«Патриарх Тихон». Глеб Елисеев

Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.

Разговор шел о времени патриаршего служения святителя Тихона (Беллавина), как было восстановлено Патриаршество в Русской Церкви и с какими вызовами пришлось стакнуться Патриарху Тихону после революции в России.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и сегодня мы поговорим о величайшей фигуре Русской Православной Церкви в ХХ веке, по своей значимости, может быть, первенствующей или летающей очень высоко. В этом году исполняется сто лет со дня кончины святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси. Сегодня мы поговорим о его патриаршем служении, не о личности в целом, потому что личность его достойна целого каскада передач, в одной всего рассказать невозможно, но о том, что волнует умы воцерковленной общественности сейчас, что важно, что интересно, что первостепенно для истории нашей Церкви. Итак, патриаршее служение святителя Тихона. У нас в гостях замечательный историк, в том числе историк Русской Церкви, кандидат исторических наук Глеб Анатольевич Елисеев. Здравствуйте!

Г. Елисеев

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Традиционный гость нашей радиостанции, человек, который очень хорошо изучил ситуацию, которая сложилась в Русской Церкви в первой половине 20-го столетия. Мы поговорим сейчас о том, как восстанавливалось патриаршество в России. Само восстановление произошло в 1917 году, более двух столетий после того, как Петр I не позволил Церкви поставить очередного Патриарха после кончины Патриарха Адриана в 1700 году. Церковь шла долго, сложно, очень непростым путем к восстановлению патриаршества в стране. Вот, пожалуй, об этом стоит сказать несколько слов.

Г. Елисеев

— Да, проблема патриаршества подспудно существует весь Синодальный период в Русской Православной Церкви. Патриаршее установление, само наличие Патриарха всегда воспринималось как явный признак статуса поместной Православной Церкви. Патриарх — родоначальник, как это дословно переводится, высший из архиереев, высший почётный титул, один из важнейших знаков полной автокефалии и равенства, как минимум, со старыми православными церквями, со старой пентархией, которая была установлена ещё на Халкидонском Соборе в 451 году.

Д. Володихин

— Напомним: Константинопольский Патриарх, Иерусалимский, Антиохийский, Александрийский.

Г. Елисеев

— Да, и в тот момент был римский патриарх Запада, переставший существовать в качестве такового после 1054 года...

Д. Володихин

— ... поскольку инициировал церковный раскол.

Г. Елисеев

— Совершенно верно. У нас часто не обращают внимания, но у нас по сей день есть ведь и второй Папа в христианской Церкви, это часть официального титула Патриарха Александрийского — Папа Александрийский.

Д, Володихин

— Причём это не какая-то современная выдумка, это очень древний титул Патриарха Александрийского.

Г. Елисеев

— Да, он начал использоваться чуть ли не раньше в документах, чем титул Патриарха Запада, чем Папы Римского.

Д. Володихин

— У нас в России патриаршество было установлено в 1589 году, продержалось 111 лет, и после этого Синодальная Церковь больше двух столетий жила без него. До какой степени проекты восстановления патриаршества волновали умы нашего духовенства?

Г. Елисеев

— Умы нашего духовенства они волновали всегда, но на достаточно подспудном уровне, связанном с некоторой опаской возможного дополнительного давления. Всё-таки Церковь после Петровских реформ сильно зависит от государственной власти. Есть вмешательство государственной власти, выражающееся не только в деятельности обер-прокурора Святейшего Синода, но и вмешательство в церковные дела на местах со стороны светского руководства в отдельных губерниях и даже на уровнях уезда. Поэтому периодически обсуждавшаяся идея патриаршества скорее была делом представителей светских философских и богословских кругов. Те же славянофилы всегда испытывали крайнюю степень симпатии к этой идее.

Д. Володихин

— Это не только статус нашей Церкви, но ещё и элемент национального своеобразия.

Г. Елисеев

— Да, абсолютно точно сказано, потому что одновременно это был притягательный признак в рамках статуса Русской Православной Церкви, которая является Церковью славянского народа, что является притягательным в тот момент для балканских славянских народов, находящихся под игом Османской Турции. Там такого рода структур не существует, Тырновский патриархат был ликвидирован, Болгарская Церковь находится под омофором Константинопольской Церкви, которая административно во многом зависела от инорелигиозной Османской Турции — всё это создавало особый статус патриаршества в XVII веке. И в XVIII веке, когда этот ореол исчез, естественно, стал возникать политический соблазн того, что — а почему бы не зажечь этот притягательный духовный маяк для братских нам православных народов? Но Церковь относилась к этому очень и очень скептично: а не получим ли мы дополнительное начальство в виде Патриарха? У нас есть обер-прокурор, будет ли Патриарх выступать как главный ходатай в делах Церкви перед императорской властью или будет во всём слушаться, в очередной раз, эту светскую, обер-прокурорскую власть? Эти сомнения обуревают богословские круги Русской Православной Церкви на протяжении всего XIX века: не получим ли мы что-то лишнее?

Д. Володихин

— Ну, здесь было кое-что от страха египетского: вот начнём двигаться в этом направлении, и тут-то нам и дадут по голове.

Г. Елисеев

— Плюс к тому такого рода скептические позиции ещё активно поддерживал, пожалуй, самый легендарный из наших обер-прокуроров Святейшего Синода — Константин Петрович Победоносцев: «Не надо мудровать, не надо двигать, двинем — нам всё это упадёт на голову». А вот со стороны, например, последнего государя Николая Александровича эта идея часто имела достаточно большую поддержку.

Д. Володихин

— Вот именно, что идея заново буквально вспыхнула, как вы говорите, в качестве маяка, но уже идеального маяка для России в самом конце XIX — в начале XX века, но главным образом на протяжении последнего на данный момент царствования.

Г. Елисеев

— Именно так. Накануне первой русской революции эта идея вновь начинает активно обсуждаться, причём максимально широко. Одновременно эта идея начинает смыкаться с идеей Поместного Собора Русской Православной Церкви, на котором планировалось провести достаточно значительные реформы в вопросах, которые на тот момент беспокоили как белое, так и чёрное духовенство.

Д. Володихин

— Но и государь сыграл очень значительную роль в приуготовлении окончательного решения проблемы.

Г. Елисеев

— Да, возникло так называемое предсоборное совещание, которое должно было проработать в том числе и вопрос о возможном учреждении патриаршества. Другое дело, что события первой русской революции и те кризисные явления в общественной жизни, которые существовали после неё, а потом и начавшаяся Первая мировая война всё более и более отдаляли саму идею возможности созыва Собора, а уж тем более обсуждение необходимости восстановления патриаршества. Видно, что даже среди активных деятелей предсоборного присутствия были люди, которые по-разному в разный период времени относились к вопросу патриаршества, то положительно, то отрицательно. Хорошо всем известный митрополит Антоний (Храповицкий) то сочувствовал активно этой идее, то говорил, что не сто́ит. Всем хорошо известный в тот момент митрополит Сергий (Страгородский), будущий патриарх, выступал противником идеи патриаршества. Он говорил, что коллективное руководство, Синод, лучше способны справиться с управлением Церковью, потому что каждый из представителей Синода лучше знает проблемы своей конкретной епархии, своей конкретной митрополии.

Д. Володихин

— Но, по большому счёту, страшно было что-то менять, положа руку на сердце.

Г. Елисеев

— Менять хотелось, но обстоятельства к этому не благоприятствовали. Сохранись история России в том направлении, которое приветствовал Петр Аркадьевич Столыпин, то есть 25 спокойных лет — скорее всего был бы проведён Собор в спокойных условиях. И может быть, не на первом из поместных Соборов, но я думаю, сама тенденция к периодическому созыву Соборов была бы вполне постоянной, на втором или третьем патриаршество всё-таки бы восстановили. Каковы были полномочия патриарха, каково было его положение, как бы он именовался, даже этот вопрос долго обсуждался: Патриарх ли Российский он будет или Патриарх Московский, это всё было бы восстановлено в совершенно других условиях. История этого не дала.

Д. Володихин

— Дело шло к этому. История не то что не дала, история, скорее, поторопила ситуацию, и вместо того, чтобы в обстоятельствах спокойного процветания спокойно и размеренно провести это как реформу пришлось производить всё в сжатые сроки и в авральном состоянии.

Г. Елисеев

— Да, история вынудила созвать Собор в 1917 году.

Д. Володихин

— Ситуация была чрезвычайно грозной со стороны церковного управления, которое в кадровом и организационном плане было приведено в состояние хаоса.

Г. Елисеев

— События февральской революции привели к тому, что Синод, управлявший Русской Православной Церковью, де-факто был разогнан новым министром по делам исповедания. Из членов Синода уцелел только один — митрополит Сергий. Ясно было, что и политика Синода, и сама система управления, которая сталкивалась с совершенно другими условиями, будет вынуждена измениться. Кроме того, на общей волне революционного подъёма возникает революционное брожение внутри Русской Православной Церкви, в том числе в отношении белого духовенства, которое начинает говорить: «Реформы давно назрели, давайте мы их обсудим соборным разумом, и решим».

Д. Володихин

— Было ещё довольно скверное, с моей точки зрения, давление со стороны Временного правительства и его отдельных эмиссаров. В целом дух Временного правительства давил на Церковь, пытаясь сделать из неё что-то левоориентированное в социальном плане: «кыш, консерваторы, кыш те, кто держится устоев, кыш, монархисты, кыш те, кто хотел бы сохранить Церковь в устойчивом состоянии, мы заставим вас всё ломать и всё переделывать». Ну, а вот люди, которые потом говорили о том, что они прекрасно вели себя в этой ситуации, вроде Карташова, историка Церкви, а люди, которые фактически должны были ею управлять, не защищали Церковь, а занимались её дезорганизацией.

Г. Елисеев

— Понять Временное правительство в этом плане можно, всё-таки они были продуктом определённого рода политической среды предшествующего этапа развития Российской империи, где Русская Православная Церковь воспринималась как ведомство православного исповедания. То есть вас использовали до этого как инструмент, и мы будем использовать как инструмент, а Церкви этого категорически не хотелось. Они смирялись со статусом в рамках общего уважения к фигуре и статусу самодержца всероссийского, но подчиняться республиканскому Временному правительству в высшей степени, не хотелось. В таких условиях давайте выступать как отдельная структура и пусть у нас будет тогда свой лидер.

Д. Володихин

— Ну и кадровый состав Временного правительства не вызывал ни у кого восторга. Люди с очень причудливыми в религиозном плане воззрениями, люди с достаточно странными политическими воззрениями, а есть ставленники довольно странных сил, далёких от христианства, мягко говоря. Подчиняться этому балагану было бы нехорошо и было бы лишено элементарного понимания роли Церкви в стране и в мире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, на фоне этой темноты 17-го года мы напоминаем, что здесь и сейчас Бог нам даровал Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем патриаршее служение святителя Тихона, и в гостях у нас кандидат исторических наук, член редколлегии научного ежегодника «Историческое обозрение» Глеб Анатольевич Елисеев. Ну что ж, я думаю, надо переходить к Собору Русской Церкви 1917-1918 годов, который, выйдя фактически из-под контроля правительства, реформу осуществил. Это была большая смелость для нашей Церкви.

Г. Елисеев

— Большая смелость, но Церковь на эту смелость шла не просто в каком-то предельном отчаянии, кладя голову на плаху. Церковь чувствовала мощную поддержку в том числе со стороны простого народа в вопросе учреждения патриаршества. Представители простых мирян, прихожан целыми делегациями приезжали в Санкт-Петербург, обращались в Синод, потом приезжали на заседание Собора с простой мыслью: «Мы почитали батюшку-царя, царя теперь нет, дайте нам кого-нибудь, кого мы также сможем почитать. Пусть у нас будет патриарх, мы будем почитать его и будем любить его, как любили батюшку-царя». Вот эти монархические устремления русского народа, которые никуда не исчезли, несмотря на «великую» и «бескровную», повлияли на достаточно быстрое решение вопроса с патриаршеством. Церковь решила: да, Церкви необходим лидер; да, Церковь должна в этой ситуации иметь капитана, который проведёт её корабль через бурные исторические волны, поэтому патриарх будет избран.

Д. Володихин

— Ну что же, я думаю, надо несколько слов сказать о тех организационных усилиях, которые должна была предпринять Церковь, и о людях, которые подвели её к историческому решению.

Г. Елисеев

— Среди деятелей, которые работали над организацией Собора, не только непосредственные работники предсоборного присутствия, не только члены Святейшего Синода, которые приняли 29 апреля 1917 года решение о созыве Собора, это практически все заметные духовные деятели, богословы, и просто известные владыки Русской Православной Церкви того периода. Главным фаворитом среди тех, кого прочили для занятия патриаршей кафедры был, пожалуй, самый известный владыка того времени, митрополит Антоний (Храповицкий).

Д. Володихин

— Будущий глава Русской Церкви за границей.

Г. Елисеев

— Были и не менее заметные фигуры, которые сыграли большую роль в тех трагических событиях Русской Православной Церкви, которые произойдут в 20–30-е годы XX века. Например, Казанский митрополит Кирилл, Новгородский митрополит Арсений, Киевский митрополит Владимир, который даже был избран почётным председателем Собора, хотя не смог приехать. Но, пожалуй, самой интересной и любопытной фигурой был в тот момент Московский митрополит Тихон.

Д. Володихин

— Повторяю, вся его судьба — это целый каскад передач, но хотя бы несколько слов, почему он сыграл столь важную роль.

Г. Елисеев

— Потому что это был человек, который пользовался репутацией самого доброго владыки Русской Православной Церкви. Плюс к тому митрополит Тихон пользовался репутацией человека, у которого всё получается, куда бы его не заносилась судьба. Он, например, занимал экзотическую должность архиепископа Алеутского и Североамериканского на протяжении достаточно большого периода времени. У него всё прекрасно получалось.

Д. Володихин

— У него была репутация превосходного организатора.

Г. Елисеев

— Не случайно с ним была связана одна очень любопытная реальная история, которая быстро превратилась в показательную легенду. В 1908 году он встречался с отцом Иоанном Кронштадтским. Отец Иоанн тогда достаточно сильно болел, они сидели, беседовали, он утомился и, поднявшись, сказал: «Владыка, вы садитесь на моё место, а я пойду отдохну». И вот эта идея, эта мысль того, что будущий митрополит и будущий патриарх явятся одним из наиболее заметных светочей православия в России, разрослась достаточно широко, хотя сам будущий патриарх над ней всегда посмеивался. «Я даже не стал садиться на это место», — он говорил.

Д. Володихин

— Ну что ж, для Собора святитель Тихон не был фигурой номер один, но к нему очень хорошо относились. У него не было репутации политика, организатор, но не политик, просветитель, но не полемист. Человек, который чрезвычайно трудолюбив, но не так, чтобы устраивать собственную карьеру. У него всё получалось как-то само собой.

Г. Елисеев

— Все эти продвижения по формальной карьерной лестнице, казалось бы, проходили вне непосредственного участия будущего патриарха. Назначили на очень сложное направление работы на североамериканском континенте — справился, перевели на Ярославскую кафедру, и там он стал настолько заметной фигурой, что среди представителей архиерейского сословия был единогласно признан почётным гражданином Ярославля. Перевели отсюда на Виленскую кафедру и несмотря на все трудности событий Первой мировой войны, он сыграл там очень большую роль, в том числе в помощи беженцам. И вот переводят его на Московскую кафедру, но тут начинается Собор.

Д. Володихин

— Вот ради интереса: я сказал, что он не был политиком. Люди примерно себе представляли, каких взглядов он в этом смысле придерживается, потому что на дворе 1917 год, приближается его девятый вал ‒ октябрь 1917 года. Что было известно в этом смысле о владыке Тихоне?

Г. Елисеев

— То, что владыка Тихон был, несмотря на своё сочувствие, достаточно консервативным в воззрениях политической жизни.

Д. Володихин

— «Несмотря на своё сочувствие» — человечность имеется в виду?

Г. Елисеев

— Сочувствие идеям консервативным. Он был членом Союза Русского народа Ярославского отделения, ни много ни мало. Потом в Виленском крае он был членом этой организации. Но идеям разумного реформирования Церкви он тоже всегда сочувствовал.

Д. Володихин

— Консерватор, но умеренный.

Г. Елисеев

— Да, очень умеренный консерватор, который считал, что разумные реформы — это всегда хорошо. Неразумные реформы — это плохо. Революция — это просто чудовищное что-то. А вот разумное поправление чего-либо, неторопливое преобразование — это хорошо, это очень разумно. Поэтому, когда к нему приходили представители очень радикальных взглядов внутри Церкви — например, в Петрограде он встречался с представителями обновленческого движения «Соборный разум», с интересом их выслушал и даже благословил на их деятельность. Он сказал: «Ну, у нас сейчас всё соборное, Церковь соборная, управление соборное, ну и разум должен быть соборный. Давайте посмотрим, что у вас получится». Он никогда не рубил с плеча, всегда старался найти компромисс. За это его часто обвиняют не в меру радикальные, в том числе и церковные публицисты, говоря: «Ну что ему стоило там рубануть, призвать, благословить Белую армию?» Он всегда очень осторожен был даже в своих посланиях, в основном призывал к тому, чтобы не допускать кровопролития, к тому, чтобы установился мир в стране и в обществе. Это было не в стиле Патриарха Тихона. Репутация самого доброго и самого, пожалуй, спокойного из владык не на пустом месте взялась.

Д. Володихин

— Рядом с ним святитель Антоний (Храповицкий) — как раз политик и даже политический радикал: как консерватор, он был значительно правее святителя Тихона. Когда ситуация подошла к голосованию, кто оказался лидерами церковного мнения? Вот не только тройка последних, но кого воцерковлённая общественность подвела к финишу?

Г. Елисеев

— Выбор был огромный, самые разные фигуры выдвигались, в том числе и Самарин, который был мирянином, но его выдвинули в качестве Патриарха, и за него проголосовало 400 с чем-то человек. Голосование было рейтинговое. Но всё-таки самых заметных фигур в итоге осталось трое. Безусловным лидером был митрополит Антоний, если бы голосование было формальное — по большинству, то, конечно, патриархом стал бы он. И неизвестно, как бы дальше развивалась судьба Русской Православной Церкви, учитывая яростный и бескомпромиссный характер владыки. Вторым кандидатом был Новгородский архиепископ Арсений, который носил титул самого строгого владыки на Руси, но который категорически не хотел, чтобы его выбрали. Он говорил: «Я даже молился, чтобы, не дай Бог, не стать патриархом». И третьим кандидатом, который набрал наименьшее количество голосов, но в итоге стал победителем, был как раз святитель Тихон.

Д. Володихин

— А как это произошло?

Г. Елисеев

— Это произошло по жребию, когда в храме Христа Спасителя 5 ноября 1917 года старец Зосимовой пустыни Алексий вынул жребий, на котором был написано: «митрополит Московский Тихон».

Д. Володихин

— Надо сказать, что это было следование очень древней традиции. В эпоху Средневековья Церковь пользовалась жребием. На территории России, например, Новгородская епархия время от времени использовала традицию жребия. Вот об этом вспомнили в 1917 году в совершенно других условиях, очевидно, уповая на то, что люди такого собственным разумом не решат, пускай Бог управит.

Г. Елисеев

— Думаю, так. Ведь вспомним, когда происходит выбор — этот выбор происходит в ноябре 1917 года. У нас уже произошла не только февральская, но и октябрьская революции. К власти пришли силы, всю их тёмную сущность ещё, конечно, никто до конца понять не мог, но заметно, что богоборческие и антигосударственные. Пока происходят выборы, перед этим у нас гремят пушки, обстреливается Московский Кремль, обстреливается Успенский собор, идут бои на улицах Москвы. Ясно, что Россия вплывает в какой-то совершенно мрачный и новый кошмарный период, и патриарха выбирают не на спокойное служение, а на очень сложное, почти мученическое.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, и какая бы тьма не стояла сто с лишним лет назад, сейчас у нас всё-таки свет. В эфире Радио ВЕРА передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, кандидат исторических наук, Глеб Анатольевич Елисеев, он рассказывает нам о патриаршем служении святителя Тихона. Патриаршее служение святителя Тихона всего около восьми лет, не так много, но для нашей Церкви целая эпоха, и надо дать представление о том, что, собственно, делал на патриаршестве Тихон. Он ведь оказался, как вы сказали, капитаном полуразбитого корабля, который несут волны по бурному штормовому морю.

Г. Елисеев

— Ну, корабль в тот момент ещё не был разбит, но его уже потрепало. Временное правительство здесь приложило определённые усилия, а уж какие усилия к тому, чтобы разбить ковчег Русской Церкви, стало прикладывать новое большевистское руководство — это отдельный и ужасный разговор. Одного Декрета «Об отделении Церкви от государства, школы от Церкви» было достаточно, а это был только один из элементов наступления на Церковь, которое большевистское руководство взяло с самого начала.

Д. Володихин

— Об отношении к советской власти мы, я думаю, поговорим чуть позже, но там было много ещё всего другого, чем должен был заниматься Патриарх

Г. Елисеев

— Естественно. В этих условиях ведь у нас не остановилась соборная деятельность. Собор проработал ещё в 1918 году, как минимум, на двух сессиях, на которых принимались очень важные решения, и уже непосредственно под контролем самого Патриарха.

Д. Володихин

— И что же он благословил из этих решений, что вошло в церковную практику?

Д. Володихин

— В церковную практику вошло достаточно много, в том числе и сама система максимально совещательного управления, которая использовалась все 20-е годы. Действительно, соборное управление на уровне Архиерейских Соборов, Поместных Соборов, на уровне совещаний в епархиях — это традиция, которая закладывается на Поместном Соборе 1917 года. Но, по мере того, как Собор работает, становится ясно, что наряду с этой свободой на местах вряд ли эту свободу до конца удастся реализовать и сохранить, если Церковь не будет сохранять единство. Единство, которое всё быстрее, буквально с каждым днём, начинает ассоциироваться с фигурой патриарха. Одним из важных решений Собора была идея того, что, если с патриархом возникнут какие-то сложности, если патриарха невозможно будет избрать, будет введена абсолютно непривычная в рамках канонов должность — местоблюститель патриаршего престола. То есть патриарха должен избирать Собор, избирать себе заместителя патриарх по канонам не имеет права, но патриарх обязан это делать, чтобы жизнь в Церкви не остановилась. Тогда Собор эту традицию заранее одобрил, была установлена должность местоблюстителя Патриаршего престола, и это позволяло сохранять единство Церкви в катастрофических условиях гонений 20–30-х годов.

Д. Володихин

— И, если я не ошибаюсь, вышло так, что местоблюстители еще избрали себе заместителей?

Г. Елисеев

— Да, что вроде было совсем не канонично, но были вынуждены это делать, и санкция на это была получена.

Д. Володихин

— Ну и кто там оказался в местоблюстителях и заместителях местоблюстителей, давайте выложим эти фигуры, это важно, потому что Патриарх должен был это решение благословить, он благословлял не только организационные повороты, но и кадровые. Кого он благословил быть своим преемником?

Г. Елисеев

— В качестве кандидатур первый был митрополит Вениамин Санкт-Петербургский, митрополит Кирилл Казанский, и митрополит Крутицкий Пётр (Полянский).

Д. Володихин

— И как они характеризовались?

Г. Елисеев

— Они характеризовались как наиболее известные, наиболее преданные православию лидеры.

Д. Володихин

— То есть люди, непоколебимые, не шатаемые в вере, и имеющие духовный авторитет.

Г. Елисеев

— Да. Митрополит Вениамин вскоре станет мучеником, митрополит Кирилл и митрополит Пётр проведут большую часть своего дальнейшего служения — причём митрополит Пётр в статусе именно местоблюстителя Патриаршего престола — в ссылках и тюремных заключениях.

Д. Володихин

— Но у них были заместители местоблюстителей.

Г. Елисеев

— Да, и митрополит Сергий, который был заместителем местоблюстителя, в тот момент, когда митрополит Пётр находился в ссылке, был вынужден выполнять его функции и выполнял их вполне успешно. Он не дал распасться Русской Православной Церкви на множество каких-то конкурирующих групп и группочек, не дал оказать мощнейшее воздействие на Церковь со стороны обновленческого движения и ухитрялся находить компромиссы с теми людьми, с которыми, казалось бы, компромисса найти невозможно, то есть с представителями советской власти.

Д. Володихин

— Но здесь важный вопрос: ведь фигуру будущего патриарха, а им действительно станет святитель Сергий (Страгородский), должен был благословлять либо сам Тихон, либо митрополит Петр, то есть фактически выбор Тихона, как это произошло?

Г. Елисеев

— Он был среди тех фигур, которые были названы впоследствии. Там выстраивалась длинная череда заместителей заместителя: «на случай, если я буду арестован, то мои функции будет выполнять такой-то». С тем же самым митрополитом Вениамином произошла ситуация, при которой человек так и не смог стать местоблюстителем престола, потому что он погиб раньше патриарха.

Д. Володихин

— А святитель Тихон знал будущего своего, как это ни странно, — преемника, святителя Сергия?

Г. Елисеев

— Конечно, они вместе учились, у них были прекрасные отношения.

Д. Володихин

— То есть при жизни, при патриаршем своём служении святитель Тихон не имел ничего против фигуры будущего патриарха Сергия?

Г. Елисеев

— Нет. Более того, когда возникла одна достаточно неприятная коллизия во время одного из арестов Патриарха Тихона, его советская власть периодически то отправляла под домашний арест, то просто сажала в тюрьму. Когда создалось впечатление, что сторонники ультрарадикальных реформ в Русской Православной Церкви — обновленцы — всё-таки превращаются в единственную законную власть, в виде так называемого Высшего церковного управления, митрополит Сергий, в тот момент Нижегородский, признаёт власть этого Высшего церковного управления. После того, как Патриарх выходит из заключения, митрополит Сергий в этом кается, и что ему говорит Патриарх: «Ну другие-то могут отходить от меня, тебе-то этого не стоило делать». Митрополит специально совершил чин покаяния, но было видно, что Патриарх никакого зла на него не держал с самого начала. Хотя в качестве непосредственного преемника в конце своей жизни он рассматривал в первую очередь Петра (Полянского).

Д. Володихин

— Ну, не дал Господь. Что ж, обновленцы — разбитый корабль, на котором ещё и бунт, и с этим бунтом должен справляться именно Патриарх Тихон для того, чтобы сохранить цельность церковного тела.

Г. Елисеев

— Да, мы видим, что Патриарх, в силу своей личной объективности и очень замечательных личных качеств, видел, что в обновленческом движении есть некие рациональные идеи, которые Церковь могла бы использовать. И продолжай Собор работать дольше, возможно, многие из обновленческих умеренных идей были бы Церковью восприняты, творчески переработаны и вошли бы в её традицию. Но в этот момент амбициозные лидеры обновленчества, выходцы из белого духовенства, либо просто миряне, либо обиженные архиереи — например, Антонин (Грановский), который был отправлен на покой, собирают из себя целое политическое движение, и под лозунгом: «Новому обществу нужна новая Церковь» начинают Церковь вести фактически к погибели.

Д. Володихин

— То есть их взгляды нельзя однозначно, на все сто процентов назвать ошибочными, но их методы отношения к духовному руководству были просто гибельными. В тот момент неважно было, что они говорили, важно было, что они вели дело к жесточайшему расколу, слушать их было нельзя: метод приведения их идей в реальность грозил церковному дому полным разрушением.

Г. Елисеев

— Распаду на множество групп и группировочек, превращению в тот хаос, в который в итоге, например, превратилась протестантская конфессия в Европе и в Соединённых Штатах. Создание множества отдельных обновленческих организаций, вроде той же самой «Живой Церкви» в Санкт-Петербурге, привело к тому, что каждый из лидеров этих организаций мнил себя исключительно в качестве главы Русской Церкви или, как минимум, в качестве главы отдельной — Петроградской, Московской, Ярославской, Владимирской, какой угодно Церкви.

Д. Володихин

— Это, получается, Русская Православная Ярославская Церковь?

Г. Елисеев

— Да. Угроза существовала и в рамках того, что это происходит в состоянии пока ещё не закончившейся Гражданской войны. Обновленческое движение активизировалось в 20-е годы, а существовать и провозглашать свои задачи и цели начало ещё в период Гражданской войны, и непонятно, как бы развивались в дальнейшем тенденции внутри этого движения. Не привело бы это, действительно, к распаду Русской Православной Церкви на десяток, а то и пятьдесят так называемых Русских Православных Церквей, потому что обновленцы предлагали отказываться от любой идеи иерархичности, от любой идеи подчинения высшему иерарху, высшему лидеру.

Д. Володихин

— Что предпринял Патриарх Тихон?

Г. Елисеев

— Патриарх Тихон предпринял простые действия: он категорически не признал политику обновленческого движения, даже когда на него осуществляли давление со стороны государственной, потому что государственная власть, в силу нарочито декларированной лояльности со стороны обновленцев, им несколько симпатизировала. Опять же, люди раскалывают Церковь, значит, они помогают нам объективно в борьбе против церковного наследия, такие попутчики большевистской власти. Даже когда, вроде бы по правилам, которые были заложены на Соборе 1917-1918 годов, обновленцы проводят второй обновленческий собор, патриарх Тихон не признаёт решение этого собора.

Д. Володихин

— Иными словами, он не говорит им: «Да, вы новая Церковь, вы самостоятельная Церковь, или: вы — часть Церкви». Он им говорит: «Нет, вы вне Церкви, и у вас есть единственный способ в Церковь вернуться — через покаяние воссоединиться с нею». В конце концов, его твёрдая политика приведёт к тому, что, когда власть безбожная наиграется с этими попутчиками, те, кто имел совесть и здравый смысл, именно покаются и вернутся. Ну что ж, мы подошли к ситуации, наиболее болезненной и тяжёлой для Церкви. Императорская Россия — это абсолютная власть самодержца, которая в подавляющем большинстве случаев, кроме, может быть, Петра Третьего или юных заблуждений Александра Первого, всегда была православной. А тут власть не то что не православная — она не христианская, а в целом ряде своих проявлений —антихристианская, враг Церкви, но надо с ней строить отношения. Как их строил Патриарх Тихон?

Г. Елисеев

— Патриарх Тихон ни в коем случае не пытался резко противостоять новой государственной власти. Всё-таки большевистская власть была слишком невероятным явлением, чтобы в неё до конца могли поверить граждане России в тот момент. Всё, что высказывалось и публиковалось в декретах, казалось настолько безумным и странным, все думали, что больше месяца-двух это не простоит и не продержится. И даже когда власть начинала действовать максимально жестокими методами, когда начинались репрессии, Патриарх предпочитал взывать к совести представителей этой власти, а не радикально их осуждать. Знаменитая анафема 1918 года анафематствовала не большевистскую власть, её лидеров, она осуждала всех, кто проливает кровь, и кто устраивает междоусобную рознь в стране. Патриарх Тихон всегда старался максимально осторожно действовать в отношении большевистской власти, поэтому, когда его иногда противопоставляют следующему патриарху Сергию, особенно в период его местоблюстительства, то не надо забывать, что эта политика была очень близка, противопоставления здесь нет. Митрополит Сергий, впоследствии Патриарх Сергий, во многом продолжал политику Патриарха Тихона. Патриарх Тихон всегда надеялся, что удастся найти разумный компромисс, что они образумятся. Другое дело, что представители большевистской власти не вразумлялись, они продолжали максимальное давление на Церковь, которое достигло своего пика в 1922 году во время хорошо известной кампании по изъятию материальных средств у Церкви.

Д. Володихин

— Сопровождающееся передёргиванием винтовочного затвора и стрельбой по тем, кто хотя бы косо взглянул на эту политику, не то что он ей как-то всерьёз воспротивился.

Г. Елисеев

— Даже сопротивления здесь изначально никакого не было. Патриарх Тихон с самого начала выступил с обращением к пастве о том, что, если мы имеем возможность сдать ценности — сдавайте всё, что требовалось. Церковь отказывалась сдавать священные сосуды, которые просто необходимы ей для того, чтобы функционировать, для того, чтобы проводить литургию, для того, чтобы Церковь просто жила. Но даже здесь существовали компромиссные подходы: если у нас есть лишняя чаша, то давайте пожертвуем всё-таки на благое дело, на спасение голодающих. Большевистская власть отказалась от компромисса и воспользовалась этой ситуацией именно так, как рекомендовал в тот момент большевистский лидер Ленин: используем эту ситуацию, чтобы запугать всё черносотенное духовенство на целые десятилетия. «Чем больше представителей реакционного духовенства нам удастся расстрелять (как он писал в закрытом циркулярном письме), тем лучше».

Д. Володихин

— Ну и верующих в Шуе, да и в некоторых других местах, просто самыми грязными методами провоцировали на то, чтобы они хотя бы слово против сказали. Сейчас в Шуе стоит памятник иереям, которых расстреляли в 1922 году. Падающие священники выглядят как укор власти советской, которая повела себя просто зверски по отношению к Церкви, и какой бы у нас текущий момент не был на дворе, этот памятник — хорошее напоминание истинной сущности советской власти. Ну хорошо, при такой истинной сущности Церкви всё равно надо выживать, и Патриарху надо Церковь сберечь. Вот, наверное, политика Патриарха Тихона в какой-то степени может быть охарактеризована словами «сбережение Церкви».

Г. Елисеев

— Совершенно верно. Но в определённый момент большевистская власть решила, что сберегатель Церкви ей не нужен. Готовился откровенный процесс по образцу Петроградского процесса, где был казнён митрополит Вениамин и ряд его сподвижников, в отношении главного представителя черносотенного духовенства, в отношении патриарха Тихона. Он сначала оказывается под домашним арестом в 1922 году, а 19 апреля 1923 года его арестовывают и переводят в тюрьму. Начинаются процессы, обновленцы объявляют о снятии сана с Патриарха Тихона, готовится процесс над гражданином Василием Белавиным, таково мирское имя святителя. И раскрутка этого процесса остановилась исключительно благодаря тому, что большевики, в силу прагматизма, который у ряда лидеров иногда проявлялся, решили не провоцировать внешние силы — всё-таки арест Патриарха вызвал огромное возмущение у представителей даже не православных конфессий за рубежом. Например, активно и жёстко выступил архиепископ Кентерберийский. Православное сообщество было возмущено очень сильно, очень резкое выступление было со стороны Константинопольского Патриарха Милетия, да и светские лидеры, вплоть до тогдашнего премьер-министра Великобритании, тоже выступили категорически против ареста Патриарха. На внешнем уровне возникала крайне сложная ситуация, да и внутри арест Патриарха непонятно к чему мог привести. Верующие возражали всё более и более активное недовольство, и в этот момент представители государственной власти подумали: не лучше ли нам попытаться вынудить Патриарха на признание нашего положения в качестве законной государственной власти, на декларацию лояльности, чем убивать его? Так и получилось. И для сбережения Церкви, потому что угроза обновленчества никуда не делась, она только нарастала, Патриарх понимал, что его собственная смерть, которой он не очень-то боялся, приведёт к последствиям катастрофическим, потому что рухнет вот этот центр объединения истинной Русской Православной Церкви, и на этот компромисс пошёл.

Д. Володихин

— Искренне, по сравнению со всеми этими группками обновленцев.

Г. Елисеев

— Да, которые, пользуясь активной государственной поддержкой, захватывают храмы. Две трети храмов Русской Православной Церкви, канонической ее территории, захвачены в тот момент обновленцами.

Д. Володихин

— И напомню, что до середины века обновленцы некоторые храмы в Москве держали. Насколько я помню, последний, который они сдали, был храм святого Пимена Великого в Новых Воротниках.

Г. Елисеев

— Да, но даже храм Христа Спасителя был обновленческим в тот момент. И ясно, что, если Церковь окажется обезглавленной, причём демонстративно, ведь явно за подобного рода карательной акцией последуют другие мини-карательные акции на местах, обновленчество окажется на коне, а каноническая Церковь окажется в уязвленном состоянии. Поэтому подписать бумагу, в которой декларировалась личная неправота самого Патриарха и его лояльность новой власти, я думаю, здесь было в качестве единственно разумного шага, было абсолютно здравым поступком.

Д. Володихин

— Тот случай, когда человек не себя вытаскивает за волосы из болота, а заботится о том, чтобы расстрелянных священников, архиереев и мирского актива, который окажется в тюрьмах, в лагерях, у стенки, было бы меньше. Вот смысл его действий.

Г. Елисеев

— Патриарх выходит на свободу, подписав подобного рода декларацию, которой и советская власть оказалась-то не очень довольна: уж слишком не резко высказался Патриарх, не слишком сильно он раскаивался, но лучше его выпустить, особенно ещё и внешнее давление присутствует. И как только Патриарх оказался на свободе, началось настоящее чудо, началось торжество православия. От обновленцев пошёл мощнейший откат, как среди представителей архиерейского чина, так среди священников, а уж какими массами простые верующие с радостью стали возвращаться в так называемую Патриаршую Церковь...

Д. Володихин

— Тихоновцы.

Г. Елисеев

— Да, тихоновцы. Это действительно было почти чудо. Патриарха воспринимали как безусловного церковного лидера и безусловного авторитета. Никто не обратил внимания на все те словеса, потому что цену этим словесам все прекрасно понимали — чисто политический ход, который привёл к высшей степени положительному результату. У Церкви оказался её безоговорочный духовный лидер, лидер, который пережил мощнейшее давление и не сдвинулся ни на шаг с точки зрения своих истинно церковных канонических взглядов.

Д. Володихин

— Что-то вроде анекдота советского: «Пришли к Тихону чекисты и сказали: „Если не подпишешь, завтра сто попов расстреляем“. И ему жалко стало». Понимаете, смешно, но очень похоже на правду.

Г. Елисеев

— Запросто это могло происходить, ведь Патриарха Тихона не единожды шантажировали тем, что будут расстреляны его близкие сподвижники — арестованный митрополит Иларион или его близкий советник митрополит Пётр.

Д. Володихин

— К сожалению, не так много осталось жизни и патриаршего служения святителю Тихону с момента, когда он вышел из заключения.

Г. Елисеев

— Святитель Тихон был тяжело болен, у него был пиелонефрит и ряд других болезней, но не зря всё-таки возникла легенда о том, что Патриарх был отравлен. Во всяком случае, странная история с покушением и убийством его келейника, которая произошла незадолго до его смерти, по сей день остаётся одной из загадок.

Д. Володихин

— То есть через процесс не провели, давайте по-тихому ликвидируем проблему.

Г. Елисеев

— Да, слишком уж большой авторитетной фигурой неожиданно стал в тот момент Патриарх Тихон. Вот это заключение, а потом освобождение, из которого советская власть думала получить все выгоды, наоборот, сработало на авторитет Церкви, и на авторитет её Предстоятеля.

Д. Володихин

— Вопрос в документе, который иногда называют «завещанием святителя Тихона» — патриаршей духовной грамоте, которая содержит определённые политические моменты в декларативном виде.

Г. Елисеев

— Декларация или завещание Патриарха Тихона вполне укладывается в рамки той политики, которой он следовал на протяжении последних лет нахождения на патриаршей кафедре. Он понял, что такое советская власть, понял, что можно ей обещать любые словеса, потому что она не будет выполнять обещанного, и поэтому декларировать на бумаге можно всё, что угодно, лишь бы это шло на пользу Церкви. Личная позиция самого Патриарха, его личные проблемы и возможный грех, который он берёт на душу в этой ситуации, гораздо меньше, чем те плюсы, которые Церковь могла бы иметь.

Д. Володихин

— То есть то мнение, что эта бумага поддельная, вы не разделяете? Вы считаете, что она была, но не особенно значима?

Г. Елисеев

— Она была, она не особенно значимая, но, судя по тому, что высказывают историки Церкви, скорее всего, она подлинная, но никакого особого внимания и восприятия её как духовного завещания Патриарх Тихон, конечно, ей не придавал. Очередная отписка, которую он был вынужден давать этой власти.

Д, Володихин

— Иными словами, если резюмировать итог жизни святителя Тихона (он скончался весной 1925 года), получается так, что он, как кормчий корабля, который должен был пойти ко дну раз десять, всё-таки смог вывести его из гибельного урагана, сохранить его. То и дело ему приходилось брать на себя ответственность, рисковать собственной репутацией, собственным авторитетом, быть под арестом, но он остался искренне верующим, и он стал пастырем, который положил своё доброе имя за свою паству, за стадо своё словесное, в этом духовный его подвиг. Ну что ж, дорогие радиослушатели, пришло время завершать нашу передачу. Если позволите, я напомню, что в этом году отмечается 100-летие со дня кончины святителя Тихона, Патриарха Московского, сберегателя Русской Православной Церкви. Я от вашего имени скажу слова благодарения Глебу Анатольевичу Елисееву, и мне остаётся добавить только: спасибо за внимание, до свидания!

Г. Елисеев

— До свидания!

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Русские конструкторы и изобретатели». Александр Музафаров
• «Михаил Конаевич Тинбаев — воевода XVII века». Александр Малов
• «Вице-адмирала Григорий Иванович Щедрин». Дмитрий Володихин

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов