«Радость материнства: родные и приёмные дети». Юлия Ставрова-Скрипник

У нас в гостях была мама десятерых детей, включая приёмных, основатель реабилитационного центра для детей с особыми потребностями «Семейкин-клуб» Юлия Ставрова-Скрипник.

Мы говорили с нашей гостьей о том, что побудило её после рождения своих детей удочерить девочку из детского дома, как со временем приемных детей стало восемь, а также в чем для нее состоят трудности и радости воспитания такого большого количества детей, в том числе, с особенностями развития, и как со временем занятия с детьми способствовали открытию инклюзивной школы и детского развивающего клуба.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

Анна Леонтьева

— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях Юлия Ставрова-Скрипник, мама десятерых детей, восемь из которых приемные, основатель инклюзивной Монтессори школы «Прекрасное зеленое» и реабилитационного центра «Семейкин клуб». Добрый вечер, Юлия.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Добрый вечер. Спасибо за приглашение.

Анна Леонтьева

— Наконец-то вас представила, всё перечислили. Ну вот то, что вы мама 10 детей, 8 из которых приёмные, уже есть о чём поговорить, можно даже все остальные регалии не перечислять. Я хочу начать с того, что Юлия с юности, такой совсем ранней, мечтала стать педагогом, но мама, будучи учителем русского языка и литературы, сказала знаменитую русскую фразу, которую часто говорят родители своим детям, только через мой труп. Вообще фраза сама по себе очень впечатляющая, да, немножко вздрагиваешь, когда это слышишь. И Юлия пошла в совершенно другие направления профессиональные, и всё равно всё закончилось в педагогике. Расскажите, пожалуйста, два слова об этом, как всё начиналось и как этот курс изменился.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну, изначально именно так и было. Мама была педагогом, сначала учителем, потом методистом в детском саду. А мне всегда... Я очень любила детей, и мне всегда нравилось проводить время с детьми, даже когда приезжали в гости к родителям друзья, то есть взрослые отдельно, а всю малышню ко мне в детскую комнату.

Анна Леонтьева

— У меня, кстати, тоже такое было.

Юлия Ставрова-Скрипник

— И это какая-то такая привычная для меня история. И когда я сказала, что я хочу быть педагогом, мама сказала, что не-не-не, как бы не надо. И дальше начался вот этот путь поиска себя. В какой-то момент я сказала, что я хочу быть журналистом. А мне тогда уже было, ну сколько там, 15 лет, когда начинают задумываться. 14-15 лет, когда начинаешь думать о профессии. Мама сказала, ну нет, что ты, это надо было уже давно писать в «Пионерскую правду», как я сейчас помню. Думаю, ну ладно, значит, журналисты меня не возьмут, надо подумать что-то ещё. И вот как бы какой-то был поиск, в итоге просто из-за любимой учительницы литературы, которую я обожала, я осталась в школе, а единственная возможность в той школе была, это был инженерно-экономический класс, в котором было там математики столько и физики, что для меня, гуманитария, это был просто вообще какой-то кошмар. И учитель математики, я помню, пригласила мою маму и сказала, ну как бы девушка вообще не справляется, надо что-то делать. И начали искать школу. Я помню, тогда был выбор между литературной школой, даже до сих пор, мне кажется, помню учителя, по-моему, как... не помню имя, но помню, что фамилия Кулакова, это была какая-то очень серьёзная школа, и когда я пришла, и мне показали список литературы, который... а это был апрель, то есть это конец 10 класса, апрель, вот что нужно прочесть. Я поняла, что нет, это нереально, ну это просто невозможно это освоить. Потом когда я на журфак пыталась поступать, у нас тоже был такой молодой специалист, который тоже опять я столкнулась с этим списком литературы, и он ещё сказал, что если вы это не прочитали до сих пор, то вы можете, в принципе, себя похоронить. Ну, в общем, с литературой как-то не задалось. И был второй выбор, это был журналистский класс в школе, а я писала стихи, им показали мои стихи, и мои эссе, и сказали, ну, вам будет очень тяжело, потому что, ну, 10 класс, конец, уже все как бы пишут статьи, уже где-то все публикуются, а вы там... Ну, меня взяли, меня взяли, это был, соответственно, конец года, и так получилось, что как раз педагог его не стало, как раз он был газетный педагог, и на его смену пришел его родственник, оператор с телевидения, и газетная журналистика переделывалась на такую телевизионную. И нас летом повели на практику. Я помню, что это была российское телевидение. Главный редактор той программы, услышав мою дикцию, сказал, девочка, что вы делаете вообще с этой дикцией у нас здесь в студии? Я сказала, да я просто за компанию пришла. Но нам дали 15 тем, ну, знаете, как домашнее задание, да, то есть мы пришли на практику, вот вам задание, там, к следующей неделе написать 15 тем. А я, собственно говоря, как бы мне очень хотелось, это было интересно, я действительно пришла, и, в общем, как бы из вот нашего потока, кто у нас пришел, я одна и осталась. И в какой-то момент мне дали зеленую улицу, и я начала снимать.

Анна Леонтьева

— И вы стали телеведущей.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я стала телевизионным журналистом, и при том так, был момент даже, когда потом я работала одна на прямом эфире, и в то время там... Ну, это совсем другая жизнь, то есть я брала интервью там у Ашкинази, Лужкова, у Хворостовского успела, ну вот просто это был какой-то постоянный поток, поскольку прямой эфир, минимум там три репортажа в день, и долгое время не было второго корреспондента, я жила на Шаболовке, спала даже на Шаболовке, то есть это съемка-монтаж, съемка-монтаж. Да, ну это был какой-то такой вот безумный график, но для девушки, которой там 17-18 лет, ну вы представляете, это просто, ну это классно, это мечта.

Анна Леонтьева

— Счастье, конечно.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, это здорово, это такая самореализация, конечно, да.

Анна Леонтьева

— И когда же это всё повернуло в другую сторону? Ведь можно было остаться и стать звездой телевидения?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я узнала, мне было 19 лет, я работала уже в тот момент на канале «Столица», выпустила свою первую авторскую программу «Музыкальный трамвай», я была автором и режиссером этой программы. И в какой-то момент я узнаю, что я жду ребенка. А поскольку я вот говорила, что дети для меня, это всегда было очень важно, то несмотря на то, что у меня не было ни поддержки родителей, ни отца ребёнка, я принимаю решение оставить ребёнка. И меня просят уйти с телеканала, поскольку не было никого, кто мог бы подсказать, с мамой довольно сложные были отношения, то никто мне не сказал, что меня беременную не имеют права уволить. Я подписала сама все бумаги.

Анна Леонтьева

— Это не 90-е, не случайно?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну, это как бы нулевые. В 98-м я родила сына, да. То есть просто я ушла в никуда. И, наверное, месяца до 5-го просто было страшно, непонятно, как со всем этим жить. Но потом..., до сих пор мне хочется сказать благодарности слова, Ольги Левинтон. Я до сих пор помню имя, собственно говоря, моего первого наставника на телевидении. Она стала в тот момент главным редактором, если я не ошибаюсь, телеканала ТНТ. Каналу ТНТ как раз 25 лет. И вот 25 лет назад это была история. И узнав, что я жду ребенка, и что я сижу вообще без работы, без денег, она меня пригласила редактором в программу «Глобальные новости». Я была редактором Павла Глоба. А еще через несколько недель позвонила главный режиссер «ТНТ» и сказала, вот у нас есть программа с, по-моему, Аллой Будницкой, не помню, неважно, да, «Из жизни женщин». Будешь с пузом ездить и снимать рубрику для молодых мам. И я действительно там уже шестой, седьмой, восьмой, девятый месяц я ездила, снимала материалы для этой рубрики. И вот, знаете, как говорят, что Господь даёт ребёнка и потом всё управит. И вот я впервые на своём примере, будучи ещё совсем молодой, зелёной, поняла, как это, когда ты... Я ещё даже не понимала, что такое доверие к Богу, то есть фраза «доверие к Богу» ко мне пришла сильно позже.

Анна Леонтьева

— Но вы уже были верующим человеком?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я ходила в храм, мой папа был верующим человеком. Не то, что он был, знаете, как бы воцерковленный, и тот верующий, который... вот, как сейчас я вижу верующих людей воцерковленных. Он крестился всем крестам, он заходил в храм поставить свечку, ну вот так, чтобы он там ходил на утреннюю или на вечернюю, или, ну не знаю, причащался ли он в то время, исповедовался, но вот в храм он ходил, и вот этот образ папы, который едет в машине и любой храм, любая церковь, и он крестится, он у меня как бы в памяти остался. Вот, и все, и вот как бы появился мой первый сын Никита, и в этот момент, кстати, это был 98-й год, это был кризис. На телевидении денег не стало, и меня пригласили в шоу-бизнес. Меня пригласили пресс-секретарем группы «Стрелки». Но поскольку я действительно очень инициативная, очень как бы люблю свою работу, то есть то, чем я занимаюсь, я всегда очень сильно люблю, я никогда не воспринимаю работу как работу, если я уже как бы этим занялась, то я просто, вот мне нравится это. И достаточно быстро, там сначала это была группа «Стрелки», потом мне предложили стать пресс-секретарем, по-моему, сначала «Чай вдвоём», потом Дианы Гурцкой, ну и в общем в какой-то момент, по-моему, это уже там 21-22 года, появился мой первый бизнес, я создала пиар-агентство, оно называлось «Выши радуги». Можете себе представить пиар-агентство в шоу-бизнесе с детским, опять же, названием. Все потешались, ну, в общем, вот так вот это было.

Анна Леонтьева

— Ну, то, что вы рассказываете, это такое восхождение по шоу-лестнице, в какой момент вы решили свернуть, принять в свою семью первого ребёнка, получить педагогическое образование? Это было следствием?

Юлия Ставрова-Скрипник

— У меня была мечта. Ну вот поскольку, когда родился Никита, как раз вот здесь недалеко был такой один из первых детских центров на Тульской, по-моему, он назывался «Мир детства», это был какой-то чудеснейший уголок, куда можно было приехать с ребенком. Там это одно из первых мест, где было детское кафе. Ну это вот 2000-й год, да, то есть это нулевые, не было такого, как сейчас, как сейчас там в каждом районе, да, детский клуб или развивающий центр. И я всегда как бы в выходные, то есть у меня было святое, я с утра до ночи работала, но в выходные я забирала ребенка, у меня няни растили в обычные дни, а суббота-воскресенье я выключала телефон, и вот мы проводили время с сыном. И вот как раз я приезжала в этот детский центр и думала, когда-нибудь у меня тоже будет детский центр. Но тогда это казалось какой-то, знаете, как бы, ну, то есть это какой-то... ну, нереальностью. Это было какой-то такой, знаете, вот как говоришь, мечта должна быть большая. Вот это была какая-то грандиозная мечта, которой не было ни алгоритма действий, ну, вообще не было понимания, как это... Нет, была идея, что, наверное, когда-нибудь, когда я приму решение, и у меня будут средства, я устроюсь уборщицей или каким-нибудь рабочим, чтобы прямо с низов изучить. Буду расти, изучу, как устроен этот детский центр изнутри, и вот тогда, потом... Ну, короче, всё было совсем по-другому, когда мы приняли решение открывать детский центр, всё было, конечно, по-другому.

Анна Леонтьева

— Сначала возникло решение об открытии детского центра?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, сначала было решение об открытии детского центра, и мой муж делал, то есть мы познакомились, потому что он делал сайт для нашего детского центра. Вот так мы впервые познакомились. И когда мы познакомились, я помню, тогда ещё была популярна, первая вот эта социальная сеть, живой журнал, ЖЖ, и я помню, тогда ещё был вот этот популярный первый социально-сеть-живой журнал ЖЖ, и я помню, что я сделала запись в ЖЖ, что мужчины с Марса, женщины с Венеры, а айтишники — это вообще люди с какой-то неизвестной планеты. То есть для меня супруг, он был... я вообще не понимала, как с ним общаться. И в какой-то момент, когда всё не так происходило, то есть я там просила его, говорила, нужно на сайте телефон крупно в правом углу, приезжаем смотреть сайт, он где-нибудь посерединке мелкой. Говорю, Господи, давайте, Артём, я уже вам сейчас вот последний раз скажу всё, что нужно, да, и вы меня больше никогда не увидите. И вот так мы... видимо, он так испугался, что больше меня никогда не увидит, что эта последняя встреча длилась какие-то, наверное, часа три. И в тот момент со мной был мой младший сын Матвей, и я впервые увидела, какими глазами Артём смотрел на чужого ребёнка, то есть на моего сына. В этом было столько заинтересованности, столько любви. И, наверное, именно поэтому я, собственно говоря, обратила внимание тогда на Артёма, потому что... ну вот и то, как он сейчас смотрит на наших всех остальных детей, вот впервые я это увидела тогда, вот на этой встрече.

Анна Леонтьева

— Это потрясающе! В то же время я вас очень понимаю. Наверное, я сейчас задам вопрос, который рискует занять у нас не одну программу. Хотела спросить у вас про то, какими путями пришли в вашу семью ваши приемные дети. Давайте хоть вкратце коснемся этого, потому что я знаю, что некоторые из них особенные, но вообще, наверное, все приемные дети, от которых отказались родители, они все немножко особенные, потому что они пережили чудовищную травму. И вот давайте начнём с ваших первых.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Первой была Ангелина, первой приёмной дочкой. При том, когда мы с супругом приняли решение забрать первого ребёнка из детского дома, ну, вообще, когда я пришла к мужу, сказала, а вот знаешь, до встречи с тобой у меня была вот такая идея, что если я не выйду замуж, а замуж я тогда не хотела вообще ни под каким видом, то я решила, что вот если все-таки я не встречу суженого, да, того самого, будучи уже мамой двух детей, двух сыновей, то вот после 35-ти я просто возьму девочку из детского дома, и у меня будет просто три ребенка, два кровных сына и приемная дочка. И вы не поверите, я Ангелину встретила за месяц, то есть я увидела анкету Ангелины за месяц до своего 36-летия, то есть мне было 35, единственное, как бы я была уже замужем. И накануне, ну то есть что стало таким прям катализатором, я увидела фильм «Блеф, или С Новым годом!». Это очень, вот прямо сейчас до мурашек прям вспоминаю, это тяжелый очень фильм.

Анна Леонтьева

— Пронзительнейший, тяжелейший фильм.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, да, и мне кажется, что вот после просмотра этого фильма ты либо больше не сможешь жить и спать, не забрав хотя бы одного ребёнка, либо ты просто эту тему для себя закроешь навсегда. То есть вот, я не знаю, может быть, это я такая впечатлительная, для меня просто жить потом после этого как бы вот свою жизнь было просто недопустимо. И я начала искать ребёнка, и вот мы, как все начинающие приемные родители, мы искали блондинку с голубыми глазами в возрасте от двух до трех лет. Когда мы нашли Ангелину, ей было 10 лет. И я помню вот эту вот... Ну, это неопытность, этот какой-то романтизм, фанатизм. Не дай Бог, так не надо, так не надо выбирать ребенка, как это сделала я. Потом Александр Гезалов, известный как бы человек в приёмном родительстве, сам сирота, да.

Анна Леонтьева

— Известный очень нам человек.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да-да-да, он мне тогда сказал, у тебя ёкнула травма. То есть вот когда вот так ёкает, и ты просто сломя голову, ломишься за ребёнком, то, как правило, это ёкает какая-то твоя личная травма, а значит, будут серьезные последствия. Так оно и было. Потому что в тот момент мне казалось, вот прям это вот безумие, как так, мой ребеночек, по какой-то ошибке оказался не у меня, я должна ее забрать, и все. И, наверное, это был самый быстрый путь к ребенку, потому что у меня был диплом, красный диплом психолога, я примчалась в опеку, сказала, как бы вот, пожалуйста, пустите меня волонтером. И это тот момент был, как раз, когда дали зеленую улицу нашим российским усыновителям, приемным родителям. И даже без прохождения ШПР мне разрешили прилететь в Челябинск. Я там сняла гостиницу и каждый день приходила играть с детьми, то есть взаимодействовать с ними, потом в кино их повела и так далее. То есть я просто наблюдала за своей дочерью со стороны. И, конечно, были все эти бесконечные «мама-мама» от одной, от другой девочки, мне рассказывали жуткие штуки.

Анна Леонтьева

— Но это сердце может, да? Я прошу прощения, просто объясню, что ШПР — это школа приемного родительства, которую проходит родители перед тем, как принять своего ребёнка.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Обязательно, да. Обязательная школа, которую я прям рекомендую всем. Никаких онлайнов, никаких покупных бумажек, потому что потом мне было мучительно больно. Потому что вот именно школа приёмных родителей вообще за эти два месяца даёт понимание, и очень многие люди, как бы по-чесноку, вот заканчивая школу, понимают, нет, я по-другому представлял приёмное родительство. И это здорово, потому что это лучше, чем потом вернуть ребёнка или самому выйти в окно. Ну, потому что реально такие истории тоже бывают, потому что для женщины вот этот синдром, ну, как бы, собственно говоря, синдром убивающей матери, о котором чаще стали писать, да, когда...

Анна Леонтьева

— А что это такое?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну, это когда тебе хочется разорвать на части этого ребенка, и ты понимаешь, что просто там... Это даже бывает такое, что в абсолютно спокойных, неэмоциональных женщинах, которые там, божьи одуванчики, обожали своих, например, кровных детей, или просто до этого были там на хорошем счету у соседей, да, там, у окружения, и вдруг внутри вот такого человека появляется ярость к этому ребёнку. И да, и бывает такое, что возвращают, бывает такое, что люди просто, ну, физически не выдерживали.

Анна Леонтьева

— Ну, школу приёмного родительства... я часто говорила на программах, что каждому родителю, даже не приемному, кровному, надо перед рождением ребенка пройти эту школу, потому что я видела результаты, и вы тоже в одном из интервью сказали, что вы, когда были в этой школе, рыдали от того, что не знали этого раньше и допустили какие-то свои промахи.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, было такое, я плакала на каких-то таких занятиях. Было страшно от того, что какая-то необратимость, что я уже эти ошибки допустила.

Анна Леонтьева

— Да, было такое действительно.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну и в общем, мы ШПР заканчивали, уже познакомившись с Ангелиной, уже купив ей мобильный телефон. У нас с мужем стоял будильник на 18.00, связь с дочкой, выходили на связь каждый день. Иначе, как я говорю, истерия и каким-то вообще... Романтизм, истерия и какая-то такая неопытность. Ну и всё, и как бы мы пожинали потом плоды.

Анна Леонтьева

— Какие плоды? Почему неопытность? Вот я сейчас не понимаю, вы подарили мобильник, чтобы с ребенком разговаривать, выбрали себе ребенка, хотя вокруг вас все говорили «мама, мама», это, наверное, было невыносимо.

Юлия Ставрова-Скрипник

— А дальше мы десятилетнему ребенку... Ну, это нет, с нормальной точки зрения, как бы обывательской, но это нормально, да, мы показывали Ангелине по видео обои для ее комнаты, к ее приезду шкаф был забит прекраснейшими нарядами, и это все было прекрасно. Потом, безусловно, мы отмечали день Аиста, приехало много друзей, было много подарков, потом день рождения, то есть это каждый раз мы ходили по магазинам, выбирали платья, наряды. Я помню, подарила ей ободок такой с короной. Ну а потом, вот я помню до сих пор этот момент, когда мы, то есть ребенок там три месяца в семье, и вот мы заходим в магазин, и Ангелина царственно, ну она еще и львица, она заходит в магазин. Я уже тоже вижу, что ничего хорошего нету, вот именно конкретно в этом магазине, и мне дочка говорит, «Ты что думаешь, я из этого что-то надену?» Повелительным таким голосом.

Анна Леонтьева

— Как быстро да всё меняется.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я говорю, нет, не думаю, разворачиваюсь на каблуках и иду. И она понимает, что это не то. Мамочка, что случилось? Мамочка, что случилось? Я говорю, не нужно со мной в таком тоне разговаривать.

Анна Леонтьева

— Ну, то есть вы считаете, что вы начали, да, не с того?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Мы избаловали, мы избаловали, да, мы избаловали. Ну, да, ну, это же как бы тоже нереализованность, да, когда у женщины два мальчика, и вдруг вот она красивая. Ангелина действительно потрясающе красивый ребёнок, выросла в очень красивую девушку.

Анна Леонтьева

— Да, подтвержу, видела её.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, но, к сожалению, как бы вот эта вот травма, да, то есть это безумное количество татуировок сейчас. Вот буквально мы приехали с ней, были в поездке в Челябинске, потому что квартиру она получила от государства в Челябинске, и я летала на след как раз лидеров образовательных организаций и предложила Ангелине как раз помочь с ее квартирой, раз я уже туда лечу. И, конечно, вот это первый момент, когда она заходит, и все пальцы в татуировках, да, тут прокол, тут прокол.

Анна Леонтьева

— Как вы отреагировали?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну, я уже как бы была готова, потому что к этому моменту я уже приняла, что у каждого взрослого ребенка своя жизнь, каждый имеет право распоряжаться с ней, как хочет. Единственное, что я попросила, у нее кольцо было прямо в носу воткнуто, а у меня прямо такой физиологический рефлекс непринятия, то есть я прямо чувствую, что у меня подкатывает тошнота. И я понимаю, что мне неделю с ней проводить, я говорю, слушай, Ангелина, мне кажется, вот это я как бы не смогу, там твои татуировки, в ушах, там везде все эти проколы, твоё дело, а вот тут как бы нам в одном номере жить, там лететь. Ну и она пошла навстречу, она сняла. А всё остальное, ну это действительно её жизнь. Она не собирается работать в офисе, как она сказала, она учится. Мой муж, папа Ангелины, да, приемный, реализовал ее мечту. Ангелина мечтала работать с лошадями, связать свою жизнь с лошадями. И Артем, собственно говоря, помог ей поступить в школу, это известная школа под Воронежем. И вот Ангелина тренер-наездник, и вот в ближайшее время, буквально там в новом году она едет на стажировку. Ну и всё, и, собственно говоря, уже думает, где будет работать.

Анна Леонтьева

— То есть вы выпустили её в жизнь, да?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, по факту у неё есть профессия, есть мечта, которую она будет реализовывать. Она мечтает купить лошадь. Ну, в общем...

Анна Леонтьева

— Ну, как вы сказали в интервью, вам часто задают вопросы, для чего вам всё это нужно. И действительно, ну, хорошо, вы осуществили свою мечту, взяли девочку Ангелину. Дальше-то что? Что вам показалось, что слишком легко жить или?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Слушайте, а дальше вот я сейчас говорю о том, что за исключением осознанного приема в семью детей с особыми потребностями, вот я имею в виду Вову, Рому и Ясю, все остальное, это было какое-то помутнение, мне кажется, потому что я не успела оглянуться, а их стало очень много. И вот мне кажется, что если бы между каждым следующим ребёнком после Ангелины период времени был больше, мне кажется, я бы не рискнула. Потому что вот сейчас, оглядываясь назад, я действительно понимаю, что это какое-то фанатичное желание спасти детей. И тогда, собственно говоря, и вокруг очень часто про это говорили. Спаси ребёнка, помоги ребёнку, давайте закрывать детские дома. Была большая поддержка от фондов. Я вела группу в благотворительном фонде «Арифметика добра» по методу Монтессори, реабилитация приемных детей по методу Монтессори. Мне очень хотелось помогать всем. Я входила в это сообщество, мы все время встречались. Кто-то забирал ребенка, ты понимал, что ты тоже можешь еще, да, то есть нас называли ресурсными родителями. И в какой-то момент мне вот так позвонили и сказали, ну вы же хотели маленькую девочку. Наш психолог из ШПР сказал, вот у нас есть маленькая домашняя девочка, которая только-только попала к нам в приют, и через полгода мама должна восстановиться, и поэтому ее мало кто берет. Ну, то есть, есть такое... Мы были зеленые в тот момент, а вот действительно серьезные, я считаю, что есть действительно профессиональные приемные родители, не в том плане, что это как бы статус, а это люди, которые приемное родительство сделали смыслом своей жизни. И у них и отношение такое, как наставничество. Кто-то там специалист по подросткам, кто-то, ну, разные, кто-то по особенным детям. И такой подход, он действительно существует. То есть люди, они хорошие педагоги, у кого-то есть там сердечное соприкосновение, у кого-то просто дорастил до 18, помог от государства получить определенные привилегии, квартиру и так далее, и выпустили. Я даже где-то у одной приемной мамы читала, у меня освободилось койко-место. Если раньше меня это... «Как-то можно. Вот я каждого ребенка люблю». Ну, это действительно было так, что я к каждому ребенку относилась так же наравне, как к кровному. И вот все эти истории, которые у нас происходили, там, какие-то неприятности или еще что-то, я воспринимала прямо серьезно на свой счет. То есть что-то со мной не так, я что-то не доделала, как мать, даже учитывая, что там трех детей, мы взяли в возрасте 15-16 лет. Нет, вот мне хотелось... Тоже такой, ну, не очень здоровый, я считаю сейчас, подход, да, это вот, если говорю, очень много гордыни в этом было, брать на себя функцию Бога. Поэтому я считаю, что вот такой вот подход более профессиональный в хорошем смысле этого слова, он более...

Анна Леонтьева

— Уравновешенный, спокойный.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Он более жизнеспособный.

Анна Леонтьева

— Хорошее слово.

Вот мы, наверное, остановились на том, что вы сказали, что это было какое-то помутнение, то, что к вам стали прибывать в большом количестве приёмные дети, но кто-то же скажет, что это было просветление, что вы приняли в семью. Вот в чём вы считаете, что вы как-то не так это делали?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я сейчас не считаю, что это было не так. Все так, я действительно считаю, что это промысел Божий, значит. И именно то, как это происходило, видимо, Господу было угодно, чтобы оно именно так происходило.

Анна Леонтьева

— В чем ошибки были? Вот вы стали так говорить и заинтриговали.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Тут даже не столько ошибки, а именно то, что если бы было больше времени подумать, да, условно, вот, например, взяли... ну, с Викой не было тоже проблем, Вика, вот сейчас ей 14 лет. Это моя вторая приемная дочка, и это моя поддержка и опора даже, вот в том плане, что она обожает младших детей.

Анна Леонтьева

— По-моему, сама хочет этим заниматься.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну, она как бы так под вопросом. Раньше она мечтала быть Монтессори педагогом. Она училась в моей как раз в тот момент открытой Монтессори-школе. И в тот момент она мечтала быть Монтессори-педагогом. Потом она хотела быть футболисткой. Сейчас тоже, кстати, может быть, с кем-то там подружек пообщались, думает о юридической карьере. Но я могу сказать, что если Виктория выберет работу педагогом, то она будет просто великолепный коррекционный специальный педагог, потому что вот тот опыт общения с особенными детьми, с детьми с синдромом Дауна. Ну, я сама буду в очереди, если она закончит и выберет эту стезю, то, конечно, она очень крутая. Вот терпение, умение обращаться с детьми, то, как... Но при том это было не только с особенными детьми, когда вот она училась в нашем Монтессори-школе. Все младшие прямо обожали Вику, её всё время приглашали на все дни рождения, там все хотели к Вике, все хотели Вику позвать куда-нибудь, потому что она действительно находила общий язык со всеми малышами.

Анна Леонтьева

— Ну хорошо, Юлия, смотрите, у вас действительно было горячее желание спасти каких-то деток, вы не могли пройти мимо, и всё же в какой-то момент в семье появился особенный ребёнок. Вот как решились на это вы, и что сказал вам муж вообще в этой ситуации?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Знаете, так интересно, по факту, вот, казалось бы, да, вот три ребёнка-подростка, Фёдор, Наталья и Ваня, они тоже были особенные, они были слабослышащие. Но почему-то вот относительно них... Ну, во-первых, слова «инвалидность» в моём лексиконе вообще отсутствуют, то есть я не воспринимаю людей-инвалидов, ну, именно вот, знаете, как люди: «Они же инвалиды.» Да, у меня нет этого в лексиконе, у меня люди с особыми потребностями. И вот почему-то ребята не воспринимались какими-то там... О, они особенные! Хотя действительно, с ними очень сложно было общаться. Я сначала даже пошла к всем врачам. Более того, они подростки, да. Я помню, что я пошла учить... сначала пошла учить жестовый язык, но в какой-то момент сурдопедагог, которая была у ребят, которые мы нашли, и она работала с ребятами, она мне сказала, что если вы сейчас выучите жестовый язык, то шанс, что они заговорят, минимальный. И я бросила жестовый язык, потому что они начали меня тут же как бы разводить на него, и начали там... Я тоже какое-то время начала руками разговаривать. Но потом прекратила. И действительно, то, что они могут говорить отчасти и взаимодействовать и речью тоже, это вот именно заслуга того, что мы перестали на жестовом языке. Но есть и засада. То есть в тот момент, когда, например, нужно было вести нравственные беседы какие-то, ну, потому что там 16, 17, 18 лет, вот тут, конечно, я пожалела, что я послушала и не выучила язык. Вот, потому что, ну, действительно, было очень сложно.

Анна Леонтьева

— Нравственные беседы — это, наверное, то, о чём пишет Саша Гезалов, да, и рассказывает о том, что подросткам, которые взяты из детского дома, приходится объяснять буквально всё. Даже про взаимоотношения с противоположным полом, что такое влюблённость, как, не знаю там, жениться и так далее.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну, вот это было очень сложно, безусловно. Ну, и до сих пор сложно. Но, слава Богу, ребята реализовались. Притом Фёдор, которого мы первого взяли, слабослышащего, как раз это была поездка в Казань, это фонд Арифметика Добра организовал такой хороший проект. 20 кандидатов в приёмные родители, и там 20 с лишним детей из московских детских домов, подростки и сложно устраиваемые в семью, дети инвалиды, как так звучало. И меня пригласили просто поехать экспертом, на тот момент у меня было 2 ребенка, плюс психологическое образование, как раз вот общаться с людьми, у которых на руках уже есть документы, как правило, ШПР, и они поехали присматривать себе ребенка. И когда из этой поездки никто не взял ребенка, ну то есть на первом же кругу там еще была Анна Ильинична Гайкалова, тоже, я считаю, великая женщина, которая еще в 90-е годы воспитала трех приемных детей, есть у нее прекрасная книга на эту тему. Вот она была тоже в этой поездке, я помню, что у нее тоже было такое шоковое состояние, когда родители говорили, о, ну да, подростков как бы не страшно, оказывается, они такие милые. Их спрашивали там родителей, ну вы будете кого-то брать? Нет, нет, нет, ну как бы из этих мы никого не присмотрели. А у меня уже хвостиком ходил мой Федя, который уже по дороге туда, он сел у меня в купе по диагонали около окошка, и давай, ну мы начали знакомиться, там меня Юля зовут, а меня Федя, а у нас еще была такая шутка в семье, мой муж всех кукол-девчонок называл Федями. И вот я с ним переписываюсь, и мы как раз перед отъездом что-то повздорили, и я ему пишу, будете плохо себя вести, я вам Федю привезу. И вот я, собственно говоря, на третий день я уже поняла, что я, скорее всего, заберу этого рыжего тихого мальчика, я заберу. Сама презентация у Феди была прекрасная, потом его адаптация, она была самая сложная, это прям... Ух, мы, как только ему исполнилось 18 лет, мы, наверное, два года не общались. То есть, как только мы получили квартиру, обставили, помогли обставить, сделали там ремонт, поставили кухню, выбили возможность, они попали в такую, ну, в дыру в законе, из-за того, что они поздно пошли в школу. Они школу заканчивали в 20 лет где-то, а там выплаты, условно, на них закончились в 18 лет. И получилось, что у ребёнка ещё нет ни выплат от колледжа, у Феди ещё не было пенсии, потому что он не был признан инвалидом на тот момент. В общем, парень как бы выпускался на улицу без копейки денег, а ему ещё два года в школе учиться. И вот мы тогда там оббивали пороги, решали вопросы. Вот как только Феде первая с ума пришла, он сказал, спасибо, родители, вы мне больше не нужны, я пошел. И практически на два года он вообще с нами не общался. И потом через два года он появился и сказал, ну, нет, все-таки мне, наверное, семья нужна.

Анна Леонтьева

— Потрясающе, вы так просто об этом рассказываете. Это такое, мне кажется, сложное.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Это очень больно было.

Анна Леонтьева

— Да, период вообще.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Это было очень больно. А если еще и вспомнить, как в 17 лет Ангелина отказалась от нас как от семьи, то есть она в 17 лет, накануне своего 18-летия практически написала отказ от семьи. Она пришла в опеку. Это был мой кошмарный сон. Ну, потому что вот этот страх плохо выглядеть, страх осуждения, как же так, я плохая мать, если от меня отказался ребенок, да, и сколько камней в меня было реально кинуто в тот момент, ну, потому что...

Анна Леонтьева

— Что в ребенке такое вот просыпается, что он только отказался?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Она сказала, что я просто не хочу жить по правилам семьи Ставровых-Скрипник, и ушла в приют. Ну, действительно, травмированные дети, сильно травмированные, они, безусловно, по пути наименьшего сопротивления двигаются.

Анна Леонтьева

— Ну да, в приюте все дают, да, и все налажено.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну и вроде как бы, да, она думала, что ей там будет легче. Она предполагала... Дело в том, что так получилось, что сначала мы помогли поступить в колледж в Туле, и так получилось, что именно вот в этот год в этот колледж пришло очень много детей из детского дома. И они рассказали Ангелине, что вообще зачем тебе была нужна приемная семья, детский дом, это так круто! Но это же как бы... Ну как, ты же живешь этой жизнью, у тебя нет приемной семьи, и тебе нужно как-то с самим собой договориться, что твоя жизнь, она крутая. И вот Ангелине, у которой была семья, которая была достаточно упакована и внешне, и за нее переживали и так далее, вот ей объяснили, что детский дом — это круто. И вот она, уходя из этого колледжа, потому что не хотела там учиться, и пришлось её вернуть в Москву, она решила, что вот она пойдёт по пути, ей осталось всего там полгода перетерпеть приют и дальше, счастливое будущее, в Челябинске есть квартира. Через два месяца она позвонила, мама, прости меня, пожалуйста, забери отсюда. Аргумент, но потом, когда уже так по-чесноку, я говорю, Ангелина, почему? Ну, сначала это же был ковид, сначала меня поместили в изолятор. Я привила ей любовь к чтению, она любит читать. Мне давали книжки, я читала, телефон забрали же сразу. Что еще подросткам нужно? Телефон. Вот телефон забрали сразу, но были книги. И вот две недели в изоляторе, приходили психологи, она даже говорила о том, что вот если бы был только папа, я бы вернулась в семью, а к маме нет ни за что никогда.

Анна Леонтьева

— Мама строгая, у мамы правила.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Это же история, да, отношений мамы и дочки, это всегда, то есть мама же как бы воспитывает дочку после 12 лет, это как бы задача мамы. И, как правило, это не совпадает очень часто с желанием. Выяснилось, что потом её подняли в общую группу, и, как она говорит, в общей группе было очень много маленьких детей, и если в семье всё-таки их когда-то успокаивают, они ложатся спать, то там они предоставлены сами себе. И вот этот постоянный детский ор. И Ангелина из двух зол выбрала. Я не испытываю иллюзий, особенно после поездки как раз в Челябинск. Я не знаю, что должно произойти. Возможно, когда-нибудь, может быть, ну, когда нам становится нужна снова мама, там, после 30, говорят, или может быть, когда появятся внуки. Ну вот...

Анна Леонтьева

— А может быть, и раньше.

Юлия Ставрова-Скрипник

— А может быть, раньше.

Анна Леонтьева

— Обычно, мама нужна, когда что-то плохое у тебя происходит. Пока все хорошо, вполне можно...

Юлия Ставрова-Скрипник

— Ну да, были такие ситуации, когда Ангелина звонила, просила поддержки. Но я научилась. Сначала было очень больно, когда это мечта действительно о дочке и не просто о приемном ребенке, а именно вот прям по-настоящему. Ну, такие отношения у меня, наверное, вот из детей только вот с Викой. И более того, Вика похожа на меня, как две капли воды.

Анна Леонтьева

— Юля, а вы сказали, что Вику должна была забрать мать через полгода. Но ничего не случилось такого?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Нет. Ну, то есть нам говорили, что мама должна восстановиться, и вот через полгода.... Это достаточно напряженно. Я теперь понимаю, почему люди, которые профессионально занимаются приемным родительством, стараются не брать детей, которые вот... Ну, либо родители в местах лишения свободы, либо вот на передержку.

Анна Леонтьева

— А дети ждут воссоединения с родителями.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, ждут. И... Но через полгода, когда я с Викой разговаривала, говорю, Вика, ты вообще хочешь вернуться к маме? Потому что Вика, во-первых, она меня мамой не называла. Если тот же Федя буквально через неделю, можно ли я буду звать тебя мамой? Вот эта острая потребность мамы. То у Вики была мама, и она ходила ко мне в детский сад и рисовала какую-нибудь открытку. И говорю, ой, как красиво. Это для кого? Это я для мамы, Ани. И вот в какой-то момент, когда «я для мамы», там, месяца через три «для Юли». И мне педагог звонит, Юля Сергеевна.

Анна Леонтьева

— Победа.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, да, да. И вот мы идем с ней с хореографии. И я говорю, ну, Вика, вот если сейчас мама восстановится, ты хочешь? Она говорит, нет, меня на хореографию водить не будут, мне не купят такую пачку. Ну, это наивно.

Анна Леонтьева

— Ну, это очень по-детски. Но это очень естественно.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, да, да

Анна Леонтьева

— Наступила четвертая серия четвёртая часть нашей программы, и я просто не могу... я заслушалась и хочу всю историю, ну, насколько это возможно, узнать до конца. В семье появляется первый солнечный ребёнок, и за ним вы берёте ещё двух таких же детей с диагнозом синдрома Дауна. Расскажите, зачем?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Это действительно удивительно, потому что когда я искала Ангелину, я смотрела, ну, как все, да, смотрят анкеты в базе данных. Тогда еще не было видеоанкеты, только фонд «Измени одну жизнь» начал первым снимать видеоанкеты, где ты можешь посмотреть, как ребенок разговаривает, как двигается. До этого были просто фотографии. И я помню, что я листала фотографии, и когда мне попадались дети, когда маленькое окошечко же не видно, а потом ты открываешь, и ты видишь, что ребенок с синдромом Дауна. Это тот синдром, который сразу явно виден. И я помню, что я закрывала, сейчас в мурашках сижу, и думала, нет, наверное, где-то есть люди, я тогда их считала святыми, которые могут взять такого ребёнка. Господи, прости, я не смогу. Вот я прям помню вот этот разговор сама с собой о том, что, ну нет, я ребёнка особенного не смогу взять. И проходит время, и я открываю как раз свою школу. Шесть лет назад я открываю школу, и вдруг понимаю, что я несчастна. То есть вот я реализовала свою мечту, я очень хотела, чтобы после детского сада появилась школа. Тогда мы еще не назывались инклюзивной школой, то есть у нас и сейчас учатся нормотипичные дети. Нормотипичные — это обычные, да?

Анна Леонтьева

— Да-да-да, хорошее слово такое, да.

Юлия Ставрова-Скрипник

— В пику особенном, да, у специалистов, которые работают с детьми с особыми потребностями, обычные дети называются нормотипичные. Вот, и у нас было обычное...

Анна Леонтьева

— Обидное, даже обидное слово.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да-да-да, немножко, да. Ну, чтобы вот как бы тоже понимали, что это особенный, особенный. И у нас как раз, когда мы стартовали, просто вот тоже такой промысел, я считаю, что мотиватором таким для открытия школы была мама ребенка с синдромом Аспергера, то есть с расстройством аутического спектра. И она в какой-то момент за год до открытия школы наплакала, практически говорила, куда, куда я дену своего сына? Может быть, вы школу откроете? Я говорю, ну давайте открою. И всю свою зарплату приемного родителя, вот просто весь этот год я вкладывала как раз в покупку материалов, в обучение педагога. И вот мы через год, поскольку я дала ей слово, мы стартанули. У нас было четыре обычных ребенка, и вот один ребенок с особенностями. И тогда мы назывались «Солнечный город». Вот еще как интересно. 13 лет назад, когда я открывала клуб, он назывался «Солнечный город». И ни о каком там «Солнечные дети». То есть это тоже какой-то такой промысел Божий. Я не собиралась...

Анна Леонтьева

— Притянула, да?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, да, да. То есть «Солнечный город». И мы поэтому, мне кажется, поменяли название в какой-то момент, ну, во-первых, потому что для школы название «Солнечную город» — это очень детское, и мы искали более серьезное взрослое название, там, отвечающее нашей миссией, и так появилось название «Прекрасная зеленое». А потом уже, когда пошел слух, что в нашей школе, в нашем детском саду только дети с синдромом Дауна, ну, как бы нам пришлось объяснить, что нет, у нас инклюзивная школа, инклюзия. Сейчас очень много людей не понимают, что такое на самом деле инклюзия. Инклюзия — это когда наравне с обычным ребёнком в классе находятся там особенные дети. Есть некий мировой стандарт, когда там на одного особенного ребёнка 3-4 нормотипичных. И вот, собственно говоря, мы как бы стараемся соблюдать этот такой стандарт, и поэтому, на самом деле, вот год назад я открыла... Реабилитационный это неправильно как бы сказать, в принципе, мы занимаемся реабилитацией, но мы не медицинский центр, а мы ресурсно-развивающий центр, то есть поддержки и родителей, и детей, то есть у нас такая как бы комплексная диагностика, которую мы ведем. И вот там мы уже, понимая, как много людей хотят попасть к нам в школу или в детский сад, мы вот открыли именно такую коррекционную группу, специальную группу, которую мы уже не называем инклюзивной, там конкретно для особенных детей. И, собственно говоря, всё это начало развиваться, но в первый год я просто понимала, что я сделала что-то не то. Зачем я открыла эту школу? Знаете, вот это ощущение, когда радость уходит, нужно задать вопрос себе, что ты сделала не так. И в какой-то такой момент я сидела в парке, муж вообще сходил с ума, потому что вроде я так хотела эту школу, я так рвалась, и тут я рыдаю с утра до вечера, я не прихожу в свою школу. У нас как бы личностно произошла ошибка, то есть я не с тем человеком поплыла, а для меня... я не умею играть, и для меня очень важно быть в хороших отношениях с людьми. У меня даже вот... я называю не сотрудники, а это там и не организация, а команда мечты. Для меня очень важно выстраивать вот именно отношения такой вот живой организации. И тут я просто поняла, что я не могу работать с этим человеком, и для меня приходить в свою же школу было каторгой. И вот у меня начались панические атаки, какие-то заболевания непонятные, было подозрение, что с сердцем что-то не так. И я помню, что я сижу, пью кофе и открываю тогда действующую, такая самая популярная в то время была социальная сеть, и я вижу Вову. И читаю Ольгу Шелест, это самарский такой как бы журналист известный. Помогите, там мальчик погибнет, ему 5 лет, его переводят из дома малютки в детский дом, он там погибнет. И меня помню, что, ну, сам Вовка, какой он был, и вот эти слова, до сих пор... я сейчас расплачусь. И это какой-то такой порыв, опять же, да, то есть, казалось бы, когда ты несчастен, куда уже нагружать себя еще большей какой-то ответственностью, потому что рождение же особенного ребенка в семье, как правило, сопряжено с переживанием и несчастьем для обычной мамы. Это приговор, это конец жизни. Сейчас есть много продвинутых мам, которые знали уже на 7-8 месяце, что у них родится ребенок с синдромом Дауна. Они мне писали и говорили, Юля, нам дали как бы ваш блог, и теперь нам не страшно рожать ребёнка с синдромом Дауна. И это, на самом деле, самая большая мотивация для того, чтобы ввести блог. Не всегда хватает на это времени, но когда ты понимаешь, или каждый раз там одна мама написала, я первый год после рождения ребёнка с синдромом Дауна проплакала, а потом мне дали вашу страницу. И мне теперь так жалко, что я потеряла целый год, спасибо вам. И когда спрашивают люди, зачем там, Юля, зачем ты еще блог ведешь? Вот, да, именно вот люди.

Анна Леонтьева

— Это потрясающая история еще про то, что, когда тебе плохо, ты можешь совершенно неожиданно выйти из этой ситуации, сделав, как сказал Антуан де Сент-Экзюпери: «Когда тебе холодно, веди себя теплее». И вы вышли из этого кризиса благодаря тому, что...

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я написала мужу, прислала фотографию Вовы, переслала прямо ему этот пост, а Артем пишет, Юль, что не так с ребенком? Ну, хотя Вова очень красивый мальчик, невероятно красивый мальчик.

Анна Леонтьева

— Да, я видела, правда.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Эти огромные ресницы, бездонные глаза. И вот люди рядом с Вовой, ну, если эти люди способны к теплу и любви, не зашорены страхом особенных детей, все говорят, что даже через экран Вова умудряется каким-то невероятным способом распахивать сердце. То есть ты как бы, когда находишься с ним, вот я когда нахожусь с ним, особенно когда не тороплюсь, ничего, вот мы просто, например, пошли с ним вместе на речку, или он мой... Даже не знаю, кто из нас сопровождает кого в храм, потому что Вова очень любит туда ходить, он просыпается утром: «Мама, храм,» — да, и вот часто бывает такое, что я, например, не планировала в этот день пойти в храм, но у Вовы там колокола, храм, колокола, храм, и вот мы с ним вдвоем едем, и вот это нахождение рядом с ним, и ты прям чувствуешь физически, как у тебя внутри, вот в области груди, как будто ты становишься шире. Я такого не встречала ни с одним человеком. Вот Вова, он действительно... Рома, Яся, Рома — это вообще сорванец, абсолютно.

Анна Леонтьева

— Рома, Яся это ещё два маленьких солнечных ребеночка.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, да, да, они разные, все разные. Но вот именно у Вовы какой-то вот такой вот дар трансформации, душевной реабилитации человеческой.

Анна Леонтьева

— Но когда видишь ваши видео семейные, то начинаешь просто влюбляться в этих детей, которые особенные, у них там особенный разрез глаз, они особенно себя ведут, но они такие классные, вот просто такие, простите, подростковым словом.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Я обожаю. У меня даже было одно время, тоже на странице, был такой хэштег «Влюбляю в синдром дауна». И я действительно, вот для многих это дети на одно лицо, да, и когда-то в одном интервью ко мне пришел вот этот образ, что синдром Дауна — это еще одна национальность. Потому что, когда я училась у немецкого специалиста, Патрика Мотча, он специалист по инклюзии, по поведенческой терапии, и мне посчастливилось, до всех событий он приезжал в Россию и выпустил, ну, практически выпустил целый курс поведенческих терапевтов. И он нам показывал видео разных детей с синдромом Дауна. Я никогда не забуду девочку, Турчанку, которая очень похожа на своих родителей, и при этом они все между собой похожи. Вот сейчас, когда, например, смотришь на любого ребёнка с синдромом Дауна, он похож на свою маму или на свою папу, и при этом у них общее сходство между собой. Так же, как для нас, как все корейцы, китайцы на одно лицо. Вот так же для людей непосвященных, дети с синдромом Дауна на одно лицо. Но они настолько все разные, настолько они по-своему каждый красивый. Ну да, я влюбляюсь. Я сама влюблена...

Анна Леонтьева

— Это потрясающая идея, что это просто другая национальность, так классно. Ну, хотела, знаете, сказать, что, во-первых, такие видео, такие блоги, такие рассказы, они, наверное, не просто влюбляют синдром Дауна, они снимают у людей, у которых случился такой ребёнок, вот этот вот страх перед будущим, страх перед какой-то изоляцией, да, как часто бывает, страх перед тем, что всё, теперь вся жизнь пойдёт не так. Вы потрясающе просто об этом рассказываете. К сожалению, программа подходит к концу, хотя вот можно было бы ещё долго говорить. Наверное, хотела вас спросить, как можно получить психологическую или ещё какую-то помощь людям, которым случилось родить ребёнка особенного?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Писать, находить страницу по запросу Ставрова-Скрипник. Есть и сообщество Вконтакте, и в других социальных сетях, и в Телеграме у меня есть телеграм-канал, тоже по моему имени-фамилии можно найти, и просто писать. Ну, я имею в виду, как бы, если нужна просто поддержка, знаете, как бы, человеку нужен человек от сердца к сердцу. Если как бы, ну, у нас есть интенсивы, в нашем ресурсно-развивающем центре «Семейкин Клуб» есть интенсивы, и кто, например, живет не в Москве, могут приехать на неделю, на 10 дней, на 2 недели и пройти этот интенсив. То есть понятно, что мы живем без грантов, это всё как бы вот... Я просто мама, которая для своих детей собрала крутых специалистов в одном центре.

Анна Леонтьева

— Организовала среду такую.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Да, то есть мы стараемся держать, безусловно, как бы цены, как это считается, ниже рыночных, действительно достаточно приемлемые, но мы, к сожалению, коммерческая организация, то есть у нас специалисты, они платные. Возможно, если меня услышат через вашу программу специалистам по грантам, люди, которые... Я просто знаю, что это отдельная профессия, это отдельный навык, прокаченная способность оформлять, писать гранты, получать поддержку от государства. Вот и моя школа, и мой детский сад, и ресурсный центр, они все существуют просто на моем энтузиазме. Как я говорила, школу в свое время я открывала на зарплату приемного родителя, я просто откладывала деньги. И сейчас часто бывает такое, что только какой-нибудь кризис или еще что-то происходит, ну как бы деньги забираем из семейного бюджета, вкладываем и реализуем. Поэтому в детский сад, в нашу школу на момент... сейчас у нас, конечно, для особенных детей нет мест, просто потому что вот именно этот стандарт не позволяет нам взять много детей с особыми потребностями. У нас сейчас в школе из 12 детей 4 ребёнка с синдромом Дауна, один мой сын и вот ещё 3 ребёнка, тоже такие классные.

Анна Леонтьева

— И что бы вы хотели сказать родителям, у которых родился ребёнок с синдромом Дауна, и они ещё не обрели психологическую поддержку и помощь?

Юлия Ставрова-Скрипник

— Верить в своего ребёнка. Знаете, мне кажется, может быть, даже, кстати, возможно, и у вас в программе, потому что я очень часто слышу, слушаю вашу программу, и для меня это такая тёплая очень программа, особенно, знаете, когда хочется душой согреться. Вот я знаю, что можно включить «Светлый вечер» и прямо вот настроиться, и я так замедляюсь, слушаю ваших гостей с большим удовольствием. И вот где-то я то ли у вас услышала у кого-то из гостей, то ли, может быть, где-то прочитала, что то, что может взрослый родитель дать ребёнку самое главное, это ощущение, что он нужен, и что он приносит счастье. И вот я ещё до того, как это услышала, я поняла, что когда... вот именно с моими особенными детьми, я не была такой мамой для приёмных детей и остальных, я не была такой мамой для своих кровных сыновей, но именно с особенными детьми, вот они выходят, я обожаю, то есть вот даже сегодня Ромашка пришёл до будильника, и всё, ты самый лучший малыш, я благодарю Бога за то, что он мне послал тебя. И вот это ощущение, что счастье от общения со своим ребёнком, оно свершает чудо.

Анна Леонтьева

— Золотые слова. Вот это вот самое главное. Счастье и нужность. То есть ребёнок нужен, и он переносит тебе счастье. Спасибо вам большое за это. Напомню, что у нас в гостях Юлия Ставрова-Скрипник, мама десятерых детей, восемь из которых приёмные, основатель инклюзивной Монтессори-школы «Прекрасное зеленое» и реабилитационного центра «Семейкин клуб». С вами была Анна Леонтьева. Юля, спасибо за такой праздник.

Юлия Ставрова-Скрипник

— Спасибо за приглашение. Спасибо.

Анна Леонтьева

— Спасибо, всего доброго.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Разговор с подростками о христианских ценностях». Елена Бреднева
• «Фрески Макарьева Свято-Троицкого монастыря в Калязине». Юлия Ратомская
• «Смыслы Страстной седмицы». Прот. Павел Великанов