«Путь к священству». Священник Тимофей Куропатов

У нас в гостях был настоятель московского храма царя страстотерпца Николая II в Аннино священник Тимофей Куропатов.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, о том, как на его выбор повлияли общение и встречи со старцами Ипполитом (Халиным) и Иоанном (Крестьянкиным), а также о том, почему он особенно почитает царя Николая II и его семью — и как стал настоятелем ему посвящённого храма.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева.

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер.

К. Мацан:

— И я, Константин Мацан. В гостях у нас сегодня священник Тимофей Куропатов, настоятель храма святого царя страстотерпца Николая II в Аннино, это в Москве. Добрый вечер.

Иерей Тимофей:

— Добрый вечер всем.

К. Мацан:

— Отец Тимофей, и вам напомню, и нашим слушателям, что в этих беседах, которые мы по вторникам в восемь вечера на волнах Радио ВЕРА с Кирой ведем, мы говорим со священником о пути к вере и в вере, и о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. У нас иногда есть такое представление, что вот священники какие-то особенные люди, сделанные из особенного теста. Вот человек выходит на амвон в облачении и, конечно, мы думаем, что ему на роду было написано быть священником. Между тем это люди — наши современники, которые вышли из того же общества, что и все остальные, воспитывались в том же обществе, но почему-то вот такой выбор совершили, отдать себя Богу и посвятить себя служению алтарю и преподнесению людям Таинства. Что это за выбор, что это за путь, с какими, может быть, вопросами, сомнениями о вере, о Церкви, о жизни, о Боге, о себе он был сопряжен, мы хотели бы сегодня поговорить.

К. Лаврентьева:

— Отец Тимофей, об этом и еще о многом другом. Потому что мы с Костей в последнее время все чаще поднимаем вопросы (в цикле других программ, правда) о том, как найти свой собственный логос, как найти свой путь, как понять волю Божию о себе. И, наверное, в «Пути к священству» этот вопрос вот с этой программой прекрасно синхронизируется, потому что это, наверное, главный вопрос вообще любого человека, а уж христианина-то и подавно. Как вы поняли, что у вас такой путь? Когда вы начали ощущать, что надо менять свою жизнь? Вы ведь не сразу стали священником, это был какой-то период, судя по вашей биографии, еще поисков, размышлений, может быть, да, каких-то рефлексий. Вот об этом обо всем хотелось бы, конечно, с вами поговорить.

Иерей Тимофей:

— Да, спасибо. Так сложилось, что я родился в городе Москве, в многодетной семье. Здесь недалеко, кстати, вот на площади Гагарина, прожил все свое детство. Нескучный сад это был таким моим двором. Сейчас у нас тоже большая с супругой семья, шестеро детей. Окончил я Свято-Тихоновский институт в Москве, поступил туда сразу после школы, но произошло это тоже как-то, наверное, неспроста. Честно говоря, с детства у меня были такие определенно художественные, ну если так можно сказать, дарования от Господа, и как-то занимался я, любил заниматься рисованием, рисовал. И не знаю, у разных людей по-разному, некоторые знают, куда они хотят идти. У меня так не было, я не знал, куда хотел идти и кем хочу быть. И мама говорит: ну вот у тебя есть таланты определенные, давай, иди вот в художественный, будешь обучаться. Я два года, помню, ходил, обучался у одного преподавателя очень активно. Мы рисовали, как-то готовились к тому, чтобы куда-то пойти потом в художественный. Потом мама вдруг говорит: нет, ты знаешь, по некоторым причинам не очень хочу, чтобы ты пошел в художественный. О, ты знаешь, тут есть Свято-Тихоновский институт, а там есть иконописный. А давай ты пойдешь туда? Я говорю: ну давай туда. И я пошел туда на подготовительные курсы, в Свято-Тихоновский институт, на иконопись, и год отходил на подготовительные курсы туда. Естественно, конечно, там на подготовительных курсах было не только рисование, там почти целый год вот мы занимались, с Третьяковкой, прямо нам давали разрешение, мы в Третьяковке срисовывали иконы. Естественно, был Закон Божий и другие предметы, которые готовили к поступлению в институт. Я не помню, почему, но в те годы был какой-то преднабор. Сейчас такого нет, естественно, совсем, сейчас ЕГЭ, а тогда было какое-то такое понятие — преднабор весенний. Но этот преднабор не касался иконописного факультета, а вот на богословский факультет и на миссионерский был преднабор. Ну и что-то мне подумалось: а почему бы мне не попробовать свои силы и не поступить на богословский факультет? Ну получится — получится, нет — нет. Хотя, конечно, обучение на богословском факультете намного более, именно гуманитарно более сложное. И прошли экзамены, и меня уже весной фактически приняли на богословский факультет, то есть, в принципе, сказали, что я поступаю. А летом я, конечно, честно могу сказать, я попробовал еще в несколько вузов поступить, у меня не получилось. И тогда я тоже подумал: ну что я пойду на иконописный? Иконопись я как бы, как что делается, и так знаю, а остальное — дело техники как бы, рисовать, нарабатывать. Понятно, что и смотреть что-то, какие-то образцы и пробовать. Но этот путь понятен мне. А вот богословский, наверное, более интересен, потому что более широкое какое-то образование, более специализированное. И так я остался и пошел учиться на богословский факультет. Вот поэтому если так вот спросить, как начинался, да, этот путь, он как-то вот так. Как в Церкви принято так говорить, что есть некий промысл Божий, да, а если по-светски сказать, ну так сложилось, вот такой путь. Поступив на богословский факультет, конечно, честно скажу, я совсем не был прямо отличником и учился тяжело. Плюс тому способствовало, что на втором курсе уже мы с супругой поженились, нам было 18 лет, и к концу института у нас уже было двое детей. Поэтому, конечно, так было...

К. Лаврентьева:

— Непросто.

Иерей Тимофей:

— Много чего было в тот период изменений жизненных: и сама свадьба, и появление детей на свет, и учеба. И естественно, конечно, когда у тебя создается семья, понимаешь, что появляется дополнительная ответственность, и приходится начинать где-то искать еще и работу заодно, то есть где-то работали, помню, и по ночам. И, кстати, связано было с предыдущим обучением. В итоге, я помню, несколько лет левкасил доски там в одном месте, так занимались, левкасил доски. И вот так дошло к логическому концу, и защитил диплом, и окончил Свято-Тихоновский институт со степенью специалист на богословском факультете. Но если в семинарии человек, кто обучается, он еще в семинарии очень сильно задумывается о своем пути, и в том числе и священническом, то в Свято-Тихоновском институте такого как-то не было. Сейчас, может быть, больше есть, раньше такого не было. Как ректор, отец Владимир Воробьев, говорил, что для нас самое главное, вот вы, 30 человек поступили, если один из вас хотя бы выпустится богословом, я буду очень рад, то есть задача была такая вот, чтобы вы были богословами. И, честно говоря, на самом деле нас 30 человек поступило, и вот я окончил, в связи с тем, что я вам сказал, я с вечернего закончил институт. А с дневного факультета из тридцати окончило только пять человек. Ну вот все остальные по тем или иным моментам не смогли это сделать.

К. Лаврентьева:

— Я помню, что на богословском факультете в Свято-Тихоновском университете труднее всего студентам давался древнегреческий язык. Есть такой момент, отец Тимофей?

Иерей Тимофей:

— Да, древнегреческий.

К. Мацан:

— Нас обоих с Кирой отчислили из Свято-Тихоновского в разные годы.

Иерей Тимофей:

— Серьезно?

К. Лаврентьева:

— Мы можем говорить об этом долго.

К. Мацан:

— Да, мы об этом рассказывали в разных программах. Поэтому вы молодец, что закончили.

Иерей Тимофей:

— Видите, у нас общая память.

К. Мацан:

— Мы были как раз те, которые вот...

К. Лаврентьева:

— Финиш у нас с вами разный.

К. Мацан:

— Не пришли к финишу.

Иерей Тимофей:

— Но тем не менее, да, это такое испытание. Но если честно говорить, вот я говорю опять-таки, Свято-Тихоновский, там он предполагает свои собственные какие-то настрои. И настрой на священство там не является таким — может быть, сейчас по-другому, я не очень знаю, но тогда не являлся основным. Поэтому такой вот яркой мысли, что я вот закончил институт — ура, и побежал я в священники, у меня не было.

К. Мацан:

— А как впервые эта мысль пришла?

Иерей Тимофей:

— Нет, поймите, конечно, какие-то осмысления этого были, тем более что Господь так управил, что богословский факультет, конечно, осмысления какие-то были. Но вот такого, чтобы ярко: я хочу, — вот у меня такого не было. Более того, я еще на последнем курсе перешел на другую работу и работал в охране, стал лицензированным охранником, с правом ношения оружия там...

К. Лаврентьева:

— Охранник-богослов.

Иерей Тимофей:

— Да. И я, кстати, когда сидел, охранял, я готовился к экзаменам, я читал там как раз древнегреческий, какие-то еще вещи там, сидишь, готовишься. И потом, когда окончил институт, тоже я не торопился никуда, честно скажу. Вот прямо все, побежал рукополагаться — такого не было. Было такое ожидание, знаете, такое ощущение внутри себя, что какой вот путь выбрать. И есть замечательная русская пословица: «Утро вечера мудренее». Иногда с какими-то мыслями и с какими-то событиями в жизни нужно переночевать, переспать, с утра проснуться, и вдруг ты понимаешь: все, мне вот это вот нужно. И в определенный момент, уже, наверное, где-то через год или полтора только я пришел к своему духовнику и говорю: так и так, я тоже вот сейчас как-то есть размышления на эту тему, как мне быть, то есть стоит мне идти на священнический путь? И мы с ним поговорили, и он: да, говорит давай, иди. И вот после этого момента я уже пришел тогда в Чистый переулок, дом 5, тогда еще управделами был владыка Арсений, к нему, сказал, что вот у меня есть благословение духовника, как мне быть, что. Он говорит: да, давай собирай документы, придешь на епархиальный экзамен и потом, значит, так сказать, посмотрим. И вот я к нему пару раз, помню, приходил, он задавал определенные вопросы на знание там молитв из утренних, вечернего последования каких-то, даже таких специфических. Например, какое величание там на Благовещение. Там вот оно же специфическое, там «Архангельский глас», надо вот ну так сориентироваться. И после этого уже было как раз и постепенно епархиальное, а потом он меня направил тоже — вот здесь была, конечно, мудрость владыки Арсения большая, что он старался не делать так, что куда-то просто направлял человека, говорит: вот вам. Он старался, чтобы настоятель храма сам познакомился с будущим священнослужителем и принял решение об ответственности и ходатайстве за этого человека. И он меня направил в один храм, второй, и как-то все получилось, обо мне ходатайствовали, я там алтарничал. И вот так постепенно меня рукоположили. Сначала диаконом, я пять лет служил диаконом в Коломенском, в Казанском храме в Коломенском, потом еще пять лет там священником. И потом уже Святейший Патриарх Кирилл дал такое послушание — это строительство храма царя страстотерпца Николая в Аннино, в Южном Чертанове.

К. Мацан:

— Ну вот это решение, эта мысль о том, что да, вот я хочу, мне надо как-то задуматься и попытаться пойти по священническому пути, из какой внутренней причины это вырастает? Связано это с тем, что вот вроде образование такое богословское, вроде ты в церковной ограде уже пребываешь или это чувство, что что-то в жизни остается вот незаполненным, какая-то лакуна, какая-то внутренняя потребность, которая ничем кроме священства не удовлетворяется. Можно же быть просто христианином, церковным, верующим, ходить в храм, молиться, причащаться. А что тянет, что ставит вопрос именно о том, чтобы быть по ту сторону алтаря?

Иерей Тимофей:

— Ну у меня такого, наверное, нет. Я такого не могу сказать. Да, один из вопросов, которые задают на епархиальном совете, это как раз что вот ну как вы ощущаете свое призвание к священству. У меня как-то немножко в жизни, я просто ощущаю, что Бог как-то так управляет, и все. И я потом понимаю, что так Бог управил тогда, что нужно вот было вот так. И до конца какого-то такого нет. Здесь, я говорю, есть какое-то, вот проснулся и понимаешь: а, ну ладно, пойду туда. А ну ладно, надо делать то. Ну как какое-то вот такое. Я не знаю, как это объяснить. Это очень простое. Это ты просто живешь, понимаете, да, ты просто живешь. И я это воспринимаю так нашу жизнь, в какой-то мере если взять образ, что жизнь эта наша это река — ну это известный образ, да, и мы сидим в лодочке, и вот лодочку, ее течением несет сюда, к этому бережку, к тому, туда, здесь она закружилась...

К. Мацан:

— А воля человека в чем здесь?

Иерей Тимофей:

— А воля — как раз уметь ощущать вот это течение. И не сопротивляться ему. Вот в этом есть воля человека. То есть мы ощущаем, что Бог о нас имеет некоторое произволение — не сопротивляться этому и плыть по этому течению.

К. Мацан:

— Священник Тимофей Куропатов, настоятель храма святого царя страстотерпца Николая II в Аннино, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

К. Лаврентьева:

— Ну если продолжать тему течения, отец Тимофей. Если ты чувствуешь, что течение несет тебя куда-то не туда, что тогда делать?

Иерей Тимофей:

— Закрыть глаза, остановиться и подумать, что нужно что-то другое делать.

К. Лаврентьева:

— То есть все равно же у вас было ощущение, что все правильно?

Иерей Тимофей:

— Да, конечно.

К. Лаврентьева:

— То есть ощущение правды Божией в сердце, оно все-таки присутствовало?

Иерей Тимофей:

— Конечно. А потом надо понимать, что каждый из нас хочет заниматься тем делом, которое ему близко, которое ему интересно. Здесь надо тоже сказать, что так сложилось, что с детства — а опять-таки я вам рассказал только про институт, но Господь управлял много других моментов, которые были в моей жизни и были связаны очень крепко, конечно, с верой, с православием, с Церковью, с возрождением Церкви в 90-е годы и так далее. Мои родители, конечно, пришли к Богу таким сложным путем, пройдя через разные испытания. И болезнь там моей сестры очень тяжелую. И через, я помню прекрасно, как они через йогу прошли, и тогда был поиск у очень многих людей. И в итоге они пришли к Богу и стали как-то окормляться, такой был батюшка замечательный, отец Ипполит (Халин).

К. Лаврентьева:

— Да.

Иерей Тимофей:

— Он был сначала в Зимовеньках, мы к нему еще туда ездили. Потом в Рыльский монастырь.

К. Лаврентьева:

— Ничего себе.

Иерей Тимофей:

— Мы с самого начала Рыльского монастыря ездили туда, и мы каждое лето ездили на три месяца с мамой и вот с моими сестрами и там помогали все полностью в монастыре, что могли, восстанавливать. И это было очень важная веха такая в нашей такой жизни воцерковления. Потом в Москве так сложилось, Даниловский монастырь когда открылся, то я помню, как туда меня мама отдала в воскресную школу. А потом открылся Донской монастырь, и меня мама туда отдала в воскресную школу.

К. Мацан:

— В общем, помотала вас жизнь по воскресным школам.

Иерей Тимофей:

— Ой, вот мы с вами сегодня в Андреевском монастыре. А когда открылся Андреевский монастырь, мы сюда стали ходить, потому что рядом жили здесь. И вот помогали отцу Борису здесь тоже всячески, когда начал восстанавливаться этот храм. А когда открылся Сретенский монастырь, то так как владыка Тихон мой духовник, то там я стал алтарничать вот, и пять лет алтарничал в Сретенском монастыре.

К. Лаврентьева:

— Слушайте, действительно у вас такая уникальная история с духовниками — и отец Ипполит, и владыка Тихон. А как это все как-то, как все устраивалось в вашей жизни?

Иерей Тимофей:

— Вот опять вот так это все. Не знаю. Вот так.

К. Мацан:

— А чему главному научил...

К. Лаврентьева:

— Отец Ипполит.

К. Мацан:

— Отец Ипполит, да. Потому что известный старец, да, и у нас тоже на Радио ВЕРА про него программы выходили.

К. Лаврентьева:

— Я книжку про него читала.

К. Мацан:

— Да, книжка есть, и даже сейчас, по-моему, вот вышла аудиокнига, то есть про него информации много, в каком-то смысле легендарная фигура. Но вот тот образ веры, образ христианина, каким он был, что вы впитали для себя? Вот вы, юный человек, который видит перед собой такого светильника веры. Вот христианин, если смотреть на отца Ипполита, он кто, он какой?

Иерей Тимофей:

— Самое главное, конечно, смиренный человек. Колоссально смиренный человек. Честно говоря, я тогда был еще маленький, и могу сказать, что каких-то, конечно, в том возрасте анализа или такого восприятия, вот какой он и что нужно, и как, и мне бы с ним пообщаться, естественно, не было. Мы просто жили, ну для меня мы жили просто рядом. Вот как бы так. Летом, замечательный батюшка и все. Конечно, сейчас пытаясь анализировать, я понимаю, что это был удивительно добрый и смиренный человек. Как тогда в Рыльском монастыре шутили, отца Ипполита можно попросить все, и он на все даст благословение. Даже если ты попросишь митру носить там, он и на это даст благословение. То есть и вот я сейчас вспоминаю, у него в основном, мое впечатление о нем — это как к нему походит кто-то с каким-то вопросом, и он говорит: да-да-да-да, да-да-да... И все. Нет такого, что сейчас я вам расскажу: вы идете туда, делаете то, молитесь, поклоны бейте. Вообще ничего такого. То есть просто вот какое-то такое вот смирение. И, наоборот, выслушивание человека, и какая-то вот, наверное, молитвенная помощь через это. Вот это, конечно, такое яркое впечатление. Поэтому, когда вам при этом говорят там: тот старец, тот, тот, — каждому, конечно, нужно очень внимательно посмотреть, есть ли в этом человеке в первую очередь смирение. Никакого выпячивания «я», от слова совсем. Вот это было в отец Ипполите. Но так Господь управил, что, конечно, вот тоже, вот если говорить про удивительных людей, повлиявших, наверное, и на мою жизненную какую-то вот позицию именно веры, это был, конечно, еще отец Иоанн (Крестьянкин), так сложилось. Вот в детстве мой духовник предложил моему отцу и мне тоже в группе некоторых людей съездить тогда в Псково-Печерский монастырь и повстречаться с отцом Иоанном, и это произошло, и это, конечно, врезалось в мою память очень сильно.

К. Лаврентьева:

— А что это была за встреча?

Иерей Тимофей:

— Это была очень быстрая встреча в его келье, в которую и сейчас можно попасть. И недавно мне довелось там быть, и это, конечно, очень яркие такие воспоминания моего детства, такой удивительной теплоты. Мои воспоминания о нем, то есть я вообще не помню, что он говорил, от слова совсем. Хотя мои родители говорят, что они как раз, что он сказал, что будет священником. Ну как бы вроде вот такое было. Я ничего не помню. Я помню только одно: удивительнейшее, сумасшедшее впечатление такого вот света, любви, ласки, радости, теплоты. И все это вот в один момент в таком в каком-то огромном объеме, в одной комнате. Он и подбегал там, и обнимал, и помазал маслицем, и кропил водичкой, что-то говорил там, благословлял — то есть это какое-то такое было удивительно, конечно, радостное и светлое. Вот это врезалось, конечно, на всю жизнь. И это, наверное, в какой-то мере остается таким путеводным моментом даже сейчас.

К. Лаврентьева:

— Отец Тимофей, вы так нас прямо шокировали. У вас три удивительных каких-то духовника... Даже нет, не так, два удивительных духовника и встреча с отцом Иоанном. И как-то вы так спокойно-спокойно, открывается то одно, то второе, то третье — это, конечно, удивительно. Но про отца Ипполита, когда я читала, меня, знаете, что поразило, что он говорил, да, действительно мало, ничего не проповедовал, морализаторством таким сильным особо не занимался. Но жизнь у людей чудесным образом менялась, выстраивалась по его молитвам. Вот это, конечно...

Иерей Тимофей:

— Да, да. У нас был один случай. Мы приехали, я уже тогда, сейчас я не помню, то ли дружил еще со своей супругой будущей, то ли мы уже были в браке. Мы взяли ее подружку и поехали в Рыльский монастырь, к отцу Ипполиту. А она как-то была вот тоже в поиске своего супруга. Сейчас она матушка батюшки одного. И было интересно, что вот когда мы к нему подошли, приехали там, мы у него взяли благословение, переговорили немножко, она подошла. И вот она ему задает вопрос, что вот я бы как-то вот, ну есть у меня желание супруга найти как-то. Он говорит: ну все будет хорошо, все будет хорошо. Вот это в принципе его такая вот, и он ей дарит иконочку святого князя Владимира. Ну и она так уходит как-то вот. А потом она вот знакомится с Владимиром, он становится ее супругом, потом священником. Вот как бы вот так вот. Как бы ни к чему он ее не направил, но все предсказал так косвенно.

К. Лаврентьева:

— То есть истинная святость, она очень смиренна.

Иерей Тимофей:

— Да, она очень такая тихая.

К. Лаврентьева:

— Не кричит о себе.

Иерей Тимофей:

— Она никого ни к чему не заставляет, не понуждает, да.

К. Мацан:

— А вот может ли быть таким же приходской священник в городе, на приходе?

К. Лаврентьева:

— Которому надо делами заправлять.

К. Мацан:

— Потому что мы говорим о высоких образцах. Понятное дело, что и у отца Ипполита, и у отца Иоанна (Крестьянкина) было много послушаний, и их график был круче нашего. Та востребованность, которая была вокруг них, не оставляла им реально ни минуты на себя. Но все-таки мы при этом говорим, что они монахи, они живут в монастыре, они не семейные, и какой-то другой момент существования у них есть. И переносится ли так просто этот опыт на опыт священника в городе? Семья, дети, строительство храма и вот и так далее и тому подобное.

Иерей Тимофей:

— Если вы хотите спросить, такой же ли я? Нет, конечно. Совсем. И это прекрасно.

К. Лаврентьева:

— Такой же, такой же.

Иерей Тимофей:

— Нет, нет, образцы мы имеем и видели их, но про себя такого же сказать невозможно. Нет.

К. Мацан:

— А вообще возможно такое для священника?

Иерей Тимофей:

— Вообще, я думаю, да. Ну вопрос, возможен ли смиренный священник, даже белый — конечно. Конечно. Но единственное, поймите, опять здесь есть еще какой очень сильный нюанс, что мы берем отца Иоанна (Крестьянкина), что отца Ипполита — это люди, жившие в очень сложное время, прошедшие через тяжелейшие испытания и светские, да, определенные гонения, и через даже внутренне церковное, там все было очень непросто и сложно. Надо понимать, что очень многих святых выкристаллизовывают именно сложные ситуации. Не идеальные такие, рафинированные условия, а именно на самом деле сложные ситуации. Бывают ли сейчас сложные ситуации у многих отцов, которые вот не в монастырях? Конечно. Выкристаллизовываются они? Конечно. Это все видно. Я думаю, есть. Может быть, это не так ярко, может быть, это не так вот, но это однозначно есть. Я думаю, что есть.

К. Мацан:

— У нас сегодня в гостях священник Тимофей Куропатов, настоятель храма святого царя страстотерпца Николая II в Аннино, в Москве. В студии Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы вернемся после небольшой паузы. Не переключайтесь.

К. Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, дорогие друзья. У нас в гостях священник Тимофей Куропатов, настоятель храма святого царя страстотерпца Николая II в Аннино. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Тимофей, у вас много детей, и, наверное, уже есть и такие подрощенные более-менее, судя по всему. И конечно, наверное, большой опыт взаимодействия с ними. Если ваши дети захотят пойти по вашему пути, мальчики, если они захотят пойти по вашему пути, вы как-то будете специально с ними разговаривать, что-то специально им говорить, как-то их наставлять сугубо? Или это все-таки ваше священство настолько плотно и естественно вплетено в жизнь, что это и есть сама жизнь, то есть они просто впитывают что-то и делают уже собственные выводы о жизни?

Иерей Тимофей:

— Ну вот я думаю, то, что второе вы сказали, это, наверное, правильно. Конечно, я задавал вопросы своим — у меня четверо сыновей, один из них еще школьник, небольшой, а трое старших погодки, им уже там 21, 20. Поэтому, конечно, задавал им вопросы перед тем, как они оканчивали школу, что куда хотят, не хотят ли они вдруг пойти тем же путем. Но здесь не должно быть ни малейшего давления, это бессмысленно абсолютно. Священство не тот путь, в котором нужно человека затащить, вынудить, разукрасить, как все будет прекрасно, это не совсем та история. Это на самом деле некоторое желание сердца, это некоторое призвание, я думаю, даже призвание Божие. Призвание Божие и желание Божие, то есть Бог тоже должен...

К. Лаврентьева:

— Захотеть.

Иерей Тимофей:

— Хотеть, да, чтобы тот или иной человек стал священнослужителем. Я, например, знаю, мой один знакомый, он очень хотел стать священнослужителем и закончил тоже Свято-Тихоновский институт, и он три раза через разные храмы пытался стать священнослужителем, у него не сложилось никак. Вообще никак, понимаете, то есть это...

К. Лаврентьева:

— То есть может и так быть.

Иерей Тимофей:

— Может быть и так. Да, то есть если Господу не угодно, и даже человек хочет, и у него не складывается. Поэтому на детей нет, ни в коем случае давить нельзя в этом вопросе, и здесь должно само как-то вот сложиться. Сейчас, конечно, ситуация сложная, в светском мире Церковь и священство не является каким-то таким, как сказать, сильно чем-то вдохновляющим. Не знаю, как сказать, вдохновляющим именно, что вот ой, как здорово этот путь выбрать, да. Поэтому, а надо понимать, что подростки, которые куда-то поступают, они часто объективно ориентируются не на какие-то четкие свои ли там таланты, или еще что-то, а больше на: ой, говорят, что это вот здорово, пойдемте туда. И вот многие выбирают таким вот образом путь. Кто-то, конечно, знает четко: я хочу быть врачом, или я хочу быть учителем, или конструктором. Но чаще всего это больше какое-то такое веяние какой-то либо среды, куда ты попал, либо еще что-то такое. Поэтому нет. Мы с супругой совершенно никоим образом не давим. Но они знают, я им сразу сказал, что, если вы вдруг захотите выбрать этот путь, конечно, буду всячески поддерживать и все что нужно, как-то постараемся направить и как, и что. Но пока у них свои пути. Учатся в институтах, один служит у меня в армии сейчас, на срочной службе, в Калининграде. А остальные трое детей еще обучаются в школе.

К. Мацан:

— Вы настоятель храма во имя царя страстотерпца Николая II и, насколько мы можем судить, святой, во имя которого храм освящен, это особенный святой для настоятеля. Потому что вы ему молитесь, предстоите. Вот за эти годы, которые вы с именем этого святого связаны, как открывается для вас, с какой стороны Николай II как святой страстотерпец?

Иерей Тимофей:

— Честно говоря, так, наверное, не очень хорошо говорить, но у меня была радость, когда мне владыка Арсений сообщил, что вот назначаетесь в храм, строить, в честь святого царя страстотерпца Николая. Я возрадовался, потому что с детства воспитывался как раз в любви к этому удивительному человеку, царю и страстотерпцу. И в Сретенском монастыре, наверное, многие помнят, была одна из первых таких как бы икон, когда было в иконостасе большое изображение Царской семьи, открытие, как-то я забыл сейчас точное название — такое открытие печати, такое некое пророческое, из Откровения Иоанна Богослова, где была изображена Царская семья без подписей еще тогда, это было до канонизации, без подписей их имен. И поэтому это была не столько икона, сколько некое такое пророческое изображение. И, конечно, это все не могло не отражаться и на моем отношении тоже к ним. И сейчас в некоторой степени мне кажется, что это честь служить в таком храме и стараться построить такой храм, потому что это в некоторой степени это храм-памятник должен быть. И это у нас храм единственный в честь царя Николая в городе Москве, еще два в честь Царской семьи, а именно в честь царя Николая у нас единственный храм. И очень хочется, конечно, у нас очень красивый проект, мы пытаемся вот сейчас выйти на начало строительства. Огромная благодарность Святейшему Патриарху, который поддерживает, и в последнее время от Патриархии есть некоторые средства на часть этапов, вот сейчас нам выделили средства на начальный этап, на фундамент храма. Но тем не менее, конечно, мы нуждаемся тоже в помощи, потому что целый ряд других вещей и продолжение стройки тоже, как мы понимаем, зависит от финансирования. И нашему приходу, конечно, нужна сейчас поддержка в этом моменте. Но мы ощущаем, конечно, вот некоторое управление и попечительство царя Николая. Это ощущалось с самого начала. Вплоть до таких мелочей, что когда было указание поставить крест на месте строительства будущего храма, закладной крест, то когда мы пришли так — ничего нет. Это кажется, что в Москве, когда начинается строиться храм, ой, как здорово, это же Москва, здесь сейчас все прекрасно. Многие вообще считают, что город построит, государство поможет, все построят и все будет замечательно. На самом деле удивительно то, что в Москве сложнее построить храм, чем где бы то ни было. Потому что метрополитен, огромное количество каких-то подземных кабелей, водопроводов и всего остального, все нужно согласовывать с огромным количеством инстанций. Это в десять раз сложнее или в сто раз сложнее, чем построить просто в поле где-то храм, вот в Москве. Хотя кажется, что наоборот, ну это же в Москве легче. Не совсем так. Думаешь, что приходишь на место, приходишь на площадку — ну это же Москва, как вы думаете, электричество должно быть на этой площадке? Конечно. Откуда? Его нужно где-то делать запросы, посылать бумаги, чтобы выделили какое-то количество электричества, проводить кабель. И так по поводу всего. И вот мы когда пришли на место и по благословению делали, надо было установить крест, начать молебное пение, дальше службы начать — ничего нет. Крест помогли сделать одни знакомые. Нужно вот крест нужно во что-то вставить, должно быть какое-то основание. Приезжаем вот на это место — о, стоит уже готовое на самом деле основание, — это тоже там была строительная площадка и для столбов освещения были такие основания, прямо с трубами, куда можно вставить крест и все, закрепил его, и вот тебе готовое основание. А куда мы это основание поставим? Ой, смотрите, какая-то здесь есть ложбинка прямо есть. Подтащили туда это основание — ух ты, как хорошо встало. И вот такие вот мелочи, но они, очень сильно ощущалось, что прямо Бог и святой царь Николай управляют, и как-то вот раз — крест, раз — место, раз — это. Местные строители помогли — настил сделали вокруг. Местная управа помогла — забор сделали. И потихонечку, потихонечку так временный храм. Мы сделали временный храм за три недели. Организовали из бытовок первый временный храм и начали через три недели уже после установки креста, с Божией помощью, богослужения начались, литургии. А потом постепенно построили тоже за четыре месяца уже больший храм временный. И вот сейчас занимаемся строительством большого уже каменного храма, который будет в память о царе страстотерпце Николае. Мечтаем рядом с ним построить и памятник царю. А так как храм выходит прямо на Варшавское шоссе и мимо ездят десятки тысяч машин каждый день, туда и обратно, то надеемся, что это будет тоже таким вот символом Москвы, который будет ну знаменовать свое такое в некоторой степени для тех людей, которые приезжают, это въезд в Москву, такие ворота, и вот они будут въезжать, молиться тоже царю Николаю.

К. Лаврентьева:

— Вы знаете, отец Тимофей, вы такие глубокие серьезные вещи говорите. Я вот как-то тоже очень неравнодушна к царю, честно говоря, да и Костя, да и мы все. Но я росла среди его фотографий, среди книг о нем, я думаю, вы понимаете меня, и как-то я впитала это с детства. И мне очень больно осознавать, что до сих пор, даже среди верующих людей, ходят такие ну разговоры о нем, в общем, противоречивые. Назовем это так, не будем углубляться в подробности, все понимают, о чем речь. Но даже великие скептики, которые вот сидят на вашем месте у нас в студии, говорят о том, что это самый оболганный царь вообще во всей истории России. И надо сказать, что все больше и больше открывается какие-то серьезных аргументов в пользу того, что Николай Александрович был все-таки очень сильным монархом, и считать его святым только за то, что он вел праведную жизнь и как бы мученически ее закончил, на мой взгляд, как-то неправильно. Может быть, я не могу об этом судить, да, и мнение мое в этом смысле некомпетентно, но я внутри чувствую, что, помимо своей праведной жизни, жизни его семьи праведной и такой кончины страшной, он действительно за свое Отечество душу свою положил. Ну это правда. В той ситуации, когда везде измена, трусость и обман, везде клевета, совершенно проигранная информационная война — враг работал, в общем, как положено, по плохим протоколам. И для меня как-то очень важно, чтобы как можно больше людей узнали о том, что он действительно был очень сильный человек, с сильным государственным умом. И вот просто было действительно очень такое страшное время, которое он просто взял на рамена свои. И когда вы говорите о нем, о его чудесах, просто в моей жизни тоже были чудеса, связанные с ним, и он очень скор на помощь, и об этом надо свидетельствовать, он очень скор, он очень близок к нам. И действительно, чем больше людей начнут к нему обращаться, тем, наверное, лучше будет положение дел в нашей стране.

К. Мацан:

— Священник Тимофей Куропатов, настоятель храма святого царя страстотерпца Николая II в Аннино, города Москвы, сегодня в программе «Светлый вечер». Ну вот знаете, одна моя знакомая так как-то посетовала, что не так много заказывают, допустим, молебнов новомученикам в целом. Может быть, Царская семья здесь скорее исключение. Все-таки когда мы говорим новомученики, мы не в последнюю очередь сразу себе воображаем и Царскую семью и, может быть, святителя Тихона, патриарха Московского. Но в целом, при том что мы много говорим о новомучениках, выходят программы, публикации, книги, вхождение памяти в живую ткань церковной жизни, в сердце людей происходит медленнее, чем, может быть, хотелось бы. Святому Николаю Мирликийскому, блаженной Ксении Петербуржской скорее...

К. Лаврентьева:

— Да, святителю Спиридону.

К. Мацан:

— К ним скорее будут прибегать в молитвах церковные верующие, чем к новомученикам. Ну вот моя знакомая, которая эту мысль высказывает, говорит: понятно, почему — не очень понятно, о чем молиться новомученикам. Вот до такого простого, я не говорю глупого, а просто простого, обычного, и в себе тоже я это вижу, такого церковного сознания, ну мы знаем, что там про чудеса нужно святителю Николаю помолиться или про путешествие, что-то потерял там — мученику Трифону. Ну у каждого есть любимые святые. А вот о чем молиться новомученикам, вроде как неочевидно. И я так долго к вопросу своему подвожу, и то, о чем мы молимся тому или иному святому, связано с его обликом, с его жизнью, с его биографией, с его житием. Вот как вам кажется, о чем молиться Николаю II? Понятно, что правильный ответ там — о вере, о спасении, о помиловании. Но мы же по-человечески понимаем, что вот есть какая-то связь такая, может быть, не выговоренная, не проговариваемая, но вот этот святой, вот ему, с ним хочется об этом поговорить. Вот о чем, как вам кажется, может хотеться поговорить с Николаем II?

Иерей Тимофей:

— Сейчас я на этот отвечу вопрос, но в первую очередь хочу вот на предыдущие ваши какие-то моменты ответить. Давно подмечено и мною, и тем, кто со мной ездит в паломнические поездки — мы часто это делали, особенно до пандемии, сейчас как-то вот мы заметили, что пандемия очень подкосила этот момент. Мы всегда старались в какой храм прийти, посмотреть, есть ли там икона Царя или Царской семьи. И это удивительно — почти в каждом храме в России есть икона Царя или Царской семьи. О чем это говорит? Очень просто. Что есть люди, у которых есть вопросы по поводу Царя и Царской семьи, понятно, и правления, и других вещей. Но тем не менее вот именно народ, глубинный православный народ (снизу — не сверху, а абсолютно четко, снизу) имеет глубочайшее почитание Царя и Царской семьи. И написание икон в каждый храм — это прямое тому свидетельство. Кто пишет иконы храму? Либо священнослужитель, но чаще всего даже не сам священник говорит: ой, а давайте напишем... Бывает и так, но чаще даже люди приходят, говорят: батюшка, хочу, вот у нас нет такой иконы, давайте напишем икону там такую-то или такую-то. И вот если мы заходим почти в каждый храм и там есть икона Царской семьи — это как раз говорит о глубинном почитании именно народном Царя. И если отвечать, Константин, на ваш вопрос, то в каких моментах мы сугубо можем молиться Царю и Царской Семье? Мне кажется, здесь можно выделить два момента. И первый очень сильно касается нашей страны, я скажу, в нашем храме мы прямо об этом молимся, и у нас есть и молитва, касающаяся этого — это вообще о нашей стране, о нашей державе. И о той ситуации, которая сейчас есть, в связи со специальной военной операцией. Тем более что Царь-страстотерпец, он как раз в то время был, как он сам написал, хозяином всех этих земель, и он очень сильно болел за страну и за ее благополучие. И вот в этом моменте, мне кажется, нам всем нужно молиться за скорейшее и благополучнейшее разрешение ситуации вокруг нашей державы ему. Но и второй момент, причем мне здесь даже, честно говоря, иногда кажется, немножко здесь такая ну не обида, но такая легкая скорбь, что об этом мало говорят. Ведь у них удивительная была семья. Потрясающая семья. Их переписка — это просто ну такая глубина. Когда люди через двадцать с чем-то лет совместной жизни пишут фантастические слова друг другу, просто которые мы сейчас, влюбленные юноша с девушкой такие слова не говорят друг другу, которые писали эти люди чрез двадцать с лишним лет совместной жизни. Солнышко мое там, не могу без тебя ни секунды там прожить, и все время вспоминаю там — ну это потрясающе. И вот в этом ключе, наверное, всем нам хорошо бы молиться им как раз о благополучии в наших семьях. Мне кажется, вот эти два аспекта молитвы к ним в первую очередь напрашиваются.

К. Лаврентьева:

— Я бы еще об Отечестве им, конечно же, молилась. Да, действительно, о терпении каких-то скорбей, о смирении. Ведь так, как они себя вели в ссылке, в Ипатьевском доме, с каким смирением они себя вели в Тобольске, это поражало даже их конвой, который изначально был настроен враждебно, а потом они так быстро, Царская семья так быстро этому конвою согревали сердца, что их меняли. Потому что начинали к ним очень хорошо относиться вот как раз те, кто должен был их притеснять.

Иерей Тимофей:

— Это так.

К. Лаврентьева:

— И это потрясающе.

К. Мацан:

— У нас есть друг радиостанции «Вера», Александр Васильевич Ренжин, директор Музея Николая II в Москве, в усадьбе Струйских, в Токмаковом переулке. Вот если наши слушатели еще не были в этом музее, я рекомендую туда сходить, и сам Александр Васильевич Ренжин блестяще ведет экскурсии. Во многом музей состоит из его личной коллекции, он много лет собирает вещи, артефакты, связанные с семьей Николая II, его супруги и их детей. И вот ведет экскурсии, рассказывает подробно о разных инфраструктурных проектах, которые были начаты, реализованы при Николае II, социальной политике, о культурной политике, о показателях промышленности, как страна развивалась в годы правления Царя-страстотерпца. Известно, что 13-й год был таким годом расцвета, и вот если бы не Первая мировая война, если бы страна в тех же темпах продолжила развиваться, то была бы ведущей экономикой Европы там, не знаю, через 20 лет. Ну вот это все такие очень важные инфраструктурные вещи. А заканчивает, почему я об этом говорю, Александр Васильевич обычно свою экскурсию словами: но главное (такой сейчас тизер будет, не спойлер, это будет тизер) — но главное достижение вот тех лет, в которые Российской империей правил Николай II, то что за годы его правления население Российской империи увеличилось, если не путаю, на 56 миллионов человек. Ну или там 52, но цифра такая.

К. Лаврентьева:

— Ну это потрясающе.

К. Мацан:

— Больше 50 миллионов человек оказался прирост населения вот по итогам.

К. Лаврентьева:

— За 20 лет.

К. Мацан:

— По итогам правления Царя-страстотерпца. Я просто думаю, что мы так говорим о демографической проблеме в России, но вот тоже Царь, благодаря которому, благодаря социальной политике которого рождаемость настолько увеличилась, тоже, наверное, может нашим сердцем что-то подсказать, если мы с этим вопросом к нему молитвенно обратимся.

К. Лаврентьева:

— Да, много можно об этом, конечно, говорить и не одну программу посвящать, что мы и делаем. Но, отец Тимофей, наш блиц-вопрос: что для вас самое радостное в священстве?

Иерей Тимофей:

— Сложный вопрос.

К. Лаврентьева:

— Ну правда. Вот это тот вопрос, который мы очень любим задавать, он очень важный, наверное.

Иерей Тимофей:

— Самое радостное в священстве, наверное, само служение. Само служение Богу и людям. Оно на самом деле, когда ты служишь литургию, ну это что-то, если ты реально отдаешься этому, то это очень сильно тебя вдохновляет. Ну понятно, что Господь. И второе — это, конечно, служение людям. Когда ты проводишь какие-то беседы, причем бывает очень сильно уже устал, и тебе, ну уже ты пятьсот тысяч раз проводил эти беседы с крещающимися или еще как-то. Но ты садишься, снова, разговариваешь с ними. И удивительно, ты вроде уставший, но ты выходишь, и ты такую чувствуешь подпитку, такую вот от Господа какую-то радость от того, что ты вот это дело совершил. Я думаю, вот это, наверное, самое в священстве, что окрыляет и дает силы двигаться дальше.

К. Лаврентьева:

— А самое непростое что, самое тяжелое?

Иерей Тимофей:

— Такого нет.

К. Лаврентьева:

— Есть прекрасное, а есть трудное.

Иерей Тимофей:

— Да слушайте, если сидеть и копаться во всем сложном, то можно только...

К. Лаврентьева:

— Закопаться.

Иерей Тимофей:

— В нем и копаться. Поэтому лучше будем искать что-то хорошее всегда, во всем. И благодарить Бога за все. Помню, что вот как-то в детстве, вот тогда еще, 90-е годы, была очень популярна вот эта фраза: «Слава Богу за все». Прямо преамбула, просто везде: «Слава Богу за все. Слава Богу за все». В юности, я помню, настолько как-то эта фраза мне стала уже избита, что я и не воспринимал ее совсем. А вот сейчас как-то все больше и больше понимаю, что это гениальнейшая фраза, это уникальнейшая фраза, которая на самом деле отвечает на все вопросы: «Слава Богу за все». Это вот то, что отвечает на все вопросы.

К. Лаврентьева:

— Как говорят, да, смирение может излечить множество неврозов. Ну правда, и прочих каких-то психологических проблем. А благодарность Богу может помочь преодолеть множество скорбей. Дай Бог нам этому научиться.

К. Мацан:

— Ну что же, спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Тимофей Куропатов, настоятель храма святого царя страстотерпца Николая II в Аннино, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

К. Лаврентьева:

— Всего доброго.

Иерей Тимофей:

— Благодарю. Божие благословение всем.

Все выпуски программы Светлый вечер

Другие программы

Светлый вечер

«Воспитание детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития». Светлана Шифрина

Скачать

У нас в гостях была директор фонда «Искусство быть рядом», мама особенного ребенка Светлана Шифрина.

Мы говорили о воспитании и поддержке детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития.

Ведущая: Анна Леонтьева

Анна Леонтьева:

— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях Светлана Шифрина, директор фонда «Искусство быть рядом», мать особенного ребенка. Фонд «Искусство быть рядом» помогает семьям детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития. Добрый вечер, Светлана.

Светлана Шифрина:

— Добрый вечер.

Анна Леонтьева:

— Светлана, вот мы часто говорим здесь, когда образовывается какой-то фонд, это, ну, прямо вот в 90 процентов, ну, нет такой статистики, но в большинстве случаев это как-то начинается с личной истории. Вот как образовался ваш фонд? Тоже началось с личной истории?

Светлана Шифрина:

— Да. Ну, это была даже не совсем моя личная история, это была личная история учредителя фонда Елизаветы Борисовны Фокиной, которая тоже мама особенного ребёнка, у неё сын с аутизмом, и которая, в общем, приняла для себя решение о том, что нужно помогать не только своему сыну, но именно объединившись с родителями, объединившись все вместе, можно делать что-то нужное, полезное для того, чтобы детям с аутизмом жилось полегче, и семьям самое главное.

Анна Леонтьева:

— В шестнадцатом году, да, как я понимаю?

Светлана Шифрина:

— Да, сам юридический фонд образовался в 2016 году, потому что это была группа родителей, которые ходили вместе в детский садик, которые там познакомились, вот у них у всех детки с аутизмом, и настаёт время, что нужно идти в школу, а, к сожалению, сегодня, ну, ещё, то есть у нас задекларировано инклюзивное образование, но, к сожалению, еще не везде оно реализуется или обеспечивает ту необходимую помощь и поддержку, в которой нуждаются именно дети с аутизмом. И для того, чтобы его можно было реализовать, родители поняли, что им нужно объединяться, иметь какой-то юридический статус для того, чтобы можно было добиваться тех условий, которые хотели родители создать для своих детей, поэтому объединились, создали фонд. И первая самая программа, для чего он, в общем-то, собственно, создавался, его цель, это были ресурсные классы в общеобразовательных школах. 18 детей в 2016 году в трех школах пошли первый раз в первый класс. Это был первый такой проект фонда, так и назывался «Первый раз в первый класс».

Анна Леонтьева:

— А что такое ресурсные классы?

Светлана Шифрина:

— Ресурсный класс — это такая модель инклюзивного образования, которая в обычной школе, где учатся самые обычные дети, создается такая ресурсная зона, в которой могут найти поддержку дети с особенностями, детям, которым нужна определенная поддержка, детям с аутизмом, очень нужно тьюторское сопровождение, очень нужны специалисты прикладного анализа поведения, потому что аутизм, он проявляется в первую очередь внешне именно поведенческими, да, какими-то особенностями, и для того, чтобы детям помогать учиться, чему-то научаться, нужны специальные специалисты. В 2016 году, ну, их, на самом деле, и сегодня еще нет в школе, и нет такого даже в списке квалификации такой специальности, как специалист прикладного анализа поведения, но они уже больше десяти лет есть в нашей стране, уже очень много людей этому обучились, сертифицировались. Это золотой стандарт помощи детям с аутизмом, и вот для того, чтобы помочь школе создать вот эти именно условия, да, вот фонд. И в этой ресурсной зоне, да, есть специальный учитель, есть сестринское сопровождение, есть супервизор, куратор прикладного анализа поведения, где ребенок адаптируется к тем новым для себя условиям. Какие-то дети проводят больше времени в этой ресурсной зоне, какие-то дети больше включаются в инклюзивное образование с обычными сверстниками. Вот здесь вот это та возможность выстроить индивидуальный маршрут под каждого ребенка в зависимости от его потребностей.

Анна Леонтьева:

— А вот эта зона, это какое-то физическое пространство, да?

Светлана Шифрина:

— Да, это обычно какой-то кабинет. В идеальном случае это ещё два кабинета, когда ещё есть сенсорная зона, потому что дети с аутизмом часто у них бывают сенсорные перегрузки, у них повышенная сенсорная чувствительность, им иногда нужно побыть одному или там попрыгать на мячике, покачаться на качели, это вообще такой идеальный вариант, либо это в самом классе, да, там может быть тоже выделено, вот, потому что они могут какую-то часть предметов или там каких-то навыков, знаний получать в этой, вот именно, поэтому нужна она физически, там есть парты. Мы начинали с того, что есть парты с перегородками, которые отгораживают детей друг от друга.

Анна Леонтьева:

— Им больше нужно личного пространства? Они более защищённые должны быть.

Светлана Шифрина:

— Потому что он работает напрямую с тьюторами один на один. Допустим, есть фронтальный урок, когда дети садятся перед доской, и учитель даёт. Но это тоже очень сложный навык, которому обучались дети постепенно. И к концу первого класса они стали уже сидеть перед доской и воспринимать инструкцию учителя. А возможность вот такого отдельного, такой зоны еще внутри зоны, она дает возможность отрабатывать индивидуальные навыки, потому что у каждого своя индивидуальная программа.

Анна Леонтьева:

— Вот если, Светлана, вернуться к вашей семье, у вас средняя дочка с диагнозом аутизм, да? Как вообще, как это всё начиналось? Обычно, когда рождается особенный ребёнок, не такой, как, как говорится, заказывали, заказывали нормотипичного, как вот такое выражение есть, а рождается ребёнок особенный, первая реакция родителей всегда, в общем-то, шок, всегда... Ну, обида, не знаю, вот самая распространённая.

Светлана Шифрина:

— Вы знаете, я бы, наверное, сказала, что до того, как происходит шок или обида, сначала ты избегаешь вообще мыслей о том, что что-то не так. Ну, по крайней мере, да, вот у меня это был второй ребёнок, и видя и как бы наблюдая какие-то особенности и странности, ты думаешь: ну нет, все дети разные. Это вот почему-то там, ну...

Анна Леонтьева:

— Это не сразу, да, видно, когда ребёнок рождается?

Светлана Шифрина:

— Ну, это зависит тоже от индивидуального случая, да, у кого-то диагноз проявляется очень рано и в тяжёлой форме, и там, наверное, сложнее закрывать глаза на проблему. У нас в этом смысле был такой момент, что мы всегда были где-то по границе нормы. Ну, чуть позже пошли, чуть позже сели, чуть позже поползли, вот тут какая-то аутостимуляция, а врач сказал: «Да ничего страшного, мир познает», да, то есть вот этот вот еще не вовремя поставленный диагноз, он как бы, к сожалению, был упущен на время раннего вмешательства, ранней помощи. И здесь очень важно, наверное, я бы хотела сказать родителям, другим, что если что-то беспокоит, не нужно закрывать глаза. Лучше 10 раз сходить к другим врачам, пройти какие-то тесты, потому что чем раньше заметить вот эту особенность, сложности, поставить диагноз, тем раньше можно начать оказывать помощь. А когда уже нам в три года сказали, да, вот это аутизм, да, конечно, это шок, это, как я говорю, я проплакала три дня, потому что полезла, естественно, в интернет за информацией, что такое аутизм, как это проявляется, чем это нам грозит? И все очень разные информации происходят, и ты вообще не понимаешь. Естественно, строишь самые худшие прогнозы.

Анна Леонтьева:

— Ну да, все говорят, что отсутствие информации очень тяжелое.

Светлана Шифрина:

— Да, в этот момент тебе, конечно, очень страшно все это. Но потом немножко проходит принятие, все наши стадии горя, все это мы тоже через это проходим. Еще очень такой момент, вы знаете, вот тоже хотелось, наверное, поделиться из своего опыта, когда... то есть принятие всей семьи. То есть мама, например, уже приняла, а папа еще не готов, а бабушки, дедушки, они вообще, в общем, как бы хотят быть в стороне от всей этой истории. Это действительно психологическая травма как бы для всех, стресс, который семья проживает и потом преодолевает его. Преодолевает, да, все-таки объединяется.

Анна Леонтьева:

— Бабушки, дедушки тоже уже как-то вот срослись, да?

Светлана Шифрина:

— Ну да, в нашей семье, в общем, конечно. Вы знаете, здесь есть еще такой момент. Ребенок растет, и, наверное, как обычный самый любой другой ребёнок, да, как говорят: «Маленькие бедки, маленькие детки, а большие дети...» То же самое и особенный ребёнок. И задачи новые, и новое принятие, принятие всё время каких-то новых условий, новых сложностей, оно происходит всё время. Вот сказать, что вот нам поставили диагноз, вот мы как бы с ним и теперь вроде бы вот идём понятным нам маршрутом — нет. Что там за поворотом с очередным годом рождения или с очередным периодом взросления, никто не знает, и ты всегда готовишься, ждёшь, надеешься на лучшее, готовишься, надеваешь бронежилет и броню, да, и как бы, да, набираешься сил.

Анна Леонтьева:

— Светлана, но всё равно я не могу не сказать, что есть люди, может быть, которые нас слушают, у которых подобные проблемы, и они находятся всё ещё в состоянии такого уныния. И есть люди, которые уже что-то делают, вот вы уже директор фонда, и даже помогают другим, помогая другим, помогают и себе.

Светлана Шифрина:

— Да, и в этом смысле, знаете, сообщество аутичных детей, вот родители аутичных детей, мне кажется, на сегодня одно из самых достаточно таких прогрессивных, и, может быть, скажем так, именно диагноз аутизм, расстройство аутистического спектра, оно очень сильно даёт прогрессию с точки зрения увеличения детей с данным диагнозом за последние годы. И с каждым годом эта тенденция увеличивается, количество таких детей всё время и людей растёт всё больше и больше.

Анна Леонтьева:

— Ну я прочитала, что типа один на сто — это очень много.

Светлана Шифрина:

— 1 на 100 — это по Всемирной организации здравоохранения. Да, у нас, к сожалению, в России нет официальной статистики вот такой, сложно её у нас получить. Если брать, я не знаю, насколько это уместно приводить статистику Соединённых Штатов, просто там достаточно серьёзно к этому подходят и проводят каждый год очень такое полномасштабное исследование по количеству. Вот последние данные — это 1 из 36 детей, которые имеют диагноз аутизм.

Анна Леонтьева:

— Это ещё больше.

Светлана Шифрина:

— К сожалению, да. И все исследования говорят, что это не зависит ни от страны проживания, ни от национальности, ни от состава семьи, ни от социального статуса. И, конечно, вот родители, так как вот очень сильно увеличивается популяция, к сожалению, не всегда система, государственная система помощи, успевает за таким, тем более стремительным таким ростом. В общем, здесь, наверное, есть и объективные на это причины. Ну а родители, мы самые заинтересованные люди в этом, конечно, и всегда есть кто-то, кто берет на себя ответственность, вот эту роль, идти впереди и, во-первых, пробивать вот эту дорожку, протоптать эту дорожку помощи и показать её другим, и мы вот на своём фонде, я сама, мы всегда очень делимся, мы всегда очень открыты, мы всегда говорим, да, мне очень часто, на самом деле, вот бывает, что звонят и спрашивают, и говорят, спрашивают, а можно ли взять телефон, и вот просто поговоришь, оказываешь, что это психологическую помощь, поддержку, что это не приговор, что да, с этим можно жить, но нужно, главное, сделать правильный маршрут, дойти до правильной помощи. И здесь родители объединяются, конечно.

Анна Леонтьева:

— Напомню, что у нас в гостях Светлана Шифрина, директор фонда «Искусство быть рядом», мама особенного ребёнка. Светлана, а вот как вы первый раз нашли соратников у врача, в детском саду? Вот как находят люди друг друга в этой ситуации?

Светлана Шифрина:

— Ну, у меня было... Да, первый раз сейчас думаю про то, что я пошла на простор интернета, в социальные сети, то есть до того, до момента постановки всего этого диагноза, я, в общем, у меня не было ни аккаунта в соцсетях, на тот момент были одни, сегодня, да, там у нас другие, я, в общем, как бы особо этим не интересовалась, а здесь, да, ты начинаешь гуглить, начинаешь смотреть, идешь в поисковик. И как раз мне очень помогли два родительских сообщества, которые на тот момент были, да, это был 2012 год, да, нам было три года, они уже тогда существовали, хотя они тоже только буквально там были несколько лет, но вот уже на тот момент родители объединялись, это были группы, в которых можно было прочитать очень много информации о методах помощи, о том, вот куда идти, какие садики, как получить диагноз, как получить инвалидность, если она нужна, а нужно ли получать инвалидность, да, про вот эти ресурсные группы, ресурсные классы. Это все оттуда, это все родительское сообщество, это, ну, если это можно упомянуть, да, это Центр проблемы аутизма и родительская общественная организация «Контакт», в которых на сегодня, да, они тоже существуют, у них есть сайты, и там просто, ну, кладезь информации вот для родителей.

Анна Леонтьева:

— Не можно, а нужно упомянуть.

Светлана Шифрина:

— Да, да, то есть там всё это есть, там есть статьи, которые рассказывают про, ну, вот разные, вот, всё, с чем может столкнуться родитель. Я лично всё-всё взяла оттуда, конечно.

Анна Леонтьева:

— Но давайте немножко всё-таки расскажем, вот вы говорите, что особенности и так далее, вот с чего начинаются особенности, как с этим вообще быть? Вот в детском саду, можно ли пойти в обычный детский сад такому ребёнку, что нужно учитывать?

Светлана Шифрина:

— Ребенку можно пойти в детский сад, я бы сказала, наверное, нужно пойти в детский сад. Но особенности расстройства аутистического спектра — это нарушение коммуникации, социализации и стереотипно повторяющиеся действия. Если иногда говорят каким-то упрощённым языком для понимания, это когда ребёнок больше замкнут в себе, меньше взаимодействует, меньше разговаривает, отвечает на какие-то вопросы, у него нет зрительного контакта с собеседником, он маму-папу не слышит. И вот это нарушение коммуникации, оно за собой ведёт, к сожалению, поведенческие проблемы. То есть когда ты не понимаешь, не всегда дети понимают обращённую речь, они не могут иногда... Ну вот мы им говорим, нам кажется, что они нас понимают, а на самом деле вот я сегодня, вспоминая свою дочку, уже потом, получив вот эту информацию, как бы всё это обработав и пройдя этот период, я потом поняла, в чём была проблема-то. Она не понимала, что я ей говорю, простые элементарные бытовые вещи, да, идёт задержка речевого развития, идёт задержка понимания, да, и плюс у неё было нарушение своей речи, да, и когда ты не понимаешь, и тебя не понимают, и ты ещё не можешь сказать, что ты хочешь, что остаётся делать? Кричать, плакать, не знаю, биться головой об стену, да всё, что угодно, потому что хоть как-то донести до самых близких мамы и папы, что там со мной что-то не так, я чего-то хочу, да, там ещё что-то. Вот, соответственно, ребенку нужна помощь в преодолении вот этого дефицита, и здесь, конечно, нужна помощь логопедов, психологов, дефектологов, это детский сад, да, это наши психолого-педагогические комиссии, в которые нужно обращаться, которые дадут заключение маршрута, если это дошкольные учреждения, мы потом идем с ним в детский садик.

Анна Леонтьева:

— Есть список садов, куда можно пойти?

Светлана Шифрина:

— Вы знаете, сегодня как бы по закону мы можем пойти в любой детский сад, у нас инклюзивное образование, и по прописке нас обязаны взять. И в любую школу, родители выбирают место обучения своего ребенка. Другое дело, что школа может быть не готова, там может не хватать тьюторов, но вот это заключение психолого-педагогической комиссии, оно обязательно к исполнению образовательного учреждения. Соответственно, мы туда с ним приходим, то есть вот мы получили диагноз, прошли врачебную комиссию, пошли на психолого-педагогическую комиссию, она сказала, что ребенку нужны особые образовательные потребности в дошкольном или в школьном учреждении. И с этим заключением мы идём, соответственно, в детский садик, в школу и говорим, что ребёнку нужен психолог, с которым должны в учреждении заниматься, логопед, дополнять вот эти вот дефициты все. Если ребёнку нужно тьюторское сопровождение, оно может быть как в детском саду, не только в школе, там тоже может быть тьютор, ему нужна, например, поддержка. Если он там не поддерживает групповой формат каких-то активностей, какого-то там, ну, пока в детском саду это не совсем обучение, какое-то взаимодействие, школа, детский сад, они тоже должны выделить такого тьютора, наставника, который будет помогать ребёнку. Но самое главное, всё-таки ещё раз повторюсь, это золотой стандарт, это прикладной анализ поведения, это специалисты прикладного анализа поведения. Сегодня всё-таки, к сожалению, их можно получить либо в рамках благотворительной помощи, вот в фонды обращаясь. Я вот знаю, что фонд «Милосердие», они оплачивают даже вот эти вот курсы прикладного анализа поведения и вмешательства для ребенка, там целые протоколы, которые нужно пройти, ну, либо коммерческие услуги.

Анна Леонтьева:

— Ну вот, простите, вы приходите в ближайший к дому детский садик, да, вот с этим заключением, и говорите: «Вот, пожалуйста, возьмите моего ребёнка», но мы же понимаем с вами, да, что мы не так действуем, да, мы всё равно будем искать даже для самых, как говорится, нормотипичных детей мы перебираем миллион садиков, школ, находим какие-то свои. Вот с таким ребёнком куда пойти? Как найти этот садик, где не повредят ему, в первую очередь, его психике, где к нему будут гуманно, хорошо относиться, где выстроят так поведение детей, которые с ним будут, так выстроят их поведение, чтобы это было нормальное детское общение? Вот у нас в программе были родители «солнечных» деток, деток с синдромом Дауна, и они рассказывали, что дети вот очень любят таких «солнечных детей», потому что они как бы немножко больше дети, и с ними можно играть в дочки-матери и так далее.

Светлана Шифрина:

— Вы знаете, я сейчас сижу, думаю, наверное, у меня нет прям ответа на вопрос, как найти вот этот садик, потому что, ну, да...

Анна Леонтьева:

— Как вы нашли?

Светлана Шифрина:

— Мы не ходили в садик. Мы сразу пошли в школу, наверное, здесь мне будет сложнее чем-то поделиться. Смотрите, я, наверное, думаю здесь так. Во-первых, ну вот то, что я сказала, есть у нас официальная как бы маршрутизация, да, маршрут, который можно получить той помощи от государства, которая полагается.

Анна Леонтьева:

— Она везде есть, она есть и в регионах, да, везде?

Светлана Шифрина:

— А вот я уже упоминала сегодня родительскую общественную организацию «Контакт». У них есть такая родительская приёмная, в которой можно онлайн записаться, это совершенно бесплатно. Там, правда, достаточно большая... Ну, иногда бывает очередь, там нужно подождать, может быть, там пару недель или месяц, вот. Но они помогают, консультируют родителей по всей стране вот именно с поиском или с получением тех условий, которые нужны ребенку. Как разговаривать с образовательной организацией, как получить тьютора, какое заявление нужно написать. Вот они здесь помогают. Я, со своей стороны, из нашего опыта поддержки ресурсных классов и взаимодействия со школой. Ну, у меня как бы рецепт такой. Нужно быть в диалоге. Мы общаемся со школами, мы общаемся с администрацией, мы общаемся с учителями, мы доносим, что нужно нашим детям. И мы всегда в позиции еще помощников. То есть я никогда не встаю в позицию, что вот мне теперь должны. Ну, это вот у меня как-то так, да. То есть я считаю, что это действительно должна быть совместная как бы история. И мы всегда спрашиваем школу: что мы можем сделать, чем помочь, да. Вот вы говорите, что там как к детям относятся. Вот мы, когда создали ресурсный класс, и дети пошли в школу, мы каждый год проводили в школе уроки доброты, толерантности. Мы готовили специальные мероприятия.

Анна Леонтьева:

— Ваш фонд, да, проводил, как родители?

Светлана Шифрина:

— Фонд, но мы же родители, для этого не обязательно быть фондом. То есть даже если ваш ребенок пошел, его взяла школа, вы наладили контакт с администрацией, есть учитель школы, да, эти все есть сейчас, уроки в доступе, их можно все найти, какие-то плакаты, презентации, это, в общем, не такая проблема. Можно поговорить с учителем, чтобы, может быть, он сам расскажет детям, что такое аутизм, почему этот ребенок в нашем классе, как с ним лучше взаимодействовать. Я сама лично, да, вот у нас были родительские собрания, вот первый класс, первое родительское собрание, и я попросила учителя, дайте мне даже не как, вот я тогда не была директором фонда, я была родителем, говорю, дайте, пожалуйста, мне пять минут, я немножко расскажу родителям, что не надо нас бояться, что это не заразное, что мы здесь не для того, чтобы ущемить чьи-то права детей. То есть это вопрос налаживания отношений, это работа со всем сообществом, которое сталкивается, куда попал вот такой особенный ребенок. И мы начинаем создавать среду, которая будет к нему максимально открыта, которая его примет. И здесь приходится родителям тоже прикладывать определенные усилия.

Анна Леонтьева:

— Напомню, что сегодня с вами Анна Леонтьева, а у нас в гостях Светлана Шифрина, директор фонда «Искусство быть рядом», мать особенного ребёнка. Мы вернёмся к вам через минуту, не переключайтесь.

Анна Леонтьева:

— Сегодня у нас в гостях Светлана Шифрина, директор Фонда искусства «Быть рядом», мама особенного ребёнка, у микрофона Анна Леонтьева. Вот мы в первой части программы, очень важные вы сказали вещи, что родители, мне кажется, они очень важны, что родители не просто требуют от организации, от государства, от школы, чтобы им шли навстречу, но они тоже включаются и хотят тоже как-то помогать этому процессу, и безусловно, без этого никак. Светлана, скажите, вот какая... Ну, во-первых, ребёнок, когда идёт в школу аутичную, я так понимаю, что первое, что нужно преодолеть, это его тревогу перед школой, потому что вы сказали, что это очень чувствительный ребёнок, гораздо более чувствительный, который в то же время не может все свои мысли сразу донести. Вот как это происходит сначала? Что нужно иметь в виду родителям?

Светлана Шифрина:

— Ну, это опять вот мы возвращаемся к вопросу про среду, про подготовку. Как подготовить ребёнка, ну и даже не только к школе, а в принципе к коллективу какому-то детскому? Мы приходили, мы договаривались, ну так как у нас была, конечно, ресурсная зона, но опять-таки, например, наши дети, они включались и в обычный класс, ну и включаются сегодня, могут его посещать. То есть мы договаривались с учителем о том, что мы придём до 1 сентября заранее, пройдём по школе, посмотрим класс. В идеале, если нам скажут, где будет сидеть ребёнок, потому что мы тоже проговорили, есть особенности восприятия информации, как звуковой, зрительной информации. Может быть, ему нужно сидеть именно перед учителем, чтобы учитель всегда мог обращаться к нему, и ребёнок его слышал, а не, естественно, там где-то на последней парте. У нас тьюторское сопровождение, есть тьютор, значит, нужно сесть так, чтобы тютер тоже где-то был рядом, при этом не мешал учебному процессу другим детям. Посидели за партой, познакомились заранее учителем в спокойной тихой обстановке, когда в школе еще нет вот этого гула, шума. Дальнейшее. 1 сентября. То есть социальная история. Что такое социальная история? Это такой метод, который помогает детям. Он на самом деле применим ко всему. К школе, к посещению музея, парка, любого мероприятия, театра. То есть это когда родитель готовит для ребенка такую историю, делает фотографии, например, школы, фотографию класса, садится, и несколько дней заранее. Но здесь, смотрите, здесь такой момент. Кому-то нужно несколько дней, кому-то достаточно только накануне. Это тоже всегда очень индивидуальный процесс. Вот. И ребенку мы рассказываем. Мы с тобой пойдем вот туда. Вот у нас здесь 1 сентября. Вот ты принесешь там, не знаю, цветы в школу учителю, которые ты подаришь учительнице. У тебя будет столько-то уроков. То есть очень важно понимание вообще, я туда на всю жизнь теперь пришёл или меня отсюда заберут через какое-то время, чтобы донести до ребёнка вот это понимание. Конечно, так, как и обычные дети, у которых, мы все знаем, 1 сентября начинается особенно первый класс сокращённых временных уроков, сокращённых количество уроков, то же самое относится и к аутичному. Даже больше. И в том числе здесь нет универсального решения. Кто-то сразу будет выдерживать 4 урока, а кого-то нужно будет привести на один урок, а кого-то на 10 минут от первого урока. И это будет уже для него его задача, цель, которую он выполнит, а потом придет на 15 минут. А потом, да, если вот есть ресурсная зона, как у нас, да, вот он посидит 10 минут в обычном классе, а потом идет в ресурсную зону. Родители его заберут там через час, а потом через два. И вот этот вот процесс вот этого индивидуального маршрута, индивидуального включения, он такой вот постепенный, как бы достигается, да, тех целей, которые ставятся под конкретно в это ребёнка.

Анна Леонтьева:

— Скажите, Светлана, а вот какие ещё виды деятельности, творчества, занятий, развивающих вы применяете с особенными детишками аутичными? Чем они могут заниматься? Какая динамика во время этих занятий? Мне кажется, это важно услышать родителям, чтобы была какая-то перспектива.

Светлана Шифрина:

— Только вчера как раз слушала доклад, точнее, не доклад, а дискуссию специалистов как раз про дополнительное образование. Он проходил в рамках Всемирной Всероссийской недели информирования о проблеме об аутизме Федерального ресурсного центра, и там говорили про специалистов. Поэтому сейчас даже не своими словами буду говорить. Ссылаясь на очень авторитетных людей, и там как раз тоже задавался этот вопрос. А, во-первых, дополнительное образование, вот вы сейчас говорите, творческое, но это же, в принципе, дополнительное образование. Вопрос, нужно ли, нужно ли всем? Конечно, в первую очередь ставятся цели какие-то академические, обязательные образования нашего общего образования. Дополнительное образование, давайте так, вот даже обычный ребенок, который без аутизма, не все же ходят на кружки. Кто-то ходит, кто-то занимается спортом, а кто-то вообще никуда не ходит, вот ему достаточно этого, или родители считают, что ему это не нужно. Но, в принципе, аутичный ребенок — это примерно так же. То есть здесь вопрос, как правильно говорят: зачем? Зачем мы туда пойдем? Мы туда можем пойти за дополнительной социализацией, потому что школа, к сожалению, не всегда решает вот эту самую проблему социальной адаптации ребенка, социального опыта, потому что хорошо, ребенок пошел в школу, он адаптировался, он учится, на уроке он учится, он смотрит на доску, взаимодействует с учителем, он не общается. Короткая перемена, успели перебежать из одного класса в другой, покушали. То есть нет вот этого социального контакта того, который нужен был бы. Его и обычным детям не хватает вот этой школьной, почему они все хотят потом погулять, поиграть, задержаться, да, там еще что-то. И, конечно, в этом смысле дополнительное образование, посещение каких-то кружков, творческих студий, оно дает возможность восполнить вот этот дефицит. И здесь, наверное, подойдет любое... Ну, во-первых, я бы исходила, в первую очередь, из интересов ребенка. Ну, если, например, ему нравится рисовать, наверное, можно подумать в эту сторону, да, или там, если ему нравится музыка, или, наоборот, ему плохо от музыки. Если у него сенсорный перегруз, если он не выдерживает там громко... Такое тоже бывает. Зачем его водить на музыку, да, конечно, ему нужно там, например, более тихое, да, какое-то... Может быть, ему не нужна большая группа. Да, хочется, чтобы он социализировался и дружил со всеми. Может быть, он будет ходить в маленькую группу, где будет 3-4 ребёнка, но они станут настоящими друзьями и будут друг друга поддерживать. И для него это будет его круг общения, его связи, которые будут его поддерживать, помогать. И мама, например, или папа с другими такими же родителями. Вот они тут подружатся, у них там будет какая-то коммуникация и взаимодействие.

Анна Леонтьева:

— А я знаете, о чём хотела, на самом деле, выяснить? Какие-то истории. Я зацепила у вас на сайте мальчик, который любил музыку, и вот через музыку пошло такое развитие своего младшего сына, который был гиперактивный, и он вообще не мог сидеть. То есть мы первые три класса, мы вообще не могли сидеть, нас все ругали постоянно. И потом появилась учительница музыки, и вот поскольку у него оказались способности, то она усадила его наконец. Вот. А у вас есть какие-то примеры, истории, когда особенные детки, детки с аутизмом, вот именно их зацепляли за какую-то творческую способность? Или это я фантазирую?

Светлана Шифрина:

— Нет, почему? Ну, вы знаете, у нас самое, наверное, как раз такое посещаемое занятие — это как раз музыкальное занятие. Ну, я думаю, что еще очень многое зависит. Хотя нет, знаете, вот как сказать, посещаемость с точки зрения наполняемости группы. А вообще, конечно, самые востребованные — это коммуникативные группы, да, это вот как раз про социализацию, где ребята учатся просто общаться друг с другом.

Анна Леонтьева:

— Общаться на какие-то темы, да?

Светлана Шифрина:

— По-разному, да. На темы или просто общаться, потому что, опять-таки, аутизм — это же нарушение коммуникации, и то, чему обычные дети их в этом не учат, они набираются этого социального опыта просто по жизни, общаясь с мамой, с папой, получив такую реакцию, сякую реакцию, они там что-то себе какие-то паттерны поведения вырабатывают, а ребёнка с аутизмом это нужно учить прицельно. Поэтому музыка у нас, скажем так, у нас не музыкальная школа, мы не ставим перед собой каких-то высот или вот именно задач с точки зрения овладевания мастерством, музыкой, вокалом или игрой на каких-то инструментах. Вот, но для нас, например, вот три года у нас существует наш ресурсный центр «Добрый», и там у нас есть ансамбль «Добрый», и в этом году наши ребята первый раз вышли на сцену. И у нас там...

Анна Леонтьева:

— Это потрясающее достижение.

Светлана Шифрина:

— Мы считаем, что да, у них было два небольших номера, они пели, один был вокальный и второй инструментальный оркестр. Мы специально создали дополнительно, мы начинали только с ансамбля, а потом создали еще оркестр, потому что мы поняли, у нас есть ребята, которые не могут, вот они не могут петь, они невербально или маловерно практически не разговаривают. Но им нравится музыка, и мы стали искать для них возможность включения, чтобы они были вместе с нами, они там играют на инструментах, поддерживают немножко ритм. Может быть, с точки зрения...

Анна Леонтьева:

— Академической музыки.

Светлана Шифрина:

— Какой-то, да. Это совсем не про тот, да, вот он тут что-то стучит палочкой, но они вышли, каждый стоял на своем месте, никто не убежал со сцены, никто не упал, извините, в истерике, не закатился, не закричал, не завокализировал. То есть на самом деле мы просто восхищены нашими ребятами, потому что мы считаем, что вот зная, какие они пришли к нам три года назад, и то, что они сегодня стоят на сцене, там поют, играют, поклонились и ушли, ну для нас это большой успех, и я считаю, для них это в первую очередь большой успех.

Анна Леонтьева:

— Огромный успех. Я видела вообще в ваших роликах, которые Вы мне прислали, про фонд, как каждое действие, вот как вы про школу рассказывали, каждое действие нужно сначала отрепетировать. Вот как даже в общественном транспорте, как им пользоваться. Это как бы длительная такая подготовка, да?

Светлана Шифрина:

— Ну, может, не длительная.

Анна Леонтьева:

— Сначала вы сажаете их на кресла в помещении.

Светлана Шифрина:

— Давайте расскажу. Это наш проект, он называется «Путь к взрослению». Это как раз про взросление. Опять-таки, аутичный ребенок, которому, да, которого нужно научить пользоваться элементарными такими социальными навыками, без которых мы просто не можем быть самостоятельными и жить в этом мире, да, пользоваться общественным транспортом, ходить в магазин, да, вот у нас... Мы даже были победителями в таком конкурсе «Объективная благотворительность» фотографии, которая называется «Просто купил колбасы». Потому что, да, действительно, фотографии ребенка в магазине, держат кусок колбасы, сканируют, расплачиваются, заберут, как бы уходят с ним. Но сколько лет труда стоит за тем, чтобы вот ребенок смог вот туда прийти, по списку найти в магазине нужную полку, найти вот эту самую колбасу, не такую, а вот такую, которую нужно, да, подойти, найти кассу, достать карту, заплатить, положить это в пакет и выйти из магазина, да, ну это вот, а там внутри еще очень много-много-много маленьких, может быть, действий цепочек, которые были прописаны, которые вы обучали, которые там определенным образом ребенка, чтобы, не сбился где-то, не стал платить, не взяв колбасы, да, вот, то есть это же тоже нужно вот это вот все-все-все выдерживать. И мы вот этому, ребят, учим, да. И вот, как вы сказали, вот транспорт, да, это целая технология, на самом деле, которую мы разработали, которая есть у нас на сайте. Если это вот специалисты педагогии, кто-то слышит, на самом деле родители могут этим воспользоваться. Если родитель, скажем так, пытливый и готов, и у него есть ресурс самостоятельно обучать своего ребенка, у нас это всё есть, там есть эти методические пособия, ролики можно посмотреть, взять эти чек-листы.

Анна Леонтьева:

— И самостоятельно, да, это всё?

Светлана Шифрина:

— Да, мы специально для этого и делали, да, для того, чтобы дать инструменты родителям, помощи своему ребёнку. Вот как с ним, например, проиграть? Сначала рассказать про транспорт, потом проиграть с ним, вот поставить стулья, вешалку, да, вот тут мы держимся, тут мы прикладываем карту, вот так мы едем, так мы выходим, потом там начать уже это делать на практике.

Анна Леонтьева:

— Это потрясающе, конечно, какая большая работа стоит за этим всем, но такой вопрос, а есть ли у вас случаи, когда вот ребенок с такой особенностью становился полностью самостоятельным?

Светлана Шифрина:

— Ну, мы работаем пока еще с детьми.

Анна Леонтьева:

— Вы не доросли?

Светлана Шифрина:

— Да-да, у нас до, как бы, возраст до 18 лет пока, вот, и вот даже вот про этот общественный транспорт, да, мы не ставили себе целью, сейчас задачу, потому что понимаем, хотя у нас есть дети, которые ездят самостоятельно и приезжают в наш центр самостоятельно. То есть есть, абсолютно. Ну, я знаю, не из наших подопечных, естественно, много примеров, когда люди становятся самостоятельными, им, да, либо им нужна минимальная поддержка. Конечно, есть такие случаи.

Анна Леонтьева:

— Напомню, что у нас в гостях Светлана Шифрина, директор Фонда искусства «Быть рядом», мама особенного ребенка. Вот насчет самостоятельности. Вы рассказывали историю в нашей беседе, как мальчик совсем не владел искусством, как это, обращения с деньгами.

Светлана Шифрина:

— Финансовой грамотностью.

Анна Леонтьева:

— Да, и что произошло?

Светлана Шифрина:

— Мне рассказали тоже эту историю, что взрослый аутичный человек, который поступил, как бы устроился на работу, стал работать, жил отдельно, стал жить отдельно, получил первую зарплату и потратил её в два дня.

Анна Леонтьева:

— На вкусненькое, да?

Светлана Шифрина:

— Да, на то, что ему нравилось, на то, что хорошо, потому что вот этот вот момент, да, он отделился от родителей, он как бы переехал, но вот это умение планирования, да, на самом деле планирование своей жизни, вот это и для обычных-то людей, для многих, это целая проблема, да, и иногда...

Анна Леонтьева:

— Лет до 40, да.

Светлана Шифрина:

— А долго учишься и набиваешь шишки, да, то есть, естественно, ну а как бы люди с особенностями, да, у них есть свои какие-то дефициты. А вот, вы знаете, можно я вернусь к транспорту, вот расскажу вам тоже просто пример вот, ну, что называется, успеха, да, что хочется поделиться с аудиторией. Вот мы, у нас, да, была группа, мы обучали ребят пользоваться общественным транспортом. И одна мама с ребенком говорит: вы знаете, можно мне как-то посмотреть и вот как раз научиться со своим ребенком ездить в метро, потому что когда вот он был помладше, мы были то ли в метро, то ли в автобусе, сейчас уже даже это не суть, и у него там случилась какая-то истерика, в общем, всё было очень плохо, и мама получила такой травмирующий опыт вот этой поездки, что они перестали пользоваться общественным транспортом. Ну хорошо, вот у неё там была машина, да, либо они перестали вообще куда-то...

Анна Леонтьева:

— То есть она решила, что это ему противопоказано?

Светлана Шифрина:

— Нет, она боялась повторения, да, у мамы тяжело, у неё нет сил прожить вот эту ситуацию, которая может случиться, да, с ребёнком. И вот в нашем проекте мы как бы с ребёнком стали ездить, мы его научили, потом мы подключили маму, они проехали сами, и они стали пользоваться общественным транспортом. И она говорит: вы знаете, для нас он не стал самостоятельным пока, он ещё, ну, пока и по возрасту там, но для них совершенно другие возможности открылись.

Анна Леонтьева:

— Это же другая жизнь.

Светлана Шифрина:

— Да, потому что мы живем в Москве, у нас в Москве без общественного транспорта очень сложно, потому что есть места, куда ты просто по-другому не доберешься, ну такси далеко не все себе могут позволить. И для них, конечно, совершенно другие возможности стали. И вот тоже результат. Да, он, может быть, не стал абсолютно самостоятельным, но маме стало с ним справляться легче.

Анна Леонтьева:

— Потрясающий результат, да. Я знаю, что вы также учите детей таким, в общем-то, простым, но тоже непростым для учительных детей вещам, как готовить, считать денежку, да, финансирование, как это, финансовые навыки. У вас есть клуб кибернетики, как вы сказали, зло превращаете в добро. Вот скажите, может быть, пару слов. Как зло, о котором мы постоянно говорим, что гаджеты — это плохо, что все сидят в гаджетах, что они высасывают из ребёнка жизнь. А тут, оказывается, у них есть какая-то положительная роль, потому что многие дети не могут донести свои мысли, и многие говорить-то толком не могут.

Светлана Шифрина:

— Да, у нас это наш проект коммуникативный клуб кибернетики. Идея его родилась из того, что вот как вот я сказала, да, что надо из зла сделать добро, да, то есть сегодня, конечно, такой неотъемлемый атрибут нашей жизни — это телефон, какой-то смартфон, планшет, у всех по-разному, и все возможные коммуникативные мессенджеры, которые мы пользуемся, всякие WhatsApp, Telegram, которые позволяют нам обмениваться информацией. И мы подумали, раз у ребят есть нарушение коммуникации, обмена информацией, так почему бы нам не попробовать использовать современные технологии для того, чтобы они могли между собой взаимодействовать. И мы создали вот такой клуб, наши педагоги разработали целую программу обучения, как ребятам пользоваться, здесь тоже зависит от ребят, от уровня их навыков, от их возможностей взаимодействия, ну, как бы работы в самом в цифровом формате, но у нас тоже из опыта девочка, она не разговаривает, она абсолютно невербальная, она не может говорить, мы учили её, она применяет язык жестов, но её научили пользоваться через WhatsApp, то есть если ей написать вопрос «где ты?», она сфотографирует место и отправит фотографию родителю. Это же вопрос безопасности. Ну вот так, не дай Бог, что-то, где-то что-то случилось, да? Или у нас ребята там, они кто-то... Вот он не хочет, да? Вот ты ему говоришь, он очень мало тебе отвечает. А вдруг на коммуникативном клубе задают вопрос, и он первый начинает тут же печатать, отвечать на вопрос. Потому что ему так легче. Для него такой способ коммуникации удобнее и более доступен. И вот на этом клубе, ребята, они уже вышли за рамки. Тоже для нас такой очень хороший результат, что они вышли за рамки этого времени, когда они приходят на занятия, они уже в этом чате могут написать там: «Аркадия, ты где?» «Ой, а я вот здесь», или там кто-то поделился чем-то. И это уже, да, это как раз опять-таки про коммуникацию, про дружбу, про общение, про социализацию, про то, что ты не один, да.

Анна Леонтьева:

— Светлана, мы всю программу говорим о том, что какая большая работа стоит вот за тем, чтобы дети развивались, получали необходимые навыки. Вот вы как родитель, что бы вы сказали, как сделать так, чтобы к 18 годам родитель просто уже не пришел к такому выгоранию или, может быть, даже раньше?

Светлана Шифрина:

— Ну, вы знаете, по поводу того, как сделать, конечно, обратиться в наш фонд. Ну, здесь, знаете, ну, к сожалению, мы тоже не сможем объять необъятное. Мы начинали нашу передачу с того количества людей с аутизмом, да, аутичных детей, которые сегодня... Я бы, наверное, сказала, найти обязательно, во-первых, вот то самое поддерживающее ресурсное место, в котором будет комфортно вашему ребенку и родителю. А сегодня, ну, мне кажется, всё-таки они появляются, и вот опять-таки, например, наш фонд, мы недавно вступили в ассоциацию «Аутизм-Регионы», в которой порядка 86, по-моему, сейчас уже организаций по всей стране, то есть, ну, практически во всех крупных городах, и там и не очень крупных городах, есть родительские организации, некоммерческие, которые оказывают вот эту самую поддержку, она не всегда может быть там какой-то прямой, там адресной или там про какие-то финансовые ресурсы, ну уж по крайней мере информационные однозначно, да, и про вот это вот про сообщество или про помощь, про инструменты, которые можно получить, взять, про консультацию. Этого действительно очень много сегодня у нас по всей стране, далеко не только в Москве. Вот мне кажется, нужно найти вот эту точку.

Анна Леонтьева:

— Просто найти помощь.

Светлана Шифрина:

— Да, на самом деле элементарно. Если зайти в ассоциацию «Аутизм-Регионы» и там будет весь список, и можно посмотреть, где вы, если находитесь в каком-то регионе, и зайти на уже информационные ресурсы этой организации, связаться с ними, спросить, да, вот там, мне нужна вот такая-то помощь, да, нужно... Вы знаете, вот это вот я сейчас сказала, вот мне нужна такая помощь, вот это вот попросить помощи, это же тоже определенный шаг.

Анна Леонтьева:

— Да, совершенно верно.

Светлана Шифрина:

— Или, да, самому себе признать, что мне нужна помощь, но это не значит, что я слабый, тут вот неумеха, не справляюсь, и все так плохо, нет.

Анна Леонтьева:

— Вот это очень важная вещь, вы говорите. Да. Не геройствовать.

Светлана Шифрина:

— Не надо, да, потому что это действительно сложно, это действительно, вот как мы тоже, я часто говорю, аутизм — это не спринт, это марафон на всю жизнь, аутизм не лечится, это диагноз, который, ну, как бы остается с человеком на всю жизнь, да, мы можем максимально адаптировать, максимально сделать самостоятельным, чтобы человек подошел ко взрослому возрасту, сняв нагрузку, да, там, с стареющих родителей, да, как бы снять вот эту обеспокоенность родителя, а что будет с моим ребенком, когда не будет меня, да, мы все про это думаем, родители. И вот это вот, вот это сказать, да, мне вот нужна такая-то помощь, да, как бы поискать ее, попросить, это абсолютно нормально, здесь в общем. Но это тоже, это шаг, это тоже, наверное, может быть, через то, что проходит...

Анна Леонтьева:

— Ну, какое-то усилие, да, какое-то желание. Каждый родитель, да. Как говорят, волеизъявление.

Светлана Шифрина:

— Да, и вот, опять-таки, наши специалисты, они тоже все так говорят, да, сначала маска на себя, потом маска помощи ребенку, да, вот это бы... Конечно, нельзя загоняться. Я очень желаю этого родителям. Вот этот ресурс, сохранять баланс, конечно, не забыть про ребёнка, не сказать уже всё, расти, как трава, но и не загнать самого себя, ставить правильно цели. Потому что, ну вот знаете, тоже хочется поделиться таким личным каким-то откровением, наверное, своим. Вот когда я вам начинала говорить, что у меня ребёнок, да, она такая пограничная вроде бы как бы была маленькой, да, и там не сразу нам поставили диагноз, и вот им всегда были очень хорошие перспективы. Вот вам надо сделать ещё вот это, и вот это, и вот это. И всё будет... И вот вы всё нагоните. И я всё время вот бежала впереди этого паровоза или толкала это бесчисленное количество вот этих вот вагонов, да, вот потому что цель, цель пойти в школу, цель, извините, избежать умственной отсталости, да, не понизить программу, это отдельная боль родителя, да, здесь же ещё вот эти вот этапы принятия, которые проходят родители, это можно отдельно ещё сейчас про это сказать, вот. И сегодня я понимаю, что я подошла к какому-то моменту, когда я понимаю, что ну вот те цели, которые я ставила для своего ребёнка тогда, они были для него недостижимы. Они были целями, ну, скажем так, нашего какого-то среза линии общества, да, или то, к чему вот, как вот то, что вы сказали, каких мы детей там ждём, да, или там мечтаем, когда их только планируем, вот, и там далеко не всегда они вписываются в наши реальности. И вот эту вот свою амбицию родительскую чуть-чуть опустить, когда мы реализовываемся за счёт детей, вот этот момент тоже присутствует. И когда мы вот это понимаем, что, если мы ребёнку поставили правильные цели, мы не будем тогда лишних усилий, лишних ресурсов тратить, это очень важно. И здесь очень в помощь, конечно, специалисты-педагоги, которые могут помочь и рассказать. И ещё, мне кажется, очень важно, но, к сожалению, наверное, сегодня в наших реалиях всё-таки родителю быть включённым, получать информацию, анализировать информацию не всегда сказали, вам поможет вот это, как голубетерапия, дельфины, еще что-то это, и вот мы сейчас все последние деньги, все последние ресурсы, нам надо туда... посмотреть, почитайте, что действительно, какие доказанные.

Анна Леонтьева:

— Все по-разному индивидуально, я так понимаю.

Светлана Шифрина:

— Есть научно доказанные методы, которые работают, а есть тот, что будет приятно, будет хорошо, вреда не будет, но оно не вылечит аутизм. Вот, и поддерживающие ресурсы для родителей, психологическая помощь, психологическая поддержка, группы, опять-таки, да, вот если нет помощи психолога, нет специализированных, в тех же НКО, почему-то я начала, да, с этого, родительские организации, вот эта вот группа самопомощи, да, общение, когда ты не один в поле воин, оно всегда даёт силы.

Анна Леонтьева:

— А я вообще, Светлана, заметила, что особенные дети, с каким бы диагнозом они ни рождались, если родители, если они проявляют волю к победе, волю к тому, чтобы вступить в какое-то сообщество, развиваться, трудиться, они очень объединяют людей. То есть невозможно с таким ребёнком быть в одиночестве, в замкнутом каком-то пространстве. Лучше идти, искать единомышленников, фонды и уже дружить с ними всю жизнь, потому что, да, правильно?

Светлана Шифрина:

— Ну, одному быть очень сложно, конечно, это же можно и выгореть, это уже у тебя не будет сил, ресурсов, и можно какие-то, может быть, не самые правильные решения принимать, когда все истощены, когда нет.

Анна Леонтьева:

— Но, к сожалению, наш интереснейший разговор подходит к концу, очень полезный для многих родителей, не только аутичных детей, а просто родителей, у которых что-то пошло по-особенному, да, у детей. И хотела спросить, Светлана, вот напоследок, что бы вы сказали родителям особенных детей, чтобы не впадать в уныние, не отчаиваться? Ну, наверное, это в самом начале происходит, но всё равно.

Светлана Шифрина:

— Ну, мой опыт — это опыт особенного родительства, именно связанного с аутизмом, да, и здесь я могу сказать, что точно, чтобы ни было, аутизм — это не приговор, да, это сложно, это требует определенных усилий, но, вы знаете, вот я сейчас ещё о чём подумала, что даже когда ты видишь маленький миллиметровый результат у своего ребёнка, он тебе дает такой заряд силы и энергии, и веры, ты видишь маленький, миллиметровый, результат у своего ребёнка, он тебе даёт такой заряд силы, энергии и веры. И радости, да. И веры в то, что всё, может быть, будет не так, как мы загадывали, но точно что-то получится хорошее, если не опускать руки, если двигаться в этом направлении, и это помогает. Это такой вот замкнутый круг, ты прикладываешь усилия, видишь вот эту какую-то искорку надежды и продолжаешь двигаться вперед.

Анна Леонтьева:

— Спасибо огромное. Я тоже напоследок скажу, что родители, у которых что-то пошло не так, вот были родители там и с онкологическими, детишками с онкологическими заболеваниями, но это люди, которые настолько научаются радоваться, настолько научаются благодарить, спасибо вам большое за этот очень поддерживающий, очень полезный разговор. Напомню, что сегодня у микрофона Анны Леонтьева, у нас в гостях Светлана Шифрина, директор Фонда «Искусство быть рядом», мать-ребёнка с диагнозом «аутизм». Спасибо вам, Светлана.

— Спасибо, что пригласили.

Анна Леонтьева:

Светлана Шифрина:

— Спасибо. Всего доброго.

Все выпуски программы Светлый вечер

Читать полностью

Другие программы

Светлые истории

«Страдания и вера»

Скачать

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева, Алла Митрофанова, а также наш гость — протоиерей Александр Дьяченко — поделились своими личными историями о том, как испытания приблизили к Богу, или как вера помогла преодолеть непростые жизненные ситуации.

Читать полностью

Другие программы

Частное мнение

Лёгкий крест. Наталья Разувакина

Скачать

Наша вера радостна. И очень часто — парадоксально радостна! Когда на сторонний материалистический взгляд и радоваться-то нечему, но на душе — светло.

Помню, как впервые оказалась на богослужении в храме Сорока Севастийских Мучеников в Переславле-Залесском. Прихожане запели вместе с хором Символ Веры, а поверх всех голосов вдруг мощно зазвучал сильный и резкий... нет, не вопль, скорее — бессловесный приветственный клич, напоминающий счастливое восклицание годовалого младенца при встрече с любимыми родителями. Прихожане продолжали петь, оглянулась лишь я — новенькая: чей это голос у меня за спиной?

Оказалось — это крупная женщина, в очках и в косыночке, очень непосредственная. Явно за сорок, но по сути она — тот самый младенец. Вечный младенец. Вот и мама с папой рядом, по обе стороны. Им уж за семьдесят. Мать заботливо поправляет на дочери одежду, отец широко крестит своё дитя. Лица у всех троих сияют.

Я хожу в этот храм уже несколько лет, и каждое воскресенье вижу эту семью, неизменно радостную и даже счастливую. Особенно меня восхищают супруги, которые когда-то, много лет назад услышали приговор врачей: ваша дочь никогда не пойдёт в школу, не сможет работать, не выйдет замуж... «Вот крест!» — скажет кто-то сочувственно... А они — улыбчивы, спокойны, очень дружны между собою и наполнены каким-то ровным и сильным светом, не заметить который невозможно.

Я не знаю, насколько долог и труден был их путь к Богу. Я могу лишь наблюдать их сегодня и размышлять, как часто сама закрываю от себя радость богообщения мелкими, стыдными тревогами о будущем. Молитвой прогоняю от себя страх перед гипотетическими бедами — как бы чего не случилось, и особенно бывает страшно за детей. Но ведь это — самое настоящее маловерие!

Как бы чего не случилось... А вот у этой пары — случилось. Такое, что, казалось бы, не дай Бог! Но вот им Бог дал, и они приняли. И сейчас не просто бесстрашны, но радостны.

«Возьми крест свой и следуй за мной» — помните? В этой фразе Христа всё главное, каждое слово. И крест — страдания, тяжесть бытия, нужно именно взять, без ропота. Он твой, конкретно тебе по мерке. Господь чужого креста не даст. А этот крест — во спасение. Для чего ж ещё Отец наш Небесный попускает страдание? И следовать надо за Ним, за Господом, Его дорогой, то есть, жить по заповедям. Всё же дано! И именно следовать, не искать каких-то обходных путей, надеясь на собственную логику.

Всё очень просто, если с Богом. «Бремя моё легко», — сказал Господь наш, Который Сам — и Жизнь, и Любовь. Да разве ж может быть тяжким бремя истинной любви?

И снова воскресная служба, где громче всех поёт «Верую» и «Отче наш» большая странная женщина с сияющей улыбкой. Поёт без слов и мимо нот, как умеет. Она с нами, и мы с нею, и Христос посреди нас.

Автор: Наталья Разувакина

Все выпуски программы Частное мнение

Читать полностью