
У нас в гостях был историк, директор образовательных и просветительских проектов Фонда исторической перспективы Александр Музафаров.
Разговор шел об известном французском правителе — короле Людовике XVI, о его роли в истории Франции и Европы, и о том, почему его называют христианнейшим королем.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы обращаемся к личности, которая получила в истории такое количество негативных отзывов, такое количеств черных пятен на репутации, что поневоле напрашивается желание проверить: а все ли там действительно так? Или просто человека надо было, в силу политических надобностей момента, как впоследствии станут говорить, текущего момента, очернить? Сегодня мы будем с этим разбираться, и личностью, которая окажется в фокусе нашей программы, будет христианнейший король Франции — Людовик XVI. Для того, чтобы услышать от человека, который специально занимался вопросами судьбы последнего французского короля перед наполеоновскими войнами, мы пригласили к нам в студию сотрудника Фонда исторической перспективы, известного историка, исторического публициста, Александра Азизовича Музафарова. Здравствуйте.
А. Музафаров
— Здравствуйте.
Д. Володихин
— Ну что ж, прежде всего, по традиции, своего рода визитная карточка короля Людовика XVI — буквально три-четыре фразы, которые должны всплывать у наших радиослушателей, когда начинается разговор об этом человеке или когда они погружаются в чтение литературы, смотрят фильмы о нем. Что им надо знать прежде всего об этой личности? В двух словах.
А. Музафаров
— Это был добрый, справедливый и действительно христианнейший король, король-христианин. Он жил в эпоху, когда быть христианином было, скажем так, немодно...
Д. Володихин
— И неудобно.
А. Музафаров
— И неудобно. И тем не менее он сохранил веру в Бога до самых последних мгновений своей жизни. Он искренне пекся о благе своей страны и своего народа, и искренне не хотел проливать его кровь. И в итоге пролил свою.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, если я правильно понимаю, очень хороший человек и очень хороший король, которого убили злодеи.
А. Музафаров
— Во многом — да.
Д. Володихин
— Ну что ж, я думаю, сейчас настало время, чтобы от его гибели повернуть вспять, к началу его правления. Думаю, будет правильным рассказать, в чем на протяжении достаточно длительного правления Людовик XVI преуспел и где он потерпел поражение.
А. Музафаров
— Итак, Людовик XVI, полное его имя Людовик Август или, по-французски, Louis Auguste, родился в 1754 году в Версале, и был он внуком правившего тогда французского короля Людовика XV, носившего в французском народе прозвище «Горячо любимый». Он был сыном его, соответственно, старшего сына, дофина, то есть наследника престола Франции, Луи Фердинанда, и, так сказать, его ожидало вот такое счастливое детство. Но полностью счастливым оно не было, потому что в 1765 году умирает его отец от болезни, и юный Луи становится дофином Франции, то есть наследником французского престола. Людовик XVI —внук Людовика XV, а не его сын. Французские короли династии Бурбонов отличались завидным долголетием — скажем, Людовик XIV передал престол не сыну, не внуку, а даже правнуку.
Д. Володихин
— А правнук передал внуку.
А. Музафаров
— Правнук передал внуку.
Д. Володихин
— Кстати, этот не передал престол, но следующим, кто наследует, будет опять-таки внук.
А. Музафаров
— Да, будет его брат, потом внук. Итак, значит, он становится дофином Франции, которая тогда является одной из крупнейших европейских держав, которая тогда строит свою колониальную империю, которая является центром европейской культуры, отчасти науки, условно, военного дела, которая соревнуется в морском деле с владычицей морей, Англией, оспаривает у нее этот титул. В 1770 году Людовик XVI, тогда еще дофин Луи, вступает на политическую арену, происходит его свадьба. И его супругой становится дочь знаменитой австрийской императрицы Марии-Терезии, Мария-Антуанетта.
Д. Володихин
— И заметим, что огромное количество людей воспринимают царствование Людовика XIV через призму знаменитого фильма «Мария-Антуанетта», иногда, в общем, к этому не добавляется даже Википедия.
А. Музафаров
— Да, совершенно верно, статья в русской Википедии про Мария-Антуанетту значительно больше, чем про ее коронованного супруга.
Д. Володихин
— Тут надо отдать поклон Кирстен Данст, которая хорошо сыграла.
А. Музафаров
— Брак этот был очень важен, потому что он прекращал на долгое время войну двух христианских держав Европы. Надо отметить, что Франция довольно долгое время враждовала с австрийскими Габсбургами, и от этого был ущерб не только двум государствам, но и всему христианскому миру. Ведь главная миссия, которую видели для себя Габсбурги, это защита Европы от турок. Я напомню, что до конца XVII века турки наступали на Европу, в 1683 они осаждали Вену.
Д. Володихин
— Ну я бы даже сказал, что и позднее они небезуспешно наступали.
А. Музафаров
— Да. И Франция таким образом выступала фактически союзником мусульман, наступавших на, так сказать, христианскую цивилизацию. И вот эта свадьба во многом знаменовала поворот в политике Франции, которая постепенно понимала, что мир в Европе и мир между христианскими народами важнее, чем какие-то узконациональные интересы. Надо отметить, что, несмотря на разность характеров супругов, Людовик XVI был такой человек спокойный, очень спокойный, он не любил какого-то шума, блеска, его любимым увлечением были охота, столярное ремесло.
Д. Володихин
— Но не балы, не балы.
А. Музафаров
— Да, на балах он появлялся по долгу службы, по королевской своей обязанности, но не любил их. И Мария-Антуанетта, которая была такой женщиной живой, ее сравнивали с таким сосудом с ртутью, такой, но тем не менее брак этот был достаточно счастливым. В нем родилось у супругов четверо детей, двое из которых умерли в детском возрасте. А их второй сын, Луи Шарль, будет фактически убит революционерами, там была темная история, к которой мы чуть позже вернемся. И тем не менее брак этот был достаточно счастливый. В 1774 году, после смерти Людовика XV от оспы, Людовик XVI восходит на престол. И страна ему достается, с одной стороны, богатая, развитая, с другой стороны, как и всякая страна, с множеством внутренних проблем. И таких проблем у Франции XVIII века было немало. Во-первых, на сознание французов давил факт, что они проиграли Семилетнюю войну Англии, потеряли Индию, потеряли Канаду.
Д. Володихин
— Ну Англии и немцам, Пруссии.
А. Музафаров
— Да, там был сложный клубок войн. И, конечно, это в определенной степени национальную гордость французов давило. С другой стороны, во Франции было множество внутренних проблем. В частности, вплоть до вот этого периода Франция сохраняла довольно архаичную юридическую систему, которая включала в себя, собственно, несколько юридических систем: то есть на севере господствовало обычное право, произошедшее от обычаев германских племен, в свое время вторгшихся в Галлию, на юге господствовало вошедшее, так сказать, сильно трансформированное римское право. Единой законодательной системы во Франции не было, поэтому огромную роль в ней играли так называемые парламенты. Во Франции того времени это не правительство, это не собрание представителей нации, это суд. Далее. Во Франции было множество внутренних экономических препон, внутренних таможен, и сохранялись, по традиции, многие довольно архаические институты. Скажем, если в Англии, в России, в Пруссии такой необходимейший, так сказать, продукт для цивилизации XVII века как порох производили централизованно, на государственных предприятиях, то в Франции это оставалось по-прежнему привилегией такой корпорации королевских селитренников, которые по старинке, на ручных мельницах, где-то вот в подсобках мололи этот чудесный порошок и снабжали им французскую армию. И подобных проблем было много. Был разный налоговый режим, французское королевство давно жило в долг. Это, в принципе, было обычно для государств того времени, но французские короли проживали свой бюджет страны на много лет вперед. Намечалась проблема с аристократией. Французская аристократия, французское рыцарство было в свое время украшением европейского рыцарства и европейской цивилизации. Вплоть до начала XVII века во Франции почти не существовало письменных жалованных грамот на дворянство, дворянином считался любой, кто готов был со шпагой в руке служить своему королю, и происхождение волновало мало. Внук трактирщика, Шарль де Бац, которого мы знаем ка Д’Артаньяна, стал капитаном королевских мушкетеров, и никто не смотрел, кем был его дедушка, потому что знали, что он храбрый солдат, всегда готов воевать за своего короля и, собственно, погиб на поле брани за своего монарха. Но в XVIII веке армии меняют характер, появляются профессиональные армии, состоящие из набранных профессионально солдат, и роль дворянства как военного сословия падает, а привилегии сохраняются. И вот тут возникает множество желающих стать дворянином, а шпагу-то из ножен не вынимати, говоря словами русской, так сказать, хроники. И привилегии дворянства, скажем, освобождение дворянства от налогов, начинают играть определенную важную роль в стране. И королю необходимо было весь этот клубок проблем решить. И король принимается спокойно за работу.
Д. Володихин
— Мы прерываемся ненадолго. Дорогие радиослушатели, я пытаюсь вспомнить те якоря в массовом сознании моего поколения, поколения постарше и хотя бы немного помоложе, которые связывают их с историей Франции. И вспоминаю замечательный фильм «Гусарская баллада», лейтмотивом которого стала песня «Жил-был Анри IV». Сейчас в эфире прозвучит старинная французская песня «Да здравствует Анри IV», довольно необычный экзотический перевод которой лег в основу песни в «Гусарский балладе». Но, в общем, разница в том, что «Гусарская баллада» — это XX век, а «Да здравствует Анри IV» — это эпоха процветающей абсолютистской Франции. Прошу вас, слушайте.
Д. Володихин
— Прямо не хочется прерывать эту песню. Она слишком велика для того, чтобы прозвучать в нашем эфире полностью и слишком хороша, чтобы не тосковать по ней, когда ее мелодию все-таки приходится прервать. Но вот после этого мне светло и приятно напомнить вам, дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И в гостях у нас замечательный историк, исторический публицист, Александр Азизович Музафаров. Разговариваем мы о судьбе французского короля Людовика XVI. Итак, Людовику XVI досталась первоклассная великая держава, а вместе с тем страна, наполненная проблемами. И вот, собственно, его действия: что он отвоевал, что он смог отреформировать, как следует, а где не преуспел.
А. Музафаров
— С 1774 года Луи XVI правит Францией. И для начала он предпринимает целый ряд мер, направленных на экономию государственных финансов. Вступая на престол, он отказывается от полагавшегося ему по обычаю подарка в энное число миллионов ливров, такой же отказ делает королева. Далее он упраздняет целый ряд так называемых синекур — то есть почетных должностей, обладатели которых получали большее жалованье, но ничего не делали, и вообще пересматривает эту систему.
Д. Володихин
— Это то есть, иными словами, старший королевский подноситель ночной вазы...
А. Музафаров
— Даже больше. Смотритель лесов в давно потерянной Канаде — вот оплачивалось, хорошо оплачиваемая работа была: из Парижа выезжать не надо, удобно. То есть подобные вещи были отменены, и был проведен целый ряд налоговых преобразований, которые облегчали налоги с производящего населения Франции. Далее. Король предпринимает целый ряд шагов, направленных на поощрение развития французского образования и промышленности. В частности, вот интересный пример: французский посол граф де Сегюр, направленный в Россию, вводит в моду при русском дворе шампанское, потому что хочет продвинуть этот французский товар на русский рынок. В итоге, кстати, преуспел. Ведь шампанское мы до сих пор пьем на Новый год, хотя до этого в России предпочитали немецкие вина и венгерские, а вот теперь, вишь, французские. При нем модернизируются верфи, строятся новые порты, в городах появляются новые больницы и такие красивые общественные здания. Наводится порядок в Париже — город действительно становится витриной Франции, столицей, и мира. Отправляются географические экспедиции. Отправляется экспедиция знаменитого мореплавателя Жана-Франсуа Лаперуза, который очень много плавал по Тихому океану. И до сих пор на российской карте мы видим пролив, который между Сахалином и Хоккайдо, носит имя пролив Лаперуза, в дань уважения этому французскому путешественнику, который его, собственно, прошел и открыл. Далее, значит, можно обратить внимание на внешнюю политику, что для нас особенно ценно. Людовик XVI меняет курс французской внешней политики с враждебного России на дружественный. Долгие годы французские короли, особенно Людовик XV, относились к России враждебно, проводили политику сдерживания России. Людовик XVI, трезво оценивавший ситуацию, понимал, что России и Франции, в общем-то, делить в Европе нечего, и напротив, стремится к сближению с двором Екатерины II. И вот как раз накануне революции дипломаты обсуждают проект российско-франко-испанского союза, который позволил бы сдерживать, скажем, гегемонистские устремления Великобритании и обеспечивал бы порядок и мир в Европе.
Д. Володихин
— Насколько я понимаю, Великобритания потеряла больше всего при Людовике XVI, потому что его военные действия против Англии были в высшей степени болезненны для владычицы морей.
А. Музафаров
— Да, в 1777 году Франции поддержала, совершенно неожиданно для Лондона, восстание североамериканских колоний за независимость. И вот здесь сказались плоды тех реформаторских усилий, которые французские адмиралы при поддержке короля проводили в своем флоте. И одна единственная война на море, которую французский флот выиграл у английского.
Д. Володихин
— Причем выиграл вчистую.
А. Музафаров
— Да, то есть французы сумели деблокировать североамериканское побережье и сумели фактически принудить британскую армию к капитуляции, потому что, собственно, отрезали ее от регулярного снабжения моря.
Д. Володихин
— А мне как-то рассказывали, что скромные, но знающие французские специалисты воспринимают с усмешкой словосочетание «война американских колоний за независимость», потому что для них это война Франции с Англией — в результате победы французских войск толпа оборванцев примазалась к этой победе и объявила независимость на территории этих самых британских колоний.
А. Музафаров
— Ну это, конечно, несколько франкофильский взгляд.
Д. Володихин
— Кто знает, ведь, по сути дела, французских войск было столько, что в их массе английские утонули.
А. Музафаров
— Американские тонули.
Д. Володихин
— Нет, именно английские, по численности.
А. Музафаров
— Не совсем. Все-таки французский корпус был поменьше, чем английские войска на континенте, но он был выше качества. Французская сухопутная армия умела воевать очень неплохо, и многие прославленные французские генералы, которые потом прославятся в революционных наполеоновских войнах, начинали свою карьеру там. Бессменный начальник штаба Наполеона, будущий маршал Франции, Бертье, молодым полковником был начальником штаба французского экспедиционного корпуса.
Д. Володихин
— Лафайет.
А. Музафаров
— Лафайет, собственно, был одним из его командиров, командовал маркиз де Рошамбо. И да, большинство побед над английской колониальной армией были одержаны, конечно, не восставшей милицией колонистов, а именно регулярными французскими частями.
Д. Володихин
— Вот я хотел бы напомнить это словосочетание: «толпа оборванцев» — я настаиваю.
А. Музафаров
— Кстати, к чести американцев, вот на картине, которая изображает финальную капитуляцию англичан, капитулируют англичане перед двумя флагами: звездно-полосатым и белым флагом Французского королевства.
Д. Володихин
— То есть англичане все-таки заметили, что рядом с французским флагом...
А. Музафаров
— Стоит кто-то еще, да.
Д. Володихин
— Да, что-то еще трепыхается невнятное. Ну, в общем, ладно. Итог войны в целом.
А. Музафаров
— Итог войны в целом: Англия потеряла колонии в Северной Америке и ее господство на море было серьезным образом поколеблено. И более того, Франция во многом изменила, так сказать, отношение сил в Европе. Ведь именно французское участие привело к появлению понятия вооруженного нейтралитета на море, который приняли другие европейские державы, что отчасти положило конец таким полупиратским устремлениям английского королевского флота, позволявшего себе в военное время просто вот перехватывать любые коммерческие суда со словами, что это вот, мол, наш трофей.
Д. Володихин
— Это, если подвести итоги, получается, что всеми этими добрыми деяньями —выигранной войной, реформой финансов, двора, просвещения — Людовик XVI обязательно должен был нажить себе колоссальное количеств врагов. Давайте перечислять. Англичане — враг номер один.
А. Музафаров
— Безусловно.
Д. Володихин
— Добавим к этому людей, которых он лишил бессмысленных для жизни государства, но высокооплачиваемых должностей — десятки и сотни людей, которые моментально стали его врагами, хотя стране это на пользу. Огромное количество финансовых учреждений, которые могли кредитовать государя и получать тем самым власть над ним и над его правительством, фактически оказались в состоянии, когда должник-то начинает уплывать из рук. И, что касается просвещения, просвещение государственное, которое конкурирует с разнообразными радикальными проектами общественных сил, в силу чего эти общественные силы сразу начинают грозить кулаком государю: что ты делаешь?! мы же лучше!
А. Музафаров
— Мы же лучше, и нужен ли ты? Начинаются разноситься очень дерзкие речи. Конечно, Людовик XVI был вынужден сталкиваться с оппозиций, в том числе со стороны действительно значительной части французской элиты. Ведь что говорил король фактически своим дворянам: если вы хотите действительно быть благородным сословием, то будьте им — служите государю.
Д. Володихин
— Да, то есть, по большому счету, работайте.
А. Музафаров
— Фактически, да. А дворянство настаивает на сохранении своих привилегий. В 1788 году король созывает Ассамблею нотаблей — то есть представителей дворянства Франции, на котором его министры отрыто предлагают дворянству: откажитесь от своих привилегий экономических, потому что сейчас они уже ничем не обоснованы, и служите королю. Ну если вы такие замечательное люди, король найдет для вас работу. Дворяне отказываются. Причем заводилами выступают самые такие вот либерально на словах мыслящие дворяне, которые говорят, что вот, мол, как же так?!
Д. Володихин
— Это наши неотъемлемые права.
А. Музафаров
— Как же так, нет, нельзя, это нарушение прав человека.
Д. Володихин
— Это часть общественного договора.
А. Музафаров
— Да. Ассамблея нотаблей это отклоняет. И король вынужден собирать Генеральные штаты — то есть такое собрание представителей всех французских провинций, которое одно имело право принимать решение о налогах во всей Франции. Цель короля и его министра Неккера — проведение грандиозной финансовой реформы, которая упорядочит финансы Франции.
Д. Володихин
— И лишит дохода всех тех, кто пользовался этой неупорядоченностью...
А. Музафаров
— Кто паразитировал на этой огромной системе, когда богатая страна постоянно живет в долгах. И вот, собирая Генеральные штаты, король сталкивается, его министры сталкиваются с колоссальной проблемой. Вот когда читаешь протоколы заседаний Генеральных штатов, видишь, что как бы сошлись две силы. Король и его министры говорят о проблемах страны, о проблемах налогов, о проблемах финансов, о проблемах армии, экономики. А им в ответ: а как права человека? а тирания? а свобода слова? — и выдвигается целый ряд совершенно бессмысленных идеологических требований, типа: а вот почему король правит Францией? Кто короля избирал? Мы выразители воли нации (и возникает тезис vive la nation — да здравствует нация), и мы требуем от короля, чтобы вот он нас слушал.
Д. Володихин
— Вот если кого-нибудь пытаешься лишить привилегий, он моментально достает шило.
А. Музафаров
— Да, так оно и происходит. Происходит очень интересное слияние представителей третьего сословия, которые были недовольны привилегиями дворянства, представителей того же самого дворянства...
Д. Володихин
— Которые были недовольны тем, что у них эти привилегии отбирают.
А. Музафаров
— Пытаются отнять. Это приводит к бунту во Франции. Причем к бунту — надо понимать еще один важный момент: французская революция начинается как идеологический, идеократический проект. Здесь нет, французы бунтуют и поднимают восстание не тогда, когда Франция находится в страшном кризисе —скажем, в правление Людовика XIV или в годы Семилетней войны при Людовике XV. Нет, бунт происходит как раз в относительно благополучное время, когда мерами правительства удалось справиться с голодом, когда страна, в общем-то, процветает — и вот теперь правительству предъявляются претензии идеологического порядка.
Д. Володихин
— И эти претензии, в общем-то, связаны с тем, что правительство пытается навести порядок, который в условиях кризиса просто было трудновато навести.
А. Музафаров
— И здесь надо отметить, что хотя французская революция подается как событие какое-то вот, открывающее новую эпоху, но в ней есть и черты традиционных французских мятежей против королевской власти. Я напомню, что на протяжении столетий французские короли сдерживали влияние аристократии, а аристократия отвечала мятежами и фрондой. И право аристократии на мятеж, когда образовывали какие-то организации, вроде Лиги общественного блага — это, простите, на минуточку, XV век. А звучит, как будто это в XVIII.
Д. Володихин
— XV, XVII...
А. Музафаров
— Да, фронда постоянная, то есть вот эта борьба элиты с королевской Францией в данном случае привела к серьезнейшему кризису государства.
Д. Володихин
— Резюмирую: короля победили и низвергли те, кто добра Франции не хотел, кто хотел добра себе. А король-то именно заботился о своем государстве. И это, конечно, вызвало невероятный гнев. Мне, в общем, сложно после этого напомнить вам, дорогие радиослушатели, но я постараюсь сделать это мужественно и твердо: это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы держимся здесь изо всех сил, держим оборону со всех сторон и, в общем, пытается не отдать короля. Но на минуту нам придется прервать нашу беседу и вскоре мы вновь к ней приступим.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы беседуем с замечательным историком, известным историческим публицистом и сотрудником Фонда исторической перспективы, Александром Азизовичем Музафаровым. И в ту минуту, пока мы отсутствовали в эфире, короля Людовика XVI все-таки казнили. Понятно, почему казнили: любая революционная власть уничтожает тех, кто может вернуться к старому порядку, во всяком случае тех, кто становится потенциальным живым знаменем для этого. И в данном случае неважно, виноват был в чем-то казненный или нет, он должен был умереть и точка. Так умер король, так умерла королева Мария-Антуанетта и, в общем, несколько необычным образом скончался один из их сыновей. Вот у меня два вопроса. Вопрос номер один — самый простенький: история со смертью мальчика, которого вроде бы республиканское правительство хотело сначала воспитать в правильном духе: мы казнили твоих папу и маму, но они были сами виноваты, но ты...
А. Музафаров
— Луи-Шарль «Капет», как его называла официально французская, так сказать, республика или Людовик XVII, как называли его все верные королю подданные Франции загадочным образом скончался в 1795 году. Я напомню, в 93-м году, после суда были казнены сначала его отец, потом его мать, после инспирированных против них процессов. А ребенка взяли на воспитание, к нему прикрепили идейно-правильного сапожника, такого представителя пролетариата, который должен был его воспитывать в духе народа. Но из предосторожности, что враги революции могут его похитить, его содержали в замке Тампль, фактически на положении узника или даже заложника.
Д. Володихин
— Так что ж сапожник забил его сапожной колодкой до смерти?
А. Музафаров
— История там очень темная. Значит, официально мальчик скончался от болезней. Конечно, дети тогда болели часто, на дворе у нас XVIII век. Неофициально сами же французские республиканские власти рассказывали сказку о попытке похищения его роялистами, которая, мол, привела к смерти, так сказать, мальчика. Среди французских роялистов ходила легенда, что Людовик XVII не умер, а чудесным образом бежал из Тампля, и этот мальчик-король вернется и спасет Францию. Но эта легенда не подтвердилась. Скорее всего французские революционеры боялись просто оставлять этого ребенка в живых. Казнить десятилетнего ребенка на гильотине было перебором даже по меркам французской республики...
Д. Володихин
— Хотя, казалось бы.
А. Музафаров
— Но тем не менее в Париже все-таки как-то неудобно. И было бы где-нибудь в провинции дело — конечно, а тут как-то вот... И поэтому скорее всего мальчика просто убили. Просто убили, задушив или заколов там, кто его знает.
Д. Володихин
— Сапожной колодкой — я вот вначале-то версию выдвинул. Ну что ж, история свершилась так, как она должна была свершиться. Потерявший власть не может защитить ни свою жену, ни своего ребенка. И это печальная история, это сюжет трагический. А вот сейчас стоит поговорить о сюжете трагикомическом. То есть здесь есть трагедия, потому что все окончилось казнью — мы говорим о казни королевской четы. И есть, конечно, фарс. Фарс — по сути обвинений, которые им предъявлялись и, самое главное, кем предъявлялись. Вот об этом стоит поговорить серьезно. Суд — тот самый, как вы сказали, инспирированный процесс над монархом и его супругой, он строился на довольно странных обвинениях. Они, конечно, привели к казни, это естественно, и, на мой взгляд, вопрос о казни был решен еще до начала процесса. И все же стоит послушать революционную сторону, а что она, собственно, предъявила.
А. Музафаров
— Итак, я напомню вкратце хронику событий. В 1790 году король подписывает конституцию, по которой Франция становится парламентской монархией. Вот здесь парламент уже в значении, привычном нам. В 1792 год, значит, революционные части, подошедшие из Марселя, углубляют революцию, берут штурмом королевский дворец Тюильри. Причем король, желая избежать кровопролития, добровольно отдает себя в руки Национального собрания парламента, с условием, что революционеры не будут штурмовать пустой дворец и не буду убивать его охрану. Но это их не остановило, защищавший дворец швейцарский полк был почти полностью перебит. И вот король, после пребывания в Национальном собрании, под защиту которого он отдался, был помещен под арест, в Тампль. А через некоторое время было Конвент решил короля судить. Причем здесь был очень интересный момент. Дело в том, что согласно действовавшей вот этой, я не случайно упомянул конституцию Французского королевства, король не мог нести ответственность за свои действия перед кем бы то ни было. Конституция гарантировала королю неприкосновенность — в этом был элемент баланса властей. Король должен был быть независимым таким сюзереном, который выслушивает мнение нации и действует так, как ему подсказывает совесть. Второй момент. Поэтому король не подлежал суду французской судебной системы. В результате короля решил судить сам Конвент на основании революционного права, что мы, мол, избраны нацией, нация суверенна в своем праве, и поэтому она будет судить своего бывшего короля. Обвинения, которые королю выдвигались, можно поделить на две части. Первая: а почему ты делал то, что нам не нравится? Ответ короля: ну я по закону имел право так делать и более того, был обязан так делать. — А все равно нам не нравится, что ты так делал! Ты не соответствуешь духу народа!
Д. Володихин
— Ну, например, что он делал неправильно?
А. Музафаров
— А вот ты, так сказать, не утверждал принесенные Конвентом законы, ты накладывал на них свое вето. — Но ведь у меня есть право накладывать вето по закону, законы-то были дурные, вы же их сами пересматривали потом. Законы же приводили к проблемам бы. — Но ты же накладывал вето, ты не послушался волю народа! — Но ведь для того-то я и должен был проверять эти законы, принимать по ним решения, чтобы, так сказать, действовал механизм сдерживающего противовеса в политической системе. — Нет, ты не действуешь согласно с духом народа! Вторые обвинения были в связях короля с контрреволюционерами. Надо отметить, что с 1792 года Франция находится в состоянии войны с несколькими европейскими державами. Причем если посмотреть советские учебники, так написано: реакционные монархи Европы, не в силах стерпеть, решили задавить французскую революцию. В реальности ровно наоборот: это революционный Конвент в 1792 году объявляет войну европейским государствам. И дальше, почему сложился советский миф, да потому что профессиональные армии европейцев начинают французов бить. Армия, в которой в качестве борьбы с контрреволюционным духом запретили употреблять даже слово «полк», заменив его «полубригадой» — вот до такого дошло, да, — значит, естественно, не выдерживал натиска схваток с профессионалами. Так вот короля обвиняют в том, что он помогал контрреволюционерам. Здесь вопрос интересный. С точки зрения психологии король вряд ли сочувствовал революционной агрессивной войне. Но если говорить о фактах (а у нас вроде юридический процесс) — никаких фактов измены короля, никаких фактов, что король тайно или его жена тайно передавала планы французского командования австрийцам или пруссакам, нет. И революционный Конвент, обвинители, не могли предъявить никаких обвинений, по сути. Ты не сочувствовал революционному делу!
Д. Володихин
— Ну мне больше нравится столярным делом заниматься, чем революционным.
А. Музафаров
— Вот да. И здесь эти обвинения, в принципе, конечно, были декорацией. Лидер французских якобинцев, такой решительный человек, Сен-Жюст, так и заявил с трибуны Конвента: о чем мы, граждане, судим? Король должен либо править, либо умереть.
Д. Володихин
— Ну справедливо и честно, во всяком случае.
А. Музафаров
— И в этом плане логика тех, кто затеял эти процессы, французских радикалов-якобинцев: было неважно — они говорили об этом открытым текстом на процессе — неважно, виновен ли король, важно, что он должен быть казнен.
Д. Володихин
— Ну что тут сказать. Если сравнивать с событиями 1918 года, то большевики во всей той кровавой и дикой бойне, которую учинили в Екатеринбурге и в своем надругательстве над телами царственной семьи, они были честнее. Они просто показали: ты — враг, семья твоя — враги, мы вас убьем и расточим останки ваши. А французы решили, помимо убийства, еще перед ним устроить балаган. Но вот эта клоунада, она ведь, в общем, самого скверного духа.
А. Музафаров
— Безусловно. И более того, как показывают исследования современных французских историков, именно после процесса и казни короля — а они широко освещались революционной прессой, — во Франции появляется сочувствие к монархии. Они считают, что это была переломная точка, которая позволила впоследствии Франции вернуться к монархии. И вот интересный момент: когда короля привезли на эшафот, король успел обратиться к подданным с последним словом. Я зачитаю эти слова: «Я умираю невиновным. Я невиновен в преступлениях, в которых меня обвиняют. Говорю вам это на эшафоте, готовясь предстать перед ликом Божиим. Я прощаю всех, кто повинен в моей смерти». И французский комиссар, командовавший этой казнью, республиканский, велел бить в барабаны, чтобы заглушить эти слова монарха. Но что интересно. Пройдет несколько лет, во Франции восстановится королевская власть. Организаторов казни короля будут привлекать к суду. И их адвокаты будут говорить: но нас нельзя судить, ведь король нас простил! Король на эшафоте нас всех простил, нельзя нас за это судить! Вот нельзя, да. И это тем самым уберегло нескольких вот этих самых пойманных роялистским правосудием якобинцев от смертной казни. Осудить их осудили, но не казнили.
Д. Володихин
— Ну что ж...
А. Музафаров
— До самого последнего момент Луи XVI оставался настоящим христианским королем.
Д. Володихин
— Ну что ж, я думаю, пришло время чтобы в эфире прозвучала музыка замечательного французского композитора Жана-Батиста Люлли, с характерным названием, ну во всяком случае для этой ситуации подходящим названием, «Дни гнева».
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, хоть и тяжело это говорить, но все же: здесь у нас светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы продолжаем беседу о французском короле Людовике XVI. У нас в студии замечательный историк, исторический публицист, сотрудник Фонда исторической перспективы, Александр Азизович Музафаров. И он просвещает нас относительно судьбы французского короля. Я не могу сказать слова «король-мученик», но тем не менее я в самом начале передачи произнес слова «христианнейший король». И вот сейчас мне хотелось бы поговорить на эту тему. Александр Азизович, вы ведь говорили, что и в смерти, и в жизни своей Людовик XVI был крепким христианином, человеком безусловно, верующим и ведущим соответствующий образ жизни. Настало время привести доказательства для этого. Очень важно видеть, как умирает король-христианин, судимый судом неправедным.
А. Музафаров
— Ну если говорить о жизни Людовика XVI, то вот в годы революции, впоследствии на королевскую семью выливались тонны грязи, в чем только ни обвиняли монарха, монархиню. Но даже там можно отметить один интересный момент: вся французская вот эта революционная пресса основной упор, когда говорила, что вот королевская семья развратна, злодеи, сделан на королеву. Короля нет, не трогали. Почему, потому что было невозможно: Людовик XVI был таким живым контрастом по отношению к своим предшественникам на троне. При нем во французском королевском дворе не было фавориток. Это было для французского двора настолько обычно, существовал даже специальный титул: maîtresse du roi — то есть вот «женщина короля» — это присваивалось официально, этого не стыдились. Так вот теперь их нет. Нет вообще, даже понятия такого нет. Король был милосерден к тем, кто взывал к его правосудию. Король был справедлив, король отменил пытки в своем королевстве. Король истово соблюдал все церковные правила, молился. И в критические минуты своей жизни находил утешение именно в молитве и вере в Бога. Я уже приводил его посмертные слова. Король, последняя просьба короля пред казнью была допустить к нему в камеру не присягнувшего, то есть верного своим идеалам священника. Надо отдать должное, революционеры согласились на это.
Д. Володихин
— Не присягнувшего революционному правительству, имеется в виду.
А. Музафаров
— Да, дело в том, что во Франции французская вот эта революционная власть ввела обязательную присягу для священников, чтобы священники присягали на верность французской народной власти. И священники отказывались, заявляя, что священник присягает только Богу. И таких преследовали, таких убивали. Но тем не менее какое-то количество не присягнувших священников во Франции было.
Д. Володихин
— Ну я думаю, стоит добавить буквально несколько слов. Для периода французской революции для священника попасть в большую беду и погибнуть было делом настолько же обычным, как и у нас в России в эпоху гонений на Церковь. Поскольку издевательства над священниками по поводу присяги и того, что они не желали ее давать, это была всего лишь один аспект огромной проблемы столь же масштабных страшных и кровожадных гонений на церковь, устроенных революционным правительством Франции.
А. Музафаров
— Да, это были погромы церквей, уничтожение усыпальниц, погромы соборов. Вот знаменитый Пантеон, где похоронены выдающиеся деятели французской республики, ведь он строился как храм святой Женевьевы, покровительницы Парижа, но он был разгромлен и превращен вот в революционное капище.
Д. Володихин
— Такова воля народа.
А. Музафаров
— Более того, после казни короля французская революция как бы слетает с катушек, то есть там начинается замена христианства культом высшего существа...
Д. Володихин
— Высшего разума, высшего существа.
А. Музафаров
— Да, там начинаются такие камлания, уже даже не языческого, а какого-то уже, наверное, сатанинского откровенно толка, и маховик террора раскручивается со страшной силой.
Д. Володихин
— Ну вот почему так, поневоле задашь себе вопрос. Получается, что чем радикальней революционер, тем больше он безбожник. Не пытаясь ответить на этот вопрос, мы вернемся к сюжету о священнике, который не дал присягу и которого попросил к себе перед смертью король Людовик XVI.
А. Музафаров
— Король исповедовался, принял последнее причастие и умер христианином. И опять-таки священник, который слышал эту исповедь, потом свидетельствовал, что я слушал исповедь благочестивого и хорошего человека. Он не раскрывал там, что именно услышал, но это была исповедь честного христианина, которому не о чем было сожалеть в своей жизни.
Д. Володихин
— Ну а история с останками королевской четы, она ведь заслуживает особого внимания.
А. Музафаров
— Да, так сказать, очень интересно, что французская революция не осталась перед такой дилеммой, то есть они все-таки не бросили останки короля в общую, так сказать, могилу, но попытались их захоронить тайно. И несколько раз перезахоранивали, поскольку потом началось, так сказать, своего рода паломничество к ним со стороны тех, кто хранил верность королю. И рано или поздно тайное стало явным. И уже при Людовике XVIII Людовик XVI и Мария-Антуанетта были торжественно погребены, на их месте поставлен такой замечательный памятник. Напомню, что у государя была еще сестра, принцесса Елизавета, она была казнена в 1794 году. Причем ей уже не предъявляли никаких обвинений, достаточно, что она была сестра короля. И вот в отношении ее католическая церковь сейчас рассматривает вопрос о ее канонизации. Конечно, французские левые откровенно против, там идет целое давление, так сказать, прогрессивной общественности. Но тем не менее такой вопрос стоит. И вообще вот если до казни короля история с французской революцией еще оставалась в каких-то рамках французской истории, то потом — ну как по-русски говорят, бес вселился, — начинает раскручиваться страшный маховик революционных войн, которые сначала выливаются в страшный террор внутри Франции, когда появляется замечательный термин «враг народа» — это вот французские революционеры изобретатели.
Д. Володихин
— Да, он оттуда.
А. Музафаров
— Начинаются массовые казни сограждан, начинается гражданская война в Вандее против крестьян, которые отказывались принимать новый порядок. Потом генерал Бонапарт революционный берет эту стихию под контроль — только для того, чтобы выпустить ее вокруг страны и превратить всю Европу в грандиозное поле боя.
Д. Володихин
— Ну вот в связи с этим у меня вопрос. В 1793 году традиционная средневековая монархия во Франции прекратилась со смертью короля. А в начале XIX века, буквально через несколько лет, она была возобновлена в виде странной монархии, когда правитель сам возлагает на себя корону. Вот скажите, принципиальная разница между монархом традиционным и монархом, императором самопровозглашенным, как бы сейчас сказали мастера политологии, есть?
А. Музафаров
— Есть. Понимаете, французский король принимал власть от Бога, и поэтому смиренно принимал корону, корону на его голову возлагал священник во время коронации в Реймсе. Наполеон короновался не в Реймсе, а в Париже, и корону вырвал из рук римского папы и возложил ее на свою голову сам: я, мол, сам себя короную. Но это не просто символ. На самом деле это было еще и таким кощунственным фарсом над монархической процедурой коронации, таинством коронации. Ибо Франция, Наполеон провозгласил себя императором, но Франция еще оставалась республикой. Если посмотреть на банкноты этого года, там написано: французская республика императора Наполеона.
Д. Володихин
— Ну что ж, это напоминает эпоху принципата, когда кажется, что монархическая власть это все еще плод магистратов республики, и чуть ли не один из ее магистратов, но разумные люди уже видят, что с республикой, как с большим политическим проектом, пора завязывать.
А. Музафаров
— Завязывать. Но превращается это не в монархию, а скорее в диктатуру. Потому что власть Наполеона держалась исключительно на штыках его армии. Пока французская армия побеждала всех, с армией, так сказать, с властью императора все было в порядке.
Д. Володихин
— Но когда ее стали громить...
А. Музафаров
— Когда стали громить — вот знаменитый эпизод с заговором генерала Мале. Мале был своего рода республиканец, он, так сказать, был в Париже в отставке. И вот он во время войны 12-го года подделал известие из России, что Наполеон погиб, и он за три часа стал хозяином Парижа. Его, конечно, потом, пришедши в себя, скинули, арестовали, но Наполеон был поражен. Потому что вся его власть, вся система, которую он строил, мгновенно рухнула, как только распространилось известие о его смерти.
Д. Володихин
— Ну звучит-то примерно так: сир, простите, от вас немного устали.
А. Музафаров
— Даже действительно устали. Устали от бесконечных войн, которые Франции приносили, конечно, добычу и богатства, платить за которые приходилось людьми. А главное, устали от ненормальности жизни. Потому что парадокс в чем — это отмечают все объективные историки Франции этой эпохи: после смерти монархии, которую обвинили во всех смертных грехах, да, во всех проблемах Франции, лучше-то не стало. Напротив, стало гораздо хуже.
Д. Володихин
— Беспорядка добавилось.
А. Музафаров
— Беспорядка добавилось. Экономика просела. Войны... Да, гений Наполеона, конечно, был силен, но, скажем, на море...
Д. Володихин
— Но чем все закончилось.
А. Музафаров
— А закончилось все фактически крестовым походом европейских народов против французской революции.
Д. Володихин
— Ну здесь, я думаю, пора нам перейти к финальному эпизоду вот всей той революционной вакханалии, которая воцарилась после смерти Людовика XVI. А именно к первому шагу по восстановлению монархии во Франции. Он был сделан, слава Богу, нашим государем, Александром I.
А. Музафаров
— Император Александр I очень хорошо понимал суть французской революции. В детстве, в юношестве даже, он увлекался модными революционными идеями, он даже играл в якобинцев. Но это и помогло ему понять эту природу и отказаться от нее, обрести христианскую веру. Именно как христианский государь он привел христианские народы в Париж. И вот Париж взят. 29 марта 1814 года, пасхальная ночь. На площади Согласия, где когда-то был казнен король Людовик XVI, застыли в парадном каре русские и союзные войска. Полковые священники русской армии, проделавшие весь этот путь от Москвы до Парижа, служат пасхальную службу, и в небо над Парижем взмывает «Христос воскресе!» Император Александр I писал: «Торжественной была эта минута для моего сердца, умилительна. Но и страшен был для меня момент этот. Вот он, думал я, по неисповедимой воли Провидения из холодной Отчизны Севера привел я православное русское воинство для того, чтобы в земле иноплеменников, столь недавно еще нагло наступавших на Россию, в их знаменитой столице, на том месте, где пала царственная жертва буйства народного, принести соборную, торжественную и вместе с тем очистительную молитву Господу».
Д. Володихин
— Мне нечего к этому добавить, дорогие радиослушатели. Подумайте над нашей передачей. Бога ради, подумайте над ней. А сейчас я, с вашего позволения, говорю слова благодарности Александру Азизовичу Музафарову, который был с нами этот час. И мне остается сказать лишь: благодарю вас за внимание, до свидания.
А. Музафаров
— До свидания.
Эдгар Дега. «Голубые танцовщицы»
Проект «Свидание с шедевром» реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

— Маргарита Константиновна, балет «Спящая красавица» в московском Большом театре — что-то невероятное! Музыка Чайковского, постановка, декорации...
— Наташенька, я, как и ты, в восторге от спектакля!
— Но знаете, что меня больше всего всегда потрясает в балете? Это сам танец: плавные, лёгкие, грациозные движения артистов. То, как балерины чувствуют музыку. Как тонко передают характеры героев...
— Я вообще, когда смотрю на людей, на то, как мы устроены, как двигаемся, что умеем — удивляюсь. Человек — это чудо, созданное Богом...
— ...И нередко воспеваемое художниками, верно?
— Верно, Наташа! Помнишь, мы в прошлом году были с тобой в Пушкинском музее, в Галерее искусства стран Европы и Америки? Там есть работа французского художника Эдгара Дега — «Голубые танцовщицы»...
— Да, конечно, я помню её! И даже сфотографировала тогда на свой телефон. Сейчас найду этот снимок...
— Дега часто писал на своих полотнах именно балерин. Он как никто другой умел запечатлеть их мимолётное движение в танце — поворот головы, взмах руки... И на картине «Голубые танцовщицы» как раз изображён момент танца нескольких балерин.
— Да, вот снимок этого полотна, нашла в телефоне! Давайте присядем, пока у гардероба много людей, и посмотрим повнимательнее. На картине четыре девушки в платьях лазурного цвета кружатся в танце. Никаких точных деталей! Только цвет и настроение момента! Лёгкое, трепетное, свободное...
— Ты уловила саму суть импрессионизма — направления в живописи, к которому принадлежал Эдгар Дега. Оно зародилось во Франции в 60-х годах XIX века. В основе названия лежит слово impression — впечатление. Импрессионисты стремились запечатлеть реальность в её подвижности и изменчивости...
— И передать впечатление от увиденного!
— Да, передать впечатление от этого мгновения нам, зрителям. В работах импрессионистов часто чувство движения парадоксальным образом совпадает с ощущением застывшего момента, секунды реальности, которой хочется любоваться: рябью воды в пруду с кувшинками, движущейся по озеру лодкой в лучах заходящего солнца...
— ...Или балеринами в танце, как на этой картине Эдгара Дега.
— Художник написал её в 1898 году, когда уже слабо видел — он страдал от отслоения сетчатки и постепенно терял зрение.
— Какое испытание для художника!
— Да, тяжёлое испытание. Но он продолжал творить, искал новые способы рисования, новые образы... Ему пришлось от масляной живописи перейти к рисунку пастелью, поскольку эта техника позволяла работать в непосредственной близости к поверхности картины. Цвета в его работах стали ярче, экспрессивнее.
— Как раз как «Голубые танцовщицы», написанные пастелью в насыщенных тонах. Глаза радуются этим сочным оттенкам, наполненным жизнью и радостью!
— Через несколько лет после написания «Голубых танцовщиц» Дега и вовсе перестанет писать картины, а будет почти наощупь лепить скульптуры из воска: фигурки людей и животных. Работал он до последнего дня. И всегда творил вдохновенно, радостно.
— Это чувствуется по его картине «Голубые танцовщицы». С какой любовью написаны балерины!
— Верно, Наташенька. С любовью и благоговением перед тем, что создал Господь. В работе Дега можно почувствовать совершенство тела и души человека как высшего творения Божьего, понять, насколько непостижимо и непознаваемо сотворённое Богом.
— И видимо неслучайно балерины были главным мотивом творчества художника. Ведь в танце раскрывается способность человека лишь с помощью движения под музыку создать образ, рассказать историю, вызвать глубокие чувства сопереживания, любви и радости...
— И сегодняшний вечер тому подтверждение — прекрасная постановка балета «Спящая красавица». Предлагаю продолжить нашу культурную программу завтра в музее Пушкина на улице Волхонке, в Галерее искусства стран Европы и Америки — и ещё раз увидеть картину «Голубые танцовщицы» Эдгара Дега. Сходим с тобой, наберёмся добрых впечатлений, вдохновения, радости...
Все выпуски программы Свидание с шедевром
Николай Богданов-Бельский. «У больного учителя»
Проект «Свидание с шедевром» реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

— Какие чудесные снимки, Андрей Борисович! Живые, выразительные! Почему же вы раньше не показывали мне свой домашний фотоальбом?
— Предположить не мог, Маргарита Константиновна, что вам это интересно!
— Увидеть застывшие мгновения прошлого — что может быть увлекательней? Вот здесь вы совсем юный, загорелый, в горах.
— Это поход на Домбай, в студенчестве ещё.
— А здесь тоже молодой, но будто усталый. На диване, в домашнем халате. Рядом какие-то ребятишки.
— Это я уже окончил институт, в школе преподаю. Заболел, ученики меня навещают.
— Прямо как на картине Николая Богданова-Бельского «У больного учителя». Помните? В Третьяковской галерее хранится.
— Помню, Маргарита Константиновна. Но мне картина не кажется похожей на этот снимок. Он сделан на исходе двадцатого века, а полотно написано в конце девятнадцатого.
— Да, в 1897 году. Но сходство определённое! Давайте найдём в интернете изображение и сравним!
— Да зачем же в интернете? У меня есть альманах с репродукциями Богданова-Бельского. Должен быть здесь, на верхней полке книжного шкафа. Точно, вот он! Держите!
— Ну! Взгляните! Картина «У больного учителя» отличается от вашей фотографии, главным образом, антуражем. У вас комната в цветастых обоях, на диване клетчатый плед и дети в школьной форме. А у Богданова-Бельского горница в избе с дощатыми стенами и мальчишки в худой крестьянской одежонке. Но смотрят они на своего учителя с той же любовью, что и ваши ученики на вас. И это — главное!
— Хм, пожалуй, вы правы. И картина, и снимок красноречиво свидетельствуют о взаимоотношениях детей и педагога.
— Эта тема красной нитью прошла через всё творчество Богданова-Бельского. Ведь он был одним из тех крестьянских мальчиков, которым помог состояться в жизни выдающийся учитель Сергей Рачинский.
— Хм, Рачинский, Рачинский...Это тот, что создал народную школу в Тверской губернии во второй половине девятнадцатого века?
— Да, в усадьбе Татево. Дворянин, доктор биологических наук, член-корреспондент Императорской академии. Он оставил карьеру учёного, чтобы заниматься с деревенскими ребятишками.
— И многих вывел в люди!
— Верно. Николай Богданов-Бельский стал академиком живописи. Среди учеников Рачинского — доктор медицинских наук Иван Богданов, духовник царской семьи протоиерей Александр Васильев. Или вот ещё пример, перед нами — тот самый учитель на картине, которого пришли навестить деревенские мальчишки. Аркадий Аверьянович Серяков.
— Он тоже выпускник школы Рачинского?
— Да, Серяков учился вместе с Богдановым-Бельским, они ровесники. В дальнейшем Аркадий Аверьянович преподавал в Татево, а затем стал там директором.
— То есть, на своей картине Богданов-Бельский будто показал жизненный путь Аркадия Серякова — от босоногого мальчишки до мудрого наставника.
— А смысл и перспектива этого пути — в детях, что пришли навестить Аркадия Аверьяновича.
— Полотно Николая Богданова-Бельского «У больного учителя», что хранится в Третьяковской галерее — своеобразный памятник Татевской школе.
— И не только ей, но и в целом служению педагога.
— И мне, как учителю, отрадно хоть малую толику быть к нему причастным.
Все выпуски программы Свидание с шедевром
Михаил Нестеров «Элегия (Слепой музыкант)»
Проект «Свидание с шедевром» реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

— Андрей Борисович, вы только взгляните на картину Михаила Нестерова «Элегия. Слепой музыкант»! Всякий раз, бывая здесь, в Русском музее Санкт-Петербурга, я восхищаюсь её выразительностью.
— Да, убедительно написано. Сразу понимаешь, что монах, играющий на скрипке — незрячий. Его глаза широко распахнуты, а взгляд словно обращён внутрь себя.
— О слепоте главного героя свидетельствует и его расположение в пространстве. Музыкант изображён слева, у самого края картины. За спиной у него пламенеет осенний пейзаж. Но яркие краски вне восприятия скрипача. Он весь устремлён ввысь — голова чуть запрокинута назад, стан натянут, как тетива лука.
— Шедевр, что и говорить! Но всё-таки, у меня есть вопрос к художнику.
— Интересно, какой же?
— Почему он назвал картину «Элегия»? Ведь это греческое слово обозначает печальное сентиментальное произведение. Вроде стихотворения Василия Жуковского «Вечер»: «Сижу задумавшись; в душе моей мечты; /К протекшим временам лечу воспоминаньем... /О дней моих весна, как быстро скрылась ты /С твоим блаженством и страданьем!..».
— Этим строкам созвучна «Элегия» Жюля Массн. Буквально вчера слышала её по радио.
— Вот-вот. Неужели, монах играет меланхоличное произведение французского композитора или что-то подобное ему?
— Пожалуй, слепому музыканту больше подойдёт хоральная прелюдия Баха «К Тебе взываю, Господи Иисусе Христе».
— И картине тогда больше бы подошло название «Хорал».
— Мысль интересная! Хорал — от слова «хор». А слепой монах-скрипач в своём стремлении к Богу не одинок. Легко представить, что невидимый хор с небес вторит его игре. ...Однако, Михаил Нестеров неспроста назвал своё полотно «Элегия»!
— Неспроста?
— Конечно. Это 1928 год, Андрей Борисович. Художнику уже шестьдесят шесть. Он одного за другим теряет сверстников-друзей, остаётся одинок и летит, как писал Жуковский, «к протекшим дням воспоминаньем».
— Впадает в меланхолию?
— Можно и так сказать. К счастью, Нестерову удалось преодолеть это настроение.
— И что же ему помогло?
— В апреле 1928 года художник отправился в Киев. Ходил на богослужения в Киево-Печерскую лавру, в храм Святой Софии, во Владимирский собор.
— Получилось паломничество?
— Да. И художник воспрянул духом. С новой энергией принялся за работу. Прожил ещё четырнадцать лет — насыщенных, плодотворных. А картина «Элегия (Слепой музыкант)» осталась как слепок той минуты, когда сердцем Михаила Нестерова овладела печаль.
— Но этот шедевр Русского музея предлагает и верный способ, как победить уныние.
— Устремиться душой к Богу.
Все выпуски программы Свидание с шедевром