«Детский кинематограф советского периода»

Дмитрий Володихин

Гость программы — доктор исторических наук, профессор Исторического факультета МГУ Андрей Андреев.

Мы говорили о детском кинематографе советского периода, в том числе, новогоднем, и о присутствовавших в нем христианских смыслах, а также почему в СССР Новый Год стал главным детским праздником.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и сегодня мы с вами поговорим о детском кинематографе страны Советов, и поскольку сейчас у нас предновогодний день, мы поговорим и о новогоднем кинематографе, в том числе. Сегодня у нас в гостях человек, от которого вот такого не ждешь, это целый профессор исторического факультета МГУ имени Ломоносова. Профессор, вот сейчас я наберу воздуха в рот и попытаюсь все перечислить так, чтобы не сбиться: профессор православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета и заведующий кафедрой Церковной истории, Общецерковной аспирантуры и докторантуры Андрей Юрьевич Андреев. Как я только жив-то остался, все это произнеся. Так вот, он будет нашим путеводителем по стране детского кинематографа СССР, по его самым светлым тропинкам, самым добрым, самым подходящим для нынешнего дня. Здравствуйте, Андрей Юрьевич.

А. Андреев

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Я хочу с вами поделиться некоторыми соображениями, которые я уже несколько лет читаю своим студентам в православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете. Конечно, это не будет лекция и тем более это не будет какое-то исследование, я делюсь своими личными переживаниями, воспоминаниями, эмоциями, размышлениями по поводу своего детства, которое прошло в Советском Союзе, и прошло оно в конце 70-х, в 80-х годах, в то время, когда в публичной сфере христианская проповедь абсолютно отсутствовала, то есть я, будучи октябрёнком, пионером, нигде не мог слышать Евангелие. Я мог, конечно, видеть иконы, но только, пожалуй, в книжках по искусству, по истории искусства или в Третьяковской галерее.

Д. Володихин

— В музее.

А. Андреев

— В музее, совершенно верно. Но представление о Христе, о Его учении, о тех ценностях, которые несёт в себе христианство, оно абсолютно до нас, советских детей, не доходило. И тем интереснее, что среди моего поколения огромное количество людей пришло в Церковь. Как? Я однажды задался этим вопросом, и частично на него отвечает тема нашей сегодняшней передачи, то есть я подумал, конечно, вы можете со мной поспорить мысленно, но мне так действительно кажется, что наше советское воспитание и больше всего наши советские детские фильмы воспитывали в нас будущих христиан.

Д. Володихин

— Ну, насчёт советского воспитания в целом я бы поспорил, а вот что касается детских фильмов, то здесь я прошу уточнить, как вас правильно понять: либо, первое — эти советские детские фильмы были достаточно добрыми, светлыми, гармоничными, и поэтому они как бы вдыхали в людей настроение, ощущение, в котором душа размягчается от свинцовых мерзостей быта и обращается к Богу, или вы имеете ввиду то, что кинематографисты нечто христианское умели зашифровать в этих фильмах, что из двух?

А. Андреев

— Я бы сказал, что и то, и другое, потому что, конечно, они были добрыми, но одного этого мало, в том-то и дело, что в них была большая система смыслов, которые я уже сейчас, конечно, лучше понимаю, чем когда был ребенком, но и ребенку эта система смыслов была доступна, а система смыслов, в том-то и дело, она вела душу ребенка к Богу. Давайте я просто подчеркну, почему именно детские фильмы: вы понимаете, друзья мои, вот особенно для тех поколений, которые помладше, чем мы с Дмитрием Михайловичем, вам кажется, что любой фильм...

Д. Володихин

— Если что, мне 54.

А. Андреев

— Я из скромности умолчу, сколько мне, но примерно чуть помладше я. Так вот, вы понимаете, сейчас кажется, что любой фильм доступен, однако советский ребенок, вот ребенок, который, как я, жил в 80-х годах, он привык ориентироваться, вообще измерять свой образ жизни, свое течение дня по программе телепередач. И в программе телепередач были четыре счастливых времени, четыре каникулярных эпохи, когда в каникулы показывали подряд детские фильмы. Но из этих эпох, конечно, самой радостной была новогодняя эпоха, когда показывали самые лучшие детские фильмы, а новые детские фильмы показывали обязательно 31 декабря или 1 января, в частности, фильмы, о которых мы сегодня будем говорить, как раз у них даты премьеры именно на Новый год и происходят. То есть мы ждали этих фильмов, вся страна их смотрела, это было нечто большее, чем индивидуальное переживание, это, по-моему, социология целого поколения, то есть мы все смотрели одни и те же фильмы, и мы все впитывали одни и те же смыслы. Но вопрос только, кто эти смыслы нам транслировал, кто создатели этих фильмов, какой у них бэкграунд культурный, что они, собственно, понимали, зачем они снимали такие детские фильмы? И я сразу скажу, наверное, первый важный тезис, что детское кино именно в 70-х и 80-х годах явно совершенно снимается взрослыми серьезными режиссерами без каких-либо поправок на детское кино.

Д. Володихин

-Да я бы сказал, что еще и в 60-х началось.

А. Андреев

— Ну, вообще да, «Айболит-66» тот же самый, конечно, Ролан Быков. Но главное, что это кино снимается еще и не для детей, а для взрослых, это тоже надо понимать, то есть это взрослые люди, которые снимают для взрослых, но почему-то детям это очень нравится, и это становится для детей важно.

Д. Володихин

— Они снимают и для взрослых, и для детей, то есть в этих фильмах одна сторона обращена ко взрослым, другая к детям, ну и счастлив тот взрослый, который может воспринимать то и другое, а вот для ребенка часть фильма закрыта.

А. Андреев

— Да. Но зато для ребенка открыто совершенно новое пространство вот именно в этих фильмах, которое тем яснее, если мы сравним вот эти фильмы сказочные новогодние с тем, что мы видели со стороны пропаганды, пропаганда ведь пионерская тоже снимала свои фильмы. У нас, надо подчеркнуть: полный провал, на мой взгляд, советской детской пропаганды именно этой поры, когда такие замечательные фильмы — без кавычек, как, например, «Кортик, «Бронзовая птица», они снимались, мы их тоже смотрели, но мы прекрасно понимали, что это полная ложь. Вот я уже, будучи ребенком, это понимал, а сейчас мы вообще знаем, что, например, главного героя — Мишу Полякова в «Бронзовой птице», который чуть ли не маленького Ленина там из себя изображает по масштабу образа, играл, как вы знаете, крупный московский преступный авторитет Сергей Шевкуненко, и я отсылаю наших слушателей к «Википедии», чтобы узнать, какая ужасная судьба у этого человека, то есть это ложь с самого начала и до конца.

Д. Володихин

— А вот «Неуловимые мстители» были так завлекательны, что ты не думал, ложь это или правда, потом ты понимал, что это, конечно, выдумка, а сначала это был просто такой «детский боевик», и он, в общем, пропаганда или не пропаганда, сделан был так это, чтобы протаскивало от первой минуты до последней в хорошем таком напряжении.

А. Андреев

— Ну, видите, вот я никогда не хотел подражать ни одному из мстителей, хотя, как сейчас помню, один из этих ребят жил у меня в соседнем квартале даже, потому что еще раз, может быть, тогда это уже мое личное восприятие: я смотрел фильмы, и я понимал, что мне интересно уходить в какой-то другой мир, то есть когда кинематограф рисует тебе другой сказочный мир, и этот мир оказывается подчеркнуто не советским, то вот для ребенка это очень важно, важна альтернатива, важна возможность уйти куда-то в иной мир благодаря кино.

Д. Володихин

— Причем уйти не так, чтобы покинуть и этот мир, сделав его для себя какой-то скукотенью, ненужной и неважной, а отдохнуть душой там.

А. Андреев

— Да, но советское детство, если брать именно его бытовую, эту пионерскую сторону, оно действительно было скукотенью, ненужной и неважной. Еще раз: я там стал пионером, не помню, в 83-м, 84-м годах, это была ужасная скукотень, то есть это была полная формалистика, жизни там было вообще никакой, вот ноль ровно.

Д. Володихин

— Если говорить о том уровне, который советский ребенок видел в средней школе, то, в общем, да, ходьба в пилотках с красными галстуками, иногда еще под теньканье барабана — ну, не сказать, что вдохновляло, не сказать.

А. Андреев

— Да, и в этом смысле ни «Неуловимые», ни «Кортик» и «Бронзовая птица» не спасали, то есть понималось, что все это — некая общая система лжи. А что же, где же правда? А правда по ту сторону экрана. И важно, кто создает это пространство и как его создаёт, по каким законам.

Д. Володихин

— Ну, и вы хотите сказать, что сказочные детские фильмы, новогодние или поставленные по литературным каким-то сказкам, они выбивались кардинально из этого общего строя?

А. Андреев

— Безусловно, причем они в какой-то момент, на мой взгляд, стали создавать именно основное содержание детского кинематографа, здесь можно брать и мультфильмы, конечно, тоже. Новый год становится главным детским праздником — заметьте, не день рождения Ленина, как хотелось бы с точки зрения пионерской идеологии, а именно Новый год. Здесь, конечно, надо вспомнить, что Новый год — это советская замена Рождества. Что в 1935 году новогоднюю елку нам разрешили вместо рождественской елки, после запрета рождественской елки, здесь есть эти пресловутые анекдоты, в которые, честно говоря, я не очень верю, в этого Постышева, который человек ужасный и в общем, слабо верится, что от таких людей может исходить что-то доброе, но тем не менее, был разрешен Новый год как замена Рождества, и он стал главным детским праздником, и вокруг него вращалась вся система ценностей советского детства, вокруг Нового года как праздника.

Д. Володихин

— Ну, собственно, когда впервые у нас вводили Новый год при Петре I, он не прижился, а вот в первой половине XIX века, по-моему, августейшая фамилия ввела его именно как детский праздник, то есть не замена Рождеству, а то, что расположено, как бы это правильно сказать, на подступах к Рождеству, добавляет, является «пригородом» Рождества Новый год. Потом Рождество исчезает, и «пригород» неожиданно, с подачи советского руководства пытается его заменить, но получается так, что, заменяя Рождество, Новый год сам в какой-то степени становится «рождеством», и там мотивы новогодних чудес — это ведь мотивы рождественских чудес.

А. Андреев

— Да, и каждый ребенок ждал этих чудес, и видел их в основном, в кинематографе, потому что в обычной жизни их увидеть было гораздо труднее.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы сейчас с вами послушаем одну из самых известных новогодних песенок для детей советской поры, и происходит она как раз из одного мультика, тоже новогоднего. Прошу вас.

Звучит песня «Ёлочка, ёлка, лесной аромат»

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, ну вот что, прониклись этим самым светом детских мультиков и фильмов того времени? А я напоминаю вам, что здесь, в студии сидят аж два доктора исторических наук, один из них, Андрей Юрьевич Андреев, ведет нас по тропинкам советского кинематографа, давая нам возможность пристально посмотреть на детали, которые раньше были как в тумане, и увидеть в них некие христианские послания из той поры детям и отчасти, и нам. Давайте вот что сделаем: я предлагаю взять какой-нибудь большой фильм, известный, посмотреть на то, кто его делал, как, почему, и вот вы говорите: «видно христианство», то есть фильм должен им быть пронизан, чтобы вы ему научились. Ну, покажите, покажите на примерах так, чтобы это не было теорией.

А. Андреев

— Я думаю, мой выбор будет неожиданным, хотя это, действительно, один из крупнейших фильмов, который мы все видели, все знаем чуть ли не наизусть. Итак, этот фильм — «Приключения Буратино» 1975 года. И я хочу сказать, что это не просто замечательный фильм, это фильм, у которого замечательный творец — это режиссер Леонид Алексеевич Нечаев. И нужно немножко вначале просто познакомиться с Леонидом Алексеевичем как с человеком, чтобы лучше понять все смыслы, которые он мог туда вложить, а потом также вспомнить, что вообще-то у этого фильма есть еще и замечательный композитор — Алексей Львович Рыбников, и замечательный поэт — Булат Шалвович Окуджава, и Юрий Энтин также писал стихи, но большая часть стихов, о которых мы будем говорить, это стихи Окуджавы, и сценарий написала Инна Веткина, замечательная писательница, увы, тоже покойная, которая также перерабатывала изначальную сказку Алексея Толстого, вкладывала туда новые дополнительные смыслы. Итак, но все-таки главное, что это фильм Леонида Алексеевича Нечаева. Сам он москвич из Зарядья, который вырос после войны, он родился в 1939 году, провел детство на Ильинке и ходил в то самое здание, Епархиальное Московское училище, которое было построено после войны 1812 года на месте Славяно-греко-латинской академии. Причем в этом здании, как мы потом узнаем, проходили некоторые заседания Собора Поместного Русской Православной Церкви 1917-1918 годов, потом это была обычная средняя школа, я, кстати, ее помню, я ходил по центру Москвы, помню, когда там была школа, вот там учился Нечаев, сейчас это здание совершенно разрушено. Отец у него умер, погиб на войне, то есть его ждала безотцовщина, он не стеснялся говорить, что он был московским хулиганом, и тем не менее, он попал в актерскую студию при дворце пионеров, он увлекся, он заболел театром, заболел кино, потом служил в армии, поступил во ВГИК, и к 30-ти годам он начал карьеру молодого режиссера. Он всегда подчеркивает, что к нему относились тогда как к молодому специалисту, и как молодого специалиста, его умеренно зажимали, то есть не давали возможности снимать те фильмы, которые он бы хотел.

Д. Володихин

— Ну, а с другой стороны, и не гробили на корню, давали время от времени вдохнуть полной грудью чистого воздуха.

А. Андреев

— Конечно. Ему просто сказали: «хочешь снимать кино, которое хочешь — а поезжай-ка ты в Минск, вот там не хватает режиссеров». И он согласился из Москвы уехать в Минск, и там у него действительно появилась та самая творческая свобода, которая вот первый краеугольный камень, чтобы снимать такие фильмы, как снимал Нечаев, а это, давайте я напомню, что это не только «Буратино», это еще и «Про Красную Шапочку», это и замечательный фильм про лисенка «Рыжий, честный, влюбленный», это и «Питер Пэн», «Не покидай...», и другие киносказки 80-х годов.

Д. Володихин

— Я помню, главный герой фильма «Не покидай...» кружил голову девочкам всего Советского Союза на протяжении многих лет, так он чудесно попал на экран, и так он чудесно выступил в этом фильме.

А. Андреев

— Да, и это тоже была заслуга Нечаева, потому что он его нашел и уговорил сниматься.

Д. Володихин

— Ну да, Нечаев непростой человек, но с чего вы взяли, что он возьмется вкладывать в детский кинематограф — он действительно был большой мастер детского кинематографа — какие-то христианские месседжи?

А. Андреев

— Ну, я чуть издалека зайду: Нечаев во многих интервью подчеркивал, что фильм «Буратино» целиком его авторский проект, то есть он выбрал эту сказку, он почему-то хотел ее снимать, и дальше все, что мы видим в фильме, даже и стихи, и музыка отчасти, придумана им, а потом уже реализована такими замечательными мастерами, как Окуджава и Рыбников.

Д. Володихин

— То есть иными словами, вот пример: «Буратино» Нечаева — это как раз та кинокартина, в которой христианство присутствует, оно нанесено на эту кинокартину широкими мазками? Ну, давайте.

А. Андреев

— Да, сейчас, у нас еще время будет, я просто хочу объяснить, как Нечаев работал, чтобы вы понимали, что это действительно все идет от одного человека, иначе может показаться, что здесь что-то там Окуджава придумал, что-то еще, а на самом деле у Нечаева был замысел, подчеркну, что с журналистами, у него много интервью записано, на «Ютубе» они есть, но он не хотел делиться, ему казалось, что, в общем, все и так на экране. Так вот, я процитирую одно из его высказываний: «Весь будущий фильм я проигрываю про себя, от начала и до конца». При этом он неоднократно подчеркивал, что мировой кинематограф он знал плохо, поэтому он снимал так, как хотел, это вообще замечательное признание, что я не ориентируюсь ни на какие образцы, я просто их не знаю, у меня все свое. И действительно, он открыл, по сути, кто-то говорил: он даже «закрыл» советское кино, потому что уже лучше, чем Нечаев, невозможно снять, ну, понятно, сейчас другие возможности, тем не менее, он революционер, он снял совершенно другие детские фильмы, никогда никто так не снимал. Давайте просто сравним с тем, как раньше снимали «Буратино». Собственно, о чем сказка «Буратино», сейчас мы так приблизимся к ответу, я понимаю, что вы от меня ждете прямых ответов, я чуть-чуть помедлю с этим.

Д. Володихин

— Нет-нет, ну прежде всего снимали-то «Пиноккио», снимали за рубежом, и фильм с Джиной Лоллобриджидой был ужасно мрачный, я в детстве его посмотрел, и я не знал, как назвать то состояние, в которое впал, через пару десятилетий мне сказали, что оно называлось «депрессия».

А. Андреев

— Да, это кошмар, совершенно верно. Я просто напомню, что сказка Толстого называется, в общем-то, не «Буратино», а «Золотой ключик». В этой сказке много внимания уделено стране дураков, сатире прямой, причем сатире, понятно, что на западный строй. Сказка, на мой взгляд, написана (я ее читал детям) не очень-то детским языком, но ее главный пафос — это прямое морализаторство: Буратино не слушает старших, не ходит в школу и так далее. Но самое интересное для меня в исходном тексте, что к чему Буратино стремится — по сути, к тому же, к чему и Карабас-Барабас" — захватить театр «Молния», то есть в конце сказки их ждет большой приз, вопрос только, кто первый овладеет ключиком к этому призу. Кукольный театр «Молния», Карабас-Барабас хочет забрать его себе, Буратино хочет забрать его для своих кукол и для людей, все прекрасно, но подчеркну, что это материальный приз, и вот давайте это сейчас запомним, потому что очень важно, насколько Нечаев вообще другую цель и другой финал ставит перед нашими героями.

Д. Володихин

— Но разница только в том, что Буратино добрый, а Карабас-Барабас злой.

А. Андреев

— Конечно, но и тот, и другой стремится к чему-то абсолютно понятному, материальному — к открытию Кукольного театра. Теперь замечательный фильм Птушко́, который, наверное, многие все-таки видели, он, конечно, редко показывается, Птушко вообще прогремел как создатель «Нового Гулливера», как первый, кто стал снимать кукол вместе с реальными артистами, и у него также сделан «Золотой ключик», там играют куклы, там играют реальные артисты...

Д. Володихин

— ... и там есть советский авиатор.

А. Андреев

— Вот! Я хотел сказать, вы прямо у меня с языка сняли. Там замечательный финал, потому что в конце прилетает, на спасение кукол замечательный авиатор, у него усы и трубка...

Д. Володихин

— Авиатор или воздухоплаватель, как правильно сказать?

А. Андреев

— Капитан-полярник на дирижабле. Но подчеркну ещё раз, что у него усы и трубка — ничего не напоминает, на всякий случай? Я не буду дальше говорить про это. И он увозит кукол, естественно, куда? В страну, где, я цитирую: «Все дети ходят в школу и славно живут старики».

Д. Володихин

— И кто-то из отрицательных персонажей, помнится, там получил затрещину от советского воздухоплавателя — а не надо противиться.

А. Андреев

— Правильно. Но самое главное, что таким образом в фильме Птушко целью Буратино оказывается — попасть в Советский Союз, то есть это и есть та самая идеальная страна, куда они все стремятся. И вот насколько противоположно содержание фильма Нечаева, мы сейчас, собственно, об этом дальше будем говорить, но я вернусь к тому, как Нечаев делал этот фильм. Итак, весь фильм у него был в голове. Он обращался к великолепным, выдающимся актёрам, можно я не буду перечислять всех актёров, которые там снимались, потому что я кого-то просто иначе обижу, не упомянув? Он сам лично их приглашал, они соглашались, как известно. Потом Евгений Евстигнеев скажет про другой фильм, что «У Нечаева я готов сыграть любую мышку», то есть для них была огромной ценностью сыграть в детском фильме. Но помимо актёров, он пригласил Булата Шалвовича Окуджаву написать стихи для фильма «Буратино». Да, кстати, забыл сказать, что изначальный сценарий был мультипликационный, Нечаев его взял, сказал «хорошо», и тут же переделал мультфильм в художественный фильм, то есть его невозможно было сбить со своего замысла. И вот что касается Окуджавы: Окуджава согласился, Нечаев говорит, что «я не вижу от него результата». Тогда, по одному из рассказов, он поселился с ним в одной гостинице, каждый день его видел, к нему, можно сказать, приставал и получил от него стихи, которые хотел. А какие стихи? Я опять цитирую интервью: «и полушутливые, и полуфилософские, чтобы было интересно и взрослым, и детям». То есть уже стихи Окуджавы, по задумке Нечаева, они были не совсем детские, они содержали в себе очень многие интересные смыслы. Всё будет, дорогие радиослушатели, все смыслы мы с вами обсудим.

Д. Володихин

— А обращение к Рыбникову — это всегда обращение к музыке, которая несёт в себе определённый философский подтекст.

А. Андреев

-Безусловно. И Рыбников написал такую музыку, которой, мне кажется, гордился всю жизнь и гордится до сих пор. Да, это великолепная музыка.

Д. Володихин

— Да тут не то что Рыбников может этим гордиться — вся страна может гордиться этой музыкой.

А. Андреев

— Ну вот, и после вот всех этих подготовлений я хотел бы подчеркнуть ещё одну мысль, которая в интервью Нечаева, то есть «детское кино для Нечаева — это то, где не приходится махать знамёнами», вот это очень важно. То есть с самого начала всё, что он снимал, не было связано с советской идеологией. Я цитирую дальше: «На фильме „Буратино“ мы радостно хулиганили». То есть чтобы получилось такое кино, которое полюбят все дети, не нужно вообще обращать внимание на идеологию, на то, что тебе транслируется сверху, нужно просто быть свободным, творить, радостно хулиганить, и получается фильм-декларация, который, на мой взгляд, впервые по-новому осмысливает саму категорию детства в советской культуре, и получается, эта декларация вполне сознательно исходит от Нечаева, (какая декларация, сейчас мы узнаем).

Д. Володихин

— Ну там, собственно, и по мелочам тоже многие вещи, которые для советской культуры неорганичны, то есть они не то, что получается в советской культуре обычного разлива. Драка кота и лисы — я извиняюсь, а где вы видели в советском кинематографе такую задорную, залихватскую драку? Нет, я видел драки в советском кинематографе, но они там ужасающе серьёзные, а тут люди с таким задором лупят друг друга, что в какой-то момент даже завидуешь, жаль, что не поучаствовал.

А. Андреев

— Конечно, потому что то, что Нечаев говорил, что не знал образцов мирового кинематографа, может быть, он лукавит? Или достаточно было просто снять Ролана Быкова, который великолепно знал, конечно, и мировой кинематограф, и в своём образе кота он явно ориентируется на Чарли Чаплина, немое кино, потому что там много гэгов, таких классических гэгов из немого кино используется из начала XX века.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы буквально на минуту покидаем вас для того, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях Андрей Юрьевич Андреев, замечательный историк, специалист мало того, что по XIX веку, но еще и по культуре ХХ века, человек, который у нас сегодня работает экскурсоводом по советскому кинематографу, и вместе с ним мы углубляемся в страну кинофильма «Буратино», одного из самых известных детских фильмов советского времени. Ну что ж, вот вы нам обещали показать христианство внутри большого детского фильма, и минут десять мы с вами подбираемся-подбираемся, знаете, как охотники к куропатке, да? Ну давайте уже, расскажите наконец, вот «Буратино» как христианский фильм, откуда вы это взяли?

А. Андреев

— Давайте, я все-таки еще для системы добавлю две цитаты из Евангелия, или, по крайней мере, напомню о том, как ученики не допускали в начале детей ко Христу, и как Он попросил: «Пустите детей приходить ко Мне», и как одна из ключевых цитат в Евангелии от Иоанна говорит, что Христос есть дверь: «Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется, и внидет и изыдет, и пажить обрящет». Так вот, давайте посмотрим, как вот эти христианские образы, образы детства видны у нас на экране. Первое, что мы видим в фильме — это яркий сказочный, не советский город. Кстати, исполнитель роли Буратино на всю жизнь запомнил, как они приехали в Вильнюс, его потрясло, как, оказывается, город может быть не советским, то есть для детей того времени, для детей нашего поколения это тоже было потрясение. Конечно, это вроде бы итальянская сказка, но неважно, там итальянщины вообще нет, там есть что-то абсолютно другое.

Д. Володихин

— Но впоследствии, помнится, «Выше радуги» снимали...

А. Андреев

— В Таллине.

Д. Володихин

— Если не ошибаюсь, да, в Таллине, и там ощущение ровно такое же: город, который выпадает из Советского Союза, находится в ином пространстве.

А. Андреев

— Да. Подчеркну, что в фильме были подчеркнуты яркие краски, яркие костюмы, но и музыка тоже яркая, то есть это...

Д. Володихин

— Это вы о «Буратино» уже говорите?

А. Андреев

— Да. И вот после того, как мы видим этот сказочный город, по нему шествует кто ночью? Фонарщики. И вот ночью происходит некое таинство, ибо фонарщики поют вроде бы хорошую обычную песню, но в этой песне есть какие-то странные для советского уха слова, слова, написанные Окуджавой, но слова, явно заимствованные из Писания, потому что что поют фонарщики? Давайте я вас попрошу мне подыграть, что они поют, какую фразу?

Д. Володихин

— «Да будет свет».

А. Андреев

— «Да будет свет», это уже интересно. Дальше один из этих фонарщиков залезает на лесенку, чтобы посмотреть, что творится в каморке у папы Карло. И он, друзья мои, я не могу вам показать это, поверьте мне на слово, он делает вот так вот ручкой, и получается из него ангелочек с картины «Сикстинская Мадонна» Рафаэля.

Д. Володихин

— Да, могу заверить, что Андрей Юрьевич сейчас очень похоже на ангелочка показал.

А. Андреев

— Итак, ангелочек на что смотрит на картине Рафаэля? На рождение Спасителя. И папа Карло, я, конечно, не настолько хочу вас шокировать, но папа Карло, тем не менее, творит, то есть папа Карло — это творящее начало в данном фильме, и творит он кого? Творит, напевая еще одну свою замечательную песенку, в которой есть такие полушутливые, полуиронические, полуглубокие слова, значит: «Я вложу в него надежду и одежду дам. Он спасет нас от печали, от нужды излечит...» А кто призван спасать от печали?

Д. Володихин

— Ну, вы это на православном радио спрашиваете, и вам сейчас несколько миллионов человек отвечает.

А. Андреев

— Хорошо, да. Я просто хочу сказать, что я не знаю, ходил ли Леонид Алексеевич Нечаев в храм или нет, но вот эта система ценностей, она была доступна каждому советскому человеку, «Сикстинская Мадонна» в репродукции была очень широко распространена, то есть его увидеть советский человек вполне мог. И эта сознательная или подсознательная система образов, она срабатывала ассоциативно, тем более, когда творец творит нечто, а потом Буратино же очень замечательно показан в фильме рождающимся на фоне готического окна, там прямо подчеркнутый такой план: идет восход солнца, лучи освещают Буратино, Буратино встает на фоне готического окна, и вот это готическое окно по своим пропорциям (вы скажете, любое готическое окно одинаково) очень похоже на те окна, которые есть, например, на «Мадоннах» Леонардо, которые опять-таки советский человек легко видел в альбомах, там эрмитажных картин и прочее. То есть происходило некое чудо, чудо рождения «спасителя». Да, вы скажете, что Спаситель, конечно, это не Буратино, но для фильма Леонида Нечаева Буратино — это нечто новое, что-то, что приходит в мир, чтобы его изменить, и мы сейчас увидим, как потом мир будет меняться.

Д. Володихин

— Изменить к лучшему.

А. Андреев

— Конечно, к лучшему.

Д. Володихин

— И стремится он вовсе не к тому, чтобы оттягать себе кукольный театр.

А. Андреев

— Абсолютно. Этой темы вообще нет, никакого кукольного театра, как вы знаете, вообще в этом фильме нет.

Д. Володихин

— Нет-нет, но там есть у Карабаса-Барабаса кукольный театр.

А. Андреев

— Да, вот про это очень интересно, конечно, потому что Карабас показан великолепно! Смотрите, вроде бы Буратино по тексту Толстого должен быть непослушным, плохим мальчиком, и его должны учить правильно вести себя. Но в фильме есть только один учитель — это Карабас-Барабас, который поет замечательную песенку, то есть он поет, он приглашает всех на представление, а куклы ему вторят: «И он никакой не мучитель, а просто наш добрый учитель», то есть как представлен учитель в фильме, понимаете, да? И понятно, что «и просто наш добрый учитель», советский человек сразу же представлял себе: «и просто наш вождь и учитель», это рифма, которая мгновенно возникала и понятно, что тут как бы такая многослойная была сатира. Итак, учительство — это плохо. Буратино по определению лучше всех, его уже никто ничему не может научить, то есть он приходит, чтобы вести за собой куда-то, а куда — мы сейчас выясним. Еще один интересный персонаж, который, конечно, в фильме занимает свое место — это Дуремар. Если Карабас-Барабас — это такой образ советской власти условный, то Дуремар представлен как типичный обыватель, то есть он жадный, он такой, не очень как бы сообразительный, вы помните, сколько раз ему нужно было долго объяснять, но главное, он постоянно аплодирует Карабасу, то есть если Карабас представлен, у него только, я говорю, усов и трубки не хватает, то Дуремар со своими аплодисментами...И самое главное, что когда происходит кризис, когда действительно нужно помогать Карабасу-Барабасу, вы помните последние слова Дуремара?

Д. Володихин

— У Карабаса-Барабаса борода еще, как у Карла Маркса.

А. Андреев

— Да, борода тоже хорошая, тем более потом ее отрубят. Но последние слова Дуремара мне тоже очень нравятся, они потом повторялись в разных советских мультиках, когда нужно было вспомнить советского обывателя, Дуремар убегает со словами: «А я здесь ни при чем, совсем я ни при чем», и это тоже очень здорово показывает эту систему координат, то есть такой мир — это не мир Буратино, собственно, Буратино зовет нас из этого мира уйти, из мира Карабаса-Барабаса и Дуремара.

Д. Володихин

— Но помните, там Буратино еще учат другие учителя — в подземелье пауки: «поучайте лучше ваших паучат».

А. Андреев

— Да, но еще раз подчеркну, насколько вся система школьного воспитания в этом фильме абсолютно несостоятельна, то есть Буратино ничему не надо учить. Итак, куда Буратино стремится? Буратино стремится к определенной дверце. Мы знаем, что эта дверца находится в каморке у папы Карло за холстом, но мы не знаем, что за этой дверцей. Мы только знаем, что про нее что-то знает сверчок, ну и в конце сверчок нам откроет самое главное, что «приключения твои, Буратино, только начинаются вам, молодым, об этом лучше знать», то есть в эту дверцу, мы уже понимаем изначально, могут войти только дети.

Д. Володихин

— Новый мир.

А. Андреев

— Да, новый мир, куда входят только дети и где, сверчок говорит: «приключения только начинаются», то есть все еще впереди, все предстоит.

Д. Володихин

— Ну что ж, если мы говорим о новом мире, то для советского зрителя это явно не рифмовалось с коммунистической утопией, это было что-то другое.

А. Андреев

— Конечно. Я сейчас, естественно, раскрою этот новый мир, потому что финал очень хороший, очень четко показывает, что это за мир и насколько он противостоит советскому строю, то есть финал, на мой взгляд, я прошу прощения, может быть, за некоторое утрирование, но финал фильма абсолютно антисоветский, он подчеркнуто антисоветский, причем он был доделан Нечаевым, когда весь фильм уже был снят. Накануне приемки фильма в Москве Нечаев придумал некоторый ход, то есть он даже ни с кем не посоветовался, он снял и смонтировал несколько планов, и эти планы изменили все. Это получился действительно подчеркнуто антисоветский финал, сейчас я его перескажу.

Д. Володихин

— Ну, прошу вас.

А. Андреев

— Обратите внимание, слушатели, что к финалу уже полностью складывается система координат, в которой, по сути, все хорошие герои фильма являются детьми, а все взрослые герои, за исключением папы Карло, но папа Карло это не просто герой, это творец, и Джузеппе, который как бы вот вместе с творцом, все взрослые, они отдельно и противостоят детям. Перед финалом Буратино собирает всех детей вокруг, последний, если вы помните, Арлекин, тоже обязательно к нему прибежит. Итак, Буратино собирает всех детей, чтобы открыть золотым ключиком дверцу, он ее открывает. Интересно, что при этом начинают работать часы. Вообще образ времени тоже довольно важен для этого фильма, он в разных детских фильмах повторяется, то есть Буратино тем самым запускает время, которое как бы остановилось в этой стране дураков, и он проходит через дверцу вместе со всеми детьми. Что происходит с Карабасом-Барабасом? Вы помните, он же тоже хотел в эту дверцу попасть. Заметьте, что он не знает, что за ней, никакого кукольного театра никто никому не обещает, просто Карабас-Барабас хочет пройти через дверцу. Получается это у него?

Д. Володихин

— Да нет, там, помните, лестница начинает таять.

А. Андреев

— Совершенно верно, то есть никто из взрослых не может пройти через эту дверь за Буратино. Буратино через нее проходит, он встречается со Сверчком, который ему объясняет, что ему дальше предстоит, Сверчок, ну, вы уж простите меня за такие вольные контаминации, может быть, это какой-нибудь архангел, условно говоря. Ну и Буратино выходит, Буратино в ярком сказочном костюме выходит, как часть сказочного мира, оказывается на сцене, и перед ним зрительный зал, полный детей.

Д. Володихин

— Полный советских детей, в советской одежде нашего времени.

А. Андреев

— Да, а вот что это значит, давайте мы чуть позже все-таки скажем, я хочу поподробнее остановиться на этих планах, потому что они очень важны для понимания всего фильма. Итак, Буратино выходит на сцену и видит перед собой зрительный зал, полный советских детей. Я подчеркну, насколько яркие костюмы, яркие цвета сопровождают Буратино. Буратино поет свою знаменитую песенку. Перед ним сидят дети, это и есть тот самый план, который Нечаев смонтировал последним, причем в зрительном зале сидят и сами актеры, те, которые играли в фильме.

Д. Володихин

— «Он не игрушка, он живой».

А. Андреев

— Да. Итак, Буратино настоящий, яркий, а в зале сидят советские дети, они одеты в обычную советскую одежду серых оттенков. Зал освещен таким образом, что общий цвет коричнево-серый, и когда идет чередование планов, я вот хотел бы, чтобы вы это себе представили, дорогие радиослушатели: мы видим яркий план — Буратино и его друзей, сказки, и серый план зрительного зала, и здесь можно подумать, что Нечаев снимает почти тот же самый финал, который был у Птушко, то есть Буратино достиг стороны Советов, и это есть его конечная цель, да? Но именно этот контраст показывает, что такой финал является ложным, что Буратино не пришел к нам в зрительный зал, он не пришел, чтобы нас веселить, что мы от Буратино разделены стеной, и именно поскольку Нечаев сознательно монтировал эти два плана разновременно, нет общего плана, мы же не видим откуда-то сбоку, что Буратино стоит возле детей, между ними все равно находится стена. То есть, по сути, советский мир детства и мир Буратино — это разные миры, здесь прекрасно показано это.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, ну что ж, давайте мы вот что сделаем, пора послушать «Песню фонарщиков» из фильма «Буратино».

Звучит «Песня фонарщиков» из фильма «Приключения Буратино»

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк Андрей Юрьевич Андреев, и он рассказывает нам о советском детском кинематографе, о том, какие в нем заложены новогодние, то бишь рождественские чудеса. Но, если я правильно понимаю, вы хотите объяснить, что финалов-то на самом деле в этом фильме два.

А. Андреев

— Совершенно верно. Вот тот визуальный диссонанс первого финала, где серому залу противостоят яркие краски — это, конечно, одна просто из возможных оценок советской действительности. Но мы видим дальше, как сцена открывается, и Буратино уходит в экран, уходит по какому-то пространству, пустому полю, но в этом пространстве есть только один ориентир, то есть туда, куда идут герои в самом конце фильма, просто уже без песни, под проигрыш шарманки, они идут куда-то вдаль, к горизонту, где стоит дерево. И вот этот силуэт этого дерева тоже так же прекрасно знал каждый советский человек, ибо этот силуэт буквально напоминает силуэт дерева, райского древа, на иконе Андрея Рублева «Троица».

Д. Володихин

— Но это знали, конечно же, не дети, это знали люди образованные, гуманитарии, которые вузы оканчивали и книжки читали.

А. Андреев

— Конечно, но это просто означает, что детям открыто Царствие Небесное. Итак, на мой взгляд, фильм заключает в себя действительно проповедь христианского гуманизма, он дает четкую дихотомию: земное-небесное, которое здесь интерпретируется: небесное как сказочное, земное как советское. Причем «небо», сказка — это принадлежность именно детей, а не взрослых. И Буратино в этом фильме, ну, это практически мессианский образ, который призван вывести детей в Царствие Небесное. Образ Буратино лишен всякой школьной дидактики, учительство, советское учительство высмеивается, и в итоге все это создает в сознании детей совершенно новые смыслы. Подчеркну, что никогда таких советских фильмов, на мой взгляд, до этого не было.

Д. Володихин

— Веселое, оторванное хулиганье, у которого в голове иная жизнь и новый мир — лучше, чем вся эта серятина, вот, собственно, что они сказали. Ну, давайте вот что сделаем, мы с вами говорили очень долго о «Буратино», а новогодних фильмов и вообще хороших детских фильмов в советское время хватало. Надо, пожалуй, еще несколько примеров для того, чтобы было понятно, что «Буратино» не висел в безвоздушном пространстве, что существовала территория культуры, на которой он был горой, а не, скажем так, удаленным озером.

А. Андреев

— Конечно, можно назвать множество фильмов. Если мы говорим о новогодней классике, это, конечно же, «Новогодние приключения Маши и Вити», где, в общем, веселая простая сказка, но также содержит ту же систему координат, а именно: перед нами сказочный мир, который подвластен именно детям, то есть дети покоряют его, заметьте, хотя проблему они решают глобальную: надо спасать Новый год, Снегурочку, но покоряют этот мир дети, они покоряют его с помощью добра. Они даже вылечивают, как вы помните, Кащея Бессмертного, который после того, как у него зубки прошли, становится добрым. Ну и их доброта спасает Новый год. А если мы говорим о чуть более подростковых фильмах, это, конечно, «Приключения Электроника», где также очень четко видно, что мир взрослых, он беспомощен. В «Электронике», там свои проблемы, вы помните, там нужно вначале помочь Сыроежкину, потом нужно спасать Электроника. Хоть один взрослый что-нибудь сделал, советский взрослый в этом фильме? Опять, профессор Громов — это за скобками. Заметьте, что на самом деле профессор Громов играет папу Карло.

Д. Володихин

— Ну, взрослые в основном вели себя плохо, заманивали Электроника в чемодан и пытались обмануть его и найти, где у него кнопка.

А. Андреев

— Да, но это гангстеры, а я говорю про советских взрослых. Советские взрослые что-нибудь сделали хорошего? А профессор Громов это же тот же самый артист, который играл папу Карло, но он и играет папу Карло, он говорит голосом папы Карло, то есть Громов — это всё тот же творец, создатель.

Д. Володихин

— Гринько́.

А. Андреев

— Да, Гринько, конечно. Но это всё тот же образ, и вот его творение убежало, потом у него всякие приключения, потом надо спасать. Кто спасает Электроника? Дети. Чем всё кончается в конце «Электроника»? Тем, что Электроник опять восстанавливает время, «Бьют часы на старой башне», и в конце фильма дети собираются как-то, я даже не знаю, мне немножко страшно, дорогие радиослушатели, не подумайте ничего плохого, я ничего не имею ввиду, но дети собираются на митинг. Если вы помните последнюю сцену фильма «Приключения Электроника», они все ему выбегают навстречу, вся школа собирается на митинг, потому что за детьми, правда," их есть Царство Небесное«, и им принадлежит будущее. То есть будущее явно не за этими взрослыми, которые, ещё раз: абсолютно беспомощны. Там, когда Электроник поёт прекрасным голосом, прибегает директор школы и говорит: «Я вам выношу благодарность в приказе». То есть им показывают чудо, то самое рождественское, новогоднее, как угодно, просто чудо, а она в ответ на чудо даёт нам «благодарность в приказе», таким взрослым не нужно будущее.

Д. Володихин

— Ну, в общем, да, по большому счёту, получалось так, что советская сказка, она в какой-то степени существовала, даже нет, не существовала, она рисовала вселенную, которая очень сильно отличалась от вселенной бытовой. Вот есть мир, в котором живут постоянно, вот есть мир, который существует на экране кино, этот мир лучше, и вот сейчас, наверное, меня обвинят в эскапизме, давайте уведём детей. Но, понимаете, какая вещь? Если мир плох, детей действительно надо увести. И хорошо, когда ребёнок уводит детей, то есть существо, чистое душой, показывает то, что вот есть тот самый светлый путь, который не у ткачихи в известной комедии 30-х годов, а у всего мира. Это действительно, мотив, который совершенно иначе показывает реальность. Но там, в общем, помимо этого, было огромное количество добрых мультиков...

А. Андреев

— Да. Я просто ещё раз хочу показать эту мысль, что Христос сказал: «Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется, и внидет и изыдет, и пажить обрящет», это то, что вы сказали, то есть нужно войти через дверь — через Христа, нужно уйти из советского мира, конечно, для спасения души, и советское кино детское и позволяет нам уйти из советского мира.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, мне хотелось бы теперь поблагодарить от вашего имени Андрея Юрьевича Андреева за то, что он провёл нас по неприметным тропкам светлой стороны советского кинематографа, предназначенного для детей. И хотел бы я сейчас сказать вам: «спасибо за внимание, до свидания», но у меня другая мысль. Знаете, вот мы, конечно, сейчас скажем, вот скажите «до свидания»

А. Андреев

— До свидания.

Д. Володихин

— Отлично. Я тоже формально скажу «до свидания», очень хорошо и очень прекрасно. Но с вами за нас попрощается совершенно другой человек — тот же самый Рыбников, потому что сейчас для вас под Новый год прозвучит «Шарманка» из «Буратино». Вспомните, какими вы были. Вспомните, что надежда есть всегда.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Кючук-Кайнарджийский мирный договор»
• «Образы эпохи в романах Ф.М. Достоевского»
• «Современный русский историк Олег Куц»

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов