«Воспитание и обучение особенного ребенка». Елена Кучеренко, Вадим Прищепа

Нашими собеседниками были многодетные супруги Елена Кучеренко и Вадим Прищепа.

Мы продолжили с нашими собеседниками разговор о сложностях и радостях воспитания и обучения особенного ребенка. Елена поделилась результатами своего журналистского расследования о том, как разные воскресные школы относятся к приему детей с особенностями развития. Также разговор шел о том, почему у подростков может возникать кризис веры, и как его преодолевать.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. И, как всегда по понедельникам, мы говорим о семье. Сегодня у нас в гостях Елена Кучеренко и Вадим Прищепа, родители пятерых детей, мама и папа особого «солнечного» ребенка. Не удивляйтесь, сегодня снова понедельник, мы снова говорим с Еленой и Вадимом, это вторая часть нашего разговора. Добрый вечер.

Е. Кучеренко

— Здравствуйте.

В. Прищепа

— Добрый вечер.

А. Леонтьева

— Ну я хочу сказать, что в прошлый понедельник, напомню радиослушателям, у нас уже начался разговор об особых детях. Разговор такой, я бы сказала, в формате: «о чем вы хотели, но стеснялись спросить». И сейчас, ну поскольку часа нам не хватило, мы половину тем просто не успели поднять, мы решили просто продолжить вот сегодня этот разговор. Ну что ж, поехали. Мы говорили о том, как родилась Маша, ребенок с синдромом Дауна, как говорят, «солнечный» ребенок, как к этому относились родители. Если хотите это услышать, пожалуйста, послушайте прошлую передачу. А сейчас я хотела бы продолжить и вот на каком месте. Я знаю, Елена и Вадим, что Маша в какой-то момент пошла в воскресную школу...

Е. Кучеренко

— Да, пошла она в воскресную школу нашего храма.

А. Леонтьева

— Хотела спросить, были ли какие-то проблемы, с этим связанные? Вот были ли проблемы с тем, ну как люди отнеслись, что Маша пошла в воскресную школу, были ли у самой Маши проблемы?

Е. Кучеренко

— У нас проблем не было, потому что, в принципе, это наш храм, при котором Маша родилась, и ее знали, и в принципе, изначально предполагалось, что она пойдет в эту воскресную школу. С момента рождения, я помню, что один из старших педагогов, как только Маша родилась, священник нашего храма, как только Маша родилась, как только вот стало ясно, что у нее синдром Дауна, как только он узнал, он подошел ко мне и сказал, говорит: тебе обещаю, твоя Маша пойдет в воскресную школу. Было вот так вот сказано. И, в принципе, так как все девчонки старшие ее закончили, а кто-то еще продолжает учиться, лично у нас не было никаких проблем. Ни у Маши не было проблем, она прекрасно, кстати, удивительно — ребенок с синдромом Дауна, и на тот момент ей даже не был еще трех лет, вот она пошла осенью — она высиживает занятия, любит творчество, любит музыку. Понятно, что ее сопровождает одна там из сестер, которая в эту же группу ходит, у нее проблем нет. Но вот тут мне сразу бы, не теряя времени, хотелось перейти вот к чему. Когда у нас вот это вот все случилось, я поделилась радостью, значит, в одной из статей своих, что вот, наш ребенок пошел в воскресную школу, я волновалась, хотя... Я, конечно, волновалась — это был первый такой шаг во взрослую жизнь. И поделилась просто этой радостью: и как у нас все хорошо, как у нас все прекрасно, значит, все в Церкви, в храмах, в воскресных школах, что вот берут вот таких детей, никаких вопросов, никаких проблем не возникает. И к моему огромному удивлению, в комментариях к этой статье вдруг, значит, появились мамы таких детей особых — не только с синдромом Дауна, там с другими диагнозами: аутизм, там еще какие-то, ДЦП. И которые вдруг, к моему шоку огромному, начали писать: «А моего ребенка не взяли в воскресную школу» — слабослышащего там, например. «А нам сказали выйти из храма, потому что мой ребенок мешает... А нас тоже не взяли в воскресную школу... А нам запретили ходить в воскресную школу... А нам такого наговорили, что мы вообще теперь боимся прийти в храм». И для меня это было на самом деле откровением. Потому что даже до рождения Маши у нас в воскресной школе всегда были особые дети — там девочка была с умственной отсталостью, там закончил воскресную школу мальчик со Спина Бифида — это вот опорный диагноз. У нас у педагога в воскресной школе, она сейчас перешла в другую воскресную школу, у нее сын с синдромом Дауна. То есть для нас никогда вообще даже вопроса такого не стояло, что какой-то ребенок или человек с особенностями развития может вдруг по этой причине не быть принятым в воскресную школу. И тогда появилась там в комментариях еще одна женщина, моя знакомая, которая сказала: Лена, говорит, ну в вашей школе воскресной вас все знают. А не хотите ли попробовать сделать такое журналистское расследование: обзвонить воскресные школы храмов и попросить взять вот ребенка с синдромом Дауна вот туда, туда, где вас не знают. И посмотрите, что из этого получится. И тогда вот был после этого материал.

А. Леонтьева

— Так.

Е. Кучеренко

— Да, был материал такой, немаленький. Действительно, было это журналистское расследование сделано. Ну тут я сразу могу сказать, что, конечно, абсолютно большинство воскресных школ восприняло очень позитивно, кто-то даже...

А. Леонтьева

— А ты звонила... Прости, пожалуйста, что перебиваю. Ты звонила в воскресные школы и говорила: у меня ребенок с синдромом Дауна?

Е. Кучеренко

— Методом тыка, да. Я звонила методам тыка в храмы Москвы и Подмосковья, совершенно даже не смотря, кто там, что там — это уже потом, по результатам я посмотрела, кто там — ну духовенство, кто настоятель — просто уже было интересно. А так методом тыка я звонила и говорила: «Здравствуйте, у меня ребенок с синдромом Дауна, можно ему пойти в вашу воскресную школу?» И вот абсолютное, конечно, большинство — не абсолютное, но большинство — восприняло это очень позитивно. Я помню, что, значит, одним из первых я попала в один из храмов Новогиреева, и попала на настоятеля. Он сразу как бы представился, что он настоятель. Я говорю: вот так и так, у меня такой ребенок, можно ли к вам? Он говорит: знаете, у нас опыта работы с такими детьми нет. Но вы приходите, и мы постараемся сделать все, чтобы вам и вашему ребенку было у нас комфортно. Вот я сейчас говорю, и у меня на самом деле слезы на глазах...

А. Леонтьева

— Прекрасно как.

Е. Кучеренко

— Потому что, когда тебе такое говорят, это, конечно, удивительно. Был очень смешной случай, когда я попала, значит, в какой-то маленький подмосковный храм — я туда позвонила, и ответил тоже какой-то мужчина. Я думала, что настоятель. Я говорю: вот так и так, такой ребенок. — Да, конечно, приводите, обязательно приводите, вы только приезжайте, мы вас будем ждать. Я говорю: а вы настоятель? Он говорит: нет, я сторож. Я говорю: ну может быть, мы тогда спросим у настоятеля сначала? Потому что как бы ну все-таки это такой особый случай. Он говорит: вы знаете, говорит, у нас такой батя мировой, он всех собирает — бомжей, кошек, собак по помойкам. Неужели вы думаете, что он не возьмет вашего ребенка? И это было на самом деле... Я говорю: ну может быть все-таки... Он говорит: нет, он нам все время говорит, что нужно читать Евангелие. Вот как говорится в Евангелии, так и поступать. И, в общем, тоже это было так очень забавно. Но на самом деле это было очень трогательно, потому что если вот сотрудники храма, которые уже знают, какой будет ответ у настоятеля и уже знают, как в таких отвечать случаях — это на самом деле было очень здорово.

А. Леонтьева

— Это очень да, как-то по-евангельски.

Е. Кучеренко

— Это по-евангельски, и это как бы показывает дух на том приходе, понимаете. Потому что было, кстати, несколько случаев, когда я спросила, и мне говорили сотрудники, сотрудницы воскресных школ, что мы не можем вам ответить, нужно спросить у настоятеля. Я говорю: ну у меня, в принципе, адекватный совершенно ребенок, она там сидит, она слушает. — Нет, мы не можем вам ответить. — А в храм можно к вам прийти? — Сначала нужно спросить у настоятеля. То есть люди, как бы вот они не знали, что сказать в таких случаях. Кто-то вообще пугался откровенно, как будто я там слона привести им предлагаю. Потому что, говорят, мы не знаем, мы не можем брать на себя такую ответственность — особого ребенка.

А. Леонтьева

— То есть большинство тебе отвечали: да, приводите.

Е. Кучеренко

— Позитивно, да.

А. Леонтьева

— Постараемся, мы все сделаем. Может быть, дело в том, как ты была уверена? Прости, пожалуйста, это мое предположение, может быть глупое. Может быть, дело было в твоем уверенном голосе? Потому что ты идешь с Машей по жизни очень радостно и как бы уверенная, что тебя везде примут. Может быть, в этом какая-то психологическая штука?

Е. Кучеренко

— Нет, мне, честно говоря, мне кажется, потому что такой же был у меня уверенный голос и там, где мне отказали. Вот, да. Но, мне кажется, все-таки это больше атмосфера на тех приходах. Я была очень рада, что их большинство оказалось. Потому что тоже были и несколько диких вообще совершенно случаев, когда я знаю, что это как бы, он представился, что это батюшка. А потом говорит: а у вашего ребенка вообще мозг есть? Я говорю: ну...

А. Леонтьева

— Ага.

Е. Кучеренко

— В общем, я затруднилась ответить. Но я как бы это свернула разговор...

А. Леонтьева

— Неожиданный вопрос, да.

Е. Кучеренко

— Неожиданный. В некоторых отказали, отказали просто очень четко, что нет, мы таких детей не берем. Я говорю: спокойный ребенок, хороший. — Нет, мы таких детей не берем.

А. Леонтьева

— А какие-то обоснования были?

Е. Кучеренко

— Значит, самое обоснование частое отказов, то что они такую ответственность на себя брать не могут, и у них воскресная школа образовательная. Но хотя это не гимназии были, обычные воскресные школы, что там преподают. А ребенок с умственной отсталостью познавать вот такие вот предметы не может. Хотя там, в принципе, я знаю, что в воскресных школах для малышей там творчество и все. Я спрашивала, есть ли занятия для вот такого возраста, они говорили: да, есть, но мы вашего ребенка не возьмем. Мы с диагнозами ребенка не берем. Тоже я потом позвонила тоже в одном из храмов, попала я на батюшку одного, он согласился сразу, очень вот... Это было где-то уже ближе к концу. Согласился с большим энтузиазмом. А я уже с этим вот опытом общения — то что такие дети могут помешать, как мне говорили, что с ними не справятся, там еще что-то, — я его спросила: а вы как, берете на себя ответственность, вы вот ну не боитесь? Он говорит: слушайте, мы уже взяли на себя еще большую ответственность — мы взяли на себя ответственность за души людей. Уж какая ответственность может быть больше?

А. Леонтьева

— Прекрасно.

Е. Кучеренко

— Больной ребенок, он говорит, ну что, если наша школа, а в принципе, это первая задача воскресной школы храмов — это открыть детям Христа, открыть людям Христа, показать Христа и Его любовь, чем может помешать больной ребенок? И вот он мне вот это все говорил, и было действительно, уже как бы это даже был финал моей статьи. Потому что ну тут уже больше, чем он сказал, уже и ничего не скажешь. И чем может помешать? Вот мы должны показывать детям, как нужно относиться к ближним, как нужно относиться к Богу, как нужно относиться к жизни. И если при этом вдруг мы отправим больного ребенка, прогоним, то смысл вот этого всего, что мы делаем? Как бы это просто будет ложь и лицемерие. И вот он говорит: да, говорит, конечно, приводите. Неужели, говорит, ну не может ребенок, допустим, церковнославянский учить — ну я что, с ним чай не могу попить? Я что, с ним песню не могу спеть? Я что, с ним в храм не могу зайти? Говорит: ну что-то же он может. Он что, с нами просто не может на улице быть, если он в инвалидной коляске, лежачий? Он что, не может с нами просто быть? И вот, собственно, вот это как бы для меня была уже финальная точка вот этого моего расследования журналистского.

А. Леонтьева

— Я, знаешь, вспомнила такой эпизод — я расскажу, он менее драматичный. Но я преподаю журналистику в международном лагере. И у нас есть такие кафедры, на которые... Ну вообще мы должны занимать подростков. У нас есть кафедры, они там три часа в день там ходят на эти кафедры, снимают фильмы, рисуют картины там, не знаю, делают журналы, фотографируют, ставят спектакли. И есть кафедры с очень высоким рейтингом... Вернее, как, не рейтингом — я неправильно сказала слово, — кастингом, да, с кастингом. То есть на эти кафедры, например, не могут попасть мелкие детки. А их тоже нужно, с ними тоже нужно заниматься, да. И вот они, так помытарившись по кафедрам грустно, приходят ко мне на кафедру журналистики, и говорят: Ань, ну будем журналистами. И тогда я говорю: отлично. Я понимаю, что они не умеют даже писать толком. Говорю: отлично. Значит, берем чашку чая, кладем ноги на стол — вот, вы уже почти журналисты. Ну теперь вот идите, сходите, опросите там такого-то, возьмите у него мини-интервью там, не знаю, на тему «что такое хорошо и что такое плохо». Вот твой ответ, вот финал твоей статьи — о том, что почему с особым ребенком нельзя чаю попить, нельзя просто погулять с ним, принести ему такую радость, — у меня просто напомнил этот эпизод.

Е. Кучеренко

— Ну да.

А. Леонтьева

— Я напомню радиослушателям, что с нами Елена Кучеренко и Вадим Прищепа, родители пятерых детей, мама и папа особого «солнечного» ребенка Маши. Мы говорим о всяких трудностях, которые встречаются на этом пути. Вот, Вадим, у меня к тебе вопрос. Вот когда Елена рассказывает о том, как ей отказывали, вот ну ты как мужчина, да, такой защитник семьи, вот какие чувства ты испытываешь при этом? Только честно.

В. Прищепа

— Ну чувства, конечно, странные. Учитывая, где отказывают, да. Хотя, в принципе, наше общество очень разное, светское общество, и там к отказам, в общем-то, не привыкать. Но когда это происходит у нас в Церкви, да, когда мы понимаем, что мы все христиане, и когда вот получаются такие отказы... Ну с человеческой точки зрения, с обычной точки зрения, конечно, это можно объяснить и можно понять. Особенно ну я всегда в таких случаях вспоминаю наши первые эмоции...

Е. Кучеренко

— Когда Маша родилась.

В. Прищепа

— Когда родилась Маша. Мы тоже это не могли принять, для нас тоже это был шок. И для этих людей, которые, может быть, ну каким-то образом не связаны постоянно с такими детьми — для них это тоже шок, для них это тоже, им необходимо как-то прийти в себя. И первая реакция, естественно, либо отказ, либо хотя бы какой-то разговор об ответственности, которую они не могут взять. Поэтому, в принципе, это можно объяснить. Хотя, конечно, думаешь и хочешь думать, что все-таки как христианин должен быть готов уже к этому, понимать, как на это реагировать.

Е. Кучеренко

— Ты знаешь, я хотела бы сейчас немножко добавить просто. Вот я когда обзванивала, мне, когда вот это вот все говорили, лично у меня как у матери негативных эмоций не было, потому что мы были пристроены в воскресную школу, я понимала, что я звоню не как мать, а как...

А. Леонтьева

— Как журналист.

Е. Кучеренко

— Журналист, да. Но при этом, вот что у меня вызывало ужас. Ладно, у меня все нормально. Но вот представь, что звонит мама, которая, допустим, там несколько лет назад, когда она забеременела и узнала, что у нее, у ее ребенка еще не родивши — ну допустим, вот такая гипотетическая ситуация.

А. Леонтьева

— Да.

Е. Кучеренко

— Значит, у нее у ребенка будет синдром Дауна. Отворачивается муж — это нередкая история...

А. Леонтьева

— Нередкая, к сожалению.

Е. Кучеренко

— Она сейчас не такая частая, но нередкая, что муж уходит. Бабушки отворачиваются тоже нередко: нам стыдно будет с таким внуком, делай аборт. А женщина идет с этим в храм. Вот она никогда не была, она пришла. Она пришла затем в храм, она приходит к священнику, или приходит к бабушкам — там на кого она попадет, и ей говорят совершенно правильную вещь, что ребенка дает Бог, эту жизнь дал Бог, не вам ее прерывать. Вот Господь дал вам ребенка, Он даст вам и на ребенка, вот будет зайка — будет и лужайка. Вот и совершенно правильные вещи ей говорят, останавливают женщину от аборта, она остается одна с этим ребенком. Допустим, все у нее, семья, уже его рожает, она его растит. Может быть, в храм она после этого и не ходит — ну, например. А потом, когда ребенок там доживает до трех-четырех лет, она звонит в этот же храм, ей говорят: нет, мы вашего ребенка больного в воскресную школу взять не можем, мы такую ответственность брать не можем. И вот представь вот чувства вот этой женщины, которой несколько лет назад говорили, что убивать нельзя... А это скажут в любом храме совершенно любой женщине и правильно скажут. Но если мы берем на себя ответственность, отговаривая женщину от аборта (мы все в храме, потому что Церковь — это все мы) — то и дальнейшую судьбу, мы тоже должны, ее судьбу должны идти рядом с ней. Мне так кажется. И как можно, отговаривая от аборта, и как бы что Церковь правильно делает, потом не взять такого ребенка в воскресную школу — это как вообще? Ну вот я представляю просто вот ее ужас, что это вот звонит вот эта женщина — как бы это я уже взяла такую глобальную ситуацию. Или просто звонит женщина, которая хочет отдать ребенка в воскресную школу и привести в храм, и говорят: нет, у нас вот для здоровых, у нас... Ну знаешь, к сожалению, на самом деле вот с чем я столкнулась в одной воскресной школе, ну меня напрямую не спрашивали, но был очень интересно: спрашивают там, как часто я молюсь, как я пощусь, как я одеваюсь, как я там... Это они все подводили к тому: а не за грехи ли у вас родился такой ребенок?

А. Леонтьева

— Да ты что?!

Е. Кучеренко

— Вот все, ну как бы не напрямую, но было видно, что на самом деле как бы, к счастью...

А. Леонтьева

— Собирали твой анамнез: почему, собственно, Маша родилась такой.

Е. Кучеренко

— Анамнез, да. Хотя уже даже...

А. Леонтьева

— Где-то недопостилась.

Е. Кучеренко

— Недопостилась, недомолилась, да. Может, где-то что-то съела...

В. Прищепа

— Информацию о внешнем благочестии.

Е. Кучеренко

— Потому что. в принципе, ну как у православных... На самом деле, кстати, Ань, ты знаешь, тоже есть парадокс очень интересный: очень тяжело воспринимают этих людей, таких вот детей, церковные люди. Они иногда воспринимают — это опять же, общаясь — воспринимают, вот мы, тяжелее, чем светские совершенно. потому что у нас как кажется: если мы «домолились», «допостились», там все сделали — на нас поставлен такой «божественный ГОСТ». Всё. У нас все должно быть хорошо.

А. Леонтьева

— «Божественный ГОСТ» — это очень хорошо сказано.

Е. Кучеренко

— Да, все у нас будет прекрасно. И если вдруг что-то из этой схемы выбивается, то значит, это обязательно должно быть за грехи. Это у меня есть одна знакомая, она, в принципе, вот такая, в определенных кругах известная женщина, она взяла под опеку или усыновила, я точно не знаю там, ну, в общем, она взяла себе ребенка, достаточно уже немаленького и достаточно тяжелого. Он лежачий, но ей нравится ухаживать за лежачими больными. И вот, значит, у нее такой вот усыновленный ребенок. И она рассказывает, как однажды она с ним пришла в какой-то храм. И бабушка какая-то в храме, церковная, начала ей говорить, что вот, как же ты там нагрешила, что у тебя родился вот такой ребенок! Она ей говорит: это не родной, это приемный. — Это как же надо было нагрешить, чтобы нужно было взять приемного такого ребенка!

А. Леонтьева

— О Господи!..

В. Прищепа

— Логика железная.

Е. Кучеренко

— То есть да, у людей там, хотя на самом деле я с радостью вот, пока я про воскресные школы писала, я обнаружила один документ — 2014 года, там какой-то съезд был по социальной работе, где черным по белому уже написано, что если рождается больной ребенок (там про воскресные школы), рождается больной ребенок — это не за грехи. По крайней мере это не всегда за грехи.

А. Леонтьева

— Официально вас уведомляем, да, что это не за грехи.

Е. Кучеренко

— Да, там примерно написано так: не надо это говорить. Настоятели, пожалуйста, проводите работу со своими сотрудниками и прихожанами: не нужно говорить родителям таких детей, что это за грехи. Это на самом деле прекрасный документ — это на самом деле я серьезно говорю, он очень хороший, там рассказывается, как вообще должна быть организована работа на приходах, какие должны быть условия для инвалидов, там я не знаю, пандусы, тактильные иконы, дорожки для слепых, в какие деятельности надо их вовлекать, что в каждой семье должен волонтер быть приставлен. Там вообще просто действительно удивительный документ. Я не знаю, насколько он как бы внедрен. Тоже было на самом деле интересно, я тоже потом ради интереса спросила нескольких социальных работников, а знают ли они о существовании этого документа? Они мне ответили, что нет. И знал только один батюшка из далекой провинции, у которого, значит, в том году родился тоже особый ребенок. И он начал искать все, значит, все-все-все, включая церковные документы, наткнулся на этот документ, и стал у себя на приходе организовывать все, что там написано.

А. Леонтьева

— Потрясающе.

Е. Кучеренко

— Потому что у него родился вот такой ребенок.

А. Леонтьева

— Потрясающе. Ну вообще я должна сказать, что это тема даже не только особых детей. Вот вы мне это рассказываете, и я думаю, что любое какое-то происшествие в твоей жизни, да, у тебя есть некая страховка: ты ходишь в храм, ты как бы не ешь мяса в Великий пост...

Е. Кучеренко

— И все будет хорошо.

А. Леонтьева

— Ты читаешь акафист утром, да, и там кафизмы вечером — и с тобой ничего не должно происходить того, что не должно происходить. То есть любое изъятие из твоей жизни какого-то вот компонента «подарочного набора» — там будь то потеря близкого, болезнь ребенка, все что угодно, оно уже сразу воспринимается — это я про себя говорю, как я свои потери восприняла так: значит, я что-то такое ужасное, да, сделала, что надо было меня, как сейчас еще говорят: вразумить. Вот меня так вразумили. И это, к сожалению, утяжеляет все чувства в разы. И я думаю, что вот если бы проводили такую работу, проводили работу именно о снятии этого чувства вины, чудовищного, да, которое является ну самым, наверное, тяжелым...

Е. Кучеренко

— Да.

А. Леонтьева

— А если тебе и так тяжело, то, в общем-то, оно может тебя и добить, вот, то это было бы просто очень здорово.

Е. Кучеренко

— Хотя вроде на самом деле все не так сложно. Вот случилось что-то у человека, ну любая история тяжелая, вот свалился на него такой крест — и люди, которые находятся в зоне досягаемости этого человека, просто самое простое и правильное — это поднять этот крест и нести вместе с этим человеком. Собственно, вот это и есть христианство: друг друга тяготы носите. И все.

А. Леонтьева

— Да, да.

Е. Кучеренко

— Не надо обличать, не надо обвинять, не надо предполагать, почему это случилось. Взял крест этого человека и понес вместе с ним — вот, собственно, и все. И большего-то не надо.

В. Прищепа

— Ну просто это очень сложно. Это очень сложно. Гораздо проще иметь некие определенные правила, по которым вот все объясняется, и ты это по полочкам раскладываешь и все.

Е. Кучеренко

— Ну вот да, я с Вадимом согласна. Но у меня на самом деле, я помню свое воцерковление: я сразу всему научилась — как поститься, как молиться, у меня были четки метровые, я выглядела как странница средневековая — мне казалось, что вот это вот правильно, вот это и есть христианство. Я молилась, как не в себе, там действительно читала там... Нет, на самом деле это было хорошо, это было здорово, я очень люблю вспоминать вот это время. Но вот когда у меня родилась Маша, у нас — это сразу вот начинается: за что? Вот я сама себе: за что? Я же все делала правильно. Понятно, что там есть за что, по большому-то счету, если вот так вот рассуждать, каждому есть за что. Но Господь, мне кажется, так не рассуждает. Потому что я вот думала: я читаю вот это, я одеваю, у меня муж алтарник, я пишу статьи православные, в общем, вот. И вот за что вот это вот все? И вот после этого уже начинаешь рассуждать и понимаешь, что оно есть за что. Но это не за что, это просто вот для того, чтобы волю Божию о себе познать и принять.

В. Прищепа

— Ну мне кажется, чаще всего не за что, а для чего. Потому что мы, допустим, с Машей не понимали, что такое, вообще не знали этого мира таких детей.

Е. Кучеренко

— И людей, и детей.

В. Прищепа

— Да, мы его узнали.

Е. Кучеренко

— И очень благодарны на самом деле мы вот за эти знания и за этот опыт, ну на самом деле перевернуло в нашем случае конкретно. Потому что случаи-то бывают очень разные. В нашем случае это, конечно, все сыграло в плюс, потому что ну как бы...

В. Прищепа

— Мы боялись этот мир, да, мы боялись Машу.

Е. Кучеренко

— А теперь не так страшно.

В. Прищепа

— А теперь мы видим, насколько с Машей жить...

Е. Кучеренко

— Радостно.

В. Прищепа

— Радостно, да.

Е. Кучеренко

— Классно с ней жить на самом деле.

В. Прищепа

— И поэтому я думаю, что не за что, а для чего. Для чего, и много для чего. Много нам еще надо открывать, потому что мы на самом деле...

Е. Кучеренко

— Если мы сами не можем, без опыта...

В. Прищепа

— Да, очень ограниченные. И, как правило, не хотим выходить из зоны комфорта, не хотим открывать для себя что-то новое в этом плане. И Господь нам помогает.

А. Леонтьева

— Да. Хотела на самом деле вот вернуться к вопросу «зачем?» и «для чего?» в следующей части программы. Не уходите от нас, сегодня у нас безумно интересный разговор с Еленой Кучеренко и Вадимом Прищепа, родителями пятерых детей, мамой и папой особого «солнечного» ребенка. С вами Анна Леонтьева. Мы вернемся к вам через минуту.

А. Леонтьева

— Сегодня с вами Анна Леонтьева. Как всегда, мы говорим о семье, на этот раз о ее очень больших сложностях и очень больших радостях, с Еленой Кучеренко и Вадимом Прищепа, родителями пятерых детей, мамой и папой особого «солнечного» ребенка. Вот вы подняли — спасибо вам огромное, потому что, мне кажется, эта тема для многих очень больная, очень тяжелая, безумно важный вопрос — о том чувстве вины, которое испытывает человек, когда в его жизни что-то случается не так: будь то особый ребенок, будь то какая-то болезнь близкого, будь то потеря. Вот это чувство вины — было бы здорово как бы, как сказал Вадим, спрашивать у Бога не за что, а для чего. Я должна сказать, что это тоже не всегда работает...

Е. Кучеренко

— Не всегда.

А. Леонтьева

— И я, вот сейчас мой умный муж постоянно слушает всяких философов и какие-то умные лекции, и вот он рассказал мне такую мысль — о том, что время, возможно, течет не из прошлого в будущее, да, а из будущего в прошлое. И какие-то события, которые должны произойти в будущем, вот подготовка к ним идет сейчас. Просто мы не знаем этого события, и мы хотим все подправить так, как вот нам удобно. Вот нам кажется, что нам будет хорошо вот так, а Бог — раз — и делает все по-другому. И когда-нибудь мы, может быть, поймем, зачем. Вот хотелось как-то мне эту мысль продвинуть, мне кажется, она достаточно светлая для нашего «Светлого вечера».

Е. Кучеренко

— Да.

А. Леонтьева

— Хотелось, Елен, вернуться к твоему такому рассказу. Вот ты сказала — у меня прямо сердце защемило, когда ты рассказала о предположительно женщине, да, которая пришла в церковь, потому что у нее, врачи обещали ей больного ребенка. Она пришла в церковь, ей сказали: нет, что ты, аборт — это очень большой грех, пожалуйста, роди его. А потом она приходит в ту же церковь, говорит: вот, пожалуйста, можно мне в воскресную школу? Ей говорят: ну, к сожалению, нет.

Е. Кучеренко

— Мы не берем.

А. Леонтьева

— У нас нет такого опыта, да, мы не берем. Вот я хотела спросить вот про историю, связанную с абортом, которую ты записала для «Правмира». Потому что она очень как это, душераздирающая, но она очень связанная.

Е. Кучеренко

— Ну она связана не столько с абортами, сколько действительно с судьбой человека.

А. Леонтьева

— Да, который не сделал его, да.

Е. Кучеренко

— Значит, женщина, написала мне. Вот как я получаю много всяких писем, сообщений от мам таких детей, просто мы общаемся, и женщина написала мне и рассказала свою историю. История на самом деле душераздирающая. У них обычная семья, они живут где-то там на Украине. Значит, она педагог, муж — я уже не помню, кем он работает. Ну такие совершенно простые, обычные люди. У них старшая дочь, на тот момент ей было, ну может быть, года четыре. И они принимают решение родить второго ребенка. И уже в роддоме узнают, что у девочки — уже знали, что ее будут звать Марина, они знали, что девочка, но ничего не показывало, никакие анализы, значит, и очень ждали. Ждала сестренка, ждал муж, они разговаривали с животом, вот это в пупок там, малышка пиналась, все очень радовались. А в роддоме, уже после родов узнают, что у девочки вот у этой, второй синдром Дауна. Врачи настаивают, чтобы отказались от ребенка. Родители, бабушки и дедушки, которые ждали вторую внучку, настаивают, чтобы отказались от ребенка. Муж оказался не готов. И они отказываются от этой девочки, значит, успокаивая себя тем, что в детском доме, где-то там, в спецучреждении, ей будет лучше. И уходят вдвоем. Старшей девочке сказали, что сестренка умерла. Всем знакомым сказали, что сестренка, значит, умерла. И она мне рассказывает: вот мы уходили вдвоем, была зима, выл ветер, уходили из этого роддома вдвоем, и казалось, что прямо кричал ребенок, и нам казалось, что это плачет эта наша дочка. Мы все равно ушли. И дальше, она рассказывает, что сначала, когда они от нее отказались, они тихонько, чтобы старшая не слышала, убеждали друг друга, убеждали себя в разговорах, что, значит, все сделали правильно, девочке будет лучше. Бабушки тоже говорили: да-да-да, конечно, здесь будут — ну, в обычном нашем мире — над ней все смеяться, а там педагоги, которые по таким вот, неадекватным детям. И вот тоже был интересный момент. Эта бабушка, мамы этой женщины, говорит, она каждый раз, в каждый свой приход это говорила. И потом, в какой-то момент она спросила, говорит: а если вот мы с дедом станем старыми, ты будешь за нами ухаживать? Она говорит: да, мам, конечно, ну что за глупости. И при этом, вот она говорит, мы не могли смотреть друг другу в глаза. Потому что если не нужен больной ребенок, зачем нужна бабка больная, например, будет. То есть мы понимали, что, в принципе, мы уже предатели — мы предали того ребенка, соответственно, предать другого человека для нас труда не составит. И вот тоже, она говорит, мы вот с мужем перестали смотреть друг другу в глаза, потому что мы понимали, что мы предатели. Мы про себя это знали, мы друг про друга это знали. А это очень тяжело, говорит, муж как-то отстранился, об этом уже не говорили как бы, не общались на эту тему. В общем, через какое-то время женщина вот эта начала искать, для того чтобы успокоиться, значит, вот себя успокоить, она начала искать вот в интернете всякие истории мам-отказниц, родителей, которые отказались от таких детей. Я, кстати, знаю, что это такое, я была на одном форуме. Мне ради интереса прислали ссылку, значит, я как-то на него зашла — и это на самом деле ад на земле. Потому что вот эти мамы, они убеждают себя, что они сделали правильно, то есть они занимаются все время только тем, что они себя оправдывают. То есть видно, какая у них боль на самом деле, что они не могут вообще спать спокойно. Люди сидят на этом форуме и убеждают себя, друг друга и всех, что они сделали правильно. И тут же задают вопрос: а мы сможем когда-нибудь себя простить? То есть это люди, которые не могут себя простить и никогда они себя не простят. Вот это было страшно, мне было их очень жалко. И вот этой вот женщине, тоже она говорит, мне от этого форума стало только хуже. Потому что я понимаю, что эти женщины, эти родители никогда не будут спать спокойно, как и я. Я не могу спать спокойно. Мы с мужем не спим вот с того момента, как мы отказались, мы не спим. Мы и забрать не можем, мы и забыть не можем. И она начала ходить, нашла там Дом малютки или что это было, там еще больница, где вот эта вот девочка ее лежала. Сначала просто с персоналом поговорила, потом решилась на нее посмотреть — надеялась, что она увидит какого-то чужого ребенка и убедится, что да, ему там лучше. Оказалась, что девочка на нее похожа — ее глаза, ее брови, она понимает, что это моя дочь. И она просто убежала, говорит. Но от себя я не убегу, говорит, а дальше все равно я продолжала ходить. А в какой-то момент, там тоже было так интересно: девочка очень хорошо развивалась, а потом вдруг перестала. Она просто лежала, смотрела в потолок тоскующим взглядом. И я спрашивала у врачей: что с ней, она заболела или что с ней случилось? А они пожимали плечами. И только старая уборщица сказала, говорит: а ради чего ей развиваться? Вот ради чего? Если она чувствует, что она никому не нужна, ребенок чувствует, ей развиваться и жить ради чего? И вот она и остановилась в развитии своем. Маленький ребенок почувствовал, что никому не нужен. И после этого она пришла домой и сказала мужу: я хочу забрать нашу дочь. И он согласился. И, видимо, он переживал все то же самое, что, значит, переживала и жена. А они пока не знали, как сказать это все девочке старшей своей, как сказать родителям. Начали собирать, какие-то покупать вещи, потому что все те раздали, там уже время прошло после родов. Начали собирать вот это все. И уже готовы были забрать, но девочка умерла. Значит, она умерла, потому что у нее случилась пневмония, она очень быстро угасла, и это был удар вообще просто... Ну она говорит, что это было ужасно. То есть вот это вот чувство вины, которое, ну просто я не знаю, не прошло до сих пор. И муж тоже много над этим думал, она тоже над этим думала. В какой-то момент уже сам муж к ней подошел и сказал: слушай, я нашел в базе данных вот такую же девочку, она похожа на тебя, она похожа на нашу дочь. Давай мы ее возьмем. Значит, сейчас они собирают документы, чтобы, вот ну по крайней мере на тот момент, когда я с ней говорила, они собирали документы для того, чтобы удочерить девочку с синдромом Дауна. И самое интересное, что даже их родители, бабушки и дедушки старенькие, которое были за то, чтобы отказаться от той дочери, они сказали, что да, говорит, это правильно, потому что ну а как жить тогда вообще. В общем, вот такая история.

А. Леонтьева

— Я второй раз слышу эту историю и второй раз не могу сдержать слез, потому что ну это что-то, конечно, невероятное.

Е. Кучеренко

— Да мы с Вадимом тоже не можем сдержать слез.

А. Леонтьева

— Так чтобы немножко отвлечься и не провести в слезах остаток программы...

Е. Кучеренко

— «Светлый вечер».

А. Леонтьева

— Я хотела бы, дорогие, да, в этот «Светлый вечер» хотела бы обсудить с вами еще одну тему. Мы много говорим о Маше, но вы как родители все-таки пятерых детей, часть из них, которые уже является подростками, вы ходите в церковь, да. Я очень хорошо помню, как мы ходили с мужем, начинали в 90-е ходить в церковь, воцерковлялись. Тут же нарожали детей — у нас, правда, только трое — и ставили их на молитву, там шикали на них в церкви, чтобы они там получше себя вели. И в какой-то момент дети стали подростками и сказали: папа и мама, вы были во всем правы, а теперь вы во всем не правы, и мы пойдем в свои духовные поиски. Я насколько знаю, Вадим, вот к тебе тоже вопрос, ваши дочки из Церкви не ушли. Вот как ты, и как Елена, как вы думаете, что для этого нужно сделать? Где не пережать, где, может быть... Не знаю, вот как?

В. Прищепа

— Ну на самом деле, не все так радужно. Потому что...

Е. Кучеренко

— Мы переживаем этот момент.

В. Прищепа

— В общем, наши дочки старшие, они вот как раз входят в этот период...

А. Леонтьева

— Ага, хорошо, есть о чем поговорить,

В. Прищепа

— Когда идет ломка такая внутренняя. И они тоже, собственно, сейчас очень ну не то чтобы совсем критичны, не то чтобы совсем ушли — мы все-таки стараемся как-то так поделикатнее, прислушиваться к ним. Но у них тоже появилось уже очень много вопросов. Ну, мне кажется, это вполне естественно. Вне зависимости от того, насколько церковная семья — глубоко, поверхностно, нормально, нормотипично или нет. Вне зависимости от этого. Новый человек, он растет, он взрослеет, он самоопределяется. Его личность требует верить не папиной, маминой верой, а своей верой. Ну а прежде, чем обрести свою веру, это все равно какой-то опыт, это все равно какие-то жизненные переживания, какие-то жизненные ситуации, которые должны его подтолкнуть к этой вере. Пока этот молодой человек, юный человек, он просто пытается свою личность определить, отсоединить от папы с мамой, определиться, что он вот самостоятельный, что он мыслит. И такие разговоры у нас уже со старшими девочками случаются. Мы стараемся, конечно, ну то есть большого опыта у нас, конечно, здесь нет, и никакой теории или там концепции мы рассказать не можем, как надо поступать, чтобы все было замечательно и волшебно. Но как-то стараемся, мы, лично я понимаю, что самое главное — это доверие. Если между родителем и ребенком будет оставаться доверие, вне зависимости от того, что хочет он ходить в церковь на литургию причащаться, не хочет. Вот главное — сохранить эту ниточку доверия, которая позволит ну откровенно, чистосердечно, прямо говорить и о проблемах в том числе. И как-то так, в диалоге, спокойно, прислушиваясь — в первую очередь родители, прислушиваясь к ребенку — здесь это очень важно, потому что ребенок в этом возрасте, он очень максималистичен и недоверчив. Ему все время, кажется, что его не слушают и не воспринимают серьезно, не относятся к нему как к личности. И поэтому важно вот это проявлять доверие к ребенку и, соответственно, как-то потихонечку, потихонечку идти.

Е. Кучеренко

— Но это на самом деле в нашей семье у Вадима хватает терпения вести вот такие вот беседы, потому что я начинаю паниковать. Вот у нас такие беседы лучше, чтобы вел Вадим. У меня эмоции, мне хочется сразу доказать, убедить, значит, и детей, что, значит, вот, надо ходить. У нас в этом смысле, Вадим лучше, чтобы с ними беседовал.

А. Леонтьева

— Я напомню радиослушателям, что сегодня мы говорим о семье с Еленой Кучеренко и Вадимом Прищепа, родителями пятерых детей, мамой и папой особого «солнечного» ребенка. Вы знаете, у меня был интересный разговор — вот к нашей теме о подростках бунтующих — разговор с замечательным психологом Татьяной Воробьевой, которая сейчас регулярный гость на наших программах, потому что столько знаний, столько любви она приносит нам и радиослушателям, это потрясающе. И я рассказала ей, как я спорю со своим младшим ребенком. Ну чтобы вы понимали: младшему ребенку 21 год — это такой двухметровый малыш, как я его зову: привет, малыш! И вот этот «малыш» приходит — он такой антиклерикал, такой вот, весь в каких-то своих теориях. При этом он такой, очень детский. Такой очень добрый, детский человек, очень светлый. И он как-то хочет что-то мне доказать. Ну я, поскольку все равно более наблатыкана, и у меня терминологии больше, я все равно могу с ним поспорить, когда он говорит: вот, там Дарвин доказал... Я говорю: а вот переходных видов не найдено между животными там... И то есть у меня больше, конечно, слов. И в конце концов он машет рукой, говорит: да ну тебя, — и уходит из кухни. И вот Татьяна мне сказала, она говорит: знаешь, а ты вообще не спорь про Бога. Ты молчи. Не нужно спорить про Бога. И это меня как-то очень вразумило вот как родителя, да. Я перестала постоянно доказывать своим детям, что Бог есть и Его зовут Иисус Христос.

Е. Кучеренко

— Ну мне вот Варя однажды, вот старшая наша, Варвара, в очередную мою попытку, значит, с ней поспорить, убедить и доказать, она мне сказала: мам, ты понимаешь, говорит, вы с папой пришли в храм сами, и вы знаете этому цену. Вы почувствовали вот это вот все, того, чего у вас не было и теперь оно появилось, это все прочувствовали. А нас привели вы, и мы поэтому жизни без Бога не знаем, для нас это вот обыденно — ну и слава Богу, что они не знают! Для нас это обыденно, а я хочу почувствовать вот то, что по чувствовала ты, почувствовал папа — вот эту вот радость обретения того, что не было. И ты знаешь, я на самом деле много говорила об этом со священниками, с монахами — там паника: ой! дети уходят, сомневаются! В Оптиной пустыни мне монахи сказали: ни в коем случае не заставлять. Посмотри вокруг, вот много ты видишь подростков, там людей от 15 до 20 лет, до 21? Мало. Вот этой такой возраст, говорят. Главное любить и не заставлять. И был еще один батюшка, с которым я говорила, который сказал потрясающую вещь мне, которая меня сначала удивила, потом я поняла, что, может быть, он и прав: каждый человек должен побыть атеистом. Он должен побыть атеистом для того, чтобы понять, что он потерял. И потом уже, как блудный сын, вернуться, и вот найдя то, что он потерял, и уже поняв, что без этого жизни нет. И вот этот период отпадения, отхода, вот какого-то временного атеизма, может быть, он и нужен, чтобы человек понимал, что он теряет и какова вообще жизнь без этого. Но для этого нужно потерять, говорит. Нужно уважать этот выбор. Может быть, с ним не соглашаться, но ребенок должен понимать, что все равно есть поддержка, есть любовь, есть семья, где его любят, примут. Как и Господь его тоже примет всегда, Он его тоже ждет. Господь вот этих подростков, Он вообще всех людей, которые уходят, приходят, Он все равно их всех ждет. И мы точно так же должны ждать, молиться и верить, что рано или поздно это случится, что человек вернется. Как Господь, собственно, верит. И эти случаи я знаю, я знаю истории многих семей тоже многодетных, церковных, в которых дети, как и у нас, рождались при храме, в два года знали молитвы, там причастие, каждую неделю праздники — все знали, все церковные книжки были прочитаны. Потом в подростковом возрасте они уходят. А потом вдруг, уже что-то происходит, и он бежит в храм, этот уже взрослый человек, и понимает, что вот сейчас надо молиться, иначе вот случится беда — и вот они возвращаются. А кто-то, к сожалению, не возвращается. Но, может быть, он и вернется потом. В конце концов у каждого человека свой путь. У меня, кстати, вот чувство вины было по поводу вот этого — что я своим девчонкам не могу открыть Христа, открыть Бога, так что они поняли бы, без всяких потерь, что вне Церкви жизни нет. Но, с другой стороны, это, наверное, очень самонадеянно. Потому что открыть Бога человеку может только Сам Бог. И у каждого свой путь. Конечно, хотелось бы, чтобы было все хорошо, но вот, к сожалению, бывает и так. У нас не то что вот прямо ушли, но вот период сейчас сомнений, вопросов.

В. Прищепа

— Сложно, да.

Е. Кучеренко

— Да, если с Варей можно говорить, со старшей, то Соня, в принципе, такой бунтарь, ярко выраженный. Ну, в принципе, я сама такой всегда и была.

В. Прищепа

— Ну, как правило, всегда все заключается, упирается в личную встречу с Богом. Потому что Варя, допустим, она прекрасно училась в воскресной школе, замечательно эту воскресную школу окончила. Она знает теоретически, возможно, даже больше, чем я знаю.

Е. Кучеренко

— Она олимпиады выигрывала православные.

В. Прищепа

— Но и когда мы с ней разговариваем, я вижу, что она все понимает, что к чему там. Вот, допустим, возник вопрос: ну а почему мы должны вот в среду, пятницу поститься? Ну могу я не поститься? И мы разговариваем — она все знает: почему, из-за чего, какая традиция — все это знает. Но нет живого, живого ощущения потребности в этом.

Е. Кучеренко

— Вот сейчас.

В. Прищепа

— Вот нет этой живой веры, живого переживания. И вот теоретически все есть, а вот этой встречи нет пока.

Е. Кучеренко

— Но это было раньше. Например, я помню, что она, когда маленькая была, тоже все бабушки наши все были в восторге церковные. Потому что Варя, она по-детски держала пост где-то с трех лет, она отказывалась от конфет, чуть попозже стала отказываться от мяса. И был такой момент, когда бабушка в храме ей предлагала конфеты, Варя говорит: спасибо, я возьму, говорит, но я съем потом, потому что сейчас пост. Бабушка такая в шоке: ты знаешь, что такое пост, деточка?

А. Леонтьева

— «Какой благочестивый ребенок!»

Е. Кучеренко

— Да, Варя говорит, причем она сказала такую вещь: да, говорит, это когда я отказываюсь от конфет, мультиков и от мяса, и при этом не капризничаю. Я делаю это, чтобы порадовать Бога. Ну вот у нее было, и причем она, на самом деле никто ее не заставлял. Она видела, что родители постятся, и она постится, то есть все было само собой. Но вот тогда у нее была вот эта потребность — порадовать Бога. Сейчас, ну сейчас она ищет, она хочет вот эту точку вот найти. Не теоретическую, а именно, вот как она говорит, чтобы душа вот позвала.

В. Прищепа

— Осознанно. И, может быть, даже интеллектуально пытается это найти.

Е. Кучеренко

— Но Варя — интеллектуал.

А. Леонтьева

— Ну да, я думаю, что к Богу тоже все приходят с разных сторон: кто-то там, не знаю, через музыку, кто-то через какие-то интеллектуальные занятия, кто-то через Евангелие и так далее.

Е. Кучеренко

— Ну вот я пришла просто посмотреть на тех странных людей. Вот просто посмотреть...

А. Леонтьева

— Да, я помню твой рассказ.

Е. Кучеренко

— Посмотреть на этих как бы дураков. Вот так вот. И посмеяться. Вот, собственно, посмотрела — чем это и обернулось.

А. Леонтьева

— Втянулась.

Е. Кучеренко

— Да-да, за раз.

А. Леонтьева

— Мне очень понравился вот рассказ про батюшку, который сказал, что каждому полезно побыть атеистом и даже необходимо, да, как ты сказала. И я такой тоже эпизод хотела рассказать небольшой. Когда мой младший ребенок, когда в семье случилась трагедия — ушел из жизни наш отец, его первая реакция была такая. Ему было 14 лет, он снял с себя крестик и сказал: мне такой Бог не нужен. Вот ну и вот как-то с тех пор он спорит с Богом. И я поехала к одному очень-очень мудрому батюшке — ну я его прямо за старца почитаю, хотя он такой современной батюшка, внешне очень интеллектуальный. И я говорю: вот, дети на Бога обиделись. На что он мне говорит: это ничего, Бог потерпит. Главное, что они не обиделись на отца. Вот это для меня была какая-то просто вот перевернувшая мою душу фраза, которую я несу с собой по жизни и тоже питаю надежды, что все вернется.

Е. Кучеренко

— Ну такая она, глубокая.

А. Леонтьева

— Да. Итак, чтобы снова не расплакаться — у нас осталось совсем мало времени от передачи, — я хотела, наверное, задать такой финальный вопрос. Он немножко такой сложный, но постараемся уложиться. Вот, Елена, ты творческая мамочка, у которой куча энергии, куча идей. Ну понятно, что когда пятеро детей, то и энергию творческую, и нетворческую, всю есть куда направить. Но у тебя есть такая нагрузка в виде особого ребенка, который всегда с тобой. Вот ты хочешь писать там, пишешь книги — я очень люблю твои рассказы чудесные, вот всех призываю тоже почитать книги Елены. Вот как ты с этим справляешься? Вот творческая мама и особый ребенок?

Е. Кучеренко

— Ну тут особый ребенок, не особый — это тут без разницы, конкретно в нашем случае. Но у меня на самом деле, как справляюсь? Я убегаю и езжу на метро, и в метро на телефоне — это когда Вадим дома, — я пишу свои рассказы и статьи. На телефон в метро — это самый лучший для меня вариант. Потому что дома, там если Вадим дома, он готовит, он дает мне возможность пописать там по утрам, например, но дома это сделать тяжело. Зимой вообще писать не сезон, потому что на улице мерзнут пальцы. А так я гуляю с телефоном, у меня все книжки и рассказы написаны на телефон, все. И потому что компьютер включить у меня времени нет и возможности — это действительно так. И вот там на прогулке с детьми пальцем тыкаю, набираю, пытаюсь. Идей больше, чем возможностей реализовать. Ну к счастью, к сожалению, не знаю, — идей много, а реализовать — вот когда есть возможность. Вот зимой, когда есть возможность убежать в метро и, катаясь по ветке, тыкать пальцем. Вот так.

А. Леонтьева

— Это потрясающе. У нас была на передаче мама семерых детей, которая, когда я задала свой коронный вопрос, мне он очень всегда нравился: где ты находишь свою тишину? Она сказала: в метро.

Е. Кучеренко

— Метро — это прекрасное место: там там книжки можно читать, там статьи можно писать, там поспать можно.

А. Леонтьева

— Это потрясающий лайфхак для всех многодетных матерей: идите в метро, там...

Е. Кучеренко

— Ну ты выбираешь себе дело, что я там, может быть, поеду в монастырь, к Матроне помолиться. Он говорит: хорошо. Ну и пока ты едешь, ты на телефоне пишешь.

А. Леонтьева

— Под благочестивым предлогом, можно сказать.

Е. Кучеренко

— Да.

А. Леонтьева

— Слушайте, спасибо.

Е. Кучеренко

— Конечно, Вадим дает возможность дома тоже. Но у него тоже работа, он точно так же привязан вот к компьютеру.

В. Прищепа

— Надо сказать, что у нас девчонки тоже, они вполне самостоятельные. И, в общем-то, они друг за другом присматривают и без нашего участия очень хорошо.

Е. Кучеренко

— Ну это бывает, да. Но, допустим, сейчас Маша смотрит мультик с девчонками, потому что иначе она рвалась бы сюда.

А. Леонтьева

— Ну да, слушайте, к сожалению, время передачи истекает — как всегда, разговор с вами пролетает как одна минута. И на этот раз спасибо, что он получится такой, я бы сказала, душераздирающий, но закончился очень светло. Спасибо вам огромное. Я напомню, что с вами была Анна Леонтьева. У меня в гостях Елена Кучеренко и Вадим Прищепа, родители пятерых детей, мама и папа особого ребенка. Спасибо вам, дорогие.

В. Прищепа

— Спасибо.

Е. Кучеренко

— До свидания. Спасибо.

В. Прищепа

— Да, всего доброго.

А. Леонтьева

— До свидания.