«Путь к священству». Иеромонах Сергий (Филиппов) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Путь к священству». Иеромонах Сергий (Филиппов)

* Поделиться

Наш собеседник — исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково в Рузском районе Московской области иеромонах Сергий (Филиппов).

Наш гость рассказал о своем пути к монашеству и священству, а также о том, как интерес с юношеских лет к сельскому хозяйству проявляется в его повседневной жизни.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.


К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня иеромонах Сергий (Филиппов), исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково в Рузском районе Московской области. Добрый вечер.

Иеромонах Сергий

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Не в первый раз вы у нас в программе, отец Сергий, рассказывали вы про жизнь подворья, но сегодня мы поговорим с вами о вас, о пути к вере и в вере. В этом часе, я напомню нашим радиослушателям, мы говорим со священниками об их пути, об этих выборах, о том, какая цепь событий привела к тому, что священник стал священником. А ведь многим из тех, кто неглубоко с церковной жизнью знаком, кажется, что священниками рождаются. Вот человек родился, ему на роду было написано, как-то он откуда-то такой взялся, священник.

Иеромонах Сергий

— Аисты принесли.

К. Мацан

— На самом деле это те же люди, которые растут в том же обществе, из него же выходят и почему-то решают, что они себя посвятят служению Богу. Вот об этом мы сегодня с вами хотели бы поговорить. А начал бы я вот с чего. Вы учились в Сретенской духовной семинарии — эта семинария в Сретенском монастыре, в центре Москвы. Потом были приняты в братию Новоспасского монастыря — тоже в Москве. А для многих вообще кажется, что когда человек уходит в монастырь, он хочет уединиться, уйти далеко, чтобы мир не доставал, чтобы быть вне досягаемости. И на этом фоне монастырь в центре Москвы, два крупнейших известных монастыря в центре Москвы как-то очень не вписываются в этот образ уединенной монашеской жизни. Вот вы когда и в Сретенке учились, и там жили, и когда потом поступали в другой московский монастырь, вы как бы к чему стремились, вы какого образа жизни желали? Он достижим, монашеский образ жизни в мегаполисе?

Иеромонах Сергий

— Раз монастыри до сих пор существуют в центре города, это, конечно же, образ достижим. И он не зависит от места расположения монастырей, стен, а зависит от внутреннего расположения тех людей, которые уходят и желают посвятить свою жизнь служению в монашестве. А у вас там досье на меня полное? Потому что я сначала и учился, и был в братии Сретенского монастыря, а потом уже указом Святейшего Патриарха меня перевели в Новоспасский монастырь. То есть я не вступал в братию Новоспасского монастыря, а вступал в братию Сретенского монастыря.

К. Мацан

— Ну потому что родные стены, видимо, были, да, родное место.

Иеромонах Сергий

— Ну так вот сложилось. Ну я думаю, в передаче поговорим об этом пути. Поэтому я думаю, что, конечно же, здесь важно опять же, как я сказал, не стены, а устроение человека. Спасаться можно в любом месте и погибать можно в любом месте. Можно уйти в пустыню и...

К. Мацан

— А что это за устроение, как бы вы это объяснили человеку, который ничего про это не знает — ни про монашество, ни про жизнь даже городских монастырей? Что отличает в этом смысле монаха от не монаха?

Иеромонах Сергий

— Ну монах — это образ жизни, когда человек всю свою жизнь посвящает служению Богу. И в том числе не создает семью, для того чтобы иметь больше свободного времени для служения Богу, больше возможностей. Потому что, конечно же, семья, она определенные обязанности налагает и заботы, и тяготы, и радости, конечно же, но все равно во временном плане это некое ограничение. А вот монашеская жизнь, многие думают, что в монастырь уходят от чего-то, от каких-то трудностей...

К. Мацан

— От нечастной любви.

Иеромонах Сергий

— Да, ну это первая причина или что-то вдруг произошло и человек — вот куда? Уйти в монастырь.

К. Мацан

— Всем назло.

Иеромонах Сергий

— Всем назло и самому себе. Потому что от такого ухода толку никакого не будет, а только одни проблемы человек наживет. Потому что можно уйти от внешних обстоятельств, но от самого себя никуда не убежишь. А в монастырь приходят — к кому? Приходят к Богу. Именно в том пути вот этой монашеской жизни. И монастыри, конечно, они разные бывают, бывают и особножительные — когда люди сами по себе живут — вот пустынники, подвижники древние, да и сейчас тоже есть такие монахи, которые не состоят в общежительных монастырях, но ведут монашеский образ жизни. Но если мы говорим о монастырях города Москвы и нашей Русской Православной Церкви, то у нас сейчас образ жизни общежительный. И человек приходит еще в семью монашескую — то есть он поступает и становится членом монашеской общины, братии и которая его поддерживает, которая его принимает, и которая помогает ему, собственно, в этом пути монашеской жизни.

К. Лаврентьева

— Хорошо быть братиям вместе. А каким был ваш приход к вере? Прежде чем стать монахом, священником, прежде чем стать прихожанином какого-то храма, вы наверняка когда-то впервые задумались о Боге.

Иеромонах Сергий

— Это процесс. Вообще приход и, наверное, предполагает определенный путь, который человек проходит. Ну если брать начало, то вообще крещение свое я прекрасно помню. Ну, конечно, фрагментарно, оно происходило не совсем в таком младенческом возрасте, не двух-трех месяцев, а года три-четыре мне было, потому что это со слов бабушки она меня крестила. Я родился в городе Красногорске и там же, в храме Боголюбской иконы Божией Матери, который никогда не закрывался, даже в советское время всегда совершались богослужения, вот там и происходило это крещение. Отец Стефан — он до сих пор еще жив, служит в Сергиево-Посадском районе. И вот я прекрасно помню (ну три-четыре года — конечно, фрагментарно): купель, горящие свечи, священника — такого бородатого, ну конечно же, по ощущениям очень старого, древнего такого старика. Хотя если он до сих пор еще несет свое служение, сколько, 30 лет с лишним назад, наверное, не был таким уже пожилым. Но седая борода, и вот я вцепился в эту бороду (когда он меня то ли окунал в купель, то ли поднимал уже из нее) и очень сильно кричал — то есть мне это, конечно, не нравилось. Я думаю, что ему тоже это не нравилось, то что я ему в бороду вцепился. И помню картину: Христос, ученики Его и, по-моему, женщина — возможно, самарянка, возможно, может быть, хананеянка, которую Господь исцелял, на заднем плане — вот это вот запечатлелось в моих глазах. Вот это был момент крещения. И бабушка была верующая. И она до сих пор жива, ей уже 92 года. И она монахиня, приняла монашество. И вот она меня постепенно начала в храм как-то вот так вот водить. Но я, конечно, ничего не понимал, ничего не осознавал. Помню эти службы, поклоны, стояние на коленях, мерцание свечей вот в этом храме Боголюбской иконы Божией Матери. Потом уже открылся храм поближе к нашему дому — Успенский храм. Очень живая и интересная община была, священник деятельный — протоиерей Константин Островский, ну его сына знают. И вот начинали возрождать, и храм был в разрушенном состоянии, на втором этаже было перекрытие. И тоже как-то мы пришли туда — я, папа, бабушка — не на службу, а просто так зашли и вот какое-то ощущение такого родного дома возникло. И я не стал после этого ходить в храм и там воспитываться. Конечно, какие-то бабушка книжки давала, что-то там, детскую литературу, жития святых, иконки какие-то стали появляться. Родители тоже начали воцерковляться уже вместе со мной. Наверное, вот в период, когда мне лет 10–12 было. Хотя мы как бы не отрицали, ни отец, ни мать, но не были люди воцерковленные. Вот ездили, я помню, в поездки, в монастыри. Иосифо-Волоцкий — разрушенный, ничего не было, даже еще мощи преподобного Иосифа не обрели. Мы туда приезжали — и тоже как-то вот эти стены, величие, оно как-то вот в сердце, наверное, потихонечку оседало. Ново-Иерусалимский монастырь, разрушенный свод, который сейчас прекрасно восстановлен и вот эти огромные я помню еще камни там, валуны, которые все это обрушалось —незабываемое впечатление. И Троице-Сергиева Лавра. Самое, наверное, такое яркое впечатление на детскую душу — это Лавра, богослужение. Ну фрагментарно опять же — туда заходили, служба, может быть, шла, мы не на всей службе были и уходили. Но рядом с Лаврой жили мои родственники, которые были людьми глубоко верующими, людьми церковными. И это, получается, как бы моя, наверное, троюродная бабушка — схимонахиня Анна (Теплякова). И ее супруг скончался, я его не знал, он был диаконом, потом тоже принял монашество, иеродиаконом — он служил в храме на ВДНХ, храме Тихвинской, в Алексеевском храме, да. И вот он служил. И мы к ним всегда заезжали, вот мы приезжали в Лавру, и потом к ним ездили. И вот эти вот какие-то разговоры с ней, с ее дочерями, Людмилой и Ольгой. У них очень много гостей было. Мы приезжали, и всегда гости какие-то, и всегда священнослужители. Отец Алексий (Поликарпов), ныне епископ, наместник Данилова монастыря, архидиакон Роман, который разбился в 90-е годы, трагически погиб. Ну многие-многие другие священнослужители, отец Александр Шаргунов. Вот они как-то тоже, вот эти беседы, разговоры, чаепития, песни, которые там пелись и воспоминания о тех подвижниках XX века. Почему я, кстати, сказал, бабушка давала еще жития святых читать, и я их как-то пролистывал, тоже любил. Ну для детского восприятия, может быть, они казались некими такими далекими сказками, далекими какими-то событиями, не имеющими отношения уже к XX веку. Но вот эти вот разговоры о судьбах в XX веке... А ведь вот бабушка, схимонахиня Анна, она ездила в ссылки к заключенным. У нее духовник, ныне священномученик, был в заточении, она его посещала на перекладных там, и столько чудес происходило, это удивительно. И люди — вот это мужество, стойкость и поддержка от Бога в годы Великой Отечественной войны, после и уже в послевоенные времена, когда все храмы закрывались, никого не было, хрущевские гонения. Но люди, они сохраняли эту веру, и Господь являл Свою чудесную поддержку и укреплял. Вот это вот, оно как-то вот в детской, наверное, душе зарождало какие-то вот семена.

К. Мацан

— А вот как вы сейчас вспоминаете те воспоминания из Лавры? Вот как бы вы сформулировали, это что было — там чувство радости, теплоты, защищенности? Вот как вы сейчас уже, взрослым, так скажем, мозгом анализируете, что вы тогда чувствовали, что вас так, не знаю, привлекало, согревало?

Иеромонах Сергий

— Я думаю, что чувство покоя, какой-то покой и умиротворение. Потому что все равно, даже в детской голове все равно какой-то сумбур присутствует — и мысли, и заботы. А туда приходишь и как будто оказываешься в другом мире. Не потому, что опять же стены, не потому что вот эта обстановка, а потому что, наверное, Божия благодать, вот как сейчас можно сформулировать, действовала. Действовала на душу.

К. Лаврентьева

— А вот сейчас, когда у вас очень много забот, очень много хлопот, остался этот покой?

Иеромонах Сергий

— Не всегда. То есть и мы эту суету, эти заботы, хлопоты, и все остальное порой привносим и в храм, и требуется уже усилие. То есть если там это была некая как данность, то здесь уже усилие требуется человеку, чтобы вернуться. Ну, наверное, ведь в аскетической литературе говорится о том, что Господь дает Свою вот эту первоначальную благодать, которая человека вначале поддерживает, а потом путем труда, усилий человек должен вновь ее обрести.

К. Мацан

— Иеромонах Сергий (Филиппов), исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Судя по тому, что вы рассказываете, решение поступать в семинарию как-то очень органично, наверное, у вас созрело или нет?

Иеромонах Сергий

— Ну вы знаете, наверное, нет.

К. Мацан

— Так.

Иеромонах Сергий

— Потому что периоды в жизни разные бывают. И все-таки это же процесс. И мир со своими тоже какими-то соблазнами, а может быть, даже не соблазнами, но своими какими-то влечениями, он всегда пытается человека к себе привлечь — ну простите за тавтологию, уж слово другое не придумал. И я вообще, если брать уже на заре окончания школы, думал поступать в Тимирязевскую академию. Потому что мне как-то вот тоже сельское хозяйство и растениеводство было близко. Может быть, опять же это влияние другой бабушки, у которой была дача, дом в Красногорске, ну в черте Красногорска, в деревне Павшино, она вошла в черту города, там был дом и там был участок. И как-то вот она привлекала к этому труду и приобщила. И, может быть, вот это увлечение, оно как-то на меня повлияло. Я думал, готовился, даже на курсы ходил подготовительные при Тимирязевской академии. Ну и мне это, кстати, помогло, потому что русский язык подтянули, другие какие-то дисциплины, они сейчас мне помогают.

К. Мацан

— Когда вы медом занимаетесь на пасеке?

Иеромонах Сергий

— Да, несу служение свое, послушание в сельской местности — и у нас и огород есть, и теплицы, и пасека, да, большая. Но пасекой я сейчас, слава Богу, не занимаюсь, хотя первые годы активно сам участвовал и работал с пчелами, но сейчас есть пчеловоды, слава Богу.

К. Мацан

— У нас была просто целая программа на радио, мы с вами про это рассказывали. Вы рассказывали про пасеку — кому интересно, можно на сайте https://radiovera.ru/ поискать по имени нашего гостя, отца Сергия (Филиппова), эту программу.

Иеромонах Сергий

— Да, так вот к чему я говорю, к тому, что хотя я вот когда начал воцерковляться, стал ходить в храм, сам, без родителей. Родители, может быть, сами по себе, своим путем шли, тоже ходили. Но я любил как-то так самостоятельно. Вставал в один уголок, там ну молился как-то. И меня сначала священник — ну я начал исповедоваться уже, причащаться, и священник, настоятель храма, протоиерей Константин Островский меня вот как-то заметил и позвал в алтарь помогать. Ну посоветовался, наверное, со священником, у которого я исповедовался. И вот когда я вошел в алтарь, вот там я говорил, что ощущение некоей теплоты и домашности вот присутствовало тогда, при первом посещении этого храма Успенского. А здесь я вошел и понял, что это просто родной дом. Просто вот такой комфорт, такое некое неземное ощущение — хотя, может быть, это, я не знаю, присутствует у каждого, кто входит первый раз в алтарь. Но тогда вот оно настолько меня поразило, что я там уже и ночевать хотел и оставаться, и никуда не уходить. Потом был хор, детско-юношеский хор, я ходил на музыкальные занятия, в воскресную школу приходил, уже так активно участвовал. И даже был период, когда стояла дилемма: например, большие службы — Рождество, Пасха, Успение Божией Матери, престольный праздник — и где мне участвовать, то ли в хоре детско-юношеском, то ли в алтаре. И вот как-то я так иногда там, иногда там, иногда здесь пою, пойду там Апостол читать. Это считалось таким, знаете, большим, почетным послушанием — в престольный праздник или Рождества, Пасхи прочитать Апостол. Я помню, мы, кстати, с отцом Павлом Островским даже как-то спорили, а кому читать. Потому что он тоже хотел, и я хотел. Ну не то что спорили, а так вот делили эти послушания.

К. Мацан

— У нас в храме, куда я хожу, есть очень юный алтарник, ему, по-моему, лет 12, недавно как раз был день рождения, поздравляли. Он очень любит службы, постоянно бывает весь день, в общем, и не любит, когда что-то без него в алтаре происходит. И ему священник, когда поздравлял его вот так — при всех, на амвоне — пожелал каждый раз входить в алтарь, как в первый раз. А вот вы киваете — то есть вы понимаете, что у этого пожелания, оно отвечает сермяжкой правде жизни, что рано или поздно даже к святыне привыкаешь. Наверное. Я не знаю, у меня этого опыта нет, я в алтаре не помогаю. Ну вот вы видели для себя эту проблему? Приходилось ли возвращаться воспоминаниями к тем самым первым детским чувствам уже сейчас, во взрослом возрасте, чтобы ну освежить в себе вот эту любовь к алтарю?

Иеромонах Сергий

— Приходилось и приходится. Потому что да, действительно к святыне привыкаешь. И я помню, настоятель, он очень тоже предупреждал об этом. Он тоже, когда вводил, он тоже сказал, что запомни это ощущение и всегда старайся его в себе удерживать. Но дети, что с детей взять. Конечно, некое не то что пренебрежение или небрежение, а некая такая вот привычность, она входит в жизнь. Но отдавая должное отцу Константину — он очень терпеливо к нашим таки вот детским и юношеским таким ну не то что шалостям, а как сказать, вот этой привычности, может быть, и болтовне даже порой иногда, очень снисходительно относился и пытался нас все-таки направить в нужное русло. То есть не жестко так: а ну, иди отсюда, а пытался объяснить, где мы находимся. И вот его пример, наверное, для меня во многом стал в том числе определяющим в выборе пути священства. Ну то есть таких вот примеров Господь как-то много давал, людей. Хотя тоже и отец Константин, и другие предупреждали, что разное в жизни будет, и когда в семинарию пойдешь, можно много чего насмотреться и дальше, и среди священников. И такие священники тоже, к сожалению, были и в Красногорском благочинии и потом встречались, которые оступались и, может быть, не совсем положительным примером являлись.

К. Мацан

— А вот как в себе сформулировать, сформировать отношение к такого рода явлениям церковной жизни? Мне кажется, это вопрос, который касается не только вашего пути к священству или не только вообще человека, погруженного в «корпорацию», Церковь как корпорацию, ну и всех вообще людей, которые так или иначе на Церковь смотрят. И все люди, везде люди, в Церкви люди, все ошибаются. И иногда сильно ошибаются, иногда ведут себя недостойно, и просто звания христианина — мы, миряне, и священники — недостойно самого священника. К сожалению, такое бывает. И перед теми, когда мы на это смотрим со стороны, возникает вопрос: а как мне в себе найти, скажем так, основание, мотивацию не разочароваться, не смутиться, преодолеть это, если это смущает? Что вы советуете в таком случае?

Иеромонах Сергий

— Читать Евангелие.

К. Мацан

— Так.

Иеромонах Сергий

— Ведь мы же не должны создавать ни из кого себе кумира. И образ, к которому мы должны стремиться это образ Христов. Все остальное — человеческое. Все остальные и люди, и все немощны мы. Если мы опять же будем ориентироваться на людей, то мы разочаруемся. Обязательно разочаруемся. Но если мы перед своим взором будем видеть Христа, Его жизнь, Его пример и, как говорит апостол Павел, что слова и мысли, ощущения Христовы должны стать нашими — вот так усвоить, настолько, тогда, конечно же, все остальное, оно уйдет. И все вот эти испытания, а их будет огромное количество, мы сможем преодолеть. Главное не создавать себе кумира ни в ком из людей.

К. Мацан

— Мы подходим к тому моменту, когда вы, видимо, все-таки приняли решение поступать в семинарию. Я всегда в этой ситуации вспоминаю историю одного нашего гостя, многолетнего преподавателя Московской духовной семинарии. Он рассказывал, что вот поступает первокурсник — ну такой благостный, такой тишайший, с возвышенными помыслами, с ясным взором. И вот опытный преподаватель смотрит на него и говорит: ну понятно, сейчас через пару лет он поостепенится, найдет нормальную себе любовь, матушку, и будет таким хорошим священником семейным. И другой пример, когда приходит человек — ну сорванец, не разгильдяй. И смотришь — год-два, и вдруг как-то он к монашеству склоняешься и видишь, что это его, и у него получается, и он в этом себя находит и становится вот тем самым образом инока с глубокими глазами, полными отблесков вечной жизни. Вот, скажем так, где на этой шкале вариантов были вы, когда поступили в семинарию?

Иеромонах Сергий

— Ну я был не подарок. И характер у меня до сих пор не очень-то приятный, наверное, для людей. Хотя я понимаю все свои немощи, может быть, не все, но слава Богу, есть те, кто указывает на них, и я, может быть, через определенное сначала возмущение прислушиваюсь. Потому что, конечно, у нас у всех есть гордость и свои недостатки. Но надо, конечно, делать осмысление и корректировку. И, наверное, когда я поступал, я не был, может быть, совсем уж хулиганом, но как я сказал, что не был и подарком. И вот некое чувство вот такое, что я учился вполне неплохо и вот это, наверное, мне тоже в некоем плане оно создавало определенные проблемы, потому что знания, они надмевают. Если особенно в детстве, ты думаешь: а вот, это вот двоечник, это троечник — хотя многие по характеру и по жизненному пути намного лучше меня. Но тогда такое вот некое пренебрежение, может быть, оно и присутствовало в моей жизни. Но поступил я, слава Богу, в Сретенскую семинарию. Я сказал, что выбор был между Московской и Сретенской, в Московскую было просто непонятно, пройду — не пройду, потому что по возрасту там говорили, что вроде 17-летних не берут и над 18, а 18 — там же армия, и думаю, как здесь поступать, и вроде бы поэтому в Сретенскую я пошел. Ну к тому же еще архимандрит Тихон, ныне митрополит, был мне тоже знаком по семье как раз моей бабушки, схимонахини Анны (Тепляковой), они с ним давно общались, еще когда он в Псково-Печерском монастыре был послушником. И вот эта жизнь семинарии и монастыря вместе, а ведь Сретенский это действительно был такой уникальный опыт, когда семинаристы, они участвуют в жизни монастыря, не просто там в послушаниях, а вообще в ритме — братских молебнах, чтении Псалтири ночью, в дежурствах и ночных, и дневных, и в трапезе — все совместно происходит и монашествующих и студентов. И, наверное, вот это вот моя спесь, она там, конечно же, немножко была сбита. И, слава Богу, я не был отчислен, хотя наверное, тоже мог бы быть. И но мудрость и отца Тихона, и митрополита, ныне митрополита Амвросия (Ермакова), он тогда был проректором семинарии, вот она как-то вывела в нужное русло меня. И вот это мое некое, ну не то что привилегированное, а вот то что я знал отца Тихона, и вот эта вот моя надменность, она куда-то улетучилось. Но знакомство с монашеством у меня, именно как бы вот жизнью, с монашеским постригом произошло еще раньше. Скажу о том, что у Островских еще один брат, который ныне епископ, ректор Коломенской семинарии — Константин, владыка Константин, и вот у него был монашеский постриг, владыка Ювеналий еого постригал, в Новодевичьем монастыре, в надвратном храме. По-моему, это был сочельник Рождества Христова, если я не ошибаюсь, но был сочельник точно. То ли Рождества, может быть, пасхальный, и мы поехали туда. То есть я первый раз увидел монашеский постриг, меня тоже это как-то вот впечатлило.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на радио «Вера». уважаемые радиослушатели. В этом часе с нами иеромонах Сергий (Филиппов), исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково. С вами Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы вернемся через несколько секунд.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. В гостях у нас сегодня иеромонах Сергий (Филиппов), исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково — это Рузский район Московской области. Мы продолжаем разговор о том, каким путем отец Сергий шел в вере, к вере, и что привел его к монашеству и к священству. Ну вот вы начали рассказывать про ваше знакомство с монашеством и про то, что вас, ну если так можно выразиться, очаровало в монашестве, что вы потом все-таки, оканчивая семинарию, насколько я понимаю, склонялись не к тому, чтобы быть семейным священником, все-таки к монашескому, бессемейному пути.

Иеромонах Сергий

— Ну это, наверное, мысли были не только уже когда я заканчивал семинарию, и в середине учебного процесса и, может быть, даже вначале. И был такой момент в моей жизни, я о нем нечасто говорю, когда архимандрит Тихон предлагал уже вступить в братию Новоспасского монастыря, я был тогда, может быть, на втором, третьем курсе.

К. Мацан

— Сретенского монастыря.

Иеромонах Сергий

— Да, Сретенского. В Сретенской семинарии, и он предлагал вступить в братию Сретенского монастыря, конечно же. И он так настойчиво предлагал, я вроде бы и хотел и думаю: еще возраст, а еще же в академию как-то хотел поступать, и думаю: как это все совместить? Он говорит: ну поезжай к духовнику нашему, отцу Иоанну (Крестьянкину). Ну его духовнику и духовнику монастыря, потому что, собственно, по его благословению монастырь-то открывался. И я поехал. Он договорился. Отец Иоанн тогда был уже не принимал, был в таком болезненном состоянии, но по знакомству, конечно, к нему можно было попасть. Вот я попал к отцу Иоанну. Ну что меня волновало: вот, предлагают монастырь, монашество, как бы я сам вроде бы уже хочу. Хотя родители были немножко в шоке — я им об этом сказал, они так ни в какую, начали там: а как же, что же и нет. Ну вроде бы то что к отцу Иоанну поехал, я не говорил, просто закинул удочку, как они к этому относятся. И приехал, говорю отцу Иоанну. Он говорит: а я в академии учился. Я говорю: ну и что? Я-то хочу в монашество. Он говорит: а я академию закончил. Я говорю: ну и что такое? Он подумал: вот какой, не может понять. Вот академию закончишь, и тебе Господь концы и укажет, как тебе и в жизни поступать. Ну я понял все, благословение отца Иоанна есть для меня, такого неразумного, недогадливого. Приехал, отцу Тихону сказал. Он, как ему ни хотелось бы, чтобы я был в братии монастыря, но против благословения отца Иоанна... Он говорит: ну может быть, как-то все-таки потом еще к нему съездить, еще как-то посоветоваться? Я говорю: ну нет, отец Иоанн благословил так. И вот мои мысли уже о монашестве ушли далеко за учебу, когда академия закончу, уже туда. Но примеры опять же монашеской жизни, они, конечно, в жизни моей положительные очень часто встречались. Хотя в Сретенском монастыре был такой архимандрит Анастасий замечательный, он был духовником и замечательный пастырь. Он, к сожалению, рано умер, от рака, страдал перед этим, Господь его так вот забрал. Ну Господь лучших всегда призывает. Или в тот момент, когда человек готов уже перейти в вечность, или уже настолько в погибели находится, что нет надежды на исправление — это так святые отцы говорят. И вот он своим примером, своей вот этой кротостью. Он немного говорил, когда к нему приходили на исповедь, но любовь его, вот знаете, приходишь и прямо погружаешься в эту любовь — в его глаза, в его отношение. Какое-нибудь одно, второе слово — и то что ты самый там такой грешный, и тебя уже, наверное, на сковородке надо жарить, а не прощать — это все уходит. И вот его пример, пример других монахов в Сретенском монастыре, и в Троице-Сергиевой Лавре — я туда ездил тоже на исповедь, и старцы тогда еще принимали, и к ним Господь тоже направлял стопы мои тоже, вот они как-то зарождали и укрепляли. Хотя я когда семинарию закончил и в академию поступил, я же потом еще работал в синодальных учреждениях, то есть не сразу меня как-то вот Господь призвал. Но наступил тот момент, когда ты понимаешь, что уже невозможно, то есть вот это твой путь. Хотя тоже были мысли уже: а может, уже мне путь семейной жизни, может быть, безбрачие, но не в монастыре Господь уготовал. Но подходишь вот к этой черте, и ты понимаешь, что все — дальше ты должен сделать этот шаг и именно на тот путь, к которому Господь тебя призвал.

К. Лаврентьева

— Причем это должен быть стопроцентный выбор. Я у кого-то из святых отцов читала, что когда молодой человек или мужчина становится монахом, он должен быть уверен на сто процентов, а не на девяносто девять, потому что в случае искушения, вот этот один процент оставшийся, он может превратиться на какое-то время в девяносто девять, а девяносто девять в один. Вот эти сто процентов, вы могли бы сказать, что они у вас были?

Иеромонах Сергий

— В момент принятия монашества?

К. Лаврентьева

— В момент выбора, да.

Иеромонах Сергий

— Я говорю, что другого варианта просто не могло быть.

К. Лаврентьева

— Удивительно. Это ведь такой очень редкий, избранный путь. И вот для наших радиослушателей, наверное, удивительно. Ведь, по сути, вам 36 лет, да?

Иеромонах Сергий

— 37.

К. Лаврентьева

— 37. Молодой человек. И вот что побуждает молодого человека после окончания семинарии, академии выбрать монашеский путь. Если это действительно, как сказал Костя, не несчастная любовь, не обиженность там, не обида на мир, не всем что-то докажу, а действительно адекватный чистосердечный выбор.

Иеромонах Сергий

— Желание служить Богу, служить Церкви, служить людям.

К. Лаврентьева

— Все свое время.

Иеромонах Сергий

— Потому что да, служение Богу возможно только через служение людям. Да, все свое время и все свои знания и, собственно, то что Господь дал, таланты, хоть и, может быть, и небольшие, но стараться в этом направлении реализовать.

К. Лаврентьева

— Преумножить.

Иеромонах Сергий

— Да, хотя еще говорю, что человек, нет святых людей, которые бы не имели тех или иных грехов, это мы все понимаем. И в моей жизни тоже периодически возникают и искушения, и, может быть, и сомнения, которые с Божией помощью стараемся преодолевать, и страсти всплывают, и их тоже как-то. Иногда, кстати, я помню один эпизод в моем еще детском возрасте. Я увлекался шахматами, увлекался, играл, и у меня был 1 разряд взрослый по шахматам, уже кандидатские баллы были — то есть еще чуть-чуть и уже кандидат в мастера спорта стал бы. И вот, знаете, как вот, страсть, ведь игра — это же азарт определенный. И вот я к священнику, духовнику пришел и вот говорю: я играю. Он говорит: как играешь? Азартно. Он говорит: ну если азартно, надо, значит, наверное, делать какой-то выбор. То есть или играть, чтобы не было азарта... Я говорю: как играть? Ведь это же, собственно, соперничество, как здесь без азарта? И вот и пришлось отказаться от шахмат.

К. Лаврентьева

— Ничего себе.

Иеромонах Сергий

— Я потом лет десять к ним не притрагивался. И уже потом, когда, я помню, первый раз, когда начал опять играть. Мне в семинарии тоже говорили: вот, давай поиграем. Я говорю: нет, не хочу, не буду. Вдруг опять азарт возникнет. И потом ездил в летние лагеря со своими приходом, вот где я воспитывался, Успенского храма Красногорска, там организуют детей, вывозят на летний отдых, ну в качестве там сопровождающего, вожатого. И вот там вот мы с отцом Константином первый раз тогда сыграл в шахматы. Говорит: Юр, давай сыграем в шахматы. Я говорю: ну давайте. И как-то вот потом после этого я немножко так опять к этому вернулся. Я говорю, что это, может быть, был перегиб с точки зрения детской, но...

К. Лаврентьева

— Может быть, тогда это было нужно.

Иеромонах Сергий

— Да. Может быть, тогда был нужно.

К. Лаврентьева

— Да, чтобы грань как-то ощутилась.

Иеромонах Сергий

— Может быть, Господь хотел, чтобы чем-то пожертвовал я. Вот пожертвовал тем, что любил.

К. Лаврентьева

— Отец Сергий, мы время от времени с Костей в рамках этой программы затрагиваем тему кризисов веры. И не затрагивать это нельзя никак, потому что ну жизнь есть жизнь, и жизнь христианина — это порой такое приключение с препятствиями. Вот эти кризисы веры в монашестве, они имеют место? И, может быть, они немножко другие или они, вообще в принципе о них не надо говорить в рамках радиопрограммы?

Иеромонах Сергий

— Нет, я думаю, что о любых проблемах надо говорить. Их, как гнойник, да...

К. Лаврентьева

— Вскрывать.

Иеромонах Сергий

— Как рану, надо вскрыть ее, чтобы очиститься и дальше быть здоровым. Конечно же, кризисы есть. Есть те священники и монахи, которые оставляют свое служение и монашеское делание, монашеский образ жизни, и уходят, и такие трагедии случаются. Это действительно трагедия. Потому что монашеские обеты человек приносит не людям обещание, а Богу. То есть перед Богом, что для верующего самое важное? Это взаимоотношения с людьми — это некое, бывает, порой на лживых основах строятся: ну ты пообещал — не исполнил . А вот Богу пообещать и не исполнить — это уже серьезно.

К. Лаврентьева

— Серьезно.

Иеромонах Сергий

— И вот такие трагедии, к сожалению, происходили и в Сретенском монастыре. То есть, когда я там еще учился, были люди, которые оставляли монашество. Может быть, об этом не надо был говорить в эфире, ну как бы это не секрет опять же.

К. Лаврентьева

— Я, знаете, скорее про что, а как не стать — да, оставить монашество, оставить священство — это вообще без комментариев, это всегда трагедия. А вот как не стать да, как гробы ходячие, когда ты внешне очень благочестив, а внутри, по сути, там уже кости неживые, души, по сути, нет, вот этой верующей души христианина, которая должна быть.

Иеромонах Сергий

— А не забывать, вот, кстати, и очень правильно вы сказали, что для священника что для христианина...

К. Лаврентьева

— Для любого.

Иеромонах Сергий

— Для любого. Самое главное — оставаться христианином.

К. Лаврентьева

— Вот что для этого надо?

Иеромонах Сергий

— Священство — это служение, к которому Церковь призывает. Да, бывают и вот трагедии, когда человек оставляет священство или Церковь лишает сана, потому что человек заблудился, не по тому пути пошел. Но самое главное — остаться христианином. В любой ситуации, собственно, тот путь, который ты выбрал, постараться на нем остаться, именно христианской жизни. Конечно, случаются кризисы веры, когда человек разочаровывается в всем — и в вере в Бога, и это разочарование не потому, что порой случается, что отвергает Бога, Его существование. Да, он считает, что есть Создатель, есть Творец, есть Тот, Кто заботится — но обо мне перестал заботиться.

К. Лаврентьева

— Какие-то его представления не совпали с реальностью.

Иеромонах Сергий

— Да, и какой-то в нем внутренний кризис происходит. И он начинает противостоять Богу.

К. Лаврентьева

— Ну вот как правильно в этом кризисе быть?

Иеромонах Сергий

— А правильно... Ну от этого никто не застрахован. Но святые отцы, они дают несколько советов. Первое — это то, что надо, собственно, в любом своем служении вести христианский образ жизни — то есть стараться соблюдать заповеди, вести борьбу со страстями. Вот в период Великого поста есть одно воскресенье, которое именуется Неделей святого Иоанна Лествичника, когда мы вспоминаем лествицу добродетелей, по которой человек должен всходить, и вот этот путь вверх и вперед должен быть постоянно. Если мы не движемся, если мы считаем, что мы чего-то достигли и можем остановиться, значит, мы будем скатываться вниз и назад, уходить и упадем в пропасть, придем как раз к этому кризису. Поэтому это постоянное понуждение себя, постоянная работа над собой, усердие. Ну опять же мы, нам что помогает — заповеди Божии, Господь, естественно, Своей благодатью нас укрепляет. Но, читая Священное Писание, находясь в общении с духовником или со своими собратьями-священниками, которые могут поддержать и укрепить добрым примером, советом, вот эти испытания, эти камни подводные, эти кризисы возможно преодолевать, в том числе и священнику. Они случаются и у мирян, и у священников. Никуда не деться.

К. Мацан

— Вы так любопытно рассказали о том, что пришлось на время бросить вообще играть в шахматы, ну то есть пришлось не то чтобы на время бросить, а перестать к этому относиться как к постоянному занятию, как к постоянному любимому виду спорта. И сказали, что, наверное, Господь хотел, чтобы вы чем-то пожертвовали. Я думаю, что для людей, неглубоко погруженных в церковную жизнь, в церковное предание, не так-то понятно: а зачем вообще Богу жертвы? Даже иногда жестче вопрос формулируют: что же это у вас за Бог такой, который хочет, чтобы вы что-то ему жертвовали? Какая ему от этого радость, почему ему нужно чтобы вы отказались от того, что вы любите, что получается, от того, что вы делаете талантливо и так далее. Вот как вы на такой скепсис отвечаете?

Иеромонах Сергий

— А Богу жертвы не нужны. Все что мы делаем — мы делаем, по большому счету, ради себя, ради своего состояния. То есть ну да, если мы стали на путь служения Богу — в христианской жизни, священническом служении — мы чем-то жертвуем. Почему? Потому что это те, не знаю, как груз, те камни, которые нас тяготят, нам мешают. То есть для Бога это ничего не прибавляет, не убавляет. По большому счету, то есть да, мы выражаемся человеческим языком, говорим: Бог радуется, Бог вот некие чувства испытывает — но этот наш человеческий язык, которым не можем во всей полноте описать Божественную сущность, Божественную природу и те процессы, которые в Боге происходят. Да, мы как-то пытаемся, но это все несовершенно. И поэтому, конечно же, вот эти то что я назвал жертвы — мы этим пожертвовали, этим пожертвовали — это то, что нам помогает стать не просто христианами, а человеком остаться. То есть если я к чему-то привязан, если это больше меня привлекает, чем, допустим, жизнь с Богом. А ведь, собственно, смысл христианской жизни — найти дорогу потерянную вот эту к раю, к Богу, и к самому себе, себя обрести. То есть найти Бога и в Боге найти себя. Потому что те, которые мы сейчас находимся, по учению Церкви, по христианскому учению, мы находимся в ненормальном состоянии. И вот эти вот все какие-то наши привычки греховные, привязанности, может быть, даже не совсем греховные, но ведь в духовной жизни, как в археологии: вот один слой мы очистили от грубых грехов общечеловеческих — не убивай, не укради, не прелюбодействуй — а дальше встает уровень следующий: а что я могу сделать или не делаю, чтобы ближнему послужить и помочь? У меня есть время, а я его трачу на себя. Вот святые, они были очень чутки к этому. И поэтому здесь вот и встает вопрос жертвы — а готов ли я пожертвовать своим комфортом, своим материальным достатком, своим временем, своим какими-то привычками, привязанностями ради того, чтобы стать на ступеньку выше.

К. Мацан

— Иеромонах Сергий (Филиппов), исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково в Рузском районе Московской области, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

К. Лаврентьева

— Отец Сергий, а что для вас самое важное, радостное, нужное, питающее вас в священстве и монашестве на сегодняшний день?

Иеромонах Сергий

— Самое важное вот лично для меня, да, мы же не говорим о том, это, конечно, служение Божественной литургии. Я думаю, что такой ответ у вас звучит очень часто от священников.

К. Лаврентьева

— Регулярно, да, и слава Богу.

Иеромонах Сергий

— Потому что, собственно, выше этого для человека ничего не может быть. Мы сослужим ангельским чинам, как читает священник в молитвах Божественной литургии, то есть мы предстоим престолу Божию и выступаем здесь как на передовой. За нами люди, которые стоят рядом с нами, ангельские чины, святые, которые уже в Царстве Божием находятся. И совершается эта Божественная литургия в вечности. То есть мы, совершая Божественную литургию, приобщаемся к этой вечности. То есть мы жертвуем (опять вот вопрос жертвы) своим временем, приходим в храм, но приобщаем себя — временных, земных, страстных — к вечности, к святости. И неслучайно поэтому возглас: «Святая святым» — то есть Святые Таины, Тело и Кровь Христовы, которые мы причащаемся в Божественной литургии, преподаются тем, кто устремлен к святости и хочет этой святости.

К. Лаврентьева

— Глубоко. А что самое трудное? Ну так, на противопоставлении сыграем.

Иеромонах Сергий

— Непростой вопрос. Трудно...

К. Лаврентьева

— Очень часто говорят, что исповедь — это очень сложно, хозяйственные вопросы очень трудные.

Иеромонах Сергий

— Нет, я бы не сказал. Трудно непонимание. Когда, знаете, вот это все, исповедь — возможно преодолеть. Конечно, здесь надо, может быть, не совсем прилепляться душой. Знаете, потому что, когда приходит человек на исповедь и рассказывает тяжелые грехи, у священника вот, правда, должно быть так: в одно ухо влетело, в другое вылетело, иначе, если это останется в сердце, это сердце разорвется очень скоро и человек умрет. Не в духовном, а в физическом плане, просто произойдет от всех горестей, вся боль, все страсти, которые в человеке присутствуют, все это содержать в себе. Хозяйственных нужд тоже, конечно, много, и они порой, ну уже начинали разговор о том, что привносятся в богослужение, человек приходит в храм и все мысли там же вертятся, и что надо большое усилие, чтобы отогнать и сосредоточиться на молитве. Но самое, наверное, тяжелое — это порой непонимание. То есть это что, я поясню. Например, ты работаешь, ты стараешься, пытаешься до кого-то донести, конкретному человеку или другим людям помочь...

К. Лаврентьева

— А результата нет.

Иеромонах Сергий

— А в ответ: а нам это надо? Или: зачем нам это надо? Или, например, человек верующий, и в нем происходит кризис, разочарование, и тут вот встает вопрос действительно непонимания. А почему это произошло? В нем, причина во мне или в его каких-то отношениях, или здесь вот что, почему это? Вот это чувство, я думаю, что, наверное, самое тяжелое.

К. Мацан

— Ну, наверное, же общее вообще для жизни, это не только связано конкретно с церковной действительностью, я думаю, что каждый с этим сталкивается. А вот то, что вы про исповедь начали говорить, что священнику, чтобы как-то психику сохранить, нужно чтобы в одно ухо влетало, в другое вылетало. Мне кажется, это тоже важно понимать и слышать нам, мирянам, которые на исповедь приходят. И хотя мы все, ну те, кто исповедуются, знаем, что исповедуется человек Богу, а не священнику, все равно психологически, наверное, иногда какое-то преувеличенное значение священника мы в себе можем как-то заметить, что все равно ты как будто бы идешь к батюшке, а не к Богу. Хотя знаешь, как-то научен с самого начала, что исповедуешься Богу, а священник только свидетель. И то что вы говорите, в каком-то смысле, мне кажется, должно нас, мирян, укреплять. Что если вы, священник, так к этому относитесь, что не воспринимаете себя тем, кто на себя это берет, скорее именно стоите, слушаете, свидетельствуете, но в себе это не задерживаете, то есть вы хотите от этого освободиться поскорей. Мне кажется, среди тех, кто, может быть, боится идти на исповедь в первый раз, потому что боится присутствия человека, священника, да, как-то стесняется, это должно, наверное, каким-то образом укрепить и дать смелости, что священник вовсе не претендует на роль больше, чем свидетель, а главный — тот, кто эту исповедь принимает, это Господь Бог.

Иеромонах Сергий

— Ну надо сказать о том, что это не пофигизм, как некоторые подумают, скажут: ну вот, священнику все равно. Нет, не все равно. То есть в момент свершения исповеди священник соучаствует, то есть он, ну по большому счету, должен молиться в этот же момент о вразумлении самого человека, который исповедуется, о его укреплении. Потому что одно дело сказать: да, я согрешил тем-то, тем-то, другое дело — еще решимость в человеке исправиться, а это процесс — чтобы Господь дал силы человеку и укрепил его в этой его решимости. И чтобы Господь еще вразумил самого священника, потому что порой требуется совет. Конечно, можно от своих знаний, но молитва, она помогает, собственно, как бы открыть свое сердце Богу, а уже Господь положит на сердце священнику, и он может дать совет человеку.

К. Мацан

— Ну вот смотрите, вы до рукоположения и до принятия пострига были человеком, обладающим церковным опытом, жили церковной жизнью. А при этом что вас больше всего удивило, когда вы оказались, ну скажем так, с другой стороны аналоя? Вы приходили на исповедь как мирянин, как исповедующийся, а стали тем, кто исповедует. Вы участвовали в службах как алтарник — стали тем, кто службу совершает, предстоит престолу, стали священником. Казалось бы, церковная жизнь известна, вы все видели перед глазами, но наверняка было что-то, что непостижимо, непонятно, пока сам не попробуешь. Что вас больше всего удивило, чего никак не ожидали? Что таким новым оказалось и, может быть, радостным открытием или наоборот?

Иеромонах Сергий

— Даже не могу сейчас ответить. Вы знаете, ведь, собственно, период подготовки-то был большой, я говорю, именно к священнослужении. Но как бы человек ни готовился действительно, свершение таинства, любого таинства — будь то Божественная литургия или исповеди, или других таинств, оно как, знаете, вот как будто ты у чистого листа оказываешься. То есть вроде бы ты все должен был знать, и образование получил, и опыт в церковной жизни имеешь. Но ты приходишь и чувствуешь себя просто двоечником. То есть не то что ты не можешь какие-то там технические действия выполнять, а потому что ты понимаешь, что это как будто не с тобой — вот, мне кажется, такое вот ощущение. То есть ты вроде бы и радостный, вот некая у тебя одухотворенность, подъем, но ты понимаешь, вот знаете как, вот у меня такое было, как будто это что-то такое с кем-то, а ты как бы созерцаешь это только со стороны. А потом, конечно, ты уже как-то включаешься и понимаешь, осознаешь, что это да, это то, что происходит именно с тобой.

К. Мацан

— У вас большое хозяйство сельское, как вы сказали, пасека и огород. А вот и вы хотели поступать рассказали в Тимирязевскую академию, то есть тоже готовили себя к тому, чтобы работать на земле. А вот как, не знаю, ваше восприятие природы, работы на земле связано с верой в Бога? Вот Божий мир, Божие творение, которое вы, тот сад, который вы возделываете и охраняете, и бережете, вот насколько это, если угодно, чувство религиозное, вот такое отношение к земле?

Иеромонах Сергий

— Ну конечно религиозное. Потому что одна из обязанностей наших прародителей Адама и Евы в райской жизни было как раз возделывание сада. И это то Божие благословение, которое им было дано, чтобы всю землю, всю вселенную превратить в рай — то есть настолько сделать гармоничной жизнь с Богом человека и природы, чтобы все было как в раю. И поэтому, конечно же, труд на земле, он очень почетный. Хотя я себя не отношу к труженикам сельского хозяйства. Хоть у нас и есть небольшой огород, мы для себя возделываем. Да, пасека — это отдельная тема. Но, кстати, вот опять же были передачи на радио «Вера», слушатели могут найти их, где мы говорили о хозяйстве. Мы ушли от других форм хозяйствования, например там от птицы, от животных, потому что это требует уже такого профессионального подхода, когда уже некий бизнес-проект выстраивается — чтобы и человеческие ресурсы правильно использовались, и материальные ресурсы, и еще был какой-то выход от этого положительный, а не в минус работать. А то как, знаете, один монах мне говорил, что вот у нас есть коровы, и они в год минус полтора миллиона. Я говорю: а зачем содержите? Ну вот, принято как бы монахам. Может, конечно, хорошо монахам этим заниматься, но когда от этого только и другие ресурсы утягивает, я считаю, что это неправильно. Поэтому вот мы пасеку оставили, а остальные у нас направления, мы лучше другими проектами займемся. Вы сказали, что я готовился к сельской — я не готовился. Я не думал о том, что я окажусь настоятелем на сельском приходе, потому что у меня были и общецерковные послушания, и в свое время я работал в управлении делами. Когда еще даже не вступил в монашество, после академии у меня был период, я работал в управлении делами Московской Патриархии, в Издательском Совете, и были просветительские проекты. Мы начинали тогда Патриаршую литературную премию, церемонии проводили первые — это с моим участием. А «Просвещение через книгу», выставки «Радость слова» — то есть это были такие вот просветительские проекты, и мы их, кстати, продолжаем. Продолжаем в том числе и на нашем подворье. То есть не те проекты, проекты, они продолжаются без меня, слава Богу. А продолжаем именно просветительскую работу. Вот у нас есть фестиваль, фестиваль большой осенний мы проводим в сентябре — это целый комплекс мероприятий и сельскохозяйственной направленности, там есть выставки, ярмарки, мастер-классы по рукоделию, по ремеслу, концертная программа, культурная программа — и такое целое действо. То есть у нас на подворье постоянных прихожан ну 40–50 человек, на праздники чуть-чуть побольше — там Рождество, Пасха. То в день фестиваля — он одним днем проходит — 7–8 тысяч человек. Приезжают те, кто знакомится с жизнью подворья и потом включается в нашу работу. Ну и, конечно же, я думаю, что все эти события, которые мы проводим, мероприятия, они не остаются без результатов для самих людей, что что-то там у них переключается, и они о чем-то задумываются.

К. Мацан

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» был иеромонах Сергий (Филиппов), исполняющий обязанности настоятеля подворья Новоспасского монастыря в селе Сумароково в Рузском районе Московской области. В студии была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания. До новых встреч на волнах радио «Вера».

К. Лаврентьева

— Всего хорошего. До свидания.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем