Главная › Программы › Почитаем святых отцов

«Святитель Николай Сербский о пути к Богу». Архимандрит Симеон (Томачинский)

В этом выпуске программы «Почитаем святых отцов» наша ведущая Кира Лаврентьева вместе с архимандритом Симеоном (Томачинским) на основе книги святителя Николая Сербского «Сто слов о любви к истине» говорили, о чем стоит помнить христианину на пути к Богу.

Разговор шел о евангельской вести, о значении покаяния, а также о других важных духовных темах.

Ведущая: Кира Лаврентьева

К. Лаврентьева

— Программа «Почитаем святых отцов» на Радио ВЕРА, меня зовут Кира Лаврентьева. И сегодня мы вместе с архимандритом Симеоном (Томачинским), доцентом Московской духовной академии, будем читать книгу святителя Николая Сербского «Сто слов о любви к истине». Действительно, книга состоит из ста выдержек, из ста цитат, из ста изречений, если уж быть точным. Все сто взять у нас возможности нет в рамках нашей часовой программы, мы взяли десять изречений святителя Николая, посвящённых евангельской радости, евангельской вести. Здравствуйте, отец Симеон.

архим. Симеон

— Добрый день. Очень люблю святителя Николая Сербского, поэтому рад, что он у нас в программе появился.

К. Лаврентьева

— Да, это очень хорошо и не может не радовать. Ну, давайте тогда начнём читать с первого изречения святителя Николая:

1. «Сказал Господь: «покайтесь и веруйте в Евангелие» (от Марка 1-я глава). Настоящее покаяние — это не просто сожаление о совершенных грехах, но полное обращение своей души от тьмы к свету, от земли к небу, от себя к Богу.

2. «Без этого полного обращения покаяние — ни что иное, как заигрывание с Богом и со своей душой. Но с Богом не играют. Он милует кающегося, но тяжко карает того, кто не кается, или кто кается неполно и неискренне. А когда Он ранит, рана глубока и никто, кроме Него, не может исцелить её».

К. Лаврентьева

— Вот тут, конечно, несколько вопросов сразу, да? Отец Симеон, давайте сразу про «ранит»: что значит «Господь ранит»? Я думаю, что это не в прямом смысле, конечно, святитель Николай имеет в виду. Может быть, это та история, когда Иаков боролся с Богом: он же не впрямую боролся с Богом, а проходил некое такое личностное укрепление, духовное укрепление через вот эту ночь Иакова.

архим. Симеон

— Ну, знаете, как народ у нас говорит: «Бог долго терпит, но больно бьёт». Так что в этом смысле раны могут быть разными и действительно болезненными. Если Господь видит, что мы уверенно идём по пути к пропасти бодрым шагом спортивным, с расслабляющей весёленькой музыкой в наушниках, то мы можем и ногу сломать, чтобы просто не дойти до этой пропасти, это будет довольно больно. И мы, не видя это сверху, можем подумать, как это несправедливо, как это горько, как это неправильно, а на самом деле просто Господь нас останавливает. Но, конечно, кара — это больше такое метафорическое. Понятно, что Господь любит каждого человека, бесконечно он Ему дороже всего мира, об этом прямо говорится в Священном Писании, но именно по этой же причине, как отец любящий наказует своего сына, которого любит и которого хочет воспитать, так что бывает по-разному. Тем более, что святитель Николай тут говорит, что такое покаяние, как отец Димитрий Смирнов говорил замечательно, что покаяние — это не то что I am sorry — дескать, был неправ. Мы знаем, что Иуда, в общем-то, признался, даже раскаялся в Евангелии, но покаяние — это нечто совсем другое, это полное обращение своей души от земли к свету, от земли к небу, от себя к Богу. Вспоминаю, прекрасное есть выражение у блаженного Августина в «Исповеди»: «Ты был во мне, Боже, Ты был во мне, а я был вне себя». То есть Господь-то всегда рядом с нами и в нас даже, можно сказать, а вот мы бываем вне себя, как бы в заботе о себе, на самом деле растворяясь в каких-то посторонних предметах обманчивых. Поэтому обращение к Богу — это и есть подлинное покаяние. А без этого обращения, как святитель Николай говорит, что это просто заигрывание с Богом, со своей душой, потому что можно каким-то размышлениям предаваться, философским поискам, это всё тоже, наверное, нужно и в какие-то периоды жизни необходимо, и помогает, но если только на этом останавливаться без настоящего обращения к Богу, то это получится действительно игра такая некая, игра ума такая психологическая.

К. Лаврентьева

— Чтобы убежать от себя в некотором смысле, да?

архим. Симеон

— Да, убежать от себя, я себе всё прощаю, как это мы любим. Всем, кому должен, всем прощаю. Понятно, что Господь никого не принуждает, но идёт борьба же за душу человека, чтобы человек реализовал себя, свою миссию на земле, тогда он будет счастлив по-настоящему. В этом смысле и нужно покаяние, когда мы уклоняемся от какого-то правильного пути. Мы же знаем, что грех, «амартиа» по-гречески — это «промах» дословно, то есть непопадание в цель. Какие-то ошибочные мы ставим себе цели, ошибочные совершаем действия, промазываем, и в итоге сами первые от этого страдаем. В этом смысле Господь нас поправляет, нашу руку: «тебе надо чуть-чуть прицеливаться точнее, вот так руку поставить», а где-то по этой руке, может быть, тебя и «шлёпнуть». В этом смысле, конечно, то, что рана глубока, звучит вроде бы жестоко по форме, но если мы говорим о вечной жизни, о вечной участи души человека, то уж лучше здесь пострадать немножко, чем вечно мучиться потом. Ведь мучения и будут заключаться в первую очередь в том, что мы будем понимать: где же я был-то, чем же я занимался, как же я упустил себя? Как же ты, душа моя, мимо рая прошла? Знаете, замечательная есть такая древнерусская песня удивительная, там говорится так: «У нас в раю-то так хорошо, так прекрасно, как же ты мимо рая-то прошла, где же ты странствовала, гуляла, пропустила самое главное, душа моя». В этом смысле и раны могут быть полезны, и удары судьбы могут послужить во благо, миллион таких примеров. Сам святитель Николай в молитве о врагах тоже на это обращает внимание, что подчас вот эти скорби и болезненные толчки от людей или от судьбы, они гораздо более полезны и приводят нас в чувство, приводят к Богу, чем благоденствие и успешность. Поэтому тут, как ни крути, Господь на нашей стороне, но если мы сами становимся себе врагами, что с нами делать? Иногда приходится применять и какие-то жесткие средства ради нас же самих.

К. Лаврентьева

— Да, спасибо, отче. Давайте продолжим наше чтение.

3. «То, какова вершина покаяния и вера в Евангелие, показывают два изречения Священного Писания. Что есть человек? «Я же червь, а не человек», — говорит пророк Давид. А чем должен быть человек? Вы — боги и сыны Божии (псалом 81-й и от Иоанна, 10-я глава) — это слово вышло из уст Самого Христа Спасителя. Обратить червя в бога и в сына Божьего — это и есть вершина покаяния и веры в Евангелие.

4. «Что значит верить в Евангелие? Это значит верить в радостную весть, которую небесный вестник, Сын Божий, принёс роду человеческому. Иными словами, это значит верить Господу Иисусу Христу и Его Откровению. А Христово Откровение есть величайшее открытие от создания мира, оно единственное может превратить червя в человека, который есть Бог и Сын Божий».

архим. Симеон

— Да, замечательные слова. Тут сразу вспоминается конечно прекрасная поэма Державина, где он говорит о человеке: «Я царь, я раб, я червь, я бог», и это всё есть, действительно, и в Псалтири, и в Священном Писании, что «аз есмь червь, а не человек». С одной стороны, мы действительно по своим многим проявлениям как-то и по земле ползаем, пресмыкаемся, как черви, а с другой стороны, мы ощущаем в себе необъятные силы и возможности, и наш бессмертный дух показывает, что он проницает всё, что он и мыслит, и вдохновляется, и радуется, и он необъятен и бессмертен, мы же это сами в себе ощущаем. Удивительно, как в человеке вот эти две противоположные крайности сходятся. Но это мы видим и в природе, когда червь какой-нибудь или гусеница вдруг превращается в бабочку, взлетает к небу, это такая метаморфоза, хотя он не меняет своей сущности, это же одно и то же существо. Вчера оно там питалось навозом, в земле пребывало — страшное, отвратительное, жуткое, противно даже в руки брать, а потом — прекрасная бабочка-шелкопряд, взлетающая к небу, это же просто наглядная иллюстрация, что с нами должно произойти и произойдет, Воскресение Христово, оно для всех. И вот это обратить «червя в бога» (бога, естественно, с маленькой буквы: бог как причастник благодати, по причастии к божеству человек становится богом).

К. Лаврентьева

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что мы читаем книгу святителя Николая Сербского (Велимировича), книга называется «Сто слов о любви к истине», читаем мы не сто слов, а избранные нами заранее десять, но вы, конечно, можете самостоятельно изучить эту книгу, она представлена в интернете, дочитать. Мы только ее немножко подсветим, а вы, пожалуйста, читайте дальше, потому что, конечно, мудрость святителя Николая — это особая радость для нас всех, кто его читает, кто с ним знакомится, кто читает его труды. Ну вот смотрите, как дальше он интересно рассуждает в своем пятом изречении:

5. «Почему никто до Христа не объявил Радостную весть? Никто из столь многих мудрецов, философов, учителей, законников, царей и пророков? Никто из них не мог знать ни Радостную весть, ни объявить ее. Потому что они были земные и от земли, и говорили земное. Говорили, как сыновья земли, а не как сыновья неба. И о небе они говорили — насколько говорили — глядя на землю и влачась по земле».

6. «Поэтому все религии и философии до Христа мрачные и пессимистичные, колеблющиеся и размытые. Так и в Элладе, и в Индии, и в Египте, и в Персии. Так и в земном уравновешенном Китае. Так и в древней Мексике у инков, да и у всех тогдашних народов, не знающих Бога. Ни одна из тех вер и философий не заслуживает называться Радостной вестью. Ярчайший поэт древности Гомер сказал: „Лучше жить пастухом в этом мире, чем царем в Аиде“. Как человек земли, он не мог ни светло видеть, ни радостно говорить».

— Ну, потому что о загробной жизни, наверное, было вообще сложно говорить тогда. Но да, почитаем даже «Никомахову этику» Аристотеля, где он говорит о высшей добродетели, где он говорит о том, как важна мера в каких-то увлечениях, пристрастиях, развлечениях и как важно быть добродетельным человеком. То есть они уже как будто были готовы, вот эти философы дохристианские, они были в некоторой степени готовы к приходу Христа, но они никак не могли найти, ради чего надо быть добродетельным человеком. Добродетель ради добродетели? Ну, это на самом деле так себе история. Она, конечно, до какого-то момента может существовать, но она не может удержать всё человечество на плаву. То есть тут должна быть высшая идея, высшая какая-то истина, которой стал Христос. Это интересно.

архим. Симеон

— Ну, вообще высшей доблестью в античном мире было переносить с открытым забралом, с олимпийским спокойствием все несчастья. Это максимум, на что вообще был способен человек, и можно только удивляться их этой способности, что, не имея таких обетований, понимая, что потом всё равно все идут в царство Аида, что бы ты ни делал, каким бы ты ни был прекрасным, все к Аиду шествуют. Это и у Гомера, и в «Энеиде» Вергилия, хотя в «Энеиде» уже появляется, кстати, идея о воздаянии, когда Эней попадает в загробное царство, там есть некие уже зачатки того, чтобы мукой прошлое зло искупить, и что всё-таки праведные люди, они в некотором другом состоянии пребывают, уже была какая-то идея. Но вообще, надо сказать, что святитель Николай был необыкновенно образованным человеком, он же не только в Сербии Белградский университет закончил, он потом учился в Бернском университете, потом он, извините, Оксфорд окончил, философский факультет, там защитил работу, потом в Санкт-Петербургской академии духовной он учился, то есть человек энциклопедических познаний, с детства был особенно одарённым учеником, хотя он был из деревни, из простой семьи, это удивительно, как он смог вырасти в такого гения, в такого мыслителя. Поэтому он легко, вот видите, Элладу, Индию, Египет, Персию, он всё это знал и прекрасно понимал, и это не просто слова, за этим стоят годы изучения этих направлений, этих вер. И, конечно, он понимает, в чём отличие христианства, в чём его сила — в том, что он называют Радостной вестью, ведь Евангелие, как мы знаем с греческого, — Благая весть, добрая весть. Собственно, веруйте в Евангелие — это вначале говорилось у Марка, — не о том, что веруйте в эту книгу, она ещё не была написана, та, которую мы называем Евангелие, а, собственно, в саму Благую весть о спасении, о том, что Бог стал человеком, искупил нас и возвёл на небо. Благая весть, что Христос Воскрес, коротко говоря, в этом суть нашей веры, в это Евангелие мы веруем. Потом уже сама записанная книга — Четвероевангелие — стала называться Евангелием. И, конечно, в какой-то степени пророкам и античным мыслителям, вы правы, было что-то дано знать в гаданиях, в каких-то пророчествах, они, может, сами порой до конца не понимали, потому что у пророка Исайи мы, когда читаем, что «Дева во чреве примет и родит Сына» — у него это в таком контексте и потом вообще как бы о другом совсем.

К. Лаврентьева

— Да. И ты удивляешься: откуда здесь это?

архим. Симеон

— Да, но ведь удивительно, что и у античного поэта Вергилия аналогичное есть пророчество в его «Буколиках», в четвёртой эклоге, где он говорит, что «Дева грядёт, и с ней наступит золотое царство, когда новорождённый родится...» — от Девы, понимаете? Virgo по-латински, там нет никаких двусмысленностей, когда там ещё кто-то оспаривал какие-то еврейские законы, что это неправильный перевод, там на самом деле не Дева, а молодая женщина у Исайи. Даже, если помните, у Гая Ричи один из фильмов начинается как раз с этой дискуссии богословской — «Большой куш», а у Вергилия, это I век до Рождества Христова, и он прямо говорит, что вот как от Девы (от Virgo) может родиться младенец. Это тоже было своего рода пророчество такое и, собственно, христианские апологеты многие на это обращали внимание, называли языческим пророком Вергилия, потому что вот такое туманное откровение знания было дано и языческому миру в том числе. Но, конечно, они не могли в полноте этого знать, осознавать и, в общем, мы находимся в несравненно лучшем положении по сравнению с ним, потому что не случайно и называется — новая эра по Рождестве Христовом, новая эра, потому что всё преобразилось с пришествием Христовым, всё изменилось, мы вообще в другой жизни теперь живём, в другом уповании. Поэтому не случайно святитель Николай говорит, что все религии и философии до Христа мрачные и пессимистичные, колеблющиеся и размытые, потому что они не могли быть другими, если смотреть на окружающий мир безблагодатный, без освящения Святого Духа, уже даже его называли таким ветхим, распадающимся, уже как бы уставшим сам от себя, уже сам в себе мир погряз, в своих грехах, из которых он не видит выхода в своих пороках, откуда тут взять оптимизм? Не теряем пессимизма, как говорится. Конечно, явление Христа преобразило этот мир. А Гомер был справедлив, что лучше жить пастухом в этом мире, чем царём в царстве смерти Аида, потому что в этом мире и у пастуха есть какие-то удовольствия: и солнышко светит, и овцы блеют, и молочка попить, а в Аиде-то что хорошего, даже если ты царь?

К. Лаврентьева

— Причем непонятно, откуда у них такое знание всё-таки было, потому что даже праведники, пророки до Пасхи, до Пришествия Спасителя в мир находились в некоем таком «лоне Авраамовом», то есть это всё-таки не рай, это такое отдалённое место, адом его не назовёшь, но это и не рай.

архим. Симеон

— Да, все шли в шеол, в подземную обитель. Собственно, туда же Христос и пришёл, чтобы разрушить ад и вывести праведников из него, потому что до этого не было шансов, то есть действительно человек добровольно предался сатане, добровольно выбрал путь смерти, что тут сделаешь?

К. Лаврентьева

— Я недавно с одним человеком разговаривала, и он говорит: «Слушай, ну почему так всё трудно? Ну хорошо, оступились (это, конечно, отдельная должна быть передача) Адам и Ева в раю, вышли из рая, рай затворён, всё! Это же целая схема, она очень сложная — Сына отправлять, то есть Бога отправлять фактически в человеческом виде, даже Бог стал человеком, чтобы пройти такие мучения. Следующий вопрос возникает: почему Он не просто умер спокойно, а умер вот такой страшной мучительно унизительной смертью? Потом Он спустился в ад, но почему так просто нельзя было ад открыть?» У нас же мышление-то очень упрощённое, нам кажется: Богу же всё возможно, ну почему вот нельзя всех простить и в рай пустить? Перезапустил программу, вернулся к заводским настройкам. У нас же можно так: удалил, заново настроил, и всё хорошо. Но я ничего другого не нашла, как ответить, что это всё по правде, то есть Бог всё по правде делает, Он выстраивает очень правдивую историю с человеком, Он не шутит с ним, не волшебством каким-то занимается, а очень по-настоящему с ним выстраивает отношения, чтобы они были честными, обоюдными со всех сторон, — вот так я ответила ему, отче.

архим. Симеон

— По-разному, наверное, можно об этом рассказать.

К. Лаврентьева

— По-разному, да, но мне вот на ум пришло вот так.

архим. Симеон

— Я думаю, что в первую очередь Бог уважает свободу человека, его добровольный выбор, ему же не нужны ни рабы, ни роботы, но чтобы человек сам пошёл по этому пути, и как раз Господь приходит, чтобы вдохновить человека, чтобы на Своём примере показать, чем может быть человек — «се человек», вот настоящий человек. И полнота мук, я как-то в одной из проповедей размышлял об этом: ну действительно, голову отрубили бы, зачем вот это всё — терновый венец, бичевания, почему предательство ученика ближайшего? Какой-то перебор уже. Но вот эта полнота страданий, которую претерпел Сам Бог, никто не может сказать, что «Он не знает, как мне плохо», ведь даже богооставленность Христос пережил, вплоть до богооставленности на кресте. Всё, что человек может испытать, все страдания, все несчастья, беды, всё это Христос на Себе перенёс, и таким образом показал нам пример, что это можно, что в этом проявляется благородство человека, его величие, полный рост человечества, мы тянемся, к этому примеру. Если просто нам сказали бы: «Ребята, вот вам заповеди, выучите, я вас спрошу, всё исполняйте, кто не исполнит того в Аид», но у Бога-то совсем другие отношения с человеком. Почему и говорят, что каждый сам себя поставит справа или слева во время Страшного Суда, каждый безошибочно выберет своё место, потому что в свете Божьей правды, в свете Распятого Христа просто совесть ему скажет, где ты, там или там. В этом смысле, конечно, явление Христа в этом мире — ни с чем не сравнимое чудо и вдохновляющий пример для всех нас.

К. Лаврентьева

— «Почитаем святых отцов» на Радио ВЕРА, меня зовут Кира Лаврентьева. Напомню, что у нас в студии архимандрит Симеон (Томачинский), доцент Московской духовной академии, и мы читаем книгу святителя Николая Сербского «Сто слов о любви к истине». Читаем о евангельской радости, о евангельской вести, о жизни в покаянии. И выбрали десять изречений святителя Николая, чтобы как-то вот их прочитать и осмыслить. А вы, дорогие наши слушатели, читайте, пожалуйста, всю версию книги, их сто, и там действительно как-то вот показана какая-то неизреченная мудрость святого Николая Сербского, читайте, изучайте, пожалуйста. Вот мы постараемся ваше внимание на эту книгу обратить.

архим. Симеон

— Сотница вообще — это очень важное число и такая древняя традиция, которую святитель Николай продолжает, в духовной литературе это очень распространено. Кстати говоря, и у Данте сто песен в его «Божественной комедии». Так вот, святитель Николай пишет:

7. «Только сошедший с небес Сын Человеческий мог засвидетельствовать о том, что на небе — каков Бог, каковы духовные вещи в том мире, каков духовный мир и что бывает с душами людей после смерти. Что видел и слышал, о том и свидетельствовал. Его свидетельство полностью эмпирично в духовном плане. Он не свидетельствовал согласно земной логике или заключениям человеческого ума, или по мудрованию и философствованию земного человека, но согласно тому, что видел и слышал. Небесный вестник небесных вещей. Он пришел в мир, чтобы засвидетельствовать истину, которую никто от земнородных не мог верно засвидетельствовать. И свое свидетельство Он назвал Радостной Вестью».

К. Лаврентьева

— Дальше, как продолжение этой цитаты:

8. «Небесный Вестник свидетельствует, что Бог един, в вечной троичной гармонии Отца, Сына и Святого Духа; что Бог не только Творец, но и Отец, то есть самый дорогой и близкий родственник всем тем, кто хочет быть Его сынами; что Бог, как Отец, сама Любовь, и по любви Он послал Сына своего единородного в мир, дабы спасти мир; что душа человеческая ценнее, чем весь материальный мир; что существуют бесчисленные ангельские воинства и что они непрестанно, иногда видимо, а иногда невидимо влияют на людей в драме этого мира. Что праведники после смерти сияют в том мире, как солнца; что Сын Божий, по желанию и по милости Отца, сошёл в мир, чтобы людей-червей сделать людьми-богами. О праведном Суде Божьем, о воскресении мертвых, о вечной жизни и о многих других самых радостных вещах».

— Вот как раз, отец Симеон, я вас спрашивала, пересказывала вам диалог своей знакомой по поводу того, зачем всё так сложно, почему так всё сложно, а вот святитель Николай Сербский как раз отвечает на этот вопрос и говорит, что не то, что сложно, а тут огромное количество смыслов, что сделало с человечеством Евангелие, что сделал Новый Завет с сознанием человека Ветхого.

архим. Симеон

— Ну да, что касается сложности, что уж тут говорить, когда сам Бог, в Троице славимый, о Котором мы говорим, упоминает святитель Николай Сербский, — Отец, Сын и Святой Дух, ведь это труднопостижимо для человеческого ума. Но: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам», как у Шекспира. В этом смысле полно очень сложных вещей в этом мире, а уж что говорить о небесном. С одной стороны, как мы знаем, Бог прост, об этом говорит нам православное богословие, но, с другой стороны, как совместить Единого Бога и Его троичность? Я помню, еще в университете замечательный профессор философии говорил, что идея троичности настолько не вписывается в человеческий разум, настолько авангардная, что ясно, что ее не мог человек придумать, ну просто не мог. Это нелогично, никак невозможно, откуда это можно взять? Три Бога — пожалуйста, человек может придумать, но что один Бог в трех Лицах...

К. Лаврентьева

— Нет, это невозможно.

архим. Симеон

— И мне вот это запало еще с первого курса, я до сих пор это вспоминаю. Поэтому чего-то элементарно простого в этой жизни мы не увидим, здесь действительно все сложно, поэтому и интересно, поэтому и интригующе, поэтому и драматично. И, конечно, здесь святитель Николай говорит, что о небесных вещах, об устройстве загробного мира кто мог еще рассказать, как не Сын Божий, сошедший из небес? Никто об этом не знал, могли быть какие-то догадки, были древние учения о загробном мире. Помню, я когда-то писал даже такую работу — «Учение о загробном мире в разных религиях». Там много похожего, много действительно правильных, точных интуиций, много близкого к христианству, но все равно это такое гадательное, как сквозь тусклое стекло, это все такое приблизительное, неточное, и уж, конечно, там не было представления о рае, Царствии Небесном в христианском понимании. В основном, все сводилось к действительно печальным таким штукам. А об этом мог рассказать только вестник с неба, только Сам Сын Божий, который через откровение это дает. И вот интересно, что святитель Николай подчеркивает, что это тоже эмпирическое знание, просто в духовном плане. Мы привыкли, что эмпирическое — это значит то, что наукой можно познать, опытом измерить, взвесить, но это знание потустороннее, о духовном мире, кто может рассказать опыт, как там это все устроено? Только тот, кто сошел с неба, Сам Сын Божий, Сам Сын Человеческий, и Он, как свидетель, пришел в мир, чтобы засвидетельствовать истину (от Иоанна, 18-я глава), которую никто от земнородных не мог верно засвидетельствовать, потому что все остальные могли только приблизительно как-то к этому подступать, делать догадки об этом, но оказалось, что это свидетельство — Радостная весть, это Евангелие. Почему радостная? Потому что все мы призваны к спасению, Бог всем человекам хочет спастись, на самом деле Царство Небесное приготовлено для всех людей.

К. Лаврентьева

— Ну и тут сразу возникает мысль, что, если Господь принес такое масштабное знание и полностью изменил Своим приходом вообще человеческую историю, то почему бы не сотворить такие чудеса, чтобы уж точно все поверили? Хотя Он, безусловно, их творил, но от Него же требовали таких прямо знамений с неба, чтобы Он такое там устроил!..

архим. Симеон

— Слушайте, ну куда уж больше знамений, когда Он Сам воскрес и другие воскресали.

К. Лаврентьева

— Вот, только хотела сказать. Но когда случилось землетрясение, когда Он воскрес, когда солнце померкло, в Страстную Пятницу, когда разодралась завеса надвое в Иерусалимском храме — вот, пожалуйста, такие знамения с неба, и что-то они не позволили иудеям полностью покаяться и прийти к христианской вере, принять Новый Завет, принять Его, как Сына Божьего. То есть не помогли чудеса — вот вывод, не помогли.

архим. Симеон

— Конечно, потому что это всё равно добровольный выбор человека. Как у нас народ говорит, «человеческая воля царя боле». То есть вот ты моему «ндраву» не перечь, вот я против, и всё, Баба Яга против, все свободны. Человек может себя поставить в такую позицию, помните, как у Достоевского Иван Карамазов: «А я вот этой гармонии, которую Бог даёт, не принимаю, и всё». И что тут сделаешь, Бог же не может насильно человека затолкать в Царство Небесное. Вот эта свобода, о чём мы вначале сказали, это самое ценное, что перед Богом есть в самом человеке. Может быть, это самая суть человека и есть, сердцевина его — свобода его, и каждый из нас это понимает. И в этом смысле в свободе и заключается тайна: в ней есть вариант, что человек свободно выберет зло. Вот какой бы ни был прекрасный Богочеловек, Спаситель Христос, про которого Достоевский говорил, что «даже если мне доказать, что истина вне Христа, я лучше со Христом буду». Но это выбор Достоевского. А выбор другого человека будет такой, что хоть вы мне и докажете, что истина со Христом, а я всё равно хочу быть вне Христа.

К. Лаврентьева

— У нас был гость, я не буду называть кто, владыка один, и я ему вот эту цитату Достоевского процитировала, озвучила и говорю: «Вот как вы к этому относитесь?» Естественно, он её знал, но он вообще не понял, почему я её озвучила. Он говорит: «Я не понимаю вашей риторики». Я говорю: «Ну это не моя риторика, это риторика Фёдора Михайловича». Вот есть люди, которые вообще не понимают, о чём речь. То есть, если истина — Христос, то о чём тут, собственно, рассуждать? А Достоевский, как человек рефлексирующий, он, конечно, представил и так, и так, и понял, что Сам Христос, как личность, ему очень дорог. Это же такая очень сильная мысль-то.

архим. Симеон

— Конечно, в том смысле, что именно как Человек.

К. Лаврентьева

— Как Личность, как Человек, Он ему невероятно важен и дорог, и Он самый важный для него Человек — из людей как бы. Понятно, что Он — Бог.

архим. Симеон

— Он же говорил, что это такой его личный Символ Веры, Достоевского. Это не значит, что у нас у каждого должен быть такой же Символ Веры, у нас есть общий универсальный Символ Веры, но вот для мятущейся и ищущей души Фёдора Михайловича это было важно. И я, кстати, это прекрасно понимаю, что здесь именно личные отношения, что это личность, а не просто абстрактный добрый бог, взирающий с небес, награждающий тех, кто ведёт себя хорошо, а «двоечников» отправляющий в геенну. Не в этом же смысл-то, «двоечник» как раз может быть и лучше любого отличника. Неважно, сколько раз ты падаешь, важно, сколько раз ты поднимаешься и обращаешься к Богу. В этом смысле, конечно, привлекательность самой Личности Христа, и в этом смысл Его воплощения, чтобы показать, а вот какой Бог. Наш Бог вот такой: Он смиренный, короткий, Он удивительно жертвенный, удивительно любящий, отдающий себя без остатка всем.

К. Лаврентьева

— Ну вот я вспоминаю, что Достоевский ведь приезжал в Оптину перед тем, как написать «Братьев Карамазовых», потому что у него умер маленький трёхлетний сын Алёша, и они с женой очень горевали, очень. И он приехал, если не ошибаюсь, к старцу Амвросию, тут несложно вспомнить, и вот он его так утешил, что он оттуда вышел совершенно другим человеком и написал «Братьев Карамазовых» со всеми вот этими осмыслениями. И тут, конечно, только можно догадываться, почему вот он такое изречение написал, а с другой стороны, ведь когда человек в скорби, ему очень важно зацепиться за реальную личность Бога, такую вот живую, сочувствующую, которая тоже проходила огромные скорби, чтобы найти какую-то связь между своей болью и болью Спасителя.

архим. Симеон

— Да-да, и, кстати, очень любил книгу Иова Достоевский, потому что там вот эта страшная потеря, в том числе и детей, она есть, а Иов, как известно, был прообразом Христа, неслучайно чтение книги Иова положено на Страстной Седмице, потому что действительно он был чём-то такой предшественник, можно сказать, предтеча Христов, который претерпел страшные страдания. Да, для нас всех очень важен живой пример, не абстрактная идея, не какая-то максима такая нравственная, пусть и прекрасная, а чтобы мы видели в этом живую личность и шли за живой личностью.

К. Лаврентьева

— Продолжаем читать десять выбранных нами изречений святителя Николая Сербского и говорить, рассуждать, пытаться осмыслить мысль святителя Николая о Евангельской радостной вести, о покаянии, об изменении себя — мысль, которая свежа всегда, её можно всегда заново и заново как-то пытаться осмыслить.

архим. Симеон

— «Христос призвал людей поверить в эту Радостную весть. „Покайтесь и веруйте в Евангелие“ (от Марка 1-я глава). То есть призвал верить Ему и в Него, верить каждому Его слову. Ибо нет у людей нового способа дойти до осознания истины в главных вопросах бытия, кроме как принять на веру слова Того, Кто является личным свидетелем небесных и духовных вещей. Или поверить Христу, или продолжать блуждать по мрачной и бурной пучине жизни; блуждать, лишь гадая о берегах и землях, расположенных за краем этой пучины. Третьего не дано».

10. «Из этого ясно, что христианская вера не похожа на другие религии и веры в мире. Ибо другие веры происходят от людей с земли и от земли, от людей, которые говорили о духовном мире или по своему природному разуму, или по обману от злых духов. Никто из основателей других вер не сказал, что он сошел с неба, ни что он послан Отцом, ни что он свидетельствует о небе то, что видел и слышал, ни что он снова вернется на небо. Поэтому не может быть и речи о примирении или уравнивании свидетельства Христова с прочими верами и верованиями в мире».

К. Лаврентьева

— Ну да, христианская вера, она, конечно, совсем не идет в никакое сравнение с другими. Я разговаривала с одним человеком, он говорит: «Слушай, меня совершенно потрясло в христианстве именно то, что здесь Бог — это не такой вот добрый Бог, который сидит на облаке и управляет всеми процессами, а что Он пришел, распялся, воскрес, то есть это так же невозможно себе представить, как невозможно себе самому представить троичность Лиц». Совершенно по-человечески невозможно это нафантазировать, грубо говоря. Хотя и Иосиф Флавий, и другие историки, говорит, что сама личность Христа, и не только он, другие историки, нисколько не нафантазирована, как попытались в советское время нам внушить, а вполне реальная историческая личность, уже все это знают, ни для кого это не секрет. То есть, если опираться просто на историю, то был этот человек, и явно Иосиф Флавий пишет: «Человек ли?» Это, конечно, удивительно, потому что Он производил впечатление однозначно очень сильное, очень мощное, мы это видим в Евангелии, когда люди просто видели Его и менялись, и меняли всю свою жизнь. Что-то Он делал с душами людей такое. Только всегда удивляешься: а почему Он с одними душами делал, а вот фарисеи остались такие, какие есть?

архим. Симеон

— Ну, это вот свобода, о которой мы говорили. Здесь очень важная мысль святителя Николая, которую он достаточно бескомпромиссно высказывает, — об отличии все-таки христианства, потому что нам часто говорят, что: «Ну что вы, есть же Будда, Магомед и прочие, это все примерно одно и то же, хотя и по-разному, другими словами, но Бог-то один, и все это ведет к одному Богу, просто разными путями». Но здесь-то как раз акцентирует святитель Николай, что никто из основателей других религий не говорил о себе так, как Христос, что Он пришел с неба, что Он — Бог, прямо говорил, Он же не может обманывать. То есть в этом смысле, действительно, христианская вера не похожа на другие религии. Другие, они такие типа толерантные, типа такие вот свободные, они никого не заставляют, хотя мы прекрасно знаем, что это не совсем так, мягко говоря, но огнем и мечом, как это в истории все происходило. Но с такой бескомпромиссностью говорить о том, что «Я есть путь и истина, и жизнь», мы у других этого не слышали. Это, кстати, еще одно свидетельство подлинности христианства: ну как это, что, Бог будет обманывать людей? Нет, Он говорит прямо: «о том, что мы видели и слышали, о том мы и свидетельствуем». В этом смысле святитель Николай очень четко раскладывает все по полочкам, что, собственно, до основания истины в главных вопросах бытия мы не можем дойти без откровения, без доверия Богу. Мы можем какие-то философские основания: «звездное небо над головой и нравственный закон во мне», какие-то вещи посюсторонние определить, какие-то правила устройства общества, чтобы все друг друга не перегрызли и так далее, что-то такое, хотя мы видим, что плохо получается в общем у человечества с этим. Но вот, собственно, об истине есть вещи, главные вопросы бытия, которые можно только на веру принять, потому что они недоказуемы, это вот эмпирика, но эмпирика духовная. Как святитель Николай об этом говорит, что это эмпирично в духовном плане, то есть это тоже опыт, но другого плана, он не проверяется какими-то методами земными, поэтому без веры мы не сможем достичь Царства Небесного, и необходимо принять на веру слова Того, Кто является личным свидетелем небесных и духовных вещей. А если, скажем, Христу не поверить или поверить частично, вот как мы видим, Лев Толстой переводил Евангелие: что-то ему нравилось, что-то не нравилось, здесь поем, здесь не поем — ну и что из этого получилось? Просто бред и обесценивание христианской веры. Нельзя что-то брать из слов Христовых, а что-то отвергать, здесь какое-то внутреннее противоречие есть. Если он Бог и нам всё это рассказал и принёс, то или вы всё принимаете, или вы всё отвергаете, ну давайте будем честны в этом. Мне кажется, в этом плане хорошо, что святитель Николай это проговаривает, не знаю, кому адресованы были вот эти сто слов. В каких-то случаях, наверное, святитель Николай мог более дипломатично выражаться. Хотя интересно, он был удивительный проповедник, например, как-то он проповедовал в Лондонском соборе, и у него было очень мощное слово, он говорил: «Лондон на колени», и все вставали просто. То есть у него, конечно, было слово со властью и с мудростью, с силой, поэтому он мог, в общем-то, в каких-то случаях совершенно не пытаться быть политкорректным, а прямо говорить слова истины.

К. Лаврентьева

— Отец Симеон, ну и, конечно, когда мы говорим о Благой вести, нельзя не говорить о Пасхе. И важно, наверное, понимать, что Христос воскрес во плоти. Нашему мозгу, уставшему от информации, это очень сложно порой воспринимать, и остаётся только говорить: «Верую, Господи, помоги моему неверию». Но надо трезво осознавать, что Господь действительно воскрес во плоти, то есть Он нигде никому не являлся, просто как дух или как призрак, как говорили сами даже свидетели этого, или там иудеи, или ещё кто, или что это вообще всё придумано, что Он воскрес. Это важно понимать, потому что я слышала о том, что даже верующие люди с трудом иногда это принимают. И вот тут критически важная вещь, потому что, как говорит нам апостол, «если Христос воскрес, то вера наша тщетна».

архим. Симеон

— Ну, это странно, если христиане с трудом это принимают, потому что это стоит, в общем-то, в центре Благовестия. Даже ранних христиан называли язычники «филосарками» — любителями плоти, в том смысле, что в христианстве вот это единство плоти и духа очень большое имеет значение, что и Христос пришёл во плоти, и воскрес Он во плоти, то есть и плоть будет преображена, тело человеческое, вот этот самый червяк должен стать бабочкой, в конце концов, червь станет богом. Освящение плоти, как апостол Павел говорит, что «тела ваши суть храм Святого Духа». В какой вообще религии могли прозвучать такие слова? Потому что, если это буддизм, то это отречение от тела, отрицание тела, у мусульман это какая-то другая крайность. Я сейчас, конечно, огрубляю немножко, утрирую, но в целом, вот это освящение плоти, тела именно в христианстве, конечно, получило необыкновенное значение, и в Античности этого не было в том смысле, в котором мы, христиане, понимаем. У нас нет дуализма тела и души, наша борьба не против плоти и крови, как говорит апостол Павел. И, конечно, то, что Христос Воскрес — это же именно во плоти, это для нас в центре всего стоит. Если бы надо было изложить в двух словах нашу веру, то вот она и есть — Христос Воскрес. Вот Символ Веры самой короткий, который можно только придумать. Не кто-то не ангел, не какой-то вестник, а Христос — Богочеловек, Который сюда пришёл, здесь прожил, здесь был распят и воскрес. И это главное наше упование, главное наше вдохновение, надежда, опора, в этом наше упование заключается.

К. Лаврентьева

— Спасибо огромное за этот разговор. Дорогие друзья, это была программа «Почитаем святых отцов» на Радио ВЕРА, у нас в студии был архимандрит Симеон (Томачинский), доцент Московской духовной академии, и мы вместе с отцом Симеоном читали книгу святителя Николая Сербского «Сто слов о любви к истине», и предлагаем вам дочитать её самостоятельно. Читайте святых отцов вместе с нами. Мы прощаемся с вами, до новых встреч.

архим. Симеон

— До свидания.

Все выпуски программы Почитаем святых отцов

Другие программы

Актуальная тема