У нас в гостях был продюсер, режиссер, директор проекта «Культурные приоритеты» и креативного агентства «Обратная перспектива» Василий Харьковой.
Наш гость рассказал о том, что побудило его оставить прибыльную работу в Америке и вернуться в Россию, как это решение связано с его приходом к вере и поиском смыслов в жизни, а также каким образом в его творческих проектах раскрывается любовь к Родине и русской культуре.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан:
− «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья, в студии у микрофона — Константин Мацан. В гостях у нас сегодня — Василий Харьковой, директор проекта «Культурные приоритеты» и креативного агентства «Обратная перспектива», продюсер, режиссер. Добрый вечер!
В. Харьковой:
− Добрый вечер, Константин!
К. Мацан:
− Поговорим сегодня о Ваших проектах, о Вашей биографии в том числе — потому что она очень интересная, а нам на Радио ВЕРА всегда очень важно услышать людей, которые приходили к вере, открывали для себя мир православия — через что, через какой поиск, через какие вопросы. Ну готовясь к программе, я знаю, Вы в каких-то своих интервью рассказывали о Вашем пути, о том, что в юном возрасте Вы переехали (в относительно юном) в США. Сколько Вам было лет?
В. Харьковой:
− Двадцать...
К. Мацан:
− Двадцать... Ну а сколько Вы пробыли в США?
В. Харьковой:
− Два года...
К. Мацан:
− Два года... И там открыли для себя православие?
В. Харьковой:
− Да...
К. Мацан:
− Вот как это было?
В. Харьковой:
− Когда прошел год моего пребывания в Калифорнии... Я работал на телевидении, и в принципе уже у меня все было: у меня было жилье, свой личный apartment* (апартамент, квартира), работа интересная — потому что я всю жизнь хотел заниматься медиа, кино, и друзья, и все время как бы наличные в кармане... И я так начал немножко расслабляться и задаваться философским вопросом.
Потому что когда мы с друзьями собирались там на выходных, на уикенде, как тогда называлось, где-то там у кого-то на заднем дворе, на барбекю — и обычные разговоры все велись о том, у кого какая крутая гриль, или у кого там какой-то еще крутой бытовой предмет он себе купил на дачу... То есть, все шло как по льду вот по бытовым темам.
Как только ты начинал разговаривать о каких-то глубоких вещах, о философских каких-то смыслах жизни, то всем сразу становилось душно. То есть, все говорят: «Ну чего ты, у тебя все есть, что ты какие-то вопросы задаешь дебильные, грузишь нас типа. Давай просто поговорим вот так вот...» — ни о чем то есть, о воздухе...
К. Мацан:
− А это были американские друзья или русские?
В. Харьковой:
− Американцы, американцы, да. Ну, было там два молдаванина и один украинец, вот (смеется). И даже с этими молдаванином и украинцем я не мог на эти темы разговаривать. И в итоге я думаю: наверное, что-то не так. То есть, может, у меня что-то не так... И я начал... Попал еще в одну компанию — уже таких более творческих ребят. Это были ребята не из творческой среды, они трудились в обслуживающей сфере. И я попал в компанию к сценаристам и операторам — и там то же самое было. То есть, все время какое-то вот deal* (дело, сделка), deal, бизнес, деньги... Чтобы заработать, купить предметы, короче, вот... (смеется)
К. Мацан:
− А вот Вы сейчас это, простите мне этот вопрос — а вот Вы как бы не преувеличиваете? Почему я об этом спрашиваю... Потому что, ну, постоянно мы — я имею в виду здесь вот, в России, люди, слушающие русские медиа — слышим постоянно в последнее время вот о некотором «бездуховном Западе». Ну или даже без этих штампов — просто о том, что вот русская душа — она из любой точки взмывает к вечным вопросам; а западный человек (это в данном случае не негативная характеристика, а просто фактическая) имеет более такой приземленный ко всему подход.
И иногда со стороны кажется, что это русские так как бы превозносятся над «бездуховным Западом». Хотя нет никакой цели у нас, и сейчас в разговоре нет никакой цели вот таким национальным превозношением возноситься и кого-то обличать, осуждать или унижать. Но то, что Вы рассказываете — это очень показательно. То есть, это реально в практике, в повседневной жизни разговор о вечном блокируется, не принимается − это неловко...
В. Харьковой:
− Ну может быть, я попал в такую среду или компанию... Но я был в двух средах, то есть, одна среда...
К. Мацан:
− Ну это Ваш опыт...
В. Харьковой:
− Да, мой личный опыт. Одна среда как раз, ребята в обслуживающей сфере − это коммунальщики, то есть там, строители вот. Ну понятно, там может быть такая история, да — то есть, глубоко сильно не ныряют. А другая среда − это творческая интеллигенция, в принципе. То есть там, сценаристы, режиссеры...
К. Мацан:
− Казалось бы...
В. Харьковой:
− Да, а там тоже... То есть, там снять деньги, чтобы стать известным, получить славу и заработать там, купить себе повыше в горах особняк... И дальше вот такие вот вещи, то есть — всё вот куда-то уводится в материальную историю. Вот это я лично как бы открыл, это понимание, через своих друзей, которые меня окружали. Вот...
И потихоньку, потихоньку я понял, что, видимо, так все думают. И начал мучить на работе людей (смеется) вот на своей. И они мне сказали: «Ну ты уже задолбал, иди вон в протестантскую церковь и там задавай вопросы — тебе там ответят, там на эти темы как раз разговаривают». И я пришел в храм, вот... Не знаю, можно ли это храмом назвать — ну, такое большое здание без купола, только вот крест...
К. Мацан:
− Молитвенный дом...
В. Харьковой:
−Да, молитвенный дом... Я попал на вечеринку какую-то вот. (смеется) Там играл drum-n-bass* (барабаны и бас), и священник в облачении, чернокожий, пел «Аллилуйя», и все танцевали, короче... Я думал, что... У меня создалось впечатление, будто священника шоу-бизнес в плен взял вот, и он тут устроил очень такой сильный «кач». Мне стало так как-то не по себе, потому что я помню отдаленно с детства ощущение вот это благодати деревенского храма, и оно у меня как-то... Что-то не то, видимо, не так должно выглядеть... И я ушел — даже не дошел до священника, чтобы с ним поговорить...
В итоге через месяц я узнал, что есть часовня православная в Сакраменто, и наведался туда. И когда вот, я помню свои эмоции, в первый раз я зашел внутрь — и всё, меня как водой облило. Я попал как будто вот в атмосферу русской деревни: свечи, уют и этот монах стоит посредине. Выглядел он как боец ММА внешне; а глаза добрые, как у дедушки. То есть, вот это сочетание — оно меня покорило. Я не мог понять, как вот эта вот сила, вот эта харизма мужская и любовь — вот это в одном человеке может сочетаться. И я начал вот его мучить вопросами...
К. Мацан:
− А о чем Вы его спросили?
В. Харьковой:
− Я вот как раз и спросил: «Чем, − говорю, − мы отличаемся от американцев? Какая у нас цель? Какая у них цель? То есть, куда все идут?»... Вот... И я говорю: «Не может же быть доллар главной целью, что-то другое должно быть»... Хотя я вообще еще к философии даже не прикасался тогда. (смеётся)
И он мне говорит: «Ты понимаешь, американцы — это „серферы“. То есть, их главная задача — это круто и красиво проехать по реальности, сделать финт и покатиться дальше. А русские — это дайверы. Помимо того, что нам тоже нравится прокатиться, но мы любим погрузиться в подводный мир»...
К. Мацан:
− Вот священник из Калифорнии находит образы, которые удобовоспринимаемы для его паствы в Калифорнии...
В. Харьковой:
− Да, да, да, упаковал так (смеется)... Вот, и говорит: «А русские — это дайверы. Нам интересно вот увидеть подводный мир, мироздание, красоту познать. И когда ты американца с собой туда зовешь, в подводный мир, ему тупо воздуха не хватает, он задыхается, и поэтому тяжело размышлять с ним на эти темы глубокие. Вот...
И я такой: понятно, короче... И вот как мы с ним общались где-то, мне кажется, часов пять — а мне казалось, что минут десять прошло. И он мне, когда я уже выходил, говорит: «Вот тебе — Серафим Роуз», дал мне «Православие — религия будущего», и «Братьев Карамазовых» и Хомякова, три книги. «Читай», — говорит. И всё (смеется) — на три месяца я пропал...
К. Мацан:
− А Вы помните, что в этих книгах вас в первую очередь поразило?
В. Харьковой:
−Да, да...в «Братьях Карамазовых» меня поразило вот это, как сказать, именно мастерство дайвинга, что ли. Как он погрузился в личности, в три типа личности вот этих, три брата...
К. Мацан:
− Три брата, да...
В. Харьковой:
− И как он мне их показал (потому что я — читатель) и сказал: «Смотри, дружище — это ты везде. То есть, это вот ты, это вот ты — просто в разных состояниях, в разные промежутки времени жизни. То есть, это ты — и вот смотри, как ты можешь делать, да, и какая палитра человеческой души... И вот он как будто со мной сидит как психолог и говорит: ну вот к чему может привести вот этот помысел, да, вот этот, вот этот; как с ним бороться, как его увидеть...
И я думаю: вот это... Ну, психология мне нравилась уже тогда — и я думаю: вот это психолог, откуда он взял это вообще все? Мне стало интересно. И потом потихоньку-потихоньку начал копать — оказывается, что святые отцы... То есть, у Достоевского, оказывается, даже своя келья в Оптиной пустыни до сих пор нетронутая — они там ее оберегают, охраняют, ухаживают за ней. Гоголь — то же самое...
То есть, начинаешь копать, и думаешь: Господи! У нашей русской культуры, у литературы, исток — это святые отцы! И думаю: а чего нам про это никто не говорил? А потом Серафима Роуза прочитал — это вообще... Это американец, который понял эту русскую душу, то есть, понял как раз православие, и так глубоко...
К. Мацан:
− Оказался дайвером... (смеется)
В. Харьковой:
− Да-да, и так глубоко понял, что монастырь основал свой... И потом его труды, его деятельность так сильно повлияла на американцев, что он там... «Заразил» нельзя сказать... Но очень много людей пришли к православию, и до сих пор это идет еще — шлейф от него... Он же был духовным чадом Иоанна Шанхайского. А Иоанн Шанхайский — это святой, тоже личность уникальная...
Вот, и в принципе, вот так и произошло мое знакомство с православием, через эту часовню вот и через эти книги...
К. Мацан:
− Ну наверное, непросто было все равно принимать решение о возвращении в Россию?
В. Харьковой:
−Да... Был еще момент, я уже все понял через Серафима Роуза — потому что он современным языком, как раз для меня, вот этого тусовщика, рассказал вообще, что такое глубина русской души, что такое русский язык, что такое святые отцы... Куда мир в принципе идет, и куда он шел — то есть, вот эту дорожную карту он разложил...
И вот это тоже, кстати, очень важно для подросткового сознания, потому что нам всегда хочется понять — расскажите, что как и куда идет, разложите нам, мы хотим знать... А бывает, рядом нет таких людей, которые могут тебе раз-раз-раз — и разложить. А он взял опыт святых отцов, изучил и разложил вот эту дорожную карту Апокатастасиса... И это покорило меня...
К. Мацан:
− А я не спросил, а Алексей Степанович Хомяков, наш русский философ-славянофил? Не самое простое чтение, на самом деле.
В. Харьковой:
− Хомяков да меня, знаете, как был... Это как сейчас Исаак Сирин. Вот я Исаака Сирина открываю — и я понимаю: душу трогает, что-то очень глубокое, но до конца не могу понять, о чем тут речь. Три-четыре предложения понял, дальше хоп — улетел. Вот для меня так был и Хомяков тогда. То есть, я его читал, понимал, какая красота — космическая такая, но не мог глубоко вникнуть. Видимо, еще мозг не сформировался, еще не было на что опереться... А там же надо знать...
К. Мацан:
− Там просто надо реально знать, с кем он полемизировал, кому писал, на что отвечал — вот это все...
В. Харьковой:
− Да... Вот для меня так Хомяков был — как просто красивые узоры такие... (смеется)
К. Мацан:
− Василий Харьковой, директор проекта «Культурные приоритеты» и креативного агентства «Обратная перспектива», продюсер, режиссер, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ну так Вы начали говорить о том, что... Как вызревало решение вернуться из Америки в Россию...
В. Харьковой:
−Да, вот я уже... Для меня Россия раскрылась как прекрасный бутон после вот этих произведений, книг. Я понял, откуда я вообще уехал, что тут происходит, и мне все сразу стало ясно. Я понял, что... куда бегут ребята из Калифорнии, какая у них цель, и какая цель у России, почему ее все считают странной — потому что она в принципе не в ту сторону идет. И начал как бы искать-искать-искать — и наткнулся на вот этот как раз принцип обратной перспективы, который Флоренский очень круто описал.
И я такой думаю: «Так вот оно же вообще, то есть... Прямая перспектива — это как раз западное цивилизационное мышление. То есть, это бег в бесконечность, в котором человек в центре. А обратная перспектива — это, наоборот, бег... Ну как — не бег, а путь к себе, к Богу через себя, в центре которого — Творец. Ну, теоцентрическая модель реальности — в принципе, абсолютно другая модель. Прекрасная, интересная, глубочайшая модель познания вообще мира, и... Почему нам об этом никто не говорил? Она там осталась, и надо срочно туда идти, чтобы хоть как-то к ней прикоснуться, узнать, лайфхаки получить, как туда идти, вот по этой дорожной карте вообще, вот через святых отцов...
И в итоге меня вызывают... А я еще работал по выходным в ночном клубе арт-директором — я переделывал... Днем работал на телеке, а по выходным в ночном клубе вечеринки организовывал. И задача моя была — это переделывание бывших банкетных залов в ночные клубы вот. И у меня был директор русский, он уже был 13 лет в Америке... И я ему рассказываю эту историю, говорю: так-то так-то вот, у меня такая встреча произошла — и я понял Россию, и я домой собираюсь...
И он мне такой: «Ну... Принимай решение быстро, потому что, говорит, у нас с супругой 13 лет назад (уже не помню, то ли 15 — не буду врать, ну короче, большое количество лет назад) был такой же выбор. Мы, говорит, сломали в себе вот это русское, и мы теперь и Россию не понимаем, и Америку не понимаем — то есть, мы вот...»
К. Мацан:
− То есть, от одного берега отстали, а к другому все равно так и не пристали...
В. Харьковой:
− Да... «Мы, говорит, подвисли в воздухе вот и висим... У нас, говорит, каждые выходные... Мы плачем — ну не слезами, а вот душа ноет по России. Мы живем только вот ради дочки, которая не знает, что такое Россия. То есть, она не узнает — она не будет плакать, у нее душа не будет ныть»... Я такой: «Все, до свидания». Купил билет и помчал...
К. Мацан:
− Слушайте, ну вот это все очень захватывающе звучит... Но я себе позволю все-таки по-журналистски это проблематизировать. Ну вот Вы возвращаетесь в Россию — и что, здесь святая Русь по-Вашему? Здесь нет разговоров о деньгах? Здесь прям на каждом углу — теоцентризм?
В. Харьковой:
− Ну вот у меня как было это выглядело — я как в фильме Шукшина вот, к березам сначала все, вот у меня это первое — то есть, Россия, Русь... В монастырь помчал, в Оптину пустынь...
К. Мацан:
− Из аэропорта буквально... (смеются) То есть, Вы реально поехали жить в монастырь?
В. Харьковой:
− Нет-нет, я поехал трудником...
К. Мацан:
− Ну да, жить в монастырь, по большому счету...
В. Харьковой:
− То есть, мне хотелось прикоснуться...
К. Мацан:
− К культуре именно...
В. Харьковой:
− Да, узнать, что это такое. Познакомился с отцом Тихоном, скитоначальником вот. Он мне тоже такой — хопа... А он же тоже бывший режиссер, и он мне с этой стороны так: вот смотри... То есть, показал грани православия другие совсем уже. Именно вот эту благодатную тишину, которая там находится, которую ты просто в книжках не потрогаешь. То есть, ты когда там находишься — рядом с монахом, или просто он там виноград сажает, или за ним ухаживает — и ты уже от него чувствуешь вот это вот, на самом деле благодать чувствуешь...
И я поступил во ВГИК, устроился на популярный музыкальный телеканал режиссером... И тут пришла вот эта тема — вторая волна америкоцентризма... (смеется)
К. Мацан:
− Но уже здесь...
В. Харьковой:
−Да, и со всех сторон просто. Я понял, что вот я уехал из Америки, из этой модели реальности — а здесь, оказывается, эту модель реальности просто прокачивают и внедряют через медиа, и я являюсь одним из инструментов, который этим занимается. То есть, я своими руками делаю эти чарты музыкальные, ставлю на первые места то, что нельзя ставить на первые места — потому что это... Ну, если это ребенок 12 лет посмотрит несколько раз, то он уже через полгода будет говорить, что «я вот это хочу, мне это нравится, и я считаю, что вот так правильно»... Вот, особенно девушки.
И когда ты это видишь... Получается, я попал в такой филиал просто Америки. И для меня это стало ужасным и пугающим, и я начал потихонечку уже как-то выходить из этой истории... И познакомился там как раз с Анатолием Кузнецовым вот, с партнером — это единственный человек, с кем мы начали изучать Исаака Сирина...
К. Мацан:
− Анатолий Кузнецов — музыкант, композитор, песню которого мы сегодня услышим, и не одну...
В. Харьковой:
− Да, и мы с ним начали... Нам попалась книга вот как раз Исаака Сирина, «Предание» — на сайте «Предание», аудио. И я ему говорю: «Смотри, какая космическая глубина, это просто высшая математика какая-то, психология там, философия»... Он такой: «Да! Точно... Я когда на работу еду, слушаю, с работы еду...» — ну то есть, на музыкальный канал...
И мы думаем: давай что-нибудь сделаем такое вот, что мы понимаем, да, вот эту православную тему, только вот как-то ее донесем молодежи — то есть, упакуем, владея уже этими инструментами, которыми мы здесь «прокачались»...
К. Мацан:
− Упаковочными...
В. Харьковой:
− Да-да... Попробуем их просто развернуть в другую сторону вот и в правильное русло направить. Такая, да, обратная перспектива получается... И в итоге сделали раз, два, сделали ролик, сделали какой-то дизайн там интересный, оформили, и смотрим — интересно людям, заходит, нравится, делятся... И мы опробовали это всегда на своих, на местных — тех, которые вообще далеки от православия там на канале — редакторы там, звукорежиссеры, вот...
А потом уже потихоньку я начал увольняться — потому что у меня уже база сформировалась, ну, база заказов, которая могла меня обеспечить, чтобы я мог спокойно существовать и не быть зависимым от какой-то большой компании. И все, я уволился — и мы уже вплотную начали заниматься социальными проектами, возить детей из детских домов по монастырям, по Золотому кольцу...
Вот это уже тоже такое физическое взаимоотношение с людьми... То есть, когда ты видишь, как этот ребенок, который весь в иголках, вот этот шип, вот эта колючка, которая только села в этот автобус в Москве, в конце — другой человек. У него глаза уже живые, он плачет, он просто не хочет расставаться... Когда ты это наблюдаешь сам, ты понимаешь: вот изменение происходит...
К. Мацан:
− А вот что так воздействует? Само посещение храма, не знаю, какое-то мудрое, правильное слово опытного священника, который их там встречает? Вот что?
В. Харьковой:
− Это нам повезло вот. У нас священник был, молодой священник, отец Иоанн... Как он с ними вообще — ну как вот со своими пацанами, как с друзьями общался! Он придумал программу — он начинал старт поездки с определенных слов, которыми настраивал ребят; потом в конце вечера он всех собирал, покупал свечки, ставил, выключал свет, и говорит: «Давайте, теперь рассказываем про свои истории». Каждый рассказывал, открывался, такая исповедь общая как будто была. И все раскрывались...
И в итоге потом он подводил их к монахам, и монахи тоже с ними общались уже добрым словом и все-таки, наверное, тоже благодатью на них влияли. И вот таких несколько встреч, несколько бесед — и уже к концу они менялись. То есть, видимо, комплексный такой подход. Но все-таки его воля, вот именно самого этого священника — отца Иоанна, его энергия и его, видимо, да, сердечность, искренность, которая в нем была — она показывала детям, что нету никакой угрозы, что мы друзья все.
То есть, вот это им самое главное — что нет опасности и все друзья. Мы входили в доверие — и все. А когда сердца раскрываются, там уже Господь все делает, там уже как бы ничего не надо делать. И в конце они уже другими личностями, можно сказать, приезжали.
Конечно, понятно, что это нужно комплексно делать, и их надо дальше вести. Потому что они сейчас вот к себе вернутся, там пара каких-то друзей, которые на них влияют, к ним опять в жизнь попадут — и все, они опять закроются... Как это в притче — придет, в комнате когда прибрался, придет еще больше...
К. Мацан:
− Худший бес...
В. Харьковой:
− Да, вот... Но вот этот феномен, когда сердца раскрываются — это произвело сильнейшее впечатление на меня. И дальше-дальше-дальше начали делать уже фестивали, дальше делать концерты, клипы, социальные ролики, короткометражки... Вот, и потихоньку — как бы то, что сейчас есть, в принципе, большой пул уже работ, команда креативщиков, несколько сценаристов, несколько режиссеров, несколько композиторов...
И все как бы через призму православия работаем. То есть, мы как бы, если к нам приходит какой-то проект интересный вот там, заказ, то мы обязательно — ну об этом мало кто знает, но — мы «зашьем» туда какую-то евангельскую мысль, или святоотеческую мысль тоже какого-нибудь монаха — всегда чтобы хоть что-то там лежало такое. То есть, потом... Может быть, никто и не будет об этом знать — но оно раскроется в нужный момент. И это как бы таким принципом стало подхода вообще к проектам...
И вот музыка у нас... Анатолий мне звонит (а он всегда музыку писал) и говорит типа: «Давай что-нибудь сделаем музыкальное такое, с такой же целью — чтобы там что-то в ядре музыкальном содержалось как раз такое глубокое, христианское; и при этом чтобы оно высоко академическое было, чтобы оно не было „колхозным“, чтобы это можно было в другие слои общества донести»...
Потому что есть академическая среда — а там, на самом деле, ну как сказать... После нынешней... После ситуации, которая произошла весной, многие показали себя не с очень хорошей стороны. То есть, они как будто не родные вдруг резко стали... И ты думаешь: вроде как бы среда высоко интеллектуальная, то есть, люди должны как бы понимать, где они находятся, что происходит — не только на территории Москвы там, да, но и более глобально — на планете... Аналитикой люди владеют, и умы такие серьезные — но при этом многие как бы вели себя не так, как хотелось бы, не как мы от них ждем вот...
И мы подумали: давай-ка музыку в этой среде попробуем сделать такую, в которой будет в ядре как раз вот любовь к России... То есть, любовь к России, любовь к православию; но при этом чтобы это не было топорно, чтобы это не было «колхозно», чтобы это было и стильно, и на высоком академическом уровне...
К. Мацан:
− Давайте послушаем. Начнем с песни «Родина» — это стихи и музыка самого Анатолия Кузнецова... А исполняет кто?
В. Харьковой:
− Юрий Кобяшов — это третьекурсник консерватории...
К. Мацан:
− Давайте послушаем...
(звучит песня А.Кузнецова «Родина, исп. Ю.Кобяшов)
Текст песни:
Я живу на земле золотых куполов,
Я брожу по дорогам, древним, как время,
Я смотрю в это небо — державный покров...
Здесь рождаются, чтобы любить, надеяться, верить...
Все, что было, все, что будет,
Не исчезнет без следа,
В расписном окошке сруба —
Вифлеемская звезда...
И серебряные реки,
И святые города —
В моем сердце
Навсегда...
Много было тревог,
Твой удел непростой.
Разве вправе мы сдаться,
Когда столько пройдено?
За тебя, как и раньше,
Мы встанем стеной —
И не можем иначе,
Наша светлая родина.
Все, что было, все, что будет,
Не исчезнет без следа,
Здесь ломали свои копья
И тевтонцы, и орда.
Наши славные победы,
Воля, словно сталь, тверда
В моем сердце
Навсегда...
К. Мацан:
− Песня «Родина», музыка и слова Анатолия Кузнецова. А у нас в гостях сегодня продюсер, режиссер Василий Харьковой. Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы, не переключайтесь.
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона — Константин Мацан. В гостях у нас сегодня — Василий Харьковой, директор проекта «Культурные приоритеты» и креативного агентства «Обратная перспектива», продюсер, режиссер... И мы продолжаем наш разговор.
Есть одноименный конкурс «Обратная перспектива», который вы провели — конкурс художественных работ. Как я понимаю, конкурс работ, которые призваны были, ну, каким-то образом выразить вот эту мысль о теоцентричности национальной русской культуры... Обратная перспектива...
Те, кто не сначала слушают нашу программу — напомню, что здесь, конечно, есть отсылка вообще к принципу обратной перспективы, и к работе русского философа и богослова отца Павла Флоренского. О том, что если живопись построена по принципу прямой перспективы, и от человека идет взгляд, который сужается в точку в конце, то обратная перспектива — такая вот как бы... как бы нарушающая наше привычное зрение, как бы не похожая на мир, являет мир иной — поэтому она не похожа.
Эта попытка сломать прямую перспективу есть единственный путь изобразить небесное, неизобразимое, невидимое очами обычными, но видимое очами духовными. Поэтому — обратная перспектива, когда как бы расходится от человека она вширь и вдаль, и как бы открывается Божий взор, который на нас смотрит. Весь мир, который на человека смотрит, и Бог, Который, Творец этого мира, на человека смотрит с иконы, с иконостаса.
Ну вот Вы получили ряд работ в этом конкурсе. Это современное искусство — то есть, это не иконописные работы. Это художники... На сайте у вас эти работы есть, они очень разные. Это такой местами где-то поп-арт, местами коллаж, местами живопись, тяготеющая к классической. Очень много всего разного. Местами что-то близкое к фотографии, и так далее.
Конечно, трудно говорить о живописи по радио, поэтому я Вас вот о чем спрошу. Вам художники прислали работы, претендующие на некоторое выражение вот этого теоцентрического принципа. Что Вас самого удивило? Какие образы у художников рождаются вот в ответ на этот призыв? То есть, ведь набор работ, которые вы получили — это некий срез ну если не общества, то некоего... какого-то слоя художественного. Вот так современный человек, говорящий на русском языке и в России живущий, видит... предлагает такие символы выражения этой идеи национальной.
Вот какие это были символы? Что Вы... Ну какие выводы, какие наблюдения из того, что Вы получили, Вы можете сделать?
В. Харьковой:
— Ну допустим, я вот... Скажу, как это вообще началось, почему этот конкурс я сделал...
К. Мацан:
— Да...
В. Харьковой:
— Когда началась СВО, у меня из команды креативной все дизайнеры уехали. Кто в Грузию, кто в Армению... Все побросали... Мало того — они даже издалека не хотели доделывать проекты. То есть, всё — всё, что связано с Россией, теперь, в общем... И я такой думаю: ничего себе, а что делать-то? У меня проекты встали...
И я думаю: как найти талантливых ребят, которые будут при этом гениальны, да — творцы, и при этом у них будет в ядре любовь к России, любовь к православию? Думаю: ну надо конкурс, видимо — чтобы узнать вообще, есть такие... И придумал конкурс «Образ Святой Руси в современном визуальном воплощении». Создал рамки специальные жесткие — чтобы там не присылать лики святых, трепетно относиться к символам православия, никаких языческих историй...
Потому что тоже многие считают почему-то, что православие — это вот руны и вот это всё, начинают присылать... Такие специально рамки сделал, потому что знал, что сейчас как пойдет поток верб там, вот этого всего, что многие ощущают...
К. Мацан:
— Да, важное ограничение, такой стоп-лист...
В. Харьковой:
— Да, а рамки как раз и задали ту сложность некую... И когда ты художнику создаешь рамки, он сразу начинает придумывать. Вот... Пришло 400 работ. 400 работ, и я такой: ничего себе, как... Из них — 70 интересных вот, которые прошли. И у всех у этих, как бы если такой срез делать, интересно... Многие воспринимают художники православие как мать — вот у них как бы такое материнское...
К. Мацан:
— Интересно...
В. Харьковой:
— Материнское что-то такое, теплое, материнское, вот... Сразу вспоминаешь там всякие там научные философские статьи на тему того, что Богоматерь в России по-особому воспринимается. Потом язычники тоже пролазили — вот я им сказал не надо, а они все равно лезли. У них ассоциации почему-то с деревом — все дерево, дерево, дерево, руны в форме дерева...
К. Мацан:
— Ну природа...
В. Харьковой:
— Да, природу они наделяют...
К. Мацан:
— Мать сыра земля...
В. Харьковой:
— Да... И вот так если сказать обще, то — мать. Вот разные образы матери, то есть — мама с ребенком там, еще что-то. И видно, что как бы они не сговаривались, это люди разные — один из Владивостока, другая из Дагестана там, Нижний Новгород — то есть, люди из разных мест присылали... То есть, один образ такой прослеживается, да...
К. Мацан:
— Ну то есть, получилось, что есть талантливые или, как Вы говорите, гениальные художники, которые ценностно себя относят вот к этим идеалам православия, Святой Руси и так далее...
В. Харьковой:
— Да...
К. Мацан:
— И которые при этом, судя по работам, которые на сайте опубликованы... Я не художественный критик, но я вот смотрю — и вот именно того, чего Вы боялись, там нет. «Лубка» православного там нет. Это очень современные работы дизайнерские, очень качественные, как мне представляется...
В. Харьковой:
— Да, и еще какой был интересный момент — то, что люди... Я им всем еще задание дал — описание сделать к работе. Это я вот прикреплю туда. Это мое, кстати, упущение, что я описание не добавил — там такие опусы! Там так люди глубоко, искренне, душевно описывают свою работу — почему вот так вот они сделали, и что они туда заложили. Это порой даже красивее, чем сама работа! То есть, глубже, глубже, да... И думаешь: вот это да — у меня аж мурашки по коже — ну как люди воспринимают классно, то есть, у нас тему эту православную, и как глубоко!
И я когда показал в «Национальные приоритеты» — такой есть в «Национальные проекты России» этот конкурс — а там вообще профессионалы, там эксперты, креативные директора там, серьезные умы сидят, и мне говорят: «Это мощь, это мощь! Мы берем этот проект и запускаем от нас еще — то есть, делаем народное голосование».
И они народное голосование еще запустили — это была тоже опять вторая волна... Короче, проект «зашел», проект такой вызвал резонанс, и те художники, которые нам понравились — мы с ними даже до сих пор работаем. То есть, мы в команду взяли там дизайнеров, художников, они нам помогают в других проектах.
И мы сейчас запускаем второй конкурс — он интереснее, еще интереснее. У нас задача такая — он будет не только по России, мы хотим, чтобы он пошел по всем странам, кто любит русскую культуру, кто к нам лоялен. Тема конкурса — это вообще принцип обратной перспективы: нарисуй всё, что хочешь, в обратной перспективе.
Ну, рамки создадим — чтобы там пошлости никакой не было, треша. Но это очень интересно, если люди попробуют нарисовать в обратной перспективе — дизайном там, или моушн-дизайном там, живописью, графикой, любой техникой, то есть — мне кажется, это может быть интересный взгляд.
И мы обязательно в начале конкурса на сайте разместим вообще, что такое принцип обратной перспективы. Не просто что это технический какой-то термин, а что есть за ним некая философская мысль глубокая. Чтобы они через это тоже пробовали поразмышлять. Мне кажется, будет интересный результат. Потому что если, вы представляете там — Китай, да... То есть, отправить там через их вузы русскоязычные, которые у них там есть, факультеты — проект туда, задание дизайнерам. Пусть они подумают — то есть, как они увидят? У них вообще другое же мировосприятие...
Потом еще какую-то, может быть, страну — Бразилия там, не знаю... Понятно, сербы нас понимают, они сделают что-то интересное. Но посмотреть на страны, которые от нас по культуре с другого ракурса, и если они на православную тематику попробуют что-то сделать — это же тоже некая миссионерская движуха получится. Они же начнут изучать, и потом — оп, оп... И запретят конкурс... (смеется)
Короче, вот такой вот есть проект, и он интересен — это из визуального... И мы по результатам конкурса хотим выставку мультимедийную сделать крутую в центре Москвы — либо в музее «Россия — моя история», либо в ГЭС-2. Это как раз будет выставка, которая расскажет о принципе — вот посмотрите, ребята, что такое прямая перспектива — через там пять или шесть залов будет...
Потом проникаем мы в пространство, где человек попадает в нынешнюю атаку информации — что сейчас вот информационный шум образов, смыслов; потом попадает в пространство, где абсолютная тишина, только звук деревни такой — калитка там где-то скрипнула, где-то петух закричал, ветер, и звук колокола такой... И тут начинается рассказ, что вот есть такой взгляд особый, русской культуры — необычный, с другого ракурса, посмотрите... И там такая цитата...
«Понятно, что куда мы все идем — мы идем по прямой перспективе все, типа как человечество бежит туда... Но давайте присядем на дорожку, по русской традиции, и просто задумаемся, что может быть, есть еще какие-то ракурсы интересные»... И в итоге следующий зал — это выставка как раз работ победителей конкурса. То есть, возможно, это будет мультимедийная проекция, возможно, это будут живые холсты — посмотрим. И вот такой тоже путь к обратной перспективе через выставку — через живое такое посещение и наблюдение...
К. Мацан:
— Василий Харьковой, директор проекта «Культурные приоритеты» и креативного агентства «Обратная перспектива», продюсер, режиссер, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».
Вот мне рассказывали, что есть задумка у Вас снять фильм, если угодно, в стиле, в настроении «оттепельного» кино 60-х. Это про что?
В. Харьковой:
— Это вообще, это вот прям... Мне кажется, что это будет...
К. Мацан:
— Бомба...
В. Харьковой:
— Бомба, фурор... Потому что мне как режиссеру всегда, когда что-то начинаю делать — у меня такое: это было, это было, это было... Хочется чего-то того, чего не было. И в итоге у меня первая была мысль — сделать фильм, снять... Я нашел сценарий Шпаликова «Причал» — сделать фильм так, как будто он тогда был снят, в 60-х годах, но только сейчас его на полках отрыли и его показали.
То есть, вот так вот сделать, чтобы даже не было у людей понимания, что это сейчас снимали. Чтобы актеры неизвестные были, чтобы это на пленку было снято, чтобы люди так разговаривали в фильме — потому что это же тоже особая подача, особый стиль, там другая школа разговора вообще была, песни пели... Чтобы вот эту искренность передать через разговор и через улыбку, чтобы прямо вот эта атмосфера была...
И я думаю: ну наверное, это было... То есть, это было — это фильм «Артист», немой фильм, потом еще были попытки... Я думаю: а что, если взять вот это всё, вот эту всю атмосферу искренности и любви той эпохи — и снять в современном кино? То есть, современная Москва, но люди, персонажи в ней разговаривают так, как разговаривали тогда, поют песни — то есть, гуляют по улице и распевают песни, и с ними происходят такие волшебные истории, как у Шпаликова, или как у Михалкова, «Я шагаю по Москве»...
Я думаю: а что, это интересно — надо попробовать! И мы с Толей начали писать песни вот эти вот — как раз в стиле советском, опираясь на стиль там Кристалинской Майи, Хворостовского лучшие вещи — искать вот эти эмоции, настроение. И в итоге у нас начало получаться. Мы смотрим — о, о, настроение самое, нам нравится, хорошо работает!
И я такой думаю: а теперь надо взять какое-то стильное видео, которое у меня есть — уже современная там реклама какая-нибудь или какой-то клип — и попробовать подложить вот эту музыку и эти диалоги. Чтобы просто посмотреть, есть ли вот это вот сочетание, связка...
К. Мацан:
— Химия...
В. Харьковой:
— Химия, да... И всё, короче — и это произошло! То есть, мы увидели это на ноутбуке, что оно оч кру. То есть, та вот атмосфера, те характеры — и супермодная стильная картинка современная, современные москвичи. Но вот сочетание произошло — и думаю, есть, получится, получится... Сейчас всё, рассказал идею — сейчас придется снимать! (смеется)
Короче, в итоге музыка-то готова уже, больше половины песен мы написали. По эпизодам план тоже расписали. Потому что мы не хотели прямо брать «Причал», мы взяли только начало — как он в Москву приплывает, шкипер-герой, на барже, а дальше историю уже переписали полностью — чтоб с правами проблем не было.
А если так глубже копать, Шпаликов вообще эту идею взял у Жана Виго, французского режиссера. Там как раз шкипер приплывает в Париж, девочка уходит гулять по Парижу, он за ней идет ее искать, и там с ней приключения происходят. Вот тоже, в принципе, не оригинальная тема...
И в итоге мы сейчас на этапе написания диалогов, уже детально расписываем сцены. И 28-го числа делаем концерт большой благотворительный в «Москонцерт Холле» — как раз саундтрек к фильму вот этот будет, мы с большим симфоническим оркестром все эти песни будем исполнять, оркестр ПВО у нас выступает духовой, и Вероника Кожухарова тоже, саксофонистка такая крутая уровня европейского — мы для нее тоже написали песню.
И мы верим, что эта получится тема. Чем она еще сильна — то, что этот фильм... Есть определенная аудитория, которая соскучилась по этой атмосфере, да, по этому кино доброму искреннему; а другая аудитория, молодые, которые вообще об этом ничего не знают — для них это темный лес, и для них что-то новое будет. То есть, мы им, получается, откроем советскую песню, да, песню той эпохи золотой, с другого ракурса.
То есть, это может даже стать неким таким трендом даже, волной определенной — начнут все лепить, вот пойдут сразу, группы появятся подобные...
К. Мацан:
— А вот как Вам кажется... Вот мы произносим фразу «оттепельное» кино — и конечно, сразу на душе тепло. Это и «Я шагаю по Москве», и «Мне 20 лет», и «Июльский дождь», хотя там уже более грустная такая картина, как бы разочарование в «оттепели»... Но все равно вот эта атмосфера действительно вот 60-х... А как бы Вы ее описали, что в ней такого привлекательного, и с чем это должно резонировать сегодня?
Ведь «оттепель» была периодом послевоенным, когда после чудовищных лет немножко страна оживала. И смерть Сталина, и XX съезд — и вот показалось, что возвращается такой «сквознячок свободы», как об этом писал и говорил поэт Юрий Кублановский. «Оттепель» — явление своего времени. Что сегодня должно быть таким содержанием такого кино?
В. Харьковой:
— Скажу вот, как вообще эта идея пришла — совместить... Я вышел из метро «Смоленская» как-то рано утром часов... Шел, наоборот, к метро — часов в восемь-семь. И увидел девушку — идет девушка молодая, лет 20, и абсолютно трезвая, не пьяная — и поет песню. У нее в наушниках даже не было — она идет и что-то поет песню, такую красивую...
К. Мацан:
— Интересно...
В. Харьковой:
— Я думаю: что это вообще такое? И меня так это поразило! Я сразу вспомнил бабушкины рассказы — что оказывается, тогда просто гуляли по улице и могли петь песни, и никто бы на тебя не посмотрел как на странного человека. То есть, вот эта внутренняя наполненность, искренность и открытость — вот это, да. У тебя на сердце классно, и ты идешь и поешь. И других заражаешь — у кого-то сразу тоже классно стало, автоматически — на тебя посмотрели...
Я думаю: во, вот это да, вот это класс! Вот так бы сделать, чтобы сейчас люди вот так вот ходили, так вот открыты были, никто там не закрывался, а вот эта вот такая... Душевная такая искренняя открытость... И думаю: попробовать вот, может быть, это передать через кино. Потому что кино — оно ведь заражает, то есть, оно имеет силу влияния на массы. И если оно станет культовым или таким популярным, то люди просто начнут подражать, а потом это станет привычкой... (смеется)
К. Мацан:
— Дай-то Бог... Я вспомнил историю — когда Вы начали рассказывать про то, что увидели на улице поющую девушку — про то (как рассказывают), как рождался фильм «Я шагаю по Москве». Когда Шпаликов пришел к Данелии и сказал, что... «Я написал классную сцену — девушка едет...
В. Харьковой:
— С зонтиком...
К. Мацан:
— ...идет под дождем, а рядом парень на велосипеде над ней держит зонтик», — на что режиссер спрашивает: «А о чем фильм-то будет?». — «Да неважно, — говорит Шпаликов, — сцена вот, я ее увидел»... И потом появился целый сюжет «Я шагаю по Москве». Но визитной карточкой фильма осталась эта сцена — которая, кстати, к сюжету вот, к фабуле не имеет отношения...
В. Харьковой:
— Да...
К. Мацан:
— Такая вставка лирическая... Но именно она стала вот таким... такой эстетической кульминацией этого фильма — то есть, что все вспоминают в итоге. Как иногда из одной простой детали целое настроение рождается...
В. Харьковой:
— Да... Вот Анатолий, кстати, вот товарищ, именно так и пишет музыку. Я говорю, у меня свой подход — я тоже увлекаюсь и музыку иногда пишу; но я больше по семплам электронным. А он — у него там оркестровки в голове... И он говорит: «У меня так же — я сначала такое зерно маленькое, такая опа — искра какая-то красивая, и я ее начинаю, просто вот из нее начинаю развивать, и там потом получается произведение. Никогда не бывает, что у меня сразу хоп вот — и полная картина. Именно вот это маленькое, маленькое зерно, а из него потом — бутон»...
К. Мацан:
— Мы сегодня заговорили о Ваших проектах, направленных на молодых людей. Вы рассказывали о том, как Вы детей детских домов возили по «Золотому кольцу»... Как Вам кажется, православие как традиция, православная церковь что может дать современному подростку, молодому человеку, на какой внутренний запрос ответить? Что такого вот современный молодой человек ищет внутренне — может быть, даже не всегда сам понимая, что ищет это — чего он не найдет нигде, кроме православия?
В. Харьковой:
— Вот я не знаю, как мне это сказать... Ну в принципе, да — я могу говорить только как я себе говорю молодому, да, 20-летнему. У меня две вещи.
Первое — ну пытливым умам интересна всегда причина поступка. Вот ты что-то сделал — и как будто это факт, и «это я сделал». И ты обычно удивляешься — ну как, ты думаешь: опа, сделано... А как это было, почему это сделано — то ли это эмоция какая-то мимолетная, то ли люди так вот вокруг, окружение так это сделало, заставило тебя так поступить...
В зависимости от личности ты начинаешь размышлять. Либо на кого-то перекладываешь ответственность за поступок, либо списываешь это просто на какое-то там, как сейчас модно типа — звезды сошлись, да...
А православие тебе говорит: нет, дружище, у этого поступка есть, если отмотать, корень. То есть, там есть несколько событий, вот которые привели к тому, что ты сейчас сделал. И эти события, как ниточку, можно просто понаблюдать и увидеть, что было первым ядром, которое позволило совершить вот этот поступок — плохой там или какой-то ужасный, или средний...
И православие как раз и святые отцы — они как вот математики, да, ученые, они знают эту историю, они ее исследуют и они тебе рассказывают: смотри, дружище, где у тебя была ошибка совершена. И когда в следующий раз у тебя будет повторяться эта история, ты когда в следующий раз будешь видеть, что опа — там что-то похожее, ты сможешь принять решение туда не пойти — по этой ветке, которая поведет тебя в итоге к такому негативному поступку.
И это, как сказать... Это круто! Мне кажется, молодежи интересно знать лайфхаки какие-то, да. Это же лайфхак! То есть, ты когда соблюдаешь этот лайфхак, или эту инструкцию, этот механизм — ты понимаешь, что есть у тебя уникальный инструмент роста, потому что ты каждый раз... Не знаю, может, так мозг устроен, не знаю — ты каждый раз все тоньше и тоньше понимаешь себя, глубже понимаешь людей окружающих...
И тут ты переходишь уже, когда ты по этой дорожке дальше развиваешься — переходишь на второй уровень. (смеется) Ты уже понимаешь, что да, всё — я знал, то есть, у меня вся эта дорожная карта вырисовывается, а вот наступает момент — и у меня не хватает мощностей принять вот это решение — то есть, чтобы туда не пойти. Я принимаю почему-то другое решение. Я знаю, что я за это получу, да — то есть, что у меня будет плод не очень хороший, но я это почему-то делаю.
И тут ты задаешься вопросом: а как? То есть, у меня что, не хватает сил что ли, у меня не хватает мощностей, мышц не хватает? Я вроде как бы все знаю, владею как бы этими инструментами... Почему я выбираю этот поступок? И в определенный момент, когда ты признаешь, что ты неспособен своими силами справиться и как бы выбрать правильную дорогу — тут уже как бы, как говорит наш любимый Осипов Алексей Ильич, тут ты уже понимаешь, что без Бога, короче, без Христа ты ни на что не способен. То есть, ты не вывозишь это — и ты тогда уже обращаешься, что тебе нужна помощь.
И тогда, когда тебе помогает Христос на исповеди, на причастии — тебе дается заряд, вот именно этот заряд принимать правильные решения, выбирать правильную сторону, сильную сторону, светлую сторону. Он дает тебе силы вот это делать. И ты тогда...
Лично у меня... Я вот уже, слава Богу, познал себя в этом плане — неделька у меня. Вот причастие мне дает до субботы... В субботу уже у меня начинается — конец пятницы, суббота — у меня уже всё, я чувствую, что меня начинает мотать, я начинаю сомневаться, я уже понимаю, что тут я уже начинаю заглядываться куда-то на какие-то странные вещи, здесь у меня мысли какие-то появились... И мне надо срочно дойти до воскресенья, до причастия, до исповеди, чтобы сохранить вот эту вот благодать, которая позволяет принимать правильные решения и двигаться, как бы сказать, в сторону человека, а не в сторону животного...
К. Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу! У нас сегодня под занавес нашего разговора еще песня — музыка Анатолия Кузнецова, стихи Николая Рубцова, песня «Звезда полей», исполняет...
В. Харьковой:
— Юрий Кобяшов, третьекурсник консерватории... Кстати, пользуясь случаем, приглашаю на благотворительный концерт под названием «Буду ждать тебя», который пройдет в «Москонцерт Холле» 28 ноября. Там будут исполнены как раз наши песни, которые мы делали к фильму...
К. Мацан:
— Спасибо огромное! У нас сегодня в гостях был Василий Харьковой, директор проекта «Культурные приоритеты» и креативного агентства «Обратная перспектива», продюсер и режиссер. В студии у микрофона был Константин Мацан. Мы вас оставляем наедине с музыкой. До свидания!
Звучит песня «Звезда полей» (муз. А.Кузнецова, ст. Н.Рубцова), исп. Ю.Кобяшов
Все выпуски программы Светлый вечер
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер