«Свято-Спиридоньевская богадельня». Ольга Иорданская, Мария Галкина

У нас в гостях были сотрудницы Свято-Спиридоньевской богадельни православной службы помощи «Милосердие» Ольга Иорданская и Мария Галкина.

Наши гостьи рассказали о том, что такое богадельня, чем она отличается от дома престарелых, какую помощь и поддержку здесь могут получить пожилые люди и в чем состоит работа сестры милосердия.

Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.

Ведущие: Тутта Ларсен и Василий Рулинский

---

Т. Ларсен:

— Всем привет, это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. С вами Тутта Ларсен.

В. Рулинский:

— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский. У нас в гостях две замечательные сестры милосердия, сотрудницы Свято-Спиридоньевской богадельни православной службы «Милосердие» Ольга Иорданская и Мария Галкина. Добрый день.

О. Иорданская и М. Галкина:

— Здравствуйте.

Т. Ларсен:

— Сразу хочется спросить: что такое богадельня в XXI веке? Когда это слово слышишь, то ассоциации самые возникают разные: от каких-то вполне унылых, что-то такое из русской классики, до каких-то, не знаю... представляется что-то такое очень тёплое, уютное и жизнеутверждающее. Но истина, наверное, где-то рядом, как всегда. Расскажите, пожалуйста, почему именно так называется ваше учреждение.

М. Галкина:

— На самом деле по-разному, действительно, все объясняют, что такое богадельня. Я могу сказать, что для меня являлось богадельней, когда я только пришла. Я реально тоже думала, что это что-то унылое, что-то грустное. Потому что там старички, немощные — что там может быть весёлого? А когда, собственно, пришла, то увидела, что это совершенно что-то другое. У нас некоторые сёстры называют это таким островом посреди Москвы, который от суеты отгораживает и привносит что-то новое в жизнь.

В. Рулинский:

— А как он отгораживает, что там?

М. Галкина:

— Когда приходишь в богадельню, забываешь о том, что у тебя творится в твоей жизни, в личной жизни, погружаешься в работу, в общение — и всё, и совершенно другой мир получается.

Т. Ларсен:

— А почему такое название «богадельня»? Какое-то немножко архаичное. Сейчас мы не будем говорить «дом престарелых», это как-то совсем грустно звучит. Теперь это называется либо вообще таким размытым словом «учреждение»...

В. Рулинский:

— Пансионат ещё бывает.

Т. Ларсен:

— Да, пансионат какой-нибудь. Не знаю, как ещё красиво это назвать.

В. Рулинский:

— Да, не знаю даже, какие варианты. Почему богадельня, Ольга Геннадьевна? Вы же стояли у истоков.

О. Иорданская:

— Я у истоков не стояла. Я пришла в 2004 году, а богадельня появилась в 1999 году — первая насельница приехала 25 декабря. Но я её привезла как раз, то есть я попала первый раз в богадельню в 1999 году, и больше туда не попадала в течение пяти лет. Поэтому изначально-то я не была у истоков. Но так назвал её отец Аркадий, сказал, что будет богадельня.

В. Рулинский:

— Нынешний епископ Пантелеимон.

О. Иорданская:

— Да, он сказал, что надо сделать богадельню. Было куплено три квартиры просто в доме, в пятиэтажке, в обычной пятиэтажке на Шаболовке. И там в двух квартирах был детский дом семейный, то есть там были воспитатель с детьми от нашего храма. А на первом этаже, владыка сказал, будет богадельня. Вот первую насельницу мы привезли из Первой Градской больницы. Она три года прожила в больнице Первой Градской, её некуда было выписывать — у неё погиб сын, и с квартирой там какие-то были проблемы. И вот как-то мы за ней ухаживаем. Мы как раз работали в то время в женской неврологии и ухаживали за ней длительное время, все три года, собственно говоря, и не знали, куда её пристроить. Тогда не было так, как сейчас в больницах организованы социальные службы — если некуда их выписывать, то быстро устраивают в дом престарелых. А раньше такого не было, раньше по семь лет... у нас вот в мужской неврологии один мужчина жил семь лет. И уже когда начали социальные службы работать более активно, его устроили в дом престарелых. Через месяц он умер, хотя семь лет прожил в больнице, просто лежал.

В. Рулинский:

— Обычно для пожилых людей всегда смена обстановки — это какой-то большой стресс, и они очень этого боятся. Сейчас эвакуация шла из разных населённых пунктов, и очень многие люди пожилые, даже при том, что есть обстрелы какие-то, они всё равно говорят, что никуда не поедут — я вот здесь родился, здесь и умру. Для них это тяжело.

О. Иорданская:

— У нас тоже переезд когда был из квартиры в новое здание, у нас на следующий день умерла наша всеми любимая Раиса Ивановна. Хотя, когда её грузили в автобус, её спрашивают: «Куда вы едете, Раиса Ивановна?» Она говорит: «Я? В рай». То есть она так мечтала попасть в новое здание, потому что там и своя территория у нас есть, и храм. Но при этом вот так случилось, что на следующий день у нас уже было, так сказать, это печальное событие.

В. Рулинский:

— Вы начали говорить про новое здание. Давайте опишем богадельню — что это собой представляет, где находится, какая там вообще обстановка.

О. Иорданская:

— Изначально, когда в квартирах у нас была бы богадельня, сначала была одна квартира. Потом, когда дети выросли в детском доме и как бы уже не было нужды, то и вторая квартира тоже — у нас 12 человек жило в двух квартирах. И на самом деле это было очень хорошо, потому что это лучше, чем когда человек дома лежит брошенный и без ухода.

В. Рулинский:

— Это всё люди, которые нуждаются в постоянном уходе, да?

О. Иорданская:

— Да, мы берём тех, кто нуждается именно в уходе и не сможет выжить без ухода, то есть практически всех мы берём лежачих, прежде всего. Мы брали и с пролежнями. То есть, допустим, если освобождается место, мы объезжаем все прошения и выбираем того, кто в более бедственной ситуации находится. И если его не забрать, то человек погибнет. Но вот раньше так было, а сейчас немножко у нас по-другому. Сейчас у нас как-то более всё стихийно. И у нас не успевает освободиться место, и уже даже выбирать никого не надо — уже кто-то появляется, кто нуждается, его надо срочно брать уже заранее.

В. Рулинский:

— Вы начали говорить про квартиры, а сейчас вы переехали на Преображенскую площадь, насколько я понимаю. Что представляет собой здание, это три этажа?

Т. Ларсен:

— Это отдельное здание?

О. Иорданская:

— Нет, у нас не совсем отдельное здание, у нас часть здания, небольшая на самом деле. Так здание выглядит большим, а так небольшая часть здания — три этажа. Первый этаж полуподвальный и два этажа. Это дореволюционное здание — первые два этажа — и раньше там тоже была богадельня, насколько я помню.

В. Рулинский:

— И там очень очень красивый у вас вид на пруд Преображенский.

О. Иорданская:

— Место у нас прекрасное. У нас вид на храм, на пруд — храм пророка Илии. Теперь, конечно, качество жизни людей у нас изменилось, наших насельников, потому что раньше они жили все в пределах квартиры, комнаты и даже кровати. Потому что не было ни гостиной... они жили, то есть мы их сажали в кровати, пересаживали в кресло, чтобы один раз съездить до раковины, чтобы умыться утром — кого возможно было пересадить вручную. А теперь у нас есть подъёмники, которые город нам установил бесплатно перед нашим приездом. И теперь они все в креслах, в кресла пересаживаемся, возим умываться, в гостиную, гулять. Храм у нас есть.

В. Рулинский:

— То есть богадельня это про что вообще? Это про уход? Но, наверное, не только про уход. Там же трудятся сёстры милосердия, значит, это всё какое-то другое свойство имеет, наверное, что отличает от других подобных учреждений.

Т. Ларсен:

— То, что в храм водят — это уже, наверное, как-то сильно отличает.

О. Иорданская:

— Отличает, я думаю, прежде всего то, что всё-таки люди, которые там работают... мы набираем сотрудников верующих всё-таки. И, соответственно, отношение тоже такое непростое. Это не просто же работа сестёр, это служение. И те, кто приходят как на работу, не очень долго работают, в основном всех куда-то начинает тянуть в какое-то другое место. А те, кто к этому относятся, что они пришли послужить именно, то тогда те люди как-то дольше задерживаются. И отношение у них не совсем как к работе. Понятно, что это работа, с одной стороны, но с другой стороны, это и служение, потому что это очень тяжёлая работа. И по-другому там просто невозможно выдержать.

В. Рулинский:

— Тяжёлая, потому что нужно постоянно перекладывать как-то постоянно, да?

Т. Ларсен:

— Физически тяжёлая или эмоционально?

О. Иорданская:

— И так и так — и физически очень тяжёлая, и эмоционально. Потому что у нас насельники тоже люди со своими характерами. Характеры бывают очень сложные, они иногда и сестёр до слёз доводят, и чего только не бывает. Разные истории у нас есть с насельниками.

М. Галкина:

— Ну и весёлые тоже есть, естественно.

Т. Ларсен:

— Маша, как вы оказались в богадельне?

М. Галкина:

— На самом деле чудесным образом. Я ходила в храм петь на клирос и познакомилась там с девушкой одной, которая уже работала в богадельне. И вот она мне рассказывала, мне стало интересно, что такое богадельня. И она говорит: пойдём, я тебе покажу. И я ходила туда просто помогать изначально. А потом мне Ольга Геннадьевна предложила закончить курсы, то есть у нас до сих пор они ведутся. Я закончила курсы и, собственно, уже осталась там по уходу.

Т. Ларсен:

— Но вам же наверняка было, чем ещё в этой жизни заниматься? Почему так получилось, что приоритет был отдан именно богадельне?

М. Галкина:

— У меня вообще совершенно в другой сфере была профессия. Просто мне хотелось именно совмещать свою рабочую деятельность, хотя, как выяснилось, что это с работой сравнить трудно, и вот служение именно такое, чтобы для души и для жизни, так скажем. И вот в богадельне получилось вот это найти. И как-то и бабушки помогли, и сёстры помогли.

Т. Ларсен:

— Это так забавно. Извините, но просто я очень часто оказываюсь на каких-то паблик-токах, которые посвящены реализации женской: как состояться, как найти баланс — семья, работа — как вы находите его? Вот, пожалуйста, Маша только что эту формулу всем озвучила.

М. Галкина:

— Мы просто все разные, у всех по-разному. Вот у меня сложилось именно так. Мы, когда заканчивали те же курсы, многие по другим сферам разбежались, тоже благотворительным, и они там себя нашли. Но вот мне посчастливилось остаться.

В. Рулинский:

— Я как-то в одном из интервью прочитал, что мы в богадельне — по-моему, это Ольга Геннадьевна рассказывала — стараемся, и как-то даже не то что стараемся, а это как-то естественно получается, постоянно там присутствует такой глагол «обнимать». Вот всё время бабушек обнимать, вот как-то все обнимают сёстры. Вот эта вот история про обнимание бабушек как вообще появилась? То есть почему это важно?

М. Галкина:

— Но мне кажется, что это от души. Если ты человека хочешь обнимать, ты его обнимаешь и целуешь, и по-разному.

О. Иорданская:

— У нас была такая история, почему это у нас пошло такое. У нас приехала бабушка из отделения травм Первой градской больницы, её тоже некуда было выписывать. Она всю жизнь проработала уборщицей в людях, ухаживала, убиралась у кого-то, в коммунальной квартире жила. А после травмы ясно, что она не сможет за собой сама ухаживать. И вот она к нам приехала и была, как ёжик, просто вот как такой ёжик — не подойдёшь. Она могла и ругнуться.

Т. Ларсен:

— Обниматься не хотела.

О. Иорданская:

— Нет, там не то что обниматься, она могла даже и какие-то, по-моему, проклятия выкрикивать, и обзываться, и всё. У нас была с ней проблема, мы даже не могли — вот она приехала к нам из больницы, и надо же человека помыть. И мы не могли этого сделать, она воинственная такая очень была, такая самостоятельная — Мария Егоровна. Мы её так потом любили, а поначалу просто не знали, что с ней делать. Потом нам удалось её всё-таки засунуть ванну, потому что по-другому не получалось. Мы её заловили, то есть когда она зашла, мы её помыли. Так после этого она стала сама каждый день — она ходила, ходячая была бабушка. Это была для нас большая проблема — первый человек, который у нас ходил, при мне, во всяком случае. Потому что она ходила и была очень активна. Мы же в квартире жили — стоит холодильник. Холодильник для чего? Для того, чтобы его открывать, брать оттуда и пользоваться — в её понимании. Дверь на лестничную клетку — нам пришлось везде сделать засовы.

В. Рулинский:

— Она была просто немножко не в себе, да? Могла выйти бесконтрольно.

О. Иорданская:

— Да, она могла уйти. Полотенца нам пришлось сестринские сделать на длинных резинках и крючки под потолком, потому что она их могла использовать, так сказать, не по назначению. И вот мы начали её...

Т. Ларсен:

— Социализировать.

О. Иорданская:

— Я не знаю, как сказать. Но просто она такая милая становилась иногда неожиданно. И мы начали её обнимать. Она сначала прямо так: «Ты что, ты что?!» А потом уже сама радовалась и бежала, и как бы уже стало это естественно. И мы поняли, что нужно всех обнимать. Действительно, это очень действенно — всегда люди откликаются. Вообще, любой человек нуждается в том, чтобы его обнимали, целовали — это очень важно. Нет, правда.

В. Рулинский:

— Хорошее правило такое для того, чтобы действительно проявить деятельную такую любовь.

В. Рулинский:

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с сотрудниками Свято- Спиридоньевской богадельни службы «Милосердие» Ольгой Иорданской и Марией Галкиной. Прямо сейчас, насколько я понимаю, в богадельне очень нужны руки, нужны сотрудники. Ольга Геннадьевна или Маша, расскажите, что нужно делать, кто нужен.

М. Галкина:

— Нужно желание, в первую очередь, мне кажется, нужно желание, такой порыв сердечный. Если у кого-то есть такое желание и порыв, то было бы здорово применить свои силы, возможности в нашей деятельности. Например, не только по богадельням, а и какие-то другие вещи. Вот мы и в Красную зону ходили, в ковидные госпитали. Тут нужно желание, именно не за заслуги какие-то или за галочку где-то, а вот именно из желания помочь, проявить свои возможности, но так — скромно. Ну, как бы пригодиться там, где ты можешь пригодиться. Вот если люди чувствуют в себе эту силу и желание.

Т. Ларсен:

— А, может быть, люди чувствуют в себе силу и желание, но они побаиваются: а вдруг я что-то сделаю не так? Там же людям нужно не просто чаю налить или носочки переодеть, а нужен какой-то уход, нужны какие-то компетенции. А вдруг вдруг я что-то сделаю не так, причиню человеку вред, не с той стороны к нему подойду?

М. Галкина:

— Опять-таки я сама сталкивалась и с людьми с разными беседовала, которым по жизни это нужно, даже пригождалось. Мы же все не вечные и становимся немощными. И когда-то, возможно, кому-то понадобятся эти знания и навыки, чтобы за своими родными ухаживать. Элементарно вот уход в постели. И мне было очень жалко, что я позже пришла в богадельню. У меня была бабушка лежачая, и я не знала вообще, как за ней ухаживать, и мама не знала. Ну, мы как умели, так и ухаживали. А если бы мы обладали такими навыками, знаниями, было бы гораздо проще.

Т. Ларсен:

— И этому можно на курсах научиться при богадельне?

М. Галкина:

— Да, этому можно научиться на курсах. И волонтёры приходят к нам в богадельню.

О. Иорданская:

— Собственно, это не то что человек пришёл, и мы сразу его ставим работать. Человек приходит и, во-первых, он должен сам почувствовать и понять. Он выходит с сестрой, работает с сестрой, смотрит. Потому что на самом деле некоторые приходят и говорят, что, ой, я переоценил свои возможности, или что это не моё. А некоторые приходят и говорят: да, я буду пробовать. И человек начинает ходить, и он начинает работать самостоятельно только тогда, когда сестра, которая его обучает, скажет, что, да, всё, уже можно ставить, уже может человек выходить. То есть только тогда, когда он уже научится. Это помимо курсов.

Т. Ларсен:

— Но вот человека можно научить уходу технически, но человека же невозможно научить любить другого человека или как-то о нём заботиться, эмоционально в это вовлекаясь. Я так понимаю, что ваша богадельная как раз очень сильно отличается от похожих других учреждений именно тем, что в ней как-то люди объединены любовью друг к другу. И как вот эта атмосфера создаётся?

М. Галкина:

— Такой трудный на самом деле вопрос. Но часто приходится, правда, встречаться с людьми, которым нужно помогать.

Т. Ларсен:

— Но просто обниматься, ласковые слова — это же всё как бы не необязательный функционал персонала.

В. Рулинский:

— Даже, можно сказать, исключительно только в православных учреждениях такое может быть.

Т. Ларсен:

— Да и даже в православных учреждениях, наверное, не всегда. А я так понимаю, что у вас это то, что необходимо не только вашим бабушкам, но и вам. И как хочется понять, как эта атмосфера вообще зародилась, как она создаётся. Ведь это же как раз то, что искусственно не создашь. И, наверное, это то, что какого-то определённого рода людей вокруг собирает в это сообщество?

М. Галкина:

— С этого, наверное, и начинается служение, когда у тебя начинается если не борьба, то смирение — тут даже трудно сказать, что любовь — где-то просто смирение. Потому что разные ситуации бывают. Смиряешься, поэтому мы в богадельне много молимся. Мы каждый день читаем канон Богородице. Бабушки причём ходят и сами читают.

В. Рулинский:

— И храм есть непосредственно в богадельне.

М. Галкина:

— Прямо в богадельне, да, храм.

О. Иорданская:

— Мне кажется, что всё-таки, если в человеке это есть, то есть — это не то что человек пришёл и научился. Это если в нём есть, то он может это, так сказать, здесь проявить, у него есть для этого возможность. Нельзя сказать, что все сёстры богадельни такие...

Т. Ларсен:

— Такие ласковые.

О. Иорданская:

— Ну да. Бывают строгие, бывают разные. На самом деле все тоже люди, со всеми своими какими-то проблемами домашними и так далее. Но опять же, когда человек приходит, его же обучает сестра, и он же видит, какое отношение. И если это в нём есть, то он тогда как бы подхватывает это. То есть, допустим, когда мы в больницу пришли работать, в Первую градскую после училища я попала. После нашего Свято-Димитриевского училища сестёр милосердия я пришла работать сестрой по уходу в Первую градскую больницу. Там как раз никто нас ничему не учил, и как бы это всё само собой. То есть ты приходишь, сначала ты просто механически делаешь, лишь бы успеть всё это сделать. Потому что больных было очень много тогда — тяжёлых и с пролежнями. Но времена такие были — ещё памперсов не было, пелёнок даже не было, ничего не было. И работа такая тяжёлая была. А потом постепенно — вот ты узнаешь человека, и к нему какая-то симпатия, и надо его пожалеть, и приласкать. Допустим, я раньше приходила, я петь не умею, но я там с ними пела песни, потому что это тогда отвлекает людей, и они как-то немножечко расслабляются, им какую-то радость приносит это всё.

Т. Ларсен:

— Вот почему я так на этом заострила внимание — это поразительно и очень радостно, что для вас важно человека не только помыть, не только создать ему какие-то безопасные, комфортные условия, не только оказать медицинские услуги, чтобы у него ничего не болело, не только накормить, но и создать у него какое-то определённое душевное состояние, чтобы он как-то радовался, несмотря на все сложности, которые с ним происходят. Просто почему я к вам пристаю с этим? Я всё время пытаюсь этот феномен изучать с разных сторон — почему мы так мало радуемся. Хотя Господь нам в Евангелии чаще всего говорит: не бойтесь и радуйтесь. Но мы всегда находим почему-то возможность сфокусироваться на своих проблемах, а не на том, что нас может порадовать. А вы даже ухитряетесь у своих бабушек создавать это состояние радостности от того, что они живут, что им вкусно, безопасно и так далее. Это дорогого стоит.

О. Иорданская:

— Да, есть такие примеры, удивительные просто. Но это надо видеть, потому что у нас была такая бабушка Анна Трофимовна. Это такой кулёчек — скукоженный, зажмуренный. Она очень редко открывала глаза. То есть когда она открывала глаза, все: «О, Анна Трофимовна открыла глаза — давай фотографируй быстрее!» Но когда к ней подойдёшь — она ещё плохо слышала — и на ухо начинаешь с ней разговаривать, она тут же откликалась, тут же вступал в беседу. Она иногда говорила и какие-то смешные вещи — мы смеялись. И на беседу она включалась и что-то говорила. И пение — на песни, конечно, люди все откликаются, в большинстве. Допустим ей говорили: «Анна Трофимовна, давайте споём!» — «Давай. Чего споём?» Она очень любила песню «Ревела буря». У нас есть такие записи, как она пела. У нас девчонки, кто умеет петь, всегда поют, потому что это тоже очень помогает, конечно.

М. Галкина:

— На самом деле у нас во многом заводилы как раз бабушки. По крайней мере для меня — вот у нас есть одна бабушка, она прям... Ну, они все, в принципе, то поколение, они любители попеть песни, застолья когда были. И у нас есть старушки, сейчас уже реже, которые именно любят попеть. Но, к сожалению, у нас не всегда хватает времени, но, по возможности, это да. У нас волонтёры тоже приезжают с концертами, часто достаточно. За что им спасибо большое — тоже стараются как-то развлекать бабушек.

В. Рулинский:

— Вот говоря про этот индивидуальный подход, который здесь чувствуется в отношении, нужно, конечно, ещё отметить, что каждая комната в богадельне — я просто бывал там неоднократно — сделана таким образом, что под конкретного человека там. Я так понимаю, вы и обои подбираете, конкретную подбираете обстановку, и его фотографии — всё то, что создаёт такую домашнюю абсолютно атмосферу. И вот это, конечно, ни в каком учреждении ты, даже если там колоссальные деньги заплатишь, просто подход совершенно другой. Ты его в принципе никогда не создашь, если нет даже взгляда в этом направлении. Это, конечно, меня больше всего, наверное, поражает в вашем подходе, если честно. И говоря вот про тоже уход, насколько я понимаю, делегаций было много, которые приезжали, в том числе из-за рубежа. И много делегаций приезжали и рассказывали, по-моему, финны были — да?

О. Иорданская:

— Да, один раз приезжали.

Т. Ларсен:

— Они как приезжали — обмениваться опытом, учиться?

В. Рулинский:

— И какая была у них реакция — расскажите про это.

О. Иорданская:

— Вот один раз к нам приехала женщина. Я даже не помню, кто это, к сожалению. Но она приехала просто посмотреть нашу богадельню. И она была, действительно, в каком-то таком восторге.

В. Рулинский:

— Это Нюта Федермессер была?

О. Иорданская:

— Нет.

В. Рулинский:

— Нюта приезжала. И я помню, что потом она говорила: «Почему вы про богадельню не рассказываете? Я годами пытаюсь создать тот уход, а они это уже сделали давно».

О. Иорданская:

— Нюта — это понятно. А это именно откуда-то из скандинавских стран приезжала женщина. И она была прям действительно потрясена, что вот так вот у нас нет. И меня владыка два раза посылал: один раз в Рим посылал, в общину святого Эгидия — и там тоже у них богадельня есть. А второй раз он меня послал в Германию, чтобы мы научились правильному уходу. И когда мы приехали, мы побывали в разных домах престарелых в Германии.

В. Рулинский:

— В государственных или в частных?

О. Иорданская:

— А я не знаю, государственные или частные. Там в принципе у них такое, что они все живут, работают для того, чтобы на старости лет попасть в хороший дом престарелых.

В. Рулинский:

— Ого! Совсем другой подход.

О. Иорданская:

— Да, то есть жизнь направлена на то, что, если ты хорошо зарабатываешь, то ты попадёшь в более хороший. Но цель одна — попасть в итоге в дом престарелых, в большинстве случаев.

Т. Ларсен:

— Это такой эксклюзив, да? Это показатель твоего благополучия, что ты жизнь правильно прожил и попал в хороший дом престарелых.

О. Иорданская:

— В какой-то степени да, потому что патронажа там меньше. Потому что мы там и с патронажными сёстрами встречались, которые на дому ухаживают. Там вот эти маленькие такие городки, как деревеньки, и в каждом этом городке по-нескольку даже домов. Там есть действительно очень хорошие. Но именно с тяжёлыми и лежачими точно так же, как и у нас — разное отношение и разные ситуации. Нельзя сказать, что там есть, чему прям уж поучиться. Может быть, в плане наших, так сказать, на государственном уровне есть, чему поучиться, наверное, да. А так вот у нас, в принципе, всё не хуже, чем у них, даже лучше, оказывается. Но я имею в виду нашу богадельню, потому что меня там очень много чего смущало. Потому что там какие-то формальности. Вот они собирают там старичков, какие-то баночки трясут с костями — такие занятия, которые как бы для галочки — у меня такое было впечатление. Кукол там понаделали, что можно в куклы играть, ещё чего-то. И там даже иногда старички сопротивляются, им это не нужно абсолютно — в эти игры во все играть. У меня такое было впечатление. А, к примеру, уход — вот человек ходит, ходячий мужчина... я была тогда так потрясена: что за лежачим, что за ходящим — одинаковый уход. Значит, дедушку заводят в ванну, наливают воды, раздевают его. Он сопротивляется — почему его раздевают? — непонятно. Его раздевают, смачивают рукавичку и вот так его умывают сверху и донизу. Потом одевают: джинсы, какие-то ботинки кожаные — надо сохранить, чтобы...

Т. Ларсен:

— Чтобы вид у него был презентабельный, да?

О. Иорданская:

— Нет, у них такой принцип, что вот в чём человек ходил в бодром состоянии, так он и должен ходить. Даже если он лежачий или тяжёлый, всё равно на него надо всё это надеть зачем-то. То есть человека, в принципе, надо посадить к раковине и, наоборот, его простимулировать, чтобы он сам намыливал руки. Если он сам не может, то ему помочь, но чтобы он хотя бы эти движения делал, чтобы он поплескался.

В. Рулинский:

— А здесь, получается, всё за него делают, да?

О. Иорданская:

— А тут его просто протёрли — и всё, и выпустили.

Т. Ларсен:

— Как объект просто.

О. Иорданская:

— Да, как объект. Точно так же с лежачим. Точно так же — протёрли, и всё. Вот эти пенки все — вот она мне показывает пенку — нет. Потому что — и показывает, что у него сыпь там есть, поэтому нет. Я не знаю ни английского языка, никакого — мы там общались жестами?

В. Рулинский:

— Я так понимаю, что как раз пенки не используются в богадельне, потому что вы их моете, каждый день причём, всех.

О. Иорданская:

— Мы стараемся.

В. Рулинский:

— В смысле, что все, кто могут, сами моются.

Т. Ларсен:

— Вы съездили туда, чтобы понять, как не надо делать.

О. Иорданская:

— Ну, да. Хотя вот сами здания, допустим, там есть очень хорошие. Это у меня тоже такая была идея. У меня ещё, когда мы на квартире жили, была мечта, чтобы мы купили участочек и построили свой дом. Такая у меня была идея. Я думала, что вот на первом этаже у нас все будут жить, и чтобы из каждой комнаты был выход на улицу. Такая у меня была мечта. И как раз я там попала в такой дом престарелых — из каждой комнаты выход на улицу. То есть можно и на кровати выкатить, и всё. Это очень хорошо.

В. Рулинский:

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с сотрудниками Свято-Спиридоньевской богадельни службы «Милосердие» Ольгой Иорданской и Марией Галкиной. И сейчас богадельне нужны сотрудники. И всему могут обучить, главное — желание. И, естественно, есть оплата этого труда. Может быть, небольшая для Москвы — про это поговорим во второй части программы — но всё-таки оплата есть, безусловно. И для того, чтобы записаться, можно позвонить по номеру: 8-800-70-70-222. Мы вернёмся после короткой паузы.

Т. Ларсен:

— Вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Я — Тутта Ларсен.

В. Рулинский:

— Я — Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Мы говорим с сотрудниками Свято-Спиридоньевской богадельни службы " Милосердие" Ольгой Иорданской и Марией Галкиной, сёстрами милосердия. Ольга Геннадьевна, вы в первой части программы рассказали немножко про то, что вы были не совсем у истоков, но всё-таки привезли одного из первых подопечных богадельни в 1999 году. А можно узнать у вас, как вы вообще к служению милосердия пришли? Почему вы решили пойти в училище? Потому что всё-таки эта история, мне кажется, для вашей семьи не совсем стандарта, да? Мне кажется, что не все пошли в училище сестёр милосердия. По-моему, у вас все высшее образование получали, там какая-то научная стезя.

Т. Ларсен:

— И вообще выбрать в конце 90-х, начале двухтысячных путь служения в сестричестве — это серьёзный выбор был, очень так в противоход, антитеза мейнстриму, скажем так. Да, у нас, понимаете, интервью, когда мы всё-таки пытаемся про личное тоже...

О. Иорданская:

— Я не то что не хочу рассказывать, а просто не знаю, с чего начать, потому что всё равно мой приход в училище... Изначально всё-таки это то, что я пришла в храм. А мой приход в храм тоже непонятно, когда произошёл, потому что первая, так сказать, встреча произошла, когда я была совсем маленькая — лет шесть или семь мне было, я в первом классе, мне кажется, училась, когда мне подружка говорит: давай молиться. То есть у меня никто не молился дома, хотя у нас были иконы всегда. Иконы были, поэтому как бы я понимала, что вот иконы — это что-то такое. С папой мы заходили в храм. Мы жили в центре Москвы, у нас храм не закрывался, поэтому мы с папой заходили — постоим и пойдём, на без всяких объяснений. То есть просто мы заходили в храм, и крестилась я не той рукой. Я видела, что там люди крестятся и думаю, что надо тоже креститься. Крестилась я не той рукой, и как-то всё это не так было.
А вот подружка — мы, когда были маленькие, были на даче. И была гроза, и мы так перепугались страшно. Нам надо было идти с речки до дома в деревне — через поле, через лес. И вот мы обсуждаем, что нам делать. Вот малыши сейчас так не гуляют, как мы тогда гуляли, нас отпускали в маленьком возрасте. Она говорит: давай молиться Божией Матери как нам идти — идти через поле или спрятаться в лесу, грозу переждать? Мы не знали. Стали молиться Божией Матери. Как мы молились — я не помню эту молитву, я вот так молилась всё время, пока училась в школе, когда у меня были какие то страшные ситуации — хулиганистые с моей стороны. Потому что я была не очень благополучным, так сказать, ребёнком, и мне всегда помогала Божья Матерь — так получается. И тогда мы помолились, и гроза ушла, то есть вообще просто вдруг ветер изменился, и вся эта туча ушла и исчезла. Поэтому такой приход у меня как-то вот всегда, как-то вот с детства. Потом, в школе у меня была подружка Наташа Победина, мы с ней учились. Я даже не могу понять, почему мы с ней обсуждали, что нам надо покреститься — я не была крещёная. Вот с чего мы с ней взяли, что нам надо покреститься? Никто же нам из взрослых...

В. Рулинский:

— Это какой класс был?

О. Иорданская:

— Я не помню, в каком классе химия начинается?

В. Рулинский:

— С седьмого обычно или с восьмого.

О. Иорданская:

— Нет, с шестого или седьмого. Я просто помню, что у нас была химия, у нас была очень строгая учительница по химии. И когда она её спросила, Наташа так испугалась, что встала и перекрестилась. И её за это ругали, страшного ругала учительница.

В. Рулинский:

— Это ещё был Советский Союз?

О. Иорданская:

— Да, это был ещё Советский Союз. «Что ты сделала, как ты посмела?» А мы некрещёные были ещё с Наташей, но почему-то мы это обсуждали. Почему — непонятно.

Т. Ларсен:

— И когда вы покрестились?

О. Иорданская:

— Крестилась я — лет 13-14 мне было, но опять же по собственному желанию.

Т. Ларсен:

— Без родителей?

О. Иорданская:

— Я не помню, участвовали в этом родители или нет.

В. Рулинский:

— А дальше как развивалось?

О. Иорданская:

— А дальше — бабушка у меня, по маминой линии, тоже неверующая была, атеистка даже. Она работала заведующей библиотеки МГУ.

В. Рулинский:

— Начитанная атеистка.

Т. Ларсен:

— Городская интеллигенция.

О. Иорданская:

— Да, заведующей книгохранения МГУ она была, но при этом она мне почему-то подарила Евангелие.

В. Рулинский:

— Нормальная такая атеистка.

О. Иорданская:

— Да. И я читала Евангелие каждый вечер. Мне кто-то сказал, что надо каждый вечер читать Евангелие.

В. Рулинский:

— Тоже, наверное, атеисты посоветовали.

О. Иорданская:

— Ну, я вот не знаю, не могу понять, как это всё происходило. Мне вообще всегда казалось, что кто-то за меня молится, вот если честно. Потому что я была в таких ситуациях, сложных очень, опасных для жизни, скажем так. Потому что в коммунальной квартире мы жили. У меня сосед был хиппи, и там и наркотики были, и всё. Я часто оставалась вообще в квартире одна со всеми этими ребятами. И как-то ничего не происходило, я даже знать не знала, только потом задним числом узнала, что у нас там творилось. Хотя у нас и ножи, и банки летали, и чего там только не было.

В. Рулинский:

— А училище сестёр милосердия как появилось в этой истории?

О. Иорданская:

— Каким-то образом ко мне попала книга о Елизавете Фёдоровне Любви Миллер, я её прочитала, вдохновилась. И думаю: вот бы как-то тоже так, я хотела бы. А потом думаю: ну, наверное, надо всё-таки уже куда-то мне идти учиться, потому тоже время идёт, мне уже много лет. Я подумала, что надо поступить в Свято-Тихоновский институт, надо на подготовительные курсы пойти в Свято-Тихоновский. Пришла, а там рядом с дверью висит объявление о наборе в училище сестёр милосердия. И я уже на следующий день туда пошла — это в августе было. Я, естественно, не поступила, потому что я не готовилась. Но я поступила зато на подготовительные курсы. И надо было ходить в больницу. И в больницу я ходила с большим трудом. Ну и вообще это было очень всё непросто, конечно.

Т. Ларсен:

— А как вы почувствовали, что всё-таки это то, где вам стоит остаться?

О. Иорданская:

— Дело в том, что где-то за год до того, как я Любви Миллер книжку прочитала о Елизавете Фёдоровне, я пришла работать в храм. Меня попросил один как раз из хиппи. Он был звонарём, и он говорит: «Слушай, можешь пойти убираться в храме у нас — в центре, в храме Рождества Богородицы в Путинках?»

Т. Ларсен:

— Мы знаем парочку хиппи, которые стали священнослужителями.

О. Иорданская:

— Нет, он не стал. Он говорит: «А то я убираюсь, но какой из меня уборщик? Я же ничего не вижу. А мне говорят, что грязно в храме, надо убираться». Я говорю: «Ну давай пойду, поубираюсь». И вот стала ходить, убираться и как раз книгу эту купила. И очень так всё это было, конечно, непросто. И когда я ходила в храм убираться, и в больницу, всё это мне очень трудно давалось.

Т. Ларсен:

— Это был тяжёлый труд? Или было неприятно? Или не понимали, ваше это или нет?

О. Иорданская:

— Нет, не в этом дело. А вот идёшь, допустим, в храм убираться, а у тебя в голове: ну зачем ты всё это делаешь, зачем тебе это нужно?

В. Рулинский:

— Такие искушения, да?

О. Иорданская:

— Да. И это длилось у меня очень долго. Вот год я проработала в храме, и каждый раз, пока я не зайду в храм, от меня вот эти мысли не отступают: зачем тебе это всё надо? А вдруг всё это неправда? — и так далее. Точно так же было с больницей. В больницу я вообще с огромным трудом ходила. Меня даже из-за этого потом в училище не хотели брать, потому что говорили, что ты вот хочешь в училище поступать, но ты же вот не ходила в больницу почти. А я вот выхожу из дома, дохожу до троллейбуса, сажусь в него, еду. А у меня мысли стучат: беги, беги — тебя никто не видел, не надо. Вот выйди сейчас из троллейбуса, и всё. Я уже прихожу в Первую градскую, захожу в корпус, а мне говорят: тебя никто не видел, уходи, ты можешь ещё уйти. Пока я не открывала дверь в сестринскую и не говорила «здравствуйте», вот даже стоя перед дверью, у меня эти были мысли постоянно. Поэтому до больницы мне было очень сложно дойти, конечно. Но и учась в училище, на самом деле, я тоже ещё не сразу... когда я начала учиться в училище, я так увлеклась медициной, что я даже забыла, зачем я туда шла — в училище сестёр милосердия. Мне прям очень хотелось именно медициной заниматься, даже в институт я хотела поступать. И когда ко мне Татьяна Евгеньевна подошла и сказала после окончания училища, что отец Аркадий просил спросить: не согласишься ли ты поработать в отделении неврологии сестрой по уходу? Я прям плакала.

В. Рулинский:

— От чего? От радости, или наоборот?

О. Иорданская:

— Нет, наоборот. Ну, потому что я-то хочу идти в реанимацию, я хочу медициной заниматься, а меня в неврологию, про которую я, когда училась, говорила, что буду работать где угодно, кроме неврологии.

В. Рулинский:

— Почему?

О. Иорданская:

— На меня очень огромное впечатление произвела неврология своей...

Т. Ларсен:

— Безнадёжностью?

О. Иорданская:

— Ну да. У нас была практика в одной больнице. Причём мы не попали с подругой в неврологию, а мы спускались к нашим сокурсницам. И там такая страшная обстановка была — просто какая-то, да, полная безысходность. То есть больных перестилать нечем, они лежат все на этих рыжих матрасах в моче, запах стоит, в пролежнях. То есть это было что-то страшное. И поэтому для меня это было, конечно, прям... и тут вдруг неврология именно, и сестрой по уходу, а не медицина.

Т. Ларсен:

— Представляете, какой контраст? Тогда эти страшные картины, которые вы описываете, и сегодняшняя ваша богадельня чудесная, которую бабушки называют раем.

О. Иорданская:

— Ну да. Нет, этот первый год работы в больнице, я считаю, самый прям плодотворный для меня был, самый полезный.

В. Рулинский:

— В духовном смысле, или в каком?

О. Иорданская:

— Во всех смыслах. Мы работали там очень тяжело: два через два. Причём у нас был десятичасовой рабочий день, но мы работали там намного дольше, потому что невозможно было уйти — больных так много. И когда мы пришли, я вообще не понимала, как я буду управляться с таким количеством больных. Когда я была на практике в той же неврологии, ухаживала там за женщиной Эльзой — у меня она была одна. Я вот как приходила на шесть часов, я только с ней всё и занималась. Я думала: как же я буду с шестью? Нам сказали, что у нас шесть больных будет, когда мы туда шли. Я шла туда на год работать. А за этот год я вспомнила, что, собственно говоря, я этого и хотела, когда шла в училище сестёр милосердия — я именно и хотела этим заниматься.

Т. Ларсен:

— Вот это да.

В. Рулинский:

— И получается, вы там были таким... можно сказать, передовая православия — сёстры милосердия, которые трудятся в больницах, в отделениях, фактически забытых уже всеми, если говорить про такую обстановку.

О. Иорданская:

— Нет, но почему? До нас же там тоже наши же сёстры работали. Просто с нашего курса как раз взяли четырёх девочек именно конкретно на уход. До этого работали наши сёстры, но они работали в штате больницы. Они санитарками работали, то есть им было ещё тяжелее. Им нужно было и помыть полы, и бельё собрать и раздать, и в то же время и за больными ухаживать. А нас вот именно только на уход. В этом тоже была сложность, потому что как бы персонал-то уже привык, что наши сёстры делают всё: судна моют, мешки с мусором завязывают и так далее. А тут пришли те, которые говорят, что, нет, судно мы не будем выносить — нам так сказали, чтобы мы не выносили судно, что должны санитарки выносить. То есть нам там непросто было очень.

В. Рулинский:

— Я так понимаю, что в самой богадельне сейчас как раз эти все навыки, которые вы приобрели тогда, очень нужны. Но можно и обучиться всему. Для тех, кто хочет помогать тоже, стать сотрудником богадельни, может быть, в перспективе сестрой милосердия, можно позвонить по номеру: 8-800-70-70-222.

Т. Ларсен:

— Вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Я — Тутта Ларсен.

В. Рулинский:

— Я — Василий Рулинский. Вопрос к нашим дорогим гостям, сотрудникам Свято-Спиридоньевской богадельни службы «Милосердие»: что нужно знать и уметь тем людям, которые трудятся в богадельне? И обязательно ли, чтобы это были медицинские навыки, либо это просто можно, если ты не прошёл специального медицинского образования, тоже можно записаться и стать сотрудником? Как, вообще, с этим?

М. Галкина:

— Для меня важно было, конечно, закончить курсы, то есть получить какие-то знания именно по уходу. На данный момент я тоже сейчас учусь в училище сестёр милосердия и понимаю, что вот какие-то знания, которые должны знать медсёстры, тоже пригождаются. Знания лишними не бывает. Курсы дают такую базу очень хорошую.

Т. Ларсен:

— Маша, но вы не сталкивались в своём служении с какими-то вот такими препятствиями внутренними, с какими-то противоречиями? Или тоже были моменты, когда надо было себя преодолеть? Вот как то, про что Оля рассказывала.

М. Галкина:

— Наверное, такие прям глобальные — нет. Но когда человек устаёт, мне кажется, любой встречается с таким, как сейчас называют, выгоранием. Нет, я бы не сказала, что у меня было выгорание. Усталость — да, это у всех бывает. Так сидишь и думаешь, что ничего не хочется. А так — нет, такого прям глобального не было.

В. Рулинский:

— Я знаю, что есть такая проблема, с которой сталкиваются в том числе те люди, которых передают в богадельню — они обижаются на своих родственников. Потому что, я так понимаю, что не все, кто находятся в богадельне, это те люди, которые лишены родственников. У некоторых они есть, и они несколько переживают. Вообще, в любом учреждении в доме престарелых есть люди, у которых есть родные. И они там по разным причинам не могут ухаживать. Вот эта проблема обиды тоже присутствует среди тех, кто находится в таких учреждениях, да? Часто возникает такая проблема?

М. Галкина:

— Я вот, например, не сталкивалась ни разу вообще с такой прям обидой. Больше того скажу: у нас была одна бабушка, она каждый день созванивалась со своими родственниками, которые жили за границей, и живут сейчас. И они прям всё время так мило общались. К ещё одной бабушке у нас дочки приходят, её навещают. То есть я бы не сказала, что бывает часто.

О. Иорданская:

— Такое бывает, но очень редко на самом деле. У нас было только два или три случая таких, когда была обида действительно. И одна бабушка так... она недолго у нас пожила, потому что она прям не могла простить сыну, что он её поместил. У неё была действительно сильнейшая обида на сына. И она довольно у нас быстро ушла. А одну бабушку мы вынуждены были просто отдать домой, потому что она начала чахнуть прям — вот просто человек чахнет, и всё.

Т. Ларсен:

— Слушайте, а в чём действительно такой секрет? Вы говорили, что на Западе люди, наоборот, мечтают попасть в хороший дом престарелых. А у нас, кажется, богадельня — это, вообще, лучшее из учреждений, о которых только можно мечтать. Но люди, даже оказавшись там, тоскуют и не хотят там оказаться. Хотя зачастую, действительно, и самому человеку, который там находится, может быть, и не приятнее, но как-то легче там жить, чем дома в семье. Нет?

М. Галкина:

— Мне кажется, у нас менталитет такой. У наших стариков — вот как я с бабушкой своей общалась — никогда не было такого, что... Почему сложилось такое мнение о том, что богадельня — это что-то плохое? Потому что раньше туда отдавали потому, что не нужен человек.

Т. Ларсен:

— Безнадёжных.

М. Галкина:

— Да. Я сейчас была в Мариуполе, и там тоже есть богадельня. И нам рассказали историю...

В. Рулинский:

— Государственный дом-интернат, да?

М. Галкина:

— Я, честно говоря, не знаю. По-моему, да, государственный. И для меня было удивлением, что когда было наступление, это единственное место, куда не прилетало. Ну, вернее, там были прилёты, но настолько минимальные. А просто, когда они узнали, что это дом престарелых и там старички, от которых отказались родственники, как им объяснили, они просто дали указание туда не стрелять. Настолько они были поражены, что есть вообще такие места. Но это были такой кавказской, видимо, национальности, где вот менталитет того, что старик отдаётся...

Т. Ларсен:

— Наши российские солдаты?

М. Галкина:

— Нет, не наши российские, в том-то и дело. Нет понимания того, что старик должен уходить из семьи. Ну, по крайней мере, вот у меня в семье, у моих знакомых, а за границей, может быть, это обычное дело.

Т. Ларсен:

— Не знаю. Я вот думаю о своей бабушке — Царствие ей Небесное, — которая говорила всегда, что для неё самое страшное на свете — это оказаться обузой для своей семьи. И как-то она так ухитрилась договориться с Создателем, чтобы Он её очень быстро забрал. Потому что для неё самое страшное было стать лежачей, потерять навыки самообслуживания. В общем, какой-то такой у наших стариков есть стереотип. Но, с другой стороны, если уж действительно ты оказался в состоянии немощи, то ведь самый лучший уход тебе могут обеспечить люди, которые этому учились, даже если это не члены твоей семьи.

О. Иорданская:

— Но всё равно же очень тяжело из дома перейти в какое-то учреждение. Тяжело всё равно.

В. Рулинский:

— Даже в хорошее.

О. Иорданская:

— Да. Ты же не знаешь, какое оно там, насколько оно хорошее, как сложатся взаимоотношения. У нас, к примеру, Зоя Михайловна такая была. Она была редактором журнала «Дружба народов». Вот она сама себя определила как бы в богадельню. То есть она, когда ещё была на ногах, она была прихожанка.Сретенского монастыря, к отцу Тихону она ходила. И вот он ей сказал идти в сестричество царевича Димитрия.

В. Рулинский:

— Записываться в очередь.

О. Иорданская:

— Там было немножко по-другому. Патронажная служба за ней сначала дома ухаживала. А когда она совсем слегла и попала в больницу, из больницы она приехала к нам уже в богадельню — ещё на Шаболовку. И вот она прям прекрасно знала, что она в богадельне находится, что квартиру она отдала. Но это единственный у нас случай, по-моему, или два у нас ещё было таких. То есть она сама себя положила, и она ни разу не вспомнила об этой квартире. У нас была и другая ситуация, с другой бабушкой. Как раз когда я только пришла в богадельню. Её, правда, сестра положила — ситуация другая. Но она всё время страдала, что её сдали. Никак не могла она вот это всё-таки принять. А вот Зоя Михайловна... и Юлия Гавриловна сама себя положила к нам в богадельню. Она из дома мне звонила и говорила: как мне к вам попасть? Я говорила, что у нас вот очередь, объясняла всё. А потом Господь её Сам к нам определил: её сын побил, и она попала в Первую градскую больницу. Опять же — там наши сёстры по уходу. И наши сёстры по уходу её определили в святителя Алексия. Из святителя Алексия в итоге она к нам попала. А будучи дома, она мне звонила и пыталась устроить себя из дома к нам.

В. Рулинский:

— У нас остаётся очень мало времени. И мы как раз сейчас можем озвучить условия работы для тех людей, кто хотел бы тоже трудиться в богадельне. Ольга Геннадьевна, расскажите, какие условия, сколько часов нужно выходить, что делать, кого вы ищете сейчас.

О. Иорданская:

— У нас 12-часовой рабочий день с восьми до восьми. Иногда бывают сутки, но это редко. Ну, не редко, а это такие особенные...

М. Галкина:

— Надо поработать какое-то время, чтобы потом перейти на сутки.

О. Иорданская:

— 12-часовой рабочий день. Какие ещё условия-то? — я не знаю.

В. Рулинский:

— Что нужно делать? Я так понимаю, обучат основам ухода, если есть желание трудиться, да? Это всё бесплатно входит тоже, да?

О. Иорданская:

— Да.

В. Рулинский:

— И, я так понимаю, что предполагается какая-то заработная плата за этот труд, да?

О. Иорданская:

— Да, обязательно.

В. Рулинский:

— Давайте озвучим сколько, что, чтобы понимали люди условия. Это город Москва, да?

О. Иорданская:

— У нас почасовая оплата. Соответственно, всё зависит от того, сколько человек будет работать. Но в принципе, вот так мы посчитали, если на ставку —168 часов государственная ставка, — то это где-то от 46 тысяч зарплата у нас.

В. Рулинский:

— И я так понимаю, что все блага, та атмосфера, которую, собственно, богадельня имеет, это всё прилагается к этим вакансиям.

О. Иорданская:

— А у нас не только блага, у нас и трудностей полно, конечно.

В. Рулинский:

— Да. И я так понимаю, что нужно целых шесть сейчас сотрудников.

О. Иорданская:

— Да, нам нужно много.

Т. Ларсен:

— Это к вопросу о трудностях. Но всё-таки Маша призналась, что можно найти идеальный баланс между работой и личной жизнью, и личным духовным ростом, именно в Свято-Спиридоньевской богадельне.

В. Рулинский:

— А чтобы узнать все подробности и отправить своё резюме, и уточнить всё по вакансии — это можно сделать по номеру: 8-800-70-70-222. Мы говорили сегодня с замечательными сёстрами милосердия, сотрудниками Свято-Спиридоньевской богадельни службы «Милосердие» Ольгой Иорданской и Марией Галкиной. Спасибо вам большое.

Т. Ларсен:

— Спасибо.

О. Иорданская:

— Вас спасибо.

Т. Ларсен:

— Это были «Делатели» на Радио ВЕРА.

В. Рулинский:

— Всего доброго, до свидания.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Социальная помощь в Лисичанске». Дарья Ткач
• «Женское служение в Церкви». о. Андрей Постернак
• «Помощь в детских больницах». о. Иоанн Захаров, Татьяна Андроняк