«Я понял, для чего это было...»

В этом выпуске своими светлыми воспоминаниями, связанными с событиями в жизни, которые пугали, казались неправильными и непонятными, а через время удалось убедиться, насколько промыслительно это было, поделились ведущие Радио ВЕРА Константин Мацан, Анна Леонтьева, Марина Борисова, а также наш гость — благочинный приходов Сурожской епархии Московского патриархата в Шотландии и Северной Ирландии протоиерей Георгий Завершинский.

Ведущие: Анна Леонтьева, Марина Борисова, Константин Мацан.

---

К. Мацан:

— Понедельник, шесть вечера, это «Светлые истории» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие друзья! Как всегда, в этом часе на волнах Светлого радио мы встречаемся, чтобы рассказывать истории о радости, о сомнении, о вере, о любви очень искренне, очень глубоко, делимся самым интересным, о чём знаем из своей жизни или из жизни своих знакомых, о чём, как журналисты, слышали от других людей, вот такие наши «Светлые истории» по понедельникам. Христос Воскресе, дорогие друзья! И ко всем в студии собравшимся тоже с пасхальным приветствием обращаюсь: Христос Воскресе!

Все вместе

— Воистину Воскресе!

К. Мацан:

— А в студии сегодня с нами протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор богословия, член Союза писателей России. Добрый вечер!

о. Георгий:

— Добрый вечер!

К. Мацан:

— Вот наш гость из далёкой заграницы, два раза в год отец Георгий бывает в Москве и каждый раз обязательно приходит на Радио ВЕРА, чему мы очень радуемся. И мои дорогие коллеги, соведущие сегодняшних «Светлых историй» — Анна Леонтьева. Добрый вечер!

А. Леонтьева:

— Добрый вечер, дорогие!

К. Мацан:

— И Марина Борисова.

М. Борисова:

— Добрый вечер!

К. Мацан:

— Ну и тема наша сегодняшняя очень волнующая и трепетная, мы ее формулируем так: «Я понял, для чего это было». Истории о событиях в жизни, которые пугали, казались неправильными, непонятными, как будто Бог оставил, но через время стало понятно, насколько промыслительно и нужно это было именно так. В общем, истории про жизнь вообще, потому что мне кажется, что вся жизнь — это вот такая одна большая история, когда ты не понимаешь, зачем оно случается, и унываешь, или расстраиваешься, или просто недоумеваешь, а потом проходит время — и ах, вот для чего это было! Отец Георгий, вот вы как на это смотрите?

о. Георгий:

— Иначе нельзя и смотреть, не получится просто, потому что ведь ты же живёшь свою жизнь, и хочешь видеть в ней разрешение того, что ты ожидал, к чему ты стремился, но ты же не хочешь смотреть на свою жизнь, хотя бы часть её, как прожитую бесполезно, бессмысленно, без всякого смысла, ну и конечно, даже если, может быть, там этого и не было, находишь подтверждение тому, о чём мы сказали, Константин, что сначала думал: «ну за что, ну, Господи, где Ты? Ну, помоги, ведь я же сделал всё, что нужно! Ну почему это не случилось, почему это не случилось так, как я спланировал?» И так раз, другой, третий, и вдруг твоя жизнь кардинально меняется. И, наверное, у нас будут истории уже и реальные рассказаны.

К. Мацан:

— А вот мы вашу историю и ждём.

о. Георгий:

— А, хорошо, мы с моей истории начинаем?

К. Мацан:

— Да.

о. Георгий:

— Ну и прекрасно. Тогда начну с цитаты классика: «жил однажды частник бедный». Это был довольно богатый человек. Когда-то, в 90-е, которые мы называем теперь «лихими», в кавычках, конечно, а может, и без кавычек, вот этот самый персонаж, о котором я хочу сказать, жил довольно удачливо. Многое получалось, многое складывалось, и мне — а этот персонаж и был, собственно, ваш покорный слуга — мне хотелось ещё большего достичь. Ну, и частные предприятия, возможности, новые города, страны, поездки. Бизнес есть бизнес. Теперь мы как-то смотрим на это уже другими глазами, а в те времена всё только открывалось и хотелось всегда большего. Так оно и было в жизни вот этого бедного частника: получилось одно, получилось другое, какие-то скопились возможности, средства для третьего, большего, и так шло по нарастающей. В какой-то момент, уж не буду приводить годы или даты этих событий, но в какой-то момент пошла обратная, что ли, волна — вдруг проверенные, надёжные, не раз испробованные действия, ходы, предприятия, возможности стали закрываться одна за другой. Ну, кто из нас не был молод и не понимает, что здесь не получилось — получится там, там не получилось — получится где-то в третьем месте, но мы же надеемся, мы же рассчитываем, мы же живём эту жизнь, чтобы она наполнялась смыслом и делом, так и мне казалось. И так, в одном месте не получилось, в другом, в третьем что-то сорвалось, и стало постепенно приходить какое-то недоумение. В то время я как раз уже посещал богослужение воскресное, христианином был, и тем более мне казалось: ну, Господи, ну сколько можно испытывать меня, но я твой, Господи, вот я прихожу, когда появляется возможность, я помогаю кому-то, жертвую там и на храм, и людям каким-то творческим, так сказать, помогал, ну, сделай же что-то для меня! Ну почему же так, одно за другим расстраиваются заведомо удачные, успешные предприятия? Ну так, от случая к случаю, от раза к разу, и вы знаете, этот бедный частник действительно, как тот персонаж у Ильфа и Петрова: ходил по кухне и ел, пока не съел всё, что было там, ему было страшно. И в какой-то момент стало страшно и мне, ну, ведь видно со стороны как бы, что ты попал не в свою тарелку, не своим делом занимаешься, но это уже, конечно, мысли пришли впоследствии. Вот здесь, может быть, эту историю ещё дополню какими-то деталями, если будет необходимость, но история подошла к тому, что, в общем, бизнес, предприятие, хотел сказать: «с треском провалилось» — нет, оно не провалилось, оно было уничтожено волевым усилием других людей, и в этом деле едва не пострадал тот самый бедный частник, благо жив остался. Ну, думаю, не надо рассказывать, что такое лихие 90-е, это был как раз 1994-1995 год, но вот бедный частник остался жив, и спустя уже годы, хотя, в общем, понимание стало приходить сразу, но спустя годы, взглядом обратно на те обстоятельства и то крушение планов одного за другим, верных, проверенных, надёжных планов, мне стало абсолютно ясно, что вот этот самый бедный частник был ведом чьей-то очень-очень крепкой и такой волевой рукой, и теперь вот он, наверное, всё-таки оказался на том месте, на котором должен был быть.

К. Мацан:

— А что стало итогом вот крушения надежд и бизнеса, и связанных с этим чаяний, вы как-то больше стали в церковь ходить?

о. Георгий:

— Да не просто больше, я, во-первых, остался жив, прошу прощения, а во-вторых, я полностью перешёл в церковь, то есть уже от воскресного христианина, я сделался таким помощником в алтаре, ну, как чтец, алтарник, все стадии, которые проходят обычно молодые ребята, а я уже достаточно опытный, с багажом жизненным, и я из-за него успел себя проявить и в научной деятельности, а потом вот и в бизнесе, но вот с багажом жизненным я пришёл, и как и положено, прошёл все стадии с самого начала и до служения.

К. Мацан:

— А каким бизнесом вы занимались?

о. Георгий:

— Да, бизнес был довольно успешный на то время: я вывозил в Голландию мелкую мебель для продажи, не как сырьё, и она продавалась в голландских магазинах, я это видел сам, из небольших мебельных предприятий в Вологодской области, в Рыбинске, вот там они ещё работали по каким-то стандартам советского времени, и вот оказалось, что это было востребовано, а в обратную сторону в Россию ввозил автомобили, и это было очень успешно, даже вдвойне как бы, получалась прибыль, то есть, казалось, всё идёт по нарастающей, но вот в течение какого-то времени вот этот самый бедный частник понял, что он занимает не своё место в жизни.

К. Мацан:

— А тяжело это было понять? Мне кажется, вы так легко об этом говорите: «вот в какой-то момент понял бедный частник», но это же, на самом деле, непросто, ты вкладываешь усилия, ты уделяешь этому время, тратишь на это жизнь, и вот не получается, кто-то вот отчаивается в этот момент, кто-то руки опустит и не придёт к Богу с вопросом, а придёт к Богу с укором, с претензией, с ропотом.

о. Георгий:

— Ну вот укор, претензии, как раз они были в тот момент, когда не получалось всё, а потом, когда ты уже понял, что это не дело твоей жизни, то как раз появилась уверенность и, в общем-то, когда ты принял решение уже, я думаю, что любой человек, если он пока сомневается ещё и пытается пробить стену или там войти в закрытую дверь, он ещё так смущён, он в недоумении, он может упрекать там, что «почему вы меня не пускаете? Я же должен быть там!», а вот тебя не пускают, а когда решение принято, что надо просто повернуться, обойти, и с другой стороны дверь открыта для тебя, и вот когда ты это уже сделал, и действительно, оно стало складываться дальше, одно за другим, не быстро, но уверенно и последовательно, то есть, потребовались, конечно, усилия новые, совершенно полная перемена в жизни, и у меня уже к тому времени была и семья, и ребёнок был, и, в общем, конечно, было непросто, чтобы, с одной стороны, поддерживать жизнь семьи, с другой стороны, учиться, я проучился шесть лет, чтобы дальше как-то пойти... Ну действительно, перемена, потому что всегда всё было связано, сначала физика, математика, технические предметы, довольно успешно было, потом вот этот вот бизнес, который мне представлялся вначале как своего рода такая широкая наука, что ли, вот маркетинг, что-то надо изучить, что-то надо понять, надо почувствовать, надо быть успешным, и вот у тебя это получится. Получилось так, что я в первые же годы имел возможность выехать в Голландию и там увидеть, как всё это происходит, в общем, знаете, как бы такой контраст, что ли, и возможности буквально, заполонили мое сознание и фантазию, я подумал: почему нас нельзя сделать так, как в Голландии? Я думаю, что я не один такой был, были и другие, гораздо более значительные фигуры в истории нашей страны, которые примерно так же полагали, понятно, о ком я говорю, да?

М. Борисова:

— Ну, во-первых, в начале 90-х очень многие люди купились на этот ажиотаж новизны, я из своих коллег-журналистов знаю истории жизни такие очень яркие, с попытками игры в бизнес, причём очень удачными, с трагическим финалом бизнеса, но реакция на это действительно, удивительная, мне мой коллега рассказывал, что когда он наконец разобрался с бандитами, остался без копейки денег, вынужден был уехать из своего города в Москву, он говорит: «Я ходил по Москве, заходил в редакции к знакомым ребятам, я был в таком счастье, что я не слышу разговора о деньгах, то есть о деньгах говорили в смысле зарплаты там или гонорара, но никто не говорил выматывающе, часами исключительно про деньги, я, — говорит, — был полон такого счастья жизни после этого, надо было испытать, наверное, несколько лет вот этого бизнес-проекта, чтобы потом понять, что жизнь совсем не в этом»

К. Мацан:

-.У меня у знакомых была такая история, когда человек тоже в 90-е занимался бизнесом, но криминальным, то есть напрямую криминальным, был авторитетом, не в Москве, в одном из регионов, и в какой-то момент у него обнаружилась онкология, это стало для него большим переворотом, он пришел к вере на этом фоне, перестал, само собой, заниматься тем, чем занимался, как-то тоже, наверное, не без Божьей помощи безопасно из этого устранился, там же можно было и не устраниться, братки припомнили бы, но вот как-то сумел завязать, пришел к вере, и тот священник или кто-то, с кем он общался, сказал ему: «Ну вот ты живи с Богом и проживешь, несмотря на онкологию», то есть ему там ставили, как водится обычно — всё, а он после этого еще несколько лет прожил, восстановил храм или построил храм, родил еще детей, и вот умер таким уже добропорядочным семьянином, многодетным таким вот благоразумным разбойником, тоже вот история.

о. Георгий:

— Ну вообще — да, бывших там не бывает в этой среде, если он так был вовлечен, там, конечно, без Божьей помощи не обошлось бы, да. Но, кстати, вот разговор о деньгах меня зацепил, вы прямо в точку попали, именно так у меня и было — счастье, безраздельное счастье, ты больше не должен, ни ты не должен, ни тебе не должны, то есть как бы отпустило, понимаете, вот как такой груз, ноша. Вообще, всякому человеку свое какое-то дело, кто-то спокойно и безразлично к этому относится — ну, подумаешь, должен, подумаешь мне должны, ну, живем там, все крутится, а ведь бизнес в том и состоит, что ты обязательно кому-то должен, и обязательно кто-то должен тебе, и это постоянное состояние, но вот как раз это меня и не устраивало глубоко по моему характеру. Кстати, по поводу того, как людей выворачивает из бизнеса, есть такая известная история, по-моему, протестантского она толка, как один бизнесмен должен лететь на какое-то совещание крупное, сделку там заключить, и, значит, опоздал на самолет, а самолет там упал, ну, и он понял, что так это дальше нельзя продолжать, и решил, что все, я там погиб, меня не знает никто, и я вот куплю машину или там устроюсь в такси и просто буду жить, чтобы на покушать, и больше мне ничего не надо, я понял! Через год он — владелец таксопарка. (смеются)

К. Мацан:

— Ну, и с другой стороны, быть предпринимателем — это тоже талант, и наш разговор не должен звучать, как некоторое осуждение бизнеса или презрение к бизнесу, просто каждому свое, и вот, мне кажется, история отца Георгия как раз-таки про то, что вот неудача в деле, которое тебе открывается как не твое, и скорбь, связанная с этим открытием, в итоге приводит к благополучному финалу, Господь ведет.

К. Мацан:

— Это «Светлые истории» на Радио ВЕРА, с нами сегодня в студии протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, Анна Леонтьева, Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы продолжаем делиться светлыми историями.

А. Леонтьева

— Дорогие радиослушатели, я хочу сказать, что те бизнесмены и предприниматели, которые включили Радио ВЕРА, отец Георгий привел свою историю абсолютно не потому, что мы осуждаем какой-то крупный бизнес и мелкий тоже мы не осуждаем, и средний, и зарабатывание там денег, просто у отца Георгия история про то, как чья-то милостивая, но твёрдая рука развернула, так сказать, к совершенно другой жизни. И можно последний вопросик отцу Георгию? Ну, может, и не последний. Просто вот вы сказали, вы так кратко рассказали очень яркую историю, такой сюжет, а вы помните тот момент, когда вот пришло осознание, что все эти страдания по несовершенному бизнесу, они на самом деле несущественны, что, видимо, нужно идти с другой стороны двери, которая открыта? Это было какое-то озарение или это какое-то долгое раздумье?

о. Георгий:

— Честно сказать, меня, в общем-то, освободили от большей части моего имущества, и это было освобождение. Ну да, и сейчас я могу спокойно так, с лёгкостью об этом говорить и так взирать, знаете, философски, но в то время, вы абсолютно верно подметили, это было крушение вообще всего, что ты создавал целой жизнью, потому что я строил постепенно, шаг за шагом, такое вот здание, какую-то пирамиду, а сначала вот это была наука, диссертация, внедрение, потом я почувствовал, что бизнес — это какое-то продолжение, что ты можешь там тоже развивать какие-то глубокие научные идеи, так мне казалось поначалу, то есть к этому ушёл. И потом всё это, конечно, столкнулось с реальностью, которая была в лихие 90-е, может быть, отчасти где-то и сейчас сохраняется что-то, может, и нет, но, во всяком случае, речь не об осуждении бизнеса, речь о том, что, конечно, есть реальность, к которой человека приводит жизнь, мы говорим —Бог, а в широком смысле, скажем — жизнь, то есть жизнь расставляет свои акценты и определяет, и ты действительно не желаешь повторять ошибки, наступать на одни те же грабли, стучаться в закрытую дверь, я не знаю, прыгать в сотый раз с какого-то обрыва, в конце концов, ну, обойди, и там увидишь, что всё естественно, логично, и это для тебя приспособлено, для тебя создано, а ты для этого создан. И я думаю, и надеюсь, и верю, что рано или поздно, наверное, каждый человек способен найти вот этот свой путь, своё, не то чтобы предназначение, а своё счастье, вы знаете, вот быть счастливым — это великая вещь вообще, счастье в жизни человека, потому что счастливым сделать невозможно, скопировать счастье невозможно, это абсолютно уникальная особенность каждого человека как личности, и счастлив может человек быть совершенно малым, а может быть, и большими свершениями, вот вы говорите: бизнес, осуждения — да упаси Бог, почему же осуждать, если этим, собственно говоря, устраивается вся цивилизация современная, и достижения, вот я добирался здесь по МЦК, и радовался про себя, как это вот в Москве здорово всё устроено, такой транспорт замечательный, всё, это же тоже усилие какого-то крупного бизнеса, среднего, понимаете, люди этому посвящают свою жизнь, время, таланты, способности, ну и большие деньги там тоже необходимы для реализации этого. Я считаю, что не меньшей важностью обладают и человеческие идеи, мысли, вера, любовь, чувства, фантазия человеческая, поэтому как-то сопоставлять, сравнивать можно, но внутри самого себя желательно, так вот, чтобы никого не обидеть, желательно и себя не обижать тоже, это, в общем-то, поначалу может, полезно там себя укорять, уничижать, смиряться, но смирение Христово — это совсем не то смирение, которое иногда, кажется, в нас происходит, тогда мы говорим, что смирение — паче гордыни, так вот, Христово смирение совсем иное, действительно, Христос исполняет волю Отца, и действует Он по-разному в жизненных обстоятельствах, и даже сам факт Его выхода на Страсти, в конце концов, ведь это тоже решение и Божественное, и человеческое, мы не можем отключить, сказать, что да, вот Он здесь решил, как вот Бог Отец сказал — нет, как человек, Он страдает, Он говорит: «Да минует Меня чаша сия», понимаете, это не просто какие-то оттенки, так сказать, человеческие, это просто абсолютное нежелание человека быть загнанным, ну, не загнанным, а оказаться в такой ситуации, где вот эта жизнь прекратится.

К. Мацан:

— Это очень в духе наших сегодняшних историй, когда переживаешь ситуацию вот этой богооставленности — ну, как бы богооставленности, потому что мы, конечно, верим, что Господь нас никогда не оставляет, но мы можем субъективно какую-то ситуацию переживать, вот как: всё, руки опущены, надежды нет, и в итоге всё равно благополучный финал, потому что вот так Господь нас любит. Ну, вот от мужской истории нам нужно теперь перейти к истории от прекрасной половины человечества, вот Аня с Мариной так переглянулись, как будто бы решают, кто первым на себя это бремя возьмёт.

А. Леонтьева:

— Нет, Кость, я тебе объясню, просто, когда ты сказал «от прекрасной половины», мне как раз сейчас вспомнилась история, которую я, наверное, хочу рассказать, но она тоже от мужской половины человечества, то есть не обо мне.

К. Мацан:

— Но рассказывать-то будешь ты.

А. Леонтьева:

— Хорошо, как скажешь. Дело в том, что, во-первых, я хочу сказать, что каждый день, каждую неделю, каждый месяц происходят какие-то вещи, о которых, к сожалению, я не могу рассказать, потому что Бог всё время делает не так, чаще всего делает не так, как ты хочешь, а гораздо-гораздо лучше, и это настолько вот внутри, это настолько часто, но при этом настолько интимно, что невозможно вот поделиться этим. А я просто хочу сказать, что при обострённом внимании и какой-то осознанности, я думаю, что каждый замечает это каждый день. А история, которую я вспомнила, она не то чтобы очень, знаете, такая светлая-светлая, а всё-таки мне хочется вспомнить этого человека, и я тоже очень эпично, подражая отцу Георгию, начну: в уездном городе N, жил замечательный художник, я не буду называть его фамилию, ну, Сергей, художник Сергей. В уездном городе N очень мало работы, как вот, когда ты отъедешь от Москвы, это совсем другой мир, и художник, который был совершенно, на самом деле, гениальным художником, он подрабатывал тем, что какое-то время в месяце он рисовал этюды, натюрморты, пейзажики, маленькие такие картиночки, и у него это получалось легко и очень красиво, и в основном эти этюды скупал какой-нибудь богатый дяденька, за 500 рублей он продавал каждую картину, и когда накапливалась достаточная сумма, художник Сергей был одиноким человеком, от него ушла жена, дочь тоже ушла, он жил один в домике, и когда накапливал сумму от этих картинок, он начинал утешаться, как часто в нашем уездном городе N, вином, и тогда он рисовал уже то, что вот ему хотелось рисовать, и с невероятной искусностью он рисовал некие сущности, чертиков, давайте назовем вещи своими именами.

К. Мацан:

— Бесов.

А. Леонтьева:

— Это было страшненько, но при этом вот это его очень увлекало. И я помню, что в уездный город N приехала моя дочь, она тоже художница отчасти, и она приехала, показала ему тоже свои картины, они так хорошо сели, стар и млад, и художник Сергей такие хорошие советы дал, и потом даже так расчувствовался, что решил подарить моей Даше свою картину, которая называлась «Затхлость». Но картина была такая страшная, что я сказала: «Серёжечка, спасибо вам большое, пусть она пока поживёт у вас». Ну, художник Сергей утешался всякими напитками и, к сожалению, доутешался до тяжёлой болезни, его схватил инсульт, и он попал в больницу, практически очень мало уже подвижный, хотя в полном сознании. Врачи, тоже уездные наши врачи прекрасные, они залатали всё это настолько, насколько могли, и стал вопрос, куда возвращаться художнику, потому что родственников у него нет, ходить он не может, печку топить он не может в своём маленьком домике, и социальных работников в уездном городе тоже у нас как-то не наблюдается, это не Москва, и так всё это не развивается. И монахи из прекрасного мужского монастыря Нилова пустынь, что на Селигере, они взяли художника Сергея к себе, у них такой, ну, не хоспис, конечно, просто больница при монастыре, где братья ухаживают за больными, тяжёлыми больными, причащают их, и стараются там по мере сил почитать им Евангелие, Писание, в общем, делают всё, что могут. И это было очень странно, знаете, это было настолько несовместимо: вот этот художник Сергей и Нилова пустынь, и вот это келья, куда он попал. И первый раз, когда священник-монах причащал его, присутствовавшие там друзья сказали, что это было что-то очень необычное, никто ничего не видел, никаких парадоксальных явлений, но всем показалось, что вылетела стая воронов, и с треском улетела в окно. Вот такой вот был какой-то шоковый момент, и художник Сергей успокоился, он вообще не имел никакого отношения к православным, как бы не имел никакого отношения к Церкви, но он сказал, что: «Ой, а как-то меня отпустило, и эти мои вот сущности, они куда-то подевались». И знаете, это может быть, не такая светлая история, потому что человек лежал вот при этом монастыре роскошном, очень красивое место, и, наверное, хотел домой, хотел вернуться туда, друзья навещали его, но вот причащаясь, он пролежал там какое-то время, и у всех осталось ощущение, что Господь вот напоследок, зная, что... Знаете, один батюшка мне сказал такое выражение: «детские люди», вот очень многие, я знаю, художники, творческие люди, они «детские люди», вот художник Сергей, он был таким «детским человеком», поэтому Господь, как вот отец Георгий сказал: жёстко, но милостиво взял его за руку и привёл к себе, вот такой светлый какой-то конец жизни получился из очень странного такого существования, и, ну вот Царство Небесное, действительно, это был для нас всех потрясающий какой-то опыт.

К. Мацан:

— Потрясающая история про то, как через скорбь и страдания Господь открывает... Не знаю, отец Георгий, а вот как у вас эта история отзывается?

о. Георгий:

— Вы знаете, вы так стали с некоторым оправданием, что ли: вот светлая история, а вот тут вроде про каких-то чёртиков. А мне вдруг пришли на ум слова: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», ведь на самом деле, понимаете, свет видим тогда, когда тьма есть, как бы от противного метода такое доказательство, от обратного как бы. И более того, вы знаете, это не значит, конечно, что надо сначала погрузиться в тьму, среди чёртиков пожить, а потом тогда только свет увидишь, но это не значит совсем так. Но, с другой стороны, не стоит думать, что если человек вот так видит реальность, я думаю, что Сергей так видел реальность, он изображал то, что в нём жило, не потому, что он гражданин ада или какого-то жилища этих бесов, абсолютно нет. Вообще это придуманное, конечно, фантазия человеческая, когда порождает нечто, вот такую безысходность, помните, вы сказали, как картина называется?

А. Леонтьева:

— «Затхлость».

о. Георгий:

— Да, но что-то это более такое наше оно, потому что безысходность — это же такое немножко повыше, а вот затхлость, точно, вот это вот прямо да. И вдруг эта затхлость, вот это даже в самом закрытом помещении, когда мы находимся в студии, у нас такая клаустрофобия наступает иногда, такое ощущение, потому что мы закрыты, чтобы не проходили лишние звуки, но, когда начинаем рассказывать историю, вдруг свет проливается, вот откуда-то он исходит, и вдруг становится свободно, легко, хорошо и дышится даже, несмотря на то, что всё закрыто. Вот я думаю, что такой ход от обратного, он раскрывает нам нечто очень-очень глубокое, и вот евангельское.

К. Мацан:

— Вообще, в этой истории, конечно, меня очень так зацепила просто тема искусства, потому что мы же часто говорим, что «ну вот художник, он так видит», там, не знаю, Врубель рисовал демонов, и кто-то скажет: «ну это же демоны, это же тёмные сущности», а кто-то скажет: «нет, ну это вот искусство, это высоко, это тонко, почему бы с такими темами художнику не работать и не соприкасаться, и не надо вот как-то это там осуждать или этого бояться, ну вот это тоже образ, это тоже возможно». И, наверное, всякое возможно, и вообще в искусстве нет правил, и каждый художник, он индивидуальность, но вот твоя история меня очень зацепляет именно вот этим финалом, что вот исцелился человек духовно, ему перестало быть интересно рисовать бесов, то есть у этого была не чисто художественная такая подоплёка, не просто вот художник с этими образами, как говорится, «работал», а это был некоторый духовный диагноз, то есть не обращался бы человек к этим темам, если бы не было внутренне скрытой от глаз духовной причины.

А. Леонтьева:

— А можно ещё просто одно слово скажу, чтобы ещё раз подчеркнуть твою мысль: что художник часто говорил мне, что он утешается, потому что ему страшно, а мы же знаем, что страшно никогда не бывает вот «оттуда», от светлых сил, страшно всегда от «этих».

о. Георгий:

— Ну, бывает страх Божий.

А. Леонтьева:

— Нет, есть страх Божий и есть страхование, вот тут было, наверное, страхование

К. Мацан:

— Как сказал один мой знакомый священник, очень так меня в какой-то момент утешая, очень так просто, он говорит: «Ну вообще-то все там страхи, уныния, тревоги, это всё с левого плеча, с левого плеча вот».

А. Леонтьева:

— Или, как мой знакомый батюшка, говорит: «Когда ты начинаешь беседовать с помыслами, помни, кто на другом конце провода».

о. Георгий:

— Но, вы знаете, художник он видит мир красками, и настроение, характеры, какую-то философию даже, и состояние своё он в красках видит, и то, что вот запало это слово, вот эта затхлость — это действительно состояние целого социума, что ли, понимаете, и художник, вообще человек творческий, с фантазией, с образом, он особенно остро переживает вот эту вот затхлость. Я не знаю, в какие это годы было, но, возможно, может быть, это тоже 90-е были?

А. Леонтьева:

— Нет, нет, попозже.

о. Георгий:

— А, попозже всё-таки, да? Но всё равно, в любом случае, какой-то...

А. Леонтьева:

— Но сам город N мог этому, так сказать...

о. Георгий:

— Да, возможно, способствует. Во всяком случае, даже независимо от того, город N или какие годы, просто сам человек в своём порыве, в каком-то внутреннем, может быть, устремлении, он вдруг остро ощущает вот эту самую затхлость, которая его окружает, не потому, что она там есть на самом деле, а потому что он так воспринимает это, понимаете? Вот это особенность художника, творческое слово, это его восприятие, ничего другого, не стоит это переносить как бы, так сказать, на...

К. Мацан:

— Вот тут интересно то, что действительно, бывает же, что мы тоже говорим, что вот обычный человек, он смотрит на реальность как-то просто и более нейтрально, а вот художник видит язвы общества, художник видит пороки, он тонко чувствует, он видит эту затхлость, вроде он как бы выше, его взгляд более прозорливый, чем у нормального человека, чем у обычного человека, а Анина история показывает, что бывает и по-другому, бывает, что человек видит затхлость не потому, что он очень духовно чуток, а потому что он духовно слеп.

о. Георгий:

— Костя, знаете я бы постерегся так вот говорить. Если бы духовно слеп был, то он бы не оказался там, где он оказался потом, понимаете? Хотя, может быть, вы и правы, в том смысле, как слепорожденный в истории евангельской, вот вдруг он оказался в присутствии Христа, и Христос дал ему зрение, так и здесь тоже

К. Мацан:

— Ну, когда я говорю «духовно слеп», я же не имею в виду, что это какой-то его нравственный порок, что вот он нехороший, он в том духовном состоянии, мы же называем грех болезнью, вот он болеет.

о. Георгий:

— Так слепорожденный не был плохим человеком, он даже с чувством юмора был, вот этот евангельский слепорожденный, довольно такой развитый, просто он от рождения был слеп, и всё. Да, возможна такая слепота, но всё-таки, я думаю, да простит меня присутствующий наш слушатель, но вот человек, который уже занялся творчеством, и творчество, которое вызывает эмоции, пусть даже вот Аня, как у вас было с дочерью, что вы не захотели: «нет, не надо, я этого не хочу», но это эмоции тоже, понимаете, отторжение, это всё-таки страшно, да? Или это вызвало какое-то...

А. Леонтьева:

— Ну да, я представила себе это в детской светёлке...

о. Георгий:

— Понимаете, это ведь тоже надо суметь, это надо иметь талант, чтобы изобразить так, чтобы было страшно!

А. Леонтьева:

— Да, это безусловно, талант.

О. Георгий

— Вспомним Иеронима Босха или Питера Брейгеля, средневековых мастеров высочайшего класса, которые страшные вещи изображали, до сих пор от этого мурашки по спине бегут, правда?

А. Леонтьева:

— Да, согласна.

К. Мацан:

— Ну вот я нахожусь в счастливой ситуации, что я героя Аниной истории не знаю, поэтому все мои слова, они относятся к тому образу, который Аня в истории создала, вот к этому, если угодно, даже художественному примеру. Понятно, что человека в его судьбе, в его как бы индивидуальном проживании жизни перед Богом мы не осуждаем и не судим, и, судя по Аниным рассказам, он умер в очень светлом духовном состоянии.

А. Леонтьева:

— Совершенно верно.

К. Мацан:

— Мы продолжим светлые истории рассказывать после небольшой паузы, не переключайтесь.

К. Мацан:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются, и я напоминаю, что у нас сегодня в студии протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей, мои дорогие коллеги Анна Леонтьева и Марина Борисова, я Константин Мацан. А также напоминаю, что «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на сайте radiovera.ru и в нашем аккаунте «ВКонтакте», в этой социальной сети, поэтому мы вас приглашаем в студию подсмотреть за тем, как процесс записи программы происходит, ну и подключиться к зрительному ряду вот так эмоционально. Мы продолжаем рассказывать истории, вспоминать, у нас такая какая-то бурная в этот раз дискуссия, обсуждение, то есть мы не просто друг за другом рассказываем истории, а вот они порождают какие-то вопросы, какие-то сомнения, даже споры, что здорово.

А. Леонтьева:

— У нас тут такой пастырь, что грех не обратиться, так сказать, и не услышать мнение, тем более дважды в год бывающий в России.

К. Мацан:

— Да, дважды в год есть возможность с отцом Георгием, нашим гостем из дальнего зарубежья, поговорить. Марин, ну ваш черед.

М. Борисова:

— Я прямо даже не знаю, я теряюсь, все такие пафосные истории...На самом деле, заявленная тема, когда я ее прочитала, я подумала: ну даже странно, что тут рассказывать, когда вся жизнь соткана именно из этого? То есть, ты живешь, а потом лет через 20 понимаешь: а-а-а, так вот зачем все это было! Но если уж публика хочет историй, продолжая литературу...

К. Мацан:

— «...их есть у вас».

М. Борисова:

— Да, «их есть у нас», продолжая литературный заход, хочется прямо сказать, что «давным-давно, кажется, в прошлую пятницу...», но это было немножечко не в прошлую пятницу, а в очень далекие годы моего детства.

К. Мацан:

— В прошлом веке.

М. Борисова:

— Да, в прошлом веке, еще в 60-е годы, когда я была маленькой и только собиралась пойти в школу. А тогда в интеллигентных молодых семьях в Москве было принято непременно учить детей музыке, причем детей при этом не спрашивали, вообще сначала родители купили пианино, а потом сообщили мне, что я буду учиться на нем играть. Это не вызвало у меня большого энтузиазма, я, конечно, потыкала пальцем в клавиши, но потом они меня повели в музыкальную школу на прослушивание, и выслушали печальный вердикт, им сказали, что пианино — это, конечно, весомый аргумент, но у ребенка нет слуха. Родители расстроились, но не отчаялись. Они решили, что раз пианино уже куплено, надо же попробовать хотя бы. Они нашли частного педагога, и частный педагог терзал меня несколько месяцев, после чего меня опять взяли за руку, отвели в ту же самую музыкальную школу, и мне сказали на прослушивании: «Ну, надо же, у девочки совсем почти что абсолютный слух, мы ее берем». Родители были счастливы, в школе не знаю, были счастливы или нет, но я не была счастлива ни разу, потому что в этот момент все самое интересное происходило во дворе. Когда я поняла, что мне нужно часами сидеть и тыкать в эти клавиши, а энергии было много, какие-то титанические усилия родителей применять, я не знаю, привязывать веревками к стулу, стоять над душой со скалкой, в общем, эти терзания продолжались достаточно долго, пока в седьмом классе, когда я уже два года еще помимо музыкалки занималась английским языком два раза в неделю, я поставила ультиматум, родителям сказала: «Все! Вы хотите гармоническую личность, тогда выбирайте что-то одно, либо английский, либо музыка». Они посмотрели на меня с грустью, сказали, что «с тобой каши не сваришь, учи английский, может, хоть какой-то толк будет». Короче говоря, борьба с музыкальной школой увенчалась успехом, и, в общем-то, я думала, что я поставила крест на этом, единственное благо, которое я вынесла из обучения музыке — это то, что я действительно полюбила слушать классическую музыку, и мне это нравилось, у меня любимый предмет был сольфеджио, который почему-то у был очень простой для меня, самое чудовищное для меня было как раз игра непосредственно игра на фортепиано. И эпопея была забыта, жизнь потекла дальше своим чередом. Прошло много лет, и уже во взрослом возрасте, мне было 25 лет, я поняла, что я непременно должна креститься, причём прямо вот сейчас, вот сию минуту, иначе я лопну. Но это было советское время, я работала в те времена в очень престижной и очень пристально курируемой со стороны идеологического отдела ЦК КПСС редакции, и я была ещё в комсомольском возрасте, в общем, очень много было через запятую условий, которые поставили меня перед вопросом: а как же мне так вот креститься, чтобы меня ещё в амбарную книгу не записали, не сообщили в исполком, откуда сообщат на работу, и вообще меня отсюда выгонят? Я решала эту задачу со свойственной неофиту горячностью, я начала терзать всех знакомых и незнакомых вопросами, где можно это сделать. Мне сказали, что есть в Москве такое вот Антиохийское подворье, там ничего не спрашивают, но там просто много денег берут, а так, в общем, тебя никуда записывать не будут. Я сказала: вот это то, что мне нужно! И отправилась, но поскольку я совершенно не была в курсе церковного календаря, идея, что мне непременно нужно креститься, пришла ко мне на Пасху, куда меня на пасхальную заутреню случайно затащила за руку подруга, и, промучившись неделю, я, в общем, дошла до непосредственно Таинства крещения на Радоницу, не представляя себе, на что я себя обрекаю. Я приехала туда, мне сказали: «Замечательно, мы всё сделаем, как вы хотите, но вы понимаете, у нас пасхальное поминовение усопших, две литургии, потом помин, поэтому вот сейчас ранняя служба закончилась, сейчас небольшая пауза, потом будет поздняя служба, после неё будет помин, а после этого батюшка непременно вас покрестит». Я сказала: «Замечательно!» Всё, что нужно, там заполнили, я купила крестик, встала в углу, и это вот замечательная фраза Салтыкова-Щедрина, когда там описывается некий процесс: два приятеля не могут сразу осуществить свой план, один говорит: «Надо погодить», и начали они годить«. Вот я начала «годить», я стояла в углу, ничего не понимая, постепенно у меня заныли ноги, заныла спина, разболелась голова, но я стояла, потому что — ну как, я уже всё, я пришла, я не могу отсюда уйти. В общем, я достояла до счастливого момента, когда уборщица начала мыть пол, но ко мне никто не подходит, я решила, что уже, наверное, что-то я сделала не так, но ко мне подошёл священник, сказал: «Вы знаете, вот сейчас центр храма будут убирать после службы, у нас большой клирос, давайте мы туда пройдём, мы туда сейчас принесём купель, и я вас там покрещу». Таким образом, я приняла крещение на клиросе, не представляя себе, что мне предстоит десять лет на нём провести, сначала в качестве ученика чтеца, потом ученика певчих, потом в качестве певчей, потом в качестве регента, десять лет жизни прошло после крещения, как бы не выходя с клироса, и вот тут-то я поняла, зачем же я ходила в музыкальную школу, потому что иначе половину из того, что мне предстояло за эти десять лет осуществить, было бы невозможно, потому что просто не хватило бы базовых знаний. Вот такая история о том, как оно всё бывает иногда понятно спустя много-много лет.

К. Мацан:

— «Светлые истории» мы рассказываем сегодня на Радио ВЕРА, протоиерей Георгий Завершинский, Анна Леонтьева, Марина Борисова, я Константин Мацан. Да, история потрясающая. Я помню, у меня был сборничек такой маленький, назывался «Музыканты шутят», и там была такая история, что человек решил делать музей пыток, и его спрашивают: «А у вас там будет среди экспонатов пыточной фортепьяно»? Он говорит: «Нет». Ему говорят: «Видно, что вас в детстве не учили музыке». А я вот как раз против этого восставал, потому что мне так нравилось учиться музыке с детства, это было единственное, куда я шёл вот как-то без дополнительной мотивации, поэтому истории про то, как это было ужасно, я каждый раз слушаю: думаю, как интересно бывает.

А. Леонтьева:

— А я наоборот, с огромной завистью слушала, потому что меня не учили в музыке, я так завидовала всем, кого учили.

М. Борисова:

— Счастье — родители не купили пианино. (смеются)

К. Мацан:

— У меня знакомый рассказывал, что, когда он был маленький, его хотели родители отдать в музыкальную школу. Ну, он был не совсем уже маленький, видимо, какая-то там начальная школа, как-то вот уже разумная личность, он мог принимать решение, и он страшно заупрямился, сказал: «нет, не хочу». И тогда родители взяли с него расписку, ну, это, конечно, было, наверное, по-семейному, как-то по-доброму, в шутку, но он написал расписку, что «да, я такой-то-такой-то, отказываюсь идти в музыкальную школу, хотя вот родители мне предлагали, я сознаю за всю ответственность...» и так далее, что «вот родители хотели, а я не хотел», вот он написал эту бумажку. Прошло время, у него переходный возраст, но он человек старшего поколения, чем я, скорее, поколение моих родителей, барды, костры, авторская песня, и вот все играют на гитаре, и как-то поют, и знают ноты, а он нет. И он пришёл к родителям и сказал: «Что же вы меня музыке-то не учили?» И тогда они показали ему эту расписку. (общий смех)

М. Борисова:

— Главное — вовремя обзавестись распиской.

о. Георгий:

— Ну да, и, конечно, пианино — это такой непременный атрибут такой мало-мальской интеллигентной семьи в 70-е, 80-е, и обучение музыке своего любимца, чада, который, в общем, тут же перестаёт быть, наверное, любимцем.

К. Мацан:

— Надо нашим слушателям сказать, что отец Георгий сам музыкант, пианист джазовый.

о. Георгий:

— Да вы верно указали. Ну, вот эти переживания, страдания...меня немножко спасал Бах. Ну, там этюды Черни или сонаты Бетховена...

М. Борисова:

— О! Я только хотела эту сакральную фразу произнести: «этюды Черни», это просто страшный ужас всех детей, которые учатся играть на фортепиано.

К. Мацан:

— Да ничего ужасного в них не было.

А. Леонтьева:

— Кроме Кости!

К. Мацан:

— Ну, этюды Черни, ну, Черни...

о. Георгий:

— И потом, знаете, вот когда ты сидишь в своей комнатке, ну, чего-то там пиликаешь, чего-то разбираешь, ну, хорошо поднатужился, разобрал, в конце концов сыграл там более-менее, даже наизусть потом выучил. Но для меня вот, не знаю, как у вас, Марина, Костя, Аня, вы не учились в музыке, но у тех, кто учился — для меня вот эти вот экзамены, вот когда должен перед всеми, значит, выйти, вот стоит ужасный ящик этот чёрный с белыми клавишами, и ты с дрожащими руками так садишься, всё тут же вылетает из головы, что ты там выучил, хотя повторял тысячу раз, и вроде учительница сказала: «ну, ладно, ладно, ничего, сойдёт так, можно», всё вылетает из головы, и хорошо ещё, если сразу вылетело из головы, а то ты хоть не сыграл, подождал, потом, может, сыграешь. А то если ты начал играть, а потом на середине вылетело из головы: что же, какая следующая нота, какой следующий аккорд?

К. Мацан:

— Я в таких случаях импровизировал.

о. Георгий:

— Ну, знаете, нет, Баха не наимпровизируешь, там каждая нотка у этих экзаменаторов сидит уже двадцать лет в мозгу.

К. Мацан:

— Я помню, я в одном конкурсе так участвовал, и, как бывает, вроде всё выучено, но вот волнение, выступление, и ты что-то вдруг забываешь, вот прямо никогда в этом месте не ошибался, а вдруг забываешь. Ну, надо что-то делать, останавливаться нельзя, а это конкурс, поэтому программа известная, и там не только Бах, а вся конкурсная программа на слуху у жюри, каждую ноту знают, и ты так что-то там сыграл, так изящно вышел из этой ситуации, потом вспомнил что-то: а, вот дальше так, уже дальше по нотам. И я так встал, гордый собой, поклонился, спускаюсь со сцены, иду в зал, прохожу мимо своей учительницы фортепиано, которая мне очень громким и чётким, и таким несколько раздражённым шёпотом говорит: «Композитор!»

о. Георгий:

— Ну вот, кстати, очень так зацепили за живое по поводу импровизировать, вот к этому-то постепенно и пришло, когда я услышал Луи Армстронга впервые на какой-то пластинке, ещё радиола «Мир» была, старая-старая, и вот, это, знаете, так пронзило, и я понял, зачем вообще я эти семь лет музыкальной школы мучился. Прошло там, ну, не помню, три или четыре года, я не подходил к инструменту, и вдруг мне это так страстно захотелось вот повторить, и какие-то ноты попались, я помню, было первое «Рэгтайм кленового листа», который я выучил, и вдруг я понял, для чего вообще надо ноты, клавиши нажимать, и уже дело дальше пошло. И дальше уже меня не то что заставлять, а меня оторвать не могли от пианино, по 6-7 часов я просиживал, играя гаммы, арпеджио, и вот эти, знаете, особенные гаммы, которые для импровизации учат, там, лады вот эти эолийские, миксолидийские, сложные. И вот потом, когда ты уже свободно этим владеешь, когда пальцы ложатся не то что на нужную ноту, которая прописана в партитуре, в сонатах, какой-нибудь Бетховен или Черни, а прописана в твоем чувстве, в твоем мозгу, то есть это лучшая нота, которую ты можешь вот сам... И когда это стало получаться, это, конечно, не сразу, импровизация, на мой взгляд — это очень высокая форма искусства в любой сфере, а в музыке, особенно на пианино, особенно когда есть такие вообще вот импровизаторы!

К. Мацан:

— Вот я тогда как раз сейчас симпровизирую. Так, мы движемся уже к завершению наших «Светлых историй», и я сегодня поступлю не традиционно — я прочитаю историю не из своей жизни, но история потрясающая, которая, вот нет сейчас в студии Саши Ананьева, он ее блестяще уже несколько раз озвучивал, и в интернете видео есть, и она стала, эта история, частью спектакля, который Саша Ананьев и Алла Митрофанова вместе сделали, сочинили и играют — «12 непридуманных историй». Но вот, пользуясь тем, что Саши с его великолепным дикторским поставленным голосом нет, я вот так вот самодеятельно ее сейчас зачитаю, но она просто будет идеальным таким завершением и куполом над нашей сегодняшней темой о том, как Господь самые, казалось бы, странные события устраивает и в итоге направляет их к какой-то высшей пользе. Это реальная история из жизни священника протоиерея Игоря Фомина, которую он рассказывал, и вот она в виде текста существует на сайте журнала «Фома», я вот ее читаю. Протоиерей Игорь Фомин: «В моей священнической практике был необычный случай. Однажды моя родственница, живущая в глухой деревне, попросила приехать, чтобы помочь соорудить некоторое подобие перехода через реку. Старый мост «трудолюбивые» жители разобрали и сдали на металлолом. Я приехал, но приступить к работе сразу не удалось — тетушка решила для начала показать мне свой молитвенный дом в соседней деревне, полуразрушенный храм по соседству, заодно просила заехать в магазин, все это мы обошли, осмотрели, сделали. Казалось, можно приступать к ремонту, но не тут-то было, нас постоянно задерживали. В молитвенный дом пришла вдова, попросила панихиду отслужить по ее мужу. В магазине разговорчивые тетушки задержали мою родственницу еще минут на пятнадцать. По дороге в храм остановил директор школы и начал выговаривать моей родственнице за ее подопечного школьника, безалаберного ученика. Я нервничал. времени оставалось все меньше. Наконец, мы сели-таки в машину, готовые ехать к речке. И вот, в этот самый момент, неизвестно откуда возник и постучал в окно странный молодой человек лет, наверное, двадцати девяти. В очках весь красный, какой-то запыхавшийся. Он спросил: «Вы случайно не из церкви?» Я говорю: «Из церкви» — «Священнослужитель?» — «Да». — «Вы знаете, я иду вешаться. Хочу у вас перед этим исповедоваться». У него были жесткие семейные неурядицы, мужское самолюбие и гордость были уязвлены до крайности, а один грех, как известно, тянет за собой другой и так вплоть до мысли о самоубийстве. У меня с собой был и требник, и Евангелие, и крест. Я вышел, все это достал, надел епитрахиль, прочитал положенные молитвы, расположившись в разрушенной колокольне с «наскальной» живописью, посередине которой зияло кострище, на нем, очевидно, недавно жарили шашлыки. Выслушал очень долгую исповедь этого молодого человека. Время пролетело незаметно, но, как потом оказалось, беседовали мы очень долго. И убивать себя человек раздумал. Милостью Божьей он до сих пор здравствует, живет, пересмотрел свою жизнь, понял свои ошибки. Жизнь была спасена. И вот, что я думаю теперь: слава Милостивому Господу, который привел священника за 400 километров от его дома, задержал его, где надо и сколько надо, для того, чтобы дать возможность отчаявшемуся человеку постучать в окошко его автомобиля и впоследствии встать на истинный путь. Этот парень воспользовался такой возможностью, честь ему и хвала«. Ну, вот такой историей завершаем мы сегодня наши «Светлые истории».

А. Леонтьева:

— Спасибо, Костя, потрясающе.

К. Мацан:

-С нами сегодня в студии был протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России. Мои дорогие коллеги: Анна Леонтьева и Марина Борисова, я Константин Мацан. Напоминаю, что «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на сайте radiovera.ru и в наших аккаунтах в социальной сети «Вконтакте». До свидания, до следующего понедельника, когда мы снова будем делиться «светлыми историями» на Радио ВЕРА.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «День Победы»
• «Первые шаги в Церкви». Игумен Филарет (Пряшников)
• «Светлые истории: пасхальные»