«Жизнь рядом со святым местом»

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Марина Борисова, Наталия Лангаммер, а также наш гость — настоятель Спасо-Преображенского Пронского монастыря в Рязанской области игумен Лука (Степанов) — поделились светлыми историями о том, как людей преображает жизнь рядом со «святым местом», например, монастырем.

Ведущие: Кира Лаврентьева, Марина Борисова, Наталия Лангаммер

---

К. Лаврентьева

— Дорогие друзья, здравствуйте. «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Меня зовут Кира Лаврентьева. И здесь, вы не поверите, мы собрались для того, чтобы рассказывать свои светлые разные истории, которые запомнились нам, которые отозвались в сердце. И счастливый день у нас сегодня — в студии Светлого радио игумен Лука (Степанов), настоятель Спасской Пронской пустыни. Здравствуйте, отче дорогой.

Игум. Лука (Степанов)

— Сердечно приветствую вас.

К. Лаврентьева

— И мои коллеги: Наталия Лангаммер, Марина Борисова.

Н. Лангаммер

— Добрый вечер.

М. Борисова

— Добрый вечер.

К. Лаврентьева

— Да, тема у нас сегодня очень интересная: жизнь рядом со святым местом — история о том, как люди, вдохновившись примерами святых или благодатью святого места, полностью меняли свой образ жизни и переезжали поближе к святому месту. Я думаю, у всех такие истории найдутся. Особенно в 90-х годах, в двухтысячных, когда это было принято, уж если не переезжали, то домик какой-нибудь рядом с монастырём пытались всё-таки приобрести или построить. И вижу, что отец Лука кивает. Мы уже ждём от него интересной, радостной истории. Отче, с чем вы сегодня к нам пришли?

Игум. Лука (Степанов)

— История моя не частная, а, начавшись, как вы справедливо заметили, в начале 90-х, продолжающаяся, и касается она очень многих людей. Это обнаружение москвичами чудесного места, которое Феофан Затворник назвал последней инстанцией накануне Царства Небесного. «Выша — преутешительное место, променять Вышу можно только на рай», — это его слова. Но Выша стала психбольницей в советские годы. Это было печальнейшее место. Но уже 35 лет назад началась, ручейком ещё, малозаметно, монашеская жизнь. На подворье сначала — это усадьба Нарышкиных неподалёку от монастыря, который был полностью занят психиатрической больницей, очень крупной и ветхой, конечно, находящейся в помещениях этого некогда великого монастыря. Я сам, будучи уже послушником Афонского подворья, привозил как-то помощь материальную, съестную, в эту больницу и был в ужасе от тяжёлых условий, в которых очень тяжёлые пациенты пребывали конкретно в корпусе, конкретно в тех кельях, которые были местом затвора великого подвижника и богослова, великого святого Феофана Вышинского. И оказалось это место уже приспособленным для того, чтобы принять детей нашей воскресной школы Афонского подворья. В 1996 году произошла эта первая встреча. Дело в том, что возле монастыря находился, и ныне сияет благодатью, храм преподобного Сергия Радонежского в селе с необыкновенно богословским названием Эммануиловка («Снамибоговка» в переводе с древнееврейского). По имени Эммануила Нарышкина, хозяина тех мест, который участвовал и в строительстве, в созидании храмов и домов, и являлся там крупным владельцем всех этих территорий. И там, в этом чудном храме преподобного Сергия Радонежского, оказались как раз мощи прославленного в 1988 году на тысячелетие крещения Руси Феофана, затворника Вышенского, и чудотворная Вышенская икона Божией Матери.

И вот в тихом храме, в окружении огромных сосен, дубов — там необыкновенная начинается уже дремучая чаща такая, уходящая в мордовские леса, это уже край Рязанской области — был обнаружен нами, как такой родничок, с благословения нашего настоятеля... Говорит он мне, как ответственному за воскресную школу: «А давайте-ка летний отдых для московских детей организуйте». И вот я поехал впервые туда, в эту даль, глушь. И просто входишь, как будто в другую какую-то атмосферу, другой какой-то слой атмосферы, когда начинаются эти деревья высоченные, когда начинается этот лес. Сначала ты проезжаешь всё-таки этот некогда величественный монастырь. И вот через два километра после него, в полном уже лесном окружении, этот небесного цвета храм, в котором такие святыни, и родничок рядом. И мы написали песню, едва с детьми провели там первое лето: «Аллилуйя! Снова здесь, близ Заступницы и Феофана, где молиться легко и светло, затянулись душевные раны». Начиная с этого первого детского лагеря, потом, мне показалось, что через это наше маленькое открытие туда хлынула вся Москва.
Первые приезды туда с каким-то депутатами, какими-то добрыми участниками нашей подворской жизни в центре Москвы — это Швивая горка, храм великомученика Никиты, который, являясь Патриаршим подворьем, был тем не менее, по благословению Патриарха, местом и пребывания нашей афонской братии Пантелеимонова монастыря, подготовки для отправки туда, на Святую гору, наших послушников. И вот это место центра Москвы вдруг оказалось связанным таким необыкновенным хрустальным мостиком с этим отдалённым краем. Это ведь уже почти Мордовия. И столько восторга — это оказалось совершенно взрывным, это первое лето 1996 года, когда возле этого родника, среди этих лесов, возле мощей святителя Феофана, возле этого чудотворного Богородичного образа, обнаружилась такая сила Божия, такой свет и радость. И уже в сентябре наша воскресная школа выросла в пять раз, уже больше ста человек она включала после этой поездки наших сорока детей в первое паломничество туда, в первый детский православный лагерь. Нас батюшка, настоятель этого храма, любезно принял, устроил для нас место для ночлега.
И вот с тех пор произошло такое постепенное передвижение туда, на Вышу, огромного количества людей, и духовного сословия, которые там, приход одного очень известного подмосковного духовника, чуть ли ни городок там решили строить, на этой речке Выше. Не всё получилось, как ожидалось, потому что газ туда провести всё-таки не удалось. Большая часть площади была поделена между очень активными прихожанами крупных подмосковных храмов и очень известного духовника, и там началось просто такое довольно массовое строительство. И известные певицы, исполнители и круг наших предпринимателей знакомых с радостью подключились. Постепенно всё-таки дела в монастыре продвигались. И эта маленькая община, сестричество, открытое на Быковой горе, уже получило центральный храм монастыря. И одно чудо из чудес ещё в том состоит, что я оказался рукоположенным в иеромонаха для служения в том самом храме в центре этой психбольницы, временной психбольницы, Вышинского монастыря.
И там началось моё служение иеромонахом. Такая чудесная была ситуация, такой поворот событий — никто не мог этого представить в первые эти годы. Ровно через пять лет после нашего приезда с воскресной школой Афонского подворья, так уж, Промыслом Божьим, я оказался рукоположённым в иеромонаха. А так я все эти годы был монахом, постриг приняв на Афонском подворье. Ну и для меня было восхищением не только моё туда призвание — так, что уж пришлось там и остаться. Не пришлось, а это было чудо из чудес, потому что Феофан Затворник с моего крещения стал моим любимым святым. В 1988 году я принял святое крещение. В этом же году он был канонизирован. Я не отличался особыми способностями рукоделия, но я его фотографию из «Журнала Московской Патриархии» вырезал, на фанерку наклеил. Читал какое-то репринтное издание, тогда ещё только доступное, откуда-то из за рубежа, его «Мысли на каждый день года», по-моему, в Америке изданное зарубежниками.

Н. Лангаммер

— Это вы делали до того, как попали в Вышу?

Игум. Лука (Степанов)

— Да, это было до, конечно, в том-то и дело. И поэтому всё это удивительно чудесно, что на каком-то этапе моего послушания на Афонском подворье настоятель, познакомившийся с насельниками этого села возле монастыря, нам туда дорожку указал. А туда уже в это время начали ездить и из Троице-Сергиевой лавры архимандрит... А ещё почему? Да потому что оттуда происходила семья замечательная. Это место ещё вовсе не по причине близости к монастырю — монастырь ещё был совершенно психбольницей целиком занят, — но туда переехала из Челябинска семья женщины, уже мужа потерявшей к этому времени, у которой было 14 детей: восемь сыновей и шесть дочерей. И все сыновья стали священнослужителями, а сама она приняла монашеский постриг уже в этой нашей Вышинской обители с именем схимонахиня Татиана. А один из её сыновей сейчас является настоятелем, архимандритом нашего Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне.

Н. Лангаммер

— Чудеса.

Игум. Лука (Степанов)

— Невероятное совпадение. Так узнали мы просто, поскольку наш настоятель подворья тоже был лаврский иеромонах, притом, что уже и на Святой горе Афон был, приобрел некоторый опыт служения. И поэтому так была для нас открыта эта Выша. И уже, мне показалось, действительно туда потихонечку перебирается вся Москва. Уже домишки стали там другими в цене, когда моё место служения оказалось как раз храм Успения Пресвятой Богородицы, которому сейчас исполнилось, в этом году, 400 лет. В этом году празднуется как раз четырёхсотлетие Успенской Вышенской пустыни. И домики вокруг, в связи с возрождением монастыря, оказались всё более дорогостоящие, хотя и простенькие. Появился там и газ, тоже заботами, в том числе, и наших московских благодетелей, которые тоже, уже оказавшись на Выше, стали доверять своих детей нашему там скромному педагогическому попечению. И все, кто прикасался к этой Выше чудесной, уже не могли её, действительно, забыть. И сейчас вот Выша переживает какой-то очередной этап своего не очень торопливого, скажем так, но всё-таки последовательного возрождения. Уже несколько лет назад была достроена новая психбольница, так что все помещения монастыря были освобождены. И женская община, там находящаяся, монастырь потихонечку укрепляются. Но там сейчас всё больше разного движения по привлечению молодёжи. Бывают и молодёжные форумы. И для меня это бесценная обитель. Я около семи лет был там, проходил своё служение. И в тот храм, где я служил и жил, потому что когда матушки имели дело раньше со служащими священниками, всё-таки белым духовенством, им приходилось озадачиваться подготовкой какого-то домишка — батюшка должен где-то жить, у него семья должна быть.

А когда я приехал к ним, они говорят: «Ну как вам с жительством-то — большие требования?» — матушки были замечательно добрые, молитвенные, но по хозяйственным и материальным вопросам трудностей было много, конечно, особенно в те годы, в 2001-й, о котором я говорю. Я говорю: «Матушка, а мне нельзя ли в этом храмике просто отделить уголочек?» — «Да что вы! И вам будет достаточно?» Я говорю: «Я был бы счастлив». Это встретило полное одобрение со стороны матушки игумении. Мне отделили уголок в этом храме Успенской церкви. И я был там вполне счастлив. Чудо ещё состоит в том, что уже на следующий год Святейший Патриарх Алексий II, приехав землю Рязанскую, совершил грандиозное и достопамятное, благодатнейшее перенесение мощей святителя Феофана Затворника в тот самый храм, где была моя келья. Так что я оказался соседом с мощами святителя Феофана и несколько лет был хранителем его мощей. Мне приходилось облачать его, переоблачать, по благословению архиерея, отделять частичку, когда это требовалось. Так что здесь, видите, больше я про себя, наверное, рассказал, чем про кого-то. Но, тем не менее, сейчас не вспоминая, может быть, конкретно, но я свидетель десятков людей, жизнь которых изменилась, в связи с их открытием Выши и возможностью, если не совершенно сразу переехать, то, во всяком случае, оказываться там всё время, не ставя для себя трудностью пяти-шестичасовую дорогу от Москвы до этой святой обители.

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Вы сейчас услышали, как всегда, очень проникновенную, очень настоящую, трогательную историю игумена Луки (Степанова), настоятеля Спасской Пронской пустыни. А мы, Наталия Лангаммер, Марина Борисова, Кира Лаврентьева, сидели, раскрыв рты и боясь пошевелиться, но, честно говоря, всё время меня один и тот же вопрос, отец Лука, не оставлял в покое. Но он такой личный, но и история у вас очень личная. Поэтому, наверное, они как-то будут не противоречить друг другу. Сложились ли у вас личные отношения со святителем Феофаном? Потому что я даже и не догадывалась, что вы переоблачали святителя в мощах. Я ещё придумала это спросить в самом начале истории. И никак не могла себе представить, что она завершится вот таким удивительным образом.

Н. Лангаммер

— Ответом на твой вопрос.

Игум. Лука (Степанов)

— Так они сложились с самого начала чудесно, что рядом с моими какими-то первыми бумажными иконочками, тогда, в мою студенческую бытность, принявшего только святое крещение, икона Феофана Затворника стала самой большой. И мало того, всё-таки близость с ним стала результатом ежедневного чтения его вот этих «Мыслей на каждый год». Я и сейчас продолжаю, когда меня спрашивают: что порекомендуете начинающим?— это необыкновенно чудесное прибавление к своему молитвенному правилу. Если ты, например, кроме утренних молитв, ещё стараешься прочитать дневное Евангелие — сейчас это легко сделать, и с помощью всяких интернет-ресурсов православных, наших церковных, и издаётся специальный календарь, в котором это публикуется. А вдобавок ещё было пояснение Феофана Затворника. Можно понять примерно соответствие читаемому и в Евангелии, и той странички, которую Феофан Затворник пишет по поводу этого текста. И его вот эти остроумные, короткие и ясные комментарии к Святому Евангелию, пояснения для меня были бесценны. А после уже я познакомился и с его письмами. Но в Выше по преимуществу я читал Феофана Затворника и его к тому времени уже подготовленные и изданные переиздания восьми томов, которые были ещё до революции подготовлены. И уже трудами архимандрита Георгия (Тертышникова), насельника Троице-Сергиевой лавры, и других почитателей святителя Феофана систематически уже готовились письма его к публикации и произведения. Сейчас ведь уже не один год идёт грандиозная работа Издательского отдела Московской Патриархии по подготовке полного собрания сочинений Феофана Затворника. Думали, что 20-30 будет томов — простите, что я немножко в сторону.

К. Лаврентьева

— Нет, это очень интересно.

Игум. Лука (Степанов)

— А сейчас уже до 50-и, и не вмещается в Свято-Пантелеимоновом монастыре, которому Феофан Затворник оставил право издания своих произведений при жизни. Часто Афонское подворье как раз издавало его произведения. Оно тогда располагалось на улице Полянка, и сейчас возрождено. Так что, это грандиозное наследие. И вот постепенно я с ним тоже начал знакомиться. И письма его такие простые и ясные, такие человечные и светлые, но при этом делают для тебя совершенно близким этого пастыря-наставника. Обычные чувства вблизи чудного духовника — то, что ты для него любимый и ты для него близкий, и он для тебя находит самые простые, но необходимые слова, которые тебе нужны. Только ты не знал, что тебе именно это нужно, а он тебе это и даёт, говорит, что вот как всё просто. Меня никогда не оставляет при чтении Феофана Затворника именно это чувство, потому что он обращается к разным лицам в разных ситуациях, но это настолько для твоей жизни актуально и просто. Например, его обращение к семье, в которой двое девочек, одна склада монашеского, другая склада к супружеству — «черничка» и «беличка» он их называет. Он говорит: «Красавицам поклон. На балы ездить не стоит. А если захотят плясать, пускай делают земные поклончики. Радости вам и веселья. Ваш доброхот святитель Феофан». Или говорит: «А что, если говорят кому-то не ходить в эту избу — там угар (угарный газ)? Он скажет: ну я же не хочу угореть, я пойду», — так, если они всё-таки идут на какое-нибудь такое бессмысленное развлечение с намерением сохранить своё внутреннее устроение, то от того, что они не хотят угореть, надо было бы не ходить, а не то чтобы... как-то так в простоте. Поэтому, думаю, да, вот это личное моё покаянное всегдашнее рядом с его святыми мощами пребывание для меня не прекратилось, и тогда, как уже моё послушание оказалось в городе Рязани, а теперь в Пронске.

К. Лаврентьева

— Спасибо, отец Лука. Это действительно очень глубоко, и труды святителя Феофана об Иисусовой молитве, конечно, заслуживают вообще отдельной программы и отдельного разговора. Но мы о них тоже упоминаем, чтобы вот как-то себе и слушателю напомнить об этом удивительном святом и о его удивительном наследии, которое очень может здорово помочь современному человеку.

Н. Лангаммер

— «Что такое духовная жизнь и как на неё настроиться» — это потрясающе книга, азбука.

К. Лаврентьева

— Настольная книга христианина, да. Наташа, раз ты так вовремя ввернула название книги святителя Феофана, то тебе передаю слово.

Н. Лангаммер

— Лучше молчать, чтобы тебя ведущий не заметил, да?

К. Лаврентьева

— Нет, в нашем случае лучше говорить.

Н. Лангаммер

— Шучу. Но у меня таких глубоких историй нет. Мы тут до программы с Мариной тоже обсуждали, что нам, мирянам, сложновато — мы не всегда такое находим. Но мы со своих колоколенок можем рассказать. Почему я это вспомнила, я не знаю, но вот помолилась, и вот эта не история, а акая-то ситуация из моей жизни всплыла. Я где-то в двухтысячных снимала интервью с бизнесменами, политиками — портретные. И мы ездили к ним куда-то сначала на производство, потом какое-то их хобби, потом домой. И вот был один бизнесмен — я могу напутать что-то, поэтому фамилию называть не буду, — бизнесмен, общественный деятель, он сейчас политик, с которым мы встретились сначала на одном из горнолыжных курортов, к которому он имел отношение, а это Дмитровское шоссе. Оттуда мы в этот же день поехали в Дубну, где у него была какая-то научная разработка. А из Дубны мы на его такой серьёзной машине с большим объёмом двигателя, как он сказал по телефону, «мы идём на Калязин — вышли из Дубны, идём на Калязин». Со скоростью 250 мы доехали до Калязина. Я понятия не имела, что такое Калязин. И мы приехали туда уже почти на закате. Вот сейчас специально посмотрела, что там был Свято-Троицкий Макарьев монастырь, который был затоплен при создании Угличского водохранилища. И я вот увидела эту колокольню на закате и дом священника, где раньше жил священник. Вот этот мой герой имел отношение к восстановлению, и он меня туда привёз, как к себе домой.
И к чему я рассказываю, что это преображение было за один день для меня? Утром мы встретились, а в тот период бизнесмены ещё были не такие публичные люди. И когда я начинала интервью, то для многих из них это было первое какое-то столкновение с телевидением, и они такие сначала все зажатые, закрытые. И он сначала говорил, что у него нет времени, у него тут дела, сейчас быстро поговорим. Я говорю, что, нет, у нас формат другой, нам как бы надо вот так и так. И когда мы приехали в Калязин и разместились в этом доме, который восстановлен, и там те же интерьеры, как вот жил священник, он превратился в такого русского человека с широкой душой. Он взял гитару, он пел какие-то такие вот песни, знаете, широкие застольные такие, был хлебосольный стол. И я увидела, как человек просто вот из такого серьёзного, важного, при исполнении буки такого, закрытого дяденьки, который много чего в жизни сделал полезного, вдруг превратился в совершенно... даже на фотографиях — все говорят: «Ой, что это за купец такой широкой души?» — он даже выглядеть как-то по-другому стал. И вот это был потрясающий вечер. Мы несколько часов там просидели, наблюдали закат как раз над колокольней. Тогда это место ещё было не очень известное. Потом началось туда паломничество и восстановление окрестностей. Но тогда был только этот дом сделан и вот эта колокольня. Вот меня тоже потрясло, как мы туда приблизились, и вообще другой темп, другие ощущения. Мы попали в какое-то иное пространство, и человек по-другому раскрылся. Ну вот как изменилась не жизнь человека, но в течение одного дня я видела, как человек изменился.
А вторая история — видите, у нас много маленьких историй, — когда я воцерковилась, я ездила в Николо-Угрешский монастырь под Москвой, монастырь, которому сейчас уже 800 лет. По-моему, 1380 год — год основания. Когда шёл Дмитрий Донской на Куликово поле, он что-то засомневался как-то, даже после благословения Сергия Радонежского. Он засомневался, остановились на берегу Москвы-реки, вздремнуть легли. И ему явилась икона святителя Николая в ветвях сосны. И он сказал: «Сия вся угреша сердце мое». И вот это вот «угреша» — Николо-Угрешский монастырь. Он после победы основал этот Николо-Угрешский монастырь. И я вот туда стала ездить. И я сейчас ехала на программу и вспоминала, о ком я хочу рассказать из людей, которые жили вокруг. Действительно, люди необыкновенные, кто туда приезжал. Кстати, многих начинала очень сильно искушать жизнь там, какие-то демонические силы, когда они оказывались рядом с этой святыней, с этим монастырём. Вот в городе Лыткарино неподалёку, куда как раз практически все прихожане и переезжали жить, там жила одна доктор, которая была очень сильным иммунологом, с перспективой серьёзной карьеры. И у неё родилась больная дочка, недоношенная. И она говорит: «Меня просто вот Господь положил лицом в пол», —как бы вот раздавлена профессионально, что либо я, либо никто её не поднимет. И девочка сложная была, то есть она родилась в шесть месяцев. Просто муж, когда увидел, он сказал, что это же зародыш — это на человека не было похоже. И у неё все возможные проблемы психические, какие бывают в таких ситуациях, начиная даже с речевых отклонений, вот всё это было.

И она растила эту девочку с молитвой, посещая этот монастырь, помогая, как врач, многим священникам. И она сама экспериментировала, чтобы эту девочку поднять, как врач. Вот всё, что она наработала, свои какие-то уникальные методики, она как раз помогала этим монахам Николо-Угрешского монастыря, в том числе. И девочка выросла, поступила учиться на сестру милосердия и заявила, что хочет жить в монастыре, хочет уйти в монастырь. И у неё абсолютно монашеский уклад. Вот мы давно не виделись, но я думаю, что она сейчас заканчивает обучение. И как бы она судьбу для себя выбрала. Она абсолютно здорова, она абсолютно адекватна, она такой вот человек, совершенно один из здоровых людей этого общества, благодаря молитве мамы, её усилиям. А я, когда приезжала к этому доктору, — она даже денег не берёт, она понимает, что тебе тяжело. И она помолится и говорит: «Дай мне, Господи, грешной рабе Божией, сделать добро и исцелить человека!» Вот такие люди живут рядом с монастырём.

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, дорогие друзья. Вот сегодня мы стали в очередной раз свидетелями, что по-другому эту программу, конечно, называть было нельзя. Действительно, светлые истории. И сегодня мы, игумен Спасской Пронской пустыни Лука (Степанов), Наталия Лангаммер, Марина Борисова, Кира Лаврентьева, собрались, чтобы рассказать свои светлые истории. Начало было программы сегодня совершенно жизнеутверждающее. Наташина история — это история, заслуживающая отдельного внимания. Мы сейчас к ней обязательно вернёмся после короткой паузы. Пожалуйста, оставайтесь с нами.

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются. И сегодня мы, игумен Лука (Степанов), настоятель Спасской Пронской пустыни, Марина Борисова, Наталия Лангаммер и Кира Лаврентьева, собрались здесь, чтобы вспомнить, рассказать какие-то светлые истории. И пока у нас очень хорошо получается — не у нас, а у отца Луки и у Наталии. Дальше ещё посмотрим. И, конечно, наша обязанность напомнить вам, что «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «ВКонтакте». Пожалуйста, оставляйте свои комментарии. Время от времени мы их здесь читаем, удивляемся, восхищаемся. Поэтому, пожалуйста, будьте с нами, дорогие наши слушатели. Да, и история Наташи, конечно, невероятно жизнеутверждающая, причём очень многогранная. Тут и монастырь, тут и изменение своей жизни, тут и чудо полной реабилитации девочки, которая изначально не имела каких-то потрясающих шансов на укрепление и выздоровление. Вот, действительно, как святыня действует, как действуют святые места и воля матери. Вот удивительно. Отец Лука?

Игум. Лука (Степанов)

— Мы сейчас всё-таки особое внимание уделяем передвижению из насиженного и комфортного мира в мир, который отличается святостью, по преимуществу. Наверное, это некоторая неизбежность. Конечно, хорошо там, где ты есть, привлечь Божию благодать и изменять свою жизнь, ища этого преображения. Но, видимо, особый ресурс есть в том, чтобы найти в себе мужество покинуть стогны града, выйти за эти стогны града и привычный нашей жизни и пуститься в рискованное путешествие, где не ждут тебя, очевидно, уж какие-то особенные условия, даже трёх звёзд, скажем так. Некоторые благодетели приезжали тоже в один знаменитый монастырь какой-то. Им говорят: «Ночевать будете у нас, да? Ну, мы сейчас вам тут в коридорчике поставим раскладушечку». Ну, смирялись тоже. Так что не благоустройством внешним, но благоустройством внутренним влеком человек бывает на вот эти самые удалённые экспедиции, по причине святости. Часто говорят люди, ещё начинающие в вере: «Ой, Пасха, ой, Рождество — это такой домашний праздник у нас». Домашний праздник — это день рождения бабушки или поминки почившего дедушки. Рождество или Пасха — это тот праздник небесный, который гораздо лучше, чем дома или даже в городе, на приходе, праздновать там, где вере Христовой посвящена вся жизнь без остатка, полностью. А это всё-таки монастыри, это всё-таки те святые места, в которых были подвижники и стали причиной того, что вокруг собралась братия. Как из леса отрок Варфоломей постепенно вырастил не только своё величие Христом и благодатью, а и такую лавру, и посад, и всё великое, что и поныне совершается в Троице-Сергиевой лавре как в духовном сердце таком России. И он как игумен земли Русской.
И нам эти места бесконечно нужны. Но это ведь тоже какой-то этап воцерковления, когда у человека начинает быть актуальным какое-то влечение к этим поездкам. Ещё не к переезду, пускай, ну хотя бы уже к посещению этих необыкновенных мест. Некоторые духовники, у меня, например, батюшка мой говорил: «Вот в Псково-Печерский монастырь съездите — вам полезно. Вот в Иоанно-Богословский...» Я не могу сказать, что я чувствовал, что мне это надо, но мне говорили, что мне это полезно будет. И надо было определяться и с выбором пути жизненного. И, конечно, нигде так лучше не помолишься, нигде так лучше сердце не открывается для каких-то определённых решений, как в обители. Но это, вообще, не секрет для наших не так уж далёких предков — все, от государя до простолюдина последнего, имели какие-то свои любимые монастыри, места для богомолья, куда уединялись на говение большими постами. И это не совсем привычно, кстати, для нашего современного прихожанина. Ну, пост наступил — что едим, что не едим, что делаем, что не делаем? А то, что это говение предполагает и уединение, и смену своего привычного образа жизни на монастырский, на тот, который будет по преимуществу посвящён богослужению, суточному кругу.... Но тут тебя ждут какие-то нежданные для тебя утешения: свежий воздух, необыкновенная вода, которая будет казаться тебе сладкой и прекрасной, потому что она родниковая, и простая монастырская пища, которая будет тебя питать ещё более восторженно, чем какие-нибудь московские изысканные мишленовские заведения. И ты вдруг скажешь: «Вот оно где — настоящее бытие». А эти чудные исцеления, душевные и телесные, конечно же, прикладываются ко всему этому духовному оздоровлению, которое неизбежно в этих благословенных местах.

К. Лаврентьева

— Марина, дорогая, вы сегодня необычайно скромны и молчаливы.

М. Борисова

— То есть обычно я веду себя нахально, а в этот раз скромнее? Да нет, я просто заслушалась отца Луку. Как раз вот вспомнила, что адмирал Ушаков, уже уйдя на покой, поселился как раз рядом с Санаксаром, где упокоился его дядюшка. И как раз на Великий пост он из дома, который был рядом с монастырём, переселялся за монастырские стены, внутрь, чтобы почувствовать, что такое Великий пост, уже внутри монастыря. Вообще-то, на самом деле рассказ отца Луки такой очень ностальгический. Но мне немножко меньше повезло во времени прихода в Церковь. Потому что, когда у меня начиналась церковная жизнь, на весь Советский Союз был, по-моему, только один женский монастырь, в полной мере устроенный, в Пюхтицах, в Эстонии. Были такие полуподпольные, такие немножко партизанские монастыри, но вот такой официальный, вполне ухоженный и обжитый, был только там. Да и мужских монастырей было очень мало. А когда батюшка рассказывал о том, что в монастыре была лечебница, — это был традиционный вариант. То есть, если монастырь не разрушили, то там либо тюрьма, либо детприёмник, либо лечебница. Правда, Оптиной пустыне немножко больше повезло, но я расскажу о своём первом впечатлении. А что касается жизни рядом со святыней — ну как рядом? Можно сказать, что Москва рядом с Сергиевым Посадом? Можно, конечно, потому что я помню первые годы церковной жизни: у меня был личный рекорд — я в лавру и назад, в Москву, за один день на электричке съездила три раза.

К. Лаврентьева

— За один день три раза из Москвы в лавру?

М. Борисова

— Да, и обратно. Дело в том, что у меня было поручение. Мне нужно было там найти одного человека в академии и передать ему письмо. Я в первый раз приехала и не нашла. Во второй раз он был занят и неизвестно, когда освободится. Мне сказали, что приходите к вечеру — к службе он должен появиться. Я в третий раз я уезжаю.

К. Лаврентьева

— А зачем вы уезжали? Подождать можно было.

М. Борисова

— Были какие-то обстоятельства, были свои тоже дела, была работа. Просто не было тех средств связи, к которым сейчас все так привыкли, что уже раскрутить назад эту плёнку и представить себе, как было без мобильных телефонов, без компьютеров, без возможности даже по обычному телефону связаться. Потому что если человек на какое-то большое расстояние от него удалился, то его и позвать не могут. А мы были молодые, поэтому, естественно, поручения и просьбы обращали к нам, потому что мы были более мобильные. Поэтому лавра в какой-то степени на долгое время становилась таким своим... Ну, как сказать? Своим домом — нет, потому что всё-таки мы туда не переселялись по разным причинам. Но поехать к преподобному — это было... это так и звучало. Это сначала звучало «поехать в лавру», а потом это уже звучало «поехать к преподобному». «Ты давно у преподобного был?» — вот это в обиходе было в конце 70-х, в 80-е годы. И, конечно, отношение и к святыне, и к самому преподобному Сергию было... Ну, как сказать? Вот был отец Кирилл (Павлов). И нас иногда отправляли к нему. Когда нужно было решить какой-то сложный вопрос, говорили: «Поезжай к отцу Кириллу, вот у него спроси». Но у отца Кирилла всегда было сложно, потому что он окормлял монашествующих и духовенство, поэтому к нему попасть было — ты ехал и не знал, получится или не получится. Но попасть к преподобному Сергию было всегда возможно, потому что двери храма открыты — вот иди и излагай свои вопросы. И отношение действительно было такое. Вот как батюшка рассказывал о его отношении со святителем Феофаном, такое же отношение было и с преподобным Сергием — это был такой вот всеобщий отче.

А что касается Оптиной пустыни, то первая моя поездка туда была в 1988 году, после празднования тысячелетия крещения Руси, когда первые пошли серьёзные разговоры о возможности передачи государством Русской Православной Церкви Оптиной пустыни. К тому времени, конечно, и начитано было много, и наследие старцев Оптиной, и самой Оптиной, и разговоров, и много-много. Так же, как вот батюшка читал произведения святителя Феофана, так мы, естественно, доставали какие-то факсимильные издания. Всё это было очень живо и очень такое создавало ощущение постоянного общения. Но когда я туда приехала... я туда попала с инициативной группой Академии наук, которая писала петицию в советское правительство с просьбой передать Церкви Оптину пустынь — там тогда было ПТУ. Слава Богу, что не сумасшедший дом. Но в Введенском храме были мастерские, там стояли станки, там шла сплошная вибрация.
А вокруг там были где-то в каких-то храмовых зданиях учебные помещения, а в келейных корпусах было общежитие. И я благодарю Бога за эту поездку, потому что я была одной из немногих женщин, которая может похвастаться, что была в скиту Оптинском. Поскольку там тоже было общежитие, там тоже жили люди и паслись козы, и на верёвке сохло бельё. Слава Богу, что в храме Иоанна Предтечи была библиотека, поэтому туда можно было зайти. И там, по крайней мере, не было ничего разрушено и обезображено. И вот это ощущение святого места, ощущение общения со старцами, может быть, это прозвучит несколько экстравагантно, но я прочувствовала, даже не в скиту, хотя там можно было прикоснуться, хотя бы просто тактильно, руками, ко всему — там ещё сохранялись фруктовые деревья, яблони, которые на спуске к Жиздре, на склоне ещё остались. Вот яблони, которые когда-то сажали оптинские монахи. В принципе, за столько десятилетий они должны были одичать, и это было бы естественно. Это была антоновка. И мы там были осенью, в начале осени. И мы решили попробовать просто сорвать яблоко с дерева, попробовать его. И для меня вот было шоковое состояние, когда оказалось, что яблоки не одичали за всё это время. То есть это была абсолютно садовая, ухоженная антоновка.

А что касается жизни около святого места и как оно влияет — обычно все рассказы сюжетно сводятся к тому, что человек оказывается рядом со святым местом, он хочет поселиться поближе, и дальше идёт его духовная трансформация. А мы там, недалеко от Оптиной, останавливались в деревне Прыски. И там церковь приходская деревенская, и к ней такая пристройка, типа сарайчика, но каменная, как отдельный придел. И мы поинтересовались, поскольку странная какая-то архитектура. И нам сказали, что там матушка живёт. Мы сначала не поняли. Это был 1988 год, и там жила матушка, которой было 102 года. Она была келейницей у Марии Николаевны Толстой, у сестры Льва Николаевича. Нас к ней провели, но она, конечно, говорить уже особо не могла. Она нас благословила. Она не уходила от Шамординской обители на протяжении всего ХХ века. Она от святого места не ушла никуда, она там прожила и дожила до, на тот момент, 102 лет. Мне не дано было узнать, сколько она ещё прожила. Но вот я видела своими глазами человека, который не покинул святое место.

К. Лаврентьева

— Спасибо огромное, Марина.

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. И сегодня мы собрались их рассказывать вам, дорогие наши слушатели. Мы — это игумен Лука (Степанов), настоятель Спасской Пронской пустыни, Наталия Лангаммер, Марина Борисова, Кира Лаврентьева. Перенеслись мы, да, отец Лука, и в Шамордино на несколько минут, и в Оптину. И попутешествовали, конечно, побывали, попаломничали вместе с Мариной.

Игум. Лука (Степанов)

— Да, каждое из мест нашей Святой Руси, теперь возрождающиеся многие, можно считать уже всё-таки в каком-то процветании, и духовном, и внешнем, конечно, призывают. Есть общие размышления преподобного Паисия Святогорца, что всё-таки паломничества хороши как средство от уныния. Если ты бодро молишься, сидя на своём месте, никуда особенно не лазай, а то во время дороги непременно тебя ждёт и рассеяние, и, как вы заметили справедливо, в святых местах искушения. Феофан Затворник, например, когда его звали на Святую гору Афон, а он с ней имел и особые отношения, и связи достаточно устойчивые, по переписке, по духовным советам, по молитве, обмену опытом молитвы. Он говорит: «Это же сколько ехать-то! Если можно было бы закрыть глаза, да открыть на Афоне, я обязательно бы приехал. Но, видишь, тут дорога-то займёт сколько времени». Но теперь-то, конечно, это очень всё оптимизировано. И в комфортабельном автобусике чаще паломники наши передвигаются, уж тем более в собственном автомобиле, с молитвой, с Радио ВЕРА включённым. Прекрасно можно безбедно и без большой рассеянности совершить такую экспедицию. Ну а всё-таки, если мы хотим повести речь о решительном смене образа жизни, в связи с возможностью припадать всегда к этим родникам, которые уже установлены, то тут всё-таки это связано с особым мужеством.

Ведь надо не только, чтоб тебя приняло новое место, но и чтобы отпустило старое. Вот очень многие, зажившись городе, тем не менее — да я сам к ним относился, я такой москвич до мозга костей. Всё у меня было в Москве, даже два образования, и армия — и та была под Москвой. И монашество-то моё, собственно, тоже было в центре Москвы. И для меня, знаете, только церковное сознание помогло приблизиться к возможности жить и наслаждаться жизнью с Господом вдалеке от Москвы. Я как-то для себя особо не представлял, для меня даже какие-то европейские столицы всё равно какой-то провинцией пахнут, по сравнению с любимой Москвой — как-то там далековато от Москвы, значит, не очень-то уж там всё и мощно. Когда, наконец, понимаешь, что такое соборность в Церкви, о которой мы поём в Символе веры: «Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», — это значит, что в каждом её малом подразделении церковном есть вся та полнота даров Святого Духа, которая необходима для человеческого спасения. Как Феофан Затворник говорит, что Бог не ближе к Иерусалиму или к Афону, чем к Тамбову или Моршанску.

Мы с моим батюшкой однажды поехали за его матушкой. Она находилась в это время в одном из подмосковных санаториев — какое-то прекрасное полезное место. Но, поскольку был мороз, а где-то она находилась там поодаль, ей надо было ещё подъехать к этому месту, то нам предложили подождать в каком-то клубном заведении, которое там было. И мы с батюшкой спустились в это какое-то кафе местное этого санатория и оказались среди такой вполне городской обстановки. То есть грохотала музыка, были запахи какие-то, присущие месту, где все едят и отдыхают. Мы пробыли там несколько минут, но это было очень тяжёлое впечатление. Потому что, когда мы вышли оттуда, вокруг нас была подмосковная уже почти наступившая ночь, эти необыкновенные виды каких-то деревьев, окружающей действительности, такой прекрасной природы, Богом зданной. И я спрашиваю батюшку: «А почему народ там сидит? Здесь же так хорошо, а там же сидеть невозможно — и по запаху, и по шуму, и по обстановке».

Батюшка отвечает и говорит: «Это люди себе, иногда даже бессознательно, ищут обстановку, соответствующую их сердечному устроению». В сердце смута и беспорядок — и кажется для тебя желанным вот такое пребывание в этом иногда суетном и многопопечительном жительстве, которое на самом деле его, конечно, не утешает, а тяготит — это самое сердце. Так что, видимо, дело в постепенных усилиях молитвенных, к которым мы призваны, дело всё-таки в воцерковлении, в участии в богослужениях, своих приходских, городских. И большая вероятность того, что, по прошествии нескольких лет церковной жизни, всякому захочется перебраться туда, где будет точное место соответствия его сердечному уже, более благоговейному и такому благодатному состоянию. А это как раз те самые святыни, храмы, дальние монастыри, которые мы сегодня вспоминаем.

К. Лаврентьева

— Спасибо, отец Лука. Сегодня мы вспоминали и Оптину, говорили об Угреше, говорили и о Пронской пустыни немножко, но больше о Выше и Феофане Затворнике. Но я вспоминаю Дивеево, потому что когда было сто лет прославления Серафима Саровского, мы впервые туда с родителями поехали. Мне тогда было 12 лет, по-моему. Да, это же был 2003 год. Его в 1903 году по инициативе Николая II прославили. Вот мы поехали в 2003 году на поезде из Красноярска. И настолько нас впечатлила эта поездка — мы там всё объехали, мы познакомились с монастырём, с Канавкой. Так впечатлило, что мы каждый год с тех пор три дня ехали из Красноярска в отпуск — родители так проводили свой отпуск. Представляете? А они чиновники, бюджетники, там всё было очень строго, очень чётко, определённое количество дней. Они так разделяли этот отпуск. И вот, значит, на дорогу нам уходило два с половиной дня туда, два с половиной дня обратно. И я помню, как мы весело и прекрасно проводили время в поезде, в купе, останавливались на разных станциях, покупали у бабушек ягоды и яблоки. В общем, дорога до Дивеево — это не то что сейчас там четыре часа по новой дороге доехал, и всё, ты уже в четвёртом уделе Пресвятой Богородицы. И нас так это потрясло. И мои родители очень полюбили батюшку Серафима.
Хотя связь папы моего покойного, Виктора Ефимовича, была с ним прямо с детства. Я рассказывала в одном из выпусков «Светлых историй», что его мама жила с папой в Саровской пустыни, когда монастырь был отдан под гарнизон военный — там просто жили военные с семьями. И получается, что мои бабушка с дедушкой жили в кельях монахов Саровской пустыни. Просто вот как семья они жили там. И она забеременела непосредственно моим папой вот в Саровской пустыни. Поэтому батюшка Серафим, конечно, его непосредственный прямой покровитель, позвал его в нижегородскую землю. Никто совершенно не понял выбор моих родителей, потому что там он был, в Красноярске, главным хирургом города, мама там возглавляла Отдел социальной защиты населения. То есть они такие были государевы служащие.

Игум. Лука (Степанов)

— Это вы отдельную золотую жилу затронули — насчёт зачатия в святых местах. Это уж десятки воспоминаний. Потому что, мне кажется, многие наши радиослушатели сейчас сразу вздрогнули. Потому что, у меня, во всяком случае, такое впечатление, что очень многие из тех, с кем мы дружили или общались по жизни, вспоминают как счастливое время, в том числе благословенного зачатия — супругов, конечно, законных, — это как раз посещение святых мест, какие-то паломничества, которые вот так, особым благодатным образом, соединяли супругов, так, что Господь давал уже и отрасль благословенную.

К. Лаврентьева

— Точно. И поэтому, конечно, никто моих родителей не понял. Но первое время шли разговоры о том, чтобы вообще в самом Дивеево поселиться. И папа должен был работать и даже возглавить больницу монашескую, которая находилась внутри Канавки. А тогда там ещё жили люди. И это совершенно удивительное было впечатление, когда ты идёшь по Канавке, а люди там выпивают, курят, матерятся. Ты читаешь «Богородицу», и вот все идут, молятся, а они внутри Канавки — вот жители — вообще не понимают, зачем мы тут идём, и вообще не понимают, почему мы нарушаем их покой. И вот монастырь долго занимался их расселением, предоставлением другого жилья, чтобы уже, соответственно, Канавку, по первоначальной традиции, заложенной батюшкой Серафимом, отдать под Мельничную общину. Там изначально жили только девственницы — девушки, которые приходили непосредственно сразу в монастырь — внутри Канавки. И вот там как раз находится монашеская больница. Но не сложилось, и мы переехали просто в Нижегородскую область, уже в другой район. Но мои родители имели счастье бывать у батюшки Серафима тогда, когда душа у них этого запросит, а не ехать в поезде трое суток. Так что, вот такая удивительная история. И потом папа ещё и в Курске поработал — на другой земле батюшки Серафима. Поэтому непосредственно история, конечно, нашей семьи связана с ним.
А потом батюшка Серафим передал меня преподобному Сергию. Я так же, как Марина, в любой непонятной ситуации ездила и паломничаю до сих пор в лавру. Потому что нельзя не свидетельствовать нам, верующим людям, о том, что, конечно, преподобный Сергий — великий заботник, печальник земли Русской, отец наш и очень действующий, участвующий живой святой, который слышит каждое слово. Но нужно приходить к нему с открытым сердцем. И семинаристы лаврские, конечно, бегают к мощам преподобного перед каждым зачётом и экзаменом. Он буквально напрямую руководит их учёбой — они не раз рассказывали нам здесь об этом. Поэтому, конечно, счастье наше, что у нас есть столько прекрасных и удивительных обителей и святых. И мы можем наблюдать их возрождение, и наблюдаем его. И мы можем притекать и молиться нашим заступникам, нашим небесным друзьям. А как их ещё назвать? Конечно, это наши самые близкие друзья, которые искренне и благородно всем сердцем пытаются о нас заботиться, и делают это.
Так что, вот так вот, дорогие наши слушатели, такие у нас сегодня «Светлые истории». И рассказывали их вам мы: игумен Лука (Степанов), настоятель Спасской Пронской пустыни, Марина Борисова, Наталия Лангаммер, Кира Лаврентьева. Смотрите «Светлые истории» на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «ВКонтакте», оставляйте свои комментарии. А мы прощаемся с вами: всего вам доброго и до свидания.

Н. Лангаммер

— До свидания.

М. Борисова

— До свидания.

Игум. Лука (Степанов)

— Храни вас Господь, друзья.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Я всё испортил, а Бог выправил»
• «Не нам, Господи, но имени Твоему»
• «Родственные души»