«Граф Сергей Шереметев». Татьяна Егерева

У нас в гостях была кандидат исторических наук, старший научный сотрудник музея-усадьбы Остафьево Татьяна Егерева.

Разговор шел о жизни и трудах историка и общественного деятеля конца 19 — начала 20 веков графа Сергея Шереметева.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин:

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы с вами поговорим об одном из величайших православных консерваторов конца XIX — начала ХХ столетия — аристократе, выдающемся деятеле культуры, графе Сергее Дмитриевиче Шереметеве. Поскольку очень большая часть его жизни проведена под сенью замечательной подмосковной усадьбы Остафьево, сегодня мы пригласили в студию старшего научного сотрудника Музея-усадьбы «Остафьево», кандидата исторических наук Татьяну Александровну Егереву для того, чтобы она была нашим гидом по судьбе графа Шереметева. Татьяна Александровна, здравствуйте.

Т. Егерева:

— Здравствуйте.

Д. Володихин:

— Ну что ж, давайте начнем, по традиции, со, своего рода, визитной карточки. Дорогие радиослушатели, «визитная карточка» — это в нескольких фразах то главное о Сергее Дмитриевиче Шереметеве, что должно всплывать в сознании, когда о нем начинается разговор в беседе или в сети. И это может быть его деяние, это могут быть события, с ним связанные, это могут быть черты его характера и так далее. Прошу вас, Татьяна Александровна.

Т. Егерева:

— Спасибо. Граф Сергей Дмитриевич Шереметев — известный государственный и общественный деятель второй половины XIX — начала ХХ века, историк-любитель, популяризатор науки, член и организатор многих научно-исторических обществ, человек, много сделавший для изучения и сохранения русской усадебной культуры. Вот это все — граф Сергей Дмитриевич Шереметев.

Д. Володихин:

— Историк, музейщик, человек, который шествовал по жизни «в культуре по грудь», иногда, наверное, и глубже забирался, если резюмировать. Ну что ж, давайте попробуем начать «от Адама». И здесь судьбы самого Сергея Дмитриевича не хватит, поскольку род Шереметевых имеет настолько глубокие корни в русской истории и в русской культуре, что придется, наверное, несколько слов сказать вот о самом семействе, которое породило столь достойного человека.

Т. Егерева:

— Граф Сергей Дмитриевич Шереметев происходил из старшей, то есть, графской ветви рода Шереметевых. Он был праправнуком известного сподвижника Петра Великого — генерала-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, героя Северной войны. Он был правнуком Петра Борисовича Шереметева, известного деятеля и мецената, внуком Николая Петровича Шереметева, известного его романтической историей любви и его женитьбой на бывшей крепостной актрисе его театра — Прасковье Ковалевой-Жемчуговой, сыном Дмитрия Николаевича Шереметева — тоже мецената, много сделавшего для развития благотворительности в России, попечителя странноприимного дома. Вот такая вот замечательная семья, традиции которой продолжал Сергей Дмитриевич Шереметев, потому что он считал, что именно верность родовому началу и семейным традициям и дает человеку устойчивость в пути.

Д. Володихин:

— Ну, насколько я понимаю, он был не только графом и представителем древней русской аристократии. Все предки известны аж до первой половины XIV столетия, аж до великого князя Московского Симеона Гордого. Был очень, фантастически богатым человеком. По нынешним временам, наверное, к нему приклеилась бы неадекватная совершенно кличка «олигарх». Поскольку состояние его составляло в начале ХХ века около 40 миллионов рублей, и он владел огромным количеством усадеб. Но тут вы лучше меня скажете.

Т. Егерева:

— Действительно, граф Сергей Дмитриевич Шереметев был владельцем громадного состояния. Его земельные угодья располагались в 12 губерниях России и составляли более 180 тысяч десятин земли. Его усадьбы мы можем поделить условно на две большие группы. Это усадьбы доходные и усадьбы исторические, родовые. К ним относится, предположим, Кусково, с которым Сергей Дмитриевич был связан воспоминаниями его детства. К историческим родовым относится усадьба Останкино. Правда, после семейного раздела с его младшим братом Останкино принадлежало Александру Дмитриевичу Шереметеву. К ним относится знаменитый Фонтанный дом в Петербурге, который содержал огромное количество родовых шереметевских богатств и коллекций, в том числе коллекций церковной старины и коллекций на оружие. Многие усадьбы граф Сергей Дмитриевич покупал, надеясь спасти от разорения и запустения — в первую очередь, усадьбу его супруги Екатерины Павловны Шереметевой, урожденной княжны Вяземской, Остафьево, в которой Сергей Дмитриевич организовал общедоступный музей. А также к числу приобретенных именно исторических усадеб относится усадьба Вороново — он ее отдал в приданое старшей дочери Анне, усадьба Введенское — в приданое младшей дочери Марье, ну, и другие исторические усадьбы.

Д. Володихин:

— Для наших слушателей, прежде всего, вот такие «маяки» владений Шереметева — это Кусково в Москве, Остафьево под Москвой и Фонтанный дом в Санкт-Петербурге — то, что известно всей России и носит характер, своего рода, культурных символов.

Ну, а теперь давайте вот о чем вспомним. Человек, который мечтал заниматься наукой, культурой и осуществил свою мечту, имея при этом колоссальное состояние, а значит, колоссальные возможности заниматься тем, чем он хочет... Мы поговорим, куда эти миллионы были приложены. Поверьте, Сергей Дмитриевич не столько тратил их на себя, сколько на вещи, которые относились именно к науке и культуре. Но прежде, все-таки, у него и помимо науки и культуры была собственная судьба, собственные взгляды и, в какой-то степени, собственная карьера. Прежде поговорим об этом.

Т. Егерева:

— Татьяна Васильевна Шлыкова, человек глубоко религиозный, воспитала и отца Сергея Дмитриевича, и его самого в глубокой религиозности, в искренней вере и в любви к и домашней старине, и вообще к русской старине. И вот это вот чувство народности, которое было свойственно Сергею Дмитриевичу Шереметеву, он взял именно от Татьяны Васильевны Шлыковой.

Д. Володихин:

— Ну, насколько я понимаю, он всю жизнь был истово православным человеком, истово консервативным, любил государя — ну, прежде всего, Александра Третьего, а потом и его сына, и он был монархистом из монархистов?

Т. Егерева:

— Да, с Александром Третьим он познакомился еще в отрочестве. Его, как отпрыска аристократической семьи, приглашали в воскресенье на игры с великими князьями. И вот тогда, во время этих воскресных игр он и познакомился с великим князем Александром Александровичем. В 1868 году по личной просьбе Александра Александровича он был назначен служить к нему адъютантом. В этом звании он сопровождал наследника в его путешествиях и по России, и за границей. В качестве адъютанта он его сопровождал и в Русско-турецкую войну 1877-1878 годов...

Д. Володихин:

— Вот, насколько я понимаю, там было довольно серьезно. То есть, наследник престола возглавлял Рущукский отряд, который одно время не вылезал из боев, ему приходилось очень тяжело. Таким образом Александр Третий хорошенько понюхал пороху. Очевидно, и его адъютант тоже вместе с ним хлебнул военных действий.

Т. Егерева:

— Да, он хлебнул военных действий и за участие в Русско-турецкой войне был награжден Орденом святого Владимира III степени, с мечами. Но любопытно, что даже находясь в гуще войны, Сергей Дмитриевич не забывал о своих любимых занятиях историей. И в письмах он пишет: «В нашем отряде новый лекарь — грек. Говорили с ним всю ночь — о Шлимане и об «Илиаде».

Д. Володихин:

— Шереметев, несмотря на то, что он, когда надо было служить по военному ведомству, служил, бывал в боях, но, тем не менее, человек был, в общем, не военный — человек научного склада ума. В гвардии он дослужился до полковника, если память мне не изменяет, но, конечно же, предпочел иную судьбу — предпочел работу в любимой сфере.

Т. Егерева:

— Да, и любимой его сферой была наука, в первую очередь, историческая наука — именно там он вполне проявил свой организаторский талант. Он был членом...

Д. Володихин:

— Вот наука, да? Для того, чтобы закончить просто с его карьерой. Если память мне не изменяет, он был в хороших чинах и после своего полковничьего чина он еще был московским губернским предводителем дворянства и при дворе занимал высокую должность обер-егермейстера — человека, который отвечает за организацию охоты. Уж не знаю, Сергей Дмитриевич, существо, которое любит хорошее кресло, удобное... Какой он там был охотник, у меня сведений нет, может быть, и не самый яростный, но вот это положение его, положение обер-егермейстера, позволяло ему бывать при дворе и, если необходимо, видеться с государем.

Т. Егерева:

— Он там бывал и бывал довольно часто, тем более, что занимал высокие придворные должности. А уже при Николае Втором он был членом Государственного совета по Департаменту законов. Кроме того, он участвовал в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности, где составлял позицию Витте, и в политической жизни тоже принимал участие, хотя, еще раз говорю, самое главное, что было для него, это как раз научное общество.

Д. Володихин:

— Ну что ж, сейчас мы доберемся до науки. До того, дорогие радиослушатели, мне кажется правильным, чтобы в эфире прозвучало знаменитое произведение его родного дяди, композитора Бориса Сергеевича Шереметева, мастера русского романса, и прозвучит полька «Сувенир из Волочаново».

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И у нас в гостях кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Музея-усадьбы «Остафьево» Татьяна Александровна Егерева. Она ведет нас по прямым проспектам судьбы Сергея Дмитриевича Шереметева. Бывает так, что берешься за радиопортрет какого-нибудь исторического персонажа и чувствуешь, что в своей жизни он неоднократно сворачивал то туда, то сюда, делал петли, время от времени возвращался в точку, из которой начал путешествие, а у графа Шереметева все настолько ясно, просто и прямо, как будто он прошагал по Невскому проспекту от Зимнего дворца до вокзала, с которого поезда отправляются к Москве. И, пожалуй, самым прямым, ясным его деянием на протяжении всей жизни было служение русской истории и в научном плане, и в плане патриотическом.

Т. Егерева:

— Он был членом многих исторических обществ, но так подробно можно рассказать о трех-четырех из них. Ну, например, Русское историческое общество, которое было основано в 1866 году, и первым председателем Русского исторического общества был Петр Андреевич Вяземский. Членство в этом обществе было семейной традицией Вяземских. Павел Петрович Вяземский, сын Петра Андреевича, тоже был членом его, ну, и, соответственно, зять Павла Петровича — врач Сергей Дмитриевич Шереметев — продолжил семейную традицию.

Как член РИО, он на свои деньги издал 25-й том сборника РИО, посвященный бумагам его прадеда Бориса Петровича Шереметева. Издал на собственный счет, с приложением гравюры, портрета, который хранился в Кусковской портретной галерее. При этом была проведена огромная работа по поиску документов, связанных с жизнью и деятельностью фельдмаршала, как в семейных архивах самого Сергея Дмитриевича Шереметева, так и в архиве Морского ведомства, Сената, московского Румянцевского музея и многих других.

Как член РИО, Сергей Дмитриевич Шереметев в 1916 году, к 50-летнему юбилею РИО подготовил свои заметки об этом обществе. Интересно, что он являлся одним из самых долговременных членов этого исторического общества.

Д. Володихин:

— Ну он этим обществом не ограничивается. Он ведь, по-моему, был в обществе с таким сложным названием «Общество развития русского исторического просвещения»?

Т. Егерева:

— «Общество ревнителей русского исторического просвещения» в память императора Александра Третьего.

Д. Володихин:

— Вы знаете, в 10-х годах XXI века общество было возрождено и довольно долго существовало. Судьба его сейчас мне непонятна, но, во всяком случае, общество, которое существовало в XIX веке, получило вторую жизнь.

Т. Егерева:

— Он был одним из вдохновителей этого общества, членом-учредителем и бессменным председателем этого общества.

Оно любопытно. Состояло оно из трех отделений — исполнительского, издательского и исторического. ОРРИП много занималось развитием народного просвещения.

Да, кстати, я забыла сказать, что целью ОРРИП было развитие исторического просвещения в духе императора Александра Третьего. То есть, общество ставило своей целью, во-первых, максимально полное собрание всех документов, касающихся императора, и рассказ про его жизнь и деятельность, а с другой стороны, и рассказ о прошлом России, но тоже в духе таких вот национальных начал.

Д. Володихин:

— То есть, иными словами, это был такой «русский византизм» — монархия, вера, основы народной русской культуры и, вместе с тем, имперскость?

Т. Егерева:

— Да, естественно. Сергей Дмитриевич Шереметев, который очень любил Александра Третьего, считал его образцом русского государя, для него, конечно, это общество было очень дорого, и не только потому, что это отвечало его историческим взглядам, но еще и потому, что это позволяло увековечить память об Александре Третьем. Это общество открывало много библиотек-читален. Вот, собственно, исполнительское отделение ОРРИП как раз в основном и занималось организацией народного просвещения. Сам Сергей Дмитриевич на личные средства открыл более десяти библиотек в принадлежавших ему усадьбах. Его супруга Екатерина Павловна переводила с иностранных языков литературу тоже для того, чтобы она использовалась в этих народных библиотеках.

Историческое отделение ОРРИП занималось, ну, во-первых, сбором и обработкой архивных материалов, оно организовало конкурс на написание лучшего учебника по русской истории, лучшей монографии, посвященной Александру Третьего, а еще оно заслушивало научные доклады, которые потом публиковались в периодическом издании в ОРРИП, которое называлось «Старина и новизна». И вот интересно, что в самом названии этого сборника тоже появляется историческая преемственность. Такой сборник когда-то хотел издавать князь Петр Андреевич Вяземский — он писал об этом в переписке со своим другом Александром Ивановичем Тургеневым. Даже они подобрали какие-то документы, переписку вот для издания в «Старине и новизне», но замысел этот так и остался неосуществленным. А осуществил его...

Д. Володихин:

— Вот насколько я помню, «Старина и новизна», во-первых, издавалась роскошно, а во-вторых (опять-таки, поправьте меня, если память мне изменяет), она несла огромное количество информации о русском усадебном быте, о том, как устроены, ну, можно сказать, садовые дворцы русских вельмож, как великолепно они выглядят, кто архитектор, каков стиль, каковы особенности. И сейчас человек, который изучает усадебный быт, обязан пойти в библиотеку, обязан смотреть подшивки «Старины и новизны», потому что если он этого не знает, ну какой он специалист?

Т. Егерева:

— Да, «Старина и новизна» роскошно издавалась, но в этом был и определенный минус. Сергей Дмитриевич Шереметев хотел, чтобы эти сборники были общедоступны. Это было очень важно, чтобы как можно большему кругу лиц были доступны материалы из частных архивов, в том числе, частных дворянских архивов, которые публиковались на страницах «Старины и новизны». Но сборник стоил 2 рубля. А по тем временам, ну, какие-то бедные мещане или крестьяне вряд ли могли себе это позволить. Это один момент.

Д. Володихин:

— Вот давайте сразу скажем: 2 рубля — это, слава Богу, 36 граммов чистого серебра. Сумма.

Т. Егерева:

— Это один момент. И был еще второй момент: на страницах «Старины и новизны» переписка печаталась такой, какой она была, то есть, без перевода на русский язык. Если мы говорим о публикации дворянской переписки XVIII — первой половины XIX века, понятно, что это все на французском языке. И вот документы из фамильных архивов там печатались на французском языке без перевода, и это тоже, ну, в общем, не способствовало большой популярности сборника.

Д. Володихин:

— А с другой стороны, при этом не искажались неудачным переводом.

Т. Егерева:

— Не искажались, да, то есть, были аутентичны. Но вот Сергей Дмитриевич очень хотел, чтобы эти сборники пользовались популярностью.

Сборники эти издавались вначале в Петербурге, а потом, из-за того, что издательский портфель был очень большой, граф предположил на собственный счет издавать параллельно их и в Москве. И вот интересно, что московская часть редколлегии «Старины и новизны» заседала в усадьбе Остафьево, в Карамзинской комнате — за столом, за чашкой чая вот обсуждались все эти материалы и печатались.

Д. Володихин:

— Чувствовали преемственность, так сказать.

Т. Егерева:

— Да, преемственность была напрямую. И интересно, что на страницах «Старины и новизны» печатались и материалы из Остафьевского архива. Причем, Остафьевский архив Сергей Дмитриевич публиковал отдельно. Именно мы знаем — шрифтом Остафьевского архива пять томов было издано. Ну и еще, плюс, дополнительно материалы печатались в «Старине и новизне». И Сергей Дмитриевич считал, что это хорошо, но это ни в коем случае не создает конкуренции этим изданиям, а, наоборот, это позволяет максимально этот архив ввести в научное поле.

Д. Володихин:

— Ну, насколько я понимаю, было членство еще и в третьем обществе — Обществе любителей древней письменности, достаточно известном по тем временам и гораздо более академичном по духу своему, чем два других общества.

Т. Егерева:

— Общество любителей древней письменности — это любимое детище тестя Сергея Дмитриевича Шереметева — графа Павла Петровича Вяземского. Вот он был его инициатором. Открыто было это общество в 1877 году и ставило, в общем-то, ту же цель, которую преследовала и археографическая комиссия, кстати, в которой тоже состоял и Сергей Дмитриевич Шереметев, то есть, публикации старинных материалов. Но главное, на что делало упор ОЛДП — на факсимильное воспроизведение лицевых рукописей. А вот это вот очень важно.

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, мы поясним: лицевые рукописи — это рукописи, которые были украшены миниатюрами, заставками, буквицами, иными словами, видна работа средневекового русского художника.

Т. Егерева:

— Павел Петрович Вяземский говорил, что не до конца русское общество знакомо с этими памятниками, и что в первую очередь их надо сохранить и переиздать, а потом уже можно будет изучать, да? Поэтому в первую очередь — именно издать. А в ОЛДП сотрудничали как Сергей Дмитриевич, так и его супруга Екатерина Павловна, и даже говорили, что одно из лучших изданий ОЛДП — «Буквица языка словенского» — это то издание, которое подготовила к печати Екатерина Павловна Шереметева. И, причем, вот интересно по поводу факсимильного издания — подлинник был в виде свитка. И вот первые 100 экземпляров «Буквицы языка словенского», которую издало ОЛДП, были изданы на такой специальной бумаге, которая была похожа на старую, и тоже ее можно было свернуть в виде свитка.

Но помимо этого ОЛДП заслушивало доклады, например, о древнерусском искусстве. Членом общества был замечательный архитектор второй половины XIX века Николай Султанов. Он был близким другом Сергея Дмитриевича Шереметева, работал в его усадьбах, был как раз специалистом... Ну, то есть, в стиле модерн он хотел возродить черты и подходы древнерусского зодчества. И вот на заседаниях ОЛДП заслушивались доклады Султанова об особенностях древнерусской архитектуры.

Д. Володихин:

— Ну, если память, опять-таки, мне не изменяет, доклады не только Султанова — там множество было лиц, которые приходили со своим мнением о древнерусском искусстве, о древнерусской письменности, и по результатам выпускался сборник — «Чтения в Обществе любителей древней письменности», который сейчас лежит во всех крупных библиотеках. И, понимаете, ну в советское время, в какой-то степени, не всем удобно было им пользоваться. Знаете ли, очень консервативные люди, совсем не сторонники советской власти, когда-то все это вели, но обилие материалов и их качество, в сущности, могут быть названы подвигом во имя науки.

Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА. Напоминаю вам, что у нас передача «Исторический час». В студии с вами я, Дмитрий Володихин. И мы буквально на одну минуту прощаемся с вами, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Музея-усадьбы «Остафьево» Татьяна Александровна Егерева, и мы беседуем с нею о Сергее Дмитриевиче Шереметеве — одном из самых консервативных историков в России, одном из самых преданных служителей русской культуре и исторической судьбе России.

Ну вот мы с вами помянули уже несколько раз его тестя — князя Вяземского. Насколько я понимаю, усадьба «Остафьево» перешла во владение Сергея Дмитриевича Шереметева из рода Вяземских. Стоит поговорить как раз о том, что представляла собой усадьба Остафьево в те времена и что из нее сделал Шереметев, потому что, знаете ли, в этом месте натура Сергея Дмитриевича, кипучая натура человека, который готов увековечить память иных, предыдущих творцов истории и культуры России, можно сказать подвижнически, здесь он был человеком, который очень хорошо понимал, что тени титанов скользят по аллеям парка в Остафьево, и он как бы хотел эти тени поймать, повернуть их лицом к своим современникам и познакомить заново: «Посмотрите — они здесь были, великие русские люди. Посмотрите на них еще раз». Ну, тут, пожалуй, вам и карты в руки, Татьяна Александровна, вы Остафьево знаете, наверное, как никто.

Т. Егерева:

— Сергей Дмитриевич Шереметев впервые увидел усадьбу, очень красивую — это было в 1868 году в июне, даже точно знаю, какое это было число — 6 июня 1868 года. Он туда приехал женихом княжны Екатерины Павловны Вяземской и писал в письме к своей тетушке, Елизавете Сергеевне Дерн, что усадьба ему чрезвычайно понравилась — «дом старинный, запущенный, прелестный парк». Его, с детства любившего старину и исторические предания, потрясло вот это вот замещение истории в усадьбе Остафьево. Он говорил: «Имена Пушкина, Карамзина, Вяземского все родные для Остафьево». Очень ему нравилась и природа Остафьево. Он говорил, что «для кого мысль блуждает в поисках иноземных впечатлений, тот не оценит эту природу, но тот, кто любит родную природу, тот поймет, что здесь он дома».

Сергей Дмитриевич Шереметев еще при жизни своего тестя, Павла Петровича Вяземского, оценил и значение богатства Остафьевского архива, который хранил автографы Карамзина, Пушкина, Вяземского, и оценил сокровища самого Остафьево. Дело в том, что Павел Петрович Вяземский сосредоточил в этой усадьбе свои коллекции как европейского, так и восточного искусства и оружия. Павел Петрович служил дипломатом, много путешествовал, начал свою службу в Константинополе, именно там приобрел много восточных предметов. У него были замечательные восточные рукописные книги, восточное оружие — иранское и индийское, даже были малайские крисы, а потом по долгу службы он приехал в Западную Европу и заинтересовался искусством XV — XVI веков — как тогда говорили, «искусством немецких примитивов». И он собрал подлинные произведения XV — XVI веков — это немецкие и нидерландские художники, резную скульптуру: резные складни, алтари, картины их, вышивки, и все это вот разместил в своей усадьбе. Была и замечательная коллекции гравюр — ну достаточно сказать, что было 10 тысяч листов гравюр. То есть, даже если бы в Остафьево не было никаких других предметов, просто 10 тысяч листов — это уже была бы усадьба, которая может считаться художественным музеем. И среди этих 10 тысяч листов были подлинные гравюры, например, Альбрехта Дюрера (циклы «Жизнь Марии» и «Апокалипсис»). Были сатирические листы Ганса Гольбейна-младшего. Это просто говорит об уровне коллекции, да?

И Сергей Дмитриевич Шереметев все это видит. Естественно, Остафьево ему очень интересно.

После смерти Павла Петровича усадьба перешла к его сыну Петру Павловичу, — ну, соответственно, шурину графа Шереметева. У Петра Павловича просто не было финансовых возможностей содержать Остафьево. Он сдавал усадьбу внайм, в том числе усадебный дворец. Сергей Дмитриевич считал, что вот его шурин относится к тем людям, которые «не носят, а таскают» свои фамилии. И он решил выкупить усадьбу. А перед этим он выкупил знаменитый Остафьевский архив в 1894 году и хранил его в своей усадьбе Михайловское — кстати, которое он тоже выкупил. А Михайловское — это усадьба, принадлежавшая Шереметевым вот по линии его матушки. Там у него была комната с несгораемыми шкафами, куда он и поместил Остафьевский архив. А в 1898 году за 300 тысяч рублей он покупает Остафьево со всеми коллекциями. Произошло это за год до пушкинского юбилея, и вот с празднованием пушкинского юбилея в 1899 году начинается новый этап в жизни Остафьево.

Д. Володихин:

— Понятно, что для всей России пушкинский юбилей — это очень важный рубеж. Понимаете, какая вещь — тогда образованное общество к памяти своих кумиров относилось трепетно. Я думаю, что это чувство было гораздо более горячим, чем у общества современного. И Сергей Дмитриевич был как раз одним из тех, у кого сердце билось горячее, сильнее, чем у других, когда он слышал имена великих литераторов прошлого.

Т. Егерева:

— Как он говорил, в приснопамятный пушкинский день, 26 мая 1899 года «проснулось от долгого сна и мирное Остафьево — тихо, по-семейному, но тепло и радостно приветствовало оно дорогое для всей России имя». О том, как происходил пушкинский праздник, у нас есть записи в его дневнике.

Вообще, дневник Сергея Дмитриевича Шереметева — это уникальный исторический источник. Он его начал вести с 1894 года, вел очнь подробно, описывал там и свои встречи с императором, с высшими сановниками, свои заседания в научных обществах, и вот, в том числе, и его жизнь в Остафьево тоже там видна.

Д. Володихин:

— Причем, воспоминания Сергея Дмитриевича Шереметева — это воспоминания человека, а) невероятно культурного, б) невероятно умного и в) невероятно язвительного. Реальность представлялась ему совершенно... чем-то вроде сборища карикатур, из которого трудно выйти, как из комнаты кривых зеркал, когда за тобой закрыли дверь и заперли на замок. Но, тем не менее, он верил, что все-таки его реальность преобразится в лучшее завтра для России. Мы еще об этом поговорим.

Т. Егерева:

— И вот в его дневнике сохранены записи о том, как в усадьбе готовились к празднованию пушкинского дня. Как он говорил, по всей усадьбе носили вещи, переставляли мебель, вешали картины таким образом, чтобы каждая комната сообщала о каком-то одном члене семьи и носила свой индивидуальный и оригинальный облик. И центром празднования пушкинского праздника была Карамзинская комната — это ядро остафьевского дома, поскольку еще Павел Петрович Вяземский сосредоточил в Карамзинской комнате реликвии как Карамзина, так и Пушкина, а потом там же были сосредоточены и реликвии Петра Андреевича Вяземского. То есть, это, по сути, комната — такой вот литературный музей. И неслучайно, что именно в Карамзинской комнате на следующий день, 26 мая, произошло торжественное заседание — ну, после, естественно, службы в церкви, посвященное памяти Пушкина. И Сергей Дмитриевич писал, что Остафьеву суждено, как и впредь, стать средоточием неподдельных пушкинских преданий. И вот для того, чтобы эти предания сохранить, опубликовать, предать гласности, он приложил много сил и трудов.

Д. Володихин:

— Но здесь, наверное, речь пойдет о публикации остафьевского архива как драгоценнейшего наследия ушедших эпох?

Т. Егерева:

— Да, в этой публикации он со своей супругой Екатериной Павловной видел продолжение дела, начатого еще Павлом Петровичем Вяземским, и в записке о публикации Остафьевского архива они писали, что «пусть начатое дело послужит благим примером для членов семьи от сохранений светлых преданий минувшего».

Остафьевский архив огромный. Сейчас он хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства, и, по моим скромным подсчетам, он, ну вот сейчас, составляет более 7 тысяч 100 дел архивных. Самое ценное, что было в Остафьевском архиве, это переписка Петра Андреевича Вяземского с его друзьями, с его сподвижниками — в первую очередь, с Пушкиным, с Карамзиным, с Жуковским, а также с Батюшковым, Денисом Давыдовым, Баратынским. Ну, то есть, в принципе, вот весь действительно Русский Парнас, вся русская литература отражена так или иначе в Остафьевском архиве.

Д. Володихин:

— Вся русская литература Золотого века, можно сказать. И в каком виде публиковался архив Остафьевский?

Т. Егерева:

— Сергею Дмитриевичу удалось опубликовать пять томов Остафьевского архива. Первые четыре тома — это переписка Петра Андреевича Вяземского с его ближайшим другом — Александром Ивановичем Тургеневым. Вот она начинается с 1812 года (это, соответственно, первый том Остафьевского архива), и дальше она доходит до 1845 года. Соответственно, первые четыре тома — это переписка с Александром Ивановичем Тургеневым.

Д. Володихин:

— А остальное?

Т. Егерева:

— Пятый том, последний, Остафьевского архива издается в двух выпусках. То есть, по сути, это две большие самостоятельные книги. Первый выпуск пятого тома — это переписка Петра Андреевича со своей невестой, потом супругой — Верой Федоровной Вяземской, а также переписка с некоторыми из современников. Точно так же и второй выпуск пятого тома — уже переписка с женой, а также с Гоголем, с Грибоедовым, с Батюшковым. То есть, отдельные очень важные, очень знаковые для русской культуры письма тоже там публикуются.

Д. Володихин:

— Пушкин-то как же?

Т. Егерева:

— Пушкин, то есть, переписка Вяземского с Пушкиным — на страницах вот именно публикации Остафьевского архива не представлена. Она представлена на страницах «Старины и новизны», на страницах отдельных книг и брошюр, которые тоже издавались за счет средств Сергея Дмитриевича Шереметева.

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, давайте еще раз вспомним о том, что дядя Сергея Дмитриевича был замечательным русским композитором. И уж поскольку прозвучало пушкинское имя, в самый раз послушать романс на стихи Александра Сергеевича, а автор музыки — Борис Сергеевич Шереметев.

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Музея-усадьбы Остафьево Татьяна Александровна Егерева. Мы разговариваем о православном консервативном монархическом историке Сергее Дмитриевиче Шереметеве, который в течение многих десятилетий преданно, можно сказать, жертвенно служил русской культуре, русской истории, и его заслуг в этом смысле хватит, ну, я думаю, на полдюжины современных докторов исторических наук. Ну, там, допустим, в эту полудюжину можно включить парочку докторов по специальности «культурология», и тогда будет все совершенно адекватно.

Ну что ж, мы говорим сейчас о преобразованиях, которые произвел Сергей Дмитриевич Шереметев в Остафьево. Это был действительно один из, как бы сейчас сказали, его любимых проектов. Он делал из Остафьево не дворец для себя и своего семейства, а фактически, общедоступный музей. И в этом музее он еще и позаботился о том, чтобы вот те самые «тени великих» должны были обернуться фигурами в камне. Он нещадно для своего состояния ставил памятники людям, которые в Остафьево когда-то побывали.

Т. Егерева:

— А, да, он хотел создать такую красивую каменную сюиту — памятник людям, связанным остафьевской дружбой, «звезд давно разрозненной плеяды». Это памятник владельцам и знаменитым гостям.

Первым был открыт памятник в 1911 году Николаю Михайловичу Карамзину, который на протяжении 12 лет жил в Остафьево — в летнее время, в весенне-летнее время он здесь жил и писал «Историю государства Российского».

Д. Володихин:

— Вот если бы Шереметев не был бы скромным человеком, а был бы как дети культуры современного разлива, наверное, мог бы написать на памятнике что-нибудь вроде: «Историк — историку». Но, слава Богу, такие мысли его не посещали.

Т. Егерева:

— Памятник... Ну, в принципе, все остафьевские памятники — они очень камерные, очень стильные. Памятник Карамзину восславляет то дело, которому посвятил Николай Михайлович большую часть своей жизни, то есть, написание истории. Поэтому на постаменте памятника мы видим семь томов, чернильницу, перо и свиток — символ работы его над новым томом. То есть, это памятник, скорее, даже вот не человеку, а главному делу его жизни. Был он поставлен в парке, под окнами рабочего кабинета Карамзина, на том месте, которое предусмотрел для этого памятника еще Павел Петрович Вяземский, то есть, вот, в продолжение семейных традиций, мы здесь видим.

А на постаменте памятника Сергей Дмитриевич разместил строки не «Историк — историку», а он разместил очень красивые строки из письма Карамзина Кривцову, где историограф писал, что «Остафьево достопамятно для моего сердца, мы там провели средние, едва ли не лучшие лета моего века, посвященные семейству, трудам и чувствам общего благожелательства в тишине страстей мятежных» — строчка, которая говорит об усадьбе как об идеальной творческой мастерской, да, где в «тишине страстей» можно заниматься любимым делом, вот на боковой грани постамента была выбита.

Д. Володихин:

— Но ведь памятником Карамзину дело далеко не ограничилось? Это, можно сказать, был стартовый памятник целой серии монументов?

Т. Егерева:

— Да. В 1913 году были открыты сразу три памятника — Петру Андреевичу Вяземскому, Александру Сергеевичу Пушкину и Василию Андреевичу Жуковскому. Ну, правда, памятник Жуковскому хотели открыть раньше, к столетию — «Певцу восстания русских воинов», но там гранит дал трещину, поэтому пришлось немного отложить.

Все эти памятники были идейно выдержаны. Ну, например, памятник Петру Андреевичу Вяземскому был сделан в виде античной гермы. То есть, там был бюст Петра Андреевича, выполненный Терезой Ольденбургской — замечательной художницей, где Петр Андреевич изображен по плечи, с лавровой ветвью. И главный акцент дается на его лицо. А памятник вообще сделан в виде античной гермы — такой очень строгий, очень выдержанный. На боковых гранях постамента выбиты строки из его стихотворения «Вновь я посетил...» В один из его последних приездов в Остафьево в 1857 году он создал это стихотворение, тоже проникнутое светлой грустью. И оно очень красиво рифмовалось со строками Карамзина, тоже представляло собой усадьбу как идеальное место, где тени прошлого приходят к Петру Андреевичу Вяземскому.

А что касается памятника Пушкину, Сергей Дмитриевич говорил, что он сам нашел место для этого памятника — в парке, недалеко от пруда. Скульптурную... саму модель, скульптуру дал Арсений Голенищев-Кутузов. Это поэт-дилетант, который был большим поклонником творчества Пушкина. И гипсовую скульптуру Пушкина ему подарил Опекушин, автор знаменитого памятника Пушкину в Москве. В ходе подготовки к этому памятнику Опекушин сделал массу копий, массу каких-то подготовительных материалов, и вот один из проектов он как раз и подарил Голенищеву-Кутузову, который этим очень гордился. И он предложил вот эту вот имеющуюся у него скульптуру для отливки в бронзе, что и было сделано.

А сама модель постамента была выполнена Николаем Захаровичем Пановым. Это был близкий друг семьи Шереметьевых, архитектор, который, в общем, разработал архитектурный облик всех памятников.

Д. Володихин:

— Ну, и мы поговорили обо всех, кто создавал памятник. Но, пожалуй, стоит все-таки пару слов сказать о том, что этот памятник выражает в фигуре поэта — то, что было важно Шереметеву, то, что было важно его времени, или что-то еще?

Т. Егерева:

— Этот памятник — на одной из граней постамента изображен Пушкин с листом бумаги на фоне Остафьевского зала. Потому что Пушкин трижды приезжал в Остафьево, читал здесь произведения, написанные им в Болдинскую осень, и для Шереметева было важно подчеркнуть именно Пушкина в Остафьево как творца, который приехал к своему другу и творцу — Петру Андреевичу Вяземскому.

Д. Володихин:

— Вот, вот! Именно это я и хотел, чтобы прозвучало. То есть, для Сергея Дмитриевича Шереметева было важно не только рассказать о ком-то, а еще и зафиксировать в тех обстоятельствах, в которых этот человек проявлял свой талант, вот в остафьевских обстоятельствах.

Василий Андреевич Жуковский?

Т. Егерева:

— Незадолго перед смертью Василий Андреевич Жуковский переслал Петру Андреевичу Вяземскому свое стихотворение «Царскосельский лебедь». И в образе этого лебедя он отразил судьбу поэта, ну и, наверное, судьбу самого себя. Петр Андреевич был очень тронут этим стихотворением, и он писал в ответ Жуковскому: «Ах ты мой лебедь!» И вот в памятнике как раз была отражена вот эта символика этого стихотворения. Там изображен лебедь на боковых гранях — летящий, взлетающий и падающий (как символы нескольких этапов жизни человека). А сам памятник — в виде пирамидки, тоже очень строгий, под сенью ив (ивы считались деревом поэта и очень романтичными).

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, но у нас еще осталась пара минут для того, чтобы поговорить о кончине Сергея Дмитриевича Шереметева. Он уходил в то время, которое не любил, наверное, больше всяких других времен его жизни. Год его кончины — 1918-й. То, что ему было дорого, рушилось на его глазах. Но даже уходя на Суд к царю Небесному, он выразил веру в Россию.

Т. Егерева:

— Да. Сергею Дмитриевичу в этом плане очень не повезло, поскольку он своими глазами увидел ту трагедию, которая случилась с Россией. Вот говорят, что в России надо жить долго. Иногда, мне кажется, в России счастлив тот, кто умрет, но не увидит, что происходит с Отечеством. Сергей Дмитриевич говорил, что он боялся ХХ века — вот он предчувствовал, что разразится смута. И, кстати, неслучайно он так интересовался, как историк, Смутным временем — потому что он увидел там аналогии с современностью.

И вот эта смута разразилась. Сергей Дмитриевич вел себя очень спокойно. Он подписал все документы о национализации своих усадеб, в том числе о национализации Фонтанного дома. И последние слова, которые он произнес перед смертью, мы знаем из письма его сына Павла Сергеевича Шереметева к академику Платонову. Эти слова такие: «Я умираю с глубокой верой в Россию. Я знаю, что она возродится».

Д. Володихин:

— Каковы бы ни были обстоятельства ухода из жизни Сергея Дмитриевича Шереметева, дорогие радиослушатели, мы можем сейчас перечеркнуть всю нашу передачу и оставить эти последние слова. Запомните их. Дай Бог каждому так уйти из жизни.

Ну, а теперь от вашего имени я поблагодарю Татьяна Александровну Егереву, и мне остается сказать вам: спасибо за внимание, до свидания!

Т. Егерева:

— Большое спасибо.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Преподобный Серафим Вырицкий». Анастасия Чернова
• «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров
• «Московское Страстное восстание 1611 года». Дмитрий Володихин