«Александр Бородин». Светлый вечер с Юлией Казанцевой (23.10.2018)

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья!

В студии — моя коллега Алла Митрофанова...

А.Митрофанова:

— Добрый светлый вечер!

К.Мацан:

— ... и я — Константин Мацан. И с трепетной радостью приветствуем нашу сегодняшнюю гостью. У нас сегодня в студии Юлия Казанцева — не в первый раз уже, и наши слушатели знают — пианист, лауреат международных конкурсов, кандидат искусствоведения. Добрый вечер!

Ю.Казанцева:

— Добрый вечер!

А.Митрофанова:

— Мы здесь, в нашей студии, собрались в преддверии дня рождения композитора Александра Порфирьевича Бородина — 31 октября по старому стилю/12 ноября — по новому. И, вы знаете, вообще, когда нам Юля предложила эту тему — вот, Костя — человек с музыкальным образованием, а я — нет, и Костя так восторженно встретил эту идею: «Да, да, да, обязательно нужно поговорить! Вот... там... „Могучая кучка“...»

А я, такая, сижу и думаю: «Да, вот про „Могучую кучку“, конечно, я что-то слышала. Конечно, когда-то слышала и фамилию композитора Бородина, но, кроме „Половецких плясок“, наверное, на ум больше ничего не приходит. Но если бы он, за всю свою жизнь, написал бы только „Половецкие пляски“, то вот... знаете, как... „умри, Денис — лучше не напишешь!“ — уже бы он, наверное, в историю музыки вошёл». Так, что даже такие люди, как я — без музыкального образования — всё равно с ним, хотя бы шапочно, но знакомы.

А углубить знакомство, я думаю, Юлия, Вы нам сегодня поможете. Тем более, что человек он — совершенно уникальный. И музыканты, и химики — делят его между собой, и никак не могут договориться, кто же он, наконец — химик или, всё же, выдающийся композитор?

Ну, Вы, наверное, как музыкант, склоняетесь ко второму?

Ю.Казанцева:

— Как музыкант, я, безусловно, склоняюсь ко второму! Потому, что то, что он сделал... Вот, «Князь Игорь» — Вы совершенно правильно сказали, «Князя Игоря» знают все! Кто даже музыку никогда не слушает, но знает, что «Князь Игорь» — это великая русская опера.

В чём тут ирония? Мусоргский написал две гениальные оперы — «Хованщина» и «Борис Годунов». Чайковский — у него десять опер. У Римского-Корсакова — 15 опер. Но почему-то вот «Князь Игорь» стал символом русской музыки, русской истории. По «Князю Игорю» судят о нашей истории. Это «Слово о полку Игореве», Древняя Русь — по опере судят о нас. О нашем русском духе.

Бородин это сделал... он писал эту оперу 17 лет, так её и не дописал... он действительно был химиком. Сам он считал себя химиком в первую очередь, для него это не было вопросом — конечно, химик, конечно, учёный...

А.Митрофанова:

— Причём, с мировым именем.

Ю.Казанцева:

— ... с мировым именем, да! Есть «реакция Бородина». Я пыталась в программе вот... выучить эти химические названия — что он там открыл, и я их сейчас не скажу, всё-таки, это слишком сложно для меня оказалось.

А.Митрофанова:

— Подождите! У меня всё записано: «Работа о влиянии натрия на валериановый альдегид».

Ю.Казанцева:

— Вот, у Вас получилось это выговорить!

А.Митрофанова:

— Это... нет, это я прочитала! Не думайте обо мне лучше, чем есть! А параллельно с этим он работал над 1-й симфонией?

Ю.Казанцева:

— Да, он всё делал параллельно! Музыка для него была отдушиной. Он говорил: «Мне неудобно признаться в том, что я — композитор. Для многих композиторов музыка — это дело жизни, смысл их жизни. А для меня это — отдых». У него вот был такой отдых. И он говорил, что: «Я себя так плохо чувствую, я не могу заниматься научной работой, у меня температура, глаза слезятся... я тогда иду — пишу музыку». Человек — невероятный!

К.Мацан:

— Потрясающе! Так вот... как-то... шутя, человек написал гениальную оперу! А её за границей исполняют? Её знают?

Ю.Казанцева:

— О, её исполняют...

А.Митрофанова:

— Ещё как!

Ю.Казанцева:

— ... ещё чаще, чем у нас! Она стала символом всего русского, символом русского духа.

А.Митрофанова:

— «Половецкие пляски» — я, по-моему, в студии приводила этот пример... слышала, как Андрис Лиепа, восстанавливающий сейчас «Русские сезоны» Дягилева, рассказывал о том, какое впечатление произвели и сам балет, сама постановка, и музыка, и исполнение, и костюмы на парижскую публику. Люди испытали состояние, сродни... я не знаю... ну... вот, как потом... смотрели первый фильм, один из первых фильмов братьев Люмьер «Прибытие поезда...» — вот, когда люди просто... ну... кто-то думал, что это по-настоящему, действительно, движется вот эта машина, и она сейчас врежется в зрительный зал! Вот, примерно, то же самое по эффекту, по сильнейшему воздействию, испытали люди, услышавшие впервые «Половецкие пляски».

Настолько сильная музыка, настолько она... какой-то сумасшедшей энергетики, по-моему...

Ю.Казанцева:

— Это был взрыв, да...

А.Митрофанова:

— Абсолютный взрыв. И — ни до, ни после — действительно, ничего такого потрясающего, наверное, у Бородина уже не было. Хотя говорят специалисты, что у него нет ни одного «проходного» произведения.

Ю.Казанцева:

— Да, у него очень мало сочинений, но каждое сочинение — это жемчужина.

А вот про оперу ещё что интересно: эта опера — она ожидалась. Вот, действительно, в русской музыке... был «Иван Сусанин», это 1836 год — «Жизнь за Царя». Это было громкое событие. А потом — время идёт, и ничего такого грандиозного не появляется.

У Даргомыжского — «Русалка», «Каменный гость», но это как-то было очень прохладно встречено. «Руслан и Людмила» — тоже прохладно. Мусоргский написал «Бориса Годунова» — его никто не понял. И вот, нужна была какая-то опера, которая стала бы символом.

В чём смысл «Могучей кучки»? Это — композиторы, которые собрались... причём, они были даже и не композиторы, ни были любители, за исключением...

А.Митрофанова:

— Римский-Корсаков там ещё, Мусоргский...

Ю.Казанцева:

— ... морской офицер, да, потом Мусоргский — офицер, Бородин — учёный, а Балакирев — он был, действительно, музыкант.

К.Мацан:

— Они же это ещё как-то... ну... не то, чтобы подчёркивали, но это было такой... важной частью их, так скажем, программы. То есть, они, именно... это был не недостаток — то, что они любители, а некое их... такое... очень важная часть их самосознания. Что — нет, профессиональная музыка захвачена Европой...

Ю.Казанцева:

— Да-да-да-да-да!

К.Мацан:

— ... а мы будем вот — с чистого листа создавать то национальное... и нам только будет мешать, условно говоря, вот эта вся ваша консерватория...

Ю.Казанцева:

— Это — засилье «итальянщины». Они — правы! Потому, что — что шло в театре? Итальянские композиторы. Сейчас их имён никто не помнит — кроме Беллини, Доницетти. А русской музыки было очень мало. И это уже продолжалось какое-то время. И они решили ситуацию изменить.

В чём абсурд? Что делал Балакирев ( он был вдохновителем этой идеи )? Он решил, что нам нужна русская симфония ( которую Глинка не успел написать ), и, наконец, ещё одна русская опера.

И вот, он встретил Римского-Корсакова, морского офицера, и говорит: «Вот, ты будешь писать симфонию!», а Бородину говорит: «А вот ты будешь писать оперу!» Это всё равно, что вы... вы — любитель, вы любите рисовать домики, и вам сказали: «А вот нарисуйте нам, создайте нам архитектурный проект Торгового центра на Красной Площади, где мы его поставим!»

Это — абсурд, так нельзя делать! Симфония и опера — это высшее композиторское мастерство. В Консерватории пять лет учатся, и последний курс, дипломная работа — когда вы уже всё знаете, все техники — вам доверяют написать оперу или симфонию. У Рахманинова это дипломная работа — опера «Алеко».

А вот эти молодые люди... Морской офицер Римский-Корсаков отправился в своё плавание на 3 года, и там написал свою первую симфонию. Этого не могло случиться, в принципе, это — против всех законов!

Что делает Бородин? Он — химичит, делает свои открытия, и пишет — в течение, правда, 18 лет, но пишет — великую русскую оперу. Не учась в Консерватории, не изучая специально музыку.

Они все умели играть, конечно. Они любили музицировать. Но тогда был мир такой, культура такая — все умели играть.

К.Мацан:

— Вот, тоже, кстати, потрясающе... я думаю об этом... вот, какого уровня должно быть любительское музыкальное образование, домашнее какое-то, что просто музицирование — просто музицирование! — позволило человеку без специального образования написать оперу или симфонию!

А.Митрофанова:

— Надо сказать, что в образование Бородина много было вложено сил. Он... вообще, он же незаконнорожденный сын, и Бородин — это вовсе не папина фамилия. Папа там, по-моему...

Ю.Казанцева:

— Князь Гедианов.

А.Митрофанова:

— Вот! Он... горец, князь!

Ю.Казанцева:

— Да. Мне так нравится вопрос: «Знаете ли вы такого композитора Александра Лукича Гедианова?»

А.Митрофанова:

— А это, на самом деле, Александр Порфирьевич Бородин! То есть, он такой... знаете, как... Василий Андреевич Жуковский — наш... ну... один из столпов, наверное, русской поэзии, без которого Пушкин бы совершенно другим был, наверное, который — предтеча Пушкина, он же тоже, по батюшке-то — Бунин, на самом деле! Незаконнорожденный сын помещика Бунина и пленной турчанки. Вот, посмотрите, какие получаются фантастические вещи, когда... ну, то есть... я не знаю... наверное, талант — он не выбирает, в какой ему семье произрасти. Он вот просто произрастает — и всё. Потому, что и среди аристократов у нас были люди высокоодарённые, и среди незаконнорождённых людей — тоже, пожалуйста! Тут ещё длинный список можно привести.

Ю.Казанцева:

— Да. Более того, я вам скажу, что Бородин гордился своим происхождением. Мать его была дочь солдата простого. Мусоргский говорил, что писать музыку ему помогает его бабка — он так его называл. Родная бабка, которая была простой дворовой тоже девушкой, и на ней женился — официально, это был скандал — его дед. Дворянин женился на дворовой девушке.

Действительно, в этом что-то есть. Вот именно Мусоргский и Бородин выразили русский дух! Может быть — да, вот такому благодаря соединению кровей.

А.Митрофанова:

— Да, и, возвращаясь... я думаю, что это, безусловно, так... и про образование чтобы закончить — там, конечно же, наверное, отец выделял некоторые средства. Потому, что он и дом купил для своего «бастарда» — сына незаконнорожденного, но, вместе с тем, он... там мама — она как-то очень грамотно разглядела в ребёнке все его таланты.

Потому, что, когда вот я читала, что он с детства рисовал сам прекрасно, причём, сам изготавливал краски, он писал стихи, он занимался, конечно же, музыкой. Причём, первый музыкант-педагог, который был к нему приглашён, это чуть ли не солдат был, умеющий играть на флейте...

Ю.Казанцева:

— Да.

А.Митрофанова:

— ... а потом — по нарастающей! То есть, разглядели в ребёнке этот талант, и стали его развивать. И это, конечно, родителям... я думаю... за это — большое спасибо и низкий поклон. Во многом, благодаря вниманию мамы, Бородин стал тем, кто он есть.

Ю.Казанцева:

— Да, он какой-то человек Возрождения — ему было всё подвластно: и наука, и музыка. Фантастический человек!

К.Мацан:

— Давайте, послушаем какой-нибудь фрагмент...

Ю.Казанцева:

— Начнём с самого известного...

А.Митрофанова:

— С «Половецких плясок»?

Ю.Казанцева:

— Да, куда же без них?

А.Митрофанова:

— Как я их люблю!

-МУЗЫКА-

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Митрофанова:

— Юлия Казанцева — пианист, кандидат искусствоведения, специалист по истории музыки сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера», и мы говорим про Александра Бородина, человека совершенно уникального.

Мы уже в первой части нашего разговора упомянули, что, на самом деле, в мире науки он известен не меньше, чем в мире музыки, потому, что он был выдающимся химиком. И я читала о том, как Римский-Корсаков, просто воздевая руки к Небу, негодовал: «Как можно? Чем он занимается, этот Бородин? „Князь Игорь“ ещё не закончен — какая там химия? О чём он, вообще, думает? О чём думает Бородин?»

Но ещё чуть раньше этот человек, который... он дружил с Менделеевым, он дружил с Боткиным, он вместе с ними жил в Гейдельберге — у них там был свой такой, русский, кружок — молодая русская наука. И это люди, которые принимали участие в создании того универсального языка химии, понятного химикам всего мира, которым пользуются до сих пор.

И вот, когда я думаю об этом... знаете... мне просто на голову не налазит, простите за мой французский... но я не знаю, как это объяснить. Как это всё — в одной голове?

Юля, вот всё-таки, когда речь идёт о достижениях в музыке композитора Бородина... понятно, что есть опера «Князь Игорь». Расскажите о других его произведениях, которые стали настолько же «прорывными» — и для того времени, и для него самого.

Ю.Казанцева:

— «Богатырская» симфония. Это его вторая симфония, сочинение уже 70-х годов. Вот, то, что мы говорили — нужна была русская симфония. Были до этого ещё — Бортнянский написал, это ещё в XVIII веке, а потом — Чайковский, написал Римский-Корсаков — вот, то, что мы сказали: плавал и писал симфонию, но это было... немного не то. Это была, как бы, европейская музыка. Вот, её слушаешь, и — не понятно, кто это. Это мог написать любой европейский композитор. Вот так вот — очень складно, очень профессионально. А когда слышишь «Богатырскую» симфонию, вот опять — тот самый «русский дух», который каким-то волшебным образом Бородин передаёт в музыке.

Эта симфония была исполнена в Германии. И концерт... вот какое соседство: там играли Листа, Вагнера, Сен-Санса и Бородина. То есть, при жизни Бородин получил европейскую известность. И Лист его ценил невероятно, Бородин к нему в гости приезжал. А Лист был уже вот таким вот... авторитетом. Раз Лист говорит, что это талантливая музыка, то значит — это очень талантливая музыка.

Как это Бородин совмещал... это, знаете... это — свойство характера. У него не было вот этой проблемы выбора — мучительной, казалось бы, потому, что, действительно, друзья и с той, и с другой стороны его пилили. И Римский-Корсаков, Вы совершенно правильно сказали... Он как-то зашёл в лабораторию — а там Бородин химичит. И он так, пренебрежительно: «Опять переливает из пустого в порожнее! Вместо того, чтобы писать „Князя Игоря“ — не докончена же опера!, а он тут — чем занимается!» И друзья по науке — то же самое говорили. Они пренебрежительно так: «Опять романсы пошёл свои писать! А тут опыты стоят...» И вот, характер...

К.Мацан:

— Прямо «физики» и «лирики» XIX века!

А.Митрофанова:

— Да не говори!

Ю.Казанцева:

— Страсти кипели нешуточные! А Бородин — что делал? У него характер был невероятно лёгкий. Бывает, что талант — это испытание для человека. Почему столько трагических судеб у композиторов, у художников? Ну, очень много, согласитесь. Счастливых людей среди гениев — мало. По пальцам пересчитать. А вот Бородин — один из таких, немногих, исключений.

Он... он любил жить! Он любил работать! Ударно мог всю ночь работать, а мог потом так же, с удовольствием, развлекаться. Любил вкусно поесть... он всё любил! И для меня вот символ жизни Бородина — это его смерть. Знаете, как он умер? Это были масленичные гулянья. У него был дома традиционный бал-маскарад. И вот, он танцевал, упал — ему было 53 года — и умер, мгновенно. Разрыв сердца.

У него было отношение к жизни — счастливого человека. И поэтому, может быть, ему так вот всё легко давалось. Хотя, если мы посмотрим на его биографию — факты его биографии — поводов для счастья очень немного.

Столько глупостей невероятных в его жизни! Вот, он работает над опытом каким-то, а его коллега во Франции — 10 помощников, финансирование безграничное, а Бородин — уже год над этим работает. А тот — в 10 раз быстрее добивается результата, и открытие носит имя уже не Бородина, а вот его коллеги. Это — один из множественных примеров.

Или, например, «Высшие медицинские женские курсы». Создатель — это Бородин. Сколько он ходил, обивал пороги — дело нужное. Но это было невероятно сложно организовать, выбить разрешение — первое профессиональное женское образование. Он всем этим занимался — рутиной бесконечной. Дома — тоже всё не гладко было. Он безумно любил свою жену. Но она болела — астма. Очень часто всю ночь напролёт он просто с ней сидел, и выхаживал. Много поводов, чтобы стать каким-то... брюзгой и... обиженным человеком. «Вот, я не могу дописать „Князя Игоря“, у меня столько дел, у меня дома жена больная, у меня тут... студенты вечные, и студенты чего-то от меня хотят...» А он — нет. Вот, у него было другое отношение к жизни.

А.Митрофанова:

— Вообще, то, что Вы сейчас говорите, для меня — лишнее доказательство того, что здесь вот... на радио «Вера» о композиторе Бородине вполне можно говорить.

Потому, что, знаете... иногда: «Вот, как вы можете? На христианском радио говорить о человеке, который жил в такое время, и... там... христианином-то, может быть, и не был!» Ну... вопрос, конечно, очень сложный — кто кем был, а кто кем не был. А, вместе с тем, Бородин, который... ну... действительно, судя по тому, что о нём известно, не был церковным человеком, но то, как он жил, и насколько он себя отдавал — по-моему, вот... знаете... абсолютно христианское такое отношение к ближним, и к своей собственной жизни.

Потому, что отношение к талантам — вот, сколько тебе Господь талантов дал, столько ты должен в себе максимально развить — и химия, и музыка, и эти административные бесконечные нагрузки — конечно же, это, на мой взгляд, доказательство того, что он — в чём видел своё применение, в том и отдавался. И, причём, действительно, «на полную катушку».

Ю.Казанцева:

— «На полную катушку», да, без остатка...

А.Митрофанова:

— И эти «Высшие женские курсы» — я думаю, что мы о них чуть-чуть более подробно поговорим — действительно, административная работа, которая его невероятно отвлекала. Но и плюс ещё в их квартире постоянно жили какие-то дальние родственники из маленьких городов, которые приезжали в Петербург — на лечение, или... там... с какими-то делами своими личными, ходатайствами, и прочее. И все они жили в доме — в квартирке в маленькой... ну... относительно небольшой, казённой квартире, которая была у Бородина.

Ю.Казанцева:

— Да-да...

А.Митрофанова:

— И вот этот бесконечный поток народу — и всем им хватало места в его сердце, он за всех за них переживал, за всех за них ходатайствовал. Ну, по-моему, вот это... если это не христианская жизнь, то что тогда — христианская жизнь?

Вот, я об этом тоже думала, когда читала о нём — то, что сейчас есть в открытых источниках. Меня, конечно, этот человек глубоко поражает.

Ю.Казанцева:

— Вот, меня — тоже! Именно как человек. Просто даже как человек. А потом уже — как композитор.

А.Митрофанова:

— И, вместе с тем, всё-таки, опера «Князь Игорь»... как-то хочется вернуться. Юля, Вы сказали о какой-то мистификации, которая связана с этим произведением музыкальным. В чём здесь суть?

Ю.Казанцева:

— Да. Суть в том, что Бородин не закончил. Но — это все знают. Никто не знает — до какой степени он не закончил. Я действительно тут говорю — никто не знает. За него доканчивали его друзья. Это — Николай Андреевич Римский-Корсаков и младший уже коллега и друг — Александр Глазунов. Они никому не говорили, что им досталось. Какие ноты, из чего они слепили оперу.

Несколько лет они над этим работали, и премьера состоялась уже в 1890 году. То есть, почти 3 года они работали. И это — я вам скажу — уникальный пример в истории музыки.

Есть разные мнения, но... в общем-то... все сходятся, что всё 3-е действие написал Александр Глазунов, 4-е — Римский-Корсаков. Они же — оркестровали. Очень много было не оркестровано.

Ситуация была комичной. При жизни Бородина, за 18 лет, были написаны все самые яркие арии, были уже «Половецкие пляски» написаны, их исполняли. И представляете — объявляют: «Половецкие пляски» из оперы Бородина «Князь Игорь»!" Пляски — есть, оперы — ещё нет. Ария есть, а оперы — ещё нету. Музыку — знали, играли в Европе, играли у нас. Поэтому его ещё так пилили.

И вот, после его смерти, его друзья оказались в такой ситуации, что... а что же дальше делать? Бородин много говорил о том, что он планировал написать, но — материала-то нету. И в чём здесь уникальность: Римский-Корсаков и Глазунов — они поступили... ну... не знаю, какое слово тут сказать... не «героически», а как-то... по-другому это нужно назвать.

Они знали, что их имена никогда не будут упоминаться — в лучшем случае, мелким шрифтом в конце, что «редакция Римского-Корсакова», или «оркестровка Глазунова» — в лучшем случае. 3 года они работали. Они вложили столько своих душевных сил, своих трудов! Они забыли — художник, в первую очередь, всегда эгоист — он заботится о своём детище, о своей музыке. Они об этом не думали. Они поставили интересы русской музыки выше своих собственных — и вот в этом уникальность. Они даже никому не говорили, что они там делали. Они не хотели разглашать эту тайну.

Музыковеды, потом уже, неутомимые — им же хочется докопаться до правды — поэтому вот и начали копать: а где, а где Бородин-то, что он написал? И вот, оказалось, что для блага русской музыки лучше это оставить как есть. Бородин — автор «Князя Игоря». А подвиг его друзей... вот... что нам остаётся? Только восхищаться! Такой дружбой, и таким невероятно чистым служением музыке.

К.Мацан:

— Давайте, послушаем что-то из «Князя Игоря». Мы уже послушали «Половецкие пляски», а теперь...

Ю.Казанцева:

— ... самое известное, наверное — ария «О, дайте, дайте мне свободу...»

К.Мацан:

— Ария князя Игоря. Исполняет Дмитрий Хворостовский.

-МУЗЫКА-

К.Мацан:

— Это была ария князя Игоря из оперы «Князь Игорь» Александра Бородина, о котором мы сегодня говорим в программе «Светлый вечер» с Юлией Казанцевой, пианистом, лауреатом международных конкурсов, кандидатом искусствоведения.

В студии — моя коллега Алла Митрофанова, и я — Константин Мацан.

Мы — прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту.

-«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Митрофанова:

— Ещё раз — добрый светлый вечер, дорогие слушатели!

Константин Мацан, я — Алла Митрофанова, и, с удовольствием, напоминаем, что у нас в гостях Юлия Казанцева — пианист, искусствовед, лауреат международных конкурсов, человек, который очень глубоко интересуется историей музыки и умеет потрясающе интересно об этом рассказывать.

Мы сегодня говорим о композиторе Александре Бородине — 185 лет исполняется со дня его рождения. И человек он, конечно, очень многогранный, уникальный и... ну... наверное, тот, кто максимально, действительно, свои таланты от Господа Бога в жизни реализовал.

К.Мацан:

— Вот, смотрите. Фигура Бородина — мы уже об этом сказали — в каком-то смысле, выражает собой... ну... некое очень важное, целое направление в культуре XIX века.

Во-первых, он — не профессиональный композитор. Это было важным для «Могучей кучки» — они хотели отмежеваться от существующей европейской, итальянской традиции. Во-вторых, он, как и его коллеги, обращается к национальным мотивам, к созданию какого-то русского по колориту, по направленности искусства.

Но ведь есть, наверное, в этом не только музыкальный колорит, а ещё какая-то и смысловая значимость обращения к корням, к национальным мотивам? То есть, Бородин, вообще, в самую глубь ныряет, к первому тексту, можно сказать, который...

Ю.Казанцева:

— Да, он глубже всех нырнул.

К.Мацан:

— ... с которого, можно сказать, русская словесность начинается — с «Слова о полку Игореве».

Вот, чем это было для него в личном плане — такая заинтересованность, и... вот, сейчас мы слышали арию князя Игоря... насколько она резонирует с личностью и, если угодно, с каким-то мировоззрением самого Бородина?

Ю.Казанцева:

— Да! Вот, с одной стороны, «Князь Игорь» — патриотическая опера, то, что нужно было. А с другой стороны — это очень личная, и, действительно, лиричная опера. Там — всё очень неоднозначно.

Вот, эту арию князь поёт уже в плену — это 2-е действие, и, мне кажется, одна из главных проблем оперы — это вот... выбор.

Князь Игорь — в плену, у Кончака. И в плену — очень хорошо. Его там не мучают. Кончак ему предлагает: «Оставайся! Я тебя очень уважаю, ты — прекрасный человек! Смотри, какие тут красавицы! Смотри, как тут хорошо — тут жизнь уже налажена, тут просто рай на земле! А дома — что?» У Игоря дома — разруха, войны междоусобные, любимая жена Ярославна... но для Игоря тут даже нету вопроса, где ему остаться. То есть, Кончак — это соблазн.

В чём сложность? Плен — это не мучение, а плен — это, наоборот, как будто освобождение... как бы... да? Тебе предлагают лучшую жизнь — только останься! Просто — забудь свою веру, забудь свой дом, забудь свою жену...

И поэтому... побег, который тоже для Игоря немыслим — это как-то ниже его достоинства — он говорит прямым текстом: «При любой возможности я убегу отсюда!» — он говорит это Кончаку. Вот это — проблема выбора.

Игорь возвращается домой, где его встречает любимая жена. Где его встречают все эти бесконечные проблемы. Но, конечно же... конечно же, он выбирает дом, свою веру, свою любовь.

Вот это, мне кажется, и мировоззрение Бородина.

К.Мацан:

— Такой очень важный штрих, мне кажется, к такому... патриотическому самосознанию и эпохи, и самого Бородина. Ведь можно было обратиться к какой-то очень парадной истории, к какой-то великой победе, а он обращается к сюжету о том, как правитель Руси позорно попадает в плен — во время просто празднования его позорно пленяют — и потом мучается от этого, и принимает решение, что — нет, он должен позор этот искупить, и совершать какие-то дальше действия — это очень такая... и вправду, не парадная история. Но в этом именно и есть... такая... какая-то любовь к своей истории и к Родине. Вот, не парадная сторона, а сторона... может быть, сомнения, ошибки, исправления этой ошибки, и подлинного внутреннего выбора и борения. И вот в этом такой, какой-то очень... мне кажется, нам сегодня полезный... такой... непарадный патриотизм.

Ю.Казанцева:

— Да, истинный! И мне кажется, тут даже в чём-то есть автобиографичность. Потому, что Бородин... смотрите... в Европе его очень часто приглашали, он подолгу жил в Европе. Девушки на него всегда заглядывались — он был видный, статный... ну... вот это чувство юмора, обаяние — невероятное!

Дома у него — что? Больная жена. Дома у него — бесконечные проблемы, борьба с Администрацией, все его начинания нужно «пробивать»... В Европе — всё легче! Всё — лучше!

Для Бородина это тоже не было вопросом — конечно же, дома, конечно же, рядом с больной женой! И рядом с этой вот кучей проблем.

А.Митрофанова:

— Вы знаете, мне кажется, что здесь ещё вот в чём важность обращения к этим национальным корням, очень глубоким...

Я слышала мнение одного искусствоведа, который, размышляя о Бородине, сказал, что для него — самое главное в музыкальном произведении ( в его, когда вот он пишет ) — это не конфликт, а ощущение неполноты, какой-то разорванности бытия, которую художник синтетического склада должен преодолеть. То есть, восполнить... заполнить те пробелы, которые образовались, и соединить... ну, как... разорванность времён — вот это время, выбитое из сустава, гамлетовское.

А, вообще... ну... мы же знаем, что в основе любого произведения искусства должен лежать конфликт, иначе — про что тогда история? Неинтересно. А вот у Бородина — по-другому.

У Бородина — как будто бы он, живя в XIX веке... век, который... мы знаем, с чего он начинался — Татьяна Ларина, пушкинская, «она по-русски плохо знала». То есть, она в совершенстве владела французским языком, а по-русски... собственно, письмо Онегину-то тоже она по-французски писала — по-русски она очень плохо говорила. Люди, слушающие музыку в Концертных залах, слушают, чаще всего, опять же — Юлия, о чём Вы уже говорили — итальянцев. А где же — русское?

И вот, это русское возрождение — оно началось. Оно началось с обращения к своим собственным корням, и, как будто бы, с поиска своих собственных смыслов, что ли, которые вместе с этими корнями ушли куда-то глубоко в землю. Но они не перерублены, эти корни, да? И можно до них дотянуться, и тогда начнётся вот это самое возрождение.

И вот, вместе с этими корнями, там — та же самая и духовная традиция, и народная традиция, и много что ещё. Там, где культура, казалось бы, свою связь с самой собой, со своими собственными истоками, потеряла — там, где её вытащили из розетки... из розетки вытащишь телефон — он разрядится, максимум, на вторые сутки — вот, то же самое и здесь — из розетки, как бы, культура... она... вышла, и скоро уже свой заряд окончательно потеряет... но нет! Вот, нашлись эти люди, вот эта самая «Могучая кучка», в том числе, которые заряд батарейке возвращают. И вот это — что-то невероятное, преодоление вот этой самой разорванности бытия.

Может быть, я неправильно понимаю слова этого историка музыки, искусствоведа. Но мне кажется, что... вот когда я слушаю Бородина, мне кажется, что доля правды в этом есть. Что скажете?

Ю.Казанцева:

— Мне кажется, Вы очень верно выразили саму суть исканий «Могучей кучки». Они хотели докопаться до корней. Они специально ездили в экспедиции, собирали русские народные песни.

Потому, что — что происходило? Происходил перевод русской народной песни на европейский музыкальный язык. Они очень этого боялись. Засилье «итальянщины», немецкой музыки — нужно было вернуться, действительно вот — к корням. И Мусоргский... вот, что делал Мусоргский? Он говорил, что уникальное искусство колокольных звонов — это ведь только у нас это искусство есть. И вся музыка Мусоргского пронизана колокольными звонами. Потом эту традицию продолжил Рахманинов.

Бородин по-своему к этому отнёсся. Он даже не столько рассуждал, и... он... как Балакирев — очень много говорил, но довольно мало написал.

А Бородин... с одной стороны, как учёный подошёл к этому вопросу. Вот, когда ему дали задание написать оперу «Князь Игорь», он погрузился с головой, как учёный, в документы, он стал переписывать сам текст. И вот тут, как раз, возник конфликт: учёный и художник. Он знал, что правда, на самом деле, никому не нужна — вот, эти горы документов. Он должен создать — образ. По этому образу будут судить о нашей истории. То есть... это... как раз вот он «нахимичил», это такой — синтез из научного подхода и совершенно ненаучного, художественного подхода. Это, всё-таки, совершенно разные вещи! И, мне кажется, он и к химии так относился — это уже моё, дилетантское, суждение, но... он там вдохновенно химичил, именно, он — творил какие-то новые вот эти соединения. Он в себе это органически соединил — две противоположности.

К.Мацан:

— Я, может быть, какую-то крамолу скажу, но мне всегда казалось, что... вот, если сравнивать, допустим, Бородина и Мусоргского, которых Вы сопоставили уже, и сказали, что — не поняли «Бориса Годунова», не услышали, может быть... не потому ли это, что Бородин... грубо говоря... он — более мелодичный?

Вот, я не могу напеть арию из «Царской невесты» или из «Бориса Годунова»...

Ю.Казанцева:

— А никто не сможет — Вы совершенно правы!

К.Мацан:

— ... а арию князя Владимира из «Князя Игоря», сына князя Игоря — вот эта знаменитая теноровая ария... ну... ещё хоть в душе можно петь для себя, потому, что она — такая красивая, такая мелодичная!

Ю.Казанцева:

— Да!

К.Мацан:

— И потом эта линия продолжается... там... у Свиридова, в ХХ веке... то есть, это как целая такая традиция мелодизма. Вот, какое место в этой традиции Бородин занимает?

Ю.Казанцева:

— Вот, мы сейчас будем слушать дальше одно произведение на фортепьяно, и у него одно такое интересное свойство ( вообще, в музыке, признаётся ) — вот слушаешь первый раз, и кажется, что это ты где-то уже слышал. И вот эти арии, которые сразу же ложатся на слух — действительно, они потом несколько дней в голове крутятся.

На Бородине строится — Вы совершенно правы — весь ХХ век. Вот... как бы... мелодичный ХХ век. Был авангард — те, композиторы, которые были против, но... вот... музыка ко всем советским хорошим кинофильмам, вот такой строй языка — и мелодичного, и очень образного... вот... почти кинематографический какой-то подход — картины ярчайшие музыкальные! Это всё есть в музыке Бородина.

И почему он так пришёлся по сердцу, особенно, французам, и, вообще, в Европе? Музыка... какой-то свежести, колорит новый, и, вместе с тем, так легко ложится, так легко слушается! Восьмидесятые годы — это уже время какое-то... поисков нового языка.

Почему Мусоргский никому не понравился? Мусоргский, вообще, композитор ХХ века. В его музыке много уродства, сумасшедшие там... юродивый поёт, много страшного, немелодичного — вы ничего не напоёте, и я тоже не напою, при всём желании, из «Бориса Годунова». Князь сходит с ума, ему кровавые человечки мерещатся — жуть какая! Это не понравилось.

А когда слушаешь «Князя Игоря», то выходишь — и у тебя столько прекрасной музыки! То есть, Бородин — это прекрасная музыка. Мусоргский вот нарушил это уравнение, он нарушил баланс — музыка перестала быть прекрасной. А Бородин — это ещё XIX век, когда главное назначение музыки — это выражение какого-то идеального мира, мира прекрасного.

К.Мацан:

— Вы упоминали уже сегодня «Богатырскую» симфонию — давайте, мы послушаем из неё фрагмент, а потом про неё поговорим.

-МУЗЫКА-

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Митрофанова:

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Юлия Казанцева — пианист, лауреат международных конкурсов, кандидат искусствоведения, специалист по истории музыки. Мы сегодня говорим про Александра Бородина.

«Богатырскую» симфонию — фрагмент из этой симфонии — мы только что прослушали. Юля, что известно об этом произведении?

Ю.Казанцева:

— Это произведение сразу же, при жизни, стало очень популярным. Она была написана в 1876 году, а через пару лет её уже сыграли в Германии — это был концерт-сборы «Съезд немецких музыкантов» — так называлось событие, очень громкое. Там исполняли новые произведения Вагнера, Листа, Сен-Санса и вот эту симфонию Бородина.

И Лист — непререкаемый авторитет — Бородина очень высоко ценил, они были лично знакомы. Бородин к нему несколько раз ездил в гости, показывал свои произведения. И музыка Бородина — звучала в Европе уже при его жизни. При его жизни уже... вот... некоторые номера из «Князя Игоря» и, безусловно, «Богатырская симфония» — стали символом русской музыки.

Мусоргского ещё там не знали. Знали, конечно, уже Чайковского — и Бородина.

А.Митрофанова:

— Потрясающе! А Вы знаете, у нас, к сожалению, время как-то неумолимо бежит эфирное, а мне ещё, конечно, очень хотелось бы поговорить о жене Бородина, которая, как мне кажется, оказала очень серьёзное на него влияние. И, может быть, это тот человек, которому мы и обязаны тем, что Александр Порфирьевич Бородин, в своё время, не забросил свои музыкальные опыты и эксперименты, и не променял их целиком и полностью на эксперименты в области химии.

Потому, что, насколько я помню, познакомились они в Германии, где Бородин был... вот... как раз, среди молодых учёных русских, а она приехала туда на воды, на лечение, как это часто в XIX веке бывало с нашими людьми, нуждающимися в курортном отдыхе.

Они ехали куда-нибудь «на воды» в Европу — кто в Германию, кто в Италию... ну... в Баден-Баден... там... например. И она была очень хорошей пианисткой.

Ю.Казанцева:

— Да.

А.Митрофанова:

— И он это увидел. Юля, расскажите, пожалуйста, про эту их историю любви, которая... музыка их связала, вообще!

Ю.Казанцева:

— Екатерина Сергеевна Протопопова. И мне кажется, в истории музыки она... если мы говорим о Бородине, сыграла гораздо большую роль даже, чем Балакирев.

А.Митрофанова:

— Вот так!

Ю.Казанцева:

— Принято говорить, что Балакирев вдохновил, дал задание... да, он дал задание, но... вот, с музыкой уже, уже вот такими узами связала связала... можно сказать, что — его жена. И её мнение он ставил даже выше Балакирева.

Был период, когда он перестал работать над «Князем Игорем» потому, что жена сказала, что очень мало шансов, что эту оперу поставят, «а у тебя столько работы, столько других дел» — он её послушал.

Ну, можем сказать, что, может быть, он её зря послушал, но...

А.Митрофанова:

— Тут — не «спасибо», да.

Ю.Казанцева:

— ... это — факт. Нет... факт, что жена для него была авторитетом номер один. И что касается музыки — тоже.

И она его знакомила — и с Шопеном, и с Мендельсоном, и с Шуманом. Она очень много играла. Потом, она, действительно, тяжело болела. У них не было своих детей — у них были приёмные, кстати, дети.

И вот — Вы говорили в начале, что дома у них всегда была куча народу. В связи с этим, есть история — это правда, это не анекдот.

Как-то вечером, как всегда, очень допоздна сидели, веселились, что-то ужинали. И Бородин , дома, встаёт со словами, что: «Ну, хорошо посидели — пора и честь знать. Знаете, у меня завтра рано лекция, я — пошёл! Домой пошёл!» — и из собственного дома, вот с этими словами, ушёл. То есть, забыл, собственно, где он находится. Рассеянность — невероятная. С одной стороны. А с другой — такая, невероятная, деликатность. Вот он так дал понять, что: «Пора, дорогие товарищи, расходиться». И мы опять вернулись к Бородину — вот, его характер, какой он был человек. Невероятного остроумия, доброты и деликатности.

И сколько времени он провёл с женой! Какие письма они друг другу писали — невероятно любовные, нежные письма. И я, уже не как музыковед, а просто как женщина, читая, иной раз попадаю под невероятное очарование этого человека. Просто, читая его письма!

А.Митрофанова:

— Ой... я присоединюсь к Вам. А ещё, знаете... конечно, что меня поражает — опять же, Римский-Корсаков, который жутко переживал, что Бородин тратит время на химию, а не на музыку, переживал ещё и по другом поводу — сколько его сил сжирает административная работа.

Ю.Казанцева:

— Очень много, да.

А.Митрофанова:

— Вот эти «Высшие женские курсы» — чтобы женщины имели возможность получить образование в области медицины и работать — благороднейшее занятие. Потому, что... по-моему, чуть ли не первые в мире даже...

Ю.Казанцева:

— Да!

А.Митрофанова:

— ... были такие курсы для женщин. И, параллельно с этим... то есть — вот эта вот бумажная работа, и, параллельно с этим у Бородина — огромное количество каких-то комиссий, комитетов общественных, в которые он входит как эксперт, и в заседаниях которых он неизменно принимает участие.

И вот, опять же, Римский-Корсаков, который просто от возмущения уже... не знает... он кипит: «Как ты можешь?! У тебя — такой талант, и ты тратишь своё время на то, что сидишь на этих заседаниях!» А Бородин ему отвечает: «Но... я же вписался уже туда, и я буду в этом принимать участие — во всех этих комитетах и прочее, потому, что...

Ю.Казанцева:

— Кто, если не я?

А.Митрофанова:

— ... если не приду я, не придёт кто-то ещё, то — кто же тогда будет общественную работу-то в России продвигать?» И вот это, конечно, человек, который вообще себя не жалеет, и без остатка себя отдаёт.

Вот это для меня тоже... знаете, как... мы же думаем о том, что такое — христианская жизнь? Вот, для меня это — какой-то... я не знаю... недосягаемый такой идеал человека, который вообще не ищет своего.

Ю.Казанцева:

— Да! Причём, он не воспринимал это как подвиг, для него это было — обычное: «А как же иначе?» Конечно!

К.Мацан:

— Мы поговорили про оперу «Князь Игорь», про «Богатырскую» симфонию. Вы сказали, что у Бородина не много произведений, но каждое — жемчужина, и каждое — на вес золота.

О чём ещё нам, простым слушателям, стоит знать — о Бородине, о его произведениях, помимо этих двух названных, и что слушать, чтобы составить себе мнение о нём?

Ю.Казанцева:

— Ну, слушать можно всё — там, действительно, по пальцам можно пересчитать. Это вот — две симфонии, третья — неоконченная, и потом... ещё есть симфоническая поэма «В Средней Азии», есть 18 романсов, каждый из романсов — это просто шедевр, и для фортепиано — несколько пьес и «Маленькая сюита». Это вот — сочинение... за несколько лет до смерти он написал невероятно светлое сочинение. Такое — антипафосное, очень лиричное.

1885 год, сюита, и у неё есть подзаголовок: «Маленькая поэма любви молодой девушки». Там — пьесы с названиями, и вот — последнюю пьесу этого цикла... я уже сказала — когда её слышишь, кажется, что ты где-то уже слышал. Это — склад его языка.

Пьеса — не самая известная, но, мне кажется, она очень хорошо передаёт суть и мировоззрения, и, вообще, суть музыкального языка. Это — ноктюрн, а у него тоже есть подзаголовок: «Убаюкана счастьем быть любимой».

А.Митрофанова:

— Убаюканность счастьем быть любимой...

Ю.Казанцева:

— Да... быть любимой.

А.Митрофанова:

— Потрясающе! Мы послушаем обязательно, в самом конце программы, эту музыку. А сейчас, Вы знаете, всё-таки, хочется вернуться к этой «универсальности» Бородина.

Я вот думаю — откуда брались такие люди? Девятнадцатый век... вот, если посмотреть, вообще, на их компанию «молодых учёных»:

Менделеев, который, помимо того, что он увидел во сне — каждый школьник знает этот факт — свою периодическую систему, и обозначил все вот эти элементы химические, что, конечно, невероятно важно и прочее, он был ещё экономистом. Он изучал общинный и артельный труд, и писал трактаты по экономическому пути России. Он занимался... разрабатывал, делал открытия в области воздухоплавания, в области кораблестроения. Он серьёзно повлиял на изучение Русского Севера. И при этом вот, он — выдающийся химик.

То же самое можно сказать, наверное, и о Боткине.

То же самое можно сказать и о Бородине.

Это — люди, которые совершенно в разных направлениях себя проявили и развили.

Вот, как так получается? Что это такое? Может быть... почему сегодня нет таких людей — вот, настолько универсалов... я не знаю, как сказать... «ломоносовых» таких? Или, может быть, они есть? Но просто таланты человеческие рассеиваются в какие-то другие русла, и мы просто сами этого не замечаем. Что думаете, Юля? Как... что это такое?

Ю.Казанцева:

— А Вы знаете, у меня, как раз, планируется концерт про современную музыку — это очень больной вопрос! Что сейчас происходит в современной классической музыке. И на него, я думаю, мало кто готов ответить.

Мне кажется, что есть — конечно же, есть. Просто, пока мы вот в этом времени живём... вот, лет 50 пройдёт — мы сможем сказать: «О! Какой был человек!» — так же, как мы и о Бородине сейчас говорим. Просто сложно нам сейчас разобраться и увидеть. Я уверена, что есть такие люди. Иначе и быть не может.

А.Митрофанова:

— Кстати говоря, Вы упомянули концерт. Я знаю, что у Вас там всегда потрясающе интересно, и что вот, вскоре, 27 октября, у Вас будет замечательная история, посвящённая музыке и музам. Да?

Ю.Казанцева:

— Да, это будет Роберт Шуман, Бородин, между прочим, и все... вот... «кучкисты» — они мало кого любили, они, в основном, всех отрицали, но Шуман им, почему-то, был близок — они его много играли, много обсуждали.

И вот, я буду говорить о Шумане, и о — тоже истории любви. Клара Шуман, его жена и его муза — так же, как и у Бородина тоже, его жена. И вот, я буду об этом говорить и играть музыку — и Клары Шуман, и Роберта Шумана — 27 октября в музее Гольденвейзера.

А.Митрофанова:

— Как туда попасть?

Ю.Казанцева:

— Тверская, дом 17.

А.Митрофанова:

— Спасибо Вам огромное за этот разговор. Я прям... такое... удовольствие получаю каждый раз, когда Вы нам открываете факты из биографий разных композиторов! И ощущение такое, что... вот, знаете... живой человек, в 3D, фактически — можно даже дотронуться до него... такое ощущение присутствия.

Спасибо!

К.Мацан:

— Да, спасибо огромное! Бородин к нам сегодня стал ко всем — ближе. И мы к нему, я надеюсь, тоже — теперь, особенно, слушая музыку, уже обогащённые знаниями о эпохе, тоже станем к нему ближе.

Итак, сейчас мы, поз занавес программы, слушаем... давайте, ещё раз напомним...

Ю.Казанцева:

— Да, мы слушаем совершенно антипафосную пьесу. Это — ноктюрн, подзаголовок: «Убаюкана счастьем быть любимой», из «Маленькой сюиты» Бородина.

К.Мацан:

— В «Светлом вечере» сегодня с нами была Юлия Казанцева — пианист, лауреат международных конкурсов, кандидат искусствоведения.

В студии была моя коллега Алла Митрофанова, и я — Константин Мацан.

Мы вас оставляем наедине с Александром Порфирьевичем Бородиным.

-МУЗЫКА-

-«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».