Поделиться
У нас в гостях были помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии, ключарь семинарского храма Покрова Божией Матери Дмитрий Гамиловский и настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской Духовной семинарии священник Илья Бурдуков.
Мы говорили с нашими гостями об истории Смоленской семинарии и о том, как и чему сегодня учатся там будущие священники и не только.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио. В этой студии приветствуем вас мы, Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— С удовольствием представляем гостей. Этот «Светлый вечер», ближайший час вместе с нами и с вами здесь проведут гости из Смоленска. Это священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской духовной семинарии и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. И как вы уже поняли, наверно, говорить мы сегодня будем про Смоленскую семинарию. Я помню, что в 90-е годы, когда ее создавали, это было такое отдельное учебное заведение, достаточно сильно отличающееся от семинарий, которые тогда были, от Московской, от Петербургской, от некоторых региональных семинарий. Тем, что правящим архиереем Смоленска был в то время нынешний Патриарх, тогда митрополит Ленинградский и Смоленский Кирилл, возглавлявший Отдел внешних церковных тогда сношений, теперь связей Московского Патриархата. Соответственно, и Смоленская семинария тоже была во многом заточена под кадры для ОВЦС.
А. Митрофанова
— Это так?
А. Пичугин
— Так ли это, да, расскажите про историю семинарии.
Иерей Дмитрий
— История семинарии начинается довольно давно, с XVIII века.
А. Пичугин
— Отец Дмитрий, да.
Иерей Дмитрий
— Приветствую вас, дорогие радиослушатели.
А. Митрофанова
— Взаимно.
Иерей Дмитрий
— Началась она с 1728 года. Смоленская семинария это старейшее учебное заведение не только Смоленска, но и России. Временно прервалась она в 1918 году, когда была закрыта. И трудами митрополита Кирилла Смоленского и Калининградского в 88-м году воссоздана как межепархиальное училище. А семинарией она стала только в 1995 году.
А. Митрофанова
— А правда то, что Леша сказал, это своеобразная кузница кадров для зарубежного служения Русской Церкви?
А. Пичугин
— Как мне в Смоленске рассказывали.
Иерей Илья
— Здравствуйте, дорогие слушатели.
А. Пичугин
— Да, здравствуйте, отец Илья.
Иерей Илья
— На самом деле, да, и об этом же говорит и список выпускников нашей Смоленской духовной школы. Среди них можно, например, упомянуть имя владыки Феофана (Кима), который сейчас возглавляет Южно-Корейскую епархию, далее и также многие представители Отдела внешних церковных связей также заканчивали свое обучение в Смоленской духовной семинарии. Кроме того важным, стоит отметить, что вот эта должность владыки митрополита Кирилла на тот момент позволяла ему также и приглашать зачастую зарубежных гостей. И таким образом Смоленская семинария являлась всегда в некоем таком движении, в некоем взаимодействии и с Зарубежьем. То есть приезжали представители католической церкви, представители протестантских церквей, представители Православных Церквей различных Поместных и поэтому...
А. Пичугин
— Что для Смоленска 90-х годов было достаточно необычно.
Иерей Илья
— Да, на самом деле необычно. Потому что город довольно и сейчас провинциальный, на тот момент он находился несколько в стороне от основных каких-то жизненных таких течений.
А. Пичугин
— Знаете, извините, что перебиваю, конечно. Но достаточно много приходится ездить по Центральной России, по несколько более дальним регионам. И Смоленск не производит впечатления провинциального города вообще. Особенно в центре, особенно где-то неподалеку от стены, неподалеку от Днепра — замечательные парки, улицы, кафе — все это сделано с таким вкусом. Как-то у меня был такой маршрут, мне надо было проехать от Воронежа до Смоленска через все города, которые там по пути встречались, конечно, не через Москву, а вот Воронеж, Брянск...
А. Митрофанова
— Для Леши сто верст не крюк, это надо понимать.
А. Пичугин
— Да, и в Смоленск, конечно. Я ехал дальше в Эстонию, но Смоленск из всех этих городов, конечно, производил самое такое серьезное впечатление.
А. Митрофанова
— А я вспоминаю, мне недавно выпало такое счастье познакомиться с протоиереем Василием Гелеваном, выпускником Смоленской духовной семинарии, которого отправили служить ни много ни мало в Рио-де-Жанейро. И он описывал в красках, как это происходило, они вместе с супругой вот мы встречались и снимали с ним программу, он рассказывал, понимаете, вот говорят, есть храм в Рио, во имя святой Зои, православный храм, туда нужен священник, вот даем вам сутки на размышление. И дальше они в течение суток принять с супругой решение, да или нет. А надо понимать, у них какая-то ну семейная жизнь, определенные планы, дети, все. И вот так вот — шарах, и в одночасье все меняется. Они согласились. Они поехали и несколько лет провели в Рио. Причем отец Василий не знал португальского языка, а бразильский португальский, он вообще такой специфический, он еще меньше похож на европейские языки, он имеет свои особенности. И он там с нуля выучил бразильский португальский. И такая миссия там при нем организовалась, что, в общем, все окрестные жители очень скоро узнали о том, что есть священник, что у него семья, что есть вот храм, что туда можно прийти. И как-то он там довольно быстро, с учетом того, что параллельно с этим учил язык, наладил контакты с местными жителями. Это особенность обучения в вашем духовном заведении или такие личные профессиональные и просто личные человеческие свойства и достоинства отца Василия, как вы думаете?
А. Митрофанова
— Скорее здесь сыграло и то и другое важную роль. А что касается о личных особенностях трудно говорить человека, однако же что касается особой атмосферы, которая царила и царит в Смоленской духовной семинарии, то и митрополит Кирилл, как в прошлом занимавший должность ректора Санкт-Петербургской духовной академии, то есть той академии, которая всегда была открытой, которая всегда отличалась некоей такой передовой направленностью, он ту же самую направленность перенес и в Смоленскую духовную семинарию. И таким образом люди, которые воспитывались, видя его личный пример, вот некоей такой миссии постоянной миру, они также этим вдохновлялись постоянно, и такая же атмосфера царила и царит в нашей духовной школе.
А. Митрофанова
— А вы застали те времена или вы уже позже там учились?
Иерей Дмитрий
— Мы позже учились.
А. Митрофанова
— А каково сейчас?
Иерей Дмитрий
— Сейчас, например, в России достаточно много духовных высших учебных заведений — семинарий 38, а высших учебных заведений около полусотни, и наше учебное заведение отличается тем, что там достаточно семейная атмосфера. У нас несколько десятков обучающихся, и такое количество студентов позволяет качественно подходит к учебному процессу и воспитательному процессу. И индивидуальный иметь подход к обучающимся, принимать во внимание их черты характера и их особенности, и развивать целостную личность, что немаловажно, давая не только знания, сумму знаний, но и прививая какие-то привычки, черты характера, которые могут пригодиться в дальнейшем служении.
А. Митрофанова
— А на конкретных примерах можете пояснить? Вот, например, такое-то свойство характера, у семинариста Б. — и каким образом вы открываете в нем это свойство, и как вы потом его развиваете.
Иерей Дмитрий
— Дело в том, что каждый студент в семинарию приходит со своими талантами, и наша задача эти таланты раскрыть. Например, если у студента семинарии хорошее видение красоты мира, то он может исполнять послушание фотографа, например. Если у человека способность писать тексты, он может писать статьи на семинарский сайт и пополнять различные публикации. Если студент семинарии имеет способность к публичному выступлению, то так же при какой-либо конференции или организации мероприятия он привлекается и так далее. Если семинарист по сути своего характера перфекционист, то его можно поставить на какую-то хозяйственную должность. Например, он будет...
А. Пичугин
— Картошка в подполе не сгниет.
Иерей Дмитрий
— Да.
А. Пичугин
— Если раньше была ярко выражена вот эта международная направленность семинарии, то сейчас что-то меняется? Она больше направлена на подготовку будущих священников для Смоленской епархии, митрополии? Или она, как и Московская, как и Петербуржская семинария, вернее Московская академия, Петербуржская академия, семинария все же принимают людей из разных регионов страны, в силу своей какой-то все равно сохраняющейся специфики?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, церковное религиозное образование в России развивается и развивается достаточно интенсивно. Десять лет назад была открыта общецерковная аспирантура и докторантура имени Кирилла и Мефодия, по благословению Патриарха Кирилла. И сейчас люди, которые желают свое служение перенести за границы России, они заканчивая бакалавриат, поступают туда. Потому что ректором этой магистратуры является председатель ОВЦС митрополит Иларион.
А. Митрофанова
— Отдела внешних церковных связей.
Иерей Дмитрий
— Да.
А. Митрофанова
— Это МИД такой, если проводить грубую аналгию.
Иерей Дмитрий
— Да. А когда был Святейший Патриарх Кирилл, который совмещал должности служения митрополита и председателя ОВЦС, знал людей, которые в Смоленске обучаются и, естественно, их какие-то образом подтягивал, видя их таланты и способности. Сейчас у Смоленской семинарии нельзя сказать, что международная направленность, скорее у нее направленность педагогическая.
А. Митрофанова
— Это как?
Иерей Дмитрий
— Начнем с того, что Смоленская семинария первая из высших духовных учебных заведений в 2012 году получила государственную аккредитацию. И наши студенты первые пошли преподавать в общеобразовательные учреждения, средние школы основы православной культуры.
А. Пичугин
— А ваши выпускники могут преподавать светские предметы, не связанные с Церковью или с христианством вообще?
Иерей Дмитрий
— Да, конечно.
А. Пичугин
— Например.
Иерей Дмитрий
— Диплом бакалавра теологии имеет гуманитарную направленность, и есть примеры, когда наши выпускник преподают исторические предметы.
А. Митрофанова
— Культурологию, наверно, тоже можно, если есть такая дисциплина в школьном списке.
Иерей Дмитрий
— Культурологию и историю.
Иерей Илья
— Здесь необходимо отметить, что есть также возможность у выпускника нашей духовной школы поступить на магистратуру, продолжить свое обучение по нескольким направлениям — это психолог, это педагог, это философия, социология. То есть таким образом повышается некий образовательный уровень и приобретаются дополнительные какие-то компетенции и навыки, которые в дальнейшем, в связке уже с полученными знаниями, помогают как раз человеку уже действительно применять свои эти знания в самом широком смысле слова.
А. Митрофанова
— А это вот психология, социология — то что вы сейчас перечислили, туда по этим направлениям продолжать обучение идут люди, которые намерены рукополагаться или они выбирают для себя все-таки светский путь?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, служения различны, а дух един. Человек, поступая в семинарию, в процессе обучения видя примеры преподавателей, раскрывая свои способности, понимает, что для него лучше и где бы он раскрылся. Кто-то идет преподавателем в среднюю школу, кто-то рукополагается, кто-то продолжает обучение.
А. Пичугин
— Кто-то потом рукоположится.
Иерей Дмитрий
— Да. Главное, чтобы каждый был на своем месте и, как говорит апостол Павел в Послании к Римлянам, плох тот пахарь, который оглядывается, чтобы пахал и не оглядывался.
А. Митрофанова
— А почему плохо оглядываться? Анализировать свой собственной опыт плохо? Или сожалеть о том, что какие-то там были упущены возможности и прочее, потому что это мешает вперед идти?
Иерей Илья
— Скорее сожалеть, это действительно несколько мешает, это некое сожаление и некое оглядывание назад. Наверно, в этом смысле оглядываться назад плохо. То есть как жена Лота оглядывалась, она жалела об упущенных каких-то выгодах и возможностях, которые там были.
А. Митрофанова
— Да, может, просто по-человечески ей жалко было, знаете, или женское любопытство тоже.
Иерей Илья
— Может быть, да. Но анализировать свою предыдущую жизнь, тем не менее, обязательно необходимо. И наоборот, тот опыт, который был получен, он всегда важен, его нельзя отвергать.
А. Митрофанова
— Я почему об этом спросила. Меня заинтересовала упомянутая вами психология. Сегодня же есть целый ряд священнослужителей, и в общем, даже и архиереев, которые считают, что ну не обязательно. То есть священник, он и есть священник, и вот эта благодать священства дает человеку полноту представлении о нуждах тех, кто к ним приходит. И в этом смысле получать какое-то психологическое еще образование не обязательно. Другая часть считает, что наоборот, священник XXI века, он все-таки в психологии человеческой разбираться должен. А как у вас в семинарии, есть такая дисциплина или нет, или как это устроено?
Иерей Дмитрий
— Безусловно, в семинарии преподается психология. И мы считаем, что мы должны присутствовать везде, в том числе и в психологической науке.
А. Митрофанова
— Интересно.
Иерей Дмитрий
— «Психе» — с древнегреческого переводится как «душа». А мы, как никто иной, знаем, как душа существует в человеке, какие у нее проявления, как ее можно излечить, избавить от чего-то или ей что-то приобрести. Поэтому мы считаем, что необходимо нашим людям, которые смотрят на душу как творение Божие, входить в это научное сообщество и преподавать психологию, и развивать ее в этих направлениях. Например, есть ведь и православные психологи. Очень известный московский православный психолог М. И. Хасьминский.
А. Митрофанова
— Причем кризисный психолог. Это особо сложное направление.
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, люди растут, получают образование, возрастают с различным мировоззрением. И иногда человеку очень сложно получить сразу мясо, то есть твердую пищу, сразу сложно с ним разговаривать о таинствах, например. Трудно человеку поверить. И быть может психологический подход, подход с точки зрения психологии будет подготовительным этапом к восприятию человеком Бога уже в таинствах в дальнейшем.
Иерей Илья
— Знаете, очень еще действительно важным является то, что, отчасти это утверждение все-таки верно, которое вы озвучили, о том, что при рукоположении и при вот этой духовной жизни интенсивной благодать, она способна человеку давать какое-то некое видение действительно проблем. С чем это связано, например, ну на конкретном примере. Напротив моего храма находится отделение психоневрологического диспансера, дневное отделение. И люди, которые там лечатся, они, бывает, заходят в храм. И действительно, если ты испытываешь к ним искреннюю любовь и чувство, которое толкает тебя на то чтобы помогать действительно, слушать человека, то это помогает. Однако, когда ты начинаешь уже стараться как-то более глубоко воспринять человека, то здесь необходимы практические знания какие-то и навыки из психологической науки. То есть на практическом каком-то уровне действительно эти навыки, необходимо их знать, хотя бы какие-то основы или базовые знания.
А. Митрофанова
— В Смоленской духовной семинарии это дается.
Иерей Илья
— Это дается действительно, да. Причем на это посвящен год целый.
А. Митрофанова
— В программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня, напомню, наши гости из Смоленской духовной семинарии. Священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в городе Смоленске и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. Мы об этом славном учебном заведении и говорим, мы о нем наслышаны. Я в отличие от Леши в Смоленске никогда не была...
А. Пичугин
— Никогда не была? Ой, срочно езжайте в Смоленск с Сашей.
А. Митрофанова
— Бросайте все и езжайте. Ну вот, Бог даст, может быть, если будет когда-нибудь отпуск или выходные, то можно восполнить этот пробел. Я-то с радостью. И вы знаете, все-таки мне хотелось бы еще вернуться немного к тому аспекту, который в 90-е годы особенно ярко в вашей семинарии проявился, когда готовили к зарубежному служению священников. Что тогда было принципиально важным в человеке взрастить что ли в процессе, пока он получает образование, вот в это время? Потому что все-таки служение, там есть Европа, есть Америка, есть Азия, это настолько разные регионы, и к чему человек должен быть готов, отправляясь служить туда священником?
Иерей Дмитрий
— Человек, прежде всего, который посвящает жизнь свою служению, должен быть человеком целостным, то есть в нем не должно быть внутренних противоречий. Они, конечно, возникают, и у каждого из нас на своем жизненном пути были эти жизненные противоречия. Но в служении очень важна целостная личность, чтобы человек не сомневался в том, что он делает правое дело, в том чтобы он не выгорал. Потому как уезжая в другую культурную среду, человек все меняет.
А. Пичугин
— Вы знаете, выгорание или невыгорание — это сильно зависит от личности человека. И сложно, когда ты в двадцать с небольшим или даже чуть меньше лет поступаешь в семинарию, ты не знаешь, что тебя ждет, ты не знаешь, куда поедешь, не знаешь, как сложится жизнь, как сложится семейная жизнь, как сложатся дела на приходе. Может быть, это будет какое-то отдаленное пустеющее село. Поэтому когда человек в 19–20 лет приходит в семинарию или заканчивает ее там в 22, он пока не знает, выгорит он или не выгорит. Я много лет работаю на радио, но я не знаю, может быть, в какой-то момент я скажу, что все, я больше не могу. И я не хочу смотреть на этот микрофон, не хочу смотреть на этот красный огонек, который на нем горит. И так же, ну я не хочу сравнивать там работу радиоведущего и священника...
А. Митрофанова
— О да, это разны планеты, мне кажется.
А. Пичугин
— Разные планеты, конечно. Но разные планеты это и инженер, и школьный учитель, любой человек может выгореть.
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, мы говорим, прежде всего, о священнослужителях, а источником сил для священнослужителя является Бог, участие в Евхаристии и совершение Евхаристии. И когда человек не теряет связи с Богом, ему трудно столкнуться с выгоранием.
Иерей Илья
— Да, и в данном случае, кстати, важно (возвращаясь к вашему вопросу о том, что какие качества взращивались в студентах в 90-е годы и в нулевые годы), важно отметить то что сколько бы лет ни было студентам, в основном делается упор на то, чтобы человек принимал свободное решение. И в дальнейшем нес за него ответственность, где бы он ни был, в какой бы точке земного шара он ни служил.
А. Митрофанова
— Вы имеете в виду свободное решение — рукополагаться или оставаться мирянином, жениться или...
Иерей Илья
— Даже не столько рукополагаться, сколько служить Богу. Потому что не только священники рукоположенные отправлялись на какие-то ответственные миссии. То есть это либо ты служишь Богу и идешь дальше, что такое служение Богу — это полностью себя отдать Ему, отдать свою жизнь. И несешь соответственно ответственность за это решение. Либо же ты честно говоришь себе, что ты не можешь идти по этому пути. Ты ходишь, ты молишься, ты исполняешь заповеди и прочее, но все-таки живешь более в мирской среде.
А. Митрофанова
— А поделитесь вашим опытом, если возможно: как внутри вас сформировалась эта идея, и вызрело решение, что вы хотите священниками стать? Вы оба такие молодые люди, и столько перспектив открывалось, вы выбрали для себя этот путь, может быть, один из самых сложных, которые вообще есть в человеческих направлениях деятельности. Как это бывает?
Иерей Дмитрий
— Быть может, не мы выбрали, а выбрали нас. Господь ведь сказал, что не вы Меня избрали, а Я вас избрал, Своим ученикам.
А. Митрофанова
— Хорошо, как тогда вы это почувствовали, что вас Господь избрал?
Иерей Дмитрий
— Постоянным Его стремлением вернуть меня к этому пути. Конечно, молодой человек, он находится в поиске. Молодой человек желает быть востребованным и идет туда, где он будет востребован, идет туда, где он будет приложим и полезен.
А. Митрофанова
— А вы куда пошли?
Иерей Дмитрий
— Ну я думаю, что все молодые люди думают о том, чтобы переквалифицироваться или поменять образование. У меня был небольшой период, когда я думал, чтобы начать со светского образования, поработать, а потом снова вернуться в священство. Но жизненные обстоятельства сложились таким образом, что я вернулся раньше. И когда уже меня рукоположили, я понял, что это лучшее, что могло со мной произойти. И как я был неправ, когда откладывал это на более поздний возраст.
А. Митрофанова
— Интересно.
Иерей Дмитрий
— И благодарен Богу, что Он вернул меня. Не то чтобы я, как блудный сын, совсем ушел из Церкви, нет, я просто не предполагал рукополагаться сразу после окончания обучения, а получить, может быть, еще светское образование. Но у каждого свой опыт.
А. Пичугин
— Мы прервемся на минуту. Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской духовной семинарии и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. Алла Митрофанова, я Алексей Пичугин. И очень скоро снова в этой студии мы встретимся.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый вечер, вам дорогие слушатели. Алексей Пичугин, я Алла Митрофанова. И с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас сегодня гости из Смоленска, точнее даже из Смоленской духовной семинарии. Священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. Я думаю, многих женщин интересует вопрос: а как же вот девушки, когда в семинарию поступают, каким образом складывается их судьба? Раньше, если я правильно понимаю...
А. Пичугин
— А в Смоленскую семинарию поступают девушки?
Иерей Дмитрий
— Да, конечно.
А. Митрофанова
— Поступают, причем не только на регентское отделение. Вот раньше как-то вот стереотип такой был, что если девушка идет учиться в семинарию, то значит, она обязательно регент.
А. Пичугин
— Отделения регентские были только.
А. Митрофанова
— Да. А сейчас я захожу на сайт Смоленской семинарии — вижу там первый пункт: теология. Принимаются девушки и молодые люди...
Иерей Дмитрий
— И юноши.
А. Митрофанова
— Юноши, да, ну и так далее. Думаю: вау! Так ведь сегодня женщина теологом может стать, закончив семинарию.
Иерей Дмитрий
— Конечно. И можно сказать, что наши выпускницы неплохо устраиваются. Наши выпускницы востребованы в различных епархиальных отделах, выпускницы востребованы на приходах.
А. Митрофанова
— В качестве кого?
Иерей Дмитрий
— В качестве катехизаторов, в качестве директора воскресной школы, детской или взрослой. В качестве собеседника перед принятием таинства Крещения.
А. Митрофанова
— Ну то что диаконисы делали в Древней Церкви, когда женщин собеседовали, да?
Иерей Дмитрий
— Да, сейчас священноначалие поднимает планку и для приходов, и для епархиальных отделов — им нужны специалисты, которые знали бы и богословие, и историю, светские науки многие, и психологию, и педагогику в том числе. И они, конечно, незаменимы и на приходе. Вспомним, что когда регентское отделение создавалось впервые в Санкт-Петербургской духовной академии, цель была такова, чтобы будущие священнослужители, у них были православные супружницы.
А. Митрофанова
— То есть вот есть отделение — пожалуйста, идите туда и выбирайте там себе жену.
Иерей Дмитрий
— Потому что для семьи священника очень важно, чтобы супруга была верующим человеком.
А. Митрофанова
— Это понятно.
Иерей Илья
— Не только верующим, но и образованным человеком. Как писал один архиерей еще в середине XIX века: вот выходит студент из семинарии или академии, его отправляют в село то же самое, да, хотя села тогда другие были, и ему порой бывает даже не с кем поговорить, к сожалению. И вот как раз эту функцию не только жены, но и друга могла бы исполнять жена, которая обладает соответствующим образованием и уровнем.
А. Митрофанова
— Я правильно понимаю, что даже на официальном уровне каким-то образом зафиксировано: девушки поступают в семинарию, если хотят стать женами священников, то есть матушками?
Иерей Илья
— Нет, не обязательно.
Иерей Дмитрий
— Не обязательно.
А. Митрофанова
— Потому что ну как это — факультет невест такой.
А. Пичугин
— Так же как и священнику будущему не обязательно, думаю, искать себе жену именно на регентском отделении.
Иерей Дмитрий
— Нет, вы знаете, и не всегда студентами и преподавателями семинарии поступившие девушки воспринимаются как невесты, нет.
А. Митрофанова
— Нет.
Иерей Дмитрий
— Это в каком-то там, на третьем, на четвертом, на пятом месте. Все-таки на первом месте — это девушки, которые пришли служить Церкви. Вспомним жен-мироносиц, которые первыми пришли ко гробу Спасителя, когда апостолы заперлись в горнице.
А. Митрофанова
— А на практике все-таки, на практике часто бывает, что семинаристы женятся на семинаристках? Вот из одной семинарии люди создают семью.
Иерей Дмитрий
— Часто. Бывает.
А. Митрофанова
— Да, ну это же хорошо...
Иерей Илья
— Ну не столько даже часто, сколько пятьдесят на пятьдесят. Потому что различные случаи бывают. Хотя, знаете, если возвращаться к этому вопросу, то когда только объявили набор девушек в семинарию, когда теологию открыли, то это встретило немалое сопротивление среди таких людей консервативных взглядов: как девушка может обучаться в духовной семинарии в принципе...
А. Митрофанова
— Ну женщина теолог и женщин богослов это вообще оксюморон, мне кажется.
Иерей Илья
— Ну для России это пока да, действительно, хотя для Запада это уже ничего такого нет.
Иерей Дмитрий
— Смотрите, мы ведь не преследуем цель ввести девушек в алтарь или чтобы они помогали при богослужении, кроме как на клиросе, например. Наша цель внебогослужебное служение. На современного священника сейчас в современном ритме столько сваливается обязанностей и трудов, что ему необходима помощница, которая будет его поддерживать. И если молодые люди решили соединиться узами брачными и затем приехали на один приход — вот готовый катехизатор, вот готовый священник — это, мне кажется, красиво и это восполнение их обоих. И женский взгляд отличается от мужского взгляда так же, как женская природа отличается от мужской природы.
А. Митрофанова
— О да.
Иерей Дмитрий
— И женщина женщине иной раз может лучше объяснить, чем мужчина женщине.
А. Пичугин
— Да, если бы это так было, было бы, наверное, здорово. Особенно где-то на сельских приходах, где вообще такое понятие как катехизатор пока еще достаточно редко встречается. А я забыл вас спросить в начале программы, когда мы говорили о структуре семинарии, у вас система Болонская — бакалавриат, магистратура. Если человек закончил светский бакалавриат в каком-нибудь вузе, например, в смоленском любом вузе по гуманитарному направлению, он может поступить в магистратуру в семинарию?
Иерей Илья
— Дело в том, что магистратура по теологии на данный момент, вернее еще в прошлом году была открыта на базе Смоленского государственного университета совместно со Смоленской духовной семинарией.
А. Митрофанова
— То есть закончив университет, можно совершенно спокойно пойти на...
Иерей Илья
— Безусловно, пойти дальше, на следующую ступень, на магистратуру, да, по теологии, то есть и девушки могут пойти, и мужчины, аналогично.
Иерей Дмитрий
— И закончив семинарию, можно поступить в светскую магистратуру, на историю, скажем.
А. Пичугин
— Да, это понятно. А вот если бы не было в Смоленске направления теологии в университете, можно было бы именно в семинарию? Или, например, я закончил в Смоленске истфак бакалавром и хочу именно в семинарию, не на теологию, которая совместно с семинарией открыта, а именно в семинарию поступить в магистратуру, у меня будет такая возможность?
Иерей Илья
— На данный момент стоит просто дать небольшую справку: магистратуры в Смоленской семинарии нет по богословию.
Иерей Илья
— То есть еще не открыта.
А. Пичугин
— А по каким направлениям есть?
Иерей Илья
— То есть магистратура в принципе не открыта.
А. Митрофанова
— Вы над этим работаете.
Иерей Илья
— Мы над этим работаем. И однако же вот пока открытие магистратуры при университете является вот таким неким следующим шагом. Причем он позволяет аккумулировать и интеллектуальные средства, и материальные средства и университета, и семинарии, и соответствующий продукт выдавать. То есть в данном случае пока мы решили остановиться на этом.
А. Митрофанова
— А как университет сам отреагировал на подобное предложение, и есть ли какие-то уже первые результаты?
Иерей Илья
— На самом деле было не очень просто действительно открыть магистратуру по теологии и это встречало не всегда понимание среди преподавателей. Однако же, тем не менее, это сделать удалось, и благодаря позиции педагогического профессорско-педагогического состава, и позиции исполняющего обязанности на данный момент ректора, Михаила Николаевича Артеменкова, удалось это открыть. На данный момент сейчас у нас обучается, у нас открыта магистратура в прошлом году, и ее вот заканчивает у нас первый курс, первый набор.
А. Митрофанова
— Я насколько понимаю, самые сложные споры, они как раз в плоскости, что является ли теология...
Иерей Илья
— Наукой.
А. Митрофанова
— Той самой академической дисциплиной, которая обладала бы характеристиками, присущими именно вот научной отрасли той или иной. И люди, отвечающие на эти вопросы, указывают на сходство в этом смысле теологии и истории, теологии и культурологии и так далее. То есть что тоже опять же это дисциплина, которую точными науками никоим образом назвать нельзя, но определенная логика внутри прослеживается, и инструменты, присущие научному знанию, научной работе, они вполне применимы и в области теологии тоже.
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, здесь следует сказать о том, что, наверно, для нас, живущих в России, этот вопрос является в какой-то степени актуальным. Например, в Западной Европе достаточно крупные университеты имеют теологическую кафедру, и это совершенно нормально.
А. Митрофанова
— Не вызывает вопросов.
Иерей Илья
— И не только имеют, они еще и были основаны как теологические вузы.
А. Митрофанова
— Ну Сорбонна, например.
Иерей Илья
— Сорбонна, Оксфорд, да.
А. Пичугин
— У нас же все-таки, видите, эта преемственность прерывалась на много десятилетий. А люди, которые противопоставляют науку и теологию, они говорят, что наука это такая система знаний о закономерностях в развитии природы, общества, причем верифицированная, которую можно проверить, доказать. Теология, которая, как они это преподносят, занимается изучением Бога, где доказательства с точки зрения науки и научным инструментом невозможны, соответственно наукой являться не может. Но при этом, если раньше какие-то дисциплины, по которым были защищены дипломы — по Новому Завету, это могла быть текстология, да, он защищался где-то на филологическом факультет, что-то защищалось на философском, на историческом. То теперь просто все это будет вынесено, ну уже вынесено в отдельный корпус и защищается именно по направлению теологии, я так понимаю.
Иерей Илья
— Вы знаете, наверно, этот вопрос лежит в плоскости конфронтации между верой и наукой.
А. Митрофанова
— Старый спор, старые фильмы.
Иерей Дмитрий
— Но для нас этой конфронтации не существует.
А. Пичугин
— Ну ее, правда, не существует.
Иерей Дмитрий
— Она, по-видимому, была создана искусственно, когда наука была в подчиненном состоянии перед различными политическими идеями и идеологиями.
А. Пичугин
— Ну то же самое и обратно, можно сказать. Дело в том, что конфронтация здесь, она не то чтобы придумана, она от непонимания разницы подходов. Если мы говорим о Христе как о нравственном законе, то это никоим образом не противоречит научной картине мира.
Иерей Дмитрий
— А почему мы не можем к рассмотрению бытия Божиего подойти с научной точки зрения, обосновать ее в диссертации, ведь это делается прямо сегодня.
А. Митрофанова
— Серьезно?
Иерей Дмитрий
— Конечно.
Иерей Илья
— Ну кроме того, мы можем с таким же подходом подойти и к матери всех наук философии. Потому что позиции, которые она транслирует, не всегда так же доказуемы.
А. Пичугин
— Так вы не поверите, те люди, которые говорят о теологии как о не науке, то же самое говорят и о философии. И во многих направлениях философии тот же спор. Это просто теология в него включилась, а спор-то этот очень давний, и до этого он был исключительно с философией.
Иерей Дмитрий
— То есть правда лишь то, что мы можем ощутить своими органами чувств или проверить опытным путем, правда? Но почему этот опытный путь никогда не стараются перенести — «никогда», может, слово неуместное, кто-то и старается — перенести на духовный, ноуменальный уровень.
А. Митрофанова
— Хороший вопрос.
Иерей Дмитрий
— Это недальновидный взгляд.
А. Митрофанова
— Мы сейчас с вами в такие высокие материи ушли и говорим о теории. А можно вернуться к практике? Мне, например, очень интересно, поскольку я сама, если в Троице-Сергиевой Лавре видела семинаристов, с кем-то даже и общалась, и знакома и так далее, но я все равно с трудом представляю себе: а как у семинариста выглядит вот его обычный будний день? Вот человек проснулся. Во сколько? Его кто-то разбудил, или он там себе будильник поставил? Или это такое упражнение: Мюнхгаузен за косичку себя из-под одеяла...
Иерей Илья
— Вы знаете, это жизнь райская, наоборот: тебя поднимают, тебя кормят в определенное время, тебя на занятия сподвигают или ты сам идешь.
А. Пичугин
— А вкусно кормят?
Иерей Илья
— Очень вкусно кормят.
А. Пичугин
— Так.
Иерей Дмитрий
— Разрешите мне как помощнику...
А. Пичугин
— Да, вот-вот.
Иерей Дмитрий
— По воспитательной работе сообщить, что у нас мало времени, у нас всего лишь четыре года, чтобы не просто обучить, а воспитать личность, которая будет способна выйти и являться примером для других людей и дать какой-то жизненный совет. Поэтому мы стараемся не то чтобы максимально, а гармонично вот загрузить день студента. Подъем осуществляется в 7.30 утра....
А. Митрофанова
— Ну это по-человечески.
Иерей Дмитрий
— В восемь утренняя молитва, после нее завтра в 8.20. в девять часов начало занятий: три пары по полтора часа, в 14.00 обед, после обеда так называемые послушания. То есть тот, кто поет в хоре — спевка, или какие-то хозяйственные послушания. Потому что мы учим, что вы, студенты, являетесь хозяевами семинарии, вы должны относиться по-хозяйски ко всему, что вас окружает, а не потребительски. Студенты чистят картошку, подметают, украшают, моют. Созидают, в общем, свою жизнь.
А. Пичугин
— Они всегда живут в семинарии?
Иерей Дмитрий
— Да, но есть и те, кто живут в городе, если они женаты.
А. Пичугин
— Вот. Тут не про женатых вопрос, а я этот вопрос часто задаю, и в том числе своим знакомым, которые преподают ли в семинарии, либо когда-то закончили какие-то семинарии. Ладно, если речь идет о Сергиевом Посаде, где достаточно немного студентов непосредственно из Сергиева Посада. Но когда речь идет, скажем, о Смоленской семинарии, в которую поступают ребята из Смоленска, почему они не могут жить дома?
Иерей Дмитрий
— Потому что жизнь в семинарии дает им много опыта в общении. Вы понимаете, что человек, который пришел на занятия и ушел, он лишается возможности обсудить те знания, которые он сегодня получил, он лишается возможности поспорить, подвергнуть их сомнению, он лишается возможности погрузиться в церковную среду. Ведь среда семинарская церковная.
А. Пичугин
— Но давайте слово «церковная» заменим на слово «научная». Возьмем студента-москвича любого московского вуза, там Московского университета, вот над нами тут сверху Государственный университет гуманитарных наук — москвичи живут дома. То есть они, выходя из университета, лишаются возможности поспорить со своими однокурсниками о науке, о знаниях...
Иерей Дмитрий
— Ну нет, скорее это один из небольших пунктов. На самом деле здесь смысл в погружении, что человек погружается в среду. Ведь церковная жизнь, она многогранная, она радостная, она богатая, в духовном смысле этого слова. И человек должен погрузиться, чтобы ее понять, прочувствовать, зарядиться, если можно так выразиться, и понести ее дальше. Чтобы не было так, что я прикасаюсь к этому миру на пять часов и ухожу.
А. Митрофанова
— Социофобу, в общем, в семинарии не место.
Иерей Илья
— Ну что значит погрузиться. Самое главное, это, наверно, или вторая часть жизни любого студента семинарии это общение со своими однокурсниками или с теми, кто учится, в стенах общежития. То есть вот это, наверно, ключевое.
Иерей Дмитрий
— Единомышленники.
Иерей Илья
— Не только единомышленники, но и те кто думает не так, как ты, те кто живут не так, как ты. И ты, тебе необходимо обтачивать свой характер, свои привычки, таким образом, чтобы они не нарушали свободы другого человека. Это очень важно в будущей деятельности, когда ты можешь работать, можешь служить с тем человеком, может быть, который какую-то другую позицию воспринимает по многим вопросам.
А. Пичугин
— Священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской семинарии и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии, в гостях у светлого радио. И собственно про семинарию мы и говорим сегодня. А как же личность? Как же самое главное, что есть в христианстве, ну вернее не самое главное, но одно из самых главных, это личность каждого человека, которая уникальна, в чем собственно и замысел Божий о человеке. Такая казарменная система, которая, в общем-то, у нас сейчас сохраняется, как мне кажется — это лично мое мнение, вы можете поспорить, — по инерции с старых времен, XIX века, со времен бурсачества, когда не было других возможностей, когда в основном все это были приезжие ребята. А сейчас ситуация меняется. Кто-то может снимать квартиру в городе, кто-то может кооперироваться, снимать, кто-то может действительно жить в общежитии. Кто-то сам из этого города и приезжает. Но когда они все собираются вместе, и у них нет другого варианта, кроме как жить друг с другом — нет ли в этом какого-то нарушения замысла о личности каждого человека, не нарушается ли уникальность каждого человека?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, смею предположить, что термин «казарменное положение» в голове наших радиослушателей может приобрести негативную коннотацию.
А. Митрофанова
— Но это Леша просто человек, который в общежитии не жил никогда, в студенческом, наверно, поэтому.
А. Митрофанова
— Леша, знаете ли, по экспедициям всю жизнь, вот там-то общежитие так общежитие.
Иерей Дмитрий
— Для нас ведь важно, чтобы человек стал самостоятельным, чтобы он оторвался от семьи на какое-то время. Это не ломка, это естественный процесс.
А. Митрофанова
— Взросления, вы имеете в виду?
Иерей Дмитрий
— Да, потому что к нам поступают в большинстве своем после школы, более половины. И как важно для молодого человека, чтобы быть самостоятельным, ответственным к принятию решений и к самостоятельной жизни, отойти от родителей на время, чтобы быть готовым затем быть привязанным к ним духовно, морально, чтобы быть самостоятельным, чтобы стать опорой для своего прихода, своей семьи и для людей окружающих. Как можно стать опорой, не будучи самостоятельным?
А. Митрофанова
— А в ваших жизнях тоже этот период был, когда вы, поступив в семинарию, уехали от родителей и стали жить вот так?
Иерей Дмитрий
— Конечно. Да, именно так.
Иерей Илья
— На самом деле жизнь в общежитии, она позволяет характеру выкристаллизовываться. Лишнее начинает отпадать, привычки какие-то, которые несовместимы с жизнью вот в таком постоянном общежитии, они отпадает и прочее, прочее. И таким образом человек начинает очищаться от всего. Почему еще кроме того важно быть в общежитии? Потому что ты не скроешь свой характер, ты не скроешь уже свою жизнь настоящую. Ты можешь прийти на занятия на несколько часов, надеть какую-то маску, как-то себя показывать...
Иерей Дмитрий
— Завуалировать.
Иерей Илья
— Да, завуалировать. Когда ты приходишь в общежитие, живешь там на протяжении нескольких месяцев или тем более лет, все друг друга знают, все друг друга видят. И самое главное, что видят недостатки. А недостатки эти уже можно в дальнейшем каким-то образом устранять.
А. Митрофанова
— Я сейчас с улыбкой вспомнила один из навыков, который я приобрела, живя как раз в студенческом общежитии — это способность спать даже под пушками, под салютом. Вот не знаю, что бы ни было вокруг — там гром и молнии, «эй, вы там, наверху», какая-то музыка и прочее — мне все равно, если я хочу спать, я ложусь и сплю. И со светом там, не знаю, без света, как угодно. Произошло это следующим образом. У меня в определенный период появилась соседка, которая просыпалась в пять утра, но это полбеды, она просто была «жаворонком», она рано спать тоже ложилась. Просыпалась она так, что об этом знало все общежитие, потому что просыпалась она под «Рамштайн», и включала она его так, что слышно было — у нас, например, 2-й этаж, 5-й этаж знает, что Кристина изволили проснуться. А я через стенку от нее, а стены, понятно, картонные. И дальше с ней пытались говорить, ее пытались уговаривать, пытались каким-то образом поставить и предложить ей встать на место тех, кто рядом — это было бесполезно. Потом в какой-то момент уже плюнули, и то что начали привыкать. Вариантов было два: либо ты сходишь с ума, либо ты каким-то образом все равно привыкаешь. Потому что ну можно же еще до шести, а до семи иногда — ого-го, выспаться, а потом как-то уже почувствовать себя человеком. И, знаете, я научилась спать под любые звуки, и меня это очень выручает сейчас. Потому что есть, например, люди, которые страшно страдают, вот кто-то прошел, лифт проехал — ах, меня разбудили!
А. Пичугин
— Да, знаю таких. Вот я могу спать, даже если трамвай будет грохотать прямо под ухом — такая же особенность, но она врожденная. Не знаю, что будет дальше, но пока держится.
А. Митрофанова
— Мы с тобой счастливые люди, я не знаю, как в семинарии...
А. Пичугин
— Как в семинарии, если студент будет под «Рамштайн» просыпаться, что с ним будет?
А. Митрофанова
— Что с ним будет?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, в семинарии мы стараемся объяснить, что свобода твоя заканчивается, когда начинается свобода другого человека. И свободу другого человека нужно уважать и другого человека необходимо любить, потому как он тоже есть образ Божий.
А. Пичугин
— То есть если все в семинарии любят «Рамштайн», то можно включить эту музыку...
Иерей Дмитрий
— При условии, что все любят.
А. Митрофанова
— А если хотя бы один — нет, то тогда значит, нет.
Иерей Дмитрий
— Тогда, значит, нет.
А. Митрофанова
— Жестко, да. Ну не знаю все равно тот вопрос, который Леша задал: не происходит ли какой-то личностной ломки в таких жестких условиях жизни бок о бок? Все-таки студенческое общежитие, в этом смысле оно дает больше свободы что ли.
Иерей Илья
— Вот в начале беседы отец Дмитрий отметил, что Смоленская семинария, о которой мы только и можем говорить, является семинарией такой некоей камерной, семейной. И в данном случае, что касается конкретно Смоленской семинарии, то здесь не происходит никакой ломки. Всегда какие-то вопросы, какие-то проблемы, они решаются. Решаются путем нахождения компромиссов, путем нахождения взаимно каких-то приемлемых результатов. И в данном случае ломки никакой нет. Напротив, только человек, вынужденный жить в таких семейных рамках, он всегда знает, что если я сейчас поссорюсь с кем-то, то я буду с ним лицом к лицу встречаться каждый день в этом коридоре. То есть необходимо уметь как-то решать проблемы, уметь находить какие-то точки взаимопонимания всегда. Вот это самое важное. Это, я повторюсь, важно во всей жизни, наверно, каждого человека, а особенно того человека, который будет служить Богу, находить точки какие-то взаимопонимания с любыми абсолютно людьми.
А. Митрофанова
— Да, согласна, это важный опыт. А все-таки возвращаясь, вы уж меня простите, к распорядку дня, питанию и прочее. Вот в 7.30 подъем, да, дальше вы описали, как выглядит утро, потом после занятий какие-то послушания и прочее. А свободное время? И чем можно в это свободное время заняться, если оно есть? Что разрешено семинаристам? В кино сходить можно, в театр? Не знаю, вот какие-то простые человеческие радости.
Иерей Дмитрий
— Естественно, конечно же. После ужина в 19 часов свободное время.
А. Пичугин
— С выходом в город.
Иерей Дмитрий
— С выходом в город. Безусловно.
А. Митрофанова
— До какого времени?
Иерей Дмитрий
— До 22.00 — вечерней молитвы.
А. Пичугин
— Три часа. А фильм идет три с половиной.
А. Митрофанова
— Да, если, допустим, 22.15?
Иерей Дмитрий
— Всегда можно отпроситься. Да, если есть хорошая причина...
А. Митрофанова
— Потом стучать, а сторож откроет? Муравейник-то уже захлопнется.
Иерей Дмитрий
— Заранее отпроситься и пойти. Дело в том, что ведь, знаете, когда очень много у молодого человека свободного времени, он может его потратить во вред себе. А когда у него три часа в день свободного времени... Но свободное время — это не то что он проснулся и побежал, да, как в видеороликах про контрактную армию. И лег. Нет. Все-таки он может отдохнуть и чем-то своим свободным заняться и на самостоятельной подготовке в аудитории, и между различными мероприятиями — это все очень свободно. Вы понимаете, ведь свобода, она не в стенах и не в заборах. Свобода, она...
А. Митрофанова
— Ну она внутри, конечно.
Иерей Дмитрий
— Да.
А. Митрофанова
— Опять же можно быть человеком, предоставленным самому себе, и при этом этой свободы не чувствовать. А вот бывают ли такие среди семинаристов люди, которым предстоит преодолеть вот эту внутреннюю проблему?
Иерей Дмитрий
— Разные семинаристы, конечно. Но ведь и в каждом обществе есть свои правила, которые не насаживаются извне. То есть приходит молодой человек, поступает на первый курс, а там есть уже опытные четверокурсники, третьекурсники, которые и помогают адаптироваться.
А. Митрофанова
— Не дедовщина, нет?
Иерей Илья
— Ни в коем случае.
Иерей Дмитрий
— Дедовщины нет.
А. Пичугин
— Ну дедовщины действительно, мне кажется, в семинариях, я по крайней мере практически, да наверно, и не слышал никогда ни про одну семинарию, чтобы там была дедовщина. Хотя... Да нет, вряд ли, вряд ли.
Иерей Дмитрий
— Разрешите небольшую ремарку.
А. Пичугин
— Да, конечно, пожалуйста.
Иерей Дмитрий
— Тоже, как и «казарменное положение», «дедовщина» воспринимается с плохой коннотацией. Но давайте заменим это слово «наставничеством». Почему мы, боясь дедовщины, должны избегать наставничества, когда старший предает свой опыт младшему — это же замечательно.
А. Пичугин
— Но вы про семинарию или про армию?
Иерей Дмитрий
— Мы про семинарию, но и в армии такое может быть — наставничество.
А. Митрофанова
— Главное, с каким ну посылом что ли.
А. Пичугин
— Когда как.
Иерей Дмитрий
— С посылом помочь, вот в чем суть. Суть ведь не в том, что нет, это дедовщина — оградить старших от младших и даже, может быть, защитить младших перед старшими, иной раз даже когда они не правы. Дело в том, чтобы был процесс взаимопомощи. А это ведь наставничество.
А. Митрофанова
— О да, я помню, как у нас в общежитии это наставничество работало. Нам ЦУ прямо могли выдать: вы завтра такому-то профессору сдаете? Имейте в виду, значит, у него то-то то-то, если об этом спросит — отвечать так, вот это вот ни в коем случае, а вот вам проверенный план ответа — вот это точно сработает.
Иерей Дмитрий
— Но это же поддержка.
А. Митрофанова
— Да, это было хорошо.
А. Пичугин
— Спасибо. Будем заканчивать уже программу. Я напомню, что в гостях у нас сегодня были преподаватели Смоленской семинарии, священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской семинарии. Спасибо вам большое, что пришли к нам сегодня. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— Всего хорошего. До свидания.
А. Митрофанова
— До свидания.
Иерей Илья
— Спасибо вам. До свидания.
Иерей Дмитрий
— До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Поделиться
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
Поделиться
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер
