«Памяти Сергея Сергеевича Хоружего». Прот. Андрей Лоргус, Алексей Козырев, прот. Вячеслав Перевезенцев

Темой этой программы стали воспоминания о жизни и творчестве Сергея Сергеевича Хоружего — одного из самых известных современных православных философов и богословов.

На вопросы Константина Мацана отвечали: 
— директор Института христианской психологии протоиерей Андрей Лоргус;
— кандидат философских наук, заместитель декана Философского факультета МГУ, ведущий программы «Философские ночи» на радио «Вера» Алексей Козырев;
— настоятель храма святителя Николая Чудотворца в селе Макарово Московской области протоиерей Вячеслав Перевезенцев.

Отец Андрей поделился, в чем он видит оригинальность философского учения Сергея Хоружего. Также наш собеседник объяснил, в чем суть синергийной антропологии, которую Сергей изучал с особенным интересом, и чем знания в этой области могут быть полезны современному человеку. 

Алексей говорил о деятельности Сергея Хоружего в сфере русской религиозной философии. Наш собеседник отметил особенный вклад Сергея Хоружего в в системное изучение древней практики исихазма. 

Отец Вячеслав поделился воспоминаниями о своем знакомстве и встречах с Сергеем Хоружим — и как они влияли на изменение его взглядов и мировоззрения. 

В конце программы — размышления самого Сергея Сергеевича Хоружего из программы «Философские ночи» на радио «Вера».

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. У микрофона Константин Мацан. Наш сегодняшний разговор будет не совсем похож на традиционные «Светлые вечера». В отличие от обычного формата, от часового интервью в студии, мы записали несколько бесед с разными людьми. Сегодня девять дней со дня кончины Сергея Сергеевича Хоружего, выдающегося учёного нашего времени, одного из самых авторитетных православных богословов и философов. Наши сегодняшние собеседники — коллеги, ученики и последователи Сергея Сергеевича — отмечают его поразительную энциклопедическую эрудированность и многогранность. И это не просто фигура речи. Хоружий был доктором физико-математических наук и занимался фундаментальными исследованиями в этой области, а позже был ведущим научным сотрудником Института философии Российской академии наук. Его имя связано с исследованиями по истории русской философии, например, он одним из первых в советские годы стал открывать и изучать труды священника Павла Флоренского. А позже одним из центральных направлений исследований Хоружего и во многом делом его жизни стала научное, философское изучение исихазма, восточно-христианской аскетической практики и трудов великого православного подвижника святителя Григория Паламы. Эти исследования выдвигают Хоружего в ряд ведущих современных православных богословов. И, конечно, нельзя не сказать о другом творческом подвиге Сергея Сергеевича — он перевёл на русский язык роман Джеймса Джойса «Улисс». Роман модернистский, написанный в технике потока сознания. Обо всех этих творческих ипостасях Сергея Сергеевича Хоружего мы поговорим в нашей сегодняшней программе. А в конце услышим голос самого Сергея Сергеевича — фрагмент одной из программ на радио «Вера» с его участием. Наш первый на сегодня собеседник — протоиерей Андрей Лоргус, директор Института христианской психологии.

Прот. Андрей Лоргус

— Имя Сергея Сергеевича Хоружего для человека, который вступает в христианскую мысль, в христианскую книжность богословия, в христианскую философию не будет в первом списке. Сегодня, если человек вступает в христианство, то он сталкивается с именем владыки Антония Сурожского или епископа Игнатия, или Феофана Затворника, а из современных, конечно, это будет Осипов или отец Георгий Митрофанов — в общем, современные авторы. Где христианский человек может встретиться с именем Хоружего? Например, если он задастся вопросом: какова современная библиография, кто из современных пишущих богословов и философов религиозных сегодня рекомендован, так сказать? И там он вряд ли обнаружит фамилию Хоружего, потому что это очень важный феномен. Феномен величия фигуры, которая на поверхности не находится. Это так всегда происходит с современниками — вот великие люди современности в шорт-лист не попадают, потому что они слишком велики, потому что они, может быть, неудобны, и потому что для знакомства с их творчеством нужно усилие и усилие серьёзное. Я могу это подтвердить не только для начинающих христиан, я могу подтвердить это и для духовенства, а так же для пишущих людей и работающих на ниве богословия или христианской философии. Есть люди, которые просто незнакомы, то есть ну слушали имя Хоружего, но не знакомы с его творчеством близко. А есть просто отрицающие его творчество, потому что либо не понимают, либо им кажется, что это излишне. В общем, здесь есть проблема.
Но давайте с другого начнём, давайте начнём с того, что феномен нашей Перестройки, которой, можно сказать, 35 лет исполнилось, интересен тем, что в русской христианской мысли оказалось немало таких имён, которые пришли, вообще-то говоря, не из Церкви, не из богословия, даже не из философии, а пришли из естественных наук, из гуманитарных, из светских наук, например, академик Раушенбах. И Хоружий Сергей Сергеевич ведь физик-математик, он в большей степени даже математик, чем математики, а не теоретики. Он теоретик, он академик Академии естественных наук. И он пришёл в богословие, так же, как и Раушенбах, именно через русскую мысль, через Хомякова, через отцов Церкви, исихастов. Это свойство нашего времени — это свойство шестидесятников. Шестидесятники — это люди, которые открыли для себя иные миры. То есть они вросли в сугубо атеистическом и коммунистическом мире школы и вузов, в мире атеистической и советской идеологии и в 60-е годы открыли для себя иные миры. Для кого-то это был Рублёв и вообще иконописание, для кого-то это была церковная архитектура с храмами Севера, для кого-то это была философия Розанова или Соловьёва, или Киреевских и Хомякова. Вот Сергей Сергеевич принадлежит к этим людям, которые пришли к христианству на основе знакомства с русской оригинальной христианской мыслью, в самом широком смысле этого слова. Но тут важно другое: Сергей Сергеевич оказался учеником такого русского титанического сплава, потому что он освоил не только русскую религиозную философию, он освоил и всю классическую философию, начиная от античности до наших дней. Он освоил святоотеческую мысль — один из лучших знатоков патристики, да, не единственный, но один из лучших. А кроме этого он освоил и современную западную, прежде всего западноевропейскую, философию. Более того, он сумел в себе самом создать сплав: он говорил языком Мишеля Фуко, он говорил о неопатристическом синтезе через взгляды западных исследователей патристики, сербских, греческих, афонских, восточных, американских и русских патрологов. Он всё это в себе соединял — это удивительная мощь ученичества Сергея Сергеевича. Когда он опубликовал впервые свой диптих «Безмолвие», если не ошибаюсь, это был 1976 год, то его никто не понял. К сожалению, это такая проблема, это действительно очень серьёзный такой феномен, когда философа очень трудно понять и очень трудно освоить, положить это в копилку, так сказать, своего собственного знания. Так что, да, это проблема.

К. Мацан

— А вот вы сказали, что его никто не понял. А для вас лично в его трудах, в том, что вы читали, с чем вы знакомились, что стало самым интересным, самым большими открытием, самым согревающим? Вот когда вы вспоминаете имя Сергея Сергеевича Хоружего, что первое такое для вас вспоминается, что приходит на ум?

Прот. Андрей Лоргус

— Даже трудно так сразу выделить что-то одно. Наверное, я бы сказал, что... со мной было то же самое: когда я открыл для себя диптих «Безмолвие», — это ещё было время ксерокопий, я читал Хоружего в слепой печатной копии, которую мне дали на несколько ночей прочитать, как всегда это было в те годы. Я понял, что, да, это христианская аскетика. Я тогда уже немножко был начитан в этом смысле. Но до конца, конечно, я его не понял. Затем была книжка «К феноменологии аскезы», в которой кратко Сергей Сергеевич изложил уже тогда основные свои тезисы своей будущей синергийной антропологии. Потом было много-много разных статей и самых разных книг, вплоть до самых последних, но одна из таких вот фундаментальных работ, которая меня поразила и сделала просто его таким, я бы сказал, поклонником, это «Фонарь Диогена». Это фундаментальный труд, который вышел в 2010 году, довольно поздняя уже работа, критическая ретроспектива европейской антропологии. То есть в этой книге Хоружий посмотрел развитие антропологии от античности до наших дней. Причём он сделал это настолько глубоко и полно, на мой взгляд, что, я думаю, пройдёт лет десять, чтобы кто-то написал что-то более глубокое. То есть по европейской антропологии есть труды, есть серьёзные труды по психологии и антропологии, но, с точки зрения именно восточной феноменологии аскезы, этого нет. Я думаю, что вот этот фундаментальный труд меня больше всего порадовал. А затем, вот из совершенно последних, это «Опыты из русской духовной традиции». Всё-таки надо иметь в виду, что Сергей Сергеевич Хоружий — это оригинальный русский философ нашего времени, именно XXI века, причём настолько оригинальный, что фактически он заложил методологию новой школы: христианской философии плюс христианского богословия XXI века. И это факт, причём международного масштаба, потому что его учение принято и в Западном мире, и в Восточном. Достаточно сказать, что он читал лекции по синергийной антропологии и в Китае, в китайском университете, даже не в одном, по-моему. Если китайская культура оказалась способна на рецепцию Хоружего, то это означает, что его синергийная антропология по сути дела перешагнула за границы русского мира. Я в данном случае здесь говорю именно в позитивном смысле: русский мир как мир русской философии, мир русского богословия. Он был принят и в Сербии, и в Германии, и в Австрии,чему я сам был свидетелем, потому что мы с ним участвовали вместе в различных симпозиумах и конференциях, а главное — на Афоне. И афониты его признавали своим, говорили с ним совершенно одним языком афонской традиции, именно исихастской традиции. Мне кажется, это очень важно.

К. Мацан

— Я не могу вас не спросить в этом смысле об этом феномене синергийной антропологии. Я думаю, что, скажем так, непосвящённому слушателю этот вопрос даже выговорить не так-то просто. Если из тех, кто нас сейчас слушает, кто-то заинтересуется, захочет хотя бы приблизиться к этому, понять, что это такое, о чём Хоружий пишет, как бы вы сформулировали если не суть этого учения, то некое такое введение? Вот что может открыть для себя человек, который с этим феноменом познакомится? Это про что? Почему это может быть важно и полезно, что называется, простому человеку?

Прот. Андрей Лоргус

— Это, в общем, несложно. За вот этим причудливым и совершенно новым термином «синергийная антропология» стоит, в общем, извечная христианская истина. Она может быть сказана и так: человек открыт Богу и человек сотрудничает с Богом. «Синергия» — это «сотрудничество», «содеятельность», потому что в переводе с греческого «энергия» — это «действие». Синергия, то есть сотрудничество, содействие, то есть человек и Бог вместе сотрудники. И вот эта антропология, в которой человек раскрыт Богу, раскрыт воле Божией, раскрыт духовному миру и действует не как замкнутый, самостоятельный, ориентированный на себя самого или на социум, или на какие-то профессиональные институты индивидуум, а именно человек, который сотрудничает с небом. Вот в чём суть синергийной антропологии. Эта антропология заставляет рассматривать человека в перспективе его открытости и постоянного взаимообмена между небом и землёй. Вот, собственно говоря, весь исихастский опыт, который хотел изложить Сергей Сергеевич, и мне кажется, что ему это удалось, в этом и есть. Исихаст — это монах, который молится Иисусовой молитвой и находится в созерцании, как раз и стремится к тому, чтобы исполнять волю Божию, жить с Богом. Вот жизнь с Богом — это и есть синергийная антропология. Дело в том, что у Сергея Сергеевича есть потрясающий труд — это перевод знаменитого романа Джеймса Джойса «Улисс», который был им выполнен ещё в 80-е годы. Это очень любопытная история про перевод этого романа, потому что Сергей Сергеевич не был профессиональным переводчиком, но так случилось, что ему пришлось за это взяться. Вернее, первоначально было трое переводчиков, потом двое, а в конце концов он выполнял перевод уже один. И он один выполнил этот гигантский труд, причём, как всё у Сергея Сергеевича, это потребовало от него полного погружения в мир Джойса, полного погружения во все его произведения, его язык, его историю, его личность. И в результате этого Хоружий издал не только сам роман «Улисс», который сначала публиковался кусочками, по-моему, в «Новом мире» или в «Иностранной литературе», главами, потом он ходил в самиздате и потом был издан уже целиком, но Сергей Сергеевич на сегодняшний день является главой всех филологов, кто хотел бы комментировать Джойса. И его комментарии просто являются лидером среди всех вообще пониманий Джойса. Если кто-то интересуется Джойсом, то Хоружего обойти нельзя, причём не только в русскоязычной литературе, но и в мировом смысле.
Хоружий вошёл в пул мировых комментаторов Джойса, а таких, вообще говоря, немного. И он написал книгу «Улисс» в русском зеркале«, которая вышла в 1994 году первоначально, потом она переиздавалась. Вот эту книгу, если человек не читал Джойса и пытается разобраться, как читать «Улисса», вот мне кажется, прочитать «Улисса», потом прочитать Хоружего «Улисс» в русском зеркале«, а потом опять перечитать «Улисса» — будет два совершенно разных понимания. То есть это очень характерная черта: в светском мире кто про Хоружего ничего не знает, в смысле его богословия и философии, тот знает его, как переводчика «Улисса». Но он не только переводчик, он ещё и комментатор, и комментатор не только «Улисса», но и всего Джойса. Более того, его комментарии к последнему загадочному произведению Джойса «Поминки по Финнегану» — если их не прочитать, то невозможно понять это произведение. Поэтому «Улисс» в русском зеркале" — это, вообще говоря, самая рекомендуемая книга для людей, далёких от антропологии, философии и богословия, для тех, кто хочет познакомиться с творчеством Сергея Сергеевича Хоружего, чуть-чуть заглянуть в эту величайшую личность.

К. Мацан

— Это был протоиерей Андрей Лоргус, директор Института христианской психологии.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Мы говорим сегодня о жизни и творчестве Сергея Сергеевича Хоружего — сегодня девять дней со дня его ухода. Своими воспоминаниями о философе и богослове делится Алексей Павлович Козырев, кандидат философских наук, заместитель декана философского факультета МГУ, ведущий программы «Философские ночи» на радио «Вера».

А. Козырев

— Это пример учёного-энциклопедиста, который для нашего времени совсем нехарактерен. Для нас он прежде всего был историком русской философской мысли и её продолжателем, как ни странно. Вот когда мы говорим, что русская религиозная философия в прошлом, то это не так, потому что с нами жил Сергей Сергеевич Хоружий, который позволял сказать, что русская религиозная философия и в настоящем тоже. Его деятельность в сфере русской философии делилась как бы на два этапа. Первый этап — это 60-е, 70-е, возможно 80-е годы, когда русская философия вообще была под спудом, о ней не принято было говорить публично, запрещено просто было произносить определённые фамилии, потому что там были люди, высланные на «философских пароходах», репрессированные, как Лев Платонович Карсавин, один из героев, которому Сергей Сергеевич посвятил не одно своё исследование. Поэтому, вообще говоря, чтение этих книг, упоминание этих имён сразу провоцировало неусыпный контроль и надзор со стороны определённых органов. И вот Сергей Сергеевич, будучи успешным учёным-математиком, работая в Институте имени Стеклова Академии наук, ведущем научном институте в этой сфере в нашей стране, вёл как бы такую вторую жизнь. То есть он подпольно занимался русской религиозной философской традицией, встречался с осколками — с людьми, которые знали ещё тех людей, общались с ними, — писал книги. Книга о Флоренском была написана в 70-е годы, а вышла она только в конце 90-х. То есть то, что он сделал в эти годы, было очень значительно, существенно. Здесь надо сказать, что, наверное, два таких героя у него было — это Карсавин и отец Павел Флоренский, которыми Хоружий занимался. Это теперь отцу Павлу Флоренскому Патриарх освящает памятник в Сергиевом Посаде рядом с домом, где отец Паве Флоренский жил. А тогда это был человек, погибший в лагерях, расстрелянный. И даже не знали, что он расстрелян, потому что в «Философской энциклопедии» было написано, что он умер в 1943 году. А это было не так, потому что его расстреляли в декабре 1937 года. Конечно, как можно было вслух эти имена произносить?

Но вот уже в начале 90-х начинается новый Хоружий, начинается с книги «Диптих безмолвия». Как сейчас помню: мне главный редактор журнала «Начала» Наталия Скоробогатько дала тогда этот текст, эту книжку, изданную дешёвым способом, в тонкой обложке на простой бумаге, и попросила написать рецензию. Я её прочитал и, честно говоря, далеко не всё понял — я тогда ещё был только начинающий преподаватель, закончил философский факультет. «Диптих безмолвия» — какие-то энергии, синергия, какой-то совершенно непонятный и незнакомый для меня язык, даже для человека, который к тому времени уже прочитал и Флоренского, и Карсавина, в общем-то. Это был Хоружий, который начал осваивать для себя традицию паламизма — учения святителя Григория Паламы, тексты которого переводил на русский язык его близкий, закадычный друг Владимир Вениаминович Бибихин. И благодаря переводам Паламы, сделанным Бибихиным, Хоружий познакомился с исихазмом, с паламизмом. А паламизм — это частный случай исихазма, потому что исихазм — это учение о безмолвии, о умной молитве «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», которая творилась аскетами в монастырях, в пустынях. И определённая практика этому соответствовала, в результате которой поднявшиеся на высокую ступень аскетического подвига сподабливались созерцанию нетварного Фаворского света. Вот эта практика исихазма, которая от Макария Египетского начинается и идёт сквозь века. И даже у нас на Руси были её сторонники — это и преподобный Сергий Радонежский, и преподобный Стефан Пермский, и преподобный Нил Сорский — все они были исихастами, все они знали, что такое умная молитва. Вот Сергей Сергеевич, как философ, как математик, обратил внимание на философскую сторону исихазма. И первая его книга называлась «Диптих безмолвия».
Потом он ещё много написал работ в этом направлении, и это его несколько отдаляло от русской религиозной философии, в которой он видел след неоплатонизма. Например, я помню, что в 2001 году я организовал вместе с коллегами конференцию, посвященную 130-летию отца Сергия Булгакова. И Сергий Сергеевич Хоружий выступал на одном из пленарных заседаний и сделал доклад «Имяславие как школа московского неоплатонизма». То есть, вообще-то говоря, имяславие, учение о имени, связывали всегда с исихазмом, а Хоружий сказал, что, нет — это неоплатоническое совершенно направление в философии. И из исследователя русской религиозной философии Хоружий стал её критиком, но критиком справа, то есть он критиковал её за то, что там много тенденций, которые если не перпендикулярны Православию, то, во всяком случае, не вполне вяжутся с Православием: пантеизм, склонность к гностицизму. И в этом плане Хоружий стал продолжать в русской мысли, скорее, линию отца Георгия Флоровского. Я помню, когда мы встретились с ним в первый раз, это было в 1993-м или 94-м году, я был тогда начинающим учёным. Он попросил меня дать ему мои первые статьи почитать. Я помню, я ему дал ещё напечатанные на машинке, некоторые даже не были опубликованы. И он мне говорил: «Вы, конечно, работаете в русле отца Георгия Флоровского». То есть для него было важно, что вот это направление Флоровского такое критическое по отношению к русской религиозной философии. Хоружий включил в себя, в свою мысль очень много линий современной философии. Это и Мишель Фуко, с которым он полемически взаимодействует — его учение о практиках себя, которое Хоружий определённым образом переиначивает под аскезу, под Православие.
Потому что аскеза — это тоже своего рода практика себя, то есть когда человек выстраивает свою собственную личность. Она ему не дана, как некий крепкий орешек, а она задана, и он эту личность формирует в молитве, в аскетической практике. Вот он написал такую книгу «К феноменологии аскезы». Может быть, большая заслуга Сергея Сергеевича перед Православием заключается в том, что он составил 900-страничную книгу — библиографию литературы об исихазме на всех языках, включая восточные языки. Что такое собрать всё это — это титанический, кропотливый, подвижнический труд. Надо сказать, что он читал лекции и в Бразилии, и в Китае. В Китай его постоянно приглашали. И даже на могиле во время погребения я успел пообщаться по «Ватсапу» с китайским учёным и переводчиком Чжан Байчунем — сегодня это главный специалист по русской философии в Китае. И вот этот самый Чжан Байчунь напсиал книгу «Современное православное богословие», где Хоружий является, можно сказать, основным действующим лицом. Написал он, конечно, на китайском языке, и я думаю, что далеко не все из нас смогут понять, что там написано. Поэтому популярность Серея Сергеевича была колоссальная.

В каком-то смысле Сергей Сергеевич был и миссионером. Он был миссионером русской культуры и философии и был миссионером православной веры, потому что он рассказывал на разных площадках о том, что такое умная молитва, что такое исихастские аскетические практики. И тут трудно даже передать то значение, ту функцию, которую он выполнял не только в России, но и в мире как такой определённый пропагандист русской православной культуры. При этом он успевал очень много писать, у него выходили книги, одна из книг — «Фонарь Диогена». Потом вышел журнал, который назывался «Фонарь Диогена». Что такое фонарь Диогена? Мы знаем, что был такой древнегреческий философ-киник, который искал с фонарём человека — он днём ходил с масляным фонарём. Когда его спросили, почему он фонарь днём зажигает, он ответил: «Человека ищу». А вокруг, конечно, ходили люди. Но он искал какого-то не того человека, а какого-то настоящего человека искал.
Сегодня мы живём в не самую простую для человека и человечности эпоху. И Хоружий любил говорить о том, что, вообще-то говоря, мы переживаем смерть человека, когда человек, в его традиционном понимании, распадается на множество каких-то социальных ролей, на множество личин, когда биоэтические технологии позволяют человеку сегодня всё менять. Символическое значение Сергея Сергеевича Хоружего ещё и в том — может быть, не все наши радиослушатели знают — фамилия его такая несколько усечённая, потому что обычно «хорунжий» говорят — вот в казачьей сотне. Дело в том, что его мама Вера Хоружая была партизанкой, умученной фашистами в 1942 году, посмертно ей было присвоено звание Героя Советского Союза. И советское правительство построило дом для её семьи, где воспитывался маленький Сергей Сергеевич. А получилось так, что мать родила его и перешла границу с Белоруссией, и её схватили фашисты и несколько месяцев пытали, и умучили, умертвили её. То есть он не знал матери, его воспитывала её сестра, но он не знал и своего отца, который был военным лётчиком и который тоже погиб на фронте ещё до рождения Сергея Сергеевича — разбился на самолёте на морковном поле. И он рассказывал своей дочери, что ему снилось часто это морковное поле, на котором погиб его отец. То есть это был ребёнок войны, сирота войны. И я, конечно, знал это имя из учебников по истории — Вера Хоружая. Но потом оказалось, что судьба мне преподнесла такой подарок — общаться и сотрудничать с её сыном. И, конечно, с уходом Сергея Сергеевича эта ещё и такая символическая память о войне, об этой славной героине, об этом славном имени уходит в историю. Это тоже по-своему событие отнюдь не локального масштаба, это событие исторического масштаба.

К. Мацан

— Для тех, кто начнёт своё знакомство с книгами Сергея Сергеевича Хоружего, как вам кажется, с чего лучше было бы начать?

А. Козырев

— Я думаю, что лучше было бы начат с какой-то его книги, посвященной русской традиции. И не так давно в Библиотеке журнала «Символ» вышла большая достаточно книга «Опыты из русской духовной традиции», где собраны статьи Сергея Сергеевича и о Соловьёве, о Хомякове. Но особенно интересен последний раздел, который он назвал «Усыхающий довесок», взяв это выражение из стихотворения Осипа Мандельштама — с Надеждой Яковлевной Мандельштам Сергей Сергеевич дружил и близко общался. Там он рассуждает о понимании традиции в наше время. Это очень поучительная, полезная глава, потому что под традицией сегодня подразумевают всё, что угодно. И любой алармизм, любой милитаризм, любое человеконенавистничество, вражда духовная — всё это называют традицией, всё списывают на традицию. Вот Сергей Сергеевич там проводит очень тщательную археологию того, что сегодня понимают под традицией, ложно понимают под традицией, и что же всё-таки является нашей истинной духовной традицией. Вот эта книга, которая, может быть, не итоговая, но, по крайней мере, она такая обзорная для разных тем в творчестве Сергея Сергеевича Хоружего — «Опыты из русской духовной традиции».

К. Мацан

— Это был Алексей Павлович Козырев, кандидат философских наук, ведущий программы «Философские ночи». Это «Светлый вечер» на радио «Вера», мы продолжим наш разговор в следующей части программы.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. У микрофона Константин Мацан. Сегодня, напомню, девять дней со дня кончины Сергея Сергеевича Хоружего. И мы вспоминаем жизненный и творческий путь одного из самых авторитетных современных русскоязычных православных философов и богословов. Наш следующий собеседник — протоиерей Вячеслав Перевезенцев, настоятель храма святителя Николая в селе Макарово Московской области.

— Отец Вячеслав, вы рассказывали в своих интервью о знакомстве с Сергеем Сергеевичем Хоружим. И так, может быть, по-журналистски заостряя, можно сказать, что это знакомство было очень важным. И в каком-то смысле если бы не было этого знакомства, может быть, и жизнь по-другому у вас сложилась. Вы можете рассказать, чем для вас в личном плане стал Сергей Сергеевич и общение с ним?

Прот. Вячеслав Перевезенцев

— Встреча с Сергеем Сергеевичем Хоружим, которая, наверное, не должна была быть в моей жизни, потому что мы находились как бы на разных орбитах, наши вселенные не должны были пересекаться. Но так получилось, так было угодно, что они пересеклись. Я был вполне себе советским студентом, но, как и многие советские студенты того позднесоветского времени, был увлечён поиском смысла жизни, в конце концов поиском Бога. И главным, что ли, подспорьем на этом пути для нас тогда были, конечно, книги. И так получилось, что в поисках этих книг, которые могли бы хоть как-то дать ответы на мучающие нас вопросы, меня познакомили с Сергеем Сергеевичем Хоружим, у которого была замечательная библиотека и про которого все знали, что он делится этим своим сокровищем со всеми, кто к нему обращается. Так впервые я оказался у него дома — в маленькой квартирке на Фестивальной улице. Это было то ли начало, то ли середина 80-х годов XX века. Сама обстановка этой квартиры уже была поразительна. Это была очень маленькая такая «хрущёвка» на первом этаже, квартира, которая была вся буквально завалена книгами. Книги лежали везде, где могли лежать: на полу, на подоконнике, на табуретках, на стульях, на столах, в книжных шкафах. Но главное, что это были за книги — это были совершенно необычные книги, про которые я и не мечтал, что когда-нибудь смогу держать их в руках. За многие из них в то время можно было вполне оказаться в местах не столько отдалённых. И вот Сергей Сергеевич первым делом, когда я к нему пришёл, спросил, чем я интересуюсь. Я сказал, что мне интересно всё, что связано с религией, с философией. И он мне потихонечку стал мне давать книги, главным образом русской религиозной философской мысли, которой занимался. И в конце концов это привело меня к тому, что я оказался на пороге Церкви.
И в этом смысле я могу сказать, что Сергей Сергеевич был для меня если не учителем, потому что так было бы очень дерзновенно считать, потому что всё-таки я никогда не был в таком положении по отношению к нему, но он был точно для меня педагогом в буквальном смысле этого слова. В переводе с греческого «педагог» означает «детоводитель» — тот, кто приводит ребёнка буквально за руку к порогу школы. Вот буквально за руку Сергей Сергеевич привёл меня к порогу церкви, храма. Он меня познакомил с отцом Александром Менем, который уже стал моим духовным наставником и ввёл меня в Церковь, и так началась моя жизнь христианина. Сергей Сергеевич обладал огромным кругом интересов, таким энциклопедическим. И первое, что меня поразило, когда я с ним познакомился, это то, что в кабинете, где он занимался, было два больших стола, заваленных книгами, какими-то бумагами, листочками. На одном были книги по физике и математике, листочки, испещрённые формулами, а на другом лежали совсем другие книги — по философии или просто связанные с литературой, ведь он был ещё переводчиком, причём совершенно потрясающим. И для меня было именно это важно — что я знал, что этот человек одновременно серьёзный учёный, физик-математик, а не только гуманитарий-филолог.

К. Мацан

— Сергей Сергеевич только книги давал или у вас были с ним какие-то, может быть, не длинные, но личные беседы о Церкви?

Прот. Вячеслав Перевезенцев

— Да, он отвечал на все мои вопросы, но как-то так, знаете, очень ненавязчиво. Он не страдал таким комплексом, которым многие из нас иногда грешат, когда находишься как бы в облике человека, вопрошающего, ищущего всё, что мы знаем, — как-то наставить, вразумить. Вот у него этого не было. Я что-то спрашивал, он мне отвечал достаточно кратко, иногда меня поправлял. Я помню, когда я к нему пришёл — тогда я увлекался восточной и индийской философией — и сказал, что «Сергей Сергеевич, вот как удивительно — всё же одинаково: и индуистская мысль, и христианская об одном и том же, ведут к одному и тому же». И он мне так аккуратно сказал, что это не так, что это так кажется лишь поверхностному взгляду, и что-то про это рассказал и дал что-то опять почитать, и всё у меня встало на свои места. И этот соблазн восточной мысли ушёл навсегда.

К. Мацан

— А о Церкви разговоры бывали? Вот вы сказали, что он вас привёл к порогу Церкви.

Прот. Вячеслав Перевезенцев

— Конечно. Потому что я помню, что после того, как я прочёл книгу отца Павла Флоренского «Столп и утверждение истины», которая произвела на меня очень сильное впечатление, очень яркая книга и как раз о Церкви. И тогда, я помню, пришёл к Сергею Сергеевичу и сказал, что, знаете, книга большая и толстая, и я мало что в ней понял, но в предисловии есть буквально несколько строк, которые, как мне кажется, обращены именно ко мне. А строки эти были следующие, отец Павел писал, что Церковь, как и жизнь, не вмещается в словах, слова, то есть определения, имеют границы, а жизнь не имеет границы. И чтобы понять, что такое Церковь, мало слов, мало читать о Церкви, нужно оказаться внутри Церкви, нужно прикоснуться к жизни самой Церкви. И собственно, отец Павел писал, что смысл и цель его книги не в том, чтобы после её прочтения читающие захотели войти внутрь Церкви. И в этом с этим вопросом я к Сергею Сергеевичу обратился: «Сергей Сергеевич, как мне оказаться внутри Церкви, как мне войти в эту стихию церковной жизни, что нужно делать? Я же не могу пойти просто в ближайший храм — я там уже не раз был, но ничего там не обрёл и не увидел, как зашёл, так и вышел, всё непонятно, всё как бы не для меня, не про меня». И тогда он мне, во-первых, дал книжку «Сын Человеческий», сказал почитать её, что там о самом главном. Это была книга отца Александра Меня об Иисусе Христе. И когда я её быстро прочитал, буквально за один вечер, я вернулся к нему с тем же вопросом. И он сказал: «Я вас познакомлю с отцом Александром, а он уже сделает то, в чём вы так нуждаетесь. Он введёт вас в эту жизнь Церкви». И так и получилось. Он позвонил каким-то людям, прихожанам отца Александра, потому что сам он уже был не в приходе, хотя в своё время был крещён отцом Александром. И меня отвезли в храм, познакомить с отцом Александром. Так началась моя церковная жизнь.
И Сергей Сергеевич был по-настоящему крупнейшим современным православным богословом, продолжателем линии нового патристического синтеза XX века, православных богословов XX века: отца Георгия Флоровского, отца Иоанна Мейендорфа. Вот он в этой линии стоял. И занимаясь аскетической практикой Церкви, исихазмом, а это было главное, что ли, дело его жизни, он не просто теоретически этим занимался, а этим жил, находился внутри этой традиции. Я знаю, что в последние годы жизни он был очень близок к отцу Софронию (Сахарову), с которым состоял в переписке и был лично знаком, часто подолгу жил у него в монастыре в Эссексе. Они были очень близки и общались. Может быть, если когда-нибудь будет опубликована эта переписка, это будет очень интересно. Я бы очень хотел, чтобы книги Сергея Сергеевича, которые, как я знаю, на многих оказали очень сильное влияние — а, слава Богу, у него много книг и ещё больше статей и очерков о русской философии и, самое главное, о том, чем он сам занимался — о синергийной антропологии, что занимало его больше всего: человек и что с ним происходит в современном мире — вот, собственно, его главные темы. И это антропологическая катастрофа, как её называл Мамардашвили: с человеком происходит беда, как эту беду опознать, как с ней справиться. И это то, что можно найти в его трудах.

К. Мацан

— Это был протоиерей Вячеслав Перевезенцев, настоятель храма святителя Николая в селе Макарово Московской области.

К. Мацан

— Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы сегодня вспоминаем Сергея Сергеевича Хоружего, выдающегося богослова и философа. Сегодня девять дней со дня его ухода. И после стольких слов о личности Сергея Сергеевича очень уместно дать слово ему самому. Он не раз становился гостем программ на радио «Вера». И сейчас я бы предложил послушать фрагмент программы «Философские ночи» с его участием. Эта программа идёт у нас по субботам в 11 вечера, её ведёт Алексей Козырев, который сегодня уже был нашим собеседником. Программа, фрагмент которой мы услышим, вышла в июле 2018 года. В ней Хоружий предлагает свой взгляд на историю русской мысли и на то, в чём сегодня состоит уникальность православного богословия, в контексте мысли мировой. Давайте послушаем.

(Звучит фрагмент программы «Философские ночи» — июль 2018 года.)

С. Хоружий

— Философский дискурс проникал на Русь как часть вестернизации.

А. Козырев

— То есть влияния Запада.

С. Хоружий

— Я много анализировал, даже какие-то свои общие концепции на сей предмет развивал. Пути русского сознания: как изменялись общие структуры содержаний русского сознания. И здесь пришлось очень отчётливо выделить одно большое слагаемое под названием «вестернизация». Другое слагаемое уже у нас прозвучало — восточно-христианский дискурс. Русскому сознанию достался исходный фонд православного сознания из Византии. Наряду с ним в определённый период и по определённым не особенно положительным причинам начал приобретать огромное значение другой дискурс, другой контент — заимствований с Запада. И они совсем не были друг с другом в каком-то гармоническом сотрудничестве. Это было просто откровенно другое, которое проникало на Русь разными путями: сначала, в XVII веке, через Малороссию, которая была в значительной мере латинизирована. В результате присоединения Украины к России объединились культурные пространства. И эта Киево-Могилянская учёность, как принято в науке говорить, вошла в единое русское культурное пространство и стала в нём доминировать.

А. Козырев

— Это то, что Флоровский называл «западное пленение», да?

С. Хоружий

— Именно об этом и идёт речь. Дальше, вслед за этим, понятно, что Киево-Могилянская учёность была вестернизацией католического типа. Дальше — мы все знаем — это азбука с Петром, началась ещё более резкая вестернизация, уже совсем другого характера — с ориентацией не на Католичество, а на Протестанство. Любимый его соратник Феофан (Прокопович) квалифицируется в богословии как необычайно яркий, талантливый, продуктивный человек, ничего не скажешь, но абсолютно с духовными ориентациями протестантского характера. И вот это имперскою силою, поскольку, как все мы знаем, вместо Патриарха в Русской Церкви стал кортик императора Петра, вот этот протестантский контент начал интенсивно вторгаться в русскую религиозность. Здесь была, конечно, философия, ничего не скажешь, достаточно развитая, отрефлектированная — и там и там. Но что это означало для русского православного сознания? Да жуткий хаос. Сначала его накачивали католичеством, потом его же стали накачивать протестантством. А кроме того, сверху утверждалось, что всё это и есть Православие — спасибо. Назвать это здоровым культурным процессом — ваша воля. При любой степени российского патриотизма, которого у меня не отнять, назвать это здоровым процессом — я никогда не назову. И вот это было.

А. Козырев

— То есть в данном случае конкретный смысл вестернизации был в том, что читали католических и протестантских авторов? И, перемешивая их, думали, что...

С. Хоружий

— Да и учили по ним. Киево-Могилянская учёность — это, прежде всего, иезуитская духовная школа, по сей день лучшая в мире, простите меня, с такой дисциплиной обучения, которая усваивалась и затверживалась — это великолепная педагогика. Поэтому дело не просто в декларациях и учёных трудах, это было воспитание сознания.

А. Козырев

— Так в семинарии принимали — надо было эссе на латинском языке писать.

С. Хоружий

— Конечно.

А. Козырев

— Вот Василий Дроздов, будущий митрополит Филарет (Дроздов), мы об этом говорили в одной из передач, писал эссе о врождённых идеях на латинском языке. То есть предполагалось, что молодой адепт, который поступает для того, чтобы стать будущим священником, монахом, должен обладать вот этой латинской учёностью.

С. Хоружий

— И добро бы так — это всё-таки какое-то единство. Но, как мы из психологии отлично знаем, самое худшее явление — это столкновение различных расходящихся между собой конфликтов, контентов в одном сознании. Вот это, простите, уже чревато невменяемостью. Это были реальные риски. Я их отчётливо фиксирую. Но это опять предыстория, это очень реальные, очень серьёзные опасности, перед которыми стояли русское сознание и русская культура. Они, слава Богу, были преодолены.

А. Козырев

— Что же помогло это преодолеть?

С. Хоружий

— Воля Божия.

А. Козырев

— Воля Божия — понятно. Но воля Божия действует во времени, в истории и через людей.

С. Хоружий

— И творческие силы русского народа. Вот это уж, безусловно, где они проявились. Эти вот самые опасные столкновения и смешения самых разных чуждых материалов — я эту культуру XVIII века называю «лоскутной культурой», когда русскому сознанию прививались и в нём приживались куски самого разного, невообразимого. Из Голландии шло одно, из Германии другое, из Франции третье — и всё это называлось русской культурой.

А. Козырев

— А Серебряный век — это не лоскутная культура? Вот конец XIX, начало XX века?

С. Хоружий

— Безусловно. Мы очень сильно перескакиваем.

А. Козырев

— Что принципиально меняется?

С. Хоружий

— Общность была. Слава Богу, философия нам даёт достаточно слов для этих явлений сочетания и смешения различного — это называется синкретизм, который отличен от синтеза. То есть любая культура — это соединение разных начал, разных принципов. Вопреки тому, что себе рисовали славянофилы, что культура растёт из чего-то одного, сугубо одного. Вот есть некий корень, из него растёт что-то сугубо своё и ничего не привносится, и так создаётся здоровое культурное развитие. Это чистая фантазия, нет ничего такого. Кстати говоря, я очень много занимался славянофилами, и вот эта их ботаническая парадигма русской культуры — я её очень хорошо представлял, и она у них силой выжжена.

А. Козырев

— Вы называли это «социальной ботаникой» в одном из своих докладов.

С. Хоружий

— Да, социальная ботаника. Но я оказался в тропическом лесу и увидел, что даже на уровне ботаники это враньё, это чистая фантазия. Растительный мир не так устроен, не так живёт. И растения между собой очень синтезируются, соприкасаются. На одном стволе возникают совершенно разные привнесения, и они плодотворно живут. Поэтому разговор о культуре — это неизбежный разговор о способах сочетания, согласования, контакта, диалога, всего, чего угодно, разных разноприродных начал. Именно это в России произошло, и надо сразу выделить из этого богатейшего словаря, описывающего вот это взаимодействие и соприкосновение многоразличного, высшее и лучшее, когда это хорошо. То, когда это хорошо, обозначается такими категориями, как синтез. И совсем уже на высшем абсолютном уровне — синтез и синергия. Это уже богословская категория.

А. Козырев

— Взаимодействие энергий.

С. Хоружий

— Взаимодействие разных энергий, носящее характер совершенного их гармонического координированного, когерентного, как физики говорят, соработничества — вот это высшее. На культурном уровне говорят о синтезе. И вот, то, что в России сумело произойти — это именно переход от лоскутности через синкретизм (синкретизм — это уже получше, чем чистая лоскутность, но ещё тоже совершенно такая вот внутренне несоединённая, несогласованная пестрота, разнообразие) к синтезу. То, что произошло в России, действительно волей Божией и силой русского творческого духа, — это великий русский синтез, который создал великую русскую культуру. И здесь приходится сказать, что внутри христианского, внутри, как мы выражаемся, икономии — отношений христианина с Богом — возникли разные представления о том, что такое богословие. На Западе представление одно, в Православии оно другое.

А. Козырев

— У нас, кстати, и святые — великие богословы. Святые, которые ни строчки не написали. Преподобный Сергий Радонежский — великий богослов.

С. Хоружий

— Так вот за всем этим и стоит православное понимание богословствования, которое, слава Богу, на сегодняшний день получило очень отчётливую такую, можно сказать, дефиницию у современного подвижника — архимандрита Софрония (Сахарова). Он очень чётко сказал, говоря из своего собственного опыта уже на закате дней, опыта, включающего многие десятилетия труда богообщения. Архимандрит Софроний сказал, что богословие — это есть вовсе... сейчас, боюсь, в точности не воспроизведу цитату, но достаточно близко скажу, что богословие — это вовсе не результат какого-то критического исследования или выражение отвлечённых представлений рассудка, а это есть прямое поведание того опыта, в который человек по благодати Духа Святого был введён. Прямое поведание собственного своего опыта, не чьего-то, который тебе был дарован. Здесь у нас возникло новое ключевое слово, которое и надо заметить и вытащить в витрину. Это слово «опыт». И как раз тут надо сказать, что этот поворот к опыту в Православии происходил очень по-своему, интенсивнее, и я бы даже позволил себе сказать, что плодотворнее, чем на Западе, в Католичестве. На сегодня в христианской мысли Православию есть гораздо более что сказать, чем любой другой ветви христианской мысли.

А. Козырев

— И, может быть, даже, чем философии.

С. Хоружий

— Это именно на почве православного понимания духовного опыта. И не просто понимания, а православной установки примата опыта, причём совершенно определённого опыта: христоцентрического, конститутивного. Вот эта вот самая опытная обращённость ко Христу и есть то, что формирует человека, его личность, его идентичность. Когда у западного человека начались великие проблемы с идентичностью — она начала распадаться, исчезать, просто вот из-под пальца ускользать от западного человека. Да чего от западного — от человека в мире, если угодно, — мир уже в огромной степени антропологически един сегодня. Вот тогда и было понято, что в православном понимании опыта, в православном утверждении примата опыта есть некая стратегия выхода из этого состояния. Говоря на жаргоне современного философствования, здесь предлагается совершенно конструктивная стратегия выхода из смерти субъекта.

К. Мацан

— Это был фрагмент программы «Философские ночи» на радио «Вера» с участием Сергея Сергеевича Хоружего. Один из ближайших выпусков «Философских ночей» мы также посвятим его памяти и поговорим с его ближайшими учениками и коллегами. На этом мы завершаем наш сегодняшний разговор. Я напомню, что сегодня девять дней со дня кончины Сергея Сергеевича. Мы, кто можем, молимся об упокоении новопреставленного Сергия и просим наших радиослушателей также, кто может и настроен, помянуть Сергея Сергеевича в своих молитвах. До свидания. У микрофона был Константин Мацан. Берегите себя и друг друга.