«Митрополит Иларион Киевский». Гость программы — Сергей Алексеев

Гость программы: доктор исторических наук Сергей Алексеев.

Разговор шел о митрополите Иларионе Киевском, о его роли в жизни Русской Церкви в 11 веке, а также о его литературных трудах.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы обсуждаем историческую фигуру Древней Руси, одну из наиболее известных. Этот человек вошел одновременно и в учебники по русской истории, и в учебники по русской литературе, и он, что называется, на слуху, однако чаще всего фигурирует его имя, но не его судьба. Поэтому сегодня мы поговорим о нем с подробностью, скажем так. Это митрополит Иларион. И наш гость, специалист по истории русского Средневековья, доктор исторических наук, глава историко-просветительского общества «Радетель», Сергей Викторович Алексеев расскажет нам о нем сегодня все, что необходимо радиослушателям «Веры». Здравствуйте, Сергей Викторович.

С. Алексеев

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Итак, по традиции, когда мы заводим разговор о какой-то крупной исторической личности, мы просим нашего гостя дать своего рода краткую визитную карточку — буквально в двух-трех фразах то, что должно приходить в голову наши радиослушателям. Ну, разумеется, если они не специалисты и если они не знают на эту тему тексты нескольких монографий, вот что они должны подумать, что им должно прийти в голову, когда начинается разговор о митрополите Иларионе.

С. Алексеев

— Ну вы сами, собственно, начали давать эту визитную карточку, я продолжу. Благодаря чему митрополит Иларион вошел в учебники истории — он соратник Ярослава Мудрого, с именем которого связан и политический, и культурный расцвет Древней Руси, он первый русский на митрополичьем престоле в Киеве, занявший митрополичий престол в середине XI века. Он, будучи соратником великого князя Ярослава, вместе с ним разрабатывал, принимал церковное законодательство Древней Руси, церковный устав. Благодаря чему митрополит Иларион вошел в учебники литературы — он первый русский писатель, деятельность и жизнь которого, творчество которого мы можем точно расположить во времени, можем точно датировать.

Д. Володихин

— Ну если я правильно вас понял, то в судьбе митрополита Илариона чудесным образом просверкивает на какое-то время ясность, которую можно вычитать по источникам, в то время как по остальным духовным писателям, дай Бог они были уже в то время, этой ясности нет, и даже более того, вообще по историческим личностям эпохи раннего Средневековья, эпохи империи Рюриковичей, X–XI века ну у нас из биографической мозаики порой не хватает девяносто восьми кусочков смальты из ста.

С. Алексеев

— Да, конечно, святитель Иларион был одним из первых лиц Древней Руси, поэтому мы можем расположить его деятельность во времени. Мы можем даже примерно сказать, когда создавалось его основное и самое знаменитое произведение — «Слово о законе и благодати».

Д. Володихин

— Ну что же, давайте тогда пойдем сейчас от корней, от того что мы знаем о юном, еще пока не митрополите Иларионе, и как проходила его духовная карьера и воздвижение к вершинам духа и к вершинам русской церковной иерархии.

С. Алексеев

— Мы о юном Иларионе, который, очевидно, носил какое-то мирское, нам неизвестное имя, не знаем ничего.

Д. Володихин

— Но можем предполагать, конечно.

С. Алексеев

— Можем предполагать. Часть прямых сведений о нем содержится в его очень краткой биографии до вступления на митрополичий престол, которая входит в «Повесть временных лет» Нестора — памятник начала XII века, созданный спустя десятилетия после кончины святителя, ну может быть, восходит к более раним, уже письменным источникам — сказание о Печерской обители, о Киево-Печерском монастыре, может быть, к житию основателя Киево-Печерского монастыря, Антония, судьба которого, как увидим, связана с судьбой Илариона, как вполне предметно, осязаемо для ученого, так и мистическим образом. Что касается других источников, мы можем кое-что почерпнуть из другого, созданного в Киево-Печерской обители памятника, из знаменитого Киево-Печерского патерика — обширного свода житий святых обители, созданного уже в удельный период, в начале XII века.

Д. Володихин

— Ну что же мы в итоге о нем знаем?

С. Алексеев

— Вот как раз Киево-Печерский патерик сообщает, видимо, первый факт из жизни Илариона, который мы знаем. Когда Антоний Печерский, будущий основатель Киево-Печерского монастыря, после пребывания в греческих монастырях вернулся на Русь, еще не поселившись в будущих пещерах, он уже совершил первые свои пострижения. И самым первым его пострижеником был как раз будущий митрополит Иларион.

Д. Володихин

— Когда, хотя бы очень приблизительно, понимая, что дату здесь не назовешь, это могло произойти?

С. Алексеев

— Очень сложно сказать. Вероятнее всего, в 20-х или 30-х годах XI века.

Д. Володихин

— Ну что ж, постриженик, инок еще фактически несуществующего монастыря, общины иноческой, которая, сейчас бы назвали ищет себя этот процесс, постепенно становится монастырем.

С. Алексеев

— Вероятно, тогда еще даже не было общины. Как мы знаем уже…

Д. Володихин

— Общинки, может быть.

С. Алексеев

— И даже общинки. Как я сказал, тогда еще Антоний не поселился в Киевских пещерах. И, собственно, в тех местах, где позднее поселится Антоний, Иларион после расставания со своим первым наставником, который ушел дальше искать место для своей обители, поселился сам, отшельничая.

Д. Володихин

— То есть он фактически первый насельник печер, которые были под Киевом.

С. Алексеев

— Да, он ископал пещерку, в которой уединялся. Не постоянно, как Антоний впоследствии, но временно уединялся для отхода от мира, для сосредоточенной молитвы. Он либо еще до своего пострижения, что возможно, либо после него стал иереем. И в конечном счете князь Ярослав, прослышав о его праведности, сначала…

Д. Володихин

— Уточним для нашей аудитории, что это князь Ярослав Мудрый, великий князь Киевский.

С. Алексеев

— Да, это Ярослав Мудрый, великий князь Киевский, большой почитатель людей образованных, каковым несомненно Иларион был, о чем свидетельствует его литературное творчество. И князь, услышав о его праведности, сначала сделал его настоятелем церкви в своем имении на Берестовом под Киевом.

Д. Володихин

— А вот здесь нужно уточнение, где это? Вот нынешнее…

С. Алексеев

— Сейчас уже в черте города Киева.

Д. Володихин

— Вот это важное уточнение.

С. Алексеев

— А затем забрал его в Киев, в возведенный в 1036–1037 годах, уже возведенный и освященный знаменитый Софийский собор — свое главное творение во славу веры, собственно, составившее славу тогдашнего Киева и славу Руси.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, настолько доверял Ярослав Владимирович Илариону книжнику, который нашел для себя место для уединения под Киевом, что сделал его иереем в храме, в сущности, являвшимся старшим для всей державы.

С. Алексеев

— Собственно летописное повествование можно понять так, что Иларион был духовником Ярослава Мудрого. Ну на этот счет есть разные точки зрения, но наиболее вероятно, что еще в период берестовского пребывания, берестовского настоятельства Илариона, он стал духовником князя. Поэтому то, что он оказался одним из иереев и в итоге настоятелем Софийского собора, в общем, было вполне закономерно.

Д. Володихин

— Ну что ж, это многое объясняет. Но мы видим здесь отразившуюся в святителе Иларионе, будущем святителе Иларионе веру самого князя. То есть для того, чтобы отыскать себе духовника в человеке, который занимается не вполне понятным на тот момент на Руси занятием, живет в пещере, как дикий зверь, нужно было иметь собственную достаточно крепкую веру и иметь внутри себя духовное искание, которое должно было к этому духовнику привести.

Д. Володихин

— Ярослав был одним из наиболее образованных мирян своего времени. Только о двух сыновьях святого Владимира мы имеем прямые свидетельства, что они умели читать, и в обоих случаях об этом говорится как о чем-то, еще невиданном на Руси — о святом Борисе, о святом мученике Борисе и о Ярославе Мудром. Причем о Ярославе Мудром новгородский летописец говорит буквально следующее: и был христианин, сам книги читал. Подчеркивая, что то что он был чтецом книг, укрепляло его веру, заинтересовывало его верой, если можно так сказать.

Д. Володихин

— Ну на протяжении столетий все-таки был характер просвещения христианским на сто процентов, и естественно, если ты просвещаешься, значит, ты укрепляешься в вере, такова логика.

С. Алексеев

— Конечно.

Д. Володихин

— Потом появились сложности определенные. Ну что ж, я думаю, будет правильным, если сейчас прозвучит величание благоверному князю Владимиру. Потому что та Русь, о которой мы говорим, это плод его трудов. Исполняет это величание Московский хор молодежи и студентов при Московском музыкальном обществе.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным специалистом по истории русского Средневековья и по истории славянства в целом, доктором исторических наук, Сергеем Викторовичем Алексеевым, обсуждаем судьбу и духовные труды одной из величайшей фигур русского Средневековья, святителя Илариона, митрополита Киевского. И прежде чем мы перейдем к дальнейшим ступеням его деятельности, хотелось бы остановиться на том, что собственно представляло собой русское монашество в XI веке. Это сейчас монашество представляется чем-то глубоко укорененным в русской культурной почве, каким-то плодом русского религиозного развития, который настолько присущ и национальному чувству, национальному духу и Русской Церкви и русской истории, что невозможно отделить одно от другого. Ну а для XI века это, извините, была новинка, и действия монахов выглядели ну фактически как своего рода революция.

С. Алексеев

— Ну на Руси, как и вообще в странах, избиравших православие, не было, может быть, настолько острого неприятия монашества светским обществом, светской элитой, как это, допустим, было в первые десятилетия его истории в Польше, где великий князь польский Болеслав Храбрый в последний год своего правления вступил в острый конфликт с Церковью. И сами польские источники об этом вспоминать не любят, но и в русских, и в чешских источниках содержатся свидетельства о том, что он изгнал монахов из страны. Но, конечно, и на Руси существовало то общее для всех славян и вообще для всех народов, только начинающих строить свою государственность и культуру, представление о том, что дети должны идти по стопам отцов: если ты сын воина, то должен держать меч, если ты сын кузнеца, ты должен ковать…

Д. Володихин

— А если сын идет в монахи, то он сошел с ума.

С. Алексеев

— А если сын идет в монахи, то он, безусловно, порывает со своей семьей, своей традицией, отказывается от продолжения рода.

Д. Володихин

— Болен, точно я вам говорю.

С. Алексеев

— Мы знаем, что когда сын первого в киевских боярах Иоанна уже после Ярослава Мудрого, при следующем князе Изяславе принял монашеский постриг под именем Варлаам — будущий первый игумен Киево-Печерского монастыря, в первый момент его отец послал своих людей в Печеры, они разогнали монахов и силой вывели сына оттуда.

Д. Володихин

— Сынок, что ж ты делаешь, с кем ты тут связался?

С. Алексеев

— Когда сын одного из меньших киевских бояр, воспитывавшийся из-за смерти отца своей матерью, будущий преподобный Феодосий Печерский захотел уйти в монастырь, мать дважды силой возвращала его. И третий раз попыталась добиться его выхода из обители, уже придя туда с миром, безуспешно. В итоге сама приняла постриг, но приятие этого, конечно, было для нее болезненно.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, тем, кто уходил в монахи, время от времени от родни даже побои доставались.

С. Алексеев

— Вот в обоих названных случаях это было так. Конечно, обществу было тяжело это принять. В то же время на Руси с самого начала князья и знать, восприняв византийскую традицию, понимали и принимали важность монашества. Важно, чтобы было монашество.

Д. Володихин

— Получается так, что вот на уровне культурных людей так заведено, ну давайте и мы попробуем.

С. Алексеев

— И в итоге возникло довольно много обителей при храмах городских, созданных при поддержке князе и бояр, на их средства, где монахи жили ну фактически как богатые знатные люди в городских усадьбах. Ну насколько сами этого хотели.

Д. Володихин

— Вот такие особножительные обители, в которые уходит там, допустим, постаревший, одряхлевший аристократ свой век коротать до последней черты.

С. Алексеев

— Очень может быть, мы не знаем подробностей. Мы только знаем, что таких обителей было много. И Антоний Печерский, осмотрев их, когда он вернулся со Святой горы Афон, зная тамошний монашеский обычай совместной жизни, совместной молитвы, совместного владения всем монастырским имуществом, общежительства, он посмотрел на все это и он этого не принял, он не захотел оставаться ни в одной из этих обителей

Д. Володихин

— А вот давайте сделаем небольшую справочку. Антоний Печерский и его путешествие по греческим монастырям — когда это было, при каких обстоятельствах? Если я правильно понимаю, до святого Антония фактически мы не знаем организованного монашества на Руси. Оно, может быть, где-то и вспыхивало, но не превращалось в массовое движение. И мы знаем, может быть, только о каких-то отдельных случаях вот такого городского особножительного монашества.

С. Алексеев

— Ну это не были отдельные случаи, это было довольно массовое явление, судя по тому, что увидел преподобный Антоний в Киеве. Что же касается монашества как общежительной традиции, которую мы хорошо знаем в последующие века, которое, претерпев определенные изменения, сохраняется до нашего времени, то его действительно на самой Руси не было или почти не было. Или не было, по крайней мере, таких крупных монашеских центров, как тот, которым позднее стала Киево-Печерская Лавра.

Д. Володихин

— Вот святой Антоний, допустим, что он за личность, и почему именно с него эта традиция начинается? Во всяком случае, принято считать, что с него.

С. Алексеев

— Он ушел из дома в странствия по обителям в очень юном возрасте. И ему было около 15 лет, когда он уже жил на Афоне.

Д. Володихин

— Мы знаем его происхождение?

С. Алексеев

— По всей видимости, он происходил из достаточно состоятельной, образованной семьи. Довольно характерно, что мы знаем его мирское имя только христианское — Антипа. Возможно, что мирского языческого имени у него и не было — довольно редкий случай тогда на Руси. Он покинул Русь и ушел на Афон без каких-либо известных нам конфликтов в достаточно юные годы, что скорее всего свидетельствует о набожности его семьи. Он там поселился и свободно общался с греческими насельниками. Он не стал жить в уже возникшем русском монастыре, что свидетельствует о том, что он скорее всего уже тогда достаточно свободно владел греческим языком.

Д. Володихин

— Или, может быть, искал уединения.

С. Алексеев

— Искал уединения, но он общался с греческими монахами там.

Д. Володихин

— Ну вопрос в том, что он мог жить в некотором отдалении от русского монастыря, в уединенном каком-нибудь месте.

С. Алексеев

— Это скорее всего. То есть что он искал уединения — это лейтмотив всей его монашеской жизни. Я в данном случае просто говорю, что он общался с греческими монахами достаточно свободно, видимо, не нуждаясь в переводчике, значит он скорее всего знал греческий язык. И он достаточно глубоко в молодые годы изучил афонскую монашескую традицию, в общем, задавшись целью перенести ее на Русь.

Д. Володихин

— И долго ли он странствовал?

С. Алексеев

— На Русь он вернулся, как я уже говорил, примерно в 20-х годах, когда отгремела усобица сыновей Владимира.

Д. Володихин

— Я имею в виду, сколько времени он провел за рубежом?

С. Алексеев

— За рубежом — ну разные есть оценки, не всегда доверяют полным версиям его жития. В целом от пяти до, возможно, десяти лет. То есть тут зависит от того, как именно толковать поздние сохранившиеся версии его жизнеописания.

Д. Володихин

— Ну в любом случае это достаточно, чтобы набраться опыта изрядно.

С. Алексеев

— Безусловно. Скорее всего он все-таки вернулся уже более чем 20-летним на Русь, во всяком случае еще более образованным, чем уходил, человеком, глубоко укорененным в вере, мистически озаренным, имеющим благословение Святой Горы на то, чтобы принести общежительную традицию в русские земли, русскому монашеству. Его странствия продолжались довольно долгое время, еще в этот период он совершил первые свои пострижения. Среди первых его пострижеников были Иларион и будущий фактически основатель Ростовской епархии, Леонтий. Он не нашел, как я говорил, обители по себе и в конце концов вернулся под Киев, где, согласно летописному повествованию, случайно нашел ископанную Иларионом пещерку, в которой и поселился. С этого, собственно, начинается в итоге история Печерской обители. К нему стали собираться привлеченные слухами о нем и искавшие подлинной монашеской жизни, подлинного, с одной стороны, духовного подвига, с другой стороны, совместного труда монахи. В том числе прославленный на Руси подвижник и один из первых его соратников Моисей Угрин, который прожил немало в польском плену, там претерпел за свою стойкую веру и свое желание стать монахом. Никон Великий, переводчик в будущем и первый священник нарождающегося монастыря.

Д. Володихин

— Ну если я правильно понимаю, при Антонии там собрались люди, искавшие духовного водительства рядом со столь необычным человеком, преданным вере и Господу Богу. А вот административно община и монастырь, они есть плод трудов уже других людей.

С. Алексеев

— Верно. Собственно официально учрежден монастырь был уже, как я упомянул, при сыне Ярослава Мудрого, Изяславе, в начале 60-х годов, когда сначала возник конфликт между князем и монастырем, будущим монастырем официальным, хотя фактически уже существующей общиной, поскольку Антоний постриг Варлаама, сына княжеского боярина и заведовавшего княжеским хозяйством Ефрема скопца, видимо, княжеского раба. Изяслав воспринял это как посягательство на свою дружину и свою собственность и едва не уничтожил общину. Но в итоге все-таки успокоился, как с ним несколько раз бывало, и решил, что общине надо дать официальное оформление. Варлаам стал настоятелем монастыря, что, видимо, в глазах Изяслава возвышало общину — ну все-таки сын боярина, да, постригся без княжеской воли, но вот хоть пусть будет настоятелем.

Д. Володихин

— Но все-таки будет крупным человеком хоть здесь.

С. Алексеев

— Да. Потом князь забрал Варлаама в основанный им самим новый монастырь, князем Изяславом основанный новый монастырь, а настоятелем монастыря стал в итоге постриженик Антония более ранний, уже упомянутый мной Феодосий Печерский. Вот, собственно, с ним связано начало процветания обители.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы продолжим разговор и о Феодосии, разумеется, и о святителе Иларионе. А сейчас мне необходимо напомнить вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы ненадолго прерываем нашу беседу, чтобы встретиться в эфире буквально через минуту.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы беседуем о судьбе и духовных трудах святителя Илариона с замечательным историком, доктором исторических наук, главой Историко-просветительского общества «Радетель», Сергеем Викторовичем Алексеевым. И мы возвращаемся к двух фигурам сразу — это, собственно, постриженик Антония, святой Феодосий Печерский и Иларион. Вопрос, который задавали мне время от времени люди, в общем, не очень сведущие в истории Церкви, но тем не менее в какой-то степени логика в этом определенная есть. Первым настоятелем монастыря стал Варлаам — это понятно, такова воля князя. Вопрос двустрельный: почему следующим настоятелем становится святой Феодосий, а не сам Антоний и не его древнейший постриженик Иларион?

С. Алексеев

— Ну мы не знаем, был ли жив Иларион к этому моменту, это уже 60-е годы. Поэтому вероятнее всего Иларион не стал настоятелем, потому что его не было в живых и, собственно, уже митрополию занимали другие люди. И вероятнее всего это так.

Д. Володихин

— А может, просто с саном митрополита переходить в настоятельство монастырем представлялось, может быть, и нелогичным.

С. Алексеев

— Митрополитом он тогда уже не был, на тот момент.

Д. Володихин

— Ну мы подробно об этом расскажем.

С. Алексеев

— Что касается Антония, то он не хотел быть игуменом, не хотел быть настоятелем монастыря. Он искал уединения, он готов был оставаться духовным наставником обители, иногда давал советы монахам, наставлял самого Феодосия, но настоятелем он быть не хотел, еще когда выбирали Варлаама.

Д. Володихин

— Бежал власти.

С. Алексеев

— Бежал власти. Собственно, он испытывал некоторые колебания, когда к нему начали только собираться люди. Но, с другой стороны, он понимал, что его долг и благословение Святой Горы заключается в том, чтобы создать вот такое малое ее подобие на Руси.

Д. Володихин

— То есть окормлять, но не становиться официальным лицом.

С. Алексеев

— Официальным лицом он становиться не хотел. И в принципе последние годы жизни он провел если не в абсолютном, то в достаточно строгом затворе. Он старался ничем не являть свой власти, своего влияния в монастыре.

Д. Володихин

— Почему Феодосий?

С. Алексеев

— Феодосий, несомненно, будучи сыном княжеского чиновника, достаточно средневысокого ранга и…

Д. Володихин

— А назовите его ранг.

С. Алексеев

— Ну по всей видимости, наместник в одной из княжеских резиденций. И весьма хозяйственной и властной матери, которая его воспитала, крупной землевладелицы.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, даже в монастыре людям легче было повиноваться тому, кому они по роду своему должны были повиноваться и в мире.

С. Алексеев

— Тут вопрос, я думаю, не столько рода, сколько того, что Феодосий, хотя и мало интересовался делами мирского хозяйствования, не мог их не знать.

Д. Володихин

— Значит, человек, который должен был этим заниматься, и он умел это делать

С. Алексеев

— Он волей-неволей это делать умел, он все это наблюдал с детства.

Д. Володихин

— Хорошо. Сейчас мы возвращаемся от истории Киево-Печерского монашества, действительно тех благодатных недр, из которых вышла традиция общежительного монашества, потом разветвившаяся по всей Руси. И наш важный такой для нас вопрос: собственно какой иноческий опыт, таким образом, получил Иларион? Он получил опыт не столько уже существующей иноческой общины, сколько опыт духовного общения со святым Антонием и самостоятельного жительства в Печере.

С. Алексеев

— Да, не более этого. Сколь мы знаем. он не жил ни в какой монашеской общине, если только состоял вот в одном из созданных Ярославом таких домовых монастырей.

Д. Володихин

— Ну так или иначе он из иноков вышел в настоятели Софийского собора в Киеве — собора-громады, собора, который был ну своего рода лицом Руси для приезжих христиан. И, видимо, в этот момент — мы не знаем, при архиерействе его или все-таки еще при настоятельстве в Софии, но, очевидно, не ранее этого времени он создает два литературных произведения.

С. Алексеев

— Он создает их определенно до. По крайне мере, что касается «Слово о законе и благодати», он создает его до того, как стал митрополитом.

Д. Володихин

— То есть именно, видимо, в Святой Софии.

С. Алексеев

— Не видимо, а безусловно. Поскольку «Слово о законе и благодати», судя по его содержанию, было прочтено в Святой Софии, и прочтено именно священником храма. Слово, сам его основной текст часто делится на две или даже три части,. но деление это во многом условно. На самом деле это единое произведение, которое начинается как текст богословский, посвященный соотношению закона ветхозаветного и Христовой благодати, вопросу, который не раз разбирается в богословии: в каком смысле закон был исполнен Христом, в каком смысле превзойден, что знаменует собой Ветхий Завет, что означает пришествие Нового. А далее этот текст прямо переходит в похвалу молодому русскому христианству и тому, кто принес христианскую веру на Русь, святому Владимиру. И это не только яркий литературный текст, яркое богословское произведение, но и ценнейший исторический источник, поскольку, строго говоря, это одно из первых свидетельств русского человека о князе Владимире, о крещении Руси. Не повествование в нашем понимании этого слова, не рассказ о святом Владимире, но похвала ему, упоминающая массу событий его жизни, которые в остальном известны нам ну или из более поздних, либо из нечетко датируемых источников. И наконец завершается прославлением и святого Владимира, и его сына Ярослава Мудрого, видеть и благословлять которого Иларион призывает почившего князя. Надо, кстати, отметить, что весь текст свидетельствует о том, что в святости крестителя Руси Иларион не сомневается. Для него Владимир свят.

Д. Володихин

— То есть формально акта канонизации не произошло, но культ уже есть.

С. Алексеев

— Безусловно. И Иларион, и его, видимо, современник, Иаков Мних, автор первого жития Владимира, оба считают князя святым. И затем следует молитва Илариона о русской земле, о русском христианстве, о тех, кого он прославил.

Д. Володихин

— Ну насколько я помню, было еще одно небольшое произведение, далеко не столь известное.

С. Алексеев

— Ну да. Если завершить «Слово о законе и благодати», надо отметить, что в самом конце имеется приписка Илариона, сделанная им уже после поставления его митрополитом. Он сообщает о том, что он поставлен на митрополию и приводит исповедание своей веры. Поскольку поставление его практически совпало с начинавшимся церковным расколом между Западной и Восточной Церковью, и отношения Руси с Византией были непростыми, исповедание веры для Илариона был очень важным. Он подчеркивал, что несмотря на все сложности с Византией, Русь все-таки православная, она выбирает православную историю.

Д. Володихин

— Восточно-христианская, а в дальнейшем православная.

С. Алексеев

— Вот это «Слово о законе и благодати» в том виде, в каком оно сейчас сохранилось до нас. Что касается второго произведения, «Послание брату-столпнику», очень интересна его судьба. Оно неизвестно в русских списках, но сохранилось в списках южнославянских, происходящих, ну в конечном счете все они происходит из афонской рукописной традиции. На Афоне произведения Илариона знали, переписывали, пользовались ими. Там знали и «Слово о законе и благодати». В XIII веке сербский писатель Доментиан использует похвалу в «Слово о законе и благодати» для похвалы своему святому правителю, святому Симеону. Так вот «Послание брату-столпнику» сохранилось только там. Это небольшое короткое наставление в аскетической жизни обращено, как следует из его названия, к монаху-отшельнику, избравшему подвиг столпничества. Иларион дает ему духовные советы и наставления, в то же время преклоняясь перед его подвижничеством. Произведение интересовало многих позднее и на Руси. Оно не сохранилось в русских списках целиком, но, например, использовалось в одном из документов позднее Ивана Грозного, человека, чрезвычайно начитанного в духовной литературе, ну вот в частности знакомого и с этим текстом.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, хотя бы по словам Сергея Викторовича Алексеева, да я думаю, что и вы сами прекрасно понимаете, насколько сложной духовной интеллектуальной жизнью жила Русь того времени, Русь, абсолютно недавно принявшая большое Владимирово крещение и стремительными темпами осваивающая культурное и религиозное наследие Константинопольской империи. Я думаю, будет правильным, если сейчас в эфире прозвучит прославление Руси приблизительно тех времен. Ну может быть, немножко позже, но я думаю, от этого смысл не меняется. Итак, вступление к опере «Князь Игорь» Александровича Порфирьевича Бородина, хор «Солнцу красному слава!»

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, после этой мелодии мне легко и приятно сказать, что у нас здесь светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с известным историком, доктором исторических наук, главой Историко-просветительского общества «Радетель», Сергеем Викторовичем Алексеевым, обсуждаем судьбу и духовные труды святителя Илариона. Ну что же, мы подошли к тому периоду его жизни, о котором чаще всего говорят в учебниках по истории, о чем мы с вами начали беседовать в самом начале нашей передачи — святитель Иларион становится митрополитом Киевским.

С. Алексеев

— Произошло это в 1051 году. И произошло на фоне очень сложной религиозно-политической, церковно-политической коллизии. Русь, ну как общеизвестно, была крещена из Византии, и первые митрополиты русские были греками.

Д. Володихин

— Они, собственно, присылались из Константинополя.

С. Алексеев

— Они присылались из Константинополя, иногда не без инициативы встречной со стороны русских князей. Ярослав, приняв из Константинополя митрополита Феопемпта в 30-х годах XI века, точная дата неизвестна, вместе с тем постарался максимально укрепить свои личные позиции в церковной иерархии. И ну вероятно, добился от Константинополя согласия на некоторых собственных кандидатов на отдельные епархии Руси. В частности, епископ Лука был назначен в Новгород по инициативе самого князя.

Д. Володихин

— Он был грек или поданный Ярослава?

С. Алексеев

— Он был подданный Ярослава, крещеный, по всей видимости, крещеный киевский еврей. В русских источниках он имеет прозвище Лука Жидята, что указывает, очевидно, на его происхождение. Тоже образованный человек, тоже один из первых русских писателей, от него сохранилось небольшое поучение. Ну не очень понятно, кто был по происхождению Леонтий Ростовский — еще один епископ, получивший свою епархию во времена Ярослава. Согласно своему житию, он происходил из Византии, но, с другой стороны, он был пострижеником Антония Печерского, причем пострижен им уже на Руси и задолго до того, как стал епископом.

Д. Володихин

— Ну может быть, он славянин, а родом с территории Византийской империи.

С. Алексеев

— Скорее всего, это очень вероятно. Тогда, как известно, в состав империи уже входила вся Болгария.

Д. Володихин

— Да и не в этом деле. Славянское население находилось на территории классической, как сейчас говорят, коренной Греции, в Пелопоннесе, даже в Малой Азии.

С. Алексеев

— Совершенно верно.

Д. Володихин

— То есть его было огромное количество, было откуда взять.

С. Алексеев

— Совершенно верно, это наиболее вероятный вариант происхождения Леонтия. Мы не знаем, кто составлял остальную иерархию времен Ярослава Мудрого, но во всяком случае, русских и, шире, славян становилось в этот период все больше среди иереев и, разумеется, они появлялись среди иерархов. Со стороны греческого высшего духовенства это не всегда встречало положительную реакцию. И мы знаем, мы мало знаем о митрополите Феопемпте, но то что мы знаем точно, это то что он по неизвестной причине вскоре после его прибытия в Киев вторично освятил построенную святым Владимиром Десятинную церковь — до Софийского собора главный храм Руси. Причины этого неизвестны. Летописец, сообщая об этом, считает нужным указать, что Владимир построил церковь на православном основании, то есть, в общем, выражает некое сомнение в осмысленности повторного освящения Десятинной. В русских святцах отмечено только первое освящение храма при святом Владимире, повторное освящение Феопемптом не упоминалось. Между тем отношения политические между Русью и Византией были очень напряженными и становились такими ну вот буквально с каждым годом, в виду самых разных причин политэкономического свойства. И, наконец, в 1043 году разразилась открытая война, неудачная для Руси. Сын Ярослава Владимир, новгородский князь, выступил с войском, с флотом на Константинополь, подошел к Царьграду и потерпел поражение в бою с византийским флотом. Видимо, именно тогда митрополит Феопемпт покинул Русь. Мир был заключен через три года, но нового митрополита на Руси не появилось и старый не вернулся. Причины неизвестны, возможно, Ярослав просто этого не хотел.

Д. Володихин

— Но церковному хозяйству без главы быть нельзя.

С. Алексеев

— В 1051 году Ярослав, о чем без каких-либо эмоций и комментариев сообщает позднее летописец, в 1051 году в Святой Софии собирает епископов и ставит митрополита русина, то есть Илариона, Иларион возглавляет Русскую Церковь. Понятно, что это была княжеская инициатива, с одной стороны, летописец этого не скрывает, с другой стороны, это было избрание русских епископов.

Д. Володихин

— Ну по большому счету, лучше так, чем никак.

С. Алексеев

— Конечно. И избрание человека, однозначно авторитетного и прославленного, ну может быть, наиболее авторитетного из духовных лиц, отвечавших требованиям к занятия митрополичьей кафедры в Киеве, поскольку в тот момент нельзя был перевести архиерея какого-то на Киевский престол. Ну и к тому же, по всей видимости, по своей образованности, по известности на Руси, по авторитету в глазах как князя, так и киевской знати Иларион действительно не имел себе равных.

Д. Володихин

— Долго ли он провел на митрополичьей кафедре?

С. Алексеев

— Очень недолго. В 1054 году умирает Ярослав, а в 1055 году на митрополичьей кафедре мы уже застаем грека Ефрема, прибывшего из Константинополя, одного из представителей, как мы знаем, благодаря найденной его печати, высшего византийского духовного чиновничества, придворного клира.

Д. Володихин

— Ну а куда же делся Иларион?

С. Алексеев

— Ну есть две версии, обе они высказывались в науке. Либо Иларион скончался, ненадолго пережив Ярослава, или, может быть, даже еще при его жизни. Либо Изяслав, желая укрепить связи с Греческой Церковью, в условиях тем более происшедшего раскола уже официально, как раз в год смерти Ярослава, с Римом, подчеркнуть свою преданность именно Восточной Церкви, Константинополю, православию, не исключено, что Изяслав свел митрополита Илариона с митрополии, передав ее новому кандидату из Царьграда. Но это, скажем так, версия, которая ничем не доказывается. Наиболее вероятно первое, что Иларион скончался в это время.

Д. Володихин

— Ну то есть, иными словами, мы наверняка не знаем. Прежде всего потому что мы не знаем даты кончины святителя Илариона. Но вот за эти несколько лет, когда он был на Киевской кафедре, он как-то проявил себя?

С. Алексеев

— Ну мы, во-первых, знаем, что притом что Рим был несомненно заинтересован в том, чтобы Русь в разгорающемся конфликте с Константинополем стала на сторону Рима, и у Рима были инструменты воздействия на русскую знать и даже на княжеский дом, родственный многим династиям Западной Европы, Иларион с первого дня своего поставления четко выбрал сторону в этом начинающемся, ну собственно возобновляющемся противостоянии.

Д. Володихин

— Ну да, он в этом смысле жаркий цареградец.

С. Алексеев

— Это первое, что мы знаем. Второе. Иларион участвовал в создании и принятии свода церковного права Древней Руси, церковного устава Ярослава. Он был составлен на основе византийского церковного права, и важность этого документа была двоякая. Во-первых, он переносил правовые традиции, развитые правовые традиции, восходившие к позднему Риму, к Византии, на Русь, где до этого использовалось преимущественно обычное, фактически устное право. И Ярослав, максимум что сделал, это зафиксировал это устное право в довольно короткой еще на тот момент русской практике.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, Церковь в какой-то степени шла впереди государства, принимая сложное законодательство Константинопольской Церкви, Константинопольской империи, в то время как государство еще плутало в трех соснах обычной правды.

С. Алексеев

— Ну надо все-таки понимать, что церковный устав Ярослава, то есть здесь князь и митрополит вместе инициировали это. Ярослав не мог полностью разрушить первобытные еще отчасти традиции русского общества, он даже не запретил кровную месть, лишь введя ее в законные рамки. Но он мог вывести преступления и проступки, связанные с моралью и верой в сферу церковного суда, что и сделано вот этим важнейшим документом, церковным уставом.

Д. Володихин

— То есть сделано по-настоящему великое дело. Ну что же, в сложной ситуации, когда русское духовенство лишилось главы, митрополит Иларион принял на свои плечи этот тяжкий труд. И, слава Богу, что достойный человек оказался на Киевской митрополичьей кафедре. Наша передача завершается, дорогие радиослушатели. И я с вашего позволения поблагодарю за замечательное выступление Сергея Викторовича Алексеева. И мне осталось сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

С. Алексеев

— До свидания.