«Об отцовстве». Анастасия Коваленкова - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Об отцовстве». Анастасия Коваленкова

* Поделиться

У нас в гостях была писатель, художник, публицист Анастасия Коваленкова.

Мы говорили с нашей гостьей о семье, о том, как могут быть связаны отношения с отцом и отношения с Богом, а также как научиться быть благодарным родителям даже за те ошибки, которые они могли совершить, и как в этом помогает доверие Богу.

Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева


Константин Мацан:

— Светлый вечер на радио «Вера», здравствуйте, уважаемые друзья! В студии моя коллега – Анна Леонтьева.

Анна Леонтьева:

— И Константин Мацан.

Константин Мацан:

— Добрый вечер, в гостях у нас сегодня Анастасия Коваленкова, которая просит себя представлять очень интересным образом: писатель, художник и думальщик. Настя, привет!

Анастасия Коваленкова:

 — Добрый вечер!

Константин Мацан:

— Настя уже далеко не в первый раз в нашей студии. Нам это очень радостно. Это уже своего рода традиция, наши слушатели хорошо знают писателя, художника Настю Коваленкову, вот сегодня поговорим об отцовстве.

Анна Леонтьева:

— О настоящем отцовстве

Константин Мацан:

— Почему эта тема возникла, поймём по ходу разговора, но она, мне кажется, каждому важна, потому что… Я вот бы с чего начал, мне врезались в память слова моего духовника, у него есть такой афоризм: «Тот, кто не нашёл в отце Бога в детстве, тот потом не найдёт в Боге Отца». Сказано сильно, может быть, хлёстко и радикально, но что ты об этом думаешь?

Анастасия Коваленкова:

— Ты знаешь, с одной стороны, сразу была согласна, а потом подумала, что ведь есть те, у кого отец подкачал, что называется. Более того…

Константин Мацан:

— В этом и проблема…

Анастасия Коваленкова:

— У меня отец тоже богом был до определённого времени. И перестал быть богом, то есть даже, можно сказать, подкачал. Думаю, он поймёт меня сейчас и простит. Ну потому что он уже там, где понимают, он уже ушёл. Он перестал быть богом, а Бога я ещё не обрела. Я в 20 лет обрела веру, а папа для меня перестал быть богом раньше. Вот и у меня возникает вопрос: а те, для кого отец совсем не был богом, что?

Константин Мацан:

— Ну поэтому смысл в этой фразе в том, что трудно будет, что хорошо бы, чтобы всё было как нужно. А если оно нарушается, если отец подкачивает, значит, потом человеку труднее прийти к Богу.

Анастасия Коваленкова:

— Вот одну вещь скажу: не в отце. Я думаю, тут секрет-то посложнее, может быть, дело в том, что человеку нужно иметь внутри допуск на кого-то, кому он доверится. Это очень важно: быть готовым довериться. Быть готовым что-то не понимать, а исполнить веря. И если это есть в человеке с детства, в принципе, способность, ну это называется рефлексировать на языке психологии, способность доверять, доверяться, исполнять, то тогда это может быть и не отец, не обязательно в отце Бог.

Константин Мацан:

— Учитель, может быть

Анастасия Коваленкова:

— Учитель, да…

Константин Мацан:

— С большой буквы

Анастасия Коваленкова:

— Да. Знаешь, кто-то нашёл в жизни Бога, то есть принять жизнь как некое большое, что тебе что-то даёт. И она главнее, чем ты, и тебе надо у неё учиться.

Анна Леонтьева:

 — Настя, а можно спросить ещё раз то же самое, но по-другому. Нас слушают многие люди сейчас, которые не нашли в отце бога, да, как вот по Костиному выражению. У нас есть знакомый психолог, мы не будем его называть, знаем о ком говорим, который с психологической точки зрения, говорит, что это очень большая травма, когда отца нет, когда отец не такой, каким бы ты хотел его видеть. И что же тогда получается? Эти люди вообще не имеют шанса найти те доверительные, те тёплые отношения с Богом?

Анастасия Коваленкова

— Я должна честно сказать, во-первых, я не вправе судить других, но я не очень их понимаю, потому что мой папа косячил столько. Во-первых, у того человека отец тоже был, он не умер. Просто он был не такой, как ему хотелось, как ему казалось правильным. А у меня папа был с самого начала не такой, как мне казалось правильным. Уже к 7 годам я получала те действия, которые мне казались не совсем правильными. Я жила с бабушкой, папа, став вдовцом, женился на женщине, которая меня очень любила, но они всё-таки жили отдельно, потому что у них там всё было сложно. И я сейчас не буду во всё вдаваться, очень много было всего, за что психологи моего папу сейчас расстреляли бы.

Константин Мацан:

— В хорошем смысле этого слова, сейчас так принято говорить

Анастасия Коваленкова:

— А у меня не было не тогда претензий, когда я не понимала, мне больно было, плакала я тогда, не от того, что меня кто-нибудь ударил - нет, нет, нет, нет. Потому что было больно, обидно, больно на душе. Но я никогда, во-первых, не судила, во-вторых, беспредельно любила. Это не моя заслуга, это Бог мне дал такую возможность. И когда стала понимать, что он ошибался, ничего не поменялось. А теперь, если позволите, расскажу вам краткую историю, которая может послужить заделом к серьёзному разговору.

Чтобы было понятно, не все же знают. Мой папа был очень творческий, кстати, тоже думальщик, очень образованный, тонкий, верующий, но с середины жизни человек, то есть сам пришедший к вере, хотя был крещён. Блестящий художник, книжный график, входящий в первую десятку книжных графиков конца XX века, Сергей Александрович Коваленков, сын поэта Коваленкова. Он был прекрасный отец в смысле умения заниматься с детьми, умения быть другом. Прозвище у него было «Гепард». Это мы его так звали. Причём он не только мной занимался, но и детьми своих друзей, мы за ним ходили стайкой делали всё что он скажет, всё, что скажет, потому что он был отчаянный. Он был парень, он был заводной, он был затейник. Но при этом он был довольно по отношению ко всем хороший педагог, а по отношению ко мне иногда суровый педагог. Но настоящий. Очень настоящий. История такая: мне 5 с хвостиком лет. Я первый раз далеко иду на лыжах, лыжи без креплений, папа идёт впереди. Я худенькая, как всегда была. И быстро замерзаю. Пошли мы далеко. Это из Мичуринца под Переделкино, где была дача в Переделкино, но на окраине, до переделкинского кладбища, собственно до Переделкина. Это много, а потом обратно. У него-то финские лыжи с металлическими креплениями, а у меня вот эти, я ещё плохо умею, я всё время из них вылетаю, у меня замерзают руки, постепенно я начинаю подбирать пальцы в варежках, уже не в состоянии держать палки, они так за мной волокутся. Папа идёт впереди, не убегает далеко, периодически оглядывается. Я замерзаю окончательно, в какой-то момент он меня берёт, говорит: «Так стоп, всё, будем согреваться». И начинает меня раздевать, ничего мне толком даже не объясняя, потому что он правда испугался. Ну может, он что-то мне и сказал, но я не поняла, потому что ревела. Он меня растёр снегом, он снял колготки, руки, сняв варежки, растёр снегом, с моей точки зрения, он меня убивал вообще. Ну правда, длилось это убийство три минуты, а на четвёртой-то я стала согреваться, это же именно верный способ согреться. Но я это очень хорошо помню, причём самое смешное было то, что произошло это на полпути к кладбищу. И у меня была в какой-то момент такая мысль: «Он меня, что решил тут похоронить, потому что я не соответствую, типа?» А вот это желание соответствовать – это было. То есть я очень папу любила, и так он был строг, вот тут была его ошибка, ну не должна я была хотеть так сильно соответствовать, значит в чём-то он ошибался. Но ладно. Это даже жестковато, я считаю. Но дальше происходит прекрасный опыт. Мы с ним идём дальше, я согрелась, и вот дальше происходит то, что я хотела бы сравнить с отцовством Бога и человека, потому что он ведёт себя ровно, как Бог. Да для меня он и был богом, абсолютно, я себя рядом чувствовала… я пугалась его гнева. Но он был круче всего мира, то есть, главное, его не прогневить. А уж со всеми остальными он справится, защитит, поэтому, когда он меня решил убивать, я, в принципе, была не против. Мы съезжаем в такую небольшую ямку по пути домой. Я первый раз иду далеко на лыжах, в горку я подниматься вообще не умею, а у меня не жёсткие крепления. Он очень быстро ёлочкой, ставя ноги левая, правая, ну знаете, как ёлочкой ходят, поднимается из этого крошечного, это даже не овражек, это была какая-то воронка. Из этой воронки он вышел и встаёт, опершись на палки, закуривает, глядя на меня внизу. И говорит, ну вот так поднимайся. Он мне даже показал, я посмотрела, как он. Я начинаю… слушайте, у меня целых четыре предмета новых: ноги, руки, вот эти палки, там тоже палки, я только что согрелась. Холодно мне уже не было, но у меня вылетают ноги из креплений. Я падаю, увязаю тут же в снегу, там же лыжни нету. И почему-то мне не приходила мысль, пытаться выбраться без лыж, видимо, я понимала, что надо в лыжах. Я начинаю ныть, хныкать. Он мне опять, он спустился, ещё раз показал, как надо, опять поднялся, ещё посмотрел. В какой-то момент я вижу, что он докуривает, и что у него лицо как-то меняется, я вижу, что он принял какое-то решение, и он исчезает за краем бортика, воронки. То есть он ушёл. «Господи, почему ты оставил меня?» Я остаюсь в этой воронке одна, его нет больше. Я не знаю, сколько секунд понадобилось, чтобы я вылетела на этих лыжах, я тут же всё сообразила, моментально. А он это знал, он стоял в метре. Он как кошка, которая, знаете, в ванной так приседает, чтобы её не видно было. Он стоял ровно в метре, он никуда не ушёл, естественно, но он знал, чтобы я выбралась, надо поставить задачу посерьёзней. Понимаете, как это похоже на отношения с Богом. Когда мы оказываемся в ситуации и говорим: «Ну что такое, у меня не получается, я не знаю, как надо, ну помоги же, блин!»

 А Он всё нам сказал, Он сказал про совесть, про то, как надо поступать, у нас внутри идеальный прибор, Бог нам всё дал – совесть у нас внутри, идеальный барометр, компас, который показывает, как идти. Да, он иногда уходит, потому что иначе мы ничему не научимся, вот это и есть, как мне кажется, настоящее отцовство, оно совсем … Вообще, с чего мы решили, что всё должно быть всё время мармеладно и комфортно?

Анна Леонтьева:

— Я прошу прощения, я прям на секунду тебя прерву. Потому что мой муж рассказывает о том, как ему старец или он где-то прочитал, или старец какой-то сказал, что, когда к тебе придёт человек и скажет два слова: легко и комфортно, вот прям сразу делай ноги от этого человека. Но я хочу спросить: ведь опять же переходя на точку зрения психологии, это же… Что он такое творил-то твой отец, это ж какая психологическая травма, это ж ребёнок остался один в каком-то снежном овраге, понимаешь, на это же можно и так посмотреть?

Анастасия Коваленкова:

Я думаю, что, если б я заплакала, он бы тут же спустился.

Константин Мацан:

 — Вот тоже хотел бы к этому обратиться, потому что эта история после маленького твоего добавления сейчас, она что-то, наверное, передаёт нам о Боге, что-то важное, но только часть. В принципе, невозможно Бога исчерпать никакими историями и определениями, но вот без того, что, если тебе трудно и ты уже плачешь и не можешь, Он сам тебя донесёт на плечах до дома.

Анастасия Коваленкова:

— Он тебе поможет, если тебе так трудно, что ты с жизнью не справляешься, Он тебя из этой жизни заберёт. В другой класс выведет.

Константин Мацан:

— Бог разный. И папы разные бывают.

Анастасия Коваленкова:

— Мы просто не совсем правильно это всё понимаем.

Анна Леонтьева:

 — Напомним радиослушателям, что сегодня у нас в гостях Анастасия Коваленкова, всеми нами любимая – писатель, художник, думальщик. Мы говорим о настоящем отцовстве.

Насть, а вот расскажи немножечко о том периоде, когда ты стала отходить, как ты говоришь: отец перестал быть Богом, а Бога ещё не появилось

Анастасия Коваленкова:

 — Мне очень сложно было. Было два этапа. 1-й этап был, когда Бога ещё не появилось, но я уже стала понимать, что они что-то не так делают. И это просто… вообще-то, я неправильно сказала. У меня Бог был, Бог мне дал веру неназванную. То есть я с детства, где-то с 3-4 класса, я была очень одинокой в школе, не та среда оказалась, у меня не было мамы, из-за этого я переживала, умерла рано мама, у меня была куча комплексов неполноценности, моя худоба, я худенькая, у меня какая-то другая семья не совсем правильная. Но у меня всегда был… Я была одинокой девочкой в какой-то период, они меня очень уважали, но не любили, гадкий утёнок я была, но у меня было всегда ощущение, вот тогда в 3-4 классе, что сейчас так надо, потому что потом… это что-то вперёд, это я чему-то учусь, но я не говорила Бог, я знала, жизнь потом всё это восполнит, а сейчас надо просто научиться. Значит, у меня уже был Бог.

Но был момент, когда я понимала, что они не правы. Вот началось это, да? При этом никогда не было осуждения. Была боль, но опять-таки не моя заслуга, я хронически необидчивый человек, меня вообще нельзя обидеть, я абсолютно способна прощать до бесконечности, и то я неправильно говорю, не прощать, мне нечего прощать. Я буду лечить свою болячку, у меня не будет претензий к тебе, понимаешь? Мне будет больно.

Анна Леонтьева:

Я вот сейчас тебе позавидовала, сижу и завидую.

Анастасия Коваленкова:

— Да, да! Но только это не моя заслуга, понимаешь, мне выдали такие лыжи, такие палки по жизни, понимаешь, Бог мне такое дал. А потом был момент очень сложный, когда уже была вера, например, когда я стала перерастать отца как художника, вот это было круто. Что значит перерастать? Я не стала лучшим художником, чем он, но я же была его учеником как художник. И когда ты выходишь, если ты не тупой последователь, если ты не как бы Коваленков-младший… Если ты становишься тоже личностью, ты уходишь во что-то, что будет новым. И для него это было непонятным. Он стал отставать. Вот этот момент было очень сложно пережить, когда вдруг ты понимаешь, что ты что-то затеял, но это вот как раз не про Бога, это человеческое очень, с Богом как раз так не бывает. И кстати говоря, о том, что с Богом так не бывает, это следующая вещь, которую я хочу сказать потом, важную. Это не Он не понимает, что мы затеяли, это мы не понимаем, что Он затеял очень часто.

Константин Мацан:

— С этого места можно поподробней?

Анастасия Коваленкова:

— Очень просто, мы же думаем, что мы взрослые, и поэтому нам должны всё рассказать. Правильно? А мы дети относительно Бога. Ведь так же? Ну ровно так же мы озвучили эту передачу: «Кто настоящий отец?» Умный отец не всё ребёнку рассказывает. Не только потому что это вредно, а часто просто непонятно. А во-вторых, ну зачем ребёнку объяснять, как заводится машина, если ему 4 года? Он заведёт, а что дальше-то будет? Нам не нравится, что мы плохо понимаем Евангелие, ну то есть из Ветхого Завета о сотворении мира. Разве можно нам это рассказывать сейчас? Вы можете себе это представить? Вы видете что сейчас творится? Что мы (я не хочу говорить мы, потому что я в этом не участвую), что они творят, не зная, как надо, а если им правда рассказать, как надо. Ну это же дети, которые суют пальцы в розетку, это же то же самое. Ну хотя бы не показывайте им где вилка, пусть розетка будет без тока. Значит умный отец не всё рассказывает, мы не всё знаем о сотворении мира, не всё знаем, как мы устроены, мы не всё знаем и не должны знать. Об очень многих вещах, вот как пример я вам опять хочу рассказать историю, которая одновременно будет вопросом к вам. Потому что у меня нет ответа, у меня нет ответа, как это, для чего это? Как это сделано, я тоже не знаю.

История следующая. Я 15 лет вожу машину, вожу очень хорошо, ни разу не была в аварии. Аккуратно вожу, держу большую дистанцию, езжу не очень быстро, осторожно.  И вот я приезжаю к себе собрать овощи осенние, доснять огород и увезти в Москву. Одна, машина старая, уже совсем старая, менять вот сейчас. Мне в первый раз в жизни снится сон, мне снится сон, расскажу достаточно подробно, потому что это важно, мне первый раз в жизни снится сон про аварию и про машину вообще. Мне снится, что я выезжаю из деревни на трассу, с просёлка на Ярославку, а у нас так: ты поворачиваешь, тебе не надо перестраиваться, встречка идёт в Переславль, а мне направо в Москву. То есть мне не надо даже пересекать ничего, я просто должна выехать, влиться в движение. И вот я выезжаю во сне, и вдруг со встречки мне в лоб вылетает белый огромный джип. Тут же слепит меня фарами, я понимаю только, что он белый, и он идёт мне в лоб, ему некуда перестроиться. Тут сплошная череда машин, он пошёл на обгон, меня не заметив. Я беру вправо, и тут же влево, я типа улетаю с дороги, но никуда не проваливаюсь, успеваю, дальше раздаётся сильный хлопок, я во сне оборачиваюсь и вижу, что у него лопается заднее колесо, он съезжает в канаву, а я еду дальше. На этом я просыпаюсь, мне сейчас надо погрузить все мои кабачки, тыквы и ехать в Москву, у меня старая машина, я думаю, странно как, первый раз в жизни мне приснился сон про машину, надо быть очень осторожной. Дальше я начинаю собираться, заметим это дело, оно не геометрическое. То есть то ты тыквы собрал, потом ты что-то забыл, потом ты вспомнил… ну то есть я не соответствую идеально намеченному графику, естественно. Я как-то так, я как-то села, потом решила сходить в уборную ещё перед отъездом, потом вернулась что-то проверить. И вот я очень медленно, осторожно по грязям, это осень, мне три километра по грязям на своём скромном джипике выезжаю. Еду аккуратно, потому что я с самого начала решила, но это не прямое, конечно, предупреждение, понятно…что это ещё за прямое предупреждение, бред какой-то. Но всё-таки надо как-то прислушаться, очень аккуратно еду, чтобы меня не снесло в грязь, чтобы я не провалилась в канаву, у нас гигантские колеи. Я подъезжаю к трассе и внимательно смотрю налево, направо, ну и на встречку тоже смотрю, а там сплошная череда машин, я еду в контрфазе, они все из города. Дальнобойщики, сплошная череда. Я смотрю, а тут пусто. А кто ж в Москву-то едет кроме меня одной? Я значит, смотрю налево, направо, потом на встречку, ну на всякий случай, совсем на всякий.  И перед выездом ещё раз налево, ну это естественно, потому что это моя полоса. Я выезжаю, а у нас дорога выходит, ещё надо скорости добавить, потому что такой холмик. И я на газу выезжаю, и тут из этой череды дальнобойщиков выскакивает белый джип, у меня до него метра три, если бы не этот сон, я не знала бы что делать. Я точно повторила то, что было во сне. У меня было только одно, я не помню сколько кювета справа: я полечу кубарем или не полечу? Я помнила это действие как во сне: так, и сразу так, направо и тут же налево. Я успеваю, нам негде разминуться, одна полоса всего. Я успеваю направо, мне хватает края обочины, тут же налево. И дальше я помню сон, я конечно, не оборачиваюсь, это только во сне такое бывает. Я смотрю в заднее зеркальце и вижу, как он с проколотой задней шиной (хлопка не было слышно) съезжает на обочину. Я еду дальше, у меня нет возможности останавливаться, там машины подтянулись. А очнулась я, когда у меня пальцы обожгла догоревшая сигарета, я забыла про неё, я так ехала открыв рот очень аккуратно и прямо. А вот дальше у меня вопрос: это всё зачем?

Константин Мацан:

— На этот вопрос мы ответим в следующей части программы. А у нас сегодня в гостях Анастасия Коваленкова – писатель, художник и думальщик. У микрофонов моя коллега Анна Леонтьева и я Константин Мацан, Настя подвесила интригу. Так что не переключайтесь.

Анна Леонтьева:

Сегодня с вами Анна Леонтьева и мой коллега Константин Мацан. Мы оба вжались в кресла, мурашки по коже, потому что Настя Коваленкова, наша гостья, писатель, художник, думальщик, рассказала просто леденящую душу историю.

Анастасия Коваленкова:

 — Нет, это чудо, настоящее, я надеюсь, вы мне верите.

Константин Мацан:

 — Да, это трактуется как чудо.

Анастасия Коваленкова:

— Это и есть чудо настоящее.

Анна Леонтьева:

— Ну зная немножечко тебя, я могу предположить, что именно с тобой могло произойти это чудо.

Анастасия Коваленкова:

— Я потом всю дорогу думала, дорога-то была пустая. Это же пятница, все из Москвы, навстречу пробка, а я еду по пустому шоссе, мне можно аж 120 ехать, я ехала и думала, как же так? Значит, мне прислали письмо, причём прям подробное с предупреждением.

Анна Леонтьева:

— Инструкцию

Анастасия Коваленкова:

 – Инструкцию! Да, как себя вести. А почему нельзя было просто, чтобы он не проезжал, этот белый джип? Нет ответа. Второе. Я ходила за это время за забытой тыквой, включить пугалку крыс я забыла, вернулась, потом я наоборот где-то ускорилась. Потратила время на трёп с подругой, это же была моя воля. Ну значит тогда тот должен был тоже в это время ходить то в уброную, то ещё куда-то. Что? Накануне было известно: что бы мы ни делали из пункта А и пункта Б вышли? Где ж тогда моя воля? Нет-нет. Прошу радиослушателей не думать, что я фаталист. Она есть. Просто здесь опять таинство.

Константин Мацан:

А в чём для тебя здесь вопрос, нерв этой истории? Как Господь так с нами поступает?

Анастасия Коваленкова:

— А нет нерва. Это я интригую, у меня нет нерва, потому что у меня есть доверие. У меня нерва нет. У меня вообще-то есть ответ.

Константин Мацан:

Какой?

Анастасия Коваленкова:

 — Всё, что я не понимаю, мне и не надо понимать. Явно это было нужно не только мне и тому водителю джипа, но и всей отаре. Вот всё что происходит в наших жизнях, нужно всему миру. Помните брэдберевское крыло бабочки, да? Это всё вляет. Может быть, кто-то из дальнобойщиков в это время на это посмотрел и поэтому… не знаю что, с женой не поругался, ну вот всё происходящее нужно всем – это два.

Константин Мацан:

 — Это Достоевский – все за всех виноваты,

Анастасия Коваленкова:

Нет, никто не виноват!

Константин Мацан:

— А вина – это причина, причинными связями мы все связаны.

Анастасия Коваленкова:

— Всё для пользы. И третье, ну хорошо, а зачем мне это? Ну я и так ездила осторожно вроде. У меня один ответ есть. Чтоб я вам рассказала. О Божьем чуде. Потому что это дано тому, кто может рассказать, запомнится он, кто хорошо, чутко запоминает, кто может передать. Кто поверит и даже, может быть, разберётся сам по своей неразумности. У меня волнения нет.

Константин Мацан:

Это, мне кажется, к нашему разговору о Боге как Отце, который очень мудро обращается к каждому человеку на том языке и теми знаками и сигналами, которые именно этот человек может воспринять. Вот Анне неслучайно говорим: с тобой бы такая история могла произойти, и тебе мы безусловно верим, что всё было так, и ты это всё так восприняла. Вот Господь к каждому из своих детей находит свой подход и свой язык обращения.

Анастасия Коваленкова:

Да. И потом ещё, понимаешь, вот о травмах детских. Вот о том, о чём упоминала Аня. У нас, конечно, есть свобода воли. И кстати, вот про этот сон. Я думаю, и мне папа много о физике рассказывал, мне было жутко интересно, он меня очень многому учил не скучно. Я понимаю, логически, если я где-то задержалась, значит, меня надо где-то убыстрять. То есть я нарушаю Его план, и как-то мягко Он меня подправляет навстречу этому необходимому нам джипу. Но ровно также, мы ж ещё и косячим все, мы ошибаемся. Ну, например, есть родители, вот у меня они были непростые. Потому что мама рано умерла. У папы была сложная вообще судьба. Они без вины виноватые. Они виноваты так же как я, как родитель я тоже косячила. Но Бог обладает удивительным свойством. Во-первых, нам в принципе посланы родители, те, которые надо, это очень важно понимать. Как этот джип, просто мы можем не понимать для чего. И не стоит обижаться, а стоит  всеми силами понять… Я могла бы сесть и сказать: «Ну ты даёшь вообще, ты чего меня подставил под этот джип? Что нельзя было отвести что ли?» Вот это примерный разговор обиженного ребёнка по отношению к Богу, который послал ему такого нехорошего папу. А есть другое. А я считаю, что мой папа мне был дан. Вот если б мне сказали, ты хочешь - ну у тебя были проблемы в детстве, тебе было обидно, больно, было несправедливо иногда - а ты бы изменила хоть что-нибудь? Нет. У меня было очень счастливое детство, невзирая на горести. И это детство научило меня всему, что я сейчас умею, понимаю, люблю. Так вот Бог исправляет наши ошибки наилучшим образом. И это всё обучение. Наилучшим, не просто исправляет, понимаете? А во благо нам их поворачивает. То есть отцовские ошибки Он тоже делает такими, что мне это полезно. И здесь возникает такой момент, момент доверия Богу. Потому что доверие к Богу, это доверие не только к тому, что с тобой происходит, но и с тем, какие у тебя родители, удаётся тебе много денег заработать или не удаётся, попадёшь ты сегодня в смертельную аварию или не попадёшь. Можно просить, конечно, чтобы не попасть. А, впрочем, даже в этом случае я теперь научилась говорить: на всё Твоя воля. Потому что уход из жизни – это совсем не беда, это просто переезд. И вот здесь я бы хотела сейчас… нет, я хочу так сделать. Вы меня спросите, и скажите, что хотите, а потом я бы хотела одно стихотворение прочесть.

Анна Леонтьева:

Ты говоришь совершенно непопулярные вещи, мы живём в такое время, когда все дети, все подростки, все взрослые ходят к психотерапевтам. После твоей речи целая армия психотерапевтов может просто остаться без работы

Константин Мацан:

— Положат дипломы на полку!

Анастасия Коваленкова:

—  Да, психотерапевты мои враги, да, да!

Анна Леонтьева:

Дети в какой-то момент предъявляют родителям целый список всяких обвинений, вот тут ты меня не поддержал, вот тут я получил детскую травму. А вот из того, что ты говоришь, получается, что этого всего не бывает.

Анастасия Коваленкова:

— Нет, это бывает. Надо это перелюбить. Пе-ре-лю-бить!

Анна Леонтьева:

Классное слово.

Анастасия Коваленкова:

— Вот когда устал идти по лесу, начинаешь спотыкаться через всякие палочки. Это знак, ходишь по лесу за грибами и начинаешь запинаться. А вот бывает так, что люди с детства запинаются о родителей. Надо научить в любви своей запинаться. Ну да, палочки есть, а что тебе любви не хватает? Простите, он же человек, у этого были причины: им не хватило сообразительности, внимания, понимания, веры в Бога. Мой папа тоже тогда в Бога ещё не очень верил, когда ошибался. Перелюбить, как перешагнуть, своей любовью перелюбить.

Константин Мацан:

— Ты очень важную вещь говоришь, на самом деле, потому что среди психологов есть замечательные и глубочайшие, и они все были в нашей студии, и не раз ещё будут.

Анастасия Коваленкова:

 — Есть, есть, я пошутила, что враги.

Константин Мацан:

— И самые мудрые из них говорят не о травмах, а о задачах.

Анастасия Коваленкова:

Воот!

Константин Мацан:

 — Говорят о том, что это какая-то тонкая грань, и какая-то тайна человеческой воли. Как мне кажется, когда психолог, допустим, сообщает человеку, или благодаря психологу, скажем корректнее, человек понимает, что жил в какой-то не так устроенной семье, получил травму и видит причину своих нынешних состояний в тех или иных поступках родителей, можно обогащённым этим новым знанием выкатить родителям претензии, а можно не выкатить, а просто понять, что было так, но я всё равно их люблю. И вот в этом: «Я их люблю», есть какая-то тайна человеческой воли.

Анастасия Коваленкова:

 — Понимаешь, в этом есть такой момент, нужно не просто принимать, надо этому поклоняться. Поклоняться Божьей воле. И тогда ты сможешь преодолеть вот эти семь колен генетических.

Константин Мацан:

Ну вот тут у меня вопрос, который я хотел задать. Ты сказала, что благодаря этой истории, этой аварии ты научилась говорить: «На всё твоя воля!» Может быть, не только благодаря этой истории…

Анастасия Коваленкова:

 — И до этого, да.

Константин Мацан:

 — Я часто думаю о том, что мы же всегда, или не всегда, а часто говорим: «На всё твоя воля», когда всё благополучно закончилось.

Анастасия Коваленкова:

— Вот! Я могу тебе сказать сразу, то есть не тебе, а себе поставить мат в один ход. Я его знаю. Потому что это абсолютное доверие, всё очень замечательно. А вот можно мне сказать, а у тебя есть сын, так абсолютное доверие? Поклонишься? А я его сейчас заберу. Абсолютно библейская ситуация. Ну и как ты скажешь? Да, Господи, согласна? Хотела бы научиться. Но любовь моя будет выть, сдирать ногти, потому что я человек, понимаешь? Но! Я на часы поглядываю, времени не так много. Я бы хотела очень важное прочесть, есть такое стихотворение у Бродского оно называется «Одиночество». На самом деле я бы его назвала «Данность». Написано оно этим человеком в 19 лет, я настаиваю на том, что это Божий диктант, потому что такой мудростью в 19 лет невозможно обладать. Я прошу вас его услышать, слушая слово «данность», как волю Божью. Потому что оно здесь просто заложено. Называется оно «Одиночество» при этом.

Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, —
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и — кстати — самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими её могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.

Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими её дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими её мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.

Иосиф Бродский, 59-й год.

Анна Леонтьева:

 — Прекрасно!

Константин Мацан:

— Какой это год?

Анастасия Коваленкова:

59-й, ему 19 лет

Константин Мацан:

Я почему спросил какой год, потому что можно, в принципе, было бы обвинить молодого человека в таком стремлении к красивым умным словам в юном возрасте. А ты попробуй жизнью испытай. Ну вот это 80 - й год, Бродский пишет, это совершенная рифма, знаменитые стихи:

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Анастасия Коваленкова:

Вот буквально вчера мы с мужем обсуждали будущую передачу, я это решила выкинуть, не читать, но цитировалось, понимаешь? Да. А вот ты понимаешь, дело в том, что замысел нам не понять. Конечно, научиться доверию я не знаю удастся ли за всю жизнь? Потому что мы всё время теряем. Но имеет смысл понимать, что то, что Он затеял, нам не всегда понятно. И более того мы никогда не имеем ответов, ведь это так сложно. Вот я говорю доверяйся. Хорошо  - доверяйся, ну а что не лечиться теперь что ли или не лечить близкого? А до какой степени лечить при таких возможностях? До куда лечить? Где ответ? Где надо довериться и сказать: «Господи, Ты, наверно, хочешь его забрать. Так забирай». Где должна кончиться наша воля? Ведь, понимаете, куча вопросов, на которые нет простых ответов. Но я думаю, что, во-первых, у нас есть очень точный компас – это совесть наша. И ответа не будет, потому что ответа не будет такого однозначного, потому что вообще православное христианство – это не путь из точки А в точку Б, где тебе скажут: вот ты будешь делать так, так и так, и ты будешь хороший. Ну это подтверждает Библия. Я плохо знаю Библию, но знаю, что кто-то сказал, что я вот так и так всё делаю, я теперь молодец? А Он сказал: нет уже не молодец. Христос ему сказал: не молодец! Потому что ты уже уверен, что ты молодец. Всё! Уже упал. Это не путь из точки А в точку Б, это вектор. Это движение

Константин Мацан:

— Да, это есть слова в Евангелии о том, что когда вы сделаете всё, что вам положено, скажите себе: «Мы рабы ничего не стоящие».

Анастасия Коваленкова:

— А при этом, вот Костя. Рабы… тут всё сложнее, мы и рабы, и дети, и цари между прочим.

Константин Мацан:

Да и друзья.

Анастасия Коваленкова:

 — Цари, потому что с того момента как тебе дана огромная власть над этим миром: распоряжаться зверями, природой, собой, идти к каким-то невероятным высотам, падать, потом опять подниматься. Тебе дана свобода обгрешиться вообще, потом пасть на колени, сказать: «Слушай, прости. Ну совсем я об дно ударился. Ну Ты сам же понимаешь». Можно даже не так, не раскаяться, сказать: «Не могу я никак раскаяться, помоги мне!» «Верую, помоги мне в неверии моём!» И так можно! Мы же цари!

Константин Мацан:

 — Ну и слово рабы оно в библейском контексте в евангельском не то же самое, что мы привыкли думать под рабами, которых хлещут плёткой на корабле бурлаков. Нет, раб – это приближённый, это ближний помощник, я помощник Бога, раб Божий.

Константин Мацан:

Анастасия Коваленкова, писатель, художник, думальщик сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

Анна Леонтьева:

 – Слушайте. А я вот хотела немного увести вас, у нас последняя четверть программы, от таких общих богословских тем, и задать Насте грубый прямой вопрос. Знаешь, вот ты рассказала это потрясающее чудо с твоим сном, о том, как ты избежала встречи с этим белым джипом. Это история со счастливым концом. Скажи мне Настя, что бы ты сказала тем людям, которые встретились с теми же обстоятельствами, то есть те же кабачки, тот же поход в сортир перед выходом из дома, но ровно до секунды они не избежали того, чего избежала ты?

Анастасия Коваленкова:

— Почему ты думаешь, что я избежала джипов много раз в своей жизни?

Анна Леонтьева:

 — Объясни, я не поняла.

Анастасия Коваленкова:

 — Ну я объясню тебе. У меня очень рано погибла, то есть умерла от тяжёлой болезни мама, у меня было очень одинокое детство, у меня была очень непростая ситуация, потому что я мечтала жить с родителями, а в силу семейных обстоятельств меня растила бабушка. С 1 по 10 класс у меня не было друзей, я даже на записной книжке писала имена, чтобы другим людям казалось, что они у меня есть, а это были просто одноклассники. Почему ты так решила, что это всё? Нет, моё счастливое детство было счастливым, потому что я всё равно была счастлива и вспоминаю об этом с огромной радостью, понимаешь? Я вообще-то всех родных уже потеряла. Что можно сказать тем, кто попадает так?

Анна Леонтьева:

— Мне кажется это очень важно.

Анастасия Коваленкова:

— Плачьте, плачьте, но любите и старайтесь  понять людей. Бога понять не получается, людей понять. Я не знаю, как научить людей не обижаться я не понимаю. Я не умею обижаться, поэтому тут я не учитель. Но какая-то … ну неверующему я ничего не могу посоветовать, я могу посоветовать ему: «Поверь!» А верующему я могу сказать: «Доверься ты Богу!», потому что никого Бог не уводит отсюда не вовремя и всех моих тоже вовремя увёл. И меня вовремя уведёт. Более того, вот я недавно похоронила последнего своего родителя: свою приёмную маму, и моя молитва на её отпевании была о том, чтобы я была следующая. Потому что я осталась старшая в семье, понимаете, не потому что я хочу быстро умереть, но дальше мой сын, а я не боюсь смерти, я боюсь боли, но так как смерть – это переезд, то правильно, чтобы первая переехала я, это разумно. Плакать и доверять, и опять доверять, кусая локти, доверять. А главное, что тогда ну ещё, наверное, могу посоветовать смотреть…  Ха! Вот как раз мы можем выйти на то, почему я засмеялась, потому что поняла, что мы можем выйти на то, какой я хотела  подарок оставить в студии, потому что трудный был разговор. Я много живу в деревне, вообще больше половины теперь своей жизни. Знаете, идите в поле, идите к реке, ложитесь в траву, ложитесь на землю или плывите, кому что, для меня земля, гладьте зверей, прижимайтесь к ним, они тоже отвечают, обнимайте людей. Но главное, я вот ещё хотела сказать именно ещё в мир природы идите, потому что там Он сразу поддерживает, к сожалению, в городе этого очень мало. И вот здесь я ещё хочу сказать, что нам дана замечательная страна наша с такой нежной, такой не резкой, такой лиричной природой, которая может тебя поддержать и когда ты счастлив, и когда ты в горе. Как-то горе в тропиках, ну я не знаю, может быть, если бы я была африканцем, я бы понимала.

Анна Леонтьева:

— Мне нравится твоя фраза. Ты писатель, художник. Ты очень любишь возиться в земле, закатывать банки.

Анастасия Коваленкова:

Я копать люблю!

Анна Леонтьева:

 — У нас, между прочим, полная студия яблок от Насти.

Анастасия Коваленкова:

 — И груздей!

Анна Леонтьева:

— И баночка груздей свежезасоленных. Мне очень нравится твой посыл о том, что творческий человек должен обязательно как-то выходить в землю, заземляться.

Анастасия Коваленкова:

 — Ну я не знаю

Константин Мацан:

— Приземляться.

Анастасия Коваленкова:

— Да, я считаю, это очень спасительно. Смотрите: чем больше работа человека связана с коротким выплеском, быстрым выплеском очень большой энергии творческой и чем меньше в этой работе ремесла, тем опаснее для души. Привожу простой пример: самые короткие по жизни, самые бедовые, самые несчастные - это поэты. Очень быстрый выплеск огромной энергии, время написания технически – очень короткое, они рано гибнут, они сходят с ума, они пьют. Я выросла в среде, много знаю, и вы знаете. Писатель – сразу длиннее технология, надо собирать материалы, художники – тоже длинное, потому что грунтовать холст, а вот рок-музыканты опять короче, потому что выплеск опять, актёры бедово достаточно.

Константин Мацан:

— Рекорд долголетия должны побить архитекторы, мне кажется.

Анастасия Коваленкова:

 — Рекорд долголетия – столяр, который всю дорогу с рубанком. Поэтому, понимаешь, почему творческие люди такие бедовые, если социально снять срез, я уверена, что статистика будет чудовищной по всем творческим. А ремесла мало, и я вот даже вас прям эту диагональ показала. Это правда, к сожалению, поэтому труд, вот эта мечта, что сейчас человеку всё облегчат и он станет такой духовный, счастливый. Кому-то копать, кому-то стругать, мой папа, например, когда ему не работалось, он полки строил, ходил по деревням и карты рисовал сам. Так во по поводу спасительности нашей земли, для меня моей страны, я хотела вам прочитать стихотворение, это прошлого года мои стихи, в них, кстати, концовка, прошу слушателей обратить внимание, ровно то о чём мы говорили, про раба, царя и ребёнка. Называется оно «Царство». Это стихи о России, это стихи о моей Родине. Кто-то скажет: «О, как она патетично говорит!» А мы уже давно забыли про патетику, мне не стыдно, я её не боюсь, если от чистого сердца.

Запах горячих сосен – это моё,

Золото сенокосов – тоже моё.

И облака на небе – мои стада,

Реки, болота, хляби – моя вода.

Царство моё беспечно и велико

Дышит сквозь вечность,

Стелится широко.

Нивы в закатах розовые лежат,

Всюду войска берёзовые стоят.

Это мои войска, им несть числа.

Если врага нелёгкая занесла,

Ой пропадёт бедняга в моих грязях,

Что на моих дорогах, в моих полях

Царство моё любимое, будь всегда,

Страны проходят мимо, бегут года.

Только в моих владениях всё как встарь,

В царстве моём я и раб, и дитя, и царь.

Анна Леонтьева:

— Можно поаплодировать? Спасибо большое!

Анастасия Коваленкова:

 — Ну это про то, что спасительно.

Анна Леонтьева:

— Не хочется новую тему начинать, когда так хорошо всё.

Анастасия Коваленкова:

— А вообще-то хорошо всё на самом деле. Давайте я этим закончу. Ведь на самом деле всё хорошо, мы живём, мы находим друзей. Мы стараемся, что-то делаем, встречаем белые джипы, объезжаем их, не объезжаем их, растим детей, трудно, потом вдруг не трудно, а потом опять трудно. Я ж вот говорю, доверяй, а сама думаю, вот сейчас мне Бог как щелбана даст. Вот папа мне бы обязательно дал на Его месте. У него была такая … вот, кстати, смешной конец будет. Он так идёт впереди, он высокий был, длинный такой. «Гепард» же прозвище. Обернётся к нам, к стайке ребят, а я первая там, Маугли такой за Акеллой. Он говорит: «Ну что?», - а он любил ходить с длинной палкой, - кому щас палкой по голове больно дать?» Я первая кричала: «Мне!», -абсолютно доверяя, не потому что я не понимала, ну, во-первых, это была шутка, естественно. Хотя он мог повернуться и сказать: «А кого в крапиву кинуть?» И тут же называлось несколько, и кого-то он брал и закидывал в крапиву, это «крапивный рай» называлось. Вот иногда думаешь, когда так говоришь: «А щас как кинут в крапиву!» Ну кинут, да.

Анна Леонтьева:

— Прости, я тоже хотела напоследок сказать очень важное. Вот эта история, которая прозвучала в начале самом программы, когда ты не могла выбраться из сугроба, когда он зашёл на горку. Это тоже очень утешительная информация, потому что Отец, ребят, Он не отошел. Его просто немножко стало не видно.

Анастасия Коваленкова:

Я научилась вообще-то забираться на гору. Он научил меня мужеству, научил меня самостоятельности, потому что вот тут я наехала на дрын, на бревно, которое нанизало мою машину посреди леса в полседьмого утра. И перочинным ножом я это бревно перепилила, а научил меня этому мой папа тогда.

Константин Мацан:

Мне очень понравилась эта история, когда папа отошёл буквально на метр от края этой воронки, чтобы маленькая Настя имела стимул забраться наверх. Он же не ушёл, он остался. Если эту аналогию переносить на наши отношения с Богом, мне кажется, когда думается, что Он ушёл и не слышит, надо просто немножко совершить усилие и по горке взбежать, и сразу видно, что Он там.

Анастасия Коваленкова:

Вот! Ну слушайте, если он всё время будет только помогать. Вот давайте продумаем другой вариант развития этой пьесы. Вот он так и стоит наверху, курит одну за другой сигареты, смотрит на меня, а я там возюкаюсь, и в результате он меня вытягивает, вдруг я там замёрзну. Он же не сразу ушёл, он же спускался, он показывал, он сверху командовал, в какой-то момент он понял, это было озарение, с моей точки зрения, что надо исчезнуть, она может вскарабкаться. Она не карабкается, потому что я с ней. Я ныла: «Спустись, подними меня!» А он хотел, чтобы я научилась раз и навсегда. Он всё правильно сделал, причём обиды не было ни секунды, обиды не было. Я испугалась, когда он исчез, тут же взлетела. Я просто влетела в его объятия. Всё, и я пошла победителем, кстати.

Константин Мацан:

Вот на словах о влетании в объятия мы нашу сегодняшнюю беседу будем завершать. Спасибо огромное! Анастасия Коваленкова – писатель, художник, думальщик сегодня была с нами и с вами в программе «Светлый вечер», и не могу в конце одну фразу не сказать в контексте того, какие истории Настя сегодня рассказывала. Дорогие радиослушатели, аккуратнее на дорогах!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем