Поделиться
« – Пожалуйста-с.
– Я на одну минуту. Простите, что побеспокоил вас, но я сейчас уезжаю, Бог знает, свидимся ли когда еще.
– Очень рад-с... Милости прошу-с.
– Я не затем сюда пришел, чтобы извиняться или уверять, что я не виноват. Я действовал искренне и не изменил своих убеждений с тех пор... Правда, как вижу теперь, к великой моей радости, я ошибся относительно вас, но ведь спотыкаются и на ровной дороге. Никто не знает настоящей правды.
- Да, никто не знает правды...»
– Николай Васильич, знайте, что сегодня вы победили величайшего из врагов человеческих – гордость!
– Да полно, дьякон! Какие мы с ним победители? Победители орлами смотрят, а он жалок, робок, забит, кланяется, как китайский болванчик, а мне..., мне грустно…»
Вы конечно узнали голоса Владимира Высоцкого и Олега Даля. Это был фрагмент фонограммы из фильма Иосифа Хейфица «Плохой хороший человек», снятого в начале 70-х годов прошлого века по повести Чехова «Дуэль», которая в свою очередь была написана в 90-х годах века девятнадцатого.
Даже добросердечные современники Антона Павловича, любящие его талант, не приняли эту повесть, сочтя «психологически немотивированным» внезапное перерождение главного героя – распущенного бездельника Лаевского (в фильме его играет Даль). И финал вещи они сочли слишком уж дидактическим, слишком лобовым.
Признаться, когда-то и я был на их стороне, не понимая гениальной чеховской лирики и его психологизма, того, что, как написала тонкая исследовательница писателя Нина Дмитриева, – «поведение действующих лиц в эпилоге не противоречит их натуре, а только обнаруживает под влиянием сильного потрясения её потаённые пласты»…
Конечно, зоологу Фон Корену – грустно, ещё бы, его теория о слабых и сильных не подтвердилась. Человек оказался сложнее схемы, хотя в его, зоологическом понимании человеческого поведения много верного и ценного, не зря же Чехов частично списал ученого с великого Пржевальского.
Но не человеку, не человеку дано знать настоящую правду.
Кому?
Только Господу, и это чувствует самый добрый и душевно мудрый человек «Дуэли» – смешной доктор Самойленко, сердцем догадавшийся о первоначальной незрелости, не готовности встать на путь поиска правды бесконечно самообманывающегося Лаевского.
Но и Самойленко изумляется его перерождению бывшего студента.
Оба они – и выпускник университета, сидящий ночи напролет за столом, чтобы отдать долги и теоретик людей зоолог Фон Корен – для Самойленки – дети. Он восхищается их образованностью, но сам не понимая того, душою покровительствует им, и Чехов рисует это покровительство самыми, казалось бы, простыми штрихами, пока Самойленко провожает Фон Корена на отъезд с Кавказа.
«…Где агентская шлюпка? – крикнул он гребцам.
– Ушла, ваше превосходительство.
– А таможенная?
– Тоже ушла.
– Отчего же не доложили? – рассердился Самойленко. – Остолопы!
– Все равно, не волнуйся... – сказал фон Корен. – Ну, прощай. Храни вас Бог.
Самойленко обнял фон Корена и перекрестил его три раза.
– Не забывай же, Коля... Пиши... Будущей весной ждать будем.
– Прощайте, дьякон, – сказал фон Корен, пожимая дьякону руку. – Спасибо
вам за компанию и за хороший разговоры. Насчет экспедиции подумайте.
– Да, господи, хоть на край света! – засмеялся дьякон. – Разве я против?
Фон Корен узнал в потемках Лаевского и молча протянул ему руку…»
Из финала повести читал народный артист Игорь Костолевский.
Я слушал и вспоминал о реплике Корнея Чуковского на полях замечательной чеховской биографии пера Бориса Зайцева, которую престарелый писатель-эмигрант прислал своему почти ровеснику в хрущевскую – тогда – Россию.
Так вот, напротив зайцевской фразы о том, что Чехов никогда не был внутри своей прозы проповедником, Корней Иванович яростно начертал: «Был!»
И был, я думаю, прав, – просто чеховская проповедь сложнее и тоньше, чем любое идеологическое наставление, ибо в основе её лежит постижение души человека, которая по природе своей, как мы помним, христианка.
И это мое согласие с Чуковским выросло, я думаю, из собственного опыта – духовного и душевного и, конечно, пристального чтения чеховской прозы.
