Поделиться
Фото: Юрий Головин
У нас в гостях были научный руководитель НИИ Системных исследований РАН, академик Владимир Бителин, заведующий кафедрой государственного регулирования экономики РАНХиГС, доктор экономических наук Владимир Климанов и вице-губернатор Архангельской области Елена Кутукова.
Разговор шел о современном состоянии и перспективах развития малых городов и исторических поселений в России, как в них сейчас живут люди и как их жизнь можно сделать лучше.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. Программа «Светлый вечер», Меня зовут Алексей Пичугин. А мы продолжаем цикл программ, которые я в прошлый раз анонсировал. Напомню, что мы здесь собираемся раз в неделю, раз в две недели, для того чтобы поговорить о материальной культуре нашей страны, о ее развитии, о том, что у нас остается и о том, что мы, к сожалению, теряем. Сегодня наша программа будет посвящена, может быть, не впрямую каким-то вещам, которые можно потрогать, хотя, наверное, этому тоже, что нам осталось в наследие. Но поговорим мы о малых городах, исторических поселениях России. Мне кажется, эта тема напрямую связана с заявленной, с материальной культурой. Потому что малые города в Центральной России, исторические поселения — это практически всегда малые города. И если посмотреть на их историю, то очень часто какие-то важные вехи в истории России всегда непосредственно, тесно связаны с теми самыми вот малыми городами и историческими поселениями, как сейчас их называют, к сожалению, которые приходят в упадок в последние годы, все больше и больше это заметно. И с одной стороны, мы можем увидеть где-то подкрашенные фасады, но за этими фасадами может быть все еще печальней. Где-то ситуация гораздо лучше, где-то, вот я тому сам свидетель, благодаря местным энтузиастам, местным властям что-то делается, и города поддерживаются, эти поселения в довольно неплохом состоянии, люди оттуда не уезжают. Вот мы сегодня, я думаю, обо всем об этом и поговорим вместе с Владимиром Бетелиным — Владимир Борисович Бетелин, научный руководитель Научно-исследовательского института системных исследований Российской академии наук, академик. Здравствуйте.
В. Бетелин
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— С Владимиром Климановым. Владимир Викторович Климанов заведует кафедрой государственного регулирования экономики Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте. Владимир Климанов также доктор экономических наук. Здравствуйте.
В. Климанов
— Добрый день.
А. Пичугин
— И я думаю, что нашим постоянным слушателям уже хорошо знакома Елена Сергеевна Кутукова, вице-губернатор Архангельской области.
Е. Кутукова
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— Добрый вечер. Здравствуйте. Ну и первый вопрос как раз, я думаю, Елене Сергеевне Кутуковой, как вице-губернатору Архангельской области, где достаточно немного городов в привычном нам понимании, в привычном понимании слова город, но тем не менее там достаточно много как раз вот этих вот небольших поселений, исторических поселений. Я сейчас знак равенства не ставлю между ними, но понятно, что в Архангельской области исторических... Я вот не знаю, официально ли присвоены там ряду поселений термины...
Е. Кутукова
— Два.
А. Пичугин
— Два.
Е. Кутукова
— Каргополь и Сольвычегодск.
А. Пичугин
— Ага, вот. Может быть, тогда с них и начнем. Тем более что я был в Каргополе впервые, давно мечтал там оказаться, побывал в августе, совсем недавно, месяц назад. И Елена Сергеевна Кутукова тоже была в этой поездке, нас там целая делегация, мы ездили по Архангельской области, знакомились с интересными разными объектами и городами. Вот как в Архангельской области обстоят дела? Я понимаю, что две большие разницы есть — Русский Север и Центральная Россия — разница в годах, разница в подходах, разница в том, как люди себя там чувствуют. Вот как в Архангельской области?
Е. Кутукова
— Ну знаете, возможно, это опять же наша история, история нашей великий России. В Архангельской области на сегодняшний день проживает порядка одного миллиона 150 тысяч человек. Из них 350 тысяч это в самом крупном городе Архангельской области — город Архангельск. Порядка 200 тысяч — город Северодвинск. Средний город у нас есть — Котлас — это порядка 60 тысяч населения. И все остальные города, их 11 — это малые города. Опять же у нас законодательно тоже разнится трактовка понятия, что же такое малые города: то ли это город с населением до 50 тысяч человек, то ли это город до 100 тысяч человек. У нас, получается, по Архангельской области, что 11 городов до 50 тысяч человек. В этом году проходил конкурс, который организовывал Минстрой Российской Федерации, конкурс малых городов и исторических поселений, формирование городской культурой среды. Там делилось, они брали малый город — до 100 тысяч. И были критерии: от 50 до 100 тысяч, от 20 до 50, от 10 до 20 и менее 10. Я, готовясь к сегодняшней встрече, посмотрела Википедию, и ну мне стало интересно, что же такое вообще город. Так вот в России у нас критерии населенного пункта, которым должен соответствовать населенный пункт, чтобы получить статус города, они варьируют в зависимости от субъекта. Например, в Татарстане Иннополис, присвоен ему был статус города, когда там было всего десять человек.
А. Пичугин
— А Магас в Ингушетии? Там тоже, я так понимаю, меньше уровня.
Е. Кутукова
— Поэтому, конечно, если брать Архангельскую область, тоже вот вопрос по историческим поселениям. Если до 2010 года у нас 500 населенных пунктов по всей Российской Федерации были отнесены к историческим поселениям, то потом по каким-то критериям у нас остался 44. И в Архангельской области это Сольвычегодск, где проживает чуть больше чем 2000 человек, 2200, и Каргополь — в самом Каргополе 10 тысяч человек, в Каргопольском районе — 17, ну Каргополь и Каргопольский район. Поэтому, конечно же, проблема выживания малых городов для нас, как для региона, она актуальна. И привлечение инвестиций в эти города, что нужно сделать, чтобы заставить как-то работать территорию этих городов, чтобы люди не уезжали, как добиться того, чтобы появлялись новые рабочие места — наверное, вот в этом суть. И в этом году, допустим, в Каргопольском районе есть село Швенское, я уже о нем говорила, порядка семисот...
А. Пичугин
— Александро-Швенский монастырь.
Е. Кутукова
— Александро-Швенский монастырь. В этом году выпуск — восемь человек. Там есть полная школа и восемь человек выпустилось.
А. Пичугин
— А для сравнения: в Каргополье, я так понимаю, несколько полных школ, у которых полноценные выпуски ежегодно.
Е. Кутукова
— Да, ну тоже где-то порядка от 10 до 15 человек.
А. Пичугин
— На школу.
Е. Кутукова
— На школу, в среднем. Разговариваешь с молодежью, спрашиваешь: вы сюда вернетесь? Ну во-первых, первый вопрос: куда поедете поступать? Ну мало кто едет в Москву, в основном Северодвинск, Архангельск, Ярославль, Санкт-Петербург. Спрашиваешь: вернетесь? Ну 95 процентов: если будут рабочие места — мы вернемся. То есть мы вернемся здесь жить, на этой территории жить, если будут рабочие места.
А. Пичугин
— Видите, я не очень хорошо представляю, как в Архангельске, утопия эта или нет, но такой же опрос, кстати, мы провели с суздальскими школьниками. Суздаль в представлении большинства людей — я думаю, что в России мало кто не знает этот город, — на удивление, это не город: в 2010, кажется, году статус города Суздаль потерял, когда количество жителей там менее, по-моему, 10 тысяч порог преодолели, и Суздаль городское поселение с тех пор. И при этом у нас есть, например, город Чекалин, бывший Лихвин, в Тульской области, который, наверное, городское поселение тоже, да, но там менее тысячи жителей, самый маленький город России. Им предложили перейти в статус сельского поселения, но они отказались: дескать, мы 600 лет, де 700 лет были городом, как это мы сейчас станем селом?
В. Климанов
— Да. Алексей, а можно в этой связи...
А. Пичугин
— Да, пожалуйста. Владимир Викторович Климанов.
В. Климанов
— Какую-то справку дадим для наших слушателей. Потому что действительно, то что сказала Елена Сергеевна, мы не всегда владеем адекватной статистикой. Ну Елена Сергеевна знает по Архангельской области. А если посмотреть на всю нашу страну, сложно себе представить, что крупных городов у нас действительно не так много. Мы все привыкли думать, что вся жизнь у нас кипит где-то тут — в Москве там, в Петербурге, еще в каких-то городах. Но у нас всего 15 городов-миллионников или миллионеров. И у нас всего порядка 150 городов с населением больше 100 тысяч жителей, которые адекватно можно относить к крупным или большим — по разным классификациям это называется по-разному, — но это совсем не вся Россия. Есть даже такая «теория трех Россий», которые говорят о том, что у нас вот треть населения живет в крупных городах, треть населения живет в других городских поселениях — это малые города и поселки городского типа, и примерно треть в реально сельской местности.
А. Пичугин
— У нас, видите, простите, у нас порой на самолете надо лететь три-четыре часа между городами с населением в 100 тысяч человек.
В. Климанов
— Да, это, действительно, на старой большой территории, казалось бы, мы всегда назывались страной городов, еще там с древней Руси, и городов много, но они на самом деле совсем небольшие. Это первое. Если говорить еще даже по численности населения, действительно половина городов у нас с населением не более 25 тысяч человек. Вот если из 1100 городов взять, то больше 500 — это вот 25-тысячники в лучшем случае. Как вы правильно заметили, есть даже города, которые там и тысячу не набирают. Вот уже упоминавшийся Иннополис в Татарстане, который приобрел статус как бы на вырост, и поэтому там население совсем было небольшим изначально. Этот тот самый Чекалин, который упоминали. Есть двух-трех тысячные города, типа Сольвычегодска или Мезени в той же Архангельской области, Плеса в Ивановской. И некоторые другие, которые ну реально это совсем небольшие поселения. Но что интересно, что у нас действительно юридически пропал статус города, понятие города. Когда вы рассказывали ситуацию про Суздаль, то вот это тот самый курьез, который у нас сложился в результате реформы местного самоуправления, осуществленной порядка полутора десятков лет назад, запущенной и уже сейчас полностью вступившей, так сказать, по всей стране и уже пережившей даже какую-то эволюцию. У нас есть не города, а у нас есть городские округа и городские поселения. Нет понятия город. Ну и мы исключаем три города федерального значения, а остальные: Нижний Новгород — это городской округ, Новосибирск — городской округ...
А. Пичугин
— Может быть, здесь стоит сделать небольшую справку, буквально два слова о том, чем все это различается.
В. Климанов
— У нас есть принятый в 2003 году 131-й Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления», который ввел типы муниципальных образований. И есть в нем муниципальные районы — традиционное понятие таких муниципальных образований, объединяющих определенную территорию, которые в свою очередь делятся на городские и сельские поселения. Сельские поселения — ну в советские годы это были сельсоветы, поселковые советы, а сейчас примерно то же самое — это некоторая совокупность населенных пунктов, объединенных между собой. Городское поселение — это или не очень большой город, хотя не всегда это такой малый город реально, или поселок городского типа. Но сам статус города или поселка городского типа остались только в административно-территориальном делении.
А. Пичугин
— Поселков городского типа у нас сейчас нет, остались только те, которым был присвоен до реформы статус.
В. Климанов
— Ну они остались формально вот в том, что касается классификатора административно-территориального деления, но их нет, скажем так, законодательно для формирования органов власти например. Так же как и город, о котором вы говорите. Есть городское поселение — это относительно небольшие города, скажем так. И когда город становится крупным, то он приобретает статус городского округа, фактически в своих полномочиях становясь равным муниципальному району. Но случился конфуз, и очень часто на уровне регионов стали принимать региональные законы, когда стали стирать понятие муниципальный район, ну в силу сложности именно такого законодательного обеспечения и присваивать статус городского округа целому району. Вот все Подмосковье сейчас разбито на городские районы, понимаете.
А. Пичугин
— Ну то есть нет Подольского района, есть Подольский городской округ.
В. Климанов
— Абсолютно верно. То же самое и с Мытищами, то же самое и с Домодедово, и с другими, традиционно понимаемыми нами вроде бы городами со своими районами. Поэтому сейчас говорить о даже юридически вначале о статусе. Вот понятие город нужно очень как-то осторожно, с одной стороны, с другой стороны, я принадлежу к тем экспертам, которые говорят, что здесь нужно вначале юридически вернуть понятие статус город. Чтобы возникло городское самосознание у самих жителей, чтобы адекватно формировались какие-то органы управления этим самым городом, чтобы можно было развивать понятия, связанные с брендингом города, с какими-то инициативами, которые связаны именно с городом, а не с таким абстрактным понятием, которое есть в законодательстве в виде там того же городского округа.
А. Пичугин
— Ну мне кажется, для самосознания жителей, на самосознание жителей вернее, это никак не влияет, потому что человек ощущает все равно себя живущим в городе. Например, Кольчугино — несмотря на то, что городской округ Кольчугино, но они четко разделяют, опять же, как я это вижу: я живу в Кольчугино, ты живешь в Литвиново — это маленькая деревушка там, рядом с городом, например. Там приезжаю часто, вижу, замечаю, поэтому помню. И вроде бы как разницы никакой, и то и другое округ Кольчугино, но тем не менее это всегда было деревней, а это город. И в самосознании людей эта градация и деление сохраняется.
В. Климанов
— Ну я с вами соглашусь и не соглашусь одновременно. Потому что есть обратный случай с Подмосковьем. Очень запутанная ситуация, мне кажется, на Урале...
А. Пичугин
— И с самой Москвой тоже.
В. Климанов
— Да. На Урале, в Свердловской области тоже преобладают городские округа, и многие районы, они реально являются городскими округами, и некоторая запутанность. Поэтому вот самосознания не хватает иногда. И здесь, мне кажется, стоит какой-то шаг сделать назад с точки зрения вот такой формализации этого явления, наоборот. Но, кстати говоря, мы знаем историю, что некоторые города даже в советское время и сейчас пропадали, и сейчас этот процесс тоже происходит. Там порядка двух десяткой городов у нас были поглощены другими. Ну я не вспоминаю там Москву или Санкт-Петербург, но вот тот же упоминаемый вами Подольск поглотил Климовск.
А. Пичугин
— Да.
В. Климанов
— А Балашиха — Железнодорожный. Ну чуть раньше можно вспоминать и другие случаи, когда и Дубна поглощала соседние города или Кашира. То же самое.
А. Пичугин
— Микрорайон Климовск — бывший город с населением в 60 тысяч человек, как-то микрорайон он теперь называется, это даже печально.
В. Климанов
— В том-то и дело. Поэтому тут с самосознанием хорошо бы еще, в общем-то, где-то разобраться. Но это другой вопрос уже.
А. Пичугин
— Я напомню, что в гостях сегодня у радио «Вера» вице-губернатор Архангельской области, Елена Кутукова. Заведующий кафедрой государственного регулирования экономики Российской академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте Владимир Климанов. Научный руководитель Научно-исследовательского института системных исследований РАН, Владимир Бетелин. Владимир Борисович, а перед эфиром мы буквально несколько минут говорили, вы вспоминали о том, что вы родились в Кинешме —большой город, второй по величине город в Ивановской области, на берегу Волги, теперь там мост появился. А с мостами через Волгу очень сложно, потому что, если не считать Кинешмский, то один в Нижнем Новгороде, другой в Костроме, а между ними по дорогам порядка трехсот километров. Там по Волге меньше, конечно, но так как идут дороги, получается около трехсот. Вот посреди появляется мост в Кинешме. И, казалось бы, это, может быть, в какой-то мере должно было вернуть Кинешме, которая, честно говоря, не в лучшем виде, я периодически там бываю, выглядит она довольно печально. Не хочу обидеть жителей Кинешмы, но тем не менее такое наблюдение со стороны. Казалось бы, вот этот транзит мог бы вернуть какую-то жизнь в город. Но это вроде бы так не происходит, хотя покрасили набережную там, отреставрировали несколько храмов, поставили статуи, скульптуры, пешеходные улицы сделали. Но все это выглядит очень натянуто. И вот мы говорили перед нашей программой о том, что таких городов очень много по Волге. И вы вспоминали свои поездки в разные, в том числе даже в Казань — то есть города вокруг одной большой речной артерии, которая когда-то давала им всем силу, сейчас роли такой не играет. Вот буквально несколько ваших мыслей по этому поводу, от человека, который часто задумывается по этому поводу.
В. Бетелин
— Ну вы знаете, я прежде всего хотел бы вот что сказать, что вот мы только что сейчас обсуждали формальное, так сказать, определение города. Но как мне кажется, понимаете, если все-таки по существу вспомнить, что же такое город, скажем там, в дальние века был. Но это все-таки всегда были какие-то ремесла, верно, какие-то были, сначала это были ремесла, потом это было производство. То есть за каждым городом, город это не только название, это не только статус, на самом деле это еще и обязательно какое-то дело, так сказать, которое в этом городе развивается. И собственно потому он и город, потому собственно люди же должны где-то работать и собственно получать зарплату. Вот собственно, то есть все-таки город и города, о которых вы говорили там, Кольчугино, простите, по-моему, Кольчугино более-менее это как раз...
А. Пичугин
— Да.
В. Бетелин
— Понимаете, да, это же выросло вокруг на самом деле предприятий. И вообще много городов, вот и средних и не очень средних, они выросли около предприятий. И собственно сейчас, так сказать, их, скажем так, понижение, оно связано именно с тем, что уходит производство, понимаете. И тогда возникает вопрос: а что же, чем населению заниматься и что делать? Поэтому вот мне кажется, это очень важный вопрос здесь. То есть все-таки если мы говорим о городах, то мы же должны тогда говорить о том, а какая экономическая основа все-таки развития, понимаете, кто собственно, как будет развивать. Если вспомнить действительно про Кинешму, то действительно, я собственно об этом и говорил, ну река-артерия это же на самом деле водный путь, это ну тонны-километры это самый дешевый, понимаете. И вот мне представляется, что принципиальный вопрос, по крайней мере, так сказать, для вот всех городов, которые расположены на берегу Волги, ну или других рек, собственно такие же города и группа других рек, все-таки это возврат вот именно водного транспорта.
А. Пичугин
— А насколько в современном мире водный транспорт адекватен экономической ситуации? Может быть, перевозки железнодорожные, а скорее даже автомобильные, фуры гораздо выгодней. Потому что реки-то текут в определенных направлениях, и речная система, она развивалась когда-то там вплоть до середины XX века, до 50-х годов, именно потому, что так исторически сложилось: крупные города были вокруг рек, рядом с реками. А постепенно все меняется, и перевозки развиваются, новые центры возникают, и центры сдвигаются, и далеко не всегда выгодно все это осуществлять по рекам. Авиа, железнодорожные, автомобильные перевозки в этом отношении более гибкие.
В. Бетелин
— Ну я здесь, к сожалению, конечно не могу вам привести какие-то цифры, обосновывающие, так сказать, там ну кроме одной, что водный транспорт все-таки по стоимости тонно-километры самый дешевый. Действительно реки текут в определенных направлениях и определенным, так сказать, маршрутом. Но тем не менее, ну как бы сказать, ну вот возьмете, Дунай, так сказать, бывал там иногда...
А. Пичугин
— Да, я тоже бывал.
В. Бетелин
— Ну там очень высокое судоходство. То есть там судоходство высокими темпами.
А. Пичугин
— Вот. А здесь другая. Вы европейский пример привели, где Дунай течет через пять, по-моему, столиц у нас на Дунае находится и очень много крупных городов, которые к нему тяготеют. У нас все-таки немножко другая ситуация. Маленькие страны, через которые течет большой Дунай, и оттуда проще, от Дуная развозить — страны-то небольшие, и городов больших, которые находятся далеко от Дуная, ну вот не так много, и в них удобно подвозить от Дуная какие-то грузы. А у нас так не складывается.
В. Бетелин
— Ну вы знаете, я опять могу только с детства своего вспомнить, что астраханские арбузы, например, понимаете, везли на баржах, и это все было. Ну даже если пойти и более ранние, так сказать, там времена. Это, ну так сказать, чем был знаменит Царицын, на самом деле...
А. Пичугин
— Волгоград.
В. Бетелин
— Да, Волгоград. Это же нефтяная артерия была на самом деле. По ней, так сказать, перевозили соответственно и нефть, и керосин, и там стояли, соответственно, склады именно.
А. Пичугин
— А в Архангельской области Северная Двина играла такую роль.
Е. Кутукова
— Конечно, и Северная Двина, и Онега. Каргополь был вообще в XVI веке очень крупным торговым городом, в Архангельске были ярмарки. Каргополь имел монополию на торговлю солью. И когда мамонтовская железная дорога прошла в 80 километрах от Каргополя, Каргополь постепенно утратил свое значение. Плюс порт, который развивался в Архангельске. То есть когда появился Архангельск, а он появился позже Каргополя, то есть, ну конечно, сказать, что Архангельск съел Каргополь, наверное, это плохо так говорить, да, но в любом случае развитие пошло...
А. Пичугин
— Нет, почему, а мне кажется, нормально.
Е. Кутукова
— Развитие пошло дальше на север. И Каргополь, он резко утратил свое именно торговое значение, политическое значение. Хотя в новгородском кремле, насколько я помню, есть икона даже, когда суздальцы бьются с новгородцами как раз за Каргополь.
А. Пичугин
— Частая история.
Е. Кутукова
— Да. Поэтому вы знаете, у меня вообще вот такое мнение, что, наверное, нам нужно искать какие-то другие пути развития. Вот я уже говорила о том, что нам системности, наверное, не хватает. Нам нужно принять политическое решение, что да, малым городам жить. Тогда нам нужно, вот я и Владимира Викторовича поддерживаю, что нужно искать какие-то другие пути развития для этих городов. Потому что мы уже, ну вот надо посмотреть правде в глаза, мы, наверное, не обеспечим такое же судоходство, даже если прочистим Онегу, вычистим Двину, сделаем глубоководный порт в Архангельске, да. Если Архангельск это как бы больше международные перевозки, это северный морской путь, это уже другая история. А если сюда ближе, на материк, то конечно, надо для городов придумывать другую, несколько другую историю. Вот какую? Вот если каждый город вот встроится вот в эту новую историю, у него будет жизнь, у него будут рабочие места, и дети не будут уезжать, и люди будут жить.
В. Бетелин
— Я прошу прощения, если можно мне все-таки, потому что это по теме.
А. Пичугин
— Да. Владимир Бетелин.
В. Бетелин
— Так вот, понимаете, вот ведь действительно, если в городах, которые были по рекам, там тоже была промышленность. И в Кинешме были очень большие заводы, это же известно. И собственно, поэтому была транспортная артерия, которая естественно, использовалась для того, чтоб перевозить все это, понимаете. Но если, так сказать, промышленное производство, скажем так, свертывается, то перевозить нечего, но и работать негде, понимаете. Поэтому мне представляется, что все-таки очень важно именно вот этот принцип, что, понимаете, без производства промышленного какого-то, я не знаю, это второй вопрос, уже надо разбираться на месте, отдельно, но без все-таки подъема промышленного производства, понимаете, оно собственно основа экономики, верно ведь, то есть оно же дает деньги, оно дает рабочие места. И если его нет, то тогда, понимаете, это что, это услуги. Но услуги же живут тоже на каком-то производстве, правильно.
А. Пичугин
— Вот мы сейчас об этом чуть подробнее поговорим после небольшого перерыва, буквально минуту. Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Владимир Бетелин, научный руководитель Научно-исследовательского института системных исследований Российской Академии наук, академик. Владимир Климанов, заведующий кафедрой государственного регулирования экономики Российской академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте, доктор экономических наук. Елена Кутукова, вице-губернатор Архангельской области. Меня зовут Алексей Пичугин. Через минуту мы вернемся в эту студию.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что мы сегодня говорим здесь о малых городах и исторических поселениях, об их судьбе, о том, как они в начале XXI века себя чувствуют. А чувствуют по-разному, сразу скажем. И говорим мы об этом с Владимиром Бетелиным, научным руководителем Научно-исследовательского института системных исследований РАН, академиком. Говорим с Владимиром Климановым, он заведует кафедрой государственного регулирования экономики Российской академии народного хозяйства и госслжубы при Президенте. В этой студии Елена Кутукова, вице-губернатор Архангельской области. И вот перед перерывом мы вышли на очень важную, как мне кажется, тему. У нас есть малые города, которые в советские времена либо появлялись и были основаны, как центры промышленности, либо это старые какие-то города, в XIX веке крупные фабрики, предприятия появились, либо новые. Но есть исторические поселения, которых промышленная революция так толком и не коснулась, и даже в советские времена там было несколько предприятий, которые позволяли, возможно, жить городу, давали рабочие места, но это не были заводы-гиганты. Мы можем там вспомнить город Гороховец, например, да, где был судостроительный завод, большой судостроительный завод, который давал много рабочих мест, производил даже морские суда небольшие. Но завода нет, в городе несколько монастырей, город столица русских палат, такого количества палат XVII века нет ни в одно другом российском городе. Но одними палатами и монастырями жителей прокормить невозможно — я сейчас говорю о туризме. Туда можно привозить огромное количество туристических автобусов из Нижнего Новгорода, из Владимира, из Москвы, там есть горнолыжные курорты, горнолыжные спуски. Но это тоже не дает городу возможность себя хорошо чувствовать. А есть города, где нет монастырей, где нет палат, где нету какого-то такого исторического контекста, но тем не менее есть несколько предприятий, которые за 90-е годы практически полностью развалились. И рабочих мест там тоже нет, и туризм туда никогда не придет по понятным причинам. Вот Центральная Россия как раз делится на две части: города, условно Золотого Кольца, где есть туристический потенциал, и города, которых больше, где туристического потенциала нет, но и уже нет больших предприятий, за счет которых они жили там вторую половину XX века. И люди оттуда, понятное дело, уезжают. Вообще это общая тенденция. Там говоришь с людьми из небольших городов Соединенных Штатов — уезжают, точно так же из деревень уезжают. Говоришь с кем-нибудь из Канады — та же история. В Европе похоже все. В Китае, может быть, немного по-другому. Но там отдельная модель, поэтому можно там отдельные программы делать и говорить вообще часами. Так что же нам все-таки делать, есть ли у нас какая-то возможность возродить там жизнь? Вот Елена Сергеевна говорила, что малым городам быть. А вот что делать для того, чтобы им быть? Сейчас ведь часто звучат вообще идеи: взять да всех переселить в большие города и получить у нас отдельные такие сверкающие планеты, которые там где-то, где-то на границах черных дыр.
В. Климанов
— Алексей...
А. Пичугин
— Да, Владимир Климанов, пожалуйста.
В. Климанов
— Но вы сами, когда перечисляете разные модели развития города, я вспоминаю в этой связи пословицу: что ни город, то норов. Действительно, какого-то единого рецепта, мне кажется, для всех городов придумывать бессмысленно и не нужно, это даже может быть пагубно. С другой стороны, все равно делать действительно что-то нужно. Мы понимаем, что объективно идет процесс стягивания населения в крупные города, прежде всего в Москву и Санкт-Петербург. Но и внутри каждого региона такое же стягивание мы наблюдаем. А общая численность нашего населения в нашей стране не увеличивается, соответственно происходит то самое обезлюдивание городов, прежде всего малых. Причем здесь наиболее опасный этот процесс как раз не в Центральной России, а наоборот, на Дальнем Востоке, где население некоторых городов сократилось почти наполовину за последние два десятилетия. Ну например, где-то в зоне БАМа, других участках Дальнего Востока. И это действительно такая проблема, которую нужно как-то решать, нужно уметь с ней, в общем-то, как-то общаться. И в этой связи, как я уже сказал, единого рецепта нет. Но мы должны подойти осознано к поиску этих решений. И здесь много потенциала, который как мне кажется, не используется. Вы вот сами упомянули о туристическом потенциале. Но знаете, я иногда с удивлением смотрю на то, почему вот этот потенциал не вовлекается, просто, ну скажем так, в какой-то финансово-хозяйственный оборот. «Мы живем, под собою не зная страны», — сказал один наш известный поэт — вот это абсолютно об этом. То есть на том же Русском Севере, в Архангельской области масса памятников, которые, как мне кажется, достойны чего угодно, вплоть до того, что внесения в список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Это тот самый вот Гороховец, о котором вы говорите, как пример, он тоже сейчас в предварительном списке. Мы подали заявку о том, что, может быть, мы его можем внести в список ЮНЕСКО. Но вот если смотреть опять на западный какой-то...
А. Пичугин
— Сегодня Щербакова вспоминаем, да, который у нас бывал.
В. Климанов
— Если мы смотрим на пример даже западных вот этих аналогичных памятников культурного наследия, я всегда удивляюсь, почему наше даже индустриальное наследие не входит никогда в какой-то вот такой потенциал познания, вовлечения в просвещение.
А. Пичугин
— Хороший вопрос. Мы его теряем.
В. Климанов
— И мы его теряем.
А. Пичугин
— Потому что промышленная архитектура начала XX века сейчас сносится просто кварталами.
В. Климанов
— Да. Ну вы знаете, вот я посещал такие объекты всемирного наследия ЮНЕСО, как угольные шахты в Валлонии или бывшие промышленные города в Англии, там Солтейр, Нью-Ланарк и другие — это все просто индустриальное наследие. Посетите наши малые города исторические где-нибудь на Урале, типа Невьянска, Алапаевска или каких-то других — чем они хуже? Там гораздо интереснее даже, чем где-то мы можем найти в других странах.
А. Пичугин
— Инфраструктурой.
В. Климанов
— Я понимаю, я имею виду с точки зрения какой-то притягательности, с точки зрения просветительства, если хотите, воспитания патриотизма — этого вообще не происходит. Да, известны случаи по Волге, ну буквально единичные, тот же Плес, который совсем недалеко от Кинешмы, с двухтысячным населением, но тем не менее ожил последние годы, это правда. Такой же небольшой город Мышкин, кстати говоря, приобретший статус города, так, в общем, в новейшей истории...
А. Пичугин
— Вообще без истории и без всякой, просто нужно было благоустроить пристань на Волге.
В. Климанов
— Да, он зажил. Но в то же время есть такие же попытки и в тех же там в Чувашии — Мариинский Посад или рядом с Нижним Новгородом даже Балахна пыталась сделать что-то похожее. То есть города пытаются. рядом с Кинешмой есть пример и оживления Юрьевца, с наследием Тарковского, да, который...
А. Пичугин
— Там, к сожалению, все очень плохо, просто ужасно.
В. Климанов
— Но там никак это не запустить, потому что да, это такой вот в данном случае, если хотите, транспортный тупик, куда никто не приезжает и никак невозможно.
А. Пичугин
— Там идет хорошая дорога, нет, там вот проехать туда удобно, и там трасса...
В. Климанов
— И вернуться назад.
А. Пичугин
— До Нижнего Новгорода можно доехать.
В. Климанов
— И вернуться.
А. Пичугин
— Но город в таком состоянии, что...
В. Климанов
— Но потенциал есть, его нужно каким-то образом оживлять, вовлекать, но сделать это, без сомнения, это не даст какого-то импульса. Я не верю, что в той же Архангельской области удастся оживить исторические города, тот же Сольвычегодск. Вы попробуйте туда приехать. Там нужно переехать на пароме. Но есть какой-то...
А. Пичугин
— Или Швенск.
В. Климанов
—Швенск это тем более, да, еще дальше, чем Каргополь. Но это все-таки сельское поселение.
Е. Кутукова
— Да, дороги, инфраструктура.
В . Климанов
— Но есть потенциал и промышленных городов, которые нужно оживлять. Рядом с тем же Сольвычегодском есть Коряжма с преуспевающим, как я понимаю, целлюлозным бумажным комбинатом. Есть Котлас, который как транспортный хаб такого регионального значения выступает и тоже имеет импульс для жизни. Мы должны как-то думать о какой-то интеграции здесь, о создании вот именно тех самых системных каких-то связок, то есть не ограничиваясь только туризмом или только развитие промышленности. Мы должны искать это все в комплексе, плюс это еще замыкать на межрегиональные связи. Вот опять пример Кинешмы, которая почти на границе Ивановской области с Костромской, дает возможность доехать оттуда. С точки зрения туристического потенциала, гораздо ближе доехать до родины нашего драматурга Островского, Щелыково, которое расположено в соседней области. Но попробуйте это сделать, не зная этих маршрутов. Мне кажется вы, так сказать, не найдете ничего, чтобы ивановцы вдруг стали рекламировать костромичей. В чем здесь проблема.
А. Пичугин
— Ну а как я еще попаду, например, в замечательный поселок, который прямо чрез Волгу от Кинешмы буквально еще сорок километров Судиславль — прекрасный маленький поселочек, ну городского типа, правда, с очень интересными там храмовыми комплексами. Тоже да, вот такой туристический потенциал. Вроде бы все есть, а вот упираемся в то, что даже переночевать порой негде.
В. Бетелин
— Вы знаете, что интересно, что Судиславль — это мои предки. Мой прадед Третьяков, который, собственно, был там основным, ну один из основных, так сказать, представителей купечества. Так там были производства собственно, и Третьяков этим занимался. Он создавал школы. То есть на самом деле понимаете, опять все шло развитие, развитие, да, шло чрез производство какое-то, то есть это было основой все же, понимаете. И вот мне кажется, что мы от этого не уйдем, понимаете. Если не будет, ну как, ну материальное производство дает все же. Только банки деньги делают, так сказать, из ничего.
В. Климанов
— Но с другой стороны, Владимир Борисович, есть проблема, с которой сейчас мы столкнулись, с индустриальным прошлым городов, в которых есть один завод, дающий работу для основной части населения — это проблема моногородов. Статус моногородов у нас тоже сейчас достаточно формальный. Чуть больше 300 городов и поселков определены как формально даже моногорода, то есть не менее чем четверть населения занята на градообразующем предприятии, которое живет ровно так, как город. Но здесь опять единого рецепта и для моногородов не существует. Есть моногорода с нефтяными промыслами в Западной Сибири, есть моногорода вот с заводами, которые приходят в упадок, как вы сами сказали. Есть, где производство сохраняется и, в общем-то, ну как бы нужно только правильно и адекватно каким-то образом его направлять на будущее какое-то развитие.
А. Пичугин
— Ну даже если мы сейчас перезапустим или как-то оживим крупный завод, который давал рабочие места всему городу, при современном развитии технологий, автоматизации производства мы просто не сможем получить столько же, вернее дать столько же рабочих мест, сколько этот завод давал там 40 лет назад например. Сейчас... Да.
В. Бетелин
— Прошу прощения. Вот это тоже очень важный вопрос вы затронули. У меня возникает обычно вопрос, я часто его задаю: а собственно так ли уж это надо, ради чего мы производим?
А. Пичугин
— Вот. Это мой следующий...
В. Бетелин
— Понимаете, ради чего бизнес собственно. Вопрос же ключевой какой: бизнес для человека или человек для бизнеса, понимаете. И зачастую, скажем так, бывает именно вот второе.
Е. Кутукова
— Ну вы знаете, у нас пример...
В. Бетелин
— Можно, я закончу просто. Вот понимаете, ну я вот не буду называть заводы, на которых я недавно был. А там действительно ну делают весьма такую важную продукцию, но технологии там 80-х годов. И я понимаю, почему директор оставил технологию — это рабочие места, понимаете, там люди, просто им не на чем больше жить. Это чрезвычайно важный вопрос, вот такой стратегический, понимаете. Когда начинают говорить про научно-технический прогресс...
А. Пичугин
— А конкурентоспособность?
В. Бетелин
— Да, конкурентоспособности и всем прочем, а потом выясняется, что людям работать негде после этого. Так зачем все это, понимаете?
А. Пичугин
— Зачем, да, если по технологии 80-х годов будем производить продукт, который просто не будет конкурентоспособен, потому что технологии шагнули так далеко, что он уже не нужен, что делать.
В. Бетелин
— А что такое конкурентноспособность, понимаете, это тоже вопрос очень тонкий, понимаете.
А. Пичугин
— Я за три копейки в Китае куплю.
В. Климанов
— А понимаете, а надо ли это покупать? Это вот, понимаете, тут вопросы очень глубокие. Они как-то очень поверхностно все озвучиваются всегда. Я думаю, что, может быть, это не на этой передаче, потому что мы говорим о малых городах.
А. Пичугин
— Немножко о другом, да.
В. Климанов
— Да. Но на самом деле, вот заметьте, мы вышли ровно на эту проблему, так сказать, как бы: а как малые города. И в заключение, простите, я все-таки хочу сказать, что мое глубокое убеждение, что именно страна должна быть на малых городах, понимаете. Это должно быть основной, по сути так. Потому что действительно стащить все в два-три там гигантских города и оголить территорию, понимаете, это даже с точки зрения, скажем, безопасности чревато, понимаете. Я очень хорошо помню, как на первом курсе у нас была гражданская оборона, и полковник Кузьменко, который вел у нас эту гражданскую оборону, сказал следующие слова, которые я запомнил: если бы наше население было распределено равномерно по всей территории нашей страны, с нами бы никто не стал воевать. Понимаете, если задуматься это очень такая мысль, очень простая, но очень...
А. Пичугин
— Да, когда летишь из Москвы на самолете куда-нибудь на северо-восток, и просто летишь четыре часа над тундрой, ну где вряд ли можно будет равномерно распределить людей.
В. Климанов
— Нет, так я это сейчас, понимаете, как, ну конечно, какая-то общая концепция, но по сути это говорит о том, что нужно, страна должна обладать малыми городами.
А. Пичугин
— Елена Сергеевна.
Е. Кутукова
— Я хотела просто привести пример вот, наверное, в створ того, что сказал Владимир Борисович. У нас в Устьянском районе работает совершенно замечательный Устьянский лесоперерабатывающий комбинат — громаднейшее предприятие, которое сейчас уже из шести предприятий, это полностью безотходная переработка леса. Но вот у нас сейчас получается, что все производство леса, ну у нас как бы три крупных компании в регионе, и у нас юг Архангельской области, он стягивается постепенно — да, это новые рабочие места, все здорово. Но опять же, многострадальный Каргопольский район, о котором я говорила, у нас сейчас малые производители теряют работу. И по самым скромным прогнозам у нас порядка тысячи мужчин к 20-му году потеряют работу. Это маленькие производители леса, наши малые, что с ними будет?
А. Пичугин
— Это по области статистику приводите или по району?
Е. Кутукова
— Это я только по Каргопольскому району.
А. Пичугин
— По Каргопольскому району.
Е. Кутукова
— Потому что Устьяны заходят, заходят с мощной техникой, идет вырубка леса сплошняком. Наши маленькие производители, они рубили по чуть-чуть, оставляя деревья, сейчас идет сплошная переработка леса. Вы знаете, это вот пример такого, с одной стороны, хорошо — новые рабочие места, развитие вот кусочка региона. То же самое мы можем посмотреть с точки зрения федерации. То есть у нас где-то какими-то клочками вот возникают новые фабрики какие-то, новые заводы. Но то, что сказал Владимир Борисович: в отсутствии системности мы теряем гораздо больше, чем приобретаем. Поэтому я убеждена вот однозначно, что малым городам быть, что Россия это малые города. И малые города это духовность России, это наши традиции, это национальные ценности наши, того что не сохранить в больших городах или в больших городах это можно музеефицировать каким-то образом. А в малых городах это можно пообщаться, это можно пообщаться с местным населением, послушать еще их говор, чай выпить из иван-чая, который бабушка сделала в печи, послушать ее рассказ, который связан с памятником местным. И нам, конечно, нужна однозначно система сохранения, может быть, малых городов, система развития малых городов. Вот очень хороший пример это Минпромторг — у них сейчас есть целая программа по поддержке развития народных промыслов — здорово. Есть Минстрой, который начал вот этот конкурс по поддержке малых городов и исторических поселений. Конечно же, нам нужно пересматривать на уровне кого — на уровне Минкульта и на уровне правительства Российской Федерации, что такое историческое поселение, почему их только 41. Почему у нас Переславль Залесский не входит в список исторических поселений, да, почему многие города...
А. Пичугин
— Чтобы удобнее было застраивать.
Е. Кутукова
— Да, поэтому вот здесь еще вот это. У нас на самом деле масса вопросов возникает, когда мы начинаем говорить о сохранении, о развитии малых городов. И, наверное, все-таки вот я убеждена, что это вопрос системный, государственный, его надо решать на уровне федерации. А потом уже спускать на субъекты, на места.
А. Пичугин
— Я напомню, что говорим мы сегодня о малых городах и исторических поселениях вместе с Еленой Кутуковой, вице-губернатором Архангельской области, Владимиром Бетелиным, научным руководителем Научно-исследовательского института системных исследований Российской академии наук. Владимиром Климановым, он заведует кафедрой государственного регулирования экономики Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Я не очень хорошо, конечно, в этом разбираюсь или совсем не разбираюсь, но тем не менее почему-то мне так кажется, что ну сколько у нас, три таких государства, которые можно как-то сравнивать — Китай, Соединенные Штаты, Россия. Вернее сравнить можно много с чем, но нас постоянно сравнивают. Если китайский опыт, как я уже говорил, он вообще отдельный, то вот опыт Соединенных Штатов, где, несмотря на то, что отток населения так же, как и в России, присутствует, все равно в разных штатах огромное количество маленьких городов, в которых жизнь не прекращается и в которых нет больших производств. Но тем не менее за счет чего-то, и далеко не всегда и реже всего это исторические поселения, вообще сложно с каким-то такими древними наследим в Америке, но тем не менее города живут и довольно уверенно себя чувствуют, и люди где-то работают и, в общем, неплохо себя ощущают. Вот этот опыт можно как-то экспортировать?
В. Климанов
— Вы знаете, я на самом деле здесь буду немножко более замкнутым, хотя я говорю, что зарубежный опыт нам нужно изучать, смотреть и так далее. Но опять-таки, не всегда он переносим на нашу территорию. Все-таки в США межрегиональные различия гораздо меньше, чем в нашей стране, а плотность населения на основной территории США выше, как бы мы там ни говорили, поскольку уже даже численность населения в два раза больше, а площадь ну почти в два раза, скажем, меньше.
А. Пичугин
— И освоенных территорий больше, конечно.
В. Климанов
— И в этой связи действительно переносить просто опыт малых городов тем более там уровень автомобилизации совершенно другой, в США. Есть другие традиции, связанные там с разными институтами, как мы бы сказали, с тем же институтом частной собственности и так далее. Поэтому переносить опыт США на нашу территорию тоже не следует. И надо сказать, что они тоже сталкивались с проблемами, которые свойственны и нашим малым городам. Например, ну есть там упадок ряда производств в моногородах. У них, кстати, и Детройт моногород, бывший там город миллионер, тоже...
А. Пичугин
— А сейчас с пустыми окнами.
В. Климанов
— Да, посетите Детройт и недалеко от него расположенный Чикаго — и вы поймете, что это вот две больших разницы, есть преуспевающие крупные города, есть отстающие. А под Детройтом был маленький город Лансинг, где закрылось там производство, связанное с автомобилестроением, на 40 тысяч занятых, и они там тоже переживали этот момент очень тяжело. Есть города-призраки в западных штатах США, которые были связаны с золотодобычей и другими бурными этапами их развития. А сейчас это действительно города-призраки, которые иногда показываю туристам, они там в такой пустынной или полупустынной территории. Поэтому опыт у всех городов тоже разный. Американский опыт просто переносить на нашу почву, еще раз говорю, очень сложно. Если мы говорим о том, что давайте возьмем что-то лучшее, то да, можно взять лучшее, например, в части передачи большей финансовой самостоятельности муниципальным образованиям. Да, можно взять опыт построения разных административных структур, которые связаны с управлением теми или иными населенными пунктами в США, там, например, отдельное выделение школьных округов. Другие примеры, которые можно осторожно поизучать и попробовать каким-то образом переносить на нашу почву, пусть не полностью копируя, но беря оттуда что-то лучшее. Но все-таки еще раз говорю, здесь нужно смотреть на тот уникальный опыт, который накоплен в нашей стране, ту уникальную культуру, которая опять не европейская, не тем более уж американская. Кстати, говоря о городах, есть понятие: европейский город. И российские города это большей частью европейские города, если не брать только ну некоторые кавказские там исключения или, может быть, какие-то отдельные вещи. И говорят, что Владивосток самый восточный европейский город, из крупных по крайней мере. Но тип американского города или даже латиноамериканского города, он другой. Поэтому переносить вот политику в сфере градорегулирования даже на нашу почву из США или из других каких-то стран, я говорю, нужно очень осторожно.
А. Пичугин
— А у нас есть примеры в России за последние 15 лет положительные, когда люди в небольшой город, малый город возвращались?
Е. Кутукова
— Есть конечно. У нас по Архангельской области очень много таких примеров.
А. Пичугин
— А расскажите, пожалуйста, а то иногда начинает казаться, что все совсем плохо. А наверное, и не совсем.
Е. Кутукова
— Значит, у нас есть поселок Наволочный Погост, под названием Река — народное, вообще в Архангельской области очень много есть того, что есть на карте, в устном народном языке называется абсолютно по-другому, — и в этом поселке у нас проживает порядка сорока человек. И туда вернулись где-то, наверное, лет 10 назад Тишинины Тамара и Георгий. Георгий подводником был, работал в Северодвинске. Они приехали жить. Не доживать, да, вот этот термин «дожития» я на самом деле вообще категорически против. Это вообще кто это придумал — «дожитие»? Вот люди жить приезжают. В Лешуконь приезжают жить, вот несчастная наша Лешуконь.
А. Пичугин
— Статистика знает очень много таких ужасных выражений. Например, «недоумерло» в таком-то году столько-то.
Е. Кутукова
— Вот.
А. Пичугин
— Это положительная демография у нас так звучит.
Е. Кутукова
— Положительная, да. «Недоумерло» — это значит, мы применили какие-то медицинские меры, там прививки какие-то сделали. Поэтому есть конкретные примеры, люди приезжают жить. Причем люди, которые возвращаются, они живут активной жизнью. То есть да, они на пенсии, Георгий, он военнослужащий, он вернулся, ему сейчас, по-моему, ну чуть больше за 60, он работает, на них держится все село, они получили грант, сделали памятник совершенно замечательный четырем деревням, откуда люди ушли на фронт. То есть там четыре камня, на каждом камне список. То есть люди работают в архивах, люди изучают историю своего села, люди восстанавливают Георгиевский храм за копейки совершенно, памятник регионального значения, за свою пенсию. И храм стоит прямо на дороге, туристы тоже едут, останавливаются, помогают. Георгий и Тамара привечают туристов, и пирогами накормят, и все расскажут. В Лешукони то же самое. Ну в основном военные возвращаются, к ним приезжают дети, внуки. Поэтому вот я еще раз говорю, что если бы у нас была система поддержки малых городов, если бы малые города начали каким-то образом зарабатывать и имели рабочие места, могли предложить что-то молодежи: вот ты иди, выучись на вот такую специальность, которая потом будет у нас востребована, и мы тебя возьмем обратно, ты возвращайся сюда к нам. Я думаю, молодежь бы возвращалась.
А. Пичугин
— Я вот приводил этот пример уже несколько раз. Я довольно часто бывают в городе, в Ивановской области на границе с Владимирской. Это несмотря на то, что хоть и в сторону Москвы от Иваново, но все равно это получается медвежий угол области, и туда редко какие-то средства доходят, город Гаврилов Посад. Там был конезавод, один из крупнейших в Советском Союзе конезаводов, который давал много рабочих мест. Там было еще много заводов, которые как-то поддерживали город, но их сейчас ни одного нет, конезавод переехал, ну еще как-то работает пока. Там вокзал. И каждый день проходит один, теперь один, раньше два поезда «Иваново—Кинешма—Москва». И если несколько лет назад поезд из Кинешмы в Москву состоял из четырех вагонов, из пяти вагонов, то теперь он состоит — ну сколько там платформа вся вмещает — 12-15 вагонов. В Гавриловом Посаде состав тянется далеко за платформу, там еще надо минут пять идти вдоль него. И вроде бы хорошо: и транспортное сообщение налаживается, и новые вагончики прицепляют. Но только по факту получается так, что остатки производств вот в этих городах Ивановской области, они сворачиваются, рабочих мест не остается, и люди попросту ездят в Москву вахтовым методом работать охранниками. И чтобы их возить сюда, то есть поезд охранников, чтобы их возить сюда из Ивановской области, нужно еще больше вагонов, еще 10-15 вагонов, 20 вагонов. И вот весь город Гаврилов Посад — там маршрутки пустили в Москву, — весь город ездит работать вахтовым методом охранниками сюда. И поэтому люди оттуда не уезжают окончательно. Вот это очень часто у нас в России
Е. Кутукова
— Это катастрофа.
В. Климанов
— Вы знаете, я с вами соглашусь. Но с другой стороны, я бы не стал все рисовать совсем печально и, наоборот, задумался о том, что нам нужно с этим что-то делать и искал положительные примеры. Вы говорите, они вот есть, ну вот Елена Сергеевна их знает и точечно прямо в Архангельской области. Наверное, мы можем как-то в целом взглянуть и сказать, ну да, помимо уж Москвы развивается еще быстрее Подмосковье. Хорошо это или плохо, но это факт. И малые города Подмосковья, если так уж говорить, они все, по-моему, живут достаточно прилично. Аналогично и ближнее окружение Санкт-Петербурга, где возникло много новых производств. Оживились некоторые города в той же Калужской области, в других регионах, может быть, на дальней периферии Подмосковья. Согласен с вами, что есть здесь и лакуны, на той же карте Ивановской области или какие-то других, но тем не менее вот оживление есть. Мы с вами говорили о лучшей какой-то практике, связанной с оживлением туристического потенциала. Это не только тот же Мышкин, но говорим вот об Иннополисе, который вообще новый город, кстати, на нашей карте в Татарстане. Но рядом оживился Свияжск, он сейчас не имеет статус города, а имел как бы несколько веков назад, но тем не менее вот он оживился, его включили опять в список всемирного наследия ЮНЕСКО, реставрационные работы там прошли. Мы узнали что-то новое о каких-то точках на карте, которых не знали ранее. В том же Татарстане и заговорили о Булгаре, как таком вот тоже новом, как мне кажется, месте, которое не упоминалось ну еще там лет 20 назад никогда.
А. Пичугин
— А с точки зрения истории России место крайне важное, интересное.
В. Климанов
— Да, с точки зрения интересов нашей страны это достаточно важно. У нас бурно развиваются некоторые регионы в целом юга России, и соответственно небольшие города там. Почти вся Кубань идет на подъеме, в силу переселения туда и северян, и отставных военных, и из других регионов жителей. Это плохо как раз там для Дальнего Востока, где происходит сжатие населения, но хорошо для Кубани, например, где, по-моему, вот ну происходят позитивные сдвиги. Ну и так далее. То есть здесь говорить об этом только в негативных красках нельзя. И знаете, вот что мне, например, приятно с точки зрения позитивной тенденции, Елена Сергеевна сказала, что некоторые федеральные министерства поддерживают наши территории за счет и субсидирования, и методической помощи. Вот два года назад был запущен проект, связанный с развитием комфортной городской среды. Я честно вам скажу, не понимаю, почему ранее мы не доходили до этого в нашем сознании даже, что парки в городах, пусть даже в малых городах...
А. Пичугин
— Это очень важно.
В. Климанов
— Должны быть какими-то цивилизованными, а не просто местом для встреч там каких-то хулиганских и алкогольных компаний.
А. Пичугин
— Вот это часто меняет самосознание.
В. Климанов
— Почему мы действительно так плохо и пренебрежительно относимся к нашим памятникам. В конце концов, это память, память о наших предках, о других поколениях, о нашей истории. Сейчас во многих случаях к этому совершенно другое отношение. Мы ну их пытаемся каким-либо образом сохранить, говорить об этом. Почему мы не работали с определенными сегментами горожан, давая какие-то городские мероприятия, ну с той же молодежью. Почему мы как-то не замечали, что есть какие-то даже иногда неформальные городские сообщества, которые тоже вплетаются в эту ткань развития города и должны там существовать, имеют право на существование, и мы должны об этом думать. Почему мы вот как-то пренебрежительно всегда относимся вообще ко многим нашим жителям, которые вроде бы удовлетворены такими некачественными услугами — да нет, конечно. Поэтому я всячески поддерживаю развитие городской среды, чтобы она была качественной, комфортной, чтобы там были какие-то яркие краски, которые оживляют наши города.
А. Пичугин
— Спасибо большое. Мы будем заканчивать нашу программу. Напомню, что говорили о малых городах, исторических поселениях. И важно было, естественно мы там не охватили сотой доли, не знаю, и одного процента проблем, которые с этим связаны. Но мы часто приезжаем в небольшие города, в исторические города, в тот же Суздаль, в Юрьев-Польской, да не знаю, в Плес, и видим парадные набережные в Плесе, видим красивые улицы Суздаля, видим красивый Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, да чего мы только не видим. Но тем не менее, мы туда приезжаем, смотрим, фотографируем, идем, обедаем в кафе и уезжаем оттуда. А потом вывешиваем где-нибудь в соцсетях фотографии о том, что мы побывали, езжайте, всё. Но как живут эти города, они зачастую выживают, мы задумываемся об это редко. И я уверен, что мы еще будем в этой студии говорить на эти темы, об этом надо говорить, это очень важно. Я благодарю Владимира Бетелина, научного руководителя Научно-исследовательского института системных исследований Российской академии наук, академика. Владимира Климанова, который заведует кафедрой государственного регулирования экономики в Российской академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте. Елену Сергеевну Кутукову, вице-губернатора Архангельской области. Спасибо вам большое, что пришли сегодня, поговорили об этом. Прощаемся, до новых встреч. Всего хорошего, будьте здоровы.
Е. Кутукова
— До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Поделиться
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
Поделиться
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер
