"Послереволюционные народные восстания в России". Светлый вечер с Никитой Аникиным (эф. 16.03.2016) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Послереволюционные народные восстания в России". Светлый вечер с Никитой Аникиным (эф. 16.03.2016)

* Поделиться

Аникин НикитаУ нас в гостях был главный редактор журнала "Живая история", кандидат исторических наук Никита Аникин.

В сегодняшней программе мы говорили о журнале "Живая история", о послереволюционных народных восстаниях в России.

 

______________________________________

А. Пичугин

— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте. Меня зовут Алексей Пичугин. И у нас сегодня программа об истории. В эти дни исполняется 95 лет Кронштадтскому восстанию, которое проходило с 1 по 18 марта 1921 года. Вообще, это не самая известная страница в новейшей истории России, потому как в советское время про разного рода восстания против советской власти, будь то восстания военных, матросов, будь то какие-то крестьянские бунты или события 60-х годов — про это все говорили очень мало, неохотно, а до определенного момента не говорили вовсе. В 90-е годы ситуация изменилась, но все равно мы как-то живем, скорее, такими еще остатками советского сознания, поэтому о тех событиях знаем крайне мало. Вот сегодня попробуем разобраться подробнее.

У нас в гостях Никита Аникин, кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Живая история». Здравствуйте.

Н. Аникин

— Добрый вечер.

А. Пичугин

— Ну, в том числе, конечно, и о журнале поговорим сегодня. Журнал относительно новый, чуть более года он выходит — полтора года, да?

Н. Аникин

— Да, журнал выходит с мая прошлого года. Соответственно, ближайший, мартовский выпуск станет 10-м, в некотором плане, юбилейным.

А. Пичугин

— Поздравляем!

Н. Аникин

— Спасибо большое! Очень, кстати, приятно было увидеть в редакции.

А. Пичугин

— Да, лежит, лежит уже несколько номеров!

Н. Аникин

— Так что, если позволите, несколько слов о журнале. Он распространяется бесплатно. Пока что распространяется только в Москве, но благодаря достаточно внушительному тиражу — 12 тысяч экземпляров, — по крайней мере, в Москве мы действительно можем достаточно широко, и уже наладили достаточно широко его распространение. Его можно найти, во-первых, в нашем музее — Государственном центральном музее современной истории России, бывшем Музее Революции...

А. Пичугин

— В том самом, который на Тверской...

Н. Аникин

— Так точно!

А. Пичугин

— И с которым почему-то у многих одна ассоциация — сгоревший троллейбус, который стоял во дворе долгое время.

Н. Аникин

— Да, да. Ну, вот во дворе музея он больше не стоит. И здание на самом деле знаменитое в Москве — бывший особняк, точнее, особняк бывшего Английского клуба, который размещался здесь с 1831 по 1917 годы. Соответственно, и сам журнал, главной целью которого является популяризация истории, мы позиционируем как научно-популярный. То есть, с одной стороны, это не классический научный журнал, входящий в рейтинги цитирования, со связывающим аппаратом, но наши авторы — это крупные, известные ученые, специалисты. Мы сотрудничаем с Институтом российской истории РАН и с РГГУ, и с МГУ. Авторы у нас действительно очень серьезные. И музейные сотрудники, естественно, пишут. Но задача наша — писать, поскольку рассчитаны мы на самую широкую аудиторию, и, естественно, в том числе, и молодежь, поскольку о проблеме незнания истории сказано уже столько, что не хотелось бы повторяться, но, тем не менее, да, на тех людей, которые, может быть, и не задумывались о том, интересуются они историей или нет, и каких-то знаний не имеют... Поэтому задача наша — чтобы писать об истории понятным, современным, ярким языком, и об этом мы сразу договариваемся с нашими авторами. Безусловно, учитывая тот век, в котором мы живем, достаточно много внимания уделяем дизайну, изображениям, иллюстрациям. Естественно, он иллюстрированный...

А. Пичугин

— Ну да. Я отсюда не очень хорошо вижу, что изображено на обложке. Обложка одного из номеров (которого у нас как раз нет) очень яркая.

Н. Аникин

— Вот, пожалуйста. Да.

А. Пичугин

— Спасибо.

Н. Аникин

— Дело в том, что вот такая оформительская наша концепция заключается в том, что для оформления всех обложек используются изображения живописных работ, картин из Фонда изобразительных искусств нашего музея. То есть это изображения картин, которые хранятся в фондах музея советского периода. Поскольку фонды у нас...

А. Пичугин

— ...огромнейшие...

Н. Аникин

— ...да, огромные, мы этим часто пользуемся. И хотя музей, понятное дело, достаточно такой... И фонды музея формировались в советское время, как фонды Музея Революции, он достаточно, скажем...

А. Пичугин

— Я и хотел спросить, насколько...

Н. Аникин

— Основная масса тематическая была, да, естественно...

А. Пичугин

— ...насколько вот за те годы, что он больше не Музей Революции, а Музей современной истории, фонды пополнились другими материалами?

Н. Аникин

— Фонды, безусловно, пополнялись, работа велась, но общая проблема для всех музеев и для учреждений культуры в 90-е и в 2000-е годы, в начале заключалась в том, что та система пополнения фондов, которая осуществлялась в советское время, была нарушена. То есть если, например... Ну, фактически, основа коллекции музея во многом — это подарки советским вождям. Я имею в виду, естественно, не документальную, а материальную коллекцию, то есть артефакты, которые зачастую просто автоматически передавались не только в наш музей, но и, в основном, в Музей Революции тоже. И по каким-то темам, которые нас интересовали, комплектование велось... Ну, фактически, по запросам мы сразу все получали.

В 90-е годы эта система была разрушена, и в связи с тяжелым материальным положением часто какие-то полноценные музейные экспедиции (а это действительно были экспедиции, когда музейные сотрудники выезжали на места и комплектовали по ходу буквально каких-то горячих событий)... Ну, в качестве примера, чтобы не быть голословным: сотрудники музея сразу же после завершения боев в Сталинграде в 1943 году выехали на место для комплектования. То есть вот так, чтобы по горячим следам...

А. Пичугин

— ...оперативно.

Н. Аникин

— По горячим следам, оперативно (нрзб.).

В 90-е годы и, опять же, большую часть начала XXI века с этим было сложнее. Но сейчас, поскольку музей обновляется и мы делаем, строим, готовим новую экспозицию, посвященную как раз совсем последнему периоду нашей истории, с перестройки и до текущего времени...

А. Пичугин

— Это будет постоянная экспозиция?

Н. Аникин

— Это будет часть постоянной экспозиции. Мы обновляем, у нас сейчас ремонт. Да, фактически, первая в нашей стране.

А. Пичугин

— (Смеется.) Можно сказать, что этот период наконец уже признан историей? Многие же историки считают, что у нас не то чтобы перестройку, но и брежневское время сложно назвать как таковой историей и периодом, который возможен для изучения. Архивы-то закрыты, там много чего еще недоступно.

Н. Аникин

— Действительно, такая дискуссия ведется, и многие историки, не только в нашей стране, спорят о том, какой период... сколько должно пройти времени, чтобы события перестали быть политикой, общественной жизнью, новостями...

А. Пичугин

— Новостями... Не новостями, конечно же — политикой.

Н. Аникин

— ...да, и стали историей. Но мы все-таки для себя приняли решение, что раз уж мы называемся Музеем современной истории России, об этом периоде нужно говорить.

Тем более, тут нужно сказать об очень важном моменте. Человеческая память устроена очень специфическим образом. Многие и специалисты, и общественные деятели говорят, сетуют на то, что ходят ветераны (Великой Отечественной войны, естественно, я сейчас говорю об этом), забываются события о каких-то таких основополагающих для нашей идентичности исторических событиях. Уже не помнят ни хода событий Великой Отечественной войны, ни героев. Но мы, например, в музее замечаем (и не только мы), что даже живущее поколение, вот сейчас наши современники, мы с вами не помним уже то, что было пять, десять, пятнадцать лет назад. А ведь это очень важно, поскольку, фактически, это совсем недавнее прошлое, но его осознание, понимание этих событий очень важно и для будущего. Поэтому нам очень важно... И начинают складываться определенные представления и трактовки.

Вот сейчас, пользуясь тем, что просто многие уже не помнят, что было, действительно, десять-пятнадцать лет назад, мы, в общем, для себя приняли решение, что поскольку музей — это хранитель исторической памяти, мы должны все-таки сейчас уже показать эти события. В общем-то, ждать еще десять-двадцать лет было бы опрометчиво.

А. Пичугин

— Ну, с одной стороны, если люди не помнят то, что происходило в стране 5-10 лет назад, значит, они просто не очень следят за новостной картиной. Потому что же все очень хорошо сохраняется в хрониках. Уже последние пять-десять-пятнадцать лет все в Интернете давным-давно, и можно найти все, что угодно (ну, практически все). Это с одной стороны.

А с другой стороны, вот Вы говорите о Музее, а журнал, коль скоро мы говорим о Вашем журнале — «Живая история», — насколько отражает и описывает события, которые происходили последние пятнадцать-двадцать лет?

Н. Аникин

— Мы стараемся... У нас в журнале есть рубрики — постоянные, временные, есть рубрика «Новейшая история», в которой мы как раз даем материалы о событиях совсем недавней истории. И, собственно, мы уже в журнале писали и об августовском кризисе 1998 года, и о сирийских событиях — еще, кстати, даже до...

А. Пичугин

— ...нынешних?

Н. Аникин

— Нет, еще даже до... О событиях недавних лет, когда был буквально несколько лет назад решен вопрос с химическим оружием в Сирии, когда наша страна выступила, фактически, таким миротворцем, решив тогда вопрос, действительно стоявший на повестке дня, о мирном вторжении в Сирию по обвинению в использовании химического оружия.

А. Пичугин

— Ну, да.

Н. Аникин

— Поэтому мы периодически, конечно, эти темы поднимаем. Я сейчас не скажу, какой процент, потому что мы не ставим перед собой задачу, чтобы в новейшей истории был такой-то процент. Номера наши тематические, то есть, есть какая-то центральная тема. И, соответственно, вот тот номер, который заметили, декабрьский, был посвящен истории традиций и праздников в России. Вот здесь, кстати, пришлось определенным образом помучиться, потому что выходил он к Новому году, а так получилось, что фонды живописи у нас также комплектовались в советское время. Соответственно, у нас там много было соцреализма, Первомая, Первомайских демонстраций — этого много.

А. Пичугин

— После гибели Российской империи.

Н. Аникин

— А празднований Рождества или Нового года — с этим сложнее. Но вот нашли работу...

А. Пичугин

— А все-таки сложнее почему? Потому что Вы решили для себя сразу не выходить за рамки Фонда?

Н. Аникин

— Нет-нет, мы могли пойти, естественно... И я не могу сказать, что у нас там сто процентов. Все-таки есть темы, которые, ну, новейшей истории...

А. Пичугин

— Не (нрзб.).

Н. Аникин

— ...да, или просто не отражены. Мы обращаемся к архивам, мы работаем с ТАСС. Поэтому... Но просто мы стараемся, чтобы подавляющее большинство изображений было именно из наших фондов, потому что речь идет просто о популяризации музея, популяризации его фондов.

А. Пичугин

— Ну, еще раз напомним, что журнал «Живая история» выходил уже больше года, один из немногих журналов России, который не научно-исторический, а научно-популярный. Я думаю, что «Живая история», «Дилетант», возможно, еще несколько каких-то изданий...

Н. Аникин

— ...распространяются бесплатно?

А. Пичугин

— Да. распространяются бесплатно, и судя по тому, что лежит в магазинах «Фаланстер», «Циолковский», явно, на него молодые люди, интересующиеся историей и гуманитарными... вообще областью гуманитарного здания могут вполне обращать внимание.

Н. Аникин

— Да, естественно. И, кроме того, вот по Москве мы распространяем по школам, по учебным заведениям централизованно.

А. Пичугин

— Никита Аникин, кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Живая история» сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера».

И говорили о журнале. Теперь давайте перейдем уже к основной теме нашей программы. Мы хотели поговорить в канун 95-летия Кронштадтского восстания... Даже не в канун — вот сейчас, как раз в эти самые дни 95 лет назад оно проходило, и даже уже близилось к своему завершению — разгрому, скорее. И... Ну, не только, наверное, о Кронштадтском восстании — если успеем, еще и о других, крестьянских, может быть, восстаниях, которые в те годы, первые годы советской власти у нас происходили, и происходили, в общем-то, не так уж и редко.

Ну, давайте о Кронштадтском, с Кронштадтского начнем. Ведь это все-таки восстание гарнизона Кронштадта, восстание матросов. Что это такое? Это позднее прозрение людей, которые пошли в Россию, или это, наоборот, восстание людей, по мнению которых, советская власть недостаточно верно проводит политику? Советская власть спустя всего лишь несколько лет предала те идеалы, за которые они в свое время вставали. Что это было?

Н. Аникин

— Ну, безусловно, скорее, это второе. Недаром весь этот комплекс... Вообще, Кронштадтское восстание, Кронштадтская трагедия является одним из таких финальных аккордов в гражданской войне в России. Но это не единственное такое изолированное событие. Пожалуй, один из таких финансовых аккордов, в том явлении, которое охватило советскую Россию в 1920-1921 годах и даже получило... (В историографии есть такой термин «третья революция»...) Поэтому говорить о некоем откате от революционных идей, от прозрения было бы не совсем корректно. Речь идет действительно о том, что те социальные слои, которые являлись основой советской власти, на которые большевики опирались...

А. Пичугин

— «Двигатели революции».

Н. Аникин

— ...»двигатели революции» казались недовольны собственно политикой, проводимой большевистской партией и советскими государственными учреждениями. И это вызвало волну выступлений. Собственно, ну, многие слышали о массовых крестьянских восстаниях, которые охватили... Когда говорят о «республике в кольце врагов» — ну, действительно, в общем-то так, действительно... Но в данном случае речь идет не только о внешний противниках, которые к тому времени уже либо... Ну, по сути, интервенция либо иностранная либо завершилась, либо уже какие-то остаточные явления носила. В общем-то, внешние враги меньше были опасны для советского государства. И в этот момент, фактически, такое полукольцо с Востока на Юг. Центральная Россия оказалась охвачена массовыми крестьянскими восстаниями, национальными движениями. И, как потом, в общем-то, признавался Владимир Ильич Ленин, это было пострашнее Деникина, Юденича и Колчака вместе взятых. Потому что действительно та масса, та народная масса. та социальная база, на которой большевики пришли к власти и ее удержали, и вообще строили коммунизм, она, в осуществлением-то, проявила себя, так скажем, революционно — теперь уже против большевиков. Более того, зачастую именно большевиков обвиняли в том, что они, фактически, являются контрреволюционерами и предали идеалы революции. И, конечно, выступление, фактически, в колыбели революции — в Кронштадте (матросы — это мощнейшая, главная база Балтийского флота, главная колыбель революции, мощнейшая морская крепость с крупным гарнизоном, в том числе не только военморы, как их тогда называли, военные моряки, но и сухопутные войска Красной армии там располагались, естественно, гражданское население. Но моряки Балтфлота в годы гражданской войны стали таким и мобилизационным резервом для советской власти, для большевиков, поскольку из Балтфлота и, в том числе, из Кронштадта выкачивались, так скажем, старые надежные кадры, которые отправлялись на различные участки, фронты гражданской войны. На них строилась... это были самые надежные части Красной Армии. Они же шли и использовались, в том числе, и в строительстве централизованного административного аппарата. А на смену костяку Балтфлотовскому приходило новое пополнение. И вот как раз, казалось бы, ноябрь 1920 года, Врангель изгнан из Крыма, до конца 1920 года заканчивается конфликт с Польшей, разгромлено белогвардейское сопротивление на Востоке...

А. Пичугин

— Ну, и вообще конец гражданской войны.

Н. Аникин

— Фактически, гражданская война закончена. Большевики и советский режим, советская Россия может наконец вздохнуть свободно. И, казалось бы, сейчас должно произойти облегчение тяжелейшей ситуации, сложившейся в стране, но этого не происходит. Наоборот, зимой 1920-1921 годов ситуация достаточно радикально ухудшается.

А. Пичугин

— А кто были эти люди, которые начали восстание? Я так понимаю... Вы говорите, они пришли на смену... Откуда?

Н. Аникин

— Да, это были... В основном, пополнение шло... Это, конечно, крестьянские массы. Ну, вообще, если говорить о гражданской войне и о революции в целом, то у нас часто такое старое сформировавшееся представление о пролетариате, о рабочих, которые, соответственно, такая главная движущая сила. Это не совсем так.

А. Пичугин

— Революционный матрос — это вчерашний крестьянин.

Н. Аникин

— По большей части — разумеется. А теперь... Но это вчерашний крестьянин, который был призван еще в Царской армии, прошел Первую мировую войну...

А. Пичугин

— ...а кто-то Русско-японскую...

Н. Аникин

— ...а кто-то Русско-японскую, начал раньше, прошел, так скажем, еще этап революционной борьбы с царским режимом, выступал в феврале, потом приезжал в Петроград в июле 1917 года, во время очередного кризиса Временного правительства, вставал на пути Корниловского мятежа и потом, опять же, в октябре, участвовал во всех событиях — участвовал в гражданской войне. Вот эти кадры — опять же, конечно, они оставались, но им на смену приходило крестьянское население, в основном с Юга России и Востока Украины, то есть с тех территорий, которые еще недавно были либо под контролем вооруженных сил Юга России, белых армий, добровольческого движения, либо с территорий, охваченных восстанием Махно, другими движениями...

А. Пичугин

— А это отпечаток свой оставляло на этих людях?

Н. Аникин

— Ну, дело в том, что... вот я начал говорить о том, что крестьянские массы — и Белая, и Красная армии — да, были, так скажем, идеологически мотивированные костяки, будь то кадеты-добровольцы...

А. Пичугин

— Ну, белый террор тоже был, поэтому...

Н. Аникин

— Да, безусловно. Но я говорю о том, что массовая армия, основной костяк и тех, и других армий состоял, по сути, из принудительно мобилизованных крестьян или добровольно вошедших в состав тех или иных вооруженных сил. Так вот эти крестьянские массы периодически перетекали от одних к другим. Если наступают белые и громят красных, то, значит...

А. Пичугин

— ...мы громим красных!

Н. Аникин

— ...многие части красных переходят к белым, и их просто...

А. Пичугин

— Потом наоборот.

Н. Аникин

— Становятся на сторону белых, потом наоборот. Поэтому говорить о...

Отпечаток сложился следующий. Безусловно, крестьянство не только приняло революцию, но и активно в этом участвовало. Наконец долгожданные лозунги «Земли и воли» были реализованы, крестьянин получил землю. В связи с развалом государственного аппарата он получил волю, потому что за ним никто не следит и никто особо не контролирует, и...

А. Пичугин

— ...на целых десять лет он оказался с землей и волей.

Н. Аникин

— Да. Но с землей — да, с волей сразу стало не очень хорошо.

А. Пичугин

— (Говорит одновременно.) Ну, нэп потом начался... Все ничего было.

Н. Аникин

— Да. Самое главное — это то, что, несмотря на то, что так называемая политика военного коммунизма началась, конечно, не в 1920 и не в 1921 году (ну, несколько слов об этом еще можно будет сказать), но дело в том, что наличие, скажем, назовем это контрреволюционными или большевистскими силами, которые воспринимались крестьянами однозначно как реставрация старых порядков, и хуже них не было никого, вплоть до того, что крестьянство даже, пережив, допустим, первые продовольственные отряды и познакомившись с красным террором, потом попав, даже на короткое время, опять-таки под власть белых обратно, поддерживало и шло к большевикам. То есть действительно это был социальный слой, который поддерживал революцию.

А. Пичугин

— Ну согласитесь, не всегда, не во всех губерниях это было. Это очень от губернии к губернии разнилось.

Н. Аникин

— Гражданская война пришла и вообще гражданский конфликт пришел и в деревню. Даже когда мы говорим о крестьянских восстаниях, антибольшевистских крестьянских восстаниях в Поволжье, в Западной Сибири, на Алтае — мощнейших, тем не менее, даже там исследователи подмечали такие моменты, что зачастую активные силы восставших — это, в основном, старшее поколение, это вот те самые...

А. Пичугин

— Это еще (нрзб.), кто помнит крепостное право. Ведь достаточно еще к 20-м годам было людей, которые при нем жили, вели активный образ жизни.

Н. Аникин

— Это те самые «хозяйчики», хозяева, крестьяне. В деревне, в патриархальном обществе крестьянин, отец — ну, не важно, отец семейства, хозяин — обладал, фактически, полной властью над своими домочадцами. Поэтому конфликт поколений и в деревне происходит, даже при том, что в целом деревня и крестьянство активно участвуют в революции, но и потом, и вот эта гражданская война, начавшаяся в стране, она ведь проходит и по деревне, конфликт поколений есть. И зачастую бывало так, что крестьянские выступления, в которых участвовал, допустим, костяк — это старшее, опять же, поколение, — подавляли красноармейские части, состоявшие из тех же самых молодых крестьян, то есть, условно говоря, сынов, набранных в соседних губерниях. Потому что это действительно конфликт, и сельская молодежь зачастую как раз поддерживала и советскую власть. А вот то старшее поколение, которое наконец получило волю, наконец получило землю и стало хозяйствовать, и столкнулось вот с этими жестокими, жесткими мерами, принимаемыми большевистским правительством, они как раз выступили-то против. Поэтому отпечаток, безусловно, это носило, в первую очередь, какой — в том, что матросы, военные моряки и военнослужащие, служащие Красной Армии в Кронштадте связи с деревней не теряли.

А. Пичугин

— Напомню, что мы говорим о восстаниях, о Кронштадтском восстании, в первую очередь, в те дни, когда отмечается 95 лет со дня, вернее, с момента его прохождения у нас в стране. У нас в гостях кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Живая история» Никита Аникин. Мы вернемся в эту студию через одну минуту, не переключайтесь.

Итак, снова здесь программа «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. И сегодня у нас в гостях Никита Аникин, кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Живая история». Мы говорим о восстаниях, которые разворачивались в первые годы советской власти, на примере Кронштадтского восстания, 95 лет которому исполняется в эти дни. И вот все-таки давайте от социального среза, от такого классового перейдем, к тому же, к фактологии — как это все было?

Н. Аникин

— Давайте так. Вот буквально еще только несколько слов. Мы с вами говорили о социальном срезе. Здесь несколько цифр, говоря о предпосылках Кронштадтского восстания.

События, развернувшиеся в конце 1920 и начале 1921 годов, были связаны не только с крестьянскими выступлениями, но в январе — феврале 1921 года начались выступления рабочих, в первую очередь, в промышленных центрах и, в первую очередь, в Петрограде. С чем это было связано? А вот все с теми же крестьянскими восстаниями, так или иначе. По данным Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК), к февралю 1921 года крестьянскими восстаниями было охвачено 118 из 407 уездов советской России. Это без учета нацрегионов — там своя история. То есть это 110 миллионов крестьян из 130 миллионов населения. 110 миллионов крестьян из 130 миллионов населения — это социальный состав тогдашней советской России.

Итак, крестьянские восстания, охватившие большую часть страны, не могли не привести к ухудшению ситуации и в столицах, в Москве, в Петрограде, в промышленных центрах. А ведь еще осенью 1920 года казалось, что теперь можно вздохнуть свободно, вроде бы, был решен на какое-то время транспортный вопрос. Пошло продовольствие с Юга, из тех регионов, которые до этого были под белогвардейцами. Стали увеличиваться пайки рабочим, продовольственное довольствие. И, казалось бы, ситуация стала облегчаться.

Но в связи с тем, что в отношении крестьянства их ожидания, что вот теперь война закончилась, теперь все эти продразверстки, заградотряды — все это отменят, дадут свободу торговли, и наконец-то заживем так, как хотели, — этого не происходит. Поэтому охватившие страну крестьянские восстания, во-первых, естественно, дезорганизуют поставку продовольствия в центры. а во-вторых, начинается, разражается в стране сильнейший топливный кризис — вплоть до того, что в Петрограде для того, чтобы фабрики продолжали работать, начинаются лесозаготовки. Но и они не перекрывают этих проблем. В январе — феврале начинаются перебои в работе крупных предприятий, и начинаются выступления рабочих-металлистов и горнорабочих, которые, начавшись, как это часто бывает, с требований практических, то есть, в общем-то, «Дайте хлеба!», приобретают достаточно быстро звучание политическое. И вот здесь, собственно, поэтому часто говорят о третьей революции, которая после первой — Февральской буржуазной, второй — Октябрьской социалистической — наступает третья... Должна была наступить третья революция, которая бы освободила советы от диктатуры коммунистов.

А. Пичугин

— Контрреволюцией не назовешь?

Н. Аникин

— Никак! Никак. Потому что речь идет о том, чтобы наконец дали свободу в полном ее понимании, и политическую свободу. То есть лозунги беспартийных советов, перевыборов в советы без диктатуры большевиков и, соответственно, свобода торговли, прекращение политического террора, прекращение, роспуск ЧК, ВЧК — эти требования звучат теперь уже и в устах рабочих и пролетариата.

Дело в том, что если в 1918-1919 годах эти противоречия между городом и деревней использовались, и городской пролетариат — из него часто формировались, из голодающих городов, продотряды, которые направлялись в деревню, таким образом гражданская война развивалась и разжигалась, то теперь рабочие, так скажем, озвучивают требования прекратить прижимать деревню. Часто звучат лозунги, что «они нам дают хлеб, а мы им что?».

Интересно... Если вот сейчас обратиться к документам, то в резолюции собственно Кронштадтского восстания, когда 1 марта в Кронштадте происходит бригадное собрание 1-й и 2-й бригад линейных кораблей, то собрание выдвигает резолюцию, которая включает 15 пунктов. Если позволите, я некоторые из них сейчас озвучу, прочту.

А. Пичугин

— Ну да, вкратце.

Н. Аникин

— Да, все перечислять не будем, но просто те, которые наиболее характерны. Свобода слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов, левых социалистических партий. Собственно, ну, начинается с констатации того, что настоящие советы не выражают волю рабочих и крестьян, поэтому требуются немедленные перевыборы как раз тем самым тайным голосованием, а перед этим должна быть проведена предварительная свободная агитация среди крестьян и рабочих. Требуется свобода профессиональных собраний и союзов крестьянских объединений — это политические требования. Выдвигается требование освобождения всех политических заключенных, а также рабочих Петрограда, крестьян и матросов, которые заключены, попали в заключение — в тюрьмы, в концлагеря — в связи с рабочими и крестьянскими движениями.

Также требуется устранить политотделы, потому что ни одна партия не должна обладать правом, преимуществом, привилегиями пропаганды своих идей.

Но это политические требования. А есть и требования явно такого экономического характера: немедленно снять заградительные отряды. Потому что — что делали заградотряды? Они во время разрухи, гражданской войны рабочие часто с развалившихся предприятий, ну, и те, которые имели возможность убежать в деревню, какие-то связи сохранили, просто бежали в деревню. Те, у кого не было, начинали заниматься кустарным производством. 15-й пункт: разрешить свободное кустарное производство собственным трудом. Рабочие, казалось бы, и военморы, военные моряки выдвигают Кронштадту. Потому что именно такое мелкое кустарное производство позволяло наладить такой вольный обмен с селом. То есть мы едем в село из голодного города. Какие-то сделанные кустарным образом продукты... Ведь упадок производства, несмотря на то, что, казалось бы, революция дала такую свободу крестьянам, они получили землю, и действительно, многие исследователи отмечают такое повальное строительство хором — леса-то теперь можно рубить, и можно строить наконец нормально. Но и без того Россию было сложно назвать индустриально развитой страной — это, скорее, аграрно-индустриальное государство, аграрное государство с зачатками индустрии. Но дело в том, что и это было войной, и разрухой, и революцией уничтожено, и село, конечно, сельское производство активизировалось.

И вот рабочие могли сами ехать и предлагать крестьянам в обмен на продовольствие собственный труд. А естественно, централизованная политика военного коммунизма этого не могла позволить — это друг с другом никак не сочеталось, поэтому выставлялись заградотряды, которые, собственно, отнимали, мешали такому вот обмену. Вот требование это исключить.

И есть требование крестьянского характера: дать полное право действия крестьянам над своей землей так, как им желательно, иметь скот, которым они должны управлять своими силами, то есть не пользуясь наемным трудом.

А. Пичугин

— И как советы отреагировали на все это?

Н. Аникин

— В начале нашей передачи Вы сказали об освещении этой темы в советской историографии. Здесь небольшой комментарий. Дело в том, что в советское время советской историографией с самого своего начала, то есть практически сразу же, 22 марта 1921 года, уже выдвинута инициатива о том, что срочно нужно начать работу над освещением Кронштадтского восстания в нужном направлении — ну, «нужном» понятно как. И с этой инициативой выступила не кто иная, как председатель Главполитпросвета Надежда Крупская. И здесь было требование: написать учебник, историю такую или книгу, которая была бы, цитирую, «совершенно популярная, массовая, пригодная для народных чтений, красная книга о Кронштадте», которая должна была бы определенным образом освещать это восстание.

Естественно, с одной стороны, и высшее руководство советского государства и большевистской партии понимало, сразу же осознало всю опасность Кронштадтского восстания, которое было действительно беспрецедентно именно по возможным политическим последствиям. О военных перспективах буквально несколько слов мы скажем, но политические последствия, конечно, были бы гораздо более страшными, поэтому сразу же взят курс на максимально жестокое и максимально быстрое подавление Кронштадтского восстания, потому что пока Финский залив скован льдами, Кронштадт еще более-менее уязвим. Как только льды растают — а понятно, что уже в конце марта это запросто может произойти, — вот тут могут возникнуть уже очень серьезные осложнения.

Поэтому...

А. Пичугин

— Что же это они не подготовились? Могли бы начать восстание через два месяца.

Н. Аникин

— А дело в том, что... Это отдельный разговор. Собственно, понятно, позиция советской официальной пропаганды заключалась в том, что это восстание контрреволюционное, подготовленное...

А. Пичугин

— ...извне!

Н. Аникин

— ...ну, как сказать... белогвардейскими элементами извне. Сразу начинают... Во всех листовках, обращенных к восставшим, говорится о роли бывших царских офицеров и генералов, которые подняли контрреволюционный белогвардейский мятеж, и тут никаких сомнений не было у большевиков, как им действовать. Однозначно — подавлять, и подавлять самым жестоким способом. Ну, как — точнее, во время этого самого митинга 1 марта, в присутствии более чем 16 тысяч человек (ну, по разным оценкам, от 14 до 16 тысяч человек — в общем, значительная часть от общего количества населения Кронштадта), здесь присутствовал никто иной как Калинин, председатель ВЦИК, то есть формально глава Советского государства.

А. Пичугин

— Но он приезжал?

Н. Аникин

— Он приехал, выступил, но, как описывают источники, говорил тихо, ветер носил его голос, и матросы, толпа достаточно быстро стала освистывать, улюлюкать — мол, «поговорил — и хватит!». И, в общем-то...

А. Пичугин

— ...уехал, в общем-то, дедушка ни с чем.

Н. Аникин

— Да, но он, по крайней мере, уехал, а вот также выступавший вместе с ним комиссар Балтфлота Кузьмин и еще часть коммунистов были восставшими задержаны и освобождены только после разгрома Кронштадтского восстания.

А. Пичугин

— Я напомню, что это программа «Светлый вечер». У нас в гостях кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Живая история» Никита Аникин. Говорим о Кронштадтском возможности.

Итак, вот уехал, сумел уехать оттуда Калинин, Кузьмина арестовали... Дальше?

Н. Аникин

— Дальше у нас 2 марта... Да, собственно, центром восстания в Кронштадте стали два находившихся здесь мощнейших корабля Балтийского флота, построенных еще, понятно, в царское время. Это «Петропавловск» и «Севастополь». Это, пожалуй, два мощнейших корабля из тех, которые оставались в строю на Балтфлоте. И здесь на собрании делегатов от рабочих организаций, матросских, красноармейских создан Временный революционный комитет, который поручил, точнее, взял на себя все полномочия по управлению городом и крепостью. Изначально в него вошло немного — пять человек, потом он расширился до 15 человек. Председателем стал старший писарь линкора «Петропавловск» Степан Максимович Петриченко.

А. Пичугин

— Ну, который, в итоге, оказался, фактически, предводителем восстания.

Н. Аникин

— Да.

А. Пичугин

— А судьба его совершенно поразительная.

Н. Аникин

— Ну, о его судьбе можно сказать, да. Дело в том, что, понятное дело, что тут будет неправильным сказать, что не только большевики пользовались дезинформацией, и Временный революционный комитет, который стал выпускать с 3 марта печатный орган — «Известия Временного революционного комитета», также, естественно, зачастую выдавал желаемое за действительное, по понятным причинам. Так, очень часто появлялись заголовки о том, что в Петрограде восстание, что буквально вот-вот поднявшиеся рабочие в Петрограде сбросят большевиков. Хотя на самом деле к тому времени вот те выступления рабочих на петроградских заводах к концу февраля уже были подавлены.

Поэтому говорить о том, что была некая какая-то система управления всеми этими восстаниями, да еще и руководимая извне, очень сложно, поскольку эти выступления рассинхронизированы. То есть если все это совместить — крестьянские выступления, выступления рабочих в Петрограде, Кронштадтский мятеж в одном времени, то есть их синхронизировать, то возникают очень серьезные сомнения в том, что большевикам вообще удалось бы удержать власть, потому как уж больно мощные были эти выступления. Но как раз они никак не синхронизированы. Поэтому...

Более того, сразу же стало понятно, что самостоятельно Кронштадт, несмотря на весь его грозный вид, долго не продержится. Во-первых, проблемы с топливом, проблемы с продовольствием. Во-вторых, учитывая, что это, в основном, морская крепость, — да, там было сосредоточено значительное количество...

А. Пичугин

— А на что они рассчитывали? Что придет какая-то подмога извне? Ну, не извне, я имею в виду — из Петрограда?

Н. Аникин

— Собственно, насколько можно судить... Само восстание, конечно, молниеносно промелькнуло — всего 18 дней, это очень мало. Поэтому события менялись очень быстро. Но изначально, судя по поведению восставших, которые с этими напечатанными резолюциями стали рассылать делегатов на материк — и в Петроград, и в Ораниенбаум, и в Сестрорецк — для агитации на других кораблях Балтфлота, на заводах, в частях Красной армии, которые располагались в определенном в Петроградском укрепленном районе, надежда была, естественно, на то, что восстание перекинется дальше, в первую очередь, на Петроград и окружающие его вооруженные части и дальше по Центральной России распространится.

А. Пичугин

— А вооруженное подавление началось только в последние дни? Ну, фактически, вот мы с Вами 16-го беседуем, и 16-го 95 лет назад началось вооруженное подавление мятежа. А до этого советы как-то думали договориться?

Н. Аникин

— Нет, ну, сразу после 1 марта стало понятно, что договориться не удастся.

А дело в том, что ситуация сложилась таким образом, что... В чем еще была опасность этого восстания? Что Кронштадтская крепость и располагавшиеся там сухопутные подразделения — это было, пожалуй, самое мощное вооруженное формирование во всем Петроградском укрепленном районе. Те части, которые остались верными большевикам. Ну, условно верными, потому что какое-то время, первые несколько дней была достаточно такая нестабильная ситуация — 2, 3, 4 марта эмиссары Кронштадта проникают в сухопутные части на материке, начинают там пропаганду, и некоторые из них вполне вначале успешны, принимаются резолюции. Но почему? Потому что эти самые части-то, стоящие здесь — это самые ударные подразделения Красной армии, они не рядом с Петроградом сосредоточены. А здесь стоят те самые часто подразделения, набранные из вчерашних крестьян. Они, в общем-то, морально неустойчивы, боеспособность их ограничена и с вооружением тяжело. Но только к 15-16, ну, к 14 марта большевикам удалось собрать достаточную для наступления группировку с тяжелой артиллерией. Хотя еще 5 марта была сформирована 7-я армия, которой подчинили все силы Петроградского района и назначили командующим Тухачевского, которому в кратчайший срок предписано было подавить восстание в Кронштадте. До этого времени командующий Петроградского военного округа Авров вообще считал невозможным использование сухопутных частей при штурме Кронштадта в связи с малой боеготовностью.

Поэтому, если говорить о развязке, то, собственно, ультиматум о сдаче Кронштадту был направлен 4 марта. Между прочим, вот характерное обращение — это было обращение Комитета обороны Петрограда к населению Кронштадта, в котором это население призывалось к тому, чтобы перестать оказывать помощь восставшим, сложить оружие. Потому что, собственно, мотивация была такая — что «все эти генералы Козловские и прочие, которые Вами якобы руководят, убегут в Финляндию, а Вас бросят на растерзание, и деваться Вам будет некуда».

А. Пичугин

— Ну, в Финляндию действительно многие убежали!

Н. Аникин

— Не обманули! Да! Вот порядка 8 тысяч человек в итоге после разгрома восстания отступили в Финляндию. И действительно, как большевики и предполагали, судьба большинства из них была не самой завидной. Неудивительно, что уже вскоре, уже в 1921 году начинают отмечаться возвращенцы.

А. Пичугин

— А почему? Финляндия как раз на тот момент была благополучной.

Н. Аникин

— Ну, надо сказать, что если говорить о международной, внешнеполитической ситуации, то когда восставшие поняли, что такой массовой поддержки они не получат, большевики достаточно быстро локализовали все попытки поддержать Кронштадт и привели к подчинению и рабочих, и моряков, и сухопутные части Петроградского района и Петрограда, то начались попытки действительно выйти на внешний мир. Стали рассылаться радиограммы, в которых приглашались все иностранные корреспонденты в Петроград. Видимо, были какие-то надежды на иностранную интервенцию. В частности, когда растают льды и Кронштадт станет доступен только с моря, тогда, вероятно, ожидалось, что какой-то флот, какое-то из государств Антанты может прийти на помощь.

Но этого не случилось. Финляндия отнеслась очень осторожно и, собственно, разместила всех интернированных в лагерях. И никаких...

А. Пичугин

— Но не выдавала обратно?

Н. Аникин

— Нет, безусловно, обратно не выдавала. Собственно, того же Петриченко, который, в итоге, дожил до 1945 года...

А. Пичугин

— У него поразительная совершенно судьба. Меня так удивляет, что его довольно длинная жизнь оборвалась совершенно по другим причинам — в советских лагерях.

Н. Аникин

— Да, он был выдан уже...

А. Пичугин

— ...в 1947 году...

Н. Аникин

— ...да, финляндским правительством уже после...

А. Пичугин

— В 1945-м был выдан, а в 1947-м на этапе...

Н. Аникин

— ...в 1945-м... Он был выдан в 1945-м году, вскоре после выхода Финляндии из войны.

Но дело в том, что судьба Петриченко еще удивительна и тем, что он-то как раз...

А. Пичугин

— ...работал на разведку.

Н. Аникин

— Да. Если как раз все эти бывшие военспецы — генерал Козловский и другие именно офицеры, они-то, в общем, весьма... Козловский в 1940 году умер и жил совершенно пассивно. Да и какой-то идеологической роли... На самом деле, и контакта особого у военных офицеров, которые вошли в Совет обороны, не возникло с восставшими. А Петриченко как раз был очень активен. Но, по всей видимости, он потом тоже, естественно, не был контрреволюционером и пытался выйти, да, так или иначе на советское правительство, на советское постпредство в Риге по поводу возвращения обратно. Но тогда вернуться ему не удалось, но есть информация о контактах с советской разведкой. Но, тем не менее, вот закончил...

А. Пичугин

— Ну, в итоге вернулся.

Н. Аникин

— В итоге — да, хотел вернуться, вернулся...

А. Пичугин

— ...по дороге из Перми во Владимир и умер.

Н. Аникин

— Да.

А. Пичугин

— Ну что ж, будем заканчивать! Это была программа, посвященная Кронштадтскому восстанию — 95 лет с того момента, как оно происходило, сейчас исполняется.

У нас в гостях Никита Аникин, кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Живая история». Спасибо большое, Никита!

Н. Аникин

— Спасибо!

А. Пичугин

— Меня зовут Алексей Пичугин. Всего доброго, до встречи, будьте здоровы!

 

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем