Светлый вечер с Евгением Стебловым (17.01.2018) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с Евгением Стебловым (17.01.2018)

* Поделиться
Евгений Стеблов

Евгений Стеблов
Фото: portal-kultura.ru

У нас в гостях был народный артист России Евгений Стеблов.

Мы говорили о творчестве, о театральных и кино-работах Евгения Юрьевича, а также о сохранении веры в Бога в семье нашего гостя и о том, почему его сын ушел в монастырь.


А. Пичугин

— В студии светлого радио приветствуем вас мы: Алексей Пичугин…

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. Добрый светлый вечер! У нас сегодня в гостях народный артист России Евгений Юрьевич Стеблов. Добрый вечер, Евгений Юрьевич!

Е. Стеблов

— Добрый вечер!

К. Мацан

— Огромное количество фильмов и спектаклей — мы все их смотрели, мы все их знаем. Но начать наш разговор я бы все-таки хотел не с кино и не с театра. А если позволите, с такого факта, который для кого-то, по крайней мере, для меня точно факт удивительный — ваш сын на Соловках. Я не знаю, он монах или послушник.

Е. Стеблов

— Инок.

К. Мацан

— Инок. То есть уже не послушник, но еще не полностью монах. Эта та ступень, которая ведет к постригу.

Е. Стеблов

— 7 лет он уже там.

К. Мацан

— Как вы с этим фактом живете? Это же очень особенный опыт — ребенок ушел в монастырь.

Е. Стеблов

— Это действительно непросто. 2010-й год был, мы Новый год встречали втроем в Раздорах, на даче в Барвихе. Моя покойная жена Таня, с которой я 38 лет прожил, мать Сережина, Сергей и я. Таня была сердечница тяжелая, она операцию перенесла радикальную очень, очень мужественный была человек. И она понимала, что она уйдет, и мы об этом даже говорили, она мне сказала: «Ты женись». Мы внешне достаточно спокойно говорили, хотя, когда это произошло, то совершенно неожиданные были реакции, меня иногда так развозило. Вроде живешь-живешь, вроде ничего, а потом вдруг — раз. Особенно, когда о ней что-то напоминает. А с ней вся жизнь связана. А Сергей — он достаточно поздно крестился, мы его не крестили в младенчестве. Даже не знаю, почему…

А. Пичугин

— Время такое, наверное, было.

Е. Стеблов

— На время всегда можно сослаться. Не знаю… Я крестился, будучи зампарторга по идеологии.

К. Мацан

— Тоже удивительный факт.

Е. Стеблов

— И никто мне не помешал. Единственное, что я, зная всю эту механику государственной машины, я крестился у священника без паспорта. То есть без записи, чтобы это не пошло потом в райком, а потом в районное управление КГБ.

К. Мацан

— А какой это был год?

Е. Стеблов

— По-моему, это было… Мы с Таней вместе крестились, нам было по 33 года.

А. Пичугин

— 70-е годы были на дворе.

Е. Стеблов

— Ну да.

К. Мацан

— Время еще вполне опасное в этом плане.

А. Пичугин

— А вообще актеры в те годы крестили своих детей?

Е. Стеблов

— Кто-то крестил. Вот Никита Михалков в младенчестве Степана крестил. Сейчас очень любят достаточно клишировано на эту тему говорить, на тему давления государства в то время — как в сфере идеологической, так и в сфере религиозной. Я-то убежден, что по поводу каждого человека у Господа свой замысел. И при любом стечении обстоятельств, при любом режиме, строе кому что суждено, тот придет к тому, что ему суждено. Так вот, я возвращаюсь к вашему вопросу. Значит, в 2010-м году мы втроем сидели за столом, Таня приготовила утку. И я сказал тост: «Давайте, чтобы не было хуже». Потому что она плохо себя чувствовала. А незадолго до этого она… Получается, если ретроспективно сообразить, то это было за месяц до ухода. Она как-то меня обняла, это тоже было в загородном доме, она подошла ко мне сзади, со спины и говорит: «Жили они долго и счастливо…» А я, зная эту присказку, развернулся и говорю: «Да я еще поживу». А там: «…и умерли в один день». Она говорит: «Гад какой», — и кулаками меня по спине, шутя. А потом серьезно мне говорит: «Ты женись». Я говорю: «Да женюсь, за этим дело не станет. Но я не хочу на эту тему говорить». И буквально после Нового года… 17 января она ушла, мы еще Рождество вместе отметили.

А. Пичугин

— То есть это было через несколько дней.

Е. Стеблов

— Через 2 недели, чуть больше, чем 2 недели. У сердечников ухудшение состояния внезапно происходит, мгновенно, как щелчок какой-то пальцами. Похороны были очень светлые. Она работала в Международной конфедерации театральных союзов. Много народу пришло. Очень светлые были похороны. Она мне говорила: «Вы меня сожгите». — «Почему?» — «У меня же нет здесь родовой могилы». У Тани мать из Питера, а отец из Владимирской области. Они в эвакуацию попали в Ташкент, и она окончила школу в Ташкенте, а потом уже училась в Москве.

К. Мацан

— Всё это как-то на сына повлияло? И светлые похороны, и…

Е. Стеблов

— Я не знаю, как он воспринимал. Но крестился он где-то в конце школы. Я ему говорил: «Сережа, как-то это неправильно: надо бы принять крещение».

А. Пичугин

— Это вы ему говорили еще в 80-е годы?

Е. Стеблов

— Да. А потом как-то я был в отъезде. Приехал, а жена мне говорит, что они с товарищем (с сыном ее подруги) приняли крещение в Новодевичьем монастыре. И то пошли они потому, что их в кафе потом отведут. Вот так вот.

К. Мацан

— Ну что ж, и такое бывает.

Е. Стеблов

— А потом он такими семимильными шагами стал воцерковляться! Я не настолько воцерковленный человек был, хотя крестился ранее. Потом, когда Тани не стало, я… Да, она хотела в Храм Гроба Господня съездить, мечтала об этом. Но этого не случилось.

К. Мацан

— В Иерусалим.

Е. Стеблов

— Да. И мы в память о ней потом поехали с Сергеем. Взяли поездку по христианским местам, поехали. Я там понял, что она бы не смогла пройти физически, там надо все-таки ходить в Иерусалиме, чтобы посетить Храм Гроба Господня. А Сережа — я даже помню, что когда мы обратно возвращались, он в аэропорту уединялся: не то молитвы читал, что-то религиозное. А потом, в один прекрасный день… Да, он меня как-то спросил, как бы я отнесся, если бы он ушел в монастырь. Я сказал: «Роди ребенка, потом уходи», — вот такой был мой ответ. А он был разведен. Он женился, 3 года они прожили, потом развелись. И вот, в один прекрасный день мне позвонил человек, который ему помогал в автомобильных делах (у него был бизнес свой, он чинил машины). И он мне говорит: «Вы знаете, что Сережа-то ушел?»

К. Мацан

— То есть вы не от сына узнали об этом.

Е. Стеблов

— И еще мама мне позвонила… А мама, дай Бог ей здоровья, мама вообще в 91 год приняла крещение. Я ее как-то подвигал к этому. Сейчас маме 93 года. И она мне позвонила: «Сережа тебе что-то оставил под лестницей». Я спустился и нашел письмо, где он пишет, что он избрал такой путь ухода. Видно моя фраза «роди ребенка, а потом уходи» привела его к тому, что лучше меня поставить перед фактом. А он же был артист, сценарист, кинорежиссер, снял много коротких метров для телевидения, и наконец снял полнометражный художественный фильм для телевидения. И в один прекрасный момент он ушел, сказал, что «все равно одно воровство» — ну, имея в виду продюсерские дела. И он пошел бригадиром грузчиков в «Ашан».

А. Пичугин

— Ничего себе!

К. Мацан

— Дауншифтинг такой.

Е. Стеблов

— Ушел из той среды, в которой он рос. За это время он съездил один раз в Оптину пустынь, до этого они с однокурсником ездили в какой-то монастырь. Забыл, где этот монастырь, где-то на Волге. А там батюшка, у него был дар ясновидения, у настоятеля монастыря. Сергей туда поехал, когда развелся, как бы «отмокать» после травмы и нервотрепки с разводом. И батюшка ему сказал: «Тебе теперь два пути: или возвращайся к жене, или в монастырь». И Сергей тогда испугался. Батюшка увидел, что он испугался: «Да что ты, это еще не сейчас. Мы еще твои ленты увидим». Так и произошло. И вот, возвращаясь к письму. Сергей мне написал: «Я решил выбрать такой путь, поставить тебя просто перед фактом. Не ищи меня. Я сам дам о себе знать». А до этого он съездил… Вот тоже всё промыслительно. Когда он был бригадиром грузчиков в «Ашане», как-то раз приходит человек, который у них общественной работой занимался, и говорит: «Есть одно место на выходные в Оптину пустынь. Кто хочет?» — «Я хочу». Поехал туда. Приехал оттуда такой вдохновленный весь из Оптиной пустыни. Потом говорит: «Решил туда потрудничать поехать». У него был какой-то отпуск 10 дней. И тоже приехал просто сияющий весь. Но много позже он мне признался, что во второй раз он был не в Оптиной пустыни, а уже летал на Соловки, тоже трудничать, но уже на Соловки.

К. Мацан

— А как вы восприняли этот шаг? Как вам сейчас с этим живется?

Е. Стеблов

— Ну вот, я вам говорю. С одной стороны, конечно, Таня покойная совершила подвиг, его родив, потому что когда она рожала, меня спрашивали: «Кого оставлять — мать или ребенка?» Вообще, ужасно это всё… Не хочу долго это рассказывать. Я посвятил ей, нашей любви, маленькую повесть, которая называется «После», где такая форма: я пишу ей «туда», что произошло после ее ухода. Я ее напечатал в журнале «Story», в мартовском номере за 2013 год, по-моему. Это небольшая повесть. У меня вообще 2 книги вышло, одна из них даже 4 издания пережила, это «Против кого дружите?», она пользуется спросом. Конечно, с одной стороны получается, что то, ради чего мы жили: продление рода — это рухнуло в одночасье. Когда я с ним на эту тему говорил уже на Соловках, он мне сказал: «Это всё относительно, потому что любой род кончается, в среднем лет 300 род длится. Главное — это духовная эстафета». Конечно, это нелегко. Но так как я верующий человек, смею надеяться, что я верующий человек, поэтому… Вообще, после того как Таня ушла, я все время молился. И поэтому я относительно спокойно, ну, не относительно, но никаких эксцессов у меня не было.

К. Мацан

— Евгений Стеблов, народный артист России, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер».

А. Пичугин

— А если бы ваш сын не записку оставил, а пришел поговорить? Сейчас, по прошествии 7 лет, вы представляете себе свою реакцию? Вы бы все равно ему сказали: «Роди ребенка и тогда уходи»? Или вы уже по-другому бы смотрели?

Е. Стеблов

— Нет. Сейчас я там бываю каждый год, на неделю летаю туда. Я сотрудничаю с монастырем. Они раз в год устраивают религиозно-просветительские вечера большие — с участием симфонического оркестра Архангельской филармонии, солистами Мариинки, братский хор и детский хор еще бывают (того региона, где мы работаем). А наместник, благочинный и я читаем тексты. И еще там видеоряд идет. Это довольно масштабное мероприятие, и всегда оно очень успешно проходит. Мы в Севастополе работали, и в Питере работали, и в другие города было у нас несколько выездов. Сережа там в братском хоре поет. Сейчас мы с ним на эти темы уже не говорим. Ну, сейчас что уже говорить? В последний раз, когда я там был, у меня очень тяжелое впечатление осталось именно от последнего раза. Обстоятельства все те же самые, внешние обстоятельства, но я прочувствовал воочию, какой тяжелый путь внутренний он проходит: что борьба идет внутри. Хотя внешне я от всех людей там… Ну, я же публичный человек, поэтому ко мне люди подходят, разговаривают. А тем более, когда они узнают, что у меня там сын, они говорят: «Спасибо вам за сына!» Все время меня благодарят. Можно было бы этим удовлетвориться. Как-то мы с ним сидели, чай пили. (У них есть гостевые помещения, с разрешения наместника я там обычно останавливаюсь). И он мне как-то говорит: «Ты не можешь представить, какой я гаденыш». — «Ну что ты говоришь-то! Я с кем ни поговорю, меня все только благодарят за тебя». — «Да это льстят. Не верь, не обращай внимания».

А. Пичугин

— Это такое монашеское, наверное.

Е. Стеблов

— Вот, вы правильно сказали, я к этому и вел — что я уже почувствовал именно по этому… У него это монашеское, вы абсолютно верно отметили. И потом еще второй фактор — он все время говорит, что «Господь в любой момент может призвать, а ты не готов». Вот это очень сильное у него ощущение, очень сильное.

К. Мацан

— А вот не для него, а для вас лично — это ежегодное присутствие в этом святом месте, потрясающем месте… Кстати, я никогда не был на Соловках, очень стремлюсь. Но рассказы потрясающие — от самого факта прикосновения к этим камням, к этой истории, и недавней трагической, и всей. Что вам это дает? Это же не может не менять внутренне хоть в чем-то?

Е. Стеблов

— Вы знаете, у моих родителей был друг дома. Он никогда не был женат, он одинокий, историк. И в какой-то момент он стал ездить на Соловки, еще давно. Конечно, когда там уже не было лагеря (лагерь в 37-м году закрыли, потом там была школа юнг). И он всегда рассказывал о Соловках. И даже мои родители… Я помню, что в 64-м году я снимался в картине «До свидания, мальчики», часть экспедиции мы снимали в Одессе. Потом родители в Одессу приехали отдыхать. Они что-то рассказывали, и эти Соловки присутствовали — ненавязчиво, но присутствовали. Я вообще-то склонен мыслить, что всё промыслительно, что всё неслучайно. Я много обращаю внимания на всякие мелочи и случайности. Я знаю, что случайностей на самом деле не бывает. Есть такой документальный фильм, он снят о мальчике, я забыл его имя и фамилию. Он был сын секретаря обкома, который погиб на охоте в советские времена, еще до войны, и который жил в «Доме на набережной», где писатель Юрий Трифонов жил. А Юрию Трифонову я показывал свою первую повесть, когда ее не брали печатать.

К. Мацан

— И что сказал мастер?

Е. Стеблов

— Мои друзья ему показали повесть. Я ему позвонил, он мне сказал: «Вы знаете, я сейчас не могу говорить, я перезвоню». Ну, и я подумал, значит, мимо, видно. И вдруг действительно перезванивает. У него такой низкий бас был, он говорит: «Вы знаете, вы не бросайте это дело, обязательно пишите. Мне кажется, что у вас есть космичность. И поэтому вам обязательно надо этим заниматься». Это он так выразился — космичность. Я так думаю, тем более на вашем радио, что это уместнее назвать каким-то религиозно-мистическим началом. Ведь это же не сознательно, это просто склад твоего мышления. Для меня это была большая поддержка. Особенно тогда, когда от некоторых редакторов толстых журналов приходили отзывы: «Что, тебе мало славы как артисту? Ты еще и сюда лезешь». (Смеется.) Так вот, этот мальчик предвидел всю войну — все основные битвы — Сталинградскую, Курскую, всё предвидел в деталях. Хотя он вырос в атеистической среде — сын секретаря обкома. И о нем сделали документальный фильм, я забыл, как он называется. Но я видел премьеру этого документального фильма в Доме кино. И этот мальчик всегда говорил, что каждое слово, всё, случайно сказанное, всё несет информацию. Никаких мелочей нет, из всего можно брать информацию. К сожалению, он погиб, когда пошел на фронт во Вторую мировую войну, не в начале войны, а позже. Во всяком случае, у меня это в глубине души очень спокойно присутствует. И это помогает мне жить, это помогает мне молиться, это помогает мне воспринимать свое дело, которым я занимаюсь — не переоценивать его. Я считаю, что религиозное мышление — это самый высокий тип мышления, сознания. Религиозное познание — самый высокий тип познания. За ним я бы поставил художественное познание. А потом — научное. Почему художественное? Потому что художественное познание не аналитическое, оно не разбирает явление на части, на элементы — оно воспринимает всё целиком. Как это происходит — это объяснить трудно. Я обладаю этим качеством, но объяснить я это не могу. А дальше уже идет социальное познание, экономические мотивации и так далее.

К. Мацан

— Тема профессии и веры очень интересна. Мы к ней вернемся после маленькой паузы. Я напомню, что сегодня в студии светлого радио в программе «Светлый вечер» народный артист России Евгений Стеблов. В студии также мой коллега Алексей Пичугин и я, Константин Мацан. Прервемся и вернемся буквально через минуту.

А. Пичугин

— Мы возвращаемся в студию светлого радио. Я напомню, что здесь сегодня в студии мой коллега Константин Мацан и я, Алексей Пичугин. И сегодня вместе с нами в программе «Светлый вечер» народный артист России Евгений Стеблов. Евгений Юрьевич, вы перед перерывом сказали, что на первом месте для вас религиозное познание.

Е. Стеблов

— Да.

А. Пичугин

— Мы помним кино времен «Оттепели», и с вашим участием тоже. И были фильмы несколько другие — «Андрей Рублев», например, где религиозное познание, наверное, как раз выдвинуто на первый план. А сейчас в отечественном кинематографе, может быть, и не только в отечественном, а вообще и в мировом — эти тенденции прослеживаются, как вы считаете? Или они куда-то ушли?

Е. Стеблов

— Я считаю, что сейчас во всем мире явственно присутствует культурная деградация. Это во всем мире присутствует. Может быть, даже на Западе больше, чем у нас. Но это явно — для меня, для моего восприятия. Я в свое время много сыграл творческих вечеров — встреч со зрителями. Как-то я выступал в Политехническом музее. И там почему-то, тогда это была редкость, негритянский человек на чисто русском языке задал мне вопрос: «Скажите, вы, как интеллигентный человек…» Ну, я ему сказал, что «если бы я согласился с вашей характеристикой меня, это было бы не интеллигентно». В то же время я сам всегда понимал, что из-за того, что наличествует эта деградация, а она наличествует — когда-нибудь меня будут воспринимать как аксакала и прислушиваться к моим словам. Хотя я сам себя, по сравнению с дедом, которого я наблюдал — он был железнодорожным генералом, был одним из руководителей Виндавской дороги (это Рижская дорога), — я просто люмпеном себя чувствовал. Всё же относительно. Но что касается религиозного познания, то тут как раз очень много примеров людей простых в социальном смысле, но удивительно глубоких. Потому что это познание дается Духом Святым — это не рациональное познание. Художественное познание тоже бывает ближе к этому, как я уже сказал, чем аналитическое познание: когда мы, как ребенок, вскрыли будильник, детали разобрали, а потом собрать не можем. И я помню, как я воспринимал «Андрея Рублева». Вот вы упомянули мои картины, мои первые две картины, первые две главные роли, это 63-й и 64-й годы: «Я шагаю по Москве» и «До свидания, мальчики». Для меня они гораздо более наполнены религиозным смыслом, чем «Андрей Рублев».

А. Пичугин

— А вот это был мой следующий вопрос, кстати.

Е. Стеблов

— Потому что «Андрей Рублев»… Я не умаляю достоинств Тарковского, но мне это душевно никогда близко не было. Я в этом чувствовал некоторую конструктивность. И когда я, будучи на русском кладбище под Парижем, увидел на памятнике на могиле Андрея Тарковского надпись «Здесь лежит человек, который видел ангела», — очевидно же, что это не он написал, это его близкие написали — это только подтвердило мое ощущение. Я не могу никак судить. Но известны его проявления жестокости на съемках, это не секрет… Во всяком случае, я никак не могу судить. Хотя люди, которые с ним работали, тот же Вадим Иванович Юсов, который снимал и «Андрея Рублева», и «Я шагаю по Москве», Вадим Иванович для меня гораздо больший христианин, чем Андрей.

К. Мацан

— Здесь, наверное, речь не столько о нравственном облике человека — мы все из себя представляем то, что представляем. Скорее интересна тема, что есть кино, где напрямую режиссер обращается к какой-то религиозной символике, сюжет строится вокруг этого. А есть, как в «Я шагаю по Москве» и многих других фильмах шестидесятых, это где-то между строк: в воздухе, в самой атмосфере.

Е. Стеблов

— Абсолютно верно вы говорите.

А. Пичугин

— В атмосфере «Оттепели».

Е. Стеблов

— Ну, мы тогда это не формулировали, мы просто жили. Вы знаете, Георгий Николаевич Данелия еще и замечательные книжки пишет. Одну он мне подарил, и там есть глава о том, как я появился на студии. А я появился тогда, когда уже был утвержден артист на эту роль, и он уже был побрит наголо. И вдруг появился я, совершенно случайно. И в результате потом всё переигралось и утвердили меня. Так вот, у Георгия Николаевича Данелии, у него где-то в глубине это всё есть в «Я шагаю по Москве». Недавно он сказал, что… Дай Бог ему здоровья, он сейчас уже нуждается в том, чтобы мы желали ему здоровья. Он сказал, что «наверное, все свои фильмы я мог бы снять еще один раз, кроме “Я шагаю по Москве”», потому что, как вы верно подметили, в чем там это? Каждое поколение, примерно каждые десять лет каждое поколение кинематографистов пытается нечто похожее снять — и ничего не получается. Потому что это действительно какая-то тайна. Я думаю, что это Божий Промысл, который двигал, в прямом или переносном смысле — последнее слово-то за ним было, за Данелией. Но в то же время, смотрите, собрались там люди уникальные: и Андрей Петров, Вадим Иванович Юсов, я, Никита Михалков, Леша Локтев, Галя Польских…

К. Мацан

— Шпаликов.

Е. Стеблов

— Я вот к нему и вел — и Гена. Недавно мы отмечали его 80-летие, если бы он был жив, ему бы исполнилось 80 лет. Вот с тем же Шпаликовым — очень легкое было взаимопонимание. Когда я прочел сценарий в первый раз, я вообще ничего не понял — мне просто сниматься хотелось. Я уже перешел с первого на второй курс в Щукинском училище. Но потом Гена ко мне относился как к очень родному человеку, хотя мы не были житейски близки. Но видно нас что-то всех объединяло, и это что-то неосознанное. Я думаю, что это внутренняя свобода какая-то — невероятная свобода, которую мы до конца не осознавали. Я долго, лет десять я не понимал, в чем меня все так хвалили за эту роль в «Я шагаю по Москве»? Я не понимал — в чем там моя прелесть-то? Я не кокетничаю. Я понимал, что это успех, я это фиксировал, цену себе знал, с одной стороны. С другой стороны, в глубине души я не понимал. Но лет через десять я как-то на встрече со зрителями выступал и в очередной раз увидел фрагменты, которые я возил, чтобы показывать. И я понял, что-то до меня дошло — нечто, что невозможно выразить рационально. Притом что фильм снят почти весь с одного дубля. Или вот спросишь Георгия Николаевича: «А что я тут делаю? Это зачем?» Он так губами пошлепает и говорит: «А просто так».

А. Пичугин

— А как можно было снять фильм с одного дубля, если для вас это была первая роль, для Никиты Михалкова это тоже была первая роль, для Галины Польских, может быть…

Е. Стеблов

— Для Никиты — вторая.

Е. Стеблов

— Но первая главная.

А. Пичугин

— Для Галины Польских это была, наверное, четвертая роль в кино.

Е. Стеблов

— Да.

А. Пичугин

— Все начинающие актеры. Как же Георгию Данелии удалось всё это с одного дубля снимать?

Е. Стеблов

— Я вообще считаю, что искусство — это чудо. Известны стихи Гены Шпаликова по этому поводу:

«Бывают крылья у художников,

Портных и железнодорожников,

Но лишь художники открыли,

Как прорастают эти крылья.

А прорастают они так,

Из ничего, из ниоткуда.

Нет объяснения у чуда,

И я на это не мастак».

Я только могу согласиться с этим мнением Гены, потому что это действительно чудо. И я вам больше скажу. Вот я всю жизнь ведущий артист театральный, я не восходил постепенно. Благодаря тому, что я на втором курсе стал звездой, говоря теперешней терминологией, которая у нас была даже неприличной, это даже неловко было. И вообще это понятие не творческое, — это коммерческое понятие, происхождением из Голливуда. Особенно, когда сейчас говорят «звезда сериала такого-то» — это все равно, что звезда коммунальной квартиры номер три, это примерно то же самое. Но чтобы это было понятно — с одной стороны, мы с Никитой были звездами, Леша Локтев тоже, он несколько раньше прославился, до этого у него была картина «Прощайте, голуби». И Галя Польских тоже. И поэтому, когда я в театр пришел, я сразу стал играть ведущие роли. Моей задачей было только не ударить в грязь лицом и удерживать эту ситуацию. Но когда я сейчас смотрю ретроспективно на свою жизнь — все же мы грешные люди, все мы хотим. В свое время хочется и звание получить, хочется каких-то статусов — все через это проходили. Но с другой стороны, когда наступает момент какого-то выбора, почему-то всегда выбираешь так, как выбираешь. В частности, я в свое время ушел из театра Моссовета из-за конфликта с директором — он меня на съемки не отпускал. Мне надо было сниматься в Чехословакии, а тогда оформление выезда за границу это целая волокита была. Это не как сейчас — взял паспорт и поехал. Тогда это было проблемно. И я написал заявление и ушел. Я поехал в Чехословакию (тогда это была Чехословакия, а не Чехия и Словакия) и там попал в автомобильную аварию. И вот с этой автомобильной аварии, я говорил об этом в интервью…

А. Пичугин

— Да, это известная история.

Е. Стеблов

— И когда я там лежал… Я прямо со съемочной площадки, в гриме туда попал: я ехал в аэропорт, чтобы лететь в Москву сниматься в роли Трилецкого у Никиты в «Неоконченной пьесе для механического пианино». Очень жалею, что эта авария не дала мне эту роль сыграть. Хотя Никита меня ждал, погоды не было, и он меня ждал. Потом он пробовал разных людей, советовался со мной по телефону, и я ему рекомендовал, чтобы он сам играл, потому что он лучше знает, что для картины в целом нужно. И тогда я очень явственно осознал, что я — это не это травмированное тело в гриме, я — это нечто другое. Я это пережил. Видно, это было дано, или, может быть, это даже остановили меня в чем-то: подумай! Хотя внешне это было сложно: травма, две операции, потом третья уже в Москве. И я еще с пластиной играл в фильме «По семейным обстоятельствам»… И еще: порой я замечаю, что в моей судьбе то, что я делаю достаточно легко, левой ногой, вдруг входит в «анналы». Вот, например, «По семейным обстоятельствам». Сначала это была пьеса «Возможны варианты», она шла в театре Моссовета, ставил наш главный режиссер Павел Осипович Хомский. Я ему помогал, был его ассистентом в режиссуре. Я играл этот же персонаж, что потом сыграл в кино. Мне это не было сложно. И как это часто в моей жизни бывает — то, что я очень легко делаю, вдруг производит очень сильное впечатление. А там, где я тоже хорошо работаю, но я усилия какие-то прилагаю — такого эффекта нет почему-то (смеется). Я ни одной роли не «завалил», но такого — нету. Очень часто я это замечал и в театре и в кино. Поэтому успех… Вот мы сейчас ехали в машине и говорили с вашим продюсером Арсением, который меня вез, мы говорили о том, что… Я об этом даже Святейшему на совещании Комиссии по культуре при Патриархе это сказал. Лет 10 назад я вдруг явственно понял, что само художественное свершение, творческий акт — это одна данность. А успех, слава, как разновидность успеха, или наоборот — это другая данность. И прямой связи между ним нет, в этом я убедился. Наверное, какая-то косвенная связь есть, но прямой нету. Я это студентам своим говорю: «Поэтому нет смысла завидовать друг другу. Потому что по поводу каждого человека у Бога Промысл отдельный. Чего завидовать? Бессмыслица. И потом, может быть, у вас не получится это, но вам суждено сделать что-то другое, что более важно для вашей души». Конечно, с позиций возраста (мне 72 года исполнилось 8 декабря) легче рассуждать. А в свое время было и много страстей. Тем более сфера, которой я занимаюсь, она действительно… Я помню, что я был смолоду достаточно спокойным. А театральная профессия требует раскачивания твоей психики и нервов все время. Я через это прошел, я все время себя насиловал. Я это помню, что всегда я себя насиловал. И может быть, только сейчас, когда я играю более возрастных персонажей, где меньше экспрессии… Например, когда я в Театре армии играл, мне было 23 года. Была такая тема «интеллигенция в революции», и я играл провинциального учителя — в 19 лет, потом 30 лет, потом 48 лет. 48 — играть сложно, легче играть 80, чем 48, потому что внешних признаков возраста нету, спрятаться не за что. И на этой огромной сцене я как на крест шел, как пьяный. Кончилось это нервным истощением, после чего я себя остановил. Я и в больнице лежал. А потом я очень вдохновился — у Станиславского был такой соратник Леопольд Антонович Сулержицкий, который написал: «Не бейте по нервам…» Я не помню дословно: «Не рвите страсти, не бейте по нервам — идите к сердцу». И вот я это выписал и над кроватью даже повесил, когда у меня была однокомнатная квартира. Для меня это очень важно. И я думаю, что это «сердечное» воздействие, оно, если хотите… Вот, как было принято — «ну, это на обаянии сыграл». А на самом деле, обаяние — в глубинном смысле — это самое высокое и есть. Об этом даже Станиславский писал. Потому что экспрессию играть легче: я могу сейчас забиться в истерике и упасть на пол. Но до сердца это не дойдет. А сыграть так, чтобы о тебе вспоминали, и эти воспоминания помогали кому-то жить. Я всегда воспринимал свою работу в каком-то смысле как целительство. Мне хотелось создавать какое-то пространство, где другим легче жить. Я писал дневники, когда был помоложе. И я удивился, что очень часто у меня там встречается слово «преображение». Я из художественной логики ставил это слово, но только сейчас я понял другой смысл, почему у меня в сознании возникало слово «преображение», которое несет глубокий религиозный смысл.

К. Мацан

— Евгений Стеблов — народный артист России, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Вот вы сказали о слове «преображение», которое несет религиозный смысл. А до этого сказали, что, может быть, основной чертой, в частности фильма «Я шагаю по Москве» и вообще кино 60-х, и это проявилось, как вы сказали, в вашей дружбе со Шпаликовым, была свобода. Свобода — тоже религиозная категория, внутренняя слобода.

Е. Стеблов

— Да, безусловно.

К. Мацан

— Может быть, это и есть некий ключ к пониманию того, что же такого может быть привлекательного и глубокого в этом кино?

Е. Стеблов

— Я думаю, что… У меня позже была картина «Урок литературы», где я тоже играл главную роль учителя литературы. Это по рассказу Виктории Токаревой «День без вранья», сценарий они написали вместе с Георгием Николаевичем Данелией, но потом он свое имя из титров убрал, у них какие-то дружеские отношения завязывались.. То есть это ее рассказ, так она и осталась автором сценария в титрах. Снимал это Алексей Иванович Коренев, который снял потом «Вас вызывает Таймыр», «По семейным обстоятельствам», несколько картин я с ним сделал. По «Большой перемене» зрители его знают. Он мне тоже эту картину предлагал, я отказался — по производственным соображениям не мог это с театром совмещать. В чем общность? Какая-то неуловимая общность — не духовная в понимании осознанном, а наверное, духовная, но в неосознанном понимании. То, что в искусстве тон называется — верно найденный тон, какая-то тональность. И я помню, когда положили «на полку» внезапно 10 картин в связи с событиями в Чехословакии, когда наши войска туда входили в 68-м году. И я помню, что генеральный директор Мосфильма, с которым мы встретились как-то в коридоре, и он со мной говорил как бы извиняясь. Он не извинялся впрямую, что «Урок литературы» положили «на полку»… А что там? Там никакой политики, ничего этого нет, но там есть вот это — внутренняя свобода — то, что вы заметили. И очень часто мне… Меня Господь берег всю жизнь, через людей. Сначала Эфрос, мой первый главный режиссер. Я не знаю его религиозных воззрений, но по тональности я попал в мир, который никак не узурпировал меня и мою свободу. Потом Театр армии, там Андрей Алексеевич Попов, применительно к театральной жизни — святой человек. Не в буквальном смысле, конечно, но применительно к театральной жизни — святой человек. Потом Театр Моссовета, где Юрий Александрович Завадский, который в свое время сидел в ЧК за богоискательство — у них какой-то кружок был в 20-х годах. Он месяца два сидел. И потом уже в более поздние времена, когда он поставил спектакль «Петербургские сновидения» — там в конце крест возникал на сцене. Тогда, в то время, это было такой социальной дерзостью. Он тоже ко мне нежно относился. Меня всегда как-то берегли. С детства. Я жил в одном дворе с Володей Высоцким, он старше меня лет на 8. Мы знали, что мы из одного двора, но 8 лет в детстве — это огромная разница.

А. Пичугин

— В подростковом возрасте вы не общались?

Е. Стеблов

— Нет. Мы общались потом. Я с ним никогда не дружил, но мы общались, когда встречались на Трифоновской, в общежитии театральном, он тогда к девочкам нашим ходил. Он уже начинал сочинять свои песни, сначала под бандитские стилизованные. И там мы пару раз встречались, вспоминали наш двор, каких-то людей из нашего двора. Потом я много лет его не видел. И потом, когда я как-то озвучивал свою работу в Останкино, в перерыве зашел в соседнее ателье. И смотрю: стоит Володя Высоцкий и озвучивает, это было «Место встречи изменить нельзя».

А. Пичугин

— Но это уже конец жизни его.

Е. Стеблов

— Но я-то не знал в тот момент. Когда я зашел в ателье и увидел его… Я вам так скажу: выстиранное лицо. Знаете, как будто физически вот так взяли… Выстиранное лицо. И он был нездешний. Можно сказать, что наркотики, то да се… Но то, что это было уже нездешнее впечатление, мне это бросилось тогда в глаза. Вообще, художника впечатления формируют. Я думаю, что подлинная свобода для меня — только в Боге. Потому что Бог — это абсолютное понятие. И более того, вот мой сын Сережа мне говорил… А я проходил через разные интересы: сначала я пришел к Богу в душе, в сознании, потом я интересовался разными «измами» религиозными: и буддизмом, и индуизмом. Но все равно я потом пришел к личности Христа, и в частности к Православию. Но я допускаю, что если бы я родился, например, в Польше, я стал бы католиком. Но я родился у Рижского вокзала и с детства слышал гудки паровозов и звон колокольный нашего храма, который рядом с нашим домом стоит.

А. Пичугин

— Знаменский храм там, по-моему, не закрывавшийся никогда.

Е. Стеблов

— Он не закрывался, да.

А. Пичугин

— Это ведь про ваш дом Высоцкий написал: «На сорок восемь комнаток всего одна уборная»? Вы в этом же доме жили?

Е. Стеблов

— Нет, у нас окна в окна. Его дом сейчас стоит, там сейчас экскурсии водят, там вроде как музей… А мой дом стоял напротив, но окна в окна.

А. Пичугин

— Он не сохранился?

Е. Стеблов

— Не сохранился, его разрушили. Наш дом был, если так можно выразиться, более элитарный. Его дом, где он жил, это бывшие так называемые номера, это привокзальная дешевая гостиница. А в нашем доме жило в том числе и начальство железнодорожное, и железнодорожный люд. У нас тоже была коммуналка, но у нас было 4 семьи, а не 26, как у него. Но двор-то тот же. Это в конце 1-й Мещанской, проспект Мира теперь называется.

А. Пичугин

— Мы будем уже заканчивать программу. Спасибо вам большое, что сегодня к нам пришли! Мы напомним, что в гостях у светлого радио в программе «Светлый вечер» сегодня был народный артист России Евгений Юрьевич Стеблов. Также вместе с Евгением Юрьевичем Стебловым здесь были: я, Алексей Пичугин…

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. До свидания, до новых встреч!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем