«Митрополит Московский и всея Руси Филипп»

Поделиться

Тема программы: жизнь и служение митрополита Филиппа Московского. Программа приурочена к 450-летию гибели святителя Филиппа.

Д. Володихин

Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин и сегодня мы поговорим об одной печальной дате и в то же время об одном светлом человеке, одном из величайших деятелей Русской Церкви и имя его в душах крепко верующих людей, поднимает самые добрые чувства. Итак, это святитель Филипп, митрополит Московский. Он взошел на митрополичью кафедру летом 1566 года и через два с небольшим года осенью 1568 года покинул ее, а через год принял мученическую смерть. И в этом году отмечается, я бы даже не хотел использовать это слово «отмечается» - наверное, это неправильно, отмечают юбилеи, какие-нибудь праздники, тут праздничного ничего нет. В этом году мы вспоминаем о его кончине, которая произошла 450 лет назад в декабре 1569 года. И, вспоминая, размышляем об этом человеке, о его наследии духовном, о его деяниях, о его самоотверженности, о его жертвенности. Этот человек – великий нравственный пример в истории Русской Православной Церкви, таких, как он, подвижников не так уж и много. Рядом со мной нет никакого специалиста по этой эпохе, сегодня я побуду сам себе специалист, ну и давайте приступим. Итак, традиционно, когда здесь, на передаче «Исторический час» заходит речь о какой-то исторической личности, мы обыкновенно даем своего рода визитную карточку и я сейчас в нескольких фразах постараюсь очертить образ святого Филиппа, митрополита Московского, по его посланиям, которые сохранились от последних лет его жизни, он переписывался с соловецкими монахами, покинув монастырь и став главой Русской Церкви. Так вот, любя Соловки, он постоянно расспрашивал, что происходит, какие хозяйственные затеи, что строится, что достроено, принимал подарки от соловчан, сам старался облагодетельствовать монастырь и завещал инокам: «Бога ради живите любовно». Это был человек, необыкновенно добрый, мирный, человек, желавший жить по любви в этом мире. Но одновременно не просто по любви, а по любви Христовой и поэтому для него долг пастыря был чрезвычайно важен, он никогда не уклонялся от этого служения, хотя и никогда его не хотел и принимал на себя сначала сан настоятельский, потом архиерейский, не желая того. Так вот, в послании 1567 года он, как пастырь, благословляет полки́ Ивана Грозного на поход против Литвы, поскольку, подчеркивает он, в Литве происходит необыкновенная агрессия самых радикальных форм протестантизма или, словами митрополита Филиппа: «Лютеровой прелести» и он считает, что здесь применение вооруженной силы оправдано. Таким образом в жизни личной, как человек, как верующий, Филипп был чрезвычайно мирным человеком, не любившим ни насилия, ни спора, ни конфликта, хотевший мира. А как пастырь, он был суровым человеком, суровой личностью и пас, как в ту пору говорили, «посохом железным» и мог потребовать от людей выполнения своего христианского долга до конца. Вот две стороны его личности: мирный человек и суровый пастырь. Когда в семье Степана Ивановича Лобанова-Колычева, представителя старого московского боярского рода родился первенец Федор, ничто не предвещало того, что этот человек когда-нибудь сделается архиереем, что он вообще выберет духовную стезю. Он был предназначен для другого, Колычевы традиционно служили при дворе московских государей, занимали там чрезвычайно видное положение, состояли в боярской думе, они время от времени возглавляли полки и целые армии, они выполняли дипломатические поручения, они были вельможами весьма высокого ранга. А вот что касается Федора Колычева, будущего Филиппа, то он долгое время, пытаясь от семьи получить вот это призвание свое, военное, служилое, должен был взять на себя роль, которая ему не предназначалась. В детстве, скорее всего, его учили работать саблей, скакать на коне, рассуживать суды, управлять людьми и понимали, что когда-нибудь, может быть, этот человек перед развернутым строем конного полка устремится на литовцев, скажем или сцепится в жестокой рубке с татарами, все может быть. А может быть, он будет ворочать дворцовым хозяйством великих государей московских. Но всему этому не суждено было случиться. Младшая родня Федора сделала за него эту карьеру, вот она действительно прошла путем военачальников, достаточно высоко поднявши свою служебную карьеру до конца. С Филиппом случилось другое: около 30 лет – это 1537 год он слышит зов Бога: «Уйди из Москвы, сделайся иноком» и он пешком отправляется от Москвы через Новгородчину на далекий Север. Понимаете, вся Русь была с XIV века охвачена необыкновенным движением, сотни, тысячи людей шли на Север и многие из них искали не крестьянской доли, а доли иноческой, уединение в дебрях, в местах незнаемых, уединение для молитвы, для сокровенного общения с Богом. И иногда вокруг маленькой келейки вырастал монастырь. Человек уходил, отыскивая себе новое место для уединения еще дальше на Север, в еще более дремучие дебри, как случалось, в общем, со многими северными святыми, вокруг него опять появлялись ученики, которые понимали, что от этого человека веет благодатью, что он стяжал дух мирен и рядом с ним можно научиться спасению. Таким образом, порой некоторые святые по нескольку раз места́ своего пристанища меняли, вокруг них образовывались монастыри, порой вокруг монастырей впоследствии возникали города и примерно вот до середины XVI века – это как раз эпоха великого движения Руси на Север. Филипп в данном случае не исключение, а скорее один из последних подвижников, которые прошли этим путем. Почему же он отправился туда? Кроме мистического зова со стороны Царя Небесного было возможно и нечто другое, но некоторые историки говорят, что род Колычевых в этот момент пострадал во время сложных столкновений внутри правящего дома московских Рюриковичей, они встали не на ту сторону, некоторых казнили и, может быть, Федор убоялся. Однако род поднялся впоследствии, род прекрасно пережил эту опалу, эти потери и вряд ли так уж страшна для них была, для этого многочисленного разветвленного рода, потеря нескольких отдельных представителей, заигравшихся, может быть, в политические игры. Может быть, и другое, понимаете, не всякий человек предназначен для политики, для войны, для придворной службы, в частности, для придворных интриг. Государев двор – это место, переполненное аристократией, вся она ищет себе должностей, вся она ищет себе высокого положения, все борются друг с другом, толкаются, одна партия идет на другую и в результате получаются тяжелые столкновения. Слава Богу, может быть, для Федора это было везение, то, что он ушел в 1537 году. В 1538 году регентша правительница Елена Глинская, мать маленького мальчика, будущего Ивана Грозного, уйдет из жизни, некоторые подозревают, что будет отравлена и у престола начнется настоящая вакханалия боярских интриг и борьбы за власть, этого Федор Колычев уже не увидит, ему в этом смысле повезет. Ну и путь его лежал к Белому морю, к монастырю Соловецкому и сейчас мы с вами послушаем хор братии Соловецкого монастыря «С нами Бог»

Звучит музыкальная запись.

Д. Володихин

Итак, дорогие радиослушатели, послушали этот чудесный хор северных наших иноков, насладились вместе со мною, я напоминаю: это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин и мы обсуждаем светлую личность, личность Филиппа, митрополита Московского и всея Руси, мученика за веру, который ушел из жизни 450 лет назад. Итак, житие Филиппа сохранило благочестивое предание о том, что на пути своем он встретил преграды, по всей видимости, он попал на Север в тот момент, когда навигация между побережьем и Соловецким архипелагом прекратилась и, конечно, существовал смертельно опасный способ перебраться на острова. Этот способ заключался в том, чтобы двигаться по льдинам, которые ходили по морю, перетаскивать по ним лодочку, а полыньи преодолевать на этой самой лодочке, которую вновь затаскивают потом на льдину – это, конечно, очень опасная вещь и таким образом добраться до Соловков могли только исключительно люди, которые хорошо знали мореплавание в этих местах, настоящие профессионалы морского дела. Филипп был не таков, ему, очевидно, пришлось задержаться, и он, вроде бы человек, которого ожидало в будущем боярство, великая власть, слава – нанялся простым пастухом к крестьянину одной из Онежских деревень. Мы не знаем, действительно ли это сказание, правда или, может быть, монашеский автор жития показывал то, что пастырю Господь предуготовил его предназначение, показав: ныне пасешь овец, потом людей пасти будешь. Но вот, однако, деревня, которая упоминается в «житии», действительно существовала. И по косвенным признакам эта история действительно произошла с Филиппом, впоследствии, отпастушествовав некоторое время, он, очевидно, в следующую навигацию, все-таки перебрался на Соловецкий архипелаг. Когда это могло произойти? Всего вернее, это первая половина 1538 года и сначала Филипп скрывал то, что он отпрыск аристократического рода, соглашался на любые самые сложные послушания: ну вот подумайте хорошенько, каково было человеку, который вкусное ел, сладкое пил, спал на перинах, одевался в богатые наряды, человек, который должен был властвовать, принимает долю трудника, послушника на Соловецких островах. Его загружали самой тяжелой работой, бывало, что он работал в пекарне в страшной жаре и не роптал никогда, бывало так, что старшие монахи побивали его и он, человек, обученный военной науке, никогда не отвечал им. Ему было тяжело, наверное, ему было смертельно тяжело, но он от своей идеи жить в монастыре, несмотря ни на что, не отказался и через некоторое время наставники его, опытные умудренные монахи сказали настоятелю, что пора этого человека постригать. Пострижение Федора Колычева во иноки произошло либо в 1539 году, либо в начале 1540 года, и он именно тогда принял имя Филипп. В течение нескольких лет Филипп постепенно приобретал в иноческой братии Соловецкого монастыря авторитет, то есть он очень хорошо пел, он очень хорошо выполнял монашеские послушания, он на какое-то время удалился в пустыню и там предавался подвигам уединения, молчальничества и эта Филиппова пустынь действительно до сих пор сохранилась, она примерно в двух километрах от Соловецкого монастыря нынешнего. Конечно, современные здания там каменные, достаточно комфортные, а вот Филипп тогда питался водичкой из рядом лежащего маленького озерца, под голову клал камень вместо подушки и довольствовался сараюшкой, скромной хибаркой, как кельей своей. Напомним, что когда-то он жил в боярских хоромах. И когда пришло время уходить из жизни настоятелю Соловецкого монастыря Алексию Юреневу, он пригласил Филиппа и сказал: «Желаю, чтобы ты принял власть над братией» и братия соглашалась с этим, а вот Филипп не соглашался, он не хотел никакой власти, он был человеком, желавшим уединения, желавшего диалога с Богом, который не прерывается никакими иными делами, он, видимо, иначе был настроен, когда отправлялся в далекий северный монастырь. Но, понимаете, человек предполагает, а Господь располагает, Бог ему другое судил поручить. Филиппу было тяжело, его долго уговаривали, он долго отказывался, пока наконец настоятель не подступился к нему с угрозами иноческих прещений, не может он не принять послушания, когда настоятель таким образом подступается к нему. И Филипп отправился где-то, наверное, в летние месяцы 1544 года или, может быть, 1545 к архиепископу Новгородскому Феодосию, тот экзаменовал его, скажем так, нашел его достойным игуменства и поставил его во игумены Соловецкие, но, прибыв назад, по причинам, которые нам не известны, Филипп вновь отказался от власти и старенький уже игумен Алексей Юренев должен был вновь управлять братией. Мы не знаем, в чем тут дело, можно предположить, что Филипп честно сказал, что он хотел бы изменить жизнь монастыря и у братии, наверное, произошли некоторые колебания. Не желая становиться источником споров Филипп отрешился вновь от власти и дал братии самой в этой огромной иноческой семье решить, как ей лучше жить. В конце концов, он вновь был упрошен, можно сказать, умолен вернуться и вернулся в монастырь. Понимаете, какая вещь: проблема-то состояла в том, что игумен Филипп, а теперь он действительно был игумен, сохранились во множестве грамоты с его именем, хотел изменить жизнь монастыря к лучшему. До сих пор Соловецкий монастырь жил плохо, бедно, скудно и, конечно, с одной стороны, это соответствует понятию аскетического подвига, когда люди живут впроголодь в течение многих месяцев года, хлеб не вызревает на Соловках, он прибывает только с кораблями с материка и здесь очень быстро начинает плесневеть от сырости, сохранить его очень сложно, месяцы зимние сырые, холодные, добывание рыбы в море – штука опасная, потому что Белое море, оно, в общем неласковое и навигация здесь осложнена многими вещами. Более того, сама жизнь на Соловках, она требует, конечно же, чрезвычайно хорошего крепкого здоровья, потому что это, знаете ли, не Крым, это другая точка на сакральной оси Руси Святой, прямо противоположная Крыму. С другой стороны, и то, что в Крыму прекрасно – на Соловках неудобно, зато то, что на Соловках прекрасное, ощущение необыкновенной какой-то близости к Богу и близости к изначалию, к тому моменту, когда земля творилась руками Его – вот это, может быть, в Крыму заслоняется простыми красотами природы. Ну, давайте вернемся к игумену Филиппу (Колычеву) – он так или иначе сказал братии, что с этого момента я хочу нужду случайную в монастыре искоренить. Желаете, братия, предаваться подвигам постничества, аскетизма – делайте это сознательно, а не потому что плохо хозяйство и загнали себя вот в такую ситуацию. В монастыре был пожар, это было при Филиппе и огромное количество скромных деревянных строений обители превратились в головешки. Филипп сказал: «Будем строить каменные храмы, каменные здания». Очевидно, братия удивилась: «как же так, сами-то едва живем, с чего это вдруг мы будем делать каменные здания, какими силами?» Он сказал: «Я – ваш игумен» и они должны были подчиниться. Понимаете, Филипп власти не ищет, Филипп ищет мира, любви, покоя, тишины, но если на него возложен некий долг – он будет до конца следовать ему и делать то, что следует. И он, уже, очевидно, открывшись, как представитель аристократического рода, просит вспомоществования, из Москвы идут щедрые пожертвования колоколов, вещей, земли, денег, таким образом Филипп начинает строительство: при нем прежде всего начинается возведение Успенского храма, затем общей трапезной для всех иноков соловецких, келарская палата, где должно храниться имущество, чтобы оно не портилось от сырости северной, от близости к морю, суши́ло, где надо хранить хлеб, чтобы он не портился чрезвычайно быстро. Множество озер, которые представляют собой дорогу буквально по Соловецкому острову с юга на север, соединяют каналами, дороги, которые идут по суше, Филипп велит мостить, кроме того, велит строить большую мельницу, устраивает несколько инженерных сооружений, облегчающих жизнь монастыря. А на Большом Заяцком острове велит ставить монастырскую гавань и там возводится два больших каменных помещения – это пова́рня, то есть там, где готовят пищу и, видимо, едят ее и людская, то есть гостиница. Получается чрезвычайно комфортабельная гавань в отличии от всех гаваней Большого Соловецкого острова, куда заходить очень непросто по чисто природным условиям. И наконец, несмотря на то, что братия говорит: «Ну может быть, хватит, отче? Мы уже утомились, может, отдохнуть или подумать о стенах, потому что шведы недалеко, нам нужны каменные стены, ну хотя бы крепкие деревянные», ну, крепкие деревянные там появятся вскорости, но не при Филиппе, а он говорит: «Мы будем ставить новый храм, краше прежнего» и при нем начинают строительство великолепнейшего Спасо-Преображенского собора и когда туристический корабль сейчас подходит к Большому Соловецкому острову - издалека постепенно раскрывается величественная панорама: монастырь, над которым парят главки Спасо-Преображенского собора и становится непонятно, как? Какими силами, какими ресурсами в XVI веке поставили эту величественную светлую нарядную громаду, когда, я уверен, сейчас-то ее строительство вызвало бы чудовищные сложности. Ну что ж, на этом я должен ненадолго прерваться, буквально через минуту мы с вами вновь встретимся в эфире и продолжим нашу беседу. Сейчас я должен напомнить вам, что это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, до скорой встречи.

Д. Володихин

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в студии с вами я, Дмитрий Володихин, у нас передача «Исторический час», мы продолжаем говорить о жизни и подвигах святителя Филиппа Соловецкого и Московского. И я не перечислил даже половины тех нововведений, которые произошли на Соловках при нем, ведь это была не только строительная эпопея, но и духовная, Филипп готовит канонизацию святых Зосимы и Савватия Соловецких, она действительно происходит в его игуменство в 1547 году в Москве на Общерусском церковном соборе, он создает, вернее скажем, он продолжает создание великолепного книжного собрания Соловецкого монастыря, монастырь в XVI веке, в первой половине XVII века был мощным интеллектуальным центром на Русском Севере. Он устраивает жизнь в огромной области, которая подчиняется монастырю по всему северу, то есть он весь в трудах и, конечно же, не думает, что ему уже, в общем, немолодому человеку, когда-нибудь придется покинуть это благое место. Но вот ему 59 и в этот момент его родня, очевидно именно так было, Колычевы говорят царю Ивану Васильевичу: «Великий государь, у тебя только что сошел с кафедры, очевидно, не во всем одобряя твою деятельность, митрополит Афанасий, добрый был человек, но нас, опричников, (а Колычевы вошли в опричнину) не одобрял, а значит, и тебя, великий государь. А у нас есть родня – игумен богатого, прекрасного, процветающего северного Соловецкого монастыря. Зовут его Филипп, он наш по крови, он будет тебе удобным слугой и помощником, зови же его, сделай его митрополитом вместо Афанасия». И Филиппа позовут, а он не хочет идти в Москву, как не хотел когда-то быть игуменом, теперь не хочет быть митрополитом, нет ни малейшего желания ему брать эту власть в руки, но, знаете ли, есть приказ государев, и пойди, откажись, посмотрим, что после этого будет тебе и всей братии, отказывать государю нельзя. Ну что ж, Филипп отправляется в Москву, в 1566 году летом его ставят на митрополичью кафедру, при этом он публично заявляет, что не одобряет опричнины, происходит, видимо, тяжелый разговор. Сложно судить, какие именно слова были сказаны между митрополитом Филиппом и государем. Государь не желал, чтобы митрополит вмешивался в его личный семейный обиход – там с семьей действительно было достаточно сложно: Иоанн IV при живой жене собирался как-то вновь устроить свою брачную жизнь, митрополит не очень понимал, как это можно, очевидно, государь не очень хотел, чтобы тот вмешивался. И кроме того, воспретил вмешиваться в дела опричные, но в свою очередь, он, по всей видимости, вернул древнее право митрополитов, как глав церкви русской печаловаться об опальных людях. На какое-то время это право было отобрано и, очевидно, Афанасий горевал по поводу того, что он такого права лишен, Филипп его вновь получил. И первое время, в общем, государь и митрополит, что называется, ладили. Около года, наверное, даже больше года было видно их симфоническое соработничество. Филипп созвал Церковный собор, избрал там преемников на вакантные архиерейские кафедры, он благословил государя на поход против Литвы, ничто вроде бы не предвещало будущего тяжелейшего конфликта, но он все-таки произошел. В конце 1567 года, в первом месяце 1568 года государь как с цепи сорвался: он предположил, что против него составлен тяжелый заговор с участием польско-литовских властей, то есть прямого врага, он опасался измены. Он иногда видел действительную измену и документы того времени говорят, что какие-то силы, действительно, в этот момент работали против него. Сложно определить, кто именно оказался в стане его врагов, но поведение польско-литовской армии на фронте показывало, что некие надежды на помощь в русском лагере неких вельмож имелись. Другое дело то, что до сих пор даже в опричные годы, а опричнина началась не в 66-м году и не в 67-м, она началась в январе 1565 года, до сих пор массовых казней не было, не было никакого государственного террора, о котором можно говорить, что просто косой снимали черепа тысячами и сотнями тысяч с плеч, всего этого не было. А здесь началось. Понимаете, какая вещь: на заговор можно отреагировать очень по-разному, государь отреагировал так, как не было ни при одном до сих пор государе - он начал массовые казни и, хуже того, бессудную расправу. Лишь за зиму 1567-1568 годов и несколько месяцев спустя только строго документированных жертв около 400 человек: мужчины, женщины, дети, слуги, люди, которые, очевидно, и не знали о том, что может быть какой-то заговор. И для Руси, для ее политической культуры 400 жизней! Уж я не знаю, может быть, простого народа еще некоторое количество убили тогда, но эти точно задокументированные, точно известные нам люди - это было невероятно. 30 человек при Елене Глинской казнили новгородских дворян за участие в движении против престола с оружием в руках. Были, конечно, отдельные казни, но они всегда были, был заговор при Василии II, было сожжение еретиков при Иване III, но даже 100 человек, не то, что 400, а даже 100 бесконечно изумили бы Русь, нечто невероятное! А тут сотни. Для XX века после чудовищной гекотомбы гражданской войны, после казней сталинского времени, после зверства американцев при Мак-Кинли, после гуманитарных бомбардировок, после фашистских концлагерей все это кажется: ааа, ерунда. Но понимаете, когда-то человечество, христианская цивилизация сказала себе: «я могу убивать большими массами, решая таким способом политические проблемы» - не у нас началось, началось, собственно, с религиозных войн в Европе, Торквемада - не наше изобретение, Мария Кровавая – не наше изобретение, Эрик Безумный – не наше изобретение, бойня в Асси, предшествовавшая Варфоломеевской ночи – не наше изобретение, но мы научились от Европы не тому, чему надо. Английские, вероятно, дипломаты, а может быть, и шведские, сообщили Ивану IV, как такие вещи решаются в Европе, и он, по всей видимости, решил: моя опричнина мне поможет» также решить проблему в России. Положа руку на сердце, скажем: нет закона, который христианскому самодержцу это запрещает, на нем лежит ответственность за Церковь, христианство, за соблюдение справедливости и покровительство веры по всей стране, но над царем есть Господь Бог и есть дух любви христианской и веры христианской, ну разве можно, вглядываясь, вчувствоваясь в этот дух, сказать, что ну хоть какая-то идея в мире оправдывает массовые расправы? Я в этом сильно сомневаюсь. И в какой-то момент, очевидно, зимой 1567-68 годов митрополит Филипп начинает сначала еще в уединенных беседах увещевать Ивана IV, чтобы тот отстал без судных расправ. Фактически, та уступка, которую сделал ему государь, то есть вернул право печалования, обратилась в ничто, поскольку теперь как можно печаловаться, если опала не объявлена? Людей уже убили, об этом разнеслась весть, и митрополит физически не успевает хоть слово в заступничество кого-либо сказать. Виновен ли, не виновен ли, ну ни разобраться невозможно, ни заступиться, потому что на это государь не дает времени. Затем, уже в 1568 году, очевидно, в январе, затем в феврале Филипп в Успенском соборе Кремля выступает с обличением и отказывает, что очень важно – публично отказывает государю в благословении. Говоря ему: «Здесь, у нас в алтаре. бескровная жертва Господу творится, а вы рядом, тут, за стенами храма оружие без конца обнажаете и макаете его в кровь единоверных христиан, как так можно? Следует сему не быть». Иван IV не уступает и требует, чтобы уступил митрополит. В конце концов на него начинают давить, провоцируют каких-то людей из клира выступить с обвинениями: «а митрополит у нас – содомит» начинается расследование и Филиппу публично это обвинение снимается. Тогда отправляется комиссия на Соловки, чтобы расследовать его деятельность, до сих пор Москву хозяйственное состояние Соловков не интересовало, теперь туда отправляется целая экспедиция, во главе крупные люди столичные, они мучают монахов для того, чтобы выбить из них признания. А в этот момент летом 1568 года митрополит, заметив во время крестного хода Новодевичьего монастыря на опричниках тафьи, то есть головные уборы запрещенные, как тогда говорили – татарские шапочки магометанские, жалуется государю, тот оборачивается, а опричники, очевидно желавшие, как сейчас говорят, подставить святителя, быстро срывают шапки и говорят: «Напрасно он нас обвиняет, ничего такого мы не носили». Разгорается вражда не на шутку и больно об этом говорить. Правитель христианской страны нашей России и глава Церкви должны бы жить любовно, должны бы жить в единении, в симфонии, таков идеал и когда этот идеал рушится - плохо всем, плохо всей стране, а не только этим двум людям. 28 июля в Новодевичьем монастыре вот это столкновение с Иваном IV приводит к тому, что Филипп переезжает из Кремля в московскую обитель Николы Старого и там, видимо, ожидает расследования. Где-то 4-8 ноября источники различаются в своих показаниях, он выступает с последней проповедью, его публично извергают из сана в результате решения Собора православных архиереев, у нас, конечно, церковь сопротивлялась, очевидно, далеко не все были за, далеко не все перед государем оказались покорны, боясь его гнева, но тем не менее, низвержение произошло, Филиппа арестовали, позорили его публично, рвали на нем архиерейские одежды, уволокли сначала в московский Богоявленский монастырь, затем опять в обитель Николы Старого, угрожали ему, уничтожили его родных и близких ему людей и отправили наконец в январе 1569 года уже как простого монаха в заточение в тверской Отроч монастырь. Мрачная страница нашей истории, ничего доброго. Ну что ж, я думаю, хотя бы света нам добавит хор братии Соловецкого монастыря «Днесь висит на древе»

Звучит музыкальная запись.

Д. Володихин

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин и мы прервались на самом драматическом эпизоде в судьбе митрополита Филиппа, главы Русской Церкви. В течение почти года он находится в тверском Отроче монастыре, в декабре 1569 к нему является, скажем так, наиболее авторитетный опричник Малюта Скуратов, вельможа при дворе Ивана IV, его доверенное лицо, его правая рука и разыгрывается, с одной стороны, фарс, а с другой стороны, драма. Дело вот в чем: в этот момент Иван IV идет карательным походом на Северную Русь, он пройдет по Твери, Торжку, пойдет через Новгород Великий и затем свернет на Псков, везде будут жертвы, огромное количество жертв. Если раньше счет их шел на сотни, то Северный карательный поход превратится в бойню, в результате которой падут уже тысячи. Одно из самых страшных деяний – деяние, которое в новгородских летописях отражено с необыкновенным натурализмом и иногда читаешь и хочется захлопнуть книгу, отвернуться, сказать: ну не могло такое быть, ну не было этого. Но, знаете ли, свою историю надо воспринимать с радостями ее и с печалями, и с возвышением людей наших и с их нравственным падением. В ней заключены притчи Господа для нас, для следующих поколений, которые придут вслед за нами. Что ж…ну было, ну ничего здесь не будешь отрицать, ну была эта бойня и она была ужасающей, тысячи людей погибли. Ну так вот, отправляясь на Новгород, Иван IV отправил Малюту, чтобы тот благословение получил у бывшего митрополита и ныне инока и даже, по всей видимости, разрешил ему обещать возвращение Филиппа на Московскую митрополичью кафедру, которую уже занимал к этому времени достаточно долго другой человек. Филипп уже, как видно, почувствовал дыхание неба, которое тянуло его к себе, очевидно, много открыто ему было и он, встретив Малюту у себя в келейке, не только не пожелал благословлять, но еще и, предугадывая, прозревая близкое будущее, сказал ему: «Ну уж делай, зачем пришел. Не будем зря болтать». Видимо понимая, какая судьба его ждет, а может быть, как человек, наделенный от Бога святостью, не то, чтобы понимая, просто зная, что произойдет. Малюта, не получая благословения, рассердился на Филиппа и удушил его подушкой. Понимаете, какая вешь: у Малюты были причины безо всякого приказа царя таким образом поступить с Филиппом, ведь именно таким людям, как Малюта, опричнина кое-что дала – карьерное продвижение, дала им возможность подняться на ступени власти, каковых по роду своему они не могли бы ожидать, они были недостаточно знатны для того, чтобы быть достаточно высокопоставленными людьми, а цари Иван Васильевич им такую возможность дал. Если опричнина отменится, они все это потеряют в мгновение ока. Да, среди них были дельные люди, скажем, Михаил Андреевич Бе́знин, его родня Роман Алферьев, еще несколько человек действительно дельных служивцев, военных и дипломатов, но наряду с ними пришли просто злые псы, готовые по мановению руки государя хватать и грызть того, кто будет указан им в качестве жертвы. Доброе ли это начинание в православном государстве? Ох, ну сложный вопрос, я не могу здесь увидеть такого совершенства политического строя. Ну что ж, Малюта, во всяком случае, понимал, что для него, как карателя, палача, он не был ни талантливым воеводой, ни талантливым дипломатом, ему поручали миссии характерные, то есть расследовать, в лучшем случае, а в худшем - просто участвовать, как исполнителю, в разного рода карательных акциях, конечно, понимал: не дай Бог государь послушает Филиппа и повернет вспять, тогда не один все потеряет, не один – Малюта, я имею ввиду, а весь род его, который поднялся вместе с ним и в ярости Малюта погубил святителя Филиппа, вот так. Впоследствии он пришел к братии тверского Отроч монастыря и сказал: «Копайте-как могилу, быстренько похороним инока, сами вы в этом виноваты, он затхнулся от зноя печного, что же вы так? То ли угорел, то ли жар был слишком большой в келейке, не углядели, виноваты». Вся братия, конечно, знает, кто убийца, все это прекрасно знают по всей державе, но вот драма, как я уже говорил, заканчивается фарсом и в этом фарсе, конечно же, печально то, что закопали Филиппа, Малюта уехал к государю, повторяю: мы не знаем, ни по одному документу не проходит то, что Иван IV велел Малюте убить Филиппа. То ли верный пес как бы по-своему угадывал волю хозяина, то ли просто оказался в состоянии аффекта и не мог сдержать себя, не привыкнув к тому, что его воле кто-то перечит, то ли подумал, что «а, убил простого монаха, ничего особенного» и Иван IV впоследствии Малюту-то награждал, то есть Малюта получил от него высокий чин второго дворового воеводы в одном из походов, Малюта ничего не потерял, убив святителя Филиппа, ему хорошо жилось на этом свете, пока опричнина не рухнула, государь в конце концов своими глазами увидел вред от нее. Он хотел от опричнины прежде всего получить прекрасное, высокомобильное управление, армию, которая слушается его, а не перечит, как полки, возглавляемые высокородными аристократами. Ну получил он – да ничего он особенно не получил, война шла под откос, добиться серьезных каких-то переломов на фронтах Литовском и Ливонском не удавалось. Ну…на Татарском фронте удалось добиться перелома только тогда, когда опричное войско и земское были соединены вместе и одной силой в одном строю противостояли крымскому хану Девлет-Гирею и в 1572 году отбросили его от Москвы. Слава Богу, вздохнула счастливо вся земля русская и государь отменил опричнину и даже велел не поминать этого слова ни в каких документах, никогда и нигде, а виновный был бы тяжело наказан. Ну а опричникам, тем, кто вчера высоко летал, дали возможность, отличившись, вновь завоевать себе место под солнцем, остаться рядом с государем, сохранить, если не всю прежнюю власть, то хоть часть его. И вот во время штурма Ливонской крепости Пайде вожди опричнины были отправлены в качестве младших военных командиров на штурм и Малюта погиб. Я не буду рассказывать дальше о судьбе опричнины, кое-кто из опричников, в основном, дельные люди остались при царе, сохранили власть до того момента, когда он умрет, а после его кончины в 1584 году года за полтора всю прежнюю гвардию опричных выдвиженцев рассеяло при новом царе Федоре Ивановиче. Но мы вернемся не к опричникам, не к Малюте, мы вернемся, прежде всего, к святителю Филиппу: правда-то она, хоть из-под земли, да прорастет травой, цвет ее будет виден и люди знали, кто был прав в этом споре и поэтому уже в тверском Отроче монастыре началось почитание Филиппа, как святого, затем в Соловецком монастыре началось его почитание. В 1590 году, когда государь Федор Иванович возвращался из похода против шведов, к нему явились иноки соловецкие и взмолились: «Великий государь! Дай же ты святым мощам Филиппа упокоиться на том месте, которое он любил больше всего на свете – на наших благоуханных островах Соловецких, лежащих посреди океана, среди моря дышащего, у святынь христианских». И великий государь, блаженный царь Федор Иоаннович им это позволение дал. Плакала братия тверского Отроча монастыря, отдавая мощи, оставила себе малую частицу, соловчане же добрались до монастыря своего, с великой радостью погребли митрополита Филиппа. В те времена конца XVI, в XVII веке канонизация проходила не так очевидно открытои и, скажем так, одноактно, как в наши дни, все было несколько сложнее, порой канонизация происходила постепенно, пошагово. И вот в 1636 году уже появилась служба святому Филиппу в Минее московской печати. Это выходит, что почитание Филиппа перешагнуло через волны Белого моря и восторжествовало уже и на материке в Москве. В 1646 году мощи святого Филиппа на Соловках перенесли внутрь Спасо-Преображенского собора, как одну из величайших святынь обители, а в 1652 году на Соловки прибыло посольство из Москвы во главе с архиереем по имени Никон, в будущем патриархом московским. Это посольство должно было забрать мощи Филиппа с Соловков так же, как когда-то Соловецкие иноки забрали их из Твери и опять плач великий: «Как же так! Отдаем Филиппа, можно ли?» Остается частица мощей, а все мощи добираются до Москвы, где они были поставлены на Лобном месте на Красной площади, от них тогда, как говорили, была «проща великая» - прощение грехов, исцеление недужных, затем их переселили в Успенский собор Кремля и с тех пор они там находятся, с 9 июля 1652 года в Успенском соборе Кремля, здесь позорили святителя Филиппа, здесь же он и прославлен был великой славой. Ну а для того, чтобы понять, что Бог, может быть, медленно действует, но всегда видит, что происходит, знает слова, мысли и желания в сердцах наших и приводит к такому результату, который соответствует духу веры Христовой - после страшного беснования советской власти на Соловках в XX веке в 1989 году изо всех построек церковных Соловецкого архипелага возобновление православных богослужений началось в Филипповой часовне на Большом Соловецком острове. Поклон наш тебе, святитель Филипп. Дорогие радиослушатели, благодарю вас за внимание, до свидания.