Светлый вечер с Николаем Досталем (24.08.2016)

— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, дорогие друзья. В студии Алла Митрофанова.

А.Митрофанова

— И Константин Мацан.

К.Мацан

— Добрый светлый вечер.

А.Митрофанова

— Я, наверное, сразу должна сказать, что сегодня утром сидела и пересматривала буквально с открытым ртом фильм, который называется «Облако-рай» и делала я это потому, что сегодня в нашей студии замечательный режиссер – Николай Досталь. Добрый вечер!

Н.Досталь

— Добрый вечер.

Наше досье

Николай Николаевич Досталь родился в Москве в 1946 году. Окончил факультет журналистики Московского государственного университета и высшие курсы сценаристов и режиссеров. Стал лауреатом Кинотавра и кинофестиваля в Локарно с картиной «Облако-рай», а также победителем Московского кинофестиваля с картиной «Петя по дороге в Царствие Небесное». Обладатель премии НИКА, ТЭФИ и Золотой орел. Заслуженный деятель искусств России, народный артист России.

К.Мацан

— «Облако-рай», «Петя по дороге в Царствие Небесное», сериал «Раскол», «Штрафбат» и последняя работа на данный момент, которая стала частью программы Московского кинофестиваля – фильм «Монах и бес». Обо всем этом и многом другом сегодня с Николаем Николаевичем Досталем будем разговаривать.

Н.Досталь

— Попробуем.

А.Митрофанова

— Вы знаете, можно я по свежим впечатлениям, потому что фильм «Облако-рай», который, я думаю, многие наши слушатели помнят, он был снят в 1991 году и вышел тогда на экраны, вышел – по телевизору его показывали и как-то он очень многим запомнился. Это было то время, когда в принципе фильмов про нас снимать еще особо не умею. А Вы… я не знаю, как-то Вы там что-то уловили и показали, какую-то такую тоску с одной стороны, с другой стороны какой-то потрясающий внутренний свет, который есть у этого героя Коли, внезапно решившего уехать, поскольку в жизни его нет никаких событий и ничего он с этим поделать не может и никому он не интересен. Но как только он решает уехать, тут же все соседи вдруг понимают, что это гвоздь программы на сегодня и еще на некоторое ближайшее время и все только об этом и говорят. Вот эта… не знаю, эта бессобытийность что ли, пустота – это действительно так было, Николай Николаевич? Я смотрела сегодня, Вы знаете, действительно с открытым ртом.

Н.Досталь

— Было… к сожалению, это так и есть еще. Просто так живет наша провинциальная Россия, у нее много таких проблем, которые касаются и какого-то настроя, состояния, состояния души, какие-то порывы, которые не могут воплотиться так, как им хотелось бы. Ведь он объявляет то, что он уезжает не столько для себя, а чтобы немножко их пробудить, чтобы вокруг него… он же всех их любит, чтобы они как-то чего-то… что что-то есть другое в мире, что можно куда-то уехать, куда-то стремиться, как-то изменить свою жизнь, может быть к лучшему как он надеялся. Поэтому даже можно сказать – это какое-то даже… ну это может быть громко звучит, жертвоприношение ради своего круга людей. Он уезжает, чтобы люди знали, что можно что-то изменить, куда-то податься, что-то узнать лучше, больше и так далее, и так далее. Вообще для меня реакция на этот фильм была очень неожиданной. Потому что я даже объездил с этой картиной стран 15, я имею в виду кинофестивали – от Америки до Японии, от Финляндии до Швейцарии и везде ее смотрели. И я был даже поражен, вроде бы наша такая исконно российская история, провинция, поселок городского типа, а как-то люди… значит какой-то есть настрой у людей по поводу своей жизни, по поводу того, что можно где изменить и можно ли вообще. Так что я был очень рад неожиданно, что картина оказалась понятой и понятная совершенно разной аудитории в разных странах.

А.Митрофанова

— То есть Коля, который в этой картине главный герой, получается, которого Андрей Жигалов блестяще совершенно играет, получается, что это человек, который что-то сумел в своей жизни изменить, исходя из Ваших слов. Но ведь по сути…

Н.Досталь

— Вы знаете, наверное, не так, он изменил, не зная чего, куда, зачем, почему. Брякнул, потому что сразу все возникли, сразу к нему интерес возник. То ведь его не замечали, хотя он говорил, что у него дел по горло, а у него никаких дел и не было…

А.Митрофанова

— В глазах все было видно, что какие у него там дела…

Н.Досталь

— Такая скукота, как у всех, а вот он что-то брякнул, вроде все стали как-то… жизнь какая-то забурлила, что-то забулькало. Поэтому он ехал в неизвестное… он ехал неизвестно куда, он даже уже потом, если Вы помните: «А, может я не поеду?» - «Как ты не поедешь? Ты уж раз решил, то езжай. Что ты, Колюша, давай-давай», - помните там фраза: «Нет уж, ты давай уже, действуй». А он уже ехать не хочет, потому что некуда, еще любовь.

А.Митрофанова

— Я в этот момент вспомнила фрагмент из фильма «Тот самый Мюнгхаузен», где Инна Чюрикова, играющая баронессу, жену барона говорит… он появляется там внезапно совершенно после того, как все уже сочли, что он умер, его уже похоронили, ему памятник открывают, он говорит: «А я скажу всем, что я воскрес», - она говорит: «Ты что, хочешь испортить нам праздник?», - ты уже себе не принадлежишь .

Н.Досталь

— Совершенно верно, поэтому они уже, как, ты должен уехать обязательно, мы тебе уже собрали все, мы чемодан тебе подарили, давай, Коля. А ему совсем этот отъезд – у него тут любовь, у него тут Наталья его, а он должен ехать. А Вы не смотрели «Коля перекати поле»?

А.Митрофанова

— Смотрела, конечно.

Н.Досталь

— Потому что потом, через 15 лет.

А.Митрофанова

— Он возвращается.

Н.Досталь

— Чтобы уехать опять.

А.Митрофанова

— Я пыталась, когда я смотрела фильм, я пыталась все понять, как так получается, что человек доходит до такого состояния, до такой крайней точки бессобытийности. Он же такой светлый парень, он такой человек, наполненный, может быть чем-то неосознанным для себя. Каким-то таким добром, любовью, действительно к людям. Он этого не осознает, но это же колоссальное сокровище. И как получается, что он в бессобытийности такой?

Н.Досталь

— А Вы знаете, он осознает, может быть, что он не востребован, что эта его доброта невостребованна. А чтобы стать востребованным, он должен что-то совершить. Вот брякнул – все, он центр внимания, его любит Наталья, его уже не хотят отпускать. Ну, Наталья не хочет, она рада за него: «Я рада, что ты уезжаешь» - «Я тоже рад. А ты что рада?» - «А я рада, что ты рад», - и так далее, там интересный диалог. Не знаю, вообще….

А.Митрофанова

— Ну это же Фрейд.

Н.Досталь

— Когда фильм уже сделали, режиссер должен помалкивать – это я уже так разговорился с Вами. Фильм сам должен за себя что-то говорить, желательно членораздельно.

А.Митрофанова

— А Вы знаете, кино – это же повод о жизни поговорить, мне кажется. А в жизни нашей нынешней…

Н.Досталь

— Я говорю, что этот персонаж для меня, он как-то даже… кто-то уже сейчас, я не знаю, где-то я читал, что персонаж Коля, Петя, Иван Семенов сын – монах, какие-то… есть какое-то… Меня спросили: «Вас что интересуют маленькие люди?». Я говорю: «Так, маленькие – не маленькие, просто люди. Они такие, какие они есть. Маленькие их можно назвать, а может быть они большие там где-то у себя в своей душе, в сердце». Но есть какая-то такая цепочка. Это так не специально.

К.Мацан

— К вопросу о цепочке, если просто посмотреть фильмографию режиссера Николая Досталя, то две самые свежие работы, одна совсем свежая – фильм «Монах и бес», удостоенная звания Лучшего фильма российских программ по итогам рейтингового голосования на последнем Московском кинофестивале. Предыдущая работа заметная большая – телесериал «Раскол», такое ощущение, что Вас как режиссера, к нынешнему этапу стало интересовать не просто обращение к психологии, к внутреннему миру человека, а еще и напрямую как-то к теме церкви. Отношения человека и Бога в том числе. Вот так ли это, или как Вы это видите?

Н.Досталь

— Скорее не к церкви, а к вере, к православному миру, вот так будем говорить. Но это случилось как-то Вы знаете… я ведь снимал… как это у меня случился «Раскол». Я снимал фильм о Шаламове, я вообще для телевидения снимал, можно сказать, эти два фильма «Штрафбат» и «Раскол» - это о самых таких трагических и неизвестных страницах нашей истории, малоизвестных. О штрафниках мало кто знал, что они тоже внесли свой кирпичик и не один в этот огромный фундамент под названием победа, о патриархе Никоне, о боярыне Морозовой, о Протопопе Аввакуме, ну кто… про них мало кто что знал. А когда я снимал о Шаламове, у него есть замечательное стихотворение, называется «Аввакум Пустозерский» и там, когда я это стихотворение использовал в фильме и когда я прочитал это стихотворение, как-то у меня что-то так срифмовалось, один 15 лет в яме и сожжен, другой столько же на Колыме и выжил. Какие-то они такие для меня показались… какая-то в них схожесть и после Шаламова я стал как-то погружаться в патриарха Никона, в Аввакума, вообще этот бунташный век XVII он же очень-очень такой… у нас вообще мало известна эта тема раскола, но вообще у нас же как – Иван Грозный, Борис Годунов и потом сразу перескок, уже сразу Петр I и так далее. А эти государи как-то у нас не очень известны, они интересные и много сделали не вредного, а полезного для России. Это Алексей Михайлович Тишайший и его сын – Федор Алексеевич, который совсем чуть-чуть царствовал, потому что по скорости умер молодым. И этот сам раскол, как Солженицын сказал даже так, что если бы не было XVII века – главного раскола, может быть не было бы 1917 года. То есть этот раскол как бы трещинки-трещинки и дошел до революции, до октябрьских всех этих дел в 1917 году. Поэтому для был очень важен этот фильм помимо художественной задачи, у меня стояла такая просветительская задача, чтобы люди узнали о штрафниках на войне, о расколе в XVII веке нашем, о Шаламове, что у нас есть не только Александр Исаевич Солженицын, но есть еще величайший я считаю русский писатель и поэт – Варлам Тихонович Шаламов. И я рад, что после него стали читать его больше. Это я уже знаю по письмам, мне уже на телевидении об этом говорили, стали читать. А после «Раскола» к старообрядцам чуть-чуть стали более внимательно относиться, вот как. И даже в лавре какие-то семинары появились дополнительные о старообрядцах, а то думали, что они вообще какие-то сектанты. Они такие же православные люди, но другого обряда.

К.Мацан

— Я просто такое мнение встречал о Солженицыне и Варламе Шаламове, что если их сравнивать, это частное мнение, мне просто интересно, что Вы об этом думаете, если их сравнивать, что одна и та же тема похожая – лагеря, ссылки, репрессии, трагедия русского народа. Но при этом в прозе Солженицына все-таки есть лучик надежды, есть некий свет, видимо в виду христианской веры Солженицына. А поэтика Шаламова все-таки превышенно депрессивная, беспросветная и скорее пессимистичная. Вот Вы эту разницу видите, что Вы об этом думаете?

Н.Досталь

— Я эту разницу вижу, но я бы сказал, что это, наверное, так и должно быть, потому что ведь понимаете, во-первых, Солженицын четыре года, из них полтора года в шарашке, остальное… а какая судьба у Шаламова, поэтому Александр Исаевич предлагал ему писать «Архипелаг ГУЛАГ» вместе – он отказался. Он такой волк одиночка. У него была задача – это не православное, у него была задача отомстить. Он вообще, несмотря на то, что у него отец был священником, он не считал себя религиозным человеком. Хотя говорил, что самые верные в лагерях, самые надежные – это религиозники, он так называл. Не важно – сектанты, или кто-то, они самые стойкие. А сами работяги – крестьяне, которые уж казалось бы от земли, они бывали стукачами, они были слабее. Так что он религиозников выделял в лагерях и он, чувствуя в себе это чувство мести, он не считал себя… у него не было задачи луч света в конце тоннеля, у него была задача рассказать все, как есть. Всю эту правду жуткую, где никакого света, а сплошная… поэтому у них даже, если Солженицын говорил, что этот опыт в какой-то степени полезен, Шаламов говорил, что ничего полезного, люди не должны это видеть, не должны это знать, не должны это проходить. Но если уж ты прошел и выжил, то ты обязан об этом рассказать. У них были сложные отношения – это отдельная тема, я вообще ставлю Шаламова, как писателя, как литератора выше гораздо, чем Солженицына. Солженицын – историк, он как бы исследователь, ему можно памятник ставить за один «Архипелаг…», конечно.

К.Мацан

— Николай Николаевич Досталь – народный артист России, кинорежиссер сегодня в гостях в программе «Светлый вечер».

А.Митрофанова

— Николай Николаевич, фильм «Монах и бес», который мы еще не видели и я думаю, видели вообще очень небольшое количество людей – те, кто были на Московском кинофестивале. Для остальных пока лишь из новостей известно, что такой фильм существует и что он отмечен высокой наградой. Но вместе с тем, Вы знаете, уже по названию видно и по имени режиссера и сценариста понятно, что это очень серьезная работа и что речь идет в этой картине о духовной жизни, или о попытке во всяком случае духовную жизнь вести. Монах и бес – это две таких полярных субстанции, это… я не прошу Вас сейчас пересказывать фильм, но скажите, это действительно про эту внутреннюю борьбу?

Н.Досталь

— Это про любовь. Любовью можно победить зло. А то мы так привыкли, что добро должно быть с кулаками, а это любовью можно победить зло. Я даже вам могу рассказать по этому поводу притчу, как монах после своего послушания, изможденный весь, уставший, приходит в свою келью, думая о том, как бы сейчас прилечь на свою кушеточку и немножко вздремнуть. Приходит он туда и видит, что у него на кушетке лежит черт, с рогами прямо – черт лежит и монах подумал: «Надо же, тоже ведь бедолага устал, наверное». И лег под кушетку. Черт тут же выскочил из кельи. Вот. вот это монах и бес.

А.Митрофанова

— Очень наглядное объяснение.

Н.Досталь

— Я считаю, что эта причта она как бы нас вела. Поэтому Иван Семенов сын, он как побеждает в конце концов – он умирает, он даже не столько умирает, он возносится… опять не буду рассказывать.

К.Мацан

— Даже зная конец истории – это не отменяет того, что очень интересно посмотреть весь фильм. Вы в одном интервью говорили по поводу этого фильма, что нашли актера на главную роль – Тимофея Трибунцева и он прочитал сценарий, испугался уровня этой работы и сказал, что с Вашей помощью, Николай Николаевич, ну и с Божьей помощью, будем делать. Я подозреваю, наверное, что у режиссера должна быть какая-то задача, которую он готов актеру сформулировать, чтобы эту роль играть. Знаете, как сегодня уже упомянут был «Тот самый Мюнгхаузен». Я помню историю, как Марк Захаров, по крайней мере так рассказывают, сформулировал Олегу Янковскому задачу, что тебе надо сыграть человека, которого распяли и его спрашивают: «Ну как?» - «Да все хорошо, только улыбаться больно». Какую формулу Вы предлагали главному актеру?

Н.Досталь

— Так вопрос ставить нельзя. Я ему по кусочкам, по самым крупинкам разбирали весь сценарий – это все рождалось как бы… да, притчу я ему рассказал эту, он ее понял, она очень много ему дала. Я говорю: «Вот, Тимофей, вот эта притча, ты давай вот этим способом этого беса туда-туда, куда-нибудь». Вот только лишь таким-нибудь. Но с другой стороны, чем больше бес у него, тем он становится крепче. Но опять же не хочу рассказывать, но вообще-то там только в конфронтации с этими чертями мы можем растить в себе какую-то защиту. Понимаете, чем больше искушение, тем больше вы в себе можете раскрыть эту веру, эту любовь, которая должна вас оберегать и защищать от всего этого. Как-то так.

А.Митрофанова

— Вы уже не в первый раз это слово произносите «любовь», применительно к Коле об этом говорили, что он любит своих соседей.

Н.Досталь

— Ну а как же, а тут что – любовь к Богу, любовь к человеку.

А.Митрофанова

— Это на словах звучит очень просто, почему-то в жизни не всем людям дается… может быть это дар – любить, может быть это то что нужно в себе взрастить. Почему-то у одних получается, а у других не получается.

Н.Досталь

— Видите, я произношу когда слово любовь, я все-таки под ней подразумеваю не какие-нибудь чувства и эмоции.

А.Митрофанова

— А я сейчас тоже не о чувствах и эмоциях.

Н.Досталь

— А какое-то внутреннее отношение к миру.

А.Митрофанова

— Состояние определенное.

Н.Досталь

— Нет, понимаете, вот умер Фазиль Искандер, я недавно кстати вспоминал, у него есть такая фраза интересная, что у человечества нет другой задачи, кроме одной – сделать человека. Вообще в мире, и у Бога тоже нет другой задачи – сделать человека. Вот, например, Фазиль Искандер – он человек, он получился, зная его произведения, зная вообще его. Я даже один фильм снимал по его повести. Но это так сказать, так, маленькое отступление.

А.Митрофанова

— Для Вас каковы критерии того, что человек получился? Как Вы это определяете? Вот Вы говорите: «Фазиль Искандер получился». В этом нет никаких сомнений.

Н.Досталь

— Видите, а я не знаю как, наверное, зная его творчество, зная его высказывания на вообще общечеловеческие темы, на какие-то даже общесоциальные темы, я знаю его позицию, знаю его взгляды, как-то так, наверное.

А.Митрофанова

— А расскажите о нем. Сейчас же много о нем вспоминают, расскажите, Вы знали его.

Н.Досталь

— Я Вам могу сказать, что я знал то его достаточно короткий период. Я снимал сразу, по-моему, после «Облако-рай». В 1992 году был такой фильм «Маленький гигант большого секса» - это по его повести, такая комедийная вещь, комедийная история про одного абхазского фотографа, его сыграл Геннадий Хазанов в этой картине и я с ним познакомился, с Фазилем, как раз по этой картине. Для нас был самый главный экзамен, когда мы сняли картину и Фазиль приехал на Мосфильм со своей супругой, посмотрел картину, после этого сказал: «Ну кто бы мог подумать, что еврей московского разлива мог сыграть моего Марата. Это же здорово. Отлично ребята, вы молодцы». Для нас это было главное. После этого мы с ним как-то общались. Не могу сказать, что мы дружили, хотя у деда были с ним по-моему, какие-то более близкие отношения. Я с ним общался, он мне надписывал какие-то свои книги, был на его вечерах. Такая у меня с ним была история по фильму. И потом жена даже его говорила нам по секрету: «Гена и Коля, ваш фильм ему из всех его экранизаций нравится больше других».

А.Митрофанова

— Высокая похвала, между прочим.

Н.Досталь

— Ну да, потому что у него же были экранизации, их немного, но по-моему, там 3-4-5 фильмов по его произведениям снимали, мы один из них.

К.Мацан

— Вы упомянули эту комедийную работу. Когда мы говорим о фильмах, снятых не вчера, а как минимум несколько лет назад, или десятилетие, двадцать лет назад о комедийных фильмах, всегда возникает вопрос, а изменилось ли как-то чувство смешного за эти 20 лет, которые прошли. Вот стали бы Вы сегодня снимать такой же фильм с тем же юмором? Над чем смеялись тогда, над чем смеются сейчас?

Н.Досталь

— Вы знаете, я вообще бы никогда не стал бы снимать никакую комедию, а это Искандер, это его… я его почувствовал. Понимаете, если бы не Искандер, если бы мне предложили просто снять комедию, я бы… потому что я не считаю себя ни комедиографом… хотя юмор, конечно, должен присутствовать в любых картинах. Он у меня есть и в «Штрафбате» и в «Шаламове». И здесь кстати «Монах и бес», его даже немножко позиционируют прокатчики, не очень, я бы сказал правильно, но они понимают, им нужно… поэтому они говорят – комедия, фантастическая комедия, религиозная комедия, комедия-сказка и так далее. Я бы назвал эту историю, хотя там в зале будет смех, особенно в первой половине, там много комедийной составляющей, она немаленькая, но конечно – это скорее трагикомическая история. Вообще жанр трагикомедии самый трудный, самая для меня это просто вершина.

К.Мацан

— Тонкая грань.

Н.Досталь

— Мы хотели приблизиться к этому жанру – я, Юрий Арабов, артисты – все. Поэтому даже иногда столько было смешного, мы сами смеялись на площадке, уже и Тимофей говорил: «Николай Николаевич, что-то такое у нас какой-то Гайдай получается, что ли?» Я говорил: «Тимофей, все нормально, все в порядке». То есть эта комедийная составляющая должна была быть и она там есть – это хорошо.

К.Мацан

— Смотрите, чтобы снимать фильм так или иначе о духовной жизни, или даже конкретнее, о каких-то церковных реалиях, которые возникают в этой истории. С одной стороны, наверное, художнику нужна смелость и дерзость, чтобы это не получилось плоско, лубочно, благочестиво (в кавычках). С другой стороны нужен какой-то такт, потому что тема очень щепетильная. И обращаться к теме святости, искушений, да и вообще жизни в монастыре – это требует какого-то особого отношения. Вот какой такт здесь требуется от режиссера, что Вы для себя формулировали?

Н.Досталь

— Вы знаете, когда мы делали «Раскол» мы фактически не давали читать сценарий на отзыв представителям нашей религиозной организации, церкви. Но в этом случае «Монах и бес» - я давал читать некоторым представителям все-таки, с большим опасением и тревогой. Ну мало ли, что-то там. Но к счастью все, кто читали, они отнеслись позитивно к этому сценарию, к тому проекту. Вполне позитивно и я этому был рад, что поняли юмор, смеялись, где нужно. Потом уже мне рассказывали, кто-то в самолете читал, а кто-то смотрел, как он читал и говорит: «Да он смеялся», известный деятель наш один. Это хорошо. Вообще, картина конечно не развлекательная, я вообще развлекательное кино не снимаю, но считаю, юмор должен быть. Вообще «Облако-рай», я сейчас вспомнил, там была такая формулировка, очень лестная для первой награды, я получил ее здесь в России, это еще был такой Кинотавр, он назывался не Кинотавр, до Локарно, до зарубежных. Они так сказали – за разрушение барьера между фильмами для избранных и кино для всех. Вот это просто, если вдруг наш «Монах и бес» шанс имеет стать таким фильмом. Если он таким станет, я буду рад, потому что конечно картина делается в первую очередь для зрителей, а не для фестивалей. Ну, мое кино по крайней мере.

А.Митрофанова

— А когда речь идет о такого рода материале, все-таки Костя уже обратил внимание на то, что дело происходит в монастыре, монах, бес, какая-то духовная жизнь и прочее. Это требует определенного уровня включенности в этот материал со стороны режиссера. Для Вас для самого насколько это актуальная тема?

Н.Досталь

— Понимаете, я так не могу сказать, что есть такая актуальная тема, давай-ка я ее сейчас сниму. Ведь как сказать, фильм рождается… как судьба, проект. Я не знаю, что я еще буду снимать следующее, хотя есть какие-то… поэтому мне главное было, чтобы все-таки как-то минимально где-то нарушить какие-то каноны, это мы боялись, особенно, когда в храме там есть какие-то сцены. Но с другой стороны, мы конечно консультировались, нам помогали. Но в титрах мы ни одну фамилию не ставим, чтобы весь огонь принять на себя, чтобы никакой из наших консультантов вдруг не стали ему упрекать, что что-то у Досталя, что же ты не досмотрел – он кадило не так держит, или что-то. Поэтому здесь мы старались очень… в общем, я не знаю, по крайней мере я могу сказать, что уже смотрели некоторые представители церкви картину и в целом отношение к ней позитивное.

А.Митрофанова

— Я сейчас даже не про это спрашивала, не про то, как кто кадило держит – это знаете, уже в конце концов детали. Я про суть, про саму суть этой картины. Если там про то, что любовью побеждается зло, что в этой ситуации духовной брани победителем остается тот, у кого есть способность любить – это же проблематика, мне кажется, абсолютно сегодняшнего дня. Она и сто лет назад, и двести лет назад, и пятьсот лет назад была актуальна.

Н.Досталь

— Все Вы за меня ответили правильно, я с Вами согласен.

А.Митрофанова

— Извините.

Н.Досталь

— Я сказали, Вы сказали может быть то, что я не досказал. Я рад, если это воспринимается так, конечно нам хотелось бы, чтобы эта история вечная. Вообще вечная история искушения, соблазна, у нас их миллион вокруг каждого человека и мы каждый раз боремся, проходим все эти самые медные трубы и прочее-прочее, соблазн властью, деньгами, положением, карьерой, изобильной едой, или что-то еще.

К.Мацан

— Николай Николаевич Досталь – народный артист России, кинорежиссер сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер». В студии также моя коллега – Алла Митрофанова и я – Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту.

А.Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Константин Мацан, я – Алла Митрофанова. И в гостях у нас сегодня Николай Николаевич Досталь – российский режиссер, народный артист России. Мы очень рады вообще с Костей, что Вы к нам пришли. Мы говорим о Ваших картинах, но не говорили пока еще о Вас. О Вашем пути, о Вашем становлении в этой профессии. Вы же оказались, я так понимаю, все-таки в каком-то смысле случайно в режиссуре. Ваш отец был режиссером и он не хотел, чтобы Вы были режиссером, Вы оказались там в результате определенных событий?

Н.Досталь

— Ну, в результате трагических событий, потому что отец погиб в 1959 году на съемках последней картины, мне было 13 лет. И уже потом мне тетя – его сестра, мы ее звали мама, она нас воспитывала, потому что мама у меня умерла в 1946 году – я родился в мае, она умерла в августе. И тетя, которая нас воспитывала, она мне потом сказала, что отец очень не хотел, чтобы вы в кино работали. Но тем не менее, как-то так получилось, что и брат пришел в кино, и я, хотя я заканчивал факультет журналистики МГУ, но как-то сразу у меня было желание работать в кино и потом я поступил на высшие режиссерские курсы к мастеру Георгию Николаевичу Данелия, ну и так вот…

А.Митрофанова

— Вы знаете, это определенное течение событий, которое разные люди называют по-разному. Кто-то говорит, что это судьба, кто-то говорит, что это совпадение, кто-то говорит, что это промысле Божий. Как Вы называете такие события, когда Вы может быть не подразумеваете, что вы будете там, или здесь и вдруг оказываетесь в таких местах и понимаете, что это не случайно?

Н.Досталь

— Я называю это просто судьба. Промысел Божий – это можно так очень красиво назвать и может быть даже это будет убедительно, но я называю проще – судьба. Так уж получилось, что… Но опять же я не могу сказать, что кино – это моя жизнь, знаете, так говорят некоторые режиссеры известные.

А.Митрофанова

— А что для Вас включает это понятие «жизнь»? Помимо Вашей работы о которой мы знаем, фильмы, которые мы любим Вы создаете, а что… если список приоритетов, если это конечно не очень личный вопрос, я прошу прощения, если вдруг.

Н.Досталь

— Ну, опять же, жизнь… мы уже как-то что-то говорили об этом, когда говорили об Искандере. Вообще цель, я ее могу так сформулировать цель жизни человека – это самосовершенствование. Если удается что-нибудь подвинуться от животного к человеку за всю свою жизнь, то это и есть цель. Для меня цель – самосовершенствование. Как-то не самовыражение, а именно самосовершенствование, потому что можно много снять картин, можно написать какие-то работы, книги, но хотелось бы чувствовать какое-то свое изменение, свое отношение к жизни, чтобы человек становился как-то более терпимым, смиренным, любящим и так далее. Я про себя говорю, желательно.

А.Митрофанова

— Вы такие вещи говорите – перечисляете просто христианские добродетели основные.

Н.Досталь

— А куда деться-то? Вот есть Евангелие, есть заповеди – по ним надо жить, какие еще тут вопросы могут быть. Но это так трудно, сложно.

К.Мацан

— Путь человека к вере и в вере, он всегда состоит из этапов каких-то, открытий, которые мы совершаем одно за одним и они постепенно нас к чему-то приводят. Какие этапы Вы могли бы выделить на своем пути к вере и в вере?

Н.Досталь

— Не знаю, если говорить действительно о работе над фильмом «Раскол», наверное, здесь у меня какое-то произошло такое погружение. С одной стороны профессиональное погружение, потому что надо знать, про что ты делаешь кино, а с другой стороны, человеческое погружение. Я много стал ездить, ходил в храм, с автором сценария и с Михаилом Кураевым. Это как-то само собой происходит, но я не могу сказать, что это как-то у меня… прямо я вдруг все – теперь я сильно верующий. Нет…

К.Мацан

— Но это путь какой-то.

Н.Досталь

— Работа как-то она, наверное, подтолкнула меня, поэтому, наверное, какие-то во мне есть изменения. Но это не мне судить, не знаю, очень трудно. Вообще все-таки… я вообще ценю в работе… некоторые говорят: «Кино – моя жизнь». Кино – это моя профессия все-таки. Если уж быть совсем нескромным, можно сказать – призвание. Но это немножко не очень.

К.Мацан

— А почему?

Н.Досталь

— А потому что мне кажется – это как-то такое… вы знаете у меня предначертание быть кинорежиссером, мое призвание это… Нет, друзья мои, это моя работа, это мой заработок, это моя зарплата, это моя профессия. Я так рассуждаю. А в жизни есть кое-что поважнее жизни, смерть, например.

А.Митрофанова

— Почему поважнее жизни?

Н.Досталь

— А как же? Надо к ней готовиться, надо понимать, как ты уйдешь, что ты оставишь после себя, каким ты уйдешь из этой жизни. Вот почему поважнее. Родился ты – от тебя это уже не зависит, ты родился, как хорошо недавно стихотворение какое было: «Каждая мать бывает хоть раз Богородицей, а каждый ребенок – Христос». Это когда она рожает ребеночка, человечка рожает.

А.Митрофанова

— Производит на свет жизнь.

Н.Досталь

— А как же ребятки, надо думать о конце этой жизни и переходе куда-то туда, где она может быть есть.

А.Митрофанова

— Вообще Вы знаете, есть такое мнение, что о человеке многое можно сказать даже не столько по тому, как он живет, а по тому, как он умирает. О каком-то его глубинном содержании о котором могут люди и не догадываться. Вы согласны с этим, да?

Н.Досталь

— Наверное, да.

К.Мацан

— Вы говорите потрясающе глубокие вещи, абсолютно созвучные, скажем так, религиозному восприятию мира, жизни, как некоему времени подготовки к главной встрече – к смерти и к встрече с Богом. А кто-то возможно задастся вопросом – ну что же, получается, нужно вот так вот каждый день ходить и помнить про то, что однажды умирать – это же как-то очень депрессивно?

Н.Досталь

— Ну зачем же, Кость, Вы не утрируйте. Это мы так с Вами говорили, когда Вы меня спросили – я сказал. В жизни есть даже кое-что поважнее жизни, я ответил, что смерть. Но это не значит, что надо… давайте зациклимся на этом и будем… давайте… можно целую передачу посвятить смерти.

А.Митрофанова

— Нет, мы не будем этого делать.

К.Мацан

— А может быть это на самом деле и не депрессивно, может быть это в каком-то смысле…

Н.Досталь

— Это совсем не депрессивно, ребята, друзья мои, это совсем не депрессивно, если вы верите в какую-то если уж так примитивно сказать – загробную жизнь, но так это же… почему…

К.Мацан

— Спасибо Вам за эти слова.

Н.Досталь

— А как же – это уход куда-то в другой мир, в другую жизнь. И если мы думаем о последних наших часах, мы можем почище жить, получше жить, поточнее жить, поменьше чуть-чуть грешить. Особенно уже в моем возрасте, например, поменьше.

А.Митрофанова

— Вы говорите о потрясающе серьезных вещах, говорите об этом с улыбкой. Наши слушатели Вас не видят, а мы с Костей видим – Вы улыбаетесь.

Н.Досталь

— Самоирония должна быть всегда, у любого художника, или еще кого-то. Если я буду еще без улыбки говорить о серьезном – зачем? Поэтому, кстати, вот опять «Монах и бес» - это Юрий Арабов сказал: «Нельзя говорить, особенно молодежи, серьезное всерьез», - вот так по-серьезному, по форме. Поэтому «Монах и бес» с улыбкой говорится, с юмором, с иронией, с гротеском, с фарсом, но о важном, о главном. Понимаете, вот так вот. Поэтому так и в жизни должно быть, и в фильме у нас так. вообще ему когда сказали… Юра хорошо сказал, ну типа знаете, как говорят, слоган фильма, он так хорошо сказал: «Может ли черт стать человеком? А черт его знает». Поэтому юмор должен быть всегда.

А.Митрофанова

— Гоголь между прочим считал, что смехом можно победить грех, можно победить пороки. Он об этом писал в своих размышлениях по поводу своей же комедии «Ревизор», спустя десять лет после того, как он ее впервые опубликовал… вернее была она впервые поставлена на сцене и триумфально уже там всю страну обошла. А потом Гоголь сел, взялся за голову и говорит: «Вы же меня неправильно поняли, я же другое хотел сказать». «Ревизор» - это про Страшный суд, там где ревизор – это продажная совесть, а истинный ревизор, который в конце является произведения, там немая сцена – это как раз тот самый Страшный суд, момент, когда уже явился Господь и уже ничего невозможно изменить. Он эту свою комедию сравнивал с картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи». И когда он писал объяснение этого всего, он говорил, что единственная возможность бороться со своими пороками, с этим ревизором, с совестью продажной с которой можно договориться – с собственной совестью – это смех, смеяться над собой, не придавать себе слишком большого значения, не уделять слишком много внимания каким-то своим слабостям. Как Вам такая позиция?

Н.Досталь

— Мой любимый писатель – Николай Васильевич Гоголь. И я считаю, что он абсолютно прав и если что-то у нас получилось, гоголевская чертовня, но с таким финалом – то это здорово, я согласен абсолютно с ним.

А.Митрофанова

— Казалось бы простая формула, а опять же непросто.

Н.Досталь

— Все такое важное – вроде просто, а исполнить сложно.

К.Мацан

— Вы сказали, что жизнь для Вас – это самосовершенствование и на этом пути, надо полагать, очень важна роль учителей, в таком человеческом плане. Вот Вы упомянули, например, что учились у Данелия, было ли что-то, чему этот великий режиссер Вас научил не только в плане профессии, но и просто по-человечески, чему Вы у него учились? Или может быть другие учителя были важны для Вас?

Н.Досталь

— Вы знаете, нет, ведь он у нас был мастером, но он был действующий, он снимал в это время. Поэтому не так уж прямо много он нам уделял… я даже где-то в интервью сказал, на меня Данелия обиделся, говорит: «Что же я учитель твой, или не учитель?» Я говорю: «Учитель, Георгий Николаевич, но Вы же снимали в это время кино, но когда же Вам особенно было с нами то?» Поэтому нет, я бы не сказал, что по-человечески, мы его фильмы смотрели… А вообще на высших режиссерских курсах наши учителя – это были фильмы наших великих, всемирно великих мастеров. И это и Бергман, Феллини, Антониони, Тарковский, Куросава – мы их смотрели, Годар, Трюффо. Нам показывали, тогда это еще было запрещенное кино, у нас этих фильмов не было. Нам из Госфильмофонда привозили в черно-белом варианте цветные фильмы и мы их смотрели, как такое… у нас же в прокате этого не было, в широком прокате. И пожалуй, если говорить о кино, то они мои учителя что ли. А так – литература – Толстой, Достоевский, Чехов, Гоголь, Шаламов.

А.Митрофанова

— Николай Николаевич Досталь – кинорежиссер, народный артист России сегодня в программе «Светлый вечер». А вот Вы снимаете кино про Петю, который по дороге в Царствие небесное направляется… свой жизненный путь про местного дурачка. Такой Форрест Гамп по-русски, можно сказать, наверное, юродивый практически. И действительно почти святой парень, абсолютно беззлобный, воспринимающий действительность какими-то чистыми глазами ребенка. Не видящий просто грязи. Опять же, если вспомнить фильм «Облако-рай», кто такой этот Коля по сути, он не юродивый, конечно, но что-то от такого героя в нем есть. А Вы никогда не думали о том, что… сейчас, пожалуйста, «Монах и бес» Вы сняли фильм, никогда Вы не думали о том, чтобы напрямую на эту тему попытаться поговорить и снять фильм о святом, например?

Н.Досталь

— Нет, о святом никогда.

А.Митрофанова

— А почему, где граница?

Н.Досталь

— Я не знаю, для меня святой – это вообще… это запретная тема. Если бы мне сказали: «Давай снимать про Саровского, про Сергия Радонежского», - я бы не стал. Не знаю почему, но все-таки надо снимать про человеков обычных. Я не могу… про грешников с удовольствием, про святого – нет, не могу Вам объяснить почему, но я не взялся бы за такое, даже с благословения.

А.Митрофанова

— Вы не единственный, кто так говорит.

Н.Досталь

— Единственный?

А.Митрофанова

— Не единственный, многие…

Н.Досталь

— Наверное, это тема такая очень обоюдоострая, опасная, я не знаю.

К.Мацан

— Но тем не менее «Монах и бес» в каком-то смысле восходит к житию Иоанна Новгородского.

Н.Досталь

— Это другое дело, это совсем… это мы взяли кусочек Иоанна Новгородского, кусочек Ивана Семеновича Шапошникова из Нило-Сорской пустыни в XIX веке жил и там же умер, мы взяли из него Ивана Семеновича – хромал, увечный. Но он был не из Торжка, как у нас в фильме, а он был из Углича, или из Галича. Поэтому нет, мы просто взяли какие-то кусочки и все, мы совсем не хотим, что это Иоанн Новгородский. Ну взяли оттуда, как он поймал беса. А потом мы узнали, оказывается не мы первые – Александр Сергеевич Пушкин, его поэма первая неоконченная «Монах» называлась, вот как. Мы узнали к стыду своему, с Арабовым уже, когда уже сценарий был написан. Он в 14 лет написал эту повесть неоконченную, поэму. И он заканчивает как раз на том месте, когда ему черт говорит: «Давай ты меня отпустишь, если я тебя свожу в Иерусалим и обратно?» - он говорит: «Я подумаю». Его там звать Пафнутий, или как-то там монаха, а беса он назвал Малох. Оказывается наш предтече – Александр Сергеевич.

К.Мацан

— Ну это почетно.

Н.Досталь

— Почетно, во время защиты проектов, знаете, как сейчас защищают в Минкульте, в фонде, нам надо было указать какой-то референс, это значит какой-то удачный проект. Я говорю, вообще, если есть какой-то удачный, зачем я его буду повторять снимать. Говорят, ну как же, есть референс, помните в Голливуде сняли такой блокбастер, мы снимем теперь в России, поэтому мы сказали – не знаем никакого референса, с Юрой Арабовым. Или в силу больших амбиций, или просто от незнания, от плохой информации. Мы так отговорились. Потом я сказал, надо было сказать: «Пушкин Александр Сергеевич наш референс».

К.Мацан

— Могли бы не принять, зарубили бы, признали бы недостаточно коммерчески оправданным.

Н.Досталь

— Это верно.

А.Митрофанова

— Вы сказали, что Вам про человека интереснее снимать, а что Вам в человеке интереснее всего?

Н.Досталь

— Да все, все его перипетии, его характер, его жизнь, его чувства, его эмоции. Все интересно. Ну действительно конечно интересно, когда человек находится в каком-то состоянии таком, может быть, пограничном что ли, чтобы это не было такой просто герой и герой, чтобы какие-то такие внутренние проблемы у него возникали, наверное так. И чтобы он был действительно, я не знаю, ну плохо так говорить «маленький человек»… просто я бы не стал снимать о каком-то столичном преуспевающем духлессе, или как был фильм, знаете, наверное. Мне это не интересно. Вообще мне современные сценарии, если попался бы – я не отказался бы от современного сценария, но чтобы там не было только никаких коттеджей, Мерседесов и прочее-прочее. Вот картина «Класс коррекции», наверное, вы видели такой фильм? Нет? Посмотрите – это хорошая картина молодого парня, который сейчас снял картину «Зоология» - это вторая его картина, а та была первая. Это если говорить о современном кино сейчас. Я «Зоологию» не видел, но «Класс коррекции» видел и считаю парень очень талантливый, способный.

А.Митрофанова

— Николай Николаевич, опять же, Вы с улыбкой и легкостью говорите о потрясающе серьезных и глубоких вещах. Говорите о том, что Вам когда интересен человек, как герой Вашей картины, или для Вас, как для наблюдателя за жизнью, если я правильно понимаю, интересен человек, с какими-то внутренними перипетиями, находящийся в пороговой ситуации, находящийся в ситуации поиска и так далее. Как эти поиски, сопряженные с какой-то серьезной внутренней работой, сочетаются с такой Вашей легкостью? Вы же наверняка сами через множество поисков и пороговых ситуаций прошли?

Н.Досталь

— Ну, не знаю… да, наверное, но скорее эти пороги как бы я их все-таки больше отношу к быту, чем к бытию, поэтому как-то я на них не обращаю внимания – мои пороги. Меня интересует что-то связанное именно с каким-то бытием… хотя это так немного громко сказано, но Вы говорили про Петю. У них большая разница с Колей, в чем дело – «Петя…» – тут еще тема человек и власть, то, чего нет в других людях, в Коле. Человек какой бы он ни был, ну такой немножко не очень адекватный, как Петя, но что делает с ним желание повластвовать, чем кончается его путь – это было для меня очень важным в этой картине в «Пете...» Человек и власть, что власть – это такая вещь, которая ой как… ну нельзя сказать, что портит человека, но так его искушает и так трудно устоять о том, чтобы не искуситься властью. Вот «Петя…» – это в каком-то смысле про это, наверное. Это я так просто сказал вам, сейчас вспомнил про «Петю...» А что касается меня применительно, да нет, все-таки я на себя ничего не переношу с моих персонажей, с моих фильмов, я не знаю, как… кто-то говорит даже, ну по крайней мере мне в быту, когда у меня возникают какие-то трения семейные, мне жена говорит: «Снял такие картины “Облако-рай” – и смотрите, что он говорит, что он делает». Если я что-то там. Это опять-таки касается быта.

К.Мацан

— Наверное, очень сильный аргумент.

Н.Досталь

— А я ей говорю, что ты не забывай, какие картины я снял, не забывай, помни всегда про это и тогда у нас с тобой будет все… Ну такие вот семейные трения.

К.Мацан

— Кстати, а хороший вопрос, а есть ли особые какие-то искушения у человека творческой профессии?

Н.Досталь

— По-моему, какие-то особые специальные искушения… да нет, наверное. Ну что – тщеславие, им надо управлять.

К.Мацан

— Вам приходится с ним бороться?

Н.Досталь

— Управлять, у меня стоит полка на шкафу, там много-много моих наград. Я так посмотрю на них, порадуюсь, думаю, что вот, это же я ублажаю свое тщеславие, это я поддаюсь искушению. Или «Монах и бес» - не получил большой награды на фестивале – какая жалость. Хотя картина от этого ни лучше, ни хуже не станет. Но тщеславие, да, желание быть признанным, награжденным – это в творческой профессии… но это в хорошей дозировке должно быть у творческого человека. Он должен жаждать, чтобы все-таки его признали, похвалили, наградили, полюбили.

К.Мацан

— Чтобы труд оценили.

Н.Досталь

— Конечно, наверное, но в хорошей дозировке. Я считаю, что у меня это все дозированно, хотя жена считает иначе.

К.Мацан

— Женам часто виднее.

Н.Досталь

— А я считаю, что дозированно у меня все-таки. Но интересно тоже, «Петя…», я когда на фестиваль дал «Петю…», я ничего… никакой награды как-то не ждал. Так получилось, потому что картина достаточно традиционная такая – получил главный приз. И потом, сейчас я уже читаю про «Монах и бес». Вот «Петя» - никто даже не ожидал, что она такая профессиональная, крепкая, но достаточно традиционная картина – получила главный приз на фестивале. И вот наконец Досталь снял нетрадиционную, абсолютно фестивальную картину, зал был битком, такой был ажиотаж и вдруг не получил награды никакой весомой. Журналист возмущался этому, а я был этому рад, его возмущению, как мое тщеславие… думаю, молодец, правильно говоришь. Вот что такое искушение у художника.

А.Митрофанова

— Николай Николаевич, а в связи с тщеславием, можно Вам задать вопрос по поводу «Штрафбата»? Ведь когда этот сериал вышел, там лавина критики была со стороны историков, говорили, что факты неверно поданы и передергивание имеет место и так далее, и так далее. А Вы, как художник и как создать этого произведения, как реагируете на такие вещи?

Н.Досталь

— Про «Штрафбат» могу рассказать маленькую… не знаю, у вас это в час не влезет, но расскажу. «Штрафбат» когда… я не хотел снимать фильм о войне, но вдруг мне мой брат, как продюсер дал почитать сценарий Володарского, я прочитал три серии, четыре, думаю – классный сценарий. Тем более я вспомнил, у меня отец был в плену, слава Богу, после плена не попал в наш лагерь, как штрафники попадали. Зато он не мог снимать, пока Сталин не умер, ему не давали самостоятельно работать. И стал когда копаться в этом материале я вдруг смотрю и говорю: «Эдик, - Володарский, - тут столько несоответствующего уставу и вообще», - потом, что мне стали некоторые приписывать и в том числе министр, я сейчас про министра скажу, про нашу переписку с Мединским расскажу, про наш диалог что ли закадровый. А он мне говорит: «Коля, гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Да, поэтому было, по уставу не должно быть, но были исключения, такие неожиданные, что и священник был в штрафбате, и разжалованный мог командовать батальоном, хотя по уставу не положено разжалованному вдруг становиться комбатом. В те самые жуткие дни, часы, месяцы, когда мы были в одном месте уже, в этой войне, когда было так нам тяжело нашей стране, были такие исключения – поэтому я на это пошел. Поэтому у нас есть какие-то отступления отправил. И потом нам один штрафник, его уже нет в живых, он нам хорошо сказал: «Ребята, вас будут корить за какие-то вещи, но вы не соврали в главном, что штрафники тоже участвовали в этой войне и положили столько жизней. Если вы помните, в финале у нас идет список этих рот. Потом вдруг наш новый министр, ну теперь уже не новый, я читаю один раз, второй раз, что он приводит «Штрафбат», как искажение истории войны. Я потом уже не сдержался, написал в «Российской газете» правительственной открытое письмо ему по поводу «Штрафбата». Я там процитировал и Володарского – «Гладко было на бумаге», и что-то еще, сказал, что это художественное кино, поэтому не надо здесь требовать от нас… это художественное кино, это не документалистика и так далее. Даже ему посоветовал посмотреть мой документальный фильм, называется «Россия XX век. Взгляд на власть». Там сплошные документы – это шесть серий документального кино. Очень интересное кстати, посмотрите, если… оно есть в интернете, там только хроника, только документы – весь наш XX век, взгляд на власть. Начиная от Николая II, кончая Ельциным и так далее. И что потом спрашивают у министра: «Вы не ответили Николай Николаевичу Досталю на письмо открытое», - это уже в интервью, по-моему, Ямпольская брала интервью в «Культуре», не ответили в «Российской газете». И он ответил так: «Вы знаете, я смотрел этот фильм запоем, там такая хорошая игра, вообще Досталь такой талантливый режиссер, но там же все неправда». Это очень смешно, это знаете как, война – это мир, это же талантливый фильм, но все неправда. А его там спрашивают: «А вот у Никиты Сергеевича Михалкова с палками идут»,- там если вы помните, «Цитадель» фильм, или где-то, с палками идут на… «А это как? Это правда?» - «Ну, Никита Сергеевич сказал, что у него притча, поэтому вроде можно. А у Досталя же реализм». Я подумал, надо было мне назвать притчей и было бы все правда. А вот у Михалкова притчей назвал, что с палками идут на дзот американский. Вот так он неумело мне ответил и я был удовлетворен таким ответом, что Досталь очень талантливый, фильм смотрел запоем, актеры классные, а все неправда. Это о «Штрафбате» я вам целую новеллу рассказал.

К.Мацан

— Мы будем ждать премьеры «Монаха и беса», когда выходит фильм на экраны?

Н.Досталь

— Он выходит 8 сентября. 4 сентября будет премьера, а 8 сентября он выходит уже… громко сказано, как у нас говорят: «Выходит по России». Это раньше в СССР, когда прокат был… а теперь это «выходит по России» - это может быть в пяти городах, или в десяти по две копии в городе. Кто его знает, как там, не знаю…

К.Мацан

— Мне вообще кажется, что в художественном тексте, в широком смысле слова в тексте и кинотексте тоже, правду сказать можно, а вот соврать нельзя. В высоком смысле слова. Поэтому будем ждать премьеры. Николай Николаевич Досталь – кинорежиссер, народный артист России сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». Алла много раз это упоминала, разговор с улыбкой, наш гость много улыбался и говорил активно жестикулируя – это было очень важно, важно, что разговор был живой и глубокий одновременно. Спасибо большое Вам Николай Николаевич за эту беседу.

Н.Досталь

— Друзья мои, спасибо вам, я надеюсь, что ваша станция будет процветать и вообще ее будут слушать. По крайней мере мне было с вами комфортно, удобно, интересно и поучительно даже. Так что спасибо вам.

А.Митрофанова

— Спасибо!

К.Мацан

— Спасибо! Алла Митрофанова, Константин Мацан. До новых встреч на радио «Вера». До свидания.