 

К. Толоконникова 

– Вешать замок.  

К. Толоконникова 

– Ну может быть, не только на Кубани, может быть, где-то еще, ну в Москве во всяком случае этого не было. А кто первым дотронется, того весь следующий год не поймают на воровстве. И возле этого замка случалась такая конкурентная борьба, свалка, проще говоря. 

А. Пичугин 

– А там уже милиционеры стояли, которые следили за порядком крестного хода и вообще следили за тем, кто пришел. Там же эти воры в очередь выстраивались, чтобы замок потрогать. То есть картина, конечно, была такая. 

К. Толоконникова 

– Мне сейчас хочется вспомнить вот уже о последних десяти годах служения отца Бориса на Ордынке, потому что это как раз те годы, когда он стал настоятелем, как раз те годы, когда очень сильно стала меняться ситуация и в Церкви, и в стране, когда он стал депутатом Моссовета, участвовал в возрождении Марфо-Мариинской обители милосердия. И это вот, конечно...  

Протоиерей Александр 

– Возвращал отца Олега Стеняева из раскола. 

К. Толоконникова 

– Да, и это, конечно, во такое время, очень-очень насыщенное. 

А. Пичугин 

– Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Надежда Терещенко, дочь протоиерея Бориса Гузнякова, о котором мы сегодня говорим, вспоминаем отца Бориса, прослужившего очень много лет в Москве, в храме «Всех скорбящих Радосте» на Ордынке. Также в этой студии протоиерей Александр Абрамов, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках. Татьяна Новикова, художник по стеклу. А я бы хотел Надежду Борисовну спросить про последние годы. Вот все сильно поменялось. Как раз незадолго до празднования тысячелетия Крещения Руси ушел владыка Киприан (Зернов). Отец Борис стал настоятелем. И вот последние годы его жизни, я так понимаю, это годы небывалой активности, потому что очень многое стало возможным. Он становится депутатом, что сейчас, в общем, нам сложно представить, потому что еще тогда же, в 90-е годы... 

К. Толоконникова 

– Это был такой краткий очень период, когда священники могли... 

А. Пичугин 

– Краткий, но яркий и, наверное, в чем-то благотворный. Отец Борис становится депутатом, становится благочинным. А расскажите, пожалуйста, вот про эти последние несколько лет его жизни, когда вот все так сильно поменялось. 

К. Толоконникова 

– С другой стороны, и сил физических все меньше, да. 

Н. Терещенко 

– Вы знаете, я немножко вернусь к той теме, когда говорили о социальном составе прихожан. 

К. Толоконникова 

– Да. 

Н. Терещенко 

– Дело в том, что в приходе была стайка пожилых женщин, которые были монахинями Марфо-Мариинской обители еще при Елизавете Федоровне. И вот они очень сильно повлияли на папу. Ну дело в том, что он и смолоду лелеял эту мечту – возродить Марфо-Мариинскую обитель, но тогда это было невозможно. И когда времена поменялись, и можно было уже заниматься милосердием открыто, папа решил организовать Марфо-Мариинское общество. Конечно, не один, ему очень помог тогда единомышленник его, Огнев. Потихонечку собрали нужные документы, и вот для того, чтобы дело пошло, папа и стал депутатом, это была единственная причина. 

А. Пичугин 

– По району Замоскворечье.  

Н. Терещенко 

– Совершенно верно, да. 

А. Пичугин 

– Он был и благочинным Замоскворецкого района церковного и депутатом по району Замоскворечье.  

Н. Терещенко 

– Да. Вот таким образом удалось организовать Марфо-Мариинское общество. И это было, наверное, самое главное его делание. 

А. Пичугин 

– Ну буквально на прошлой неделе в этой студии общались с отцом Андреем Пастернаком, деканом исторического факультета Свято-Тихоновского университета, там же служащим, в Замоскворечье неподалеку, в храме в Кузнецах, и игуменьей Елизаветой, игуменьей Марфо-Мариинской обители. И как раз она вспоминала, что как раз отец Борис и открывал Марфо-Мариинскую обитель после долгого перерыва. 

Протоиерей Александр 

– Да, она познакомилась с отцом Борисом ведь, насколько я помню, будучи светской радиожурналистикой, Майей Крючковой. Вообще ведь вокруг Марфо-Мариинской обители была очень непростая обстановка. Надо иметь в виду, что в 90-е годы там – это сейчас мы с Русской Зарубежной Церковью составляем единое целое, а тогда там находилась фактически штаб-квартира раскольного по отношению к Московскому Патриархату объединения Русской Зарубежной Церкви. Там существовал такой очень заполошный епископ Варнава. 

А. Пичугин 

– Недавно покойный. 

Протоиерей Александр 

– Да. Недавно умерший. Часть зданий – я еще хорошо помню, я водил туда своего ребенка, – часть зданий принадлежала детской поликлинике, которая совершенно не собиралась выезжать. Общество «Память». Харизматичный противник Русской Православной Церкви, отец Олег Стеняев... 

А. Пичугин 

– Частый гость нашей программы. 

Протоиерей Александр 

– Который, да, вешал на Московскую Патриархию всех собак тогда. И вот взять это, в общем-то, осиное гнездо, где на том этапе духом Великой княгини Елизаветы и не пахло... 

А. Пичугин 

– Но при этом, я думаю, что речи, которые там произносились, Великая княгиня Елизавета поминалась очень много. 

Протоиерей Александр 

– Ну речи-то, конечно, возрождение Святой Руси – это все мы хорошо понимаем. Но только где же практика. А ведь ну мы же помним, вот и отец Борис говорит: начинается, друзья, Великий пост, конечно, нужно вам больше о внутреннем заботиться. Ну вот письма из ожогового центра – может быть, кто-нибудь ответит. Вот такие-то письма – может быть, кто-нибудь съездит, вот из Склифосовского – это немыслимо по тогдашним меркам. Немыслимо. Я хотел бы на самом деле вот всерьез остановиться на вопросе совершенно невиданной смелости священника. Отцу Борису было что терять: настоятельство, митра, все награды, благочиние. Было что терять. 

К. Толоконникова 

– В общем, благополучное очень положение. 

Протоиерей Александр 

– Абсолютно. И я хорошо помню, я, допустим, два кратчайших момента, поскольку времени немного. Я хотел, чтобы крестным при крещении моего сына был митрополит Питирим, который в 94-м году попал у патриарха Алексия в опалу. И я отца Бориса спрашиваю: ничего не будет против этого? Он говорит: передайте мое уважение владыке Питириму, конечно, он может прийти и послужить. Сказать это в Москве 94-го года ну просто совершенно невозможно. Или как, например, тоже трудно сейчас представить: отец Борис разрешал поездки своих прихожан в Тэзе, то что сейчас бы окрестили, как какую-то совершенно немыслимую экуменическую сходку... 

А. Пичугин 

– Сейчас уже нет, наверное. Был период, когда безусловно. Сейчас-то несколько московских приходов – Успения на Успенском Вражке, еще несколько храмов, –и все ездят в Тэзе. 

Протоиерей Александр 

– Ну да ну тогда надо иметь в виду, что все это – тогда это были первые шаги.  

А. Пичугин 

– А тогда это было невозможно. 

Протоиерей Александр 

– Абсолютно невозможно. И не было схемы, по которой это все может быть сделано: а как поступить – вот так поступали другие. Да никто так еще до этого никогда не поступал, это все шаги первооткрывателя. 

К. Толоконникова 

– И насколько я понимаю, ведь отец Борис не принадлежал, не относил себя ни к какому лагерю, не возглавлял никакого лагеря. Он просто был, каким был. 

Протоиерей Александр 

– На проповеди священник отец Борис говорит, на проповеди рассказывал, на проповеди – сотни человек в храме, две сотни точно. Вот у нас тут было епархиальное собрание, Святейший делал доклад пять часов – скучновато, я задремал. Вдруг меня наш староста толкает в бок: о нашем храме говорят, потому что наш храм впервые ввел дежурства священников, – и я тут проснулся. Ну представьте себе, чтобы настоятель, благочинный на проповеди сказал: скучновато было, я задремал. 

А. Пичугин 

– Татьяна Николаевна, вы до последнего ходили, да, в Ордынский храм. Ну или даже сейчас. 

Т. Новикова 

– Да, я ходила чаще или реже. Потому что закончила институт, я начала уезжать работать на заводы. Но я всегда знала, вот эта комнатка, где жил отец Борис и матушка Вера, что можно прийти в любую минуту, среди ночи можно прийти – и тебя обогреют, напоят чаем, расспросят, не расспросят, но уложат, ну не уложат спать, этой необходимости не было. Но что это будет полностью, ты будешь окружен теплом, и выйдешь оттуда родившимся заново и укрепившимся.  

А. Пичугин 

– Это больше напоминает рассказы про сельские приходы, где священник – ну сейчас, наверное, это реже происходит, а в 80-е, 90-е годы обычно так и было, когда священник жил на приходе. Ну так же, как и семья отца Бориса, собственно, в Черкизово или в тех храмах Подмосковья, где ему доводилось служить. А вот когда речь идет о храме в центре Москвы, о храме, от которого прекрасно виден Кремль, до последнего был виден, и от которого до Кремля идти десять минут – конечно, сложно представить, что ты приходишь... 

К. Толоконникова 

– Но это Замоскворечье все-таки. 

А. Пичугин 

– Ну хотя да. Но в Замоскворечье других таких нет. 

Т. Новикова 

– Но отец Борис всегда был в центре всех дел, которые он, он как бы не мог проходить ни мимо одного вот, может быть, вопля о помощи, он всегда оставался рядом с храмом ради того, чтобы... Так я понимаю.  

К. Толоконникова 

– И правильно я понимаю, Надежда Борисовна, что матушка Вера, она во всем поддерживала его, что то есть ее жизнь не была отделена от жизни отца Бориса, от жизни прихода, что во всем она принимала участие? 

Н. Терещенко 

– Да, самое активное. Они были просто единым целым. И даже бывали случаи, когда кто-то приходил, и отца Бориса не было дома, матушка давала какую-то консультацию, какой-то совет. И имела на это право. 

К. Толоконникова 

– Как он бы это сделал. То есть она как бы уже во многом глядела, нельзя сказать его глазами, у них какой-то был общий взгляд. 

Н. Терещенко 

– Да его глазами. Конечно, его.  

А. Пичугин 

– Я стал осознанно ходить в храм, наверное, спустя несколько лет после смерти отца Бориса. Ну даже больше, наверное, спустя лет пять, хотя до этого там я еще был маленький, меня водили в Елоховский собор. Но при этом вот фоново – из воспоминаний, каких-то книг, где-то из разговоров я про отца Бориса все время слышал. И, к сожалению, вот я хочу, чтобы наша программа стала, конечно, таким восполнением, сейчас все реже. Потому что в Церковь пришли новые люди, и те прихожане храмов московских храмов, центральных в том числе, которых мы видим на службах, это люди, которые как раз приходили, наверное, в одно время со мной или даже чуть позже, и для них имена священников, которые служили совсем недавно, они мало о чем говорят. Вот точно так же, я вижу по своему покойному духовнику, отцу Александру, который служил в Подмосковье, и его не стало в 2005 году. И сейчас уже в этом же даже храме совершенно новые люди, другие прихожане. И для них это всего лишь имя и фамилия. 

К. Толоконникова 

– И где-то что-то о нем слышали. 

А. Пичугин 

– Да. И вот почему еще раз в год приезжает такое количество людей, да, и это имя на надгробье, которое возле храма – вот, собственно, и все. Поэтому, конечно же, хотелось бы, чтобы память о таких людях, она жила и жила в церковной Москве. Мы часто говорим: «церковная Москва», когда имеем в виду что-то вот такое родное, дорогое, близкое. Вот хотелось бы, конечно, чтобы память и об отце Борисе жила в этой церковной Москве долго. 

К. Толоконникова 

– Да, потому что Москва – это прежде всего москвичи. 

А. Пичугин 

– Да. А как сейчас обстоят дела с памятью там, служится ли что-то в храме «Всех скорбящих Радосте»? 

Н. Терещенко 

– Ну я очень редко бываю в этом храме, поскольку живу далеко, и уже здоровье не то. Но, на мой взгляд, там поменялось очень многое.  

А. Пичугин 

– Ну там, наверное, уже из старого клира почти никого не осталось. 

Н. Терещенко 

– Ну вот отец Даниил Калашников.  

А. Пичугин 

– Ну да. 

Н. Терещенко 

– Вот поэтому заходить туда мне несколько больно, ни одного знакомого лица. 

К. Толоконникова 

– А прихожан тоже не осталось прежних? 

Н. Терещенко 

– Из прежних почти никого, почти никого, по старости. 

К. Толоконникова 

– Это же был настоящий московский приход. Был даже свой блаженный на этом приходе. 

Н. Терещенко 

– Да, Митенька, да. 

А. Пичугин 

– Да, я тоже читал про него. Это же он говорил после смерти отца Бориса, он стоял в сторонке, тихо плакал и говорил, что вы-то все переживаете и плачете, а мне-то каково, он меня любил больше всех. А уже его тоже нет, да, в живых? 

Н. Терещенко 

– Не знаю. Скорее всего, нет. Но не знаю. И спросить не у кого, почти никого не осталось. 

А. Пичугин 

– Это очень такое, мне кажется, важное качество для священника. В ваших, наверное, воспоминаниях я где-то читал, когда Митя это сказал, там где-то девочка сзади встала, говорит: как же, он меня больше всех любил. И когда у прихожан скалывается вот это ощущение, что священник всегда как-то относился особенно именно к нему, а на самом деле этого не происходило, просто он ко всем вот так относился... 

К. Толоконникова 

– Просто он любил. 

А. Пичугин 

– Да. Просто он любил. Это, правда, очень важно. Спасибо вам большое. Наше время уже вышло. Спасибо большое. Сегодня вспоминали протоиерея Бориса Гузнякова, многолетнего священника, потом впоследствии в последние годы настоятеля храма «Всех скорбящих Радосте» на Ордынке – замечательный московский храм, никогда не закрывавшийся, закрывавшийся на совсем небольшой... 

К. Толоконникова 

– В 48-м году открыли его. 

А. Пичугин 

– Открывшийся, да. И закрытый в конце 30-х, десять лет там не было служб. Замечательный храм, замечательный священник. А сегодня в этой студии были дочь отца Бориса, Надежда Терещенко, протоиерей Александр Абрамов, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках, Татьяна Новикова, художник по стеклу. Программа эта совместная с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Директор музея Ксения Толоконникова.  

К. Толоконникова 

– Доброго вечера. Мы очень благодарны всем гостям. Надежде Борисовне прежде всего, потому что Надежда Борисовна приехала так издалека специально, чтобы в этой студии вспомнить об отце Борисе. Спасибо большое всем. 

А. Пичугин 

– Пишите нам.  

К. Толоконникова 

– Адрес музея: podspudom@yandex.ru

А. Пичугин 

info@radiovera.ru. – это адрес, почтовый адрес радио «Вера». Спасибо вам большое, прощаемся. Всего хорошего, до новых встреч. 

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем