«Бог всегда рядом...» Юлия Бочарова

У нас в гостях была актриса, режиссер, продюсер, многодетная мама Юлия Бочарова.

Наша гостья рассказала о своем пути к вере, об ощущении присутствия Бога в жизни даже в самые сложные моменты и о том, как через язык кино она стремится говорить о христианских смыслах и ценностях.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

Кира Лаврентьева

— Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Программа «Вечер воскресенья» на Светлом радио. Меня зовут Кира Лаврентьева и с огромной радостью представляю вам нашу сегодняшнюю гостью: в студии Радио ВЕРА Юлия Бочарова, режиссер, продюсер, многодетная мама, актриса, еще на самом деле множество разных прекрасных ипостатей у Юлии есть, но мы так вот скромно сегодня ограничились. Здравствуйте, Юлия, добро пожаловать.

Юлия Бочарова

— Здравствуйте.

Кира Лаврентьева

— Очень-очень давно мы вас ждали в нашей студии, потому что любим и знаем ваши фильмы, знаем вас как талантливого режиссера, одни только «Ласточки Христовы» чего стоят. Мне кажется, вообще очень много кто в России уже знает сейчас этот фильм. «Июньская полынь», который не так давно вышел «Крым: места и люди». И все фильмы, они как-то пропитаны огромной любовью и глубиной, и трепетным отношением к тому, что вы делаете. И если вас знаешь хотя бы косвенно, хотя бы немного, как знаю вас я, есть огромный интерес к вам, есть огромное желание узнать, какую жизнь вы живёте, что вы думаете, как вы пришли к вере, как вы вошли в лоно Святой Церкви. Мне как журналисту, конечно, в первую очередь это очень интересно, как вашему коллеге, как человеку, который очень хочет надеяться, что мы с вами друзья, и это, конечно, прекрасно, прекрасное чувство. Давайте, наверное, с этого наш разговор и начнём. Как вы пришли к вере, Юль?

Юлия Бочарова

— У меня интересная вообще такая история моих родителей, бабушки и дедушки. У меня дедушка был крымским татарином, вырос в мусульманской семье, то есть у меня прадед был муллой, священник мусульманский, а бабушка, у неё вообще дворянские корни,то есть там много белых офицеров было, полковник царской армии, фрейлины, то есть даже какие-то есть священники в семье вот по бабушкиной линии. И вот таким образом, когда дедушку гнали по этапу из Крыма, это были гонения на татар, вот отец, собирая ягодки, последние какие-то крохи, отдавая всё своим детям, погиб с голоду. И дедушка, у него был такой протест вообще против веры, то есть он как-то так отказался от всего. И бабушка, она, конечно, за него молилась всегда, но она его полюбила. Но мы, конечно, все крещены в православной вере. И, ну вот, папа тоже мне много рассказывал о Боге. Ну так вот, это всё косвенно было, потому что это 90-е годы и вообще сложное время, но я запоминала вот эти наши походы в храм на ночные службы. Это было моё любимое. Просто вот я помню Рождество, Пасху, то есть мы... Крестный ход, я вот ходила с папой на службы достаточно часто. А в сознательном, таком осознанном возрасте я уже пришла к вере в институте. Будучи на третьем курсе, ну, как-то так вот мы с подружкой, говорит, я вот хочу петь в церковном хоре, я вот тут уже потихоньку пою, у меня там рядом где-то с общежитием. И я так тоже, я тоже хочу петь в церковном хоре, а почему нет? То есть это вот, знаешь, это какое-то вот больше актерское такое вот там, мне тоже хочется. И я, значит, иду в Большое Вознесение, рядом, недалеко от ГИТИСа, прихожу туда, в храм, и, точно начиная со службы, а я, вообще не обращая внимания ни на какую службу, подхожу вообще к охраннику, говорю: «Вы знаете, я вот пришла, я хочу петь в церковном хоре, мне вообще где здесь встать надо?» Ну, надо мной так все посмеялись. Вот. Говорит, ну, вообще-то надо регента позвать, ну, чтобы вообще с вами как-то познакомиться. Я говорю, ну, конечно, говорю, я вообще-то в ГИТИСе учусь, вообще-то я могу и петь, и всё-всё на свете. А что такого? То есть я думала, что это так легко, что мне сразу сейчас всё дадут. И подходит регент и говорит: а вы читали Евангелие вообще когда-нибудь? Ну, то есть она меня сразу раскусила. Я говорю: нет, а что, это нужно прямо обязательно? Она так уже смотрит на меня, посматривает, говорит: ну, может быть, вы постоите вообще на службе, вы посмотрите вообще, вам как вообще, придете еще раз и еще раз. И вот это была моя такая первая служба, долгая, длинная, всенощная, которую я запомнила, пропустила какие-то занятия, уроки. Вот, но, конечно, в хоре петь не стала, но меня это очень впечатлило, что это такой труд, на самом деле, и это...Дальше мне папа говорит: нужно поехать в Дивеево. Говорит, мы едем в Дивеево. Я очень любила с ним ездить везде, вот куда бы он меня ни брал, мне очень нравилось всегда. Он говорит: мы едем с батюшкой в паломническую поездку в Дивеево. Поехали, говорит, Рождественские праздники, на Рождество, говорит, Рождественские праздники, поехали, говорит, с батюшкой автобусом, так здорово будет. И мы едем в поездку, и я просто с автобуса ступаю на эту землю, зима, такой снег искрится, и я понимаю, что это святая земля, ну вот какое-то ощущение такое, мне было 19 лет, что святая, святая земля. И тут начинаются такие, ну, какие-то душевные, духовные такие откровения, ну то есть ты подходишь к мощам, подходишь к иконам, ты понимаешь, что что-то происходит, но ты даже не можешь объяснить, насколько тебе хорошо, как будто ты дома, как будто так сердце начинает таять, оживать, потому что вот это всё вот актёрское наносное вот это то, что...Мне хочется чего я, к чему я иду, вот эти цели, вот это вот всё, что я себе поставила, фанфары, оно как будто такая шелуха немножко так, хоп-хоп, отлетает, и ты понимаешь вообще, что здесь другая какая-то жизнь, и вдруг подходит ко мне батюшка и говорит: ты когда-нибудь причащалась? Я говорю: нет. Он говорит: исповедовалась? Я говорю: нет. Он говорит: ну давай завтра, завтра надо потрудиться. Всё мне рассказал, дал мне почитать правило. Я прочитала, помолилась, и вдруг мне звонят из института. Это 7-8 января, вообще все праздники везде, никто нигде не учится. И мне говорят: ты знаешь, что срочно нужно приехать, иначе тебя снимут со всех спектаклей, просто вот, педагоги ругаются, да, вот прям срочно выезжай. Я говорю: ну как же я буду выезжать, говорю, я сейчас вообще не в городе, не в Москве, мы договорились, что ничего не будет. И время уже вечер поздний, и меня прям буквально вот... Батюшка говорит: это искушение, ты понимаешь, что тебя выдёргивают отсюда из этого места? Я говорю: да что вы, меня же снимут с роли, я же в главной роли, я же там это... И я, помню, еду в Арзамас на автобусе, и стою там ночью буквально, чтобы попасть на этот поезд, денег мне не хватает, я там где-то их занимаю у людей на станции, я доезжаю прямо к назначенному времени, к репетиции, к восьми утра, и мне говорят: а ничего нет, педагога нет, что отменили всё, и вообще ничего не собирались. Ну, то есть для меня это было вообще такое...

Кира Лаврентьева

— Да, мощное искушение такое.

Юлия Бочарова

— Да. Ну, то есть я... Было несколько ещё такого плана, но я поняла, что вот что-то против, да, вот какие-то силы есть, которые тебя так схватили и не отпускают, и не хотят тебя как-то познакомить с Богом, то есть вот это какая-то такая действительно очень вещественная такая была, очень материальная такая вещь, вот. А дальше, дальше я после института сразу вышла замуж, родила ребёнка, и у меня были съёмки. Первая моя такая была главная роль в коротком метре выпускница ВГИКа снимала девушка, свою дипломную работу, пригласила меня к себе в кино. И, в общем, после каждой смены она собиралась быстро и уходила, говорит: мне срочно нужно, говорит, я еду на службу. Я говорю: да? А можно с тобой? Говорю: а что там? Она говорит: ну вот я в Высоко-Петровский монастырь, скоро же пост. Я говорю: ну давай я с тобой поеду. Говорю, вот когда-то хотела исповедоваться, но вот что-то как-то не сложилось. И я с ней вот начала ездить в Высоко-Петровский монастырь, и там у меня была первая исповедь. Я, в общем-то, иеромонаху там выложила всё, что было у меня в жизни вот с таким покаянием. Прямо со слезами. И вот с этого какого-то момента началась такая моя духовная жизнь, и очень ярко.

Кира Лаврентьева

— В гостях у «Вечера воскресенья» актриса, режиссёр, продюсер, многодетная мама Юлия Бочарова. Да, Юля, и с этого момента всё изменилось?

Юлия Бочарова

— Дальше, опять же, повторюсь про папу. Как-то мы были близки всегда. С самого-самого детства он мне очень дорог. Ив какой-то момент перед Прощёным воскресеньем, перед постом, мне звонят и говорят, что случился пожар, очень серьёзный, и загорелась проводка, и пока все спали, у меня у папы ещё есть семья, где у меня брат и сестра младшие, ну, вторая супруга, супруга его Алена прекрасная, которую я бесконечно люблю. Они спали, и загорелась проводка, и они вот так вот видят в зеркало огонь, полыхает просто всё, вообще вся кухня полыхает, пластик уже весь течёт, и папа всех выгнал из дома просто прям силком, и пошёл это всё тушить, обжег себе очень сильно руки, и у него был ожог очень сильный дыхательных путей. То есть, когда приехали уже пожарные, скорая помощь, его, ну, просто силой забрали в скорую и отвезли в Склифосовского, в ожоговый центр. И нам сказали, что, скорее всего, он не выживет, и что вообще, ну, процентов, что, говорят, ходячий живой труп, просто в реанимацию его отправили, и он был в реанимации. И вот это для меня было прям такой серьёзной встряской очень личной. И я начала молиться. Я, наверное, ну так... Такие моменты есть, когда ты особенно молишься, когда ты за своих родителей, за детей, за супругу, за тех, кого ты очень сильно любишь. Когда эта молитва, она такая горячая, то, что ты чувствуешь вообще своё общение с Богом, как будто к живому Богу ты обращаешься, вот есть такие у каждого, мне кажется, в жизни моменты. И мне кажется, я вообще не вставала с колен, и я в храме, значит, взяла иконочку, взяла молитвослов маленький, потому что нельзя было. И там в больнице был такой заведующий отделением, он был прям так враждебно-атеистически настроен, ну, прям против вообще икон там, молитвословов, батюшки там, ещё что-то. То есть вот я сразу же привела священника к папе, чтобы папа мог там хоть исповедоваться или вообще как-то, чтобы он прочитал над ним какие-то молитвы, может быть, причастил бы. И я взяла лампадное масло от иконочки, и я с такой верой, вот как-то вот прям с такой верой узнала историю, что, значит, одному человеку, который там помирал, масло это там помазали, накапали в горло, и он, значит, этот человек пришёл в себя, в сознание. И я, значит, взяла это лампадное масло и помчалась в больницу. Значит, этот врач, он мне уже просто запрещал там появляться, говорит: вы в реанимацию, в общем, нельзя. Я уже узнала, в какое время он должен уходить, там в 4 часа дня он уходил, и он выходил из этого угла и следил, как бы я там что не принесла, не пришла. И он мне говорит: что у тебя? Я говорю: ну мне нужно папе просто отдать молитвослов с иконой. Говорю, ну правда нужно. Он говорит, нет, такого размера нельзя. А он же не видит, там темно. Он уже в сознании, ну пришел в себя, но темно. Глаза не видят, очки там, ничего нет. Я говорю, можно я буквы побольше? Он говорит, нет, вот хорошо, разрешил только вот такой вот 5 сантиметров, такой маленький. Я, значит, нашла такой. Прихожу, там мелкими-мелкими буквами всё написано, и папа открывает его, и он всё видит. Он всё видит, он начинает читать, то есть это было просто чудо. И я ему помазала руки этим маслом и помазала горло. И на следующий день, врачи говорят, какое-то чудо случилось, у него пол лёгкого очистилось. Ну, говорят, мы даже не понимаем, в чём дело. Медсестра просто плакала, потому что, она говорит, ну, она вообще плакала над каждым, кто погибал рядом, умирал. И папа, в общем, такие тоже рассказывают чудеса. И как только он молился, он говорил, как хочется увидеть просто небо и купол, храм, вот крест в окне. Говорит, просто мечтаю вообще вот сейчас это видеть вместо этой реанимации. И его переводят в палату, и у него ровно вот это окно с куполом храма, с крестом. И как только его перевели в палату, он перестал видеть этот молитвослов. То есть у него зрение обратно... То есть он не смог его читать. Он мог читать только в этой темноте, в реанимации. Я не знаю, ну то есть вот такие чудеса, они посещали, мне кажется, очень многих людей, кто такие новоначальные, которые только в начале приходят, и как на кончиках пальцев ты ощущаешь вот это присутствие Божие, которое касается твоей жизни, а потом мы как-то начинаем притупляться, мне кажется, всё, мы так уже живём, что это как-то само собой. На самом деле, если так оглянуться, вокруг очень много чудес, и Господь нас всех буквально на ладошках носит.

Кира Лаврентьева

— Юля, ну до мурашек, конечно, до мурашек.

Юлия Бочарова

— Вот. Так потом утверждаешься в вере, конечно. Проходят какие-то моменты, наверное, когда вера крепчать начинает, когда уже вот эти... когда всё так вот даётся, приходится трудиться вообще дальше. Тебя испытывает, наверное, Господь. Вот. И что произошло дальше со мной, я... Ну, это такой сложный период, потому что я актриса, я ничего больше другого не умела, кроме как, там, сниматься в кино, играть, рисовать, я закончила художественную школу ещё. А таких каких-то других навыков не было, чтобы просто пойти там куда-то работать, в другое место. Вот. А я всё время, ну, должна быть там в декрете, и тоже устроилась на работу, значит, в парфюмерный какой-то магазин. Я беременная, мне ну нужно было вот просто получать какое-то вот это пособие, детские пособия и декретные. Нужно было просто устроиться на какую-то работу, потому что денег совершенно не было. Вот. И на меня так все смотрели сотрудники свысока, и ну это было просто... Когда узнали, что я беременна, ругались на меня. Приехал директор, говорит: ты крадёшь и воруешь наши деньги. Пришли, значит, эти покупатели так на меня смотрели. И приходилось вот такие вещи тоже терпеть, чтобы как-то выживать. Когда узнавали, что я там актриса, ГИТИС закончила, они, ну, как-то ещё больше начинали люди... У меня там уже большой живот был на седьмом месте, они говорили: ну, давай, вот, лезь на стремянку и бери там ещё какие-то там духи, ещё что-то. Ну, в общем, такие были тоже случаи. Вот, но...Как-то так сейчас смотрю на свою жизнь, спустя время, понимаю, что Господь настолько много дал, настолько много радости и настолько вообще много всего, что ты даже вот, не знаю, я не ощущала какой-то вот этой какой-то скорби, обделённости, да, то есть мне казалось, даже что-то вот происходило, мне казалось, сейчас-сейчас, вот это сейчас, ещё... Сейчас это закончится, и всё будет хорошо. И сейчас я смотрю, на самом деле, так вот туда, и я думаю, Господи, как вообще это всё могло со мной происходить даже? Потому что, ну, в общем, мне было 21, я родила первого ребёнка, дальше второго и третьего подряд, погодки. В 25 у меня трое было уже. Вот. И я, значит, приехала к отцу Илию, потому что с первым супругом у меня были такие уже сложные отношения, то есть их вообще фактически не было. И приезжаю к батюшке, столько у меня было вообще всяких мыслей, столько было всяких, что у него спросить. Ну, конечно, душа в смятении. Да, и я, значит, с ребёночком на коляске. И уже время мы столько есть, жду уже с шести утра до двух дня. Я думаю: если вот сейчас батюшка не придёт, я просто поеду домой, хотя бы просто рядом я с ним молилась в храме, мне было этого достаточно. И тут я думаю, ну, сейчас на колясочке так проеду вокруг храма, а там толпа дамочек. Стул, наверное, точно стоял, просто все его ждали. И я вокруг рампы проезжаю на коляске, а там батюшка сидит один совершенно на лавочке, так ножками болтает, и говорит, иди ко мне, иди сюда.

Кира Лаврентьева

— Ничего себе!

Юлия Бочарова

— И я ему так падаю в ноги.

Кира Лаврентьева

— Это такое чудо прям вообще.

Юлия Бочарова

— Со слезами.

Кира Лаврентьева

— К нему же попасть невозможно было уже тогда.

Юлия Бочарова

— Да, да, ну вот... И я со слезами говорю: батюшка, что мне делать? Он говорит: дом строй. Ну, это такая моя известная история про дом. Ну, это такой... Просто это очень... Почему я эту историю рассказываю? Это очень показательное такое чудо, которое не вот... Вот чудеса нам сейчас. Потому что очень многие к батюшке приезжали, там были женщины такие: вот, никакого чуда не случилось там. Там где они, эти чудеса? Он же, наверное, там не старец, ещё что-то. Ну, многие так.И это совершенно не так. Вообще есть такие чудеса, которые много лет проходят, и ты понимаешь, что тебя или отсюда Бог отвёл, а здесь, наоборот, тебе подстелили соломку, а тут вот что-то случилось, да? То есть ты как-то так вот...И, значит, я говорю, батюшка, что мне делать? У меня все слова закончились. А он мне говорит: строй дом. Я говорю: да как же я буду строить? Говорю, у меня денег нет, у меня вообще ничего нет. Я говорю, у меня тут брак на... просто вообще, говорю, на ниточке, на волоске, говорю, я не знаю. А я была беременна ещё вторым. Мне говорит, ну, где у вас в Подмосковье земля? Я говорю, ну, у меня нет земли. Я говорю, у нас есть отчим, он без вести пропал, и я хотела продавать эту землю, купить квартиру, точно, я говорю, это не наша, я просто вот прям знаю. Он говорит, нет-нет-нет, вот, говорит, вот там, в этой деревне, вот прямо сейчас приезжай и начинай строить по бревну. Говорит, вот если сейчас начнёшь, твоё будет. И я так удивилась, я еду домой, вот хотела разрешить все свои проблемы, а у меня еще больше стало задач. Да, я приезжаю в наш храм, я ходила в Малое Вознесение на Большой Никитской, и там Боря Корчевников алтарником служил у нас. И он так и расспрашивает, говорит, вот, расскажи, расскажи, мне так интересно, что там батюшка тебе сказал. Я ему рассказываю, он говорит, я хочу поучаствовать в этом благословении, вот тебе денег на фундамент. Я заливаю фундамент, я приезжаю, там жили какие-то узбеки. Я говорю: «Здрасьте», а мне, ну сколько там мне, 22 года, я, молоденькая девочка, прихожу, там заросли вообще на этом участке, вообще ничего, и узбеки живут в вагончике. Я говорю: а здрасьте, а вы кто? Они говорят: ну нам соседи разрешили здесь жить.Я думаю, как мне волю вообще в кулак-то взять, чтобы вообще сказать, что нет, теперь я здесь буду строить. Вот. И я, в общем, нашла какую-то компанию, построила маленькую баню. То есть это баня, дом-баня. Вот. И, значит, Боря... Мы залили фундамент, я ему отдаю, возвращаю деньги. После этого у меня рождается ребёнок, у меня, к слову, сразу детские всякие. И я там всё отдаю. Он говорит: давай дальше, коробку будем строить, брёвна вот эти, ты нашла? Я говорю: нашла. И он дальше там вот мне помогает. И так вот, с миру по нитке, мне очень много людей, на самом деле, помогали. И как только построилось, последнее окно вставилось, оказалось, что отчим наш умер и оставил наследство моей сестре младшей, и вот она со мной так поделилась. И это удивительно, на самом деле, потому что это вот такое долгое, это много лет длилось. И дальше я понимаю, что всё, вот мне 25.

Кира Лаврентьева

— А у вас дом.

Юлия Бочарова

— Муж от меня уходит. Трое детей маленьких. Да, это было, ну, для меня такое прям тяжело и физически, и морально, и по-всякому. И я понимаю, что я, ну, то есть всё вообще рушится, то, что ты себе думал, и разводы себе никогда в жизни не представляла, вообще даже думать об этом не могла. И как ты тут без молитвы вообще выживешь? Мне кажется, очень сложно быть неверующим, когда у тебя какие-то происходят скорби, потому что тебе не за что зацепиться, даже тебе соломинку, руки ты не можешь протянуть, потому что если ты очень сильно на себя надеешься, то, ну, когда у тебя рушится всё, и ты понимаешь, что ты даже встать не можешь, да? Ты на самом дне упал, и ты не можешь даже зацепиться. Вот это... мне очень жаль людей, которые отрицают вот Бога, вообще, что Он существует, что Он есть, они не оставляют себе сами надежды вообще даже встать на ноги и в нужном направлении пойти. И это, на самом деле, Господь он такой, Он Отец же наш, и бывают разные моменты, но я так, пообщавшись и с сербами, и с разными народами, такими живыми, горячими, как-то, не знаю, больше так вот обращаюсь к нему, вот просто к Отцу, вот просто разговариваешь, общаешься, и тогда такая связь, она всё время есть на протяжении всей жизни, куда бы ты ни пошёл, просто: Господь благослови, Господь помилуй. То есть ты всё время это крутишь в голове, и Господь, ты только позови, Он придёт. И тут, значит, я остаюсь, вот это вот я остаюсь одна.

Кира Лаврентьева

— Мы сейчас обязательно вернёмся к этому разговору. Программа «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в гостях многодетная мама, режиссёр, продюсер, актриса Юлия Бочарова. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы очень скоро вернёмся, дорогие наши слушатели. Пожалуйста, не переключайтесь.

Кира Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, меня зовут Кира Лаврентьева. И напоминаю, что у нас в гостях многодетная мама, режиссер, актриса, продюсер Юлия Бочарова. Что-то как-то, Юлия, после того, как вы мне рассказали эту историю, в моем представлении что-то поменялось. Многодетная мама теперь на первом месте. Какое-то такое вот мужество. Ну, вы говорите про отношения с Богом, да, и вот про все эти тяжелейшие ситуации, особенно для юной девушки, у которые нет особой материальной базы какой-то, огромных связей.

Юлия Бочарова

— У меня ничего не было. С миру по нитке строили дом.

Кира Лаврентьева

— То есть, во-первых, все одно какое-то чудо, а с другой стороны, Господь прям проходил с вами это все. Как же вам, конечно, как же вам теперь с Ним не быть на связи после этого?

Юлия Бочарова

— Господь всегда дает на детей, когда говорят: Бог даёт детей, даст и на детей, конечно, и я настолько всё время в этом убеждалась, что, ну, это ребёнок, я вообще не понимала, вот, не знаю, сейчас уйдём в тему абортов, но я действительно, я просто очень много разных женщин знаю, которые это совершили, и которые совершили это и раскаялись очень сильно, и которые не могут с этим теперь жить, и им это... ну, я даже просто представить не могу, как с этим жить.

Кира Лаврентьева

— Да нет ни одной, которая не пожалела. Я работала в фонде, я понимаю, что...

Юлия Бочарова

— Я тоже думаю, что это такая история, поэтому... Ты понимаешь, что у тебя сердце бьётся, и, то есть, Господь, вот мне кажется, это такое величайшее чудо, да, вообще, как у тебя получается, вот рождается ребёнок, человек, душа, ну то есть новая, это же... А ты, тебе доверили его воспитывать, доверили его любить, ну это же вообще удивительно. И, в общем, у меня было я не знаю, что со мной было, мне кажется, я была просто...в каком-то в дурмане, в каком-то во сне. Я даже не понимала, что происходит, когда я осталась вот совсем одна. У меня были разные просто периоды. Я оставалась одна на год, потом он как-то там пытался что-то там это, потом опять. То есть вот такие вот мы как-то так вот жили. Я фактически жила-то одна, наверное, вот с детьми. И первое время мне не давали электричество, дом построен, а электричества не было полгода, столбы не ставили. И у меня был котелок, каждый раз горел огонь, костёр должен был гореть, и я со старшим сыном, которому 4 года, мне казалось, что он такой уже большой, мы пилили каждый раз эти дрова и подкидывали туда, чтобы можно было помыть маленькую дочку, которая там в памперсе ещё, да, чтобы это вот как-то могло быть автономно. Свечки, там какие-то вот такие, холодильник у меня был в колодце, это 13 колец, 13 метров вниз, ты всё время мотаешь, вот, копаешь, всё время что-то делаешь, огород, и это такие... Действительно, это было такое чудо, потому что я вообще ничего не умею выращивать, я вообще не умею это делать. И, ну, мне там соседи подарили какие-то помидоры, сестра там что-то дала, какие-то рассады. И, значит, у всех был один и тот же год. У кого-то теплицы, у меня ничего нет. Я, значит, посадила эти помидоры, и как-то мы их с молитвой сажали, с детьми поливали, сажали, поливали. И они выросли, они колосились, они просто... они росли, росли, росли, они плодоносили просто, просто какой-то... я даже маме отдавала их закручивать, потому что, ну, их было прямо много. И соседи приходили, говорят: что это такое? Как это такое бывает, у нас все почернели-завяли, а у тебя тут вообще... Вот. Ну, это тоже такое... И мы с детьми обходили этот домик, потому что мне было жутко страшно. Я жила... вообще в деревне не жила же раньше. А тут, ну, как-то ты не знаешь...

Кира Лаврентьева

— Я поэтому и сижу, и слушаю. Я просто дышать боюсь.

Юлия Бочарова

— А вдруг какие-то люди придут, а вдруг ещё что-то. И мы этот домик наш мы обходили просто крестным ходом каждый день, вечером, то есть и засыпали так, и просыпались с молитвой. И тут, вот это вот, когда я остаюсь совсем одна, значит, зима, у нас замерзают трубы, у меня уже проведена ванна, уже всё в дом, замерзает всё, то есть нет воды, у меня, значит, дети умываются снегом, ну то есть... Вот это всё, мы топим снег.

Кира Лаврентьева

— По полной программе деревенская жизнь.

Юлия Бочарова

— Да. И я, видимо, тоже на нервной почве или от этих морозов ещё. Я просто очень сильно заболеваю. Я просто не могу встать. Я лежу, и я меряю температуру, мне дети приносят, и у меня температура 41.

Кира Лаврентьева

— Они маленькие на руках. Жуть, жуть, конечно.

Юлия Бочарова

— Они маленькие, и я понимаю, что я просто умираю. Ну, то есть у меня такая агония, я вообще ничего не могу, я не могу ничего делать. И они хотят кушать, очень сильно, и говорят, ну, мам, мам, там, дёргать, а уже время, вечер, и они голодные. Я не могу вообще голову поднять. Телефон у меня сломался, то есть всё как будто в один момент. Вообще что-то происходит, и даже позвонить, ничего. А дети маленькие. И тут сын, мне ему 5 лет тогда было, он ко мне просто пристал: «Мама, прочитай мне «Святителя Луку», прочитай мне «Святителя Луку». Ты мне обещала прочитать «Святителя Луку». И я вот так вот лежу, еле-еле, а книжечка была очень такая подарочная, красивая, чёрно-белая, такое издание прям какое-то потрясающее. Там были все очень скомпонованные самые яркие моменты из жития святителя Луки, и очень она была красиво сделана. И он прям-прям пристал: прочитай, прочитай. И я начала её читать, я подумала, что ладно, легче прочитать, хуже, чем как-то что-то, и еле-еле я начинаю читать, она небольшая, и я заканчиваю последнее слово, и я просто вообще, у меня перестает течь нос, я перестаю вообще чихать, у меня температура 36,6, то есть у меня вообще всё в порядке, я, мне кажется, выздоравливаю не только физически, но и духовно, то есть у меня абсолютно, вот как сейчас я сижу, у меня абсолютно какое-то радостное состояние и духа, и вообще, то есть я сразу их там покормила, переодела, всё помыла. Вот. Позвонила Боре Корчевникову, говорю: Борь, возьми меня, говорю, на работу, я, говорю, буду вообще всё что угодно делать. Готова мыть полы, только мне нужна работа, мне нужно кормить семью. Вот. И тут очень сильно включилась моя сестра младшая и мама. Они мне очень помогли, сказали, приезжай к нам, и покаты не устроишься на работу, мы будем помогать, там забирать из садика детей, как-то вот, чтобы наладить эту рабочую такую жизнь, вот. И Боря меня взял продюсером, и я, значит, начала свою такую вот продюсерскую деятельность со «Спаса», наверное. Вот, и на телевидении это такая история, когда у тебя несколько программ, и тебе там, например, в один день нужно отписать три программы, а там спикеров шесть человек, и они все разные, и тебе нужно это всё вот как-то привести всех, чтобы они разговаривали о нужной теме. Ну, то есть это всё...

Кира Лаврентьева

— Да, это тяжёлая работа, очень.

Юлия Бочарова

— Да, а я в этом никогда не работала, я не понимала, как это всё сделать, почему они вообще должны прийти, почему они...почему эти люди должны в 7 утра, в 8 приехать бесплатно на телевидение? Но у нас разные были моменты, я даже встречала из аэропорта с чемоданом, человека везла, ну то есть вот так вот. Но я так включилась, и у меня вдруг начали возникать какие-то...

Кира Лаврентьева

— Проекты, идеи?

Юлия Бочарова

— Нет, вообще мысли вообще были такие, что именно рак, онкология, и всегда, какой-то... ну, вот мимо меня, думаю, нет, Господи, только вот не это. Я где-то в фильме там увидела, только не это. И тут вдруг я еду на машине, и там везде вот эти плакаты, там, соберись и борись, там всё вот это. Я думаю, Господи, ну что же такое-то? Почему везде это всё? И я приезжаю на «Спас», и мне говорят, мы тебе даём, значит, с Дарьей Донцовой передачу «Я хочу жить», будешь там про онкологию делать. Я говорю, ребят, ну ладно. Сначала я прихожу, там какая-то женщина говорит: вы не боитесь заразиться? А я такая, я вообще ничего не знала про это. Я говорю, ну, вы знаете, наверное, я должна отсюда уйти. Я говорю, ну, вдруг я заражусь, у меня дети там, всё. Надо мной там посмеялись. Все говорят, что это невозможно и что тебе просто над тобой там пошутили, вот. И тут я начинаю искать героев. Герои должны быть разные, те, которые в ремиссии, которые лечатся, врачи разные. У меня возникает целая, в общем-то, такая другая совершенно жизнь. И она мне, как я этого всего боялась, так же потом, наоборот, я так в это всё включилась. И вот мне эта передача стала очень дорога. И тут я позвонила, значит, в «Правмир» фонд, там, я говорю, ребят, дайте мне, пожалуйста, героев, говорю, кто у вас там есть. Они говорят, ну, у нас есть вот такие-вот такие, но есть один, говорят, самый, говорят, вообще интересный, самый лучший, самый, всё. Я говорю, ну, вот дайте, я пойду про него почитать. И я открываю там «Аргументы и факты», там ещё какие-то разные про него передачи, всякие журналы, и я читаю там Александр Бочаров. И я читаю, как он пишет вообще о жизни, о своих пациентах, о своей супруге, которую он потерял в 25 лет. Такая у них статья была, они не знали, кто из них первый умрёт, и какой-то вот такой путь в небо, и, в общем, как-то удивительно. И я прочитала, как он умеет любить, как человек умеет любить женщину, мужчину, как такое бывает и как такое возможно вообще. И я смотрю, я прорыдалась, я думаю, неужели вообще остались такие люди? То есть я даже не встречала, я, ну, как-то жила вот в домике, да, я воспитывала детей, и никого не видела, особенно всё в этом доме, стройка. И тут у меня так... Я даже не могла дышать просто. И я так подумала, думаю, Господи, а у меня на «Спасе», когда я пришла, началась куча предложений всяких разных мужчин, ну, гостей разных, замуж. Не встречаться, ничего, а замуж, они ни знают, что у меня трое детей, и всё. Я думаю, Господи, если Ты хочешь, чтобы я вообще вышла замуж, я думаю, я там уже была, и как бы спасибо. Господи, если ты хочешь, чтобы я вышла замуж, то я выйду только за такого, вот только за такого, про которого я прочитала.

Кира Лаврентьева

— Про Александра Бочарова?

Юлия Бочарова

— Про Александра Бочарова, да.

Кира Лаврентьева

— Как ваш муж?

Юлия Бочарова

— Да. И вдруг, на самом деле, когда молишься, конкретизируешь. Я даже себе список написала большой, огромный список такой длинный, чтобы не попасть в это, вот чтобы не попасть, не вляпаться, ничего. Я прям себе вот какие качества вот должны быть у него, если всё-таки он существует. И значит, написала, написала, написала. И тут я встречаю человека, у которого больше этот список, и которого я не знала даже.

Кира Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в студии Юлия Бочарова, режиссер, продюсер, многодетная мама, актриса. Удивительные чудеса, Юля, вы, конечно, рассказываете. Я поняла всё. Александр стал вашим мужем.

Юлия Бочарова

— Александр стал моим мужем, да, и причём «Правмир» мне так говорит, всё, извините, мы вам его не дадим, потому что у него умер папа, и он не сможет, значит, участвовать, и мы... А Саша, он на самом деле, он столько пережил горя, что он... Ну, у него нет такого, что он закрывается от людей и там...не коммуницирует, страдает и что-то ещё. Он действительно переживает, действительно молится, но такого не было, что он отказывался от передачи. И они говорят, нет, мы не будем его просить, всё мы не дадим. А я уже всё, я такая думаю, ну как же так, я, значит, начала ему писать в соцсетях, можем сказать, да, вот. Начала ему писать, приглашать его. И он тоже такой говорит, а я посмотрел, говорит, аватарку — какая красивая, говорит, так понравилась мне сразу. И пролистал всё, говорит, до самого начала. Смотрю, думаю, один ребёнок, говорит, второй ребёнок, говорит, вот дети есть. Третий ребёнок говорит, ну, наверное, замужем точно. Говорит, наверное, он какой-то крутой муж, которого она скрывает, или нельзя показывать, или что-то ещё. Вот. И думал, что я замужем. И тут, значит, мы встречаемся когда, он так выходит с передачи, я говорю, Александр, сразу ему говорю, вы знаете, вот так вдохновляете людей, вот спасибо вам большое, вот так много пережили. Говорю, не то что я, вот у меня вообще трое детей, я их одна воспитываю, это совершенно ничего по сравнению с вами. В общем, да, он пригласил меня на свидание, и это было удивительно. Был удивительный момент, на самом деле. Мы пошли с ним, он меня забрал со «Спаса», с работы, и мы идём с ним по парку, в Останкино, и он так меня берёт за руку и говорит, ты знаешь, вот отец Александр Ильяшенко говорит, что если ты не собираешься на девушке жениться, то нельзя её за руку брать.

Кира Лаврентьева

— А он взял. Такой серьёзный подход сразу.

Юлия Бочарова

— Да, да, вообще.

Кира Лаврентьева

— Юлия, а как режиссура вошла в вашу жизнь? Вот хоть несколько слов, несколько фраз. Несколько фраз. Очень интересно.

Юлия Бочарова

— Просто это начинается такая новая большая волна с супругом, с мужем. Саша удивительный человек, потому что он, я не знаю, мне кажется, он вообще одной ногой в Царстве Небесном, если честно. Я не видела таких никогда, никогда не видела таких мужчин. Это рыцарь настоящий, и с такой душой, мне кажется, никакие слова они не способны передать вообще, как-то описать его личность. Это такой большой человек с большим сердцем, с чутким сердцем, очень умный, очень тактичный, деликатный, верующий. И как он меня любит безусловно! Он усыновил всех детей, троих, официально. Они все сами захотели этого, они прямо сами просили, причём о смене отчества и фамилии. Это для нас было таким событием большим. Вот, воспитывает он их, ну, большую часть их жизни, там, Варя маленькая, сама ему досталась. Ей было три года всего, Маше четыре, Тиме шесть.

Кира Лаврентьева

— Ну, то есть... Совсем маленькие.

Юлия Бочарова

— Да. Сейчас уже старше ему четырнадцать, поэтому уже сколько лет прошло, да, то есть он стал для них настоящим отцом. И он такой человек, который не запер меня где-то вот в клетке, да, то есть вот, что вот ты моя жена, и всё, вот, то есть... А он меня поставил на пьедестал, при том, что он понимает, что могут любоваться не только он и, там, семья, да, но...Он меня поставил, и сам может радоваться, да, сам любить. И он меня вдохновлять начал. То есть он мне говорит, так, стоп, подожди, ты ГИТИС закончила, ты актриса, почему ты не снимаешься в кино? Я говорю, ну Саш, ну как, ну я уже никак не могу сниматься, ну я же уже всё, выпала из этого процесса, как я могу? И он мне так, так, сделай фотографии, иди на пробы, отдай куда-то. Я просто действительно позвонила по послушанию, сделала фотографии, начала на пробы отдавать, мне сразу какие-то пробы вдруг начала на съёмки. Он говорит, так, хорошо. На радио, на Радио ВЕРА я пришла тоже, то есть работать...

Кира Лаврентьева

— С его подачи. Он вдохновил.

Юлия Бочарова

— Да, Илья Александрович Кузьминков пригласил, и, в общем, я начала делать передачи «Места и люди», и, собственно, из этих передач, из этой концепции вообще, выросли «Ласточки». То есть «Ласточки Христовы» — это абсолютно, ну, как мне кажется, поэпизодный такой план, как вот передача «Места и люди». У меня даже были такие про Черногорию, про сербские монастыри, да, то есть часть передач, которые, как аудиофильмы, они примерно такой же подход, и также я там озвучивала закадровый текст, и совершенно не собиралась сначала этого делать, но вот как-то оно так легло всё, и людям показалось, что это хорошо тоже, и поддержали, и, в общем, «Ласточки» так родились. Причём «Ласточки» родились на... мы договорились их снимать на концерте Радио ВЕРА. Это было пятилетие, я как раз... у нас случилась трагедия, я потеряла малыша, и двоих — вот подряд двое детей, и это было очень больно, потому что я очень хотела подарить ему ребёнка, и вот как-то это такое... Я не знаю, это, наверное, своеволие моё было, гордыня такая, что вот я сейчас, вот я всё могу, вот я сейчас, я же так вот так спокойно всё родила, и всё так, так всё будет хорошо, и мне... даже больше для него это хотелось сделать, потому что, ну, я понимаю, как это, да, как вот рождение маленького-маленького человека, как это влияет вообще на сплочение семьи. И я хотела этого настырно, прям больше всего, то есть мне это было так вот: Господи, дай и всё, вот просто, Господи, дай и всё. И я лежала в больнице, я помню, я прям не могла с этим примириться, я спорила с Богом, спорила, прям, Господи, зачем Ты, Господи, ну вот почему Ты, ну ладно, меня Ты наказал, но его-то зачем, ну вот как же так? И я прям спорила, я не могла вообще, у меня такая была боль, я думала... И он так пришел ко мне, Саша, говорит, понимаешь, говорит, ну ты же все равно упрешься в Евангелие, говорит, ты же не объедешь, это как бетонная стена, говорит, ты же не можешь его вот так вот... не можешь или там одновременно и роптать и благодарить, ты всегда должна выбрать, что ты будешь делать, и ты должна всегда принять. И как-то он меня так поддержал, он так пришел с кучей зефира какого-то в больницу, и я ехала, и у меня, ну, как-то мне так это все было больно, и вот, к слову, там об аборте, да, там, эти врачи, они как-то так очень грубо разговаривали, обыденно, как будто это просто там в магазин купить котлет, сходить. А они просто, так, на аборт её везём, давай, то-сё. И я даже слова прозвучала, а у меня... И я каждый раз говорю, проверьте ещё раз, проверьте ещё раз, ну, может, бьётся сердце, может, бьётся. Но это ощущение, которое... Ну, сложно это всё время переживать, это как-то... Особенно два раза подряд, и я думала, ну, мало ли, может быть, какая-то ошибка, но вот так вот. И я как раз в таком расстройстве и абсолютно... Ну, я просто смотрела в потолок и ревела. И не могла ничего делать с собой. И да, а вот кто говорит, что, да ладно, ты что-то подумаешь, у тебя трое детей. Да, у тебя же есть ещё дети. А я говорю, ну, у тебя пальцев тоже пять. Зачем тебе всех так много? Ну, то есть... Ну, это невозможно. Не дай Бог никому это пережить. Это всё равно... Да, это ребёнок. Ты понимаешь, что он у тебя есть. Женщина каждая, она понимает, что это... Жизнь живая вообще, он уже существует. Вот. И Саша, значит, говорит, так, вставай, поднимайся, иди, говорит, одевайся, платье надевай. Пошли, говорит, на Радио ВЕРА. Говорит, тебя позвали, говорит, надо идти на концерт. Ну вот в Крокусе было как-то ещё пятилетие Радио ВЕРА. Я говорю, я не пойду, ничего не хочу, ничего не надо. Он говорит, нет, вставай, пойдём. Вот, и мы там, значит, пели песни, и продюсер наш, в общем-то, за столом стоит, меня снимает на телефон, Юра, и я говорю, что это вы снимаете меня на свой телефон? Актрису надо в кино снимать, про Черногорию. Вот, и там мы, значит, договорились сразу и с монахом, и со всем, и поехали на освоение буквально на следующий день. Мы полетели в Черногорию и вот начали снимать кино. И вот это всё, что я имею, вообще как творческая личность, это всё благодаря моему мужу. И, ну, я не знаю, это такое вот... Господь даёт тебе какие-то творческие решения, какую-то интуицию, понимание какое-то, как это построить, сделать структурно, как там зрителя, как сказать, включить в процесс на какие-то эмоциональные эпизоды. То есть ты понимаешь, я понимаю, я уже с тех пор очень много и книг прочитала, и с педагогами занималась, и что только где-то ни поучилась, в каких курсах. Ты всё это понимаешь технически, но если бы не мой муж, не моя семья, не мои мама, папа, сестра, которые помогали с детьми в то время, пока я творила, у меня бы ничего не было. Ну, то есть это совершенно не какая-то там заслуга, что там я что-то такое. Это вообще кино, в принципе, дело коллективное. Никогда невозможно снять кино одному. То есть, ну, можно какую-то там такую лёгкую документальную историю, которая...т ы можешь там со своей камерой ходить. Но, на самом деле, большое кино — это большая-большая трудная работа. Это как и на подготовительном этапе, да, когда люди договариваются, начинают что-то делать, снимать, писать, искать локации, костюмы, актёров, историю вот эту собирать, да, то есть какие-то... Так и на постпродакшене, когда уже есть всё на монтажной линейке, это тоже дело огромного количества людей, с которыми ты должен вместе как-то жить, взаимодействовать, чтобы всё пошло в нужное русло, и чтобы художественный замысел твой, да, потому что ты ответственен, ну, режиссёр ты назвался груздем, полезай в кузовок. В любом случае как бы тебе кто ни насоветовал, ты будешь отвечать за свою картину. Художественно ты будешь всегда отвечать. И вот это такое большое ещё, помимо всего этого труда, коммуникация. И это такое... Иногда очень жёсткие какие-то рычаги, да, когда все расплываются в разные стороны, начинают снимать своё собственное кино. Иногда это какие-то мягкие взаимодействия, когда ты понимаешь, что вот с этим человеком так надо, чтобы он сделал. Но в конечном итоге вот это такое большое вот это кино, которое мы можем там смотреть потом на экране, это такой трудный путь. И почему я вообще стала режиссером, я себя спрашивала, потому что это такая профессия, когда ты не можешь не говорить. Мне мало стало вообще актёрской деятельности совершенно, я думаю, ну а как же, вот то есть иду и исполняю чужой замысел, просто даже там не зная общего текста, сценария большого иногда не дают, да, то есть ты просто иногда делаешь какие-то...пытаешься, да, там свою роль как-то проработать, чтобы она обросла жизнью, да, то есть придумать персонажу образ, то есть ты работаешь над ним. Но мне стало совершенно недостаточно этого, и мне захотелось самой сочинять, самой это придумать, мне захотелось мыслить именно и свои мысли доносить людям через кино, потому что это наиболее такой... в искусстве, который очень влияет на душу человека, потому что мы сейчас тем более живём в таком мире, где такой визуальный формат очень важен. И мне, в том числе, для своих детей, которым мне хочется рассказывать и снимать... На самом деле, я задала себя вопросом, что мне хочется снимать, что мне хочется делать. Мне хочется снимать о любви, вообще о любви. То есть все мои фильмы, по сути, они тоже об этом, потому что такая любовь — это же величина постоянная, она не зависит от курса валют, от моды, от времени, это нечто, что нельзя купить, продать, это величина неизмеримая, необъятная. Вот. И я подумала, что же я хочу смотреть. Вот я хочу смотреть фильмы, в которых есть принципы морали, человеческого достоинства, нравственные высоты, вот любви высокой, которая транслируется вот из этого экрана, и до сердца человеческого и детского, и взрослого человека может достучаться и что-то перевернуть в этом сердце, да, или какую-то память оставить, или зародить какие-то мысли на размышления. То есть и не хочется совершенно мне смотреть и снимать фильмы, которые без этих границ. Вот у нас даже, знаете, пропало, по-моему, в обиходе вообще слово — вот это прилично-неприлично, воспитанно-невоспитанно, но как-то вот у нас как-то все такое покупается-продается, покупается-продается, вот. Как будто очень много стало возможностей в жизни, прям много у нас, всё есть, да, а какие-то очень важные, какие-то очень культурные, воспитательные моменты, они как будто вот уходят на второй план, я имею в виду, из-за скульптуры, из-за скульптуры вечной.

Кира Лаврентьева

— Нравственные, вечные понятия какие-то.

Юлия Бочарова

— Да, да, конечно. И вот хотелось бы, наверное, делать что-то такое, и хотелось бы единомышленников ещё. Вот тоже сейчас там говорят «команда», там, я не знаю, «проекты» — вот эти все слова такие. А хочется вот соратников, единомышленников, вот своих таких под дух близких людей, которые с тобой в одной лодке, которые понимают, для чего они это делают. Потому что невозможно снимать вообще, то есть вот мне кажется, если ты делаешь работу, когда у тебя на первом месте стоят деньги, да, ради денег, хотя я понимаю, что без них нельзя прожить, и это важный инструмент, и каждый человек должен получать зарплату, но когда у тебя впереди стоит это,а дальше какая-то идея, мысль, всё, не сложится кино, не сложится, всё равно кто-то пойдёт... Вот все хотят снимать. Если вот у нас бы мы сняли, вот, например, «Июньская полынь», который выйдет в прокат уже этой весной, к восьмидесятилетию Победы о детях войны, в котором мы сняли фильм, если бы у нас хоть кто-то из ребят, был проект малобюджетный, сказал: всё, у меня переработки, я пойду обедать, я не буду сейчас, например, снимать. Хоть кто-то бы выпал вот из этого, кино бы развалилось. А люди шли, и, мне кажется, вот эта любовь, она вот распространялась на других людей, на всех членов съемочной группы, потому что каждый, для каждого это стало каким-то своим, родным, кровным, эта история маленького человека, который попал в плен к фашистам в 8 лет. И вот как-то всем стало важно об этой истории рассказать, потому что дедушка еще жив, ему 92 года, и вот он рассказывает свою историю. И мы как-то постарались ее оживить и рассказать будущему поколению.

Кира Лаврентьева

— Спасибо огромное. Разговор, как на одном дыхании. Юль, конечно, слов нет. Спасибо огромное, правда. Дорогие наши слушатели, это была программа «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, и у нас в студии была Юлия Бочарова, режиссёр, продюсер, многодетная мама, актриса. Пронзительный разговор получился. Спасибо, Кирилл. Спасибо, мы очень ждём вас всегда в нашей студии, очень вас любим. Приходите, пожалуйста, ещё. Всего доброго, до свидания.

Юлия Бочарова

— До свидания.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Путь иконописца». Александр Чашкин
• «К вере через болезнь». Ксения Черная
• «Жизнь в Церкви». Кирилл Мирейский