Исторический час с Дмитрием Володихиным (23.09.2018) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Исторический час с Дмитрием Володихиным (23.09.2018)

* Поделиться

Тема беседы: Рождение российского военно-морского флота при Петре I.


Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И сегодня у нас нет никакого гостя, так что я с вами сегодня наедине, драгоценные несколько миллионов человек. Сегодня мы с вами поговорим о рождении российского военно-морского флота при Петре Первом.И начнём вовсе не с Санкт-Петербурга и даже не с воронежских верфей, а начнём с отдалённых рубежей Московского государства, от такой дали, куда, кроме Петра Первого, не добирался никто из наших государей.
Итак, 1693 год, на окраине Московского царства состоялось событие, совершенно незаметное в масштабах огромной державы, я думаю, что из современников никто его особенно и не заметил: со стапеля во славном городе Архангельске сошёл небольшой корабль. Его строили по образцу голландской яхты, но дали русской название «Святой Пётр». Яхта получила богатую отделку, и если делали иностранные мастера, то украшали мастера русские и украсили просто роскошно. И сравнивая её с современными автомобилями, можно сказать, что это средство передвижения класса «люкс» — «Святой Пётр» своего рода «мерседес» среди парусников. И это название было дано кораблю в честь небесного покровителя самого государя Петра Алексеевича. Эту роскошную игрушку, во всяком случае по внешней видимости, построили для царя Петра Первого для того, чтобы он мог отправиться в плаванье по Белому морю.
И с яхтой «Святой Пётр» связано много такого, что можно назвать первым в русской истории. «Святой Пётр» — первое крупное судно европейского образца времён петровского царствования. Яхта имела 12 орудий и теоретически она могла вступить в бой, то есть Белое море — это были те водные пространства, которые угрожаемы были от шведских пиратов. Та могло быть военное вторжение шведов. И действительно, в начале восемнадцатого века было их нападение на город Архангельск, поэтому пушки поставили совсем не игрушечные. И «Святой Пётр», таким образом, стал первым кораблём военно-морского флота России. Запомним это словосочетание — военно-морской флот. Мы сегодня много будем говорить о том, чем отличается флот от скопища кораблей — это важный момент. Пётр Первый совершил на своём «Петре» первую в своей жизни большую экспедицию по морю. Летом 1693 года царь вышел на яхте в Белое море, впервые подняв русский судовой штандарт. Через год государь совершил на «Святом Петре» плаванье к Соловецкому архипелагу и посетил благоуханные дебри соловецкие, великую иноческую обитель, поклонился тамошним святым. На том же «Святом Петре» царь испытал и первый в своей жизни шторм: разбушевавшаяся стихия едва не убила молодого монарха. Но он не возненавидел море, как можно было бы ожидать, а полюбил его на всю жизнь.
Пётр Первый и раньше грезил кораблями, собственно, в огромном количестве книжек, популярных, художественных, научных, рассказывается о том, как эта любовь к морю вошла в сердце Петра Алексеевича. Под Москвой он плавал на ботике — на большой лодке, по сути дела. Затем он построил флотилию на Плещеевом озере. Плещеево озеро находится у стен старинного русского города Переславля-Залесского. Эта флотилия использовалась для воинских потех, как вы понимаете, это действительно были именно игры — игры юноши, никогда не видевшего морских просторов. А Белое море и «Святой Пётр» подарили ему первое настоящее морское приключение, а вместе с тем и мечту о собственном флоте. Смиренные иноки соловецкие рассказывали царю, что их монастырь исстари владел собственными кораблями. Храбрые русские моряки плавали далеко на север и верно служили обители.
Надо сказать, что флот соловецкий насчитывал в лучшие времена несколько десятков больших лодий, а также какое-то количество кораблей поменьше: сойм, карбасов. И это был далеко не единственный монастырь на Севере, который обладал собственным флотом. Просто, по всей видимости, соловецкий был больше других монастырских флотов. Надо сказать, что флот поддерживался долгое время в образцовом состоянии. При первых Романовых он вообще был не то что в образцовом, а в идеальном состоянии, вокруг него выросло огромное, сложное хозяйство, которое обеспечивало строительство новых кораблей, ремонт старых, постоянную обработку, скажем так, деревянных частей конструкций кораблей, избавление от гнили, смоление. Кроме того, конечно, содержание кораблей вообще штука довольно дорогая: необходимо огромное количество пеньки, парусов, корабельных припасов. Всё это для своего флота монастырь научился припасать.
Так царь Пётр узнал старинную традицию дальних рискованных путешествий по арктическим водам. И, конечно, полагаю, у него мысли потекли в следующем направлении: монахи смогли не только создать свой собственный флот, но и сделать из него постоянно действующий инструмент, который можно пустить в ход из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день. Почему он, монарх, не сумеет создать такой же флот для всей страны? Здесь, на Белом море, возможно, на палубе того самого «Святого Петра» рождался великий замысел. Пётр Первый размышлял: у страны нет флота. Корабли были у его деда — царя Михаила Фёдоровича, корабли были у его отца — царя Алексея Михайловича. Их сооружали за очень большие деньги, отправляли воевать, а потом забрасывали, и дорогостоящие махины гнили безо всякой пользы.
Вот характерный пример: большой боевой корабль «Орёл», построенный при Алексее Михайловиче, участвовавший в боевых действиях против разинцев на Волге и впоследствии сгнивший. Насколько я знаю, пришёл в полную ветхость и негодность этот корабль, простояв много лет в протоке Кутум безо всякого использования. В 1650-х годах, при том же Алексее Михайловиче началась большая война со шведами — такой традиционный противник Российской державы. И воевода Потёмкин получил под свою команду отряд гребных судов — стругов. Он разбил шведскую флотилию в Финском заливе, взял пленников, но потом корабли, на которых Потёмкин одержал победу, были заброшены и также сгнили. Есть архивные описания того, какою мощью обладал тогда Потёмкин: у него было множество так называемых кораблей и полукораблей, то есть достаточно крупных боевых единиц. Но тем не менее после того, как была одержана победа, после того как война закончилась, никакого применения этим кораблям не нашлось, они были разбросаны по берегам озёр и рек и постепенно сгнили или были частично разобраны.
Итак, кораблей у России было много, а вот флота не сложилось почему? Флот предполагает не только суда с пушками, он предполагает ещё и наличие верфей, доков, училищ, которые ставят в строй квалифицированных морских специалистов, офицеров, а также целую махину учреждений, которые занимаются обеспечением флота. Это, знаете ли, совершенно не романтическая стихия: склады, склады, склады и ещё раз склады. Вот в пору скитаний по Белому морю государем завладела мечта о строительстве настоящего большого флота, не ради одной битвы и даже не ради победы в одной войне, как случалось ещё при батюшке Алексее Михайловиче, он мечтал о флоте навсегда: так, чтобы раз появившись у России, этот флот никогда бы уже не исчез, не сгнил, не пришёл бы в негодность, а постоянно служил бы стране.
В 1702 году Пётр Первый вновь посетит Соловки. Много говорят о том, что крепостью веры и благочестием Пётр Алексеевич уступал своим предкам: и отцу, и деду, и старшему брату Фёдору Алексеевичу — царям из династии Романовых, но всё-таки православным христианином он, несомненно, являлся. По его распоряжению на Большом Заяцком острове был построен деревянный храм во имя святого апостола Андрея Первозванного — покровителя России и русского флота. В ту пору давняя мечта Петра Первого уже начала осуществляться: большой флот уже начал создаваться, хотя ещё не прошёл испытаний в боях на Балтике. И по волнам морей этот флот пойдёт под Андреевским стягом: косым голубым крестом на белом поле. Я бы хотел оговориться: вот между Соловками и Балтикой был ещё один период в развитии русского флота, его нельзя забывать: в 90-х годах семнадцатого века на реке Воронеж строились боевые корабли, которые направленны были на обеспечение с моря осады крепости Азов — тогда Азов был турецким.
В 90-х годах Пётр Первый совершил два больших похода. Первый не удался именно из-за того, что не было поддержки с моря. Во время второго похода Пётр Первый, используя боевой флот, причём бросая его то и дело на турецкую эскадру, которая пыталась помочь Азову, добился успеха — крепость была взята. В последствии флот воронежский был использован в качестве своего рода эскорта для дипломатических миссий, отправленных в Константинополь.
Сейчас спорят, когда появился первый линейный корабль в России. Линейный корабль — это крупнейшая боевая единица по классификации того времени. Некоторые считают, что это корабль «Крепость», другие считают, что это корабль «Гото Предестинация», но в любом случае это именно южнорусское воронежское корабельное строение. Проблема в том, что из этого замечательного начинания, из флота, который родился на реке Воронеж, вышел в Азовское море, плавал по Чёрному морю, впоследствии не вышло ничего доброго по одной простой причине: удержать Азов тогда, при Петре Первом, не удалось, он стал российским навсегда несколько позднее, несколькими десятилетиями позднее. И флот, к сожалению, тогда Россия не получила, все эти корабли не получили применения после азовских походов.
Но вот началась тяжёлая война со Швецией. Швеция считалась первоклассной морской державой, сильнейшей в Северной Европе. Война началась в 1700 году, и в течение девяти лет тяжелейшая борьба на суше закончилась полным разгромом шведов. Точку поставила битва под Полтавой 1709 года. Вслед за ней русская армия победоносно прошла по шведским владениям, захватывая крепости и города, в 1710 году пала Рига, затем Ревель (нынешний Таллин), Кексгольм, Выборг. Казалось бы, конец войне не за горами, однако этого не произошло. Кстати, напомню, если кто-то не знает: Кексгольм — русский город в Карелии, захваченный шведами в начале семнадцатого века. Там располагалась мощная крепость, древнее название крепости — Карела, а сейчас этот город и сохранившаяся там крепость называется Приозерск. Так вот, почему не закончилась война: если под Полтавой был разбит первоклассный контингент шведской армии, то флот у шведов всё ещё оставался, и он угрожал русским владениям.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, у нас здесь светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с вами сегодня разговариваем о рождении русского военно-морского флота. Рождение флота в России нерасторжимо связано с рождением Санкт-Петербурга. В 1703 году город на Неве начинает строиться, и Пётр Первый предназначает ему судьбу главной базы будущего русского флота на Балтике. Неподалёку, на острове Котлин, строится крепость Кроншлот, которая в будущем превратится в целый анклав, наверное, разнообразной мощи крепостей, фортов, батарей на островах.
И, конечно, шведы, пользуясь абсолютным превосходством на море, постоянно нападают на город, атакуют позицию в районе Кроншлота, высаживают десанты, блокируют Санкт-Петербург, и, пока что их морское могущество сохраняется, Санкт-Петербург не будет жить спокойно. На Балтике в срочном порядке сооружается российский флот. Не хватало опытных мастеров-корабельщиков и флотских офицеров. Вот в первое время значительную часть командных должностей, и адмиральских, и офицерских, отдавали иностранцам. Когда верфи Петра Первого поставили в строй фрегаты и линейные корабли, первые фрегаты и линейные корабли, построенные на Балтике, выставлять их против опытного шведского флота царь всё-таки опасался. Это понятно: Швеция — великая морская держава, на море она воюет очень давно, там опытнейшие офицеры, хорошие матросы, они давным-давно воюют, прекрасно освоили военно-морскую науку. Нужно было несколько лет дать для того, чтобы русский флот просто получил первый опыт боевых столкновений, да просто первый опыт плаваний, хотя бы и по относительно небольшому театру военных действий — по Балтике. Отсутствие тактических навыков порой сказывалось самым печальным образом. Вот в одном из столкновений на море неудача обрушилась на русский флот: один из крупных русских кораблей был потерян, потому что он сел при маневрировании на мель. Зато на малых гребных судах — на галерах, на скампавеях, предназначенных для войны на мелководье, русские чувствовали себя превосходно. Понимаете, всё-таки существовала очень древняя традиция русского мореплавания по Арктике, по арктическим водам, по озёрам, по рекам. Поэтому струги, лодии, карбасы, соймы, кочи, иными словами традиционные типы русских судов были очень хорошо нашими мореходами освоены. И на этих малых корабликах русские то и дело навязывали отрядам шведских судов абордажный бой и выигрывали его. То есть, иными словами, было видно, что на мелких водах на гребных судах с помощью абордажа можно одержать внушительную победу над шведами.
Именно гребной флот был предназначен Петром Первым для прорыва шведской морской блокады Санкт-Петербурга. Вот давайте себе представим... это радио, я не могу открыть перед вами карту, но давайте представим: у входа в Финский залив узкое горло. Чтобы выйти на просторы Балтики, надо его миновать. С севера над ним нависает длинный, узкий полуостров Ханко или Гангут, иногда его на старых картах называли Ганге-Удд. Горло Финского залива перегораживает шведский флот под командой адмирала Густава Ватранга, в его состав входят аж 15 линейных кораблей, фрегаты, множество лёгких судов. И такой мощи русскому боевому флоту времён Петра Первого противопоставить было что-то очень затруднительно. Но всякую силу можно преодолеть не только в честном бою, но и обмануть с помощью военной хитрости. На узком месте полуострова Пётр Первый велел устроить переволоку и по ней доставить сто боевых галер в открытое море.
Опыт имелся: такие переволоки использовали на Руси ещё в Средние века задолго до Петра Первого, это никого не удивляло, к тому же сами местные жители издревле использовали перешеек для кратчайшей переправы мелких судов волоком. В июле 1714 года адмирал Апраксин получил приказ начать тайное строительство переволоки. У западного конца переволоки Пётр Первый собственноручно высек на камне памятный знак: крест и первую букву своего имени — «П». Однако скрыть от Ватранга все эти строительные работы, конечно, не удалось — шведы провели разведку и встревожились: план переправить русские галеры волоком всерьёз их обеспокоил.
Собственно, расположить главные силы флота в труднодоступном районе у Гангута, на мелководье, у изрезанного заливчиками берега, Ватранг не мог — у него были тяжёлые, глубоко сидящие суда. Но он решил отправить отряд небольших кораблей к тому месту, где русская переволока должна была выйти к морю. Ватранг выделил из состава своей эскадры флотилию специальных судов, предназначенных для ведения боевых действий на мелководье. И он подчинил эскадру шаутбенахту Эреншельду.
Эреншельд носил это звание шаутбенахт — оно приблизительно соответствует контр-адмиральскому званию. Он занял позицию у конца переволоки, если бы русские галеры добрались до этого места посуху, шведы легко превратили бы их в щепы залпами с моря. Казалось бы, после этого затее Петра Первого пришёл конец, крах, катастрофа: ничего больше нельзя сделать — переволоку заперли. Но тут у самого Ватранга дела пошли плохо: на Финский залив опустилось полное безветрие. Паруса беспомощно обвисли, и отсутствие ветра обрекло могучие шведские корабли на абсолютную неподвижность, а гребной флот Петра Первого от ветра не зависел.
Офицеры Апраксина осуществили смелый план: 26 июля 1714 года они провели большой отряд галер под носом у Ватранга. Шведский флот стоял близко к берегу, его обошли по открытому морю. Это было довольно рискованно: галеры пошли на большую волну, если бы начался шторм, ветер, может быть, им довольно плохо пришлось бы в открытом море, но тем не менее они прошли. Ватранг в ярости приказал буксировать крупные корабли с помощью шлюпок, но за русскими галерами не поспел. Когда задул лёгкий ветерок, Ватранг велел своим капитанам перевести корабли дальше в море, чтобы новый русский отряд не повторил недавний прорыв.
И в ответ на это Пётр Первый и Апраксин осуществили план, который можно только разве что назвать издевательством над шведским военно-морским гением. Дело в том, что на сей раз Апраксин повёл отряд галер другим маршрутом. 27 июля он двинул основные силы галерного флота уже не далеко в море, а наоборот — между неприятельскими кораблями и берегом, по мелководью. Маневр был смелый, даже рискованный: суда могли, конечно, пострадать от мелей. Если бы поднялся ветер, они стали бы лёгкой добычей шведов. Шведы били из своих орудий, опять принялись за буксировку шлюпками, но их ядра не долетали до галер. И прямо у шведов под носом Апраксин провёл мимо Ватранга громадную эскадру боевых галер. Одна единственная из них села на мель и досталась шведам, и только один офицер пострадал от шведского ядра.
Итак, галерный флот Апраксина зашёл в тыл Эреншельду, перегородил ему путь для возвращения к основным силам шведского флота. Эреншельд застрял в Рилакс-фьорде, а у входа во фьорд встали царские галеры, готовые к бою. Ловушка за шведской флотилией Эреншельда захлопнулась. Ну и ночью или утром 27 июля лично сам царь Пётр добирается до передового отряда галер, заперших шведов. Царь взял общее командование на себя, и вскоре после этого подошли главные силы русского гребного флота с адмиралом Апраксиным во главе. Царь не торопился вступать в бой: гребцы на галерах, совсем недавно проделавшие путь по морю в 40 километров, конечно, были до умопомрачения утомлены, им требовался отдых. Поэтому русская сторона начала не с пушечного огня, а с переговоров. Генерал-адмирал Апраксин передал Эреншельду предложение сдаться. Шведскому флотоводцу обещали хорошее обращение в плену для него самого, ну и, разумеется, для всех экипажей. Швед горделиво ответил: «Я всю жизнь служил с неизменной верностью королю. А король не для того вверил мне под команду корабли, чтобы я сдал их без боя». Но надо отдать должное человеку — он храбрый боец.
Несмотря на огромное превосходство русского флота в силах, у шведов был шанс всё-таки вырваться из западни. Во-первых, если подует ветер и с открытого моря на помощь Эреншельду придёт подмога. Во-вторых, шведский флотоводец мог уповать на неопытность русских моряков: в конце концов, ни одного по-настоящему крупного сражения до сих пор между русскими и шведскими флотами не было, а в стычках между ними, мелких, незначительных, успех был то на одной стороне, то на другой. Опытные шведские моряки могли, конечно, перебороть русских, которые впервые вступали в большую морскую баталию. Морские волки Эреншельда давно ходили под парусами, били из пушек, освоили всю тонкую науку маневрирования, а русские, хоть и многочисленные, хоть и перехитрили главные силы шведского флота, но разве они выдержат правильный бой с хорошо обученным противником?
Вот на этом мы с вами сделаем небольшой перерыв. Я хочу сказать, что желаю немного поинтриговать вас. Мы вернёмся к бою при Гангуте чуть погодя. А сейчас напоминаю, что флот — это не только борьба с противником, это не только стрельба, это ещё и мечта — мечта о дальних странах, мечта об экспедициях в далёкие моря и океаны, мечта об островах. И при Петре Первом, например, уже была организована экспедиция на остров Мадагаскар — в 1719 году, насколько я помню. Экспедиция эта не дошла до цели, но оставила по себе такие воспоминания, что до сих пор пишут о ней рассказы, повести, музыкальные произведения, научно-популярные произведения. И сейчас в эфире прозвучит песня «Остров Мадагаскар» композитора Анны Ветлугиной, исполняет Пётр Лелюк.

(Звучит песня.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, послушали песню? После этого мне приятно будет напомнить вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитий Володихин. И мы с вами ненадолго прерываем беседу, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с вами продолжаем беседу о рождении военно-морского флота России при Петре Первом. Итак, возвращаемся к битве при Гангуте, 1714 год, лето, шведов заперли в Рилакс-фьорде. Гребной флот русских насчитывает 98 галер и скампавей, и для атаки на флотилию Эреншельда понадобилось всего 23 из них. Их общее артиллерийское вооружение составляло по разным подсчётам где-то 190-200 орудийных стволов. Однако атака шведской позиции в лоб лишала русских пушкарей возможности использовать всё бортовое вооружение: реально до половины стволов не использовалось в сражении. Команда кораблей и пехотинцы, взятые на борт для абордажа составляли общим числом приблизительно около четырёх тысяч человек. Шведская эскадра состояла из девяти боевых единиц: шесть галер, два шхербота (это совсем маленькие судёнышки для боевой работы в шхерах — проходах между островами — на мелях, на мелководье), и Эреншельд сам держал флаг на трёхмачтовом праме «Элефант». «Элефант» иногда считают даже лёгким фрегатом, на нём было 18 орудий — для фрегата это немного, но тем не менее это были тяжёлые орудия.
Прам — это плоскодонное или почти плоскодонное судно, рассчитанное на то, чтобы обрушивать на батареи, укрепления противника огонь из тяжёлых орудий и поддерживать свою эскадру огнём на дальних дистанциях. Собственно, в целом всего шведская бортовая артиллерия составляла 116 стволов — сила солидная. В бою шведские артиллеристы использовали около 90 орудий, то есть в принципе артиллерийская мощь русских и шведов оказалась, как это ни парадоксально, вполне сравнимой. Всего под командой Эреншельда оказалось около тысячи моряков — и вот численное превосходство во многом решило дело. Собственно, на первой стадии боя русские галеры заняли позицию в три линии, носами к кораблям Эреншельда.

Адмирал Апраксин поднял синий сигнальный флаг, таким образом дан был сигнал к атаке, и его продублировали ещё выстрелом из орудия. Передовые галеры открыли огонь, шведы ответили им яростным шквалом ядер. Эреншельд поставил свои корабли на якорях в одну вогнутую линию, центр занял его флагман «Элефант». Шведский прам стоял в наибольшем отдалении от русских кораблей, зато мог выбирать любую цель среди судов Петра Первого и бить по ней своими ядрами. Собственно сама стрельба дала не такой уж большой эффект. Во всяком случае, гораздо меньше, чем, может быть, рассчитывали флотоводцы. Зато к следующему этапу, собственно к абордажному бою, удалось приступить далеко не сразу. Понимаете, сложность состояла в том, что фланги шведской эскадры — вот галеры — упирались в каменистые островки, обойти их было чрезвычайно трудным делом. И Эреншельд поставил корабль к кораблю на линии примерно в 400 метров длиной — не прорезать строй, очень мало возможностей обойти, приходится атаковать в лоб.

Перестрелка длилась долго, перевеса ни одной из сторон не дала. Надо было набраться отваги и всё-таки пойти в абордажный бой. Шведы и русские проявили в равной мере твёрдость под огнём неприятеля, никто не покидал боевых порядков — победа пока ещё колебалась на весах судьбы. Пётр Первый спланировал бой так, что с самого начала у него имелось над противником огромное преимущество — это использование абордажных команд. Понимаете, уже к тому времени Россия имела первоклассную, по европейским меркам, великолепно обученную, отлично вооружённую пехоту, она была овеяна пороховым дымом множества сражений, не боялась врага и была прекрасно дисциплинирована. Все, предназначенные для атаки, русские галеры были до отказа набиты пехотинцами. На дистанции выстрела из пушки огонь вёлся на равных. Но вот русское командование всё-таки, как я говорил, подало сигнал, и положение Эреншельда быстро ухудшилось: атакующие галеры сближаются с кораблями Эреншельда на расстояние ружейного выстрела — сто метров. Потом ближе, ещё ближе, залп, другой, третий — русская пехота ведёт беспощадный огонь, выбивая одно неприятельского моряка за другим.

Вот представьте себе: ветераны Полтавы и других сражений на суше метко били по шведам, они так же метко били и на море — свинец рвал снасти, разносил в щепы надстройки, калечил живую плоть. И вот свинцовая пуля того времени была совсем не сравнимая с современной свинцовой пулей, она сравнима, скорее, с пулей от крупнокалиберного пулемёта. Каждая русская галера несла по 150-200-250 стрелков, они буквально засыпали шведов свинцом. Эреншельд всё ещё надеялся на дисциплину, надеялся на отвагу, надеялся на превосходную выучку своих подчинённых. Он надеялся, что русским просто неведома тонкая наука морских баталий, где-нибудь они да ошибутся, совершат прокол, но ничего этого не происходило. Шведы продолжали стрелять с мужеством обречённых.

И, конечно, любое преимущество в бою надо чем-то оплачивать: перевес, достигнутый благодаря ружейному огню пехоты, оплачивался большими потерями среди русских на этом этапе боя — куда бы ни попадало шведское ядро, оно находило жертв. Огромные массы пехотинцев, скопившиеся на палубах галер, представляли собой очень хорошую мишень. Но галеры Петра Первого шли вперёд и не отворачивали — потери, больше потерь, ещё больше потерь, но, чем ближе русские галеры к шведским кораблям, тем больше шансов, что они смогут нанести урон, и шведам этот урон будет гибельным. Они идут вперёд под огнём врага, не делают ошибок, не трусят и твёрдо двигаются к победе. Четыре небольших гребных судна, четыре скампавея, Пётр Первый послал обойти островок, к которому примыкал фланг шведской флотилии. Манёвр сложный, рискованный — мели и подводные камни в этом месте могли погубить гребные суда, поэтому они двигались медленно, осторожно. И одна из них всё-таки прошла опасный путь быстрее других. Ею командовал капитан галерного флота Андрей Мьющик, на борту скампавея находились стрелки из Лефортовского пехотного полка. Эта галера вышла Эреншельду в тыл и открыла губительный огонь.
Шведы не ожидали обхода с тыла, и удар с этой стороны был для них неприятным сюрпризом. Наконец бой вступил в финальную стадию: шведов обошли, к шведам абордажные корабли приблизились вплотную, сцепились, и начался абордажный бой. Впоследствии шведские историки нагородят огромное количество героических выдумок, что русские аж трижды подступали к шведским кораблям, и их отражали отважные шведские канониры. Всё это выглядит героически и даже, как будто в чашечку с чистой водой капнули немного малинового варенья — всё это прекрасно, ароматно, но всё это неправда. В общем, всё решилось достаточно быстро, борьба между двумя силами — шведской и русской — в Рилакс-фьорде шла совершенно иначе: не было никаких трёх атак, русские корабли действовали чётко, слаженно, как на параде. Очень быстро они начали занимать борта кораблей шведских, очень быстро заняли все галеры Эреншельда — они должны были спустить флаг. И единственным трудным бастионом, своего рода плавучей деревянной крепостью для русских был, конечно, «Элефант». Русские корабли подступились к нему, и бой был страшный.
Дело в том, что из донесений того времени ты вылавливаешь подробности, которые могут заставить оробеть отважнейшего человека. Представьте себе, что в этом бою многие погибли от удара пороховыми газами — представьте себе, это ведь страшно. Но тем не менее так или иначе удалось шведов взять на абордаж — на высокий борт шведского корабля «Элефант» взошла русская пехота и, оказавшись на вражеском корабле, действовала быстро и беспощадно. Вражеские канониры сдали этот корабль очень скоро, боясь, что за несколько минут вся команда ляжет на палубе.

Собственно, участь шведской эскадры была решена. Эреншельд не спускал на своём «Элефанте», на флагманском корабле, флаг до самого конца. Когда он понял, что судьба корабля решена, приказал подать ему шлюпку, погрузился туда с несколькими шведскими гренадерами — рослыми бойцами, которых приучали бросать на дальнюю дистанцию гранаты, людей высокого роста, как я уже сказал, и большой физической силы — и попытался прорваться сквозь русский строй. Но попытка шведского флотоводца не увенчалась успехом: его перехватил и взял в плен русский пехотный капитан Бакеев.

Судьба Эреншельда незавидна: ему пришлось впоследствии годами испытывать позор. Он провёл в плену семь лет, и с ним общались, в общем-то, важные российские персоны, с ним обходились уважительно, но фактически царь Пётр сделал из Эреншельда драгоценную живую игрушку.

Через три недели после победы при Гангуте царь велел отпраздновать морской триумф: трофейные суда провели вверх по Неве мимо Петропавловской крепости, дворцов и Адмиралтейства юного Санкт-Петербурга. Город ещё был невелик, ещё он строился, ещё вокруг стучали плотницкие топоры, ещё работало множество каменщиков. Но население его в праздничной одежде и сам город, украшенный флагами, встречал победителей орудийными салютами.

Затем русская пехота торжественно прошествовала по Троицкой площади, с нею несколько сотен пленников — шведских моряков. Оба раза жителям города показали Эреншельда. Сначала с палубы трофейного «Элефанта», потом во главе пешей колонны пленников, и специально для этого шаутбенахту подарили новую одежду, богато расшитую серебром. Пётр Первый взял Эреншельда за руку, подвёл его к своим вельможам и представил как человека отважного. Понимаете, когда победивший ведёт себя, как лев, а не как волк, это поднимает значимость победы. И Пётр Первый вёл себя, как лев. Эреншельда пригласили на пир по случаю победы над ним и усадили за стол близ самого царя. Пётр Первый не раз обращался к нему со словами утешения и впоследствии русский монарх посещал пленного флотоводца — вот о нём, об Эреншельде, вспоминали всякий раз, когда Россия праздновала годовщину Гангутской победы. А когда Эреншельду разрешили вернуться домой, он получил в дар от Петра Первого монарший портрет, усыпанный бриллиантами. Формально Эреншельду не на что было жаловаться — его холили и лелеяли, хотя сами шведы несколько раз безжалостно вырезали русских пленников после окончания больших сражений, если эти сражения оканчивались не в пользу русских. Но вот в отношении Эреншельда русские вели себя наивежливейшим образом, но все семь лет плена шведский шаутбенахт служил русскому царю ходячим подтверждением превосходства русского флота над сильным флотом его родной страны — Швеции. А что может быть позорнее для командира?

Д. Володихин

— Мне приятно будет напомнить, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с вами обсуждаем рождение русского флота при Петре Первом, и первые шаги этого флота в его славной судьбе. Да, шведы потерпели в Гангутской битве полное поражение: они лишились всех девяти своих боевых единиц, пленными эскадра Эреншельда потеряла 580 человек, убитыми более 360-и. Русские потери оказались намного меньше: 440 раненых и убитых, ну и, напоминаю, одна галера, севшая на мель и захваченная шведами.

Так вот, можно, конечно, сейчас рассуждать о том, сколько убито, ранено, сколько потеряно пушек, учитывать каждую железку, которую потеряли шведы, но тут важнее другое: шведы понесли урон в территории гораздо более важной — русский флот проник в Ботнический залив, то есть оказался, собственно, в домашних водах самой Швеции. Посреди Ботнического залива находилась ключевая позиция — Аландский архипелаг. И русская пехота, высадившись с галер, заняла его. Шведские войска были вытеснены из Финляндии, то есть эхо Гангутской победы было гораздо значительнее, чем сама эта победа. По сравнению с блистательными победами, которые русский флот одержит в будущем, успех у Гангута вообще может показаться скромным. Для огромного флота Карла Двенадцатого девять судов из флотилии Эреншельда — сравнительно небольшая потеря. Под Полтавой в 1709 году количество сражающихся с обеих сторон в 12 раз превосходит их общее число при Гангуте. Почему же разгром Эреншельда вошёл в летопись военно-морского флота России как одна из самых памятных страниц?
И надо сказать, что через 200 лет, в 1914 году, когда праздновался юбилей победы при Гангуте, Санкт-Петербургский монетный двор даже выпустил памятный рубль с портретом Петра Первого. Такие выпуски происходили крайне редко, и надо сказать, что в 1909 году, когда праздновали 200-летие победы под Полтавой, никаких юбилейных монет выпускать не решились — это показательно.

Дело вот в чём: победа при Гангуте, помимо своих стратегических последствий — проникновения в Ботнический залив, — помимо, собственно, потерь в живой силе, в кораблях, она имела последствия иного рода. Русский военно-морской флот сдал труднейший экзамен, победил опасного врага в правильном сражении по всем канонам европейской тактики. Русские моряки обрели уверенность в себе, они обрели крепкий боевой дух, они уже не сомневались, что в столкновении со шведами они добьются победы. А на шведов, наоборот, поражение при Гангуте произвело угнетающее впечатление. До того они были уверены в несокрушимом превосходстве на море, теперь эта иллюзия рассеялась. Шведские флотоводцы уже переменили своё отношение к российским коллегам: они уже стали побаиваться открытого большого сражения против русского флота.

Шесть лет спустя, в 1720 году шведы вновь встретились с русской гребной эскадрой в большом сражении при Гренгаме. Возглавлял эту эскадру князь Михаил Михайлович Голицын — человек, незаслуженно забытый, даже получивший, опять-таки, незаслуженно много критических замечаний в свой адрес — это поистине выдающийся человек. Так вот, Голицын провёл битву в тот же день, что и произошла Гангутская баталия — 27 августа. Как видно, сама эта несчастливая для шведского флота дата лишила королевских флотоводцев уверенности. Русский галерный флот, будучи атакованным крупными шведскими кораблями, отступил на мелководье. И тогда русские моряки использовали тактику, которая когда-то принесла им успех при Гангуте: как-то только противник начал преследование, галеры развернулись, контратаковали, перешли от артиллерийской дуэли к абордажному бою. И в результате на пустом месте шведы потеряли четыре фрегата — вновь тяжёлое поражение, срам, позор. А Русская Церковь в этот день празднует память святого Пантелеймона — покровителя мореплавателей. В честь двух славных побед, по велению Петра Первого, в его любимом детище — в Санкт-Петербурге — был возведён Пантелеймоновский храм.

После Гангута исчезла страшная угроза, нависшая над Санкт-Петербургом, блокада была прорвана, город на Неве мог теперь спокойно строиться и расти, обращаясь в новую столицу России. Отныне русские моряки сами угрожали Стокгольму, и именно эта угроза приведёт к окончательному поражению Швеции. Уже осенью 1714 года войска Петра Первого начали морские рейды на шведскую сторону Ботнического залива. Они брали вражеские города, они наносили поражения шведским отрядам, а вражеский флот ничего не мог им противопоставить. Какое-то время была надежда на то, что столкнутся крупные корабли, не галеры, не суда, предназначенные для мелководья, и тут уж шведы себя покажут. Но произошёл бой при острове Эзель, и русская эскадра, имея численное превосходство над шведами, преследовала долгое время шведские корабли. Они не смогли от неё оторваться, не смогли отбиться артиллерийским огнём. И в один день шведы потеряли три боевых единицы, то есть ещё одно поражение. На этот раз потерпел поражение флот открытого моря, на который в Стокгольме возлагали большие надежды. Стало понятно, что здесь, в общем, искать какого-то прорыва тоже не стоит — его не произойдёт.

До сих пор, вот до середины десятых годов, до конца десятых годов, шведы вели войну в дальних краях: в Польше, на Украине, у Финских берегов. И вдруг огненное дыхание больших битв навестило их собственные дома. На коренной шведской земле, в стратегической близости от их столицы действуют русские десанты. Появление войск Петра Первого рядом с сердцем шведской державы сделало, конечно, королевское правительство посговорчивее. В 1721 году воюющие стороны подписали Ништадтский мирный договор. По нему Швеция отдавала России всю Прибалтику, часть Финляндии с Выборгом. Пётр Первый ещё забрал у шведов бывшие новгородские земли, когда-то потерянные Московским государством. Собственно, в 1617 году шведы их получили в результате тяжёлых потерь России в эпоху Смуты, и теперь они возвращались в состав Российского государства. Кроме того, Россия также получала все острова в Рижском и Финском заливах. За это она, конечно, должна была выплатить компенсацию в два миллиона талеров. Талер — это крупная серебряная монета того времени, рубль петровской эпохи чеканился как талер. Но тем не менее размен был совершенно неравноценный, было ясно, что Швеция разгромлена в войне, потерпела страшнейшее поражение.

К концу Северной войны наша страна стала полноправным актёром в театре европейской политики, победа в ней — главное детище Петра Первого и главное достижение России в годы его царствования. Но, по словам самого Петра Первого, одолеть шведов нельзя было ничем иным, как только флотом, ибо одними сухопутными войсками царь добиться победы не мог. Триумф общероссийского большого флота при Гангуте, при Гренгаме, при Эзеле вырос из истории с плаваниями на невеликой царской яхте «Святой Пётр» по Белому морю, из рассказов соловецких иноков о русской морской старине, из ветров Белого моря. Корабль «Святой Пётр», словно живая нить, связывает скромное морское прошлое Московского царства и блистательное морское будущее Российской империи.

И закончить эту передачу я хочу напоминанием, что несколько лет назад умельцы-энтузиасты Соловецкого морского музея воссоздали корабль «Святой Пётр» и сейчас совершают на нём по Белому морю экспедиции исследовательского характера. История не умирает, она живёт в наших сердцах, в наших умах. Великое не перестаёт быть великим, и о нём необходимо помнить. Благодарю вас за внимание, до свидания!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем